Воскресенье, 24 марта

10-й отдельный батальон РХБЗ не был раздерган по взводам огнеметчиков, придаваемых мотострелкам, как предсказывали некоторые. Собственно огнемет за прошедшие дни Вика увидела трижды: дважды на плакатах «в разрезе» и один раз в руках старшего сержанта Ежова, так и оставшегося командиром их взвода. Им выдали патроны, причем тяжеленными пачками, без счета, и только после этого начали учить собирать и разбирать автоматы и стрелять из них. Выдали еще одну смену белья, уже третью, всю в чернильных штампах. Выдали саперные лопатки (почему-то их называли «саперскими»), и с тех пор едва ли не треть учебных часов приходилась на тренировки в «самоокапывании». Выдали штыки в ножнах — и этот факт сам по себе бросил ее в дрожь. На мгновение ей вспомнилась сцена из эпического фильма: маленький хоббит в изумлении разглядывает выданный ему меч, а потом задает соответствующий наивный вопрос. Но больше всего Вику напутало то, что ее «учебную роту» перестали называть учебной.

Подполковник Кузнецов не имел ни малейшего шанса за несколько дней сколотить из батальона боеспособное стрелковое подразделение. Но он попытался. Присягу Вика приняла в среду. К воскресенью она уже не путалась не только в частичной, но и в полной сборке-разборке и к последним стрельбам, из полного десятка проведенных, сумела выбить в первом упражнении по грудной мишени ровно 100 очков. Чем едва-едва не дотянула до отметки «отлично». «Стрельба днем, цель — „атакующая (отходящая) группа пехоты“, 300–400 метров; лежа, с колена и стоя, по 5 одиночных выстрелов». Подумав, наблюдавший за стрельбами командир роты старший лейтенант по фамилии Проскурин попросил руководителя стрельбы не переходить ко второму упражнению. А выдать Вике и еще четверым, отстрелявшимся на «отлично» или «почти отлично», еще два раза по столько же патронов и поставить их на то же упражнение еще раз. В этот раз Вика выбила все 210 очков, что оказалось (при делении на два) ровно нижней планкой оценки «отлично». Более того, оторвав от ложа автомата вспотевшую щеку, она осознала, что те крики и подвывания, которые она слышала позади, — это был ее взвод. Который «болел» за нее и остальных.

К этому дню бывшая учебная рота из некомплектной превратилась в почти полуторную: не 40 человек, а 120. Не два взвода по два отделения, а четыре по три. Несмотря на имевшее место дезертирство, на которое пошло уже несколько человек из знакомых ей в лицо. Близость большого города была слишком серьезным соблазном: здесь почти все были местными. А новости по радио и от родных, пробивающиеся со все более нерегулярными включениями сотовой связи, были очень и очень нехорошими. Все более нехорошими каждый день.

Ненормальным и даже несколько сюрреалистичным показалось Вике то, что командир 2-го взвода Ежов, имея звание старшего сержанта, командовал теперь, по крайней мере, двумя лейтенантами из свежего пополнения. Бывшими «пиджаками», получившими офицерские звания после выпуска из ВУЗов, имевших военные кафедры. Одного из ИТМО, артиллериста морской артиллерии, и одного аж из Первого медицинского, врача надводного корабля. Его не сделали командиром медицинского взвода, потому что тот был уже полностью укомплектован еще в мирное время и командовал им аж капитан, являвшийся выпускником военно-медицинской академии. Но начштаба батальона мельком и невнятно упомянул, что будет иметь непривычного резервиста в виду. А пока, дескать, тот будет считаться санинструктором роты. Врач только усмехнулся и мрачно кивнул: он вообще все делал с довольно мрачным видом.

После того как пришлось сформировать третье отделение, его командиром назначили второго из тех мужиков среднего возраста, которые на ее глазах обменялись балканскими ругательствами и так оба этому удивились. Мата вокруг вообще было много, непривычно много, но вот это Вике запомнилось. Вопрос «кто из вас имеет боевой опыт?» звучал уже несколько раз, и в первый — когда, собственно, и выяснилось, что эти двое побывали в Сербии, хотя и в разное время, — и позже. Каждый раз, когда прапорщик-кадровик приводил к Ежову и Проскурину очередные несколько человек. Про то, что в Сербии воевали русские добровольцы, Вика когда-то слышала, но ей всегда казалось что это «казаки», то есть ряженые. Выходило, что нет. К слову, мрачный лейтенант-врач, ставший теперь стрелком, тоже положительно ответил командиру роты на этот же вопрос, назвав Чечню. Но на уточняющие он начал что-то невнятно мычать, задумался, затем неуверенно упомянул горы, морскую пехоту и «непростая история была», и Вика без колебаний заключила, что он врет. Ротный наверняка тоже.

Второе упражнение — это стрельба с места по появляющейся цели из различных положений, цель — атакующая группа пехоты: два стрелка, поясные фигуры. В первые разы до этого упражнения вообще не доходило, в следующие разы командир взвода приказывал стрелять только одиночными, а потом уже разрешалось выбирать, одиночными стрелять или очередями. Вика даже не думала, что в армии такое бывает, в смысле выбор. Очередями у нее получалось плохо, и она даже обиделась сама на себя. Командир отделения посмотрел и после окончания упражнения, с их «отбоем» и рапортом, подошел, показал. Не упустив случая хорошо потрогать ее за бока. Но без лишнего, не дурак. Угроза поменять ей автомат на поварешку, судя по всему, отступила довольно далеко.

Патроны здесь не считали или считали только для подсчета очков и выведения оценок. Позади огневого рубежа на столах свободно стояли открытые «цинки», и начиная с третьего упражнения этих конкретных стрельб им отдали приказ стрелять сколько потребуется. И после паузы объяснили, что «в значении — потребуется, чтобы все выбили по крайней мере „хорошо“». Попытки с четвертой Вика выбила требуемое «хорошо» и при стрельбе очередями, но с пятой снова спустилась, потеряв сразу десяток очков. Плечо болело уже непрерывно, в том числе во время отдыха. И еще болели шея и спина, потому что в прошлые дни она прикладывалась неправильно. И ныли руки, хотя руки у нее были не слабые: все-таки пловчиха. «Некуда здесь плыть, девочка», — сказала Вика сама себе в один из моментов, когда можно было хоть что-нибудь подумать, глядя из-за спины на тех, чья очередь была стрелять. «И будет ли еще хоть раз бассейн с голубой водой, белым кафелем и розовым полотенцем?» Она сама понимала, что отупела: никакой учебы по учебникам и наглядным пособиям здесь не было и в помине. Или почти не было, только что-то в самом начале. Только стрельбы и марши, хотя и «близкие», и учеба по сборке-разборке, и снова стрельбы, иногда по много часов подряд. И чистка лишнего оружия, и «личное время — 15 минут», когда можно попробовать позвонить маме. Дважды это удалось, и мама рассказала, что у нее все хорошо, но в ее голосе были слышны спрятанные слезы. Мама сказала, что они решили жить с соседкой и ее двумя детьми в одной квартире, наглухо закрыв вторую. Так, по ее словам, было лучше. Слово «безопаснее» не прозвучало, но Вика его как-то почувствовала. И еще мама произнесла название нескольких городов и городков, до того близких, что хотелось закричать и куда-нибудь убежать, пока не поздно. Враги были совсем рядом, а они до сих пор не представляли собой ничего. Сборище надевших военную форму и давших присягу сопляков и мужичков. И одна соплячка среди них, рядовая Петрова. Это настолько не соответствовало высоте и мощи накатывающегося вала, что от такого бросало в дрожь. А ведь она не была «чистым гуманитарием», она была дочерью старшего офицера. «Военная косточка», как раньше говорила бабушка.

Снова упражнение, сразу прекратившее все мысли. Когда Вика стреляла, она не думала вообще ни о чем, совсем. Голова была пустая, и руки работали автоматически, сами: при помощи глаз, но без помощи извилин мозга. Даже смешно. Попадание, еще попадание: щепки летели во все стороны, и она видела это четко и резко, как на ярком киноэкране. Атакующая (отходящая) группа пехоты — два стрелка на разных рубежах, потом смена позиции. Потом огневая группа — тоже две фигуры, из которых одна изображает пулеметчика. Снова смена позиции. Азарта Вика не испытывала — для этого, наверное, тоже нужны мозги. Еще одна мишень — как бы «атакующий стрелок». На спусковую скобу она жала, не жалея пальца, и было такое ощущение, что первые из вырванных из мишени щепок не успели еще отлететь, когда она выстрелила в третий и четвертый раз. Песец ослику. Второй магазин ей не понадобился.

— Рядовая Петрова, стрельбу закончила.

Она поставила автомат на предохранитель и только теперь начала нормально дышать, а в глазах чуточку прояснилось.

Слева и справа раздавались те же слова. За дисциплиной, точнее, за техникой безопасности здесь следили сурово.

— Разряжай!

Вика выложила второй магазин на мерзлую доску, отстегнула початый и один за другим выщелкнула неизрасходованные патроны в ладонь. Тех оказалось неожиданно много: даже один раз пришлось отложить их в сторону.

— Рядовая Петрова, оружие разряжено, поставлено на предохранитель.

— Смена, к середине. Оружие к осмотру.

— Товарищ капитан, рядовая Петрова выполняла боевую задачу по уничтожению противника в указанном секторе стрельбы. В ходе боя наблюдала: все цели поражены. Боеприпасы израсходованы не полностью, осталось 40 патронов. Задержек при стрельбе не имелось.

Она оттарабанила свое как робот: памятью бог не обидел.

— Ну, Петрова, ты даешь. Кураж поймала?

Вика не нашлась, что ответить. По ощущениям мозги до сих пор включились не полностью. Интересно, у отца так же? Когда он бросает на врага набитую взрывчаткой стальную хрень, весящую черт знает сколько?

Повесив автомат за спину и собрав патроны в карман, Вика пошла за остальными, шумно переговаривающимися, почти веселыми. Почему-то во время стрельб почти забывалось, для чего все это и что там, снаружи. Теперь это накатилось заново.

Когда они менялись, она снова обратила внимание, что атмосфера в отделении и во взводе в целом изменилась. Лица стали более человеческими, более сглаженными. Странно звучит, правда? Но в первые двое суток пребывания в армии Вика была буквально шокирована обилием страшных, некрасивых людей рядом с собой. Непрерывным матом по любому поводу — и вот именно этим, лицами. При этом ей было совершенно понятно «в принципе», что ни одна рота, кроме, пожалуй, каких-нибудь кремлевских курсантов, не может состоять из Аполлонов. Высоких, мускулистых и белокурых красавцев со значительными и вдохновленными лицами. Вроде тех, какие нам показывают в рекламе «Polo Ralph Lauren». Типа вдохновленными перспективной защищать Родину. На самом деле эти ребята и мужики оказались совершенно не красавцами, да и вообще не произвели на нее, уже не девочку, хоть сколько-то достойного впечатления. Некоторые с резкими чертами лица, некоторые с лишним весом, некоторые с плохими зубами. Все это и многое другое во всех возможных комбинациях. Татуировки, в том числе блатные или сделанные под блатные. Прыщи на рожах, а у одного — искусственные шрамы, что всегда вызывало у Вики отвращение. Был скинхед или по крайней мере русский националист, немедленно после появления в казарме громогласно обвинивший во всем происходящем жидов. Был высокий и курчавый парень-еврей, тут же ответивший на это прямым ударом в голову с правой. Драка длилась ровно четверть минуты: по три удара на каждого. Когда их растащили, у еврея была рассечена губа и бровь, а нацик уже начинал багроветь левой половиной лица: его соперник явно владел обеими руками не одинаково хорошо. Вика и все остальные слышали, что орал старший сержант за закрытыми дверями, к вечеру побитых парней поставили мыть сортир вместе, и на следующий день на них двоих было уже совсем страшно смотреть. Но потом отеки с морды спали у обоих, и они вдруг оказались людьми. И остальные тоже, как ни странно, почти все одновременно. Скуластый и сутулый парень с блестящими глазами, которого Вика в старые времена послала бы далеко и конкретно даже не при попытке познакомиться, а при попытке подойти близко, вдруг оказался знатоком песен. Причем не рэперских трынделок, а нормальных: «Наутилуса», Визбора, Высоцкого, Цоя, «The Beatles», старого белорусского «Господина Бользена», песен Евгении Смольяниновой. Негромко, под нос — для себя, а не для других, — но очень чисто. Он пел их, даже когда было совсем тяжело. Это Вику просто шокировало, а потом выяснилось, что одно, или другое, или третье есть у каждого из них. Отвоевавший в Сербии «не-казак» по имени Денисыч очень любил детей и кошек. У него дома были коты и аж трое детей, и он все равно пошел в военкомат. Причем, по его словам, именно не «все равно», а «поэтому»… Один из самых молодых парней, деревенский, неожиданно оказался хорошим рукопашником: даже когда против него вставали офицеры, он кидал и валял их какими-то хитрыми бросками, не даваясь в захваты и уворачиваясь от ударов кулаками и ногами. В батальоне был «физкультурник» в невысоком звании прапорщика. Вот с этим они рубились почти на равных, под общий свист и улюлюканье, и деревенского в конце концов уложили лицом вниз, но запыхавшийся прапорщик утер распоротую в одном из падений щеку и молча показал болеющим сразу два больших пальца. А потом помог уже не похожему на дешевого гопника парню подняться… Мрачный доктор жестко и профессионально делал массаж. В первый раз предложил сам — кому-то из совсем уж немолодых мужиков, воем вывших после «штурмового городка» и полосы препятствий в полной выкладке: с оружием, боеприпасами, в бронежилетах. Потом его начали просить, и он не отказывал, хотя было видно, как устает сам: все же он был постарше большинства. По 10, редко по 15 минут, но мял мужикам и ребятам спины, плечи и ноги, вытягивал мышцы, бил раскрытой ладонью по позвоночнику.

В четверг уже почти к самому отбою в военный городок прорвалась мать одного из 18-летних. Как тот честно признался, другую бы не пустили, но его мать была аж младшим советником юстиции, работала в прокуратуре, значит, майор. Черт их знает, приравняли сейчас звания или нет: юристы вроде бы все были военнообязанными, как медики всех уровней. Ей дали поговорить с сыном минут двадцать, а потом она выложила на стол из сумки несколько коробок с сухим печеньем и пару блоков сигарет с фильтром. Вместе с несколькими другими ребятами Вика стояла в коридоре и смотрела на это. Женщина негромко спросила что-то у сына, кивнула и прямо от дверей позвала «рядового Ляхина». Того позвали, он пришел через минуту. Ни слова не сказал по поводу своего лейтенантства, что Вике неожиданно понравилось. Женщина дала ему заглянуть в свою сумку, это выглядело довольно смешно. Тот довольно равнодушно кивнул, вынул из сумки несколько пачек ваты, индпакеты, поискал глазами вокруг. Подозвал ее. Вика подошла, удивляясь сама себе. Санинструктор подал ей все это добро в протянутые руки, а сам выгреб из сумки остатки: какие-то флакончики и несколько мелких коробок. Снова кивнул, в этот раз уже более вежливо. Женщина обменялась с ним несколькими словами, вроде бы что-то просила и потом снова ушла к сыну. Вот это Вике почему-то запомнилось, хотя прошли уже дни.

Сегодня было уже воскресенье, середина дня. К концу стрельб, когда вся рота, меняясь, прошла через все упражнения по нескольку раз, на огневом рубеже собрали чуть ли не настоящий консилиум: руководитель стрельб, командир роты, командиры взводов, кто-то из штаба батальона. Сплошь младшие офицеры, но много. Пока командиры отделений строили своих, а эти «свои» обменивались впечатлениями, те общались. Заняло это довольно долгое время. Потом комроты Проскурин неожиданно вызвал ее. Вике хватило ума, подойдя, обратиться по уставу, хотя на изучение устава, вопреки всем стереотипам, им до сих пор дали потратить максимум час.

— Автоматическим огнем тебя не прет, судя по всему, — буркнул старший лейтенант. — А одиночными получше большинства… И не только здесь, а по батальону. И я видел, и остальные.

Вика молча ждала, стоя по стойке «смирно», как паинька. Она чувствовала себя неловко. Папа-подполковник был далеко, а она была рядовая. Так много офицеров рядом, причем тех, от кого она зависела — это было непривычно.

— Получишь СВД. Знаешь, что это такое?

Она была бы дурой, если бы сказала «не знаю», и поэтому молча кивнула. Тут же поняла свою ошибку и успела ляпнуть «так точно».

— Получишь в оружейке, я прикажу.

Он вдруг осекся и приподнял голову. Все повторили его движение как близнецы, с секундной задержкой.

— Показалось? — спросил старший сержант вроде бы сам себя, но Проскурин отрицательно покачал головой с очень задумчивым видом.

— Ладно. — Он снова повернулся к ней и смерил Вику взглядом с головы до ног, будто увидев в первый раз. — Как поешь, сразу сюда. Со второй ротой, а? — Он вопросительно взглянул на руководителя стрельб, и тот согласно кивнул.

«Рядовой Петровой» приказали встать в строй, и, уходя, она чувствовала спиной их взгляды. Раньше в таком было удовольствие — ощущать, как мужчины, сразу вся группа, смотрят тебе в спину, когда ты идешь. Теперь в этом не оказалось вообще никакой радости, и она отлично понимала, что дело во всем сразу: и в жутком защитном бушлате, и в том, кто смотрит.

Свои сразу начали задавать вопросы, но довольно быстро угомонились. А на пути со стрельбища разговоры почти прекратились. Все как-то сразу выдохлись, про себя переваривая выпущенные за последние часы патроны, промахи и попадания. Лично Вика очень серьезно обдумывала, почему командование, при всем пиетете к технике безопасности, так открыто равнодушно к патронам. Цинки стояли на столах открыто: перед упражнениями все подходили и набирали. После поражения всех целей упражнения «достреливать» остатки боеприпасов не разрешалось, и их или оставляли себе, доснаряжая магазин, или выкладывали. Но никто ничего не проверял, не считал. Она и любой другой из них могли спрятать десяток патронов в карман бушлата, и никто не обратил бы на это внимания. Это казалось опасным.

Именно потому, что было так тихо, она и услышала негромкий, глухой рокот вдалеке. Будто приглушенное стуканье одного большого камня о другой. Это не было похоже ни на что: ни поезд идет, ни вертолет летит. Вертолеты они видели каждый день, иногда по нескольку раз. Самолеты — только в виде редких запутанных инверсионных следов высоко в небе. Каждый раз при этом Вика вспоминала отца.

— Э, пацаны…

Идущий на две шеренги впереди боец неожиданно замедлил ход, и на него наткнулись сразу несколько человек. Прозвучали ругательства, затормозившему досталось несколько тычков.

— Не, ну правда же! Слушайте!

Слушать на ходу было не очень удобно — в этом парень был прав. Но она уже перестала сомневаться. Прозвучавшее в Викиной голове слово казалось таким невозможным, что она сразу же захотела его отбросить, но не вышло: оно вернулось само, как австралийский бумеранг. «Канонада». Слово из далекой истории, из чего-то школьного про Бородино.

— Р-рота! Бегом! Бегом, вашу мать!

Офицеры обогнали их цепочкой, оружие в руках. На их лицах было какое-то выражение, смысла которого Вика не поняла, причем одинаковое на всех. На всякий случай, она оглянулась: нет, на лицах перешедших на бег товарищей по взводу ничего такого не было. Только напряжение — попробуйте, побегайте в тяжелых ботинках, бушлатах, шапках и с оружием за плечами. И после такого дня. Пусть половины дня.

«До дома» им было недалеко: в Сертолове вообще все концы близкие. Сколько-то минут пыхтения и отхаркивания на бегу. Сопровождающихся ощущением того, что синяк на лопатке растет с каждой секундой. На бегу их колонна слилась еще с одной, состоящей из бойцов в ровно таком же обмундировании, как у них, но сплошь незнакомых. Мало ли кто? В поселке и вокруг него размещалось сразу несколько воинских частей, относящихся к разным родам войск; в чем-то здесь, наверное, была выгода. Вику осенило, что, раз лица сплошь молодые, а не как у них, значит, эти «кадровые», и она осталась довольна собой.

Но на месте все выглядело настолько ненормально, что любые положительные эмоции тут же ушли в ноль. Ну, конечно, можно было признать, что все ненормально. В норме она должна была не стрелять из автомата по мишеням, а сидеть на семинарах, а после них зубрить в библиотеке, а еще позже — идти в бассейн, а после него в клуб или домой, или сначала домой, а потом в клуб. Но в любом случае дома был дом, а не комната напополам с кастеляншей, и дома готовила мама, а не бог знает кто. Здесь она от усталости вообще не чувствовала вкуса еды, ела будто во сне, машинально.

— Третья рота! Стройся! Вторая рота! Стройся!

Снова мат: и слева, и справа, и спереди. Вика растерялась, но в армии одно было неплохо: здесь тут же видят человека, не понимающего, что делать. И весьма конкретно уведомляют его о его следующем шаге.

— Сюда, кура, мать твою! Сюда, я сказал!

Такого, как этот офицер, мама Вики и на порог не пустила бы; и можно не сомневаться, отец бы его разделал на вермишель в одно касание, но слова дошли, и она шарахнулась вслед за всеми.

— Равняйсь! Смир-но! Напра-а… В-во! В колонну по два, бегом марш!

Вике казалось, что люди в зеленых бушлатах и сине-серых шапках бегают пусть не поодиночке, а в колоннах и группами безо всякой системы, но она тут же поняла, что не права. Офицеры управляли ими, как пастухи стадом. Пусть такое сравнение было не льстящим — оно походило на правду. Склады такие, склады сякие. Получение индивидуальных аптечек и индивидуальных пакетов всеми и скомплектованных санитарных сумок — санинструкторами рот. Повесив на себя такую, их доктор громко и неприлично заржал, но в его смехе Вике послышался надрыв. Аптечки — это были ярко-оранжевые пластиковые коробочки. Получение подсумков и гранатных сумок. Получение противогазов и противогазных сумок. Хотя она громко выкрикнула свой номер, как делали все, ей в итоге дали не тот размер, но она даже не сказала ничего вслух. Все было «бегом-бегом», все происходило за какие-то минуты. На одном из складов выдали вещмешки и там же начали буквально кидать в руки «предметы обмундирования», уже без системы, без записи, без размеров. Она схватила сразу две пачки носков, штук по десять в каждой, и тут же выдернула у кого-то из-под носа вязку нитяных перчаток.

Вике не приходило в голову, что такое может быть. Их не учили обращаться с ручными гранатами, не было ни одного занятия, но на каждое отделение выдали по ящику уже снаряженных гранат, бери хоть по три, хоть по четыре. Гранаты оказались совершенно непохожими на те, которые показывают в кино. Они вообще ни на что не были похожи: круглый шарик, вроде крупного новогоднего мандарина, только очень тяжелый. Сверху наполовину гладкий, а снизу рубчатый, с нечастыми насечками. Здоровенный пластмассовый набалдашник, сбоку торчит алюминиевая чека; почему-то поверх рифленых букв и цифр нанесены пометки краской, странно похожей на лак для ногтей. Вика не знала, что делать. Гранаты были очень тяжелыми, прикасаться к ним было страшно, и она не рискнула взять себе ни одну. Под крики «давай-давай» все уже топотали дальше. Снова сто метров бега — и очередной склад, из распахнутого нутра которого мотающиеся туда-сюда бойцы выносят бронежилеты, по две штуки сразу. Их кидали прямо на снег — точнее, на едва подкрашенный инеем бетон, — и все хватали, что придется. Почему-то бронежилеты были разными, по крайней мере двух, а то и трех моделей. Поскольку невозможно было знать, хватит ли их на всех, в этот раз она не стормозила: схватила первый, до которого дотянулась. Весил он, казалось, тонну, и при всей своей спортивной подготовке Вика с очень большим беспокойством подумала о том, что быстро двигаться в таком она точно не сможет.

— Куда одеваешь, придурок! Ты еще через ноги натяни, мать твою! Очки разуй!

Она сморгнула, глядя на секундную «жанровую сцену»: здоровенный сержант отвешивает подзатыльник не менее крепкому мужику лет 26–28, растерянно выпутывающемуся из лямок. Начал надевать задом наперед, понял ошибку, а обратно не лезет.

Там же все хватали каски. Или шлемы? Уже почти скуля про себя, она взяла один из стопки, похожей на стопку кастрюль. Но шлем оказался не стальным, а вроде бы пластиковым, и Вика испугалась этого еще больше. Хорошо это или плохо? От чего может защитить пластик?

— Давай! Давай! Оглохли все? Первый взвод!

— Вашу мать через пень-колоду! Второй взвод! Орангутанги чертовы! Старший сержант Ежов!

— Й-я!

— Твои бандерлоги вообще с катушек спрыгнули? На фарш пойдете, придурки! Быстро, быстро!

— Виноват, товарищ старший лейтенант!.. Второй взвод! Стройся! Равняйсь, смирно! Вольно… Командиры отделений, ко мне!

Вдалеке гулко ухнуло, и этот же звук повторился еще раза три, почти не угасая. Будто в бане уронили металлическую шайку, и та покатилась по полу, гремя и подпрыгивая.

— Командиры отделений; я сказал! Рядовой Иванов, рядовой Цыплаков, рядовой Яшин! Ко мне, живо! Лейтенант Ляхин тоже!

Люди бегали, таскали грузы: ящики, коробки, что-то еще. Размахивая руками, комвзвода орал на командиров отделений, его не было слышно за многоголосым ревом автоколонны. Та была вроде бы совсем рядом, за ближайшим строением, и звук греющихся моторов наполнял морозный воздух, не оставляя места ни для каких других. Вике и стоящим рядом знакомым ребятам как раз в эту секунду вроде бы никуда бежать и ничего тащить не приказывали. Можно было перевести дух и хотя бы попытаться собраться с мыслями. Как ни странно, короткой паузы хватило, она вспомнила про обещание, полученное на стрельбище после своих чудесных для новичка достижений.

— Товарищ старший сержант!

— Не лезь!

Вика обернулась: ее ухватили за плечо сзади.

— Не видишь, что ли?

Она посмотрела: все три командира отделений их взвода и ротный санинструктор кивали головами, как болванчики. Или как игрушечные собачки — такие ставят в машины.

— Нет.

— Тогда просто слушай меня. Стой на месте.

— Но…

Вика все же закрыла рот сама. Ладно. Как будет, так будет. Даже если ей дадут снайперскую винтовку вместо автомата, это не сделает ее снайпером. Снайперов даже в Отечественную готовили месяцами. А она СВД пока видела только на картинке. Чуточку реализма не помешает, правда? В сложившихся-то условиях?

Первый взвод их роты тяжело протопал мимо, обвешанный оружием, мешками, броней, касками — все тащили их за лямки, как какие-то авоськи. На ходу солдаты очень одинаково косили на стоящих глазами. Парень слева от Вики приветственно помахал рукой. Вроде бы по команде «вольно» разрешалось… Стоящий справа звучно прокашлялся и харкнул под ноги: на этот раз она даже не поморщилась, не до того.

— Патронов набрал?

— Еще как набрал. Вещмешок почти полный.

— Врешь.

— Забьемся? Я три сотни взял. И две гранаты.

— Утянешь?

— Хе…

Парень похлопал себя свободной ладонью по груди, действительно как обезьяна.

— Бронежилет тебе какой достался?

— А я знаю? Какой ухватил, такой достался. На нем не написано.

— Раньше шлемы другие были…

Это сказал еще один, молчащий до этого мужчина, и Вика обернулась на него с вопросом.

— Виталий, тебя ведь так зовут, да?.. А ты помнишь, какие раньше были? Видел?

Виталий молча кивнул. Вика уже думала, что он не ответит, но тот все же разжал губы.

— Да, я срочную еще в СССР служил. У нас другие были. Стальные. Хреновые.

— Эти лучше? — хриплым голосом переспросили с другого бока.

— Хуже быть не могло, на мой взгляд… Так что наверняка лучше.

Командиры отделений и ротный санинструктор вернулись к ним бегом. Лейтенант втиснулся в строй прямо рядом с Викой, и когда она двигалась, давая ему место, то ей показалось, что у него волосы стоят дыбом. Показалось по выражению глаз: под шапкой ничего не было видно, разумеется.

— Ты чего? — тихо спросила она, не зная, как обратиться к нему правильно. По возрасту — старше, по званию — непонятно, но тоже как бы да…

Лейтенант посмотрел на нее нехорошими глазами. Не тупыми, а именно нехорошими. Глаза у него были как у зомби. Или как у акулы. Пустые, ничего не выражающие.

— Эй, Ляхин!

Командир отделения тоже что-то такое почувствовал, подошел быстрым шагом. Взял за плечи, встряхнул.

— Ну? Дыши! Ну?

Тот поднял опущенные глаза не сразу. Зашарил руками по левому боку, нащупал свою смешную сумку с красным крестом. Это ему помогло: он ожил. Пробормотал что-то неразборчивое под нос. «Псих», — четко поняла про себя Вика и на будущее решила держаться от него так далеко, как возможно. Что им там такое сказали?

— Взвод! Равняйсь, смирно! Слушай мою команду! Сейчас начнется!

— Что? Что он сказал? — не поверив, не поняв, спросили сбоку, снова слева.

— К погрузке!

— Что?

Вика обернулась и выдавила через сведенные судорогой зубы порцию мата. Не удержалась. Потом отчетливо, почти вслух подумала: «Ах, что бы сказала сейчас мама?» — и тут же засмеялась про себя, осознав, как выглядит: в бушлате, с «АК-74» за спиной, в строю. Все это заняло меньше секунды, и она сама испугалась за свой разум.

Очередные лающие команды старшего сержанта сорвали их всех с места. Вика уже ничего не слышала и уж точно ничего не понимала. Она просто начала делать совершенно то же самое, что и другие, и от этого ей стало легче. Ей всунули в руки огромную картонную коробку, и она даже не стала говорить, что от ее веса она умрет: просто взяла и понесла. Та оказалась не полной, и даже одного этого почти хватило на секунду счастья. В коробке звякали консервные банки, да и на картоне сверху отпечатались они же. Можно было начать ревновать: сам старший сержант с ног до головы был обвешан оружием.

— Взвод, стройся!

— Батальон!..

Воспринятого за последние дни хватило: в этот раз Вика вовремя сообразила, что командуют не им. Более того, бегом формирующие строй ребята вообще были не из их батальона: и бушлаты другого оттенка, и лица сплошь незнакомые, и офицеры чужие. И еще бронежилеты одинаковые, а не вразнобой, как у них.

Бывшую учебную роту строить не стали, а бегом прогнали мимо равняющего шеренги батальона к ревущим грузовикам. Сплошь «ЗиЛы» привычного вида, уже сформировавшие колонну. В ее голове — единственный МТ-ЛБ с пулеметным вооружением. Им никто не собирался давать время что-то обсудить, пообщаться: солдат ее роты начали набивать в кузова грузовиков вплотную одного к другому, буквально заваливая их сверху железом, вещмешками, коробками. О слове «комфорт» здесь никто даже не задумывался: каждый был притиснут к соседу до предела, лежащий на коленях груз поднимался до самого подбородка и еще до того, как они тронулись, начал весить почти тонну. Автомат Вика зажала между коленями, тупо повторив то, что сделали остальные. Несмотря на холод, дышать ей было нечем — и от скученности, и от страха. Мат в воздухе стоял уже почти непрерывно, и в интонациях ей слышалось: да, все уже все поняли. Да, сейчас.

— Ребята! Ну ребята же! Ну скажите, ну чего вы? Что, правда?

Ноющего придурка крыли руганью со всех трех сторон, но он не унимался и все продолжал переспрашивать, будто они все знали, но не говорили ему. Как ни странно, это не взвинчивало нервы — может быть, уже некуда, — а помогало. Когда ругаешь кого-то, может стать легче на душе. Ты не один такой здесь…

Погрузка длилась долго, сопровождаемая руганью, лязгом, вонью выхлопа от хреновой солярки и пахнущего острым страхом пота многих десятков человек. Снаружи, за тентом, Вика узнала голос командира их роты, но опять не разобрала ни слова из сказанного. Почему-то тент был как граница, отсекая маленький мир внутри кузова «ЗиЛа» от всего, что было снаружи. Так маленькие дети прячутся под одеяло. Крепче ухватившись за ствол «калашникова», можно было попытаться справиться с тем, что съедало ее бедную голову изнутри, но не получалось. Хотелось плакать, хотелось вскочить, раскидать в разные стороны каску, бесполезный бронежилет, лопатку, подсумок, оружие, вещмешок, дурацкую коробку с жирными консервными банками, заорать что-то… И вырваться наружу из этого места. Туда, где не будет пахнущего железом, смазкой и страхом воздуха. Где будет мир.

— Поехали!

Их дернуло назад, потом вперед, и Вика даже с каким-то облегчением осознала, что все-таки не успела сорваться. Теперь можно было концентрироваться на движении машины, на том, как ее мотает влево и вправо, то наваливая на обоих соседей по очереди, то давая им навалиться на нее саму. Крикнувшего «поехали» обозвали «Гагарин хренов», сказавшего это обругали уже в три голоса и так далее. Некоторое время всем было чем заняться, и даже крики командира отделения, все его «прекратить немедленно» и прочее, ни на кого не влияли. Но ехали они долго, все успели устать, и ругань сначала потеряла накал, а затем интерес. Все замолчали почти одновременно и только вполголоса, почти машинально, поминали разные анатомические детали женского и мужского организмов, когда их громадный «ЗиЛ-131» подбрасывало на ухабах. Скорость все машины держали приличную.

Вика приподняла голову, когда один из бойцов передал по скамейке просьбу посмотреть, что сзади. Просьба двигалась к корме грузовика довольно долго, а вот ответ дошел почти тут же:

— ИКЕЮ проехали.

Переспрашивать начали сразу многие, но опять же быстро затихли: где это находится, знали даже жители области. Вика попыталась привстать, чтобы поглядеть в мотающийся позади просвет: ее дом должен был быть почти рядом. Можно было бы увидеть, если бы не тент. Но теснота и невозможность двигаться под грудой всего полученного добра лишили ее даже иллюзорной надежды. Ненужной, понятное дело. Какая польза от того, что она посмотрела бы на силуэты высоток своего микрорайона? Но все равно жаль.

Сразу после этого она с неодобрением подумала о том, что бронежилет, каска, автомат и патроны совершенно не делают ее солдатом, а вот двигаться под грузом всего этого она почти не сможет. Даже просто вылезти из машины будет проблемой: ноги уже начали затекать, а им еще неизвестно сколько ехать.

— Лейтенант! — позвала она неожиданно для самой себя.

Сидевший наискосок от нее «санинструктор» перевел на нее тупой взгляд.

— Ты с каких краев?

Тот ответил не сразу, и Вика как-то вдруг совершенно четко поняла, что он сейчас думает. Выбирает как ответить: резануть, что на «ты» рядовые к лейтенантам обращаться не должны, или… Ну, не дурак, наверное. Они в одном взводе, и оба по факту рядовые стрелки. СВД, судя по всему, уплыла в далекое никуда: кто теперь вспомнит о данном обещании? Да и толку от него…

— Местный.

Лейтенант снова отвернулся, но Вика видела, что он все равно ждет продолжения разговора. Двигатель «ЗиЛа» ревел так, что разговаривать было непросто, почти как в метро. Интонаций в голосе не чувствовалось совсем, но хотя бы что-то слышно без крика.

— А работал где? Я никогда не спрашивала.

— В больнице. Терапевтом.

На это Вика не знала, что ответить, профессия не показалась ей особо гламурной. Но она как бы с пониманием покачала головой, и этого хватило.

Сидящий слева от Вики мужик постарше их обоих начал рассказывать какую-то длинную историю про то, как у одного его знакомого сын косил от армии как раз через больницу. По его словам, купить докторов было дешевле, чем военкомов. В ответ на это еще один мужчина начал рассказывать другую историю, давностью в несколько дней. Неожиданно похожую на страшилку с вечерних посиделок в палате детского летнего лагеря — Вика еще не забыла, как это бывает.

— …И вот мамаша орет прямо на военкома, а сынок молчит и только вздрагивает. Ладно бы она за ручку его привела, но тогда какой смысл был бы вообще приходить? Повестку в унитаз спустила, и свободны… А так он сам пришел, и она бегом за ним, сечете? Сначала на сына наорала, что он идиот и дебил, потом на всех остальных нас, кто в коридоре стоял и на этот театр пялился, что мы все тоже дебилы… А потом и на вышедшего военного. Чего только не обещала: и «американцы придут — вас первых на сук вздернут», и «всех вас, быдло, уничтожить надо, чтобы людям жить не мешали», и все такое на полную катушку.

— И что?

Врач выглядел напряженным, это как минимум. Что-то этот рассказ в нем затронул, личное. Хотя прошлый, про использование в довоенное время больничных справок для «отмазок» он прослушал спокойно. Сам, конечно, такое видел.

— Не поверите.

— Ну?

— Офицер спокойно достал пистолет, направил на нее и спрашивает: «А сам ты что думаешь, парень?» Тот все молчит, а баба вообще взвилась. Визжит, подпрыгивает, голос уже срывается. И как она «За все ответите, гады! За все!» провизжала, тут и…

Он замолчал и посмотрел на соседей, выдерживая паузу. Станиславский, блин.

— Мозги на стену. На плакаты со счастливыми и мужественными воинами, ага. Она как сноп рухнула. И тишина тут же, аж в ушах звенит. Все на тормоз нажали, стоят, не верят. Парень бледный на колени упал, мамку тормошит. Из кабинетов сто человек повыскакивали: офицеры с оружием, доктора чуть не с молоточками, призывники в обалдении, ясное дело.

Все слушающие его обменялись взглядами. Каждый, вероятно, примерял такое на себя.

— А дальше что?

— Не знаю, — честно признался рассказывающий. — Этого я уже не видел. Я на всякий случай подальше ушел. Черт его знает, что парень дальше мог сделать. С одной стороны, эта сука сама напросилась, с другой — все-таки мать…

— Народ слишком долго привыкал, — неожиданно хрипло сказал врач. — К безнаказанности. Крикнет веселый джигит в блоге или прямо на улице: «Давайте скорее резать русских ублюдков!» — и на него менты разве что с тоской посмотрят, это не про него статья писана… И про «скорей бы пришли и порядок навели» — тоже уже привычная вводная.

Он замолчал. И как ни странно, замолчали и все остальные. Вика задумалась на ходу. Тряска почему-то перестала чувствоваться, а вес груза на коленях стал почти привычным. Мурашки в отдавленных ногах бегать перестали, уже хорошо.

Она думала о сказанном только что и о жизни «вообще»: о матери, об отце. Довольно долго думала о доме. О том, во что может превратиться их дом уже через несколько дней. В свою способность и способность ее недоученных товарищей отвратить это хотя бы на миг ей не верилось. Каково, интересно, это будет? И что будет после того, как наступающие враги проедут через то, что было ими: ею, соседями по лавке внутри несущегося по Кольцевой «ЗиЛа», рядовыми и офицерами? Что они сделают с городом и со страной вообще? Снесут городские кварталы, методично передушат в концлагерях все население, раздадут земли своим? Это звучало бредово. Такие штуки не писали даже в газете «Правда», целиком составленной из бреда больных на голову людей. Но как-то же будет? Они же не просто так приедут на своих танках и бронемашинах, смешают с землей армию России, на треть состоящую из людей, в жизни ни из чего не стрелявших, перетопят корабли и катера, посбивают поднявшиеся в небо самолеты… Они же делают это для чего-то? Рискуя собой, тратя деньги в невообразимых для ее головы масштабах. Ради того, чтобы принести им свободы и права во всем их ассортименте, да? Не смешите меня, уж этот тезис не работает даже с такой дурочкой, как она.

Вика криво ухмыльнулась и в полумраке увидела эту ухмылку одновременно на нескольких лицах, как в зеркале. Это было неприятно и даже страшно. Они все выглядели как психически больные, как персонажи какого-то не самого дорогого фильма, приближающиеся к недоброму месту. Герой, второй герой, шут, шустряк, красавица, дурнушка… Что там еще бывало? И какая-то гадость начнет их сначала пугать, а потом убивать, и по отдельности, и попарно. Причем сначала будет непонятно, что это — в этом и есть интрига, — а потом будет вроде бы все понятно, но все равно ничего не сделаешь. И выживет или «второй герой», или, как ни странно, «дурнушка». А потом будет вторая серия, правда?..

Грузовик снова начало трясти и раскачивать, и сидящие ближе всех к корме ребята снова заглянули под тент. Они проезжали какое-то место, но на этот раз прозвучавшее название населенного пункта никому ничего не сказало. Затихший было разговор начался вновь, но почему-то приглушенными голосами. Все будто вжали головы в плечи. Кто-то позади, в тени прочих голосов, звучно выговорил несколько матерных слов подряд, и это было так не к месту, что даже удивительно. Другой «кто-то» неожиданно начал напевать, и через секунду Вика узнала голос: да, тот же. Который всегда поет. Голоса снова утихли, и она узнала песню «Ticket to ride» из альбома Битлов, называвшегося «Help!», который с четырьмя синими фигурами на обложке. Символично, чего уж.

Водитель «ЗиЛа» дал по тормозам так неожиданно, что они все повалились друг на друга. Удержаться было невозможно: на торможении тяжелую машину повело вбок, а они сидели не лицом и не спиной вперед, а боком. Сорвавшуюся с сиденья Вику чувствительно приложило скулой о чей-то бронежилет и тут же откинуло назад, забросав сверху своим же грузом. Оглушенная, она начала барахтаться, как перевернутый на спинку жук, пытаясь разгрести все с себя и нащупать опору, но раз за разом натыкаясь на чьи-то ноги. Поднялся непонятный, неразличимый крик. Судя по всему, случилось как раз то, чего она так опасалась с первой минуты в этом закрытом со всех сторон тентом кузове. Им нужно было выпрыгивать, а она была беспомощна под всем этим весом.

Вика начала вопить без слов, в полной панике, и тут как-то одновременно стало светло, она увидела прямо перед носом поданную руку, вцепилась в нее и тут же оказалась вздернута вверх.

— Спасибо… — хрипло буркнула она, не узнав стоящего перед ней лицом в сторону тени человека. Тот не ответил, а освободил руку и ухватился за собственную охапку груза: автомат, вещмешок, бронежилет, каску на вытянутом по-максимуму ремне.

— Оглохла? Из машины!

Несколько солдат, сидевших ближе к кабине, уже перелезли через скамейку и прыгали наружу, а она все копалась. Чертова коробка с консервными банками, намозолившая ей ноги уже час назад, теперь никак не давалась в руки, выскальзывала. Снова услышав ругань в свой адрес и выругавшись сама, Вика наконец подхватила ее и рывком подкинула к самому подбородку. Неуверенно протиснувшись между кузовных скамеек, она оказалась последней, да еще чуть не вывалилась наружу, потому что не увидела, куда поставить ногу на последний шаг. Удержавшись, кинула коробку вперед, в протянутые руки, и тут же спрыгнула сама, лязгнув всем железом одновременно.

— Все здесь! Отделение, ко мне.

Команда была какая-то собачья, но Вике было не до смеха: она чувствовала, как опухает лицо справа и как капли крови стекают по щеке одна за другой. Машинально она попыталась утереть кровь рукавом, но не хватило сил поднять до уровня лица висящий на правой руке груз.

— Петрова, стой.

Бывший «русский фашист» цепко ухватил ее за плечо свободной рукой. Все прочее он закинул себе за спину, повесил на другую руку и, судя по всему, чувствовал себя достаточно непринужденно. Остановил, развернул лицом к себе, оглядел злыми глазами. Выдернул из кармана скомканный носовой платок сине-серого цвета, плюнул в него, сунул ей прямо в лицо.

— Бля, не дергайся, я сказал! Уже индпакет тебе распечатывать? Или жгут наложить на шею или куда пониже? Ну, ерунда же совсем.

Вика решила не дергаться, и он повторил всю ту же процедуру: перевернуть платок, плюнуть, вытереть кровяной потек.

— Не течет уже. Так… просачивается.

Поблагодарив и этого, она со злостью на саму себя подобрала все, что у нее было, и втиснулась в формирующийся строй на свое место. «Дура, — сказала она сама себе, — все еще и дура, и кура, как и сказали».

Взвод построили в три шеренги, и она оказалась в самой середине: с самого начала новобранцев строили не по полу, а все же по росту. Командир взвода вышел быстрым шагом откуда-то сбоку: то ли обходил грузовики, то ли что-то в этом роде. Вика тут же сфокусировалась, потому что зрелище было интересное: на старшем сержанте помимо «АК-74» висели сразу две трубы «Шмелей». Насколько она помнила с единственного показа, исходный, немодифицированный вариант огнемета весил будь здоров — больше десяти килограммов. Соответственно, совершенно не похожий на Шварценеггера или культуриста Невского комвзвода-2 оказывался более крутым изнутри, чем снаружи.

Потом она поглядела налево и направо и уже не смогла отвести взгляд от того, что увидела. Далеко впереди столбами стояли дымы. Далеко и… широко. По всему горизонту, полукругом. И отдаленный рев, и удары, чувствующиеся уже ногами. И треск, тихий по сравнению со всем остальным, но почти непрерывный.

— Приготовиться к движению пешим порядком! Командиры отделений, перераспределите груз, если требуется. Или по ходу меняйте, чтобы вторые номера пулеметов у вас не сдохли. В грузовиках не оставлять ничего.

Вика оглянулась на бронированный тягач: тот разворачивался на шоссе «ласточкой», в три приема, застилая все вокруг сизым вонючим дымом и не давая прислушаться. Потом ей пришло в голову, что, если огонь стрелков слышно даже через рычание дизеля МТ-ЛБ, значит, стреляют гораздо ближе, чем ей сперва показалось.

— Товарищ комвзвода! А что происходит-то?

Слава богу, это спросила не она. Вика отлично понимала, что ей ума хватило бы, но как раз сейчас ей было не до того. Тем не менее она повернула голову обратно, ожидая очередной порции мата и команды двигаться. К ее удивлению, старший сержант не начал орать, а очень спокойно разъяснил, что двигаться дальше на грузовиках — нарываться на неприятности.

— И так чудом проскочили, — произнес он, обведя рукой что-то за их спинами. — Моя б воля, я бы уже с самого туннеля пешком топал.

Вика обернулась: никакого туннеля она не помнила. Впрочем, под тентом… Может, и не заметила. Или заметила, но не сообразила. Не захотела сообразить.

Лебяжье было справа или, если ориентироваться более точно, справа-сзади. Сколько-то дней назад там был отец, и именно туда она думала двигаться, если бы это было реально. Теперь там так же дымило, как и по всему горизонту. В Лебяжьем Вика бывала, и не один раз: да, там имелось, чему гореть… Однако при этом, как ни странно, именно сейчас страшно не было. Отец наверняка уже давно летает с другого аэродрома, откуда-нибудь в паре сотен километров в глубь страны, а то и еще дальше. Он пилот бомбардировщика, а не вертолетчик.

Об этом же она продолжала думать уже на ходу: «движение пешим порядком» началось очень быстро, через какие-то минуты после выгрузки. Проклятую коробку с консервами у нее все-таки забрали. Старший сержант, поглядев на выражение Викиного лица, подошел и просто раздал по паре банок нескольким ребятам слева и справа. Никто не отказался. Он даже не буркнул про «сама могла бы догадаться», и это Вику опять неприятно кольнуло. Но потом и очередная микрообида, и мысли об отце ушли, потому что начался марш.

Она никогда не думала, что это будет так трудно — просто идти с тяжелым грузом. Ей не дали тащить ленты к ручным пулеметам, выстрелы к огнеметам. Ничего не отсыпали из чудовищных размеров баула, который, напрягаясь, тащил тот же лейтенант Ляхин. Но и всего остального было так много, что уже через километр Вика подумала, что скоро сердце не выдержит и она умрет. Она не знала, что будет так трудно: за считаные дни учебы им не дали ни одного большого «марш-броска с полной выкладкой», потратив все время на обучение стрельбе и самоокапыванию. Никакой тренировки за дни не заработаешь, но хоть узнала бы, к чему готовиться…

Метров на пятьсот хватило рассуждений «про себя» о том, что она не утонченная филологесса, а пловчиха с серьезным первым разрядом. Потом, на следующие пятьсот метров, — размышлений на личные околомедицинские темы: не лопнут ли от нагрузки коленные суставы раньше, чем сердце, и так далее. Смотреть вокруг почти не получалось, лицо само собой опускалось вниз, но она чувствовала, что другим легче, хотя бы просто потому, что разговоры не прекращались.

Двумя километрами дальше она впервые увидела сгоревшую машину, сброшенную с шоссе через дыру в металлическом отбойнике. И тогда же — следы на асфальте: жирные закопченные пятна после пожаров, осколки цветных и прозрачных стекол, глубокие выбоины там и сям целыми сериями.

— Автоматическая пушка, — глухо сказал шагающий рядом парень Костя, ставший за последние дни еще более худым. — С самолета.

Она его не спрашивала, но от прозвучавшего сбилась с шага, получила сзади по щиколотке и по спине с навьюченным на нее грузом и аж зашипела от этого. Костя сказал что-то еще, но в этот раз она не разобрала ни слова: так шумело в ушах.

Каждая следующая минута оказывалась труднее, чем предыдущая. Никакое «второе дыхание» не открывалось, даже не собиралось. Взвод поторапливали отрывистыми, резкими командами, звучавшими как лай, и, сумев в одну из самых трудных минут поднять голову, Вика увидела, что голова колонны далеко впереди сходит с шоссе. Это ее удивило и одновременно дало какие-то силы: марш в итоге мог оказаться и коротким. Но почему их не подвезли к этому самому месту на грузовиках? Так торопились их освободить?

— Живо, живо! Бабуины беременные быстрее перелезают! Кого ждешь, твою мать?!

Вика чувствовала, что комвзвода нервничает: в нем уже не осталось почти ничего нормального, что было вначале. Никаких черт того «старшего брата», которого он им обещал. Но спорить было некогда: перелезть через металлическую полосу, установленную на высоте полуметра от земли, оказалось неожиданно трудно. Справилась, конечно, ухватившись за Костину руку, и тут же подала руку следующему. Старший лейтенант прибежал со стороны головы колонны быстрой трусцой, обвешанный гремящим железом и уже в каске. Обматерил всех их слева направо и, не отдав ни одного конкретного и четкого приказания, побежал обратно. После этого и старший сержант начал материться уже почти без остановки, и едва последний боец третьего отделения преодолел чертов отбойник, тут же дал команду «бегом».

— Совсем близко уже, похоже, — выхрипел Костя, бегущий рядом с Викой, как привязанный. Она не ответила ни слова, сберегая дыхание, но по крайней мере услышала, и это дало ей тему для отвлекающих от желания упасть размышлений на следующие сотни метров.

Дважды на сколько-то минут переходя с тряского бега на быстрый шаг, а затем снова пускаясь бегом, взвод преодолел заиндевевшее поле, затем ведущая их дорожка уперлась в мелкую деревеньку и тут же вильнула вбок, удаляясь от нее.

— Малое Коновалово, — прочел кто-то вслух название на дорожном знаке. — Черт, ну и имечко придумали…

— Воздух!

Вика даже не поняла, что означает прозвучавшее слово, но все вокруг нее вдруг одновременно шарахнулись в разные стороны, влево и вправо и вперед, и начали валиться на землю. Все до одного — она оказалась последней. Далекий, ничего не означающий стрекот вертолета за считаные секунды возвысился до рева. Вокруг взвыло, прямо над головой промелькнуло что-то темно-темно-серое: Вика успела увидеть силуэт буквально краем глаза, и то потому, что ударом о замерзшую землю ее почти перевернуло на бок.

— А-а-а!

Рев стих, потом стих еще больше. Она рискнула принять более устойчивое положение, опершись о дорогу обеими ладонями, и настороженно осмотрелась. Парень в нескольких метрах от нее перестал кричать и молча повалился на спину. Плашмя, как мешок, совершенно расслабленно, будто в его теле не было ни единой кости. Несколько человек приблизились к нему с разных сторон, все согнувшись до максимальной степени, позволяемой их теплыми бушлатами. Один тоже начал кричать, остальные просто молча смотрели, даже не пытаясь помочь. Подумав с секунду или две, Вика поднялась на ноги и, даже не разогнувшись до конца, тоже сделала несколько таких же шагов. Парень лежал на спине, ноги подогнуты. В лице ни одной кровинки — оно было не то что белое, а просто как гипс или школьный мел. Здоровенная дыра в груди и несколько такого же размера дыр в грунте вокруг, штук 7 или 8 на паре квадратных метров.

— Взвод! В три шеренги, стройся!..

Подбежавший сразу же за ней командир взвода обменялся с лейтенантом-врачом буквально одним коротким взглядом. Не отдав приказаний никому, сам оттащил мертвого солдата на пару метров в сторону от их дороги. Распрямился, оглядел всех.

— Рядовой Изюмин, взять оружие убитого! Рядовой Петренко, боеприпасы. Гранатную сумку тоже! Рядовая Петрова — шлем и вещмешок! Быстро, быстро!

— Может, бронежилеты одеть уже? — не своим голосом спросил кто-то, чье лицо Вика не узнала.

— Ты видишь смысл? Не возражаю… Все, кто хочет, — одевайте, только у вас секунд тридцать!

— Командир роты в каске был, — произнесла вслух Вика, без дальнейшей команды надевая дурацкий, бесполезный кусок пластика на свою неумную голову. Старший сержант был прав: чем бы ни стреляли по ним с этого вертолета, бронежилетом такое не остановишь. Но зато меньше нести в руках.

Подбородочный ремешок она затягивать не стала, и тот так и болтался, когда они построились и снова пошли вперед быстрым шагом. Костя оказался теперь почему-то не сбоку, а сзади и почти непрерывно бубнил ей в спину про то, что он думает по поводу произошедшего. Даже из-за спины чувствовалось, как ему страшно. Вике было страшно и самой, чего уж тут скрывать. Они были в считаных километрах от развязки Кольцевой автодороги и Краснофлотского шоссе с его недостроенной «береговой» развязкой. Позади в каких-то пяти-шести километрах был Кронштадт, который наверняка прикрывался зенитными ракетами не хуже Московского Кремля, как бы мало в нем на самом деле уже ни было боевых кораблей. Она знала, что здесь полно военных городков и «гарнизончиков» разного уровня, от глянцевых до совершенно обшарпанных. Был учебный центр, были склады ВМФ, связисты… Чуть дальше вроде были и зенитчики: она с родителями как-то ездила туда за черникой на целый день и запомнила, что на плакате перед КПП с красной табличкой была изображена здоровенная ракета. Почему здесь оказался вертолет? Откуда?

Еще два километра или даже три. Ведущая через голый лес грунтовка вывела их к абсолютно мертвому садоводческому товариществу. Ни одного дымка над печными трубами, ни одной зажженной электролампочки в окнах разноцветных домиков, мимо которых они торопливо прошагали.

Вика заметила, что на ходу командир взвода продолжает говорить с подтянувшимися к нему командирами отделений и санинструктором, и еще заметила, что они практически догнали 1-й взвод. Дальше впереди топали и остальные, кто приехал с ними, вероятно, половина батальона. Кто еще?

А десять минут спустя на противоположной стороне той же деревушки она впервые увидела хоть что-то, похожее на боевую технику. Пять или шесть ребят с оружием, в таких же бушлатах, как и все, в бронежилетах с покрышками серого цвета. Все так, как уже стало привычным, но печать на каждом из лиц. Они стояли около разбитого, но несгоревшего бронетранспортера и смотрели на всех проходивших мимо с одним и тем же выражением на лицах. Таким, какое Вика затруднилась назвать каким-то одним словом. Такого она не видела никогда, даже у отца, который был профессиональным военным. Они не сказали ни слова, так и стояли, провожая всех взглядами.

Санинструктор отделился от «начальствующего состава» во главе короткой взводной колонны, подошел к ним со своим жутким баулом. Она не услышала ничего, но видела жесты и мимику на усталых лицах: лейтенанта явно послали. И вот тут он показал, что действительно офицер. Снова ни слова, только неразборчивое, глухое бурчание и мимика на тех лицах, которые обращены к ней, но бойцы подобрались и один за другим приняли позы, почти соответствующие положению «смирно». Только теперь до Вики дошло, что она плохо слышит из-за шлема на голове. Или все-таки это каска, а не шлем? Она со злостью сплюнула, оглядываясь на уже оставшуюся позади группу. Потом мимо с топотом пробежал все тот же санинструктор. Снова «бу-бу-бу» впереди. Снова километры.

Как ни странно, Вика все же втянулась в ритм движения и не умирала теперь каждую минуту. Притом что груза только прибавилось. По возможности она теперь смотрела не только под ноги и тупо перед собой, но и по сторонам, особенно вверх. Чужой вертолет действительно напугал ее, и казалось, что он может появиться снова в любую минуту. И что тогда? Никто из них не открыл огонь, даже не попытался отпугнуть крылатую смерть. Почти мгновенно появился, облил колонну огнем и тут же исчез. Один убитый… А зависни он тут, что бы они с ним делали?

— Таменгонт, — произнесли шагающей Вике в спину. — Ох, ни хрена ж себе нас занесло… Это что, Татарстан уже?

— Че?

— Название какое… Не наше. Как немецкое или татарское.

— Во дурак… Сам ты татарин. Такой же хитрый, блин…

Вика не вмешивалась в возникшую на пустом месте перепалку, просто разглядывая поселок, к которому они шагали. Но потом ее как по голове стукнуло:

— Слушай, а откуда ты знаешь название? Ты разве отсюда?

— Щаз, отсюда! Я на Ваське родился, коренной петербуржец, если ты в курсе, что это значит. Но у меня GPS в наладоннике, и я вчера до упора успел зарядить. Поняла?

— Ты дебил? Ты… Ты тупой баран!

Вика вцепилась придурку в лицо ладонью правой руки. «Когтей» у нее не было, но отлично вышло то, что ее старшая сестра называла «шмайс». Их растянули в ту же секунду, но Вика успела вывернуть дураку нос набок.

— Сказали же отрубить все сотовые!

— Я…

— Я маме не могу второй день позвонить! А ты… — Она попыталась вцепиться в лицо любителя гаджетов еще раз, и в этот раз ее отпихнули уже совсем жестко — как в мужской драке.

— Так, заткнулись все. Совсем все, я сказал!

Старший сержант оглядел бешеным взглядом всех по кругу, затем остановился на обладателе наладонного компьютера.

— На тебя не распространялось?

— Товарищ старший сержант… Товарищ командир взвода…

— Ты еще скажи «Сережа», твою мать! Я спрашиваю: приказ на тебя не распространялся? Совсем? Самый умный, да? Знаешь, что за такое умничанье бывает на войне? Или до тебя еще не дошло, куда мы топаем? А, козел?

Вика увидела, как его палец вслепую тронул предохранитель. Досылал ли он уже патрон? Отчетливо подумалось, что «этот может».

— Сказали про сотовые, а не про планшеты…

Старший сержант замахнулся правой рукой, но не ударил. И руку от оружия убрал, слава богу.

— Я… Ну это же глупость. Ну, подумайте, разницы ведь нет никакой, что на мне включенный планшет с картой? Это как… Как с грузовиками этими: вот на грузовиках ехать нельзя, потому что это прекрасная цель, а пешком топать и жопы рвать под грузом — пожалуйста.

Старший сержант почему-то ответил не сразу. И когда ответил, это было не по делу. И неожиданно спокойно, почти задушевно.

— Знаешь, командир роты может тебя расстрелять. Имеет право.

После чего неожиданно для Вики и, наверное, остальных, замолчал. Принял в протянутую руку планшет в складном синем чехле, покрутил в руках, вопросительно поглядел на его хозяина.

— А батарея не вынимается?

— Нет, только в магазине, — буркнул тот.

— Ну…

Кусок металла и стекла, стоящий как годовой запас хлеба для семьи любого размера, хрустнул под его ногой. В группе стоящих вокруг ребят кто-то слышно охнул.

— Все, кончаем трындеж. А то нам сейчас… Взво-од! Бего-ом… Марш!

Они побежали, и едва не шипящая от злобы Вика еще успела пару раз обернуться, глядя на оставшееся позади. Про грузовики и «бег пешком» было сказано неожиданно умно. Как ни странно.

Снова километр, потом еще один. Они отыграли потерянное время, нагнав 1-й взвод и снова оторвавшись от 3-го. Как раз к этому Таменгонту, длинной деревне, на сотни метров растянувшейся вдоль нескольких улиц. Еще с подхода Вика почувствовала дрожь земли, а потом и услышала ни с чем не сравнимый звук, даже через подшлемник и шлем.

— Наши, — с удовлетворением гукнул сзади-сбоку тот же Костя. — Ну, наконец-то.

Она не обернулась, но, даже не оборачиваясь, почувствовала, что тот улыбается. Да и остальные тоже. И сама она. «Наши». Какое прекрасное слово… Гораздо лучше, чем страх того, что вот ты бежишь, бежишь, а впереди никого не будет. Ни тех грозных бронированных машин, которые показывали народу в новостях, ни машин поменьше в десятках их вариантов, знакомых ей только по названиям, — ничего. Только враги, против которых их необученный, не имеющий никакого представления о войне взвод и батальон не продержится и десяти минут. Ну уж нет, ребятки. Мы еще повоюем!

Ухмыляясь, Вика повернула голову вправо, на ходу разглядывая открывающуюся картину. Тут же заплатив за это тем, что нытье в нагруженной шее переросло в настоящую боль, но не пожалев. До сих пор она удивлялась, что не видит никакой отечественной техники, кроме единственного задрипанного МТ-ЛБ. А вот здесь было, кажется, все. Включая танки. По крайней мере три штуки выглядывали даже из-за самых ближних домов. Их снова погнали бегом, но на этот раз никто не ругался даже шепотом. Наоборот, кто-то в хвосте короткой взводной колонны лихо засвистел, вызвав несколько одобрительных фырчаний там и тут. Последние сто метров до окраины они пробежали уже совсем надсаживаясь, но сил все же хватило. И встречал их, разумеется, командир роты, и, разумеется, криком и матами. Вроде бы в вооруженных силах запрещается объявлять выговоры в присутствии подчиненных, но на это старший лейтенант плевал. Может быть, дело было в том, что командиром их взвода был не офицер, а старший сержант? Вика не знала. Но ругань, так коробившие ее несколько дней назад матюки уже не имели никакого значения: она наконец-то увидела армию. Ту самую, о которой мечтала, проваливаясь в первую же секунду после отбоя в больной сон. Сон в «вынужденной позе», чтобы не потревожить в черный цвет избитое плечо и ободранные руки. Ту самую армию, на приход которой лично у нее уже почти не было надежды.

— Орел!.. Орел!.. Орел, та-вою мать, птица долбанутая!.. Да чтоб ты сдох!

Они пробегали мимо сплошь закопченного БМП-1, на крыше которого, широко расставив ноги, стоял громадного роста молодой офицер явно нерусской национальности. В руке он держал гарнитуру сложного вида, составленную из нескольких проводов; короб радиостанции с согнутой в дугу длинной антенной стоял под ногами.

— Невский-3, Невский-3, ответьте! Ответьте, не слышу вас!

Еще рация, на этот раз на земле. Мужчина среднего возраста в выцветшем почти до желтизны бушлате, покрытом косыми черными полосами — будто ребенок неумело рисовал зебру. Рядом целая группа солдат с оружием за спинами, в шлемах на головах. Один проводил бегущий взвод усталым и равнодушным взглядом, другие даже не повернулись.

— Химики? Ну, вашу же мать, ну, сколько же ждать можно?!

— Товарищ подполковник, 4-я рота 10-го отдельного… батальона РХБЗ… в ваше распоряжение прибыла. Командир роты старший лейтенант Проскурин!

— Вольно. Отдышись… Козырять больше не надо, запомни это. И слушай сюда.

Подполковник, к шоку Вики, имел лицо довольного кота, устало возвращающегося домой под утро. С разодранными ушами, но всласть подравшегося, отвоевавшего кошку и натрахавшегося по самое это. Впрочем, с ушами у стоявшего вполоборота к ней человека все было в порядке. Все это было у него в глазах.

— Сколько человек?

— Сто двадцать. Виноват, сто восемнадцать… Попали под вертолеты сразу за КАД. Оба безвозвратно.

— Вертолеты? Тут?

Человек, которого командир их роты назвал подполковником, обернулся к ним окончательно, всей широкой грудью. Мазнул взглядом по лицам.

— Кировца ко мне, — и тут же, без паузы: — Какие вертолеты?

— Виноват, не опознал.

— А твои?

— Командиры взводов все химики… Остальные новобранцы.

— Понятно. Самокритично.

— Но несколько человек с боевым опытом. Чечня и аж Сербия, если не врут.

— Ага, ладно. Ладно, это еще ничего. Если пару человек на десяти километрах, то еще ничего. Возможно, просто разведчики. Лишь бы не противотанковые. Ладно…

Он еще раз посмотрел на построившуюся в полутора десятках метров прямо перед ним роту и сказал Проскурину что-то еще, но в этот раз она ничего не услышала. Покрывая все вокруг жутким, несдерживаемым ревом, в просвете между крашеными деревянными домиками прошел танк, за ним второй. Оба они именно прошли, а не проползли, это как-то чувствовалось.

— …«Шмелей» у нас аж 15 штук на роту, но все сплошь старого образца. А хуже всего то, что пользоваться ими умеют четыре человека: я да трое командиров взводов… Ручных пулеметов четыре, снайперок нет.

Старший лейтенант вдруг обернулся прямо на Вику, легко найдя ее взглядом в строю роты. Надо же, а казалось бы, форма делает всех одинаковыми. И особенно шлем. Да и рост тот же, что и у большинства остальных, — средний.

К группе подбежал довольно молодой военный, нагнулся к плечу поманившего его пальцем подполковника. Дальше она снова ничего не слышала: разглядывала очередные проходящие между теми же домами танки. Не те же самые, потому что на первом из этой пары танков был огромный сияющий шрам. Именно шрам, из блестящей на морозном солнце стали, нанесенный поперек вывороченных с корнем коробочек динамической защиты. Офицеры бубнили что-то, но, даже когда рев танков немножко приглушился домами, за которые они ушли, она не стала вслушиваться. Усталость накатила сразу всей тяжестью. Захотелось сесть на землю, и она даже поискала перед собой взглядом, хотя отлично понимала, что нельзя.

— Командиры взводов, ко мне!

Снова «бу-бу-бу», хотя в этот раз она никуда не оборачивалась. Стояла, покачиваясь, равнодушно глядя перед собой. Неужели они прошли 10 километров?

— Третий взво-од!

— Второй взво-од!

Она увидела, как двое лейтенантов обнялись, и даже не поняла, что это означает. Их снова повели, и хорошо, что не бегом. Навьючить на себя все снятое и положенное на землю было проблемой, но помогли ребята. При этом Костя повесил на себя ее вещмешок, чего Вика вообще не ожидала.

— Взвод, за мной, бегом…

Ну да, конечно. Все-таки бегом. Если это так можно назвать. Трусцой. Лязгающей, будто они роботы-трансформеры. Но не так красиво и совершенно не в стиле 3D-дизайна. Глупость…

Группа из трех танков вокруг пузатой автоцистерны, причем не военной, а гражданской, выкрашенной в оранжевый цвет. Один из танков явно поврежден: броневой лист над левой гусеницей приподнят и смят, как птичье крыло. Четверо мужичков в грязных куртках стоят рядом, тупо на это глядя, — все как один почему-то низкорослые и на первый взгляд похожие, как близнецы. Застывшая вдоль улицы колонна бронетранспортеров без единой эмблемы и даже без номеров на броне. Человек 50 или 60 солдат с оружием, но без бронежилетов и шлемов стоят парами или группками, провожая бегущих глазами. Поставленная отдельно от всех машина совершенно незнакомого типа, какая-то футуристическая по виду: с двумя толстыми пушечными стволами, с барабаном радара, с пакетами ракетных направляющих по бокам. Разложенный на земле лист брезента, прямо на нем — двое носилок. На обоих раненые; на них Вика постаралась не смотреть. Еще одна БМП-1, совершенно неповрежденная, а вот третья — с целой россыпью выбитых по борту участков краски: явно прошлись по крайней мере из автомата.

— Взвод, сто-ой! Разобраться по отделениям! Командиры отделений, произвести перекличку!

Никто никуда не делся, и Вика машинально заключила, что это хорошо. Даже тип, у которого по ее вине отобрали дорогостоящий прибамбас, тоже не дезертировал: стоит здесь же. И даже не с особо мрачным видом: видимо, есть на что отвлечься.

— Седьмая! — гавкнула она в свой черед. Ни по росту не последняя, ни по алфавиту, уже хорошо.

Между этим и чем-то следующим не прошло и минуты: прибежавший молодой парень со свежим синяком на половину лица обменялся с командиром отделения несколькими словами, и их опять погнали бегом. Одних в одну сторону, других сначала с ними, а потом вбок по перпендикулярно уходящему переулку.

По дороге она смотрела, наслаждаясь и злорадствуя. Техника такая, сякая и разная. Половину типов боевых машин она не могла опознать даже приблизительно. Вроде бы утыканный антеннами фургон — это командно-штабная машина. А может быть, что-то для наведения ударной авиации либо, наоборот, какой-то из компонентов ПВО. Вот еще танки, причем один из десятка — явно менее крупный, чем все остальные, хотя и похожий по силуэту. Что бы это значило?

Потом она остановилась на бегу, точно так же, как и все. Без команды.

— Гля, ребя…

Начавший не договорил. «Ребя». Этого слова она не слышала лет десять. Со средних классов школы, с пятого или шестого.

— Чего уставились? Бегом, я же сказал! Бегом!

Командир их отделения тоже был рядовым. Повышать его в звании, давать какую-то лычку так и не стали. Он пялился на сидящих точно так же, как и все они. Человек семь или восемь, сразу не сосчитать. Кружком, прямо на задницах, на морозной земле. Лицами друг к другу. В довольно темных камуфляжных куртках. Насколько она видела, покрытых разноцветными округлыми пятнышками сложной формы, вроде таких, из каких вырезают пазлы на 500 или 1000 кусочков. Без шлемов, без брони, без разгрузок, но с многочисленными карманами на рукавах и прямо на груди курток. Лица непривычные, чужие. На лицах — разные выражения, но среди них главенствует растерянность и даже не страх, а ожидание страха. Рядом, тоже кружком, — четверо часовых, к автоматам примкнуты длинные штыки. Оружие направлено на сидящих, чего, наверное, нельзя делать, правда?

До нее не сразу дошло, что все это означат. Увидеть всю эту картину целиком заняло секунду, а вот понять — гораздо дольше. В другое время ей стало бы за это стыдно.

— Насмотрелись? Бегом!

И по матери, разумеется. Будто взрослому человеку нельзя обойтись без этого, если он в форме, с оружием и на настоящей войне.

Она согнала изумленное оцепенение и помчалась за всеми остальными, тяжело бумкая подо всем своим грузом. Все более тяжелым с каждой минутой, несмотря на недавнюю передышку. Теперь болела еще и спина, не только руки, шея и ноги. На последующих пятидесяти метрах она чуть не сдохла, но все же выдержала и их, и еще три раза по столько.

— Прибыли наконец-то, а? Вы что, на троллейбусе ехали?

Все пыхтели, как загнанные кони. А она — как кобыла, разумеется.

— Кто огнеметчик?

Отделение начало переглядываться, демонстрируя свою тупость. Впрочем, говорящий по-сербски немолодой Денисыч уже показывал, что не прост.

— Товарищ… лейтенант. Отделение в ваше распоряжение… прибыло… Командир отделения рядовой Цыплаков… Разрешите доложить, огнеметчиков в отделении нет. Пулеметчиков тоже.

Вставший напротив них лейтенант сморщился, как от кислого.

— При-ибыло, — передразнил он. — Вижу, какой народ тут ко мне прибыл. Толку от вас… А мне сказали, что химики.

— Так точно, химики.

— Зарин-зоман учили, химики? Вместо огнемета?

— И это тоже, товарищ лейтенант. Минут пять или даже десять. Остальное время — стрелковые упражнения. Здесь все добровольцы. Ни одного дезертира в отделении за столько дней. А у вас?

Лейтенант посмотрел на командира их отделения как на нечто невиданное.

— Я не понял, боец? Ты борзый?

— В тот раз меня звали Скорый, товарищ лейтенант. Мне 40 лет. Я отдаю честь звездочкам на ваших погончиках, и я буду исполнять ваши приказы, можете не сомневаться. Как и мои люди. Но у меня на счету есть убитые. Не надо со мной обращаться как с первоклассником.

— Когда, где? — коротко поинтересовался лейтенант, не изменив выражения лица.

— Югославия, самый последний набор. Не РДО, не «Волки». Просто среди сербов. В Игмане в основном. Чуть больше, чем полгода, почти 7 месяцев.

— Кем?

— Разведчик-стрелок, разведчик-корректировщик. Был. С 60-миллиметровым минометом умею обращаться.

— Это еще что?

— Американский. Уже тогда был старье…

Несколько человек из разглядывающих их рассмеялись.

Лейтенант тоже улыбнулся, и Вика решила, что теперь все будет проще. Однако перекличку произвели точно по уставу, а имена и фамилии офицер записал в блокнот, развернутый на коленке. На фамилию Петрова он поднял глаза и одновременно брови, как кот.

— А это кто?

Вика вышагнула вперед. Она уже знала, что козырять офицерам здесь не надо, поэтому просто встала «руки по швам» и назвалась.

— Медсестра?

— Никак нет, стрелок.

— А, ну-ну… Ты думаешь, много тебе придется стрелять?

Она не знала, что можно ответить, чтобы не показаться дурой. Безнадежное задание самой себе.

— Да мы тут вообще не стреляем, — коротко объяснил лейтенант, даже не собиравшийся ждать от нее какого-то ответа. — Ни разу не пришлось за столько дней уже, представляете?

— Как же нет? — неожиданно возразил один из его собственных людей. — А помните, по вертолетам тогда?

— Ну? По вертолетам, это да, это было. А по людям нет.

Сказав это с таким глубокомысленным видом, он стал уже совершенно нормальным. Даже поза изменилась. С двух сторон подтянулись еще человек пять такого же вида «бывалых бойцов», и лейтенант хорошо поставленным голосом наконец рассказал им о происходящем. Как и другие, он понятия не имел ни о какой высокой стратегии, о происходящем в Вашингтоне, Лондоне и Кремле, да хотя бы и в Центральной полосе России. Но лейтенант был «кадровым» и внятно понимал происходящее здесь, на месте. Оправившись от первого потрясения, командование превратившегося в Северо-Западный оборонительный район округа развило завидную активность. Заключавшуюся не в «накоплении сил», а в резкой и эффективной работе по осторожно подходящему первому эшелону войск агрессора всеми имеющимися средствами. Одновременно с массовой, практически тотальной мобилизацией накопленного страной за десятилетия потенциала. И что любопытно: плюнув на дезертиров и положившись на нормальных мужиков, не зассавших остаться в строю, когда дошло до реального дела. Озверевших от произошедшего и не боящихся рискнуть и собой, если надо. Примечательно, что, когда лейтенант говорил об этом, его молодое лицо стало на секунду удивленным.

Сутки назад сводная маневренная группа их участка Северо-Западного оборонительного района нанесла контрудар по головным элементам польской 12-й Щецинской механизированной дивизии, чувствительно потрепав одну из четырех ее бригад. По словам лейтенанта, одна из ушедших в охват танковых рот сумела пройти в тыл зарвавшимся полякам на три десятка километров, вволю порезвилась среди тылов и, потеряв всего пару машин, вернулась назад с пустыми боеукладками, но со свисающими с гусениц останками ремонтников, саперов, медиков и квартирьеров в польской военной форме. В нескольких других местах вышло далеко не так лихо, но все же, по словам того же лейтенанта, на их участке армия, в общем, пока несла потери ненамного большие, чем наносила их.

В городе и области было полно качественной строительной техники, и она который день подряд пахала по 24 часа в сутки. Между прочим, с насильственной мобилизацией гражданских водителей техники, в том числе не граждан России. В том числе с показательными расстрелами «за саботаж».

Вика представила себе, как расстреливают молдаван, узбеков и таджиков, составляющих львиную долю петербургских строителей, и пожала плечами. В это она не поверила. И сегодняшняя езда по Выборгскому шоссе и КАД без каких-либо препятствий по дороге тоже не давала повода принимать с энтузиазмом описанную лейтенантом картину за правду. Была бы правда — так на шоссе через каждую пару километров лежали бы хотя бы бетонные блоки, если уж не возведенные баррикады со знакомыми по фильмам «ежами». А уж объезд препятствий туда и сюда на малой скорости она бы почувствовала, даже в кузове и охреневшая. Они как бы находились сейчас в «бригадном опорном пункте», но даже здесь не было заметно ни рядов траншей со всех сторон, ни дотов из еще сырого бетона, ни колючей проволоки и табличек «Осторожно, мины!», в конце концов. Создавалось такое впечатление, что им рассказывают про что-то далекое, происходящее не здесь. Примерно в этот момент она перестала слушать рассказ уже чуть ли не кулаком размахивающего офицера с вниманием и даже восхищением и «включила защиту». Поставила вокруг себя невидимый барьер, позволяющий анализировать услышанное с упором на реализм. Это был простой навык. Отработанный. Без которого она не дожила бы до своих лет, не став жертвой маньяка или по крайней мере насильника.

— Подкрепление подходит только так, — заливался лейтенант. — Но нам обещали огнеметчиков, а не теоретиков! И техники больше!

Вика впервые за эти минуты отвела взгляд от славного мужественного лица и посмотрела на остальных солдат вокруг. За редкими исключениями — мальчишки, точно такие же, как половина ее собственного отделения и роты в целом. «Кадровая часть». Лишь несколько выглядят постарше других, наверняка контрактники. Остальные, значит, срочники. Сколько сейчас служат, год? Сколько из этого года прошло к моменту, когда агрессия НАТО перестала быть никого не пугающей страшилкой тупых коммунистов и стала реальностью? Полгода? Сколько из этого времени они действительно занимались боевой учебой? Сколько раз стреляли?

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться? — произнесла Вика вслух неожиданно для самой себя.

— Разрешаю, рядовой. Обращайтесь!

Насмешки в голосе не было. Красивое, мужественное, молодое лицо. Таких снимают в кино. Такие не идут в лейтенанты, если не считать рот почетного караула. Что-то здесь не так.

— Почему вы сказали, что нам не придется стрелять? И что сами вы не стреляли?

Лейтенант помолчал и почему-то обернулся на своих людей. Никто из них не произнес ни слова с самого начала.

— Мы только один раз видели противника. Пара вертолетов прошли на большой дистанции. Незнакомые, мелкие. Похоже, что не польские, но я не знаю точно. Вот по ним мы стреляли. А так… Час марша туда, командуют «занять оборону», потом час марша обратно или вбок. И так по 3–4 раза в день. Иногда и ночью. Пленных мы видели, сожженную технику видели, и свою, и чужую. Да, именно так!

Он снова обвел взглядом своих ребят и снова взглянул на нее.

— Значит, вы не воевали еще?

— Ну…

К чести мужчин, никто ничего не сказал. Было понятно, что лейтенант, в общем-то, ни в чем не виноват. Просто избыток безосновательного пафоса. Может быть, это пройдет, а может быть, и нет.

Лейтенант продолжил объяснение уже на тон тише. Даже уже отвечая на вопросы без «разрешите обратиться». Даже не возражая, когда за него отвечает кто-то другой.

Пленных взяли, конечно, не они — он даже не знал кто. Не танкисты. Но зато это точно не первые пленные. Машина, которая ее так удивила — это «Тунгуска», фактически супер-оружие. Здесь их несколько штук, и именно поэтому их еще не давят с воздуха. Насколько ему известно, была одна попытка. Остатки управляемого храбрецом штурмовика можно было, при желании, посетить — поискать сувениры. Чадить они уже перестали. Беспилотники, по слухам, сбивали несколько раз. Но по его личному мнению, на них наверняка нон-стоп пялятся со спутников, так что какая разница. Долбанут чем-то тяжелым с большой дистанции, вплоть до «Томагавка», — и привет. Но это лотерея, может быть, и не долбанут или долбанут, но не попадут.

«Или попадут, но в кого-нибудь другого», — закончила Вика про себя. Итак, основу обороны города, по крайней мере с этого направления, составляла 25-я гвардейская мотострелковая бригада. Финны в войну пока не включились, черт их знает почему. Возможно, им хватило двух прошлых раз, и они еще надеялись, что все обойдется. Не оккупацией одного из важнейших финансовых партнеров и щедрого донора, а какой-нибудь «малой кровью». Возможно, ждут, пока американцы сровняют с землей обе мотострелковые бригады, обороняющие город, а с ними артиллеристов, ракетчиков и моряков.

— А что флот?

Лейтенант выматерился и окончательно стал похожим на всех них. Наваждение в стиле «это киногерой, а не пехотинец» ушло.

Про флот никто здесь не знал ничего. Вроде бы по радио говорили, что флот «в принципе» нанес несколько неожиданно болезненных ударов по флотам противников, причем не только подводными лодками и морской авиацией, и надводными кораблями тоже. При этом громко и многословно упоминали какую-то «43-ю дивизию кораблей», но не называли их конкретно. В любом случае все это разворачивалось далеко на севере и вплотную к Владивостоку и Камчатке и не имело прямого отношения к тому, что происходило здесь. Что ж, если надводники действительно сумели кого-то утопить, а не просто погибнуть по примеру «Варяга», честь им и хвала за это, но Вика опять поморщилась от лезущего из нее скепсиса. Верить радио… В любом случае Тихий и Северный Ледовитый океан далеко. А Балтийский флот сейчас, к сожалению, ничего не стоит: на дворе не 1941-й год. Уж сокращали его, сокращали…

Про ВВС тоже не было известно ничего конкретного. В небе практически непрерывно висели закрученные дугами инверсионные следы, иногда по многу штук за раз. Но они ни разу не видели своих истребителей или ударные самолеты. Не проходили по местности, на которую приходился авиаудар. Собственно бригаду и ее ближайших «соседей» ни разу серьезно не бомбили с воздуха, значит, пожалуй, какую-то роль свои истребители все же играли. Или зенитчики.

Но самым плохим было то, что никто понятия не имел, что происходит в Москве. Что происходит в Петербурге, который был всего в нескольких десятках километров. Работают ли еще военкоматы? Пополнение продолжало подходить, и даже довольно густо, но даже этот лейтенант не был в курсе, когда был мобилизован последний из всего этого огромного числа военнослужащих. Из тех, кто составлял сейчас этот конкретный сектор «оборонительного района». Не знал, есть ли в городе продукты. Не начали ли уличные банды грабить не только закрытые магазины, но и склады, хлебозаводы, квартиры людей? Не объединились ли десятки и сотни тысяч легальных и нелегальных мигрантов в «мусульманские батальоны» и «кавказские легионы» по образцу гитлеровских, чтобы превратить беззащитные сейчас русские города в подобие Каира и Триполи, какими они были несколько лет назад? Как ни странно, кое-кто здесь считал, что в этом отношении все происходит с точностью до наоборот. Если на русского человека не давить непрерывно всем весом государственной машины, если не доводить до него еженедельно парные «живые примеры», то, оставшись без присмотра, он вполне может отыграться за старое. Какие примеры? Да обычные. Из серии «Байкеру, прокатившемуся по вестибюлю станции метро, грозит до 5 лет тюрьмы» — и параллельно: «За убийство байкера в Подмосковье кавказец получил 1 год тюремного срока». Давно привычные уже. «Гости чеченской свадьбы в центре Москвы открыли стрельбу по прохожим. Решается вопрос о возбуждении уголовного дела». Не менее привычные людям, чем анекдотическое: «Зампредседателя парламентской комиссии по толерантности и правам человека вышел из своего „Ламборджини“ и жестоко избил двух старушек, которые слишком, по его мнению, медленно переходили улицу на зеленый сигнал светофора».

— Нам с вечера приказали готовиться. Сказали, группа будет наносить контрудар по тем же пшекам. В 5 утра подъем, завтрак всухомятку. Боеприпасы — по 2,5 боекомплекта на каждую машину, по 2 ровно на каждый расчет и стрелков. Топливо вообще с вечера заливали. В общем, спали часа четыре максимум. Говорили, что к 9 утра выдвижение на исходные позиции. Потом говорили, что уже не к 9, а к 11, а до этого и пополнение, и инструктаж, и все такое. Но до сих пор ничего.

— Понятно. Так чего нам в итоге?..

— Не «понятно», а «так точно» и «вас понял». Но что касается «в итоге»… В итоге сами видите: отдельным батальоном вас не сделали — без техники-то, и с одной легкой стрелковкой…

— Я тебе говорил, — шепнули Вике сзади; оборачиваться она не стала, узнала и так.

— Раскидали по ротам и взводам. На усиление. Поэтому мы и радовались: мол, огнеметчики. МТ-ЛБВ много тащит, на марше вполне поместитесь. Кого-то, я знаю, аж к самоходчикам погнали. Боевое охранение и все такое. А вас к нам. По трое-четверо на каждое отделение.

Во всяком случае, МТ-ЛБ в бригаде было много, и почти все в очень приличном состоянии. А острый дефицит танков, ставший по-настоящему острейшим немедленно после первых же контактов с силами противника, понемногу сглаживался, компенсировался подходящими к ним «маршевыми ротами танков» и даже отдельными их «маршевыми взводами». Вика никогда раньше не слышала такого термина, но лейтенант употребил его как нечто уже привычное. «Грады», «Акации», «Штурмы», «Осы», БРДМ-2, «Тунгуски» — от этих названий, которыми с большим или меньшим пониманием обменивались мужчины и мальчишки, у нее начало шуметь в голове. Смешно звучали «Сани», но она не стала переспрашивать, что это такое. На слух бригада представляла собой силу, на вид в принципе тоже. Но бригада была «на МТ-ЛБ», то есть основным ее транспортом и вооружением являлись многоцелевые легкие бронированные тягачи. Значительная часть — «вездеходные», с широкой гусеницей. Два человека экипаж, одиннадцать человек десант. Они не были предназначены для «наступательных действий»: исходно это был именно тягач и бронированный транспортер. Пулеметы на машинах стояли, но как про это говорилось — «для самообороны». 25-я отдельная гвардейская Севастопольская Краснознаменная мотострелковая бригада имени Латышских стрелков! Латышских! По мнению командира Викиного отделения — не «признанного военного аналитика», но во всяком случае бывалого человека, — это было нормальному батальону НАТО «на один зуб». Может быть, именно поэтому таких, как этот лейтенант с его пацанами, до сих пор не бросили в бой. Почти наверняка именно поэтому. Они пятились сюда из-под самого Пскова, во всяком случае, привыкая к войне. Готовясь к тому, что будет.

— В общем, как я сказал, по трое-четверо на каждое отделение. «Мальчики налево, девочки направо», хе-хе… Сержанты, делите людей.

Поделили их просто: командиры отделений встали полукругом и разделили их между собой, как на каком-нибудь невольничьем рынке. Их мнения не спрашивали, первого сказавшего: «А можно мы вместе будем», — послали по известному адресу, остальные уже и не вякали. Лично Вике было все равно: она с большим интересом смотрела на то, что техника слева и справа их «тихого уголка» снова начала движение. Несколько МТ-ЛБ с десантом на броне прошли на довольно высокой скорости метрах в пятнадцати от них, после этого все их «неформальное общение» угасло само собой. С брони головного кто-то в бронежилете и шлеме помахал им рукой в коричневой перчатке, но Вика не поняла: это всем вместе, конкретно мужественному лейтенанту или лично ей.

Потом лейтенанта позвали к рации, тот некоторое время бесполезно пытался слушать и отвечать и в итоге убежал. Все как-то посерьезнели, если так можно сказать по-русски.

— Э, а ты вообще откуда? — спросил ее новый командир. Высокий, крепкий, с серыми глазами и некрасивым широким носом, какой бывает у выходцев с самого востока России.

— Э, меня вообще зовут рядовая Петрова. Своим можно Вика. Я из Питера, как все здесь.

— Да ну, не все. Из моих треть вообще даже не из области. Что про себя скажешь? Перевязывать умеешь?

— Ни хрена, — призналась Вика. — Нас два часа учили. Или два с половиной. Названия повязок в голове остались, а как делать — нет. Только как жгут накладывать помню… Но у нас аж врач в санинструкторах был. Куда-то его дели.

— Блин… А толку-то тогда. Ну ладно… Так, отделение! Слушай мою команду! Чую я, сейчас начнет бегать начальство и нас пустят за всеми. Типа только вас ждали, химики, блин! Проверить, чтобы оружие стояло на предохранителе! Надеть бронежилеты и шлемы, подогнать ремни. Помогайте друг другу, пацаны, — время дедовщины прошло на хрен. Все меня поняли?

Самым интересным было даже не то, что ему подчинились все, молча и деловито. Все три отделения: командиры остальных двух повторили те же команды почти теми же словами. Скорее для утверждения авторитета, чем для нерасслышавших. Интереснее было то, что сержант оказался совершенно прав. Лейтенант прибежал буквально через пять минут, подпрыгивая и захлебываясь словами. Остановился, глядя на них, строящихся у машин. Автоматы прислонены к тягачам, шлемы и вещмешки под ногами. Подобрать их — три движения. Снова ощущение «я навьюченный ишак». Вика улыбнулась сквозь дрожь. Она понятия не имела, что будет дальше. Ей не хотелось этого знать, но в любом случае было понятно, что время пришло.