Глава 9
Глеб стоял в коридоре окружённый четырьмя гвардейцами и наблюдал как комиссар, разводя руками, словно оправдываясь, что-то объясняет сухонькому лысоватому старичку в синем халате поверх делового костюма. Старик слушал его почти не перебивая, лишь изредка открывал рот, чем стимулировал особиста к новым словоизлияниям и виноватым па. Наконец, старичку это надоело и он, остановив коротким жестом поток оправданий, направился к Глебу.
— Ничего серьёзного, я же говорю, — нервно ощерился комиссар.
— Варвары, — сухо констатировал старик, разглядывая лицо подконвойного со следами гвардейских кулаков, нахмурился и, вооружившись очками, поднялся на цыпочки, отчего стал Глебу почти по плечо. — Хм. Удивительно, — прошептал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Всего шесть часов, и такой прогресс… Вы уверены? — покосился старик на особиста.
— Абсолютно. Память у меня хорошая.
— У меня тоже. Можете быть свободны.
— Всегда рад оказать содействие, — Симагин едва заметно поморщился и, кивнув гвардейцам, отправился вместе с ними к выходу.
— А он вас не слишком-то жалует, — поделился наблюдением Глеб, когда последний синий мундир скрылся за углом.
— Что? — старичок, продолжающий посреди коридора, как ни в чём не бывало, разглядывать затянувшиеся ссадины и прихватившиеся струпьями рассечения, опустился на каблуки.
— Этот комиссар. Вы ему не нравитесь.
— Я вообще мало кому нравлюсь, — усмехнулся старик. — Кстати, нас не представили. Георгий Андреевич Прохнов, — протянул он руку. — Заведующий кафедрой генетики и микробиологии.
— Глеб Глен. Ефрейтор третьего взвода двадцать второй роты сто двенадцатого десантно-штурмового полка «Чёрный камень», — отчеканил Глеб и осторожно пожал руку впечатлённого знакомством Прохнова.
— Наслышан.
— Для чего я тут?
— М-м… Пойдёмте-ка, — взял Георгий Андреевич Глеба под локоть и зашагал дальше по коридору. — Нам есть что обсудить, но не здесь.
Кабинет заведующего кафедрой генетики и микробиологии был совсем не похож на кабинеты офицеров, которые Глебу довилось посетить в «Зарнице». Вместо алюминия и пластика — бронза и дерево, вместо голых стен, изредка украшенных фотографиями боевых друзей — стеллажи до потолка, заставленные старыми бумажными книгами, картины в тяжёлых резных рамах, дипломы и грамоты под стеклом.
— Присаживайтесь, — указал Прохнов на обитый кожей стул возле массивного стола, за которым разместился сам в огромном кресле. — Что вам известно о цели вашего приезда в столицу?
— Ничего, — пожал плечами Глеб, устраиваясь на жалобно заскрипевшем стуле. — Меня прямо из госпиталя взяли под конвой, отвезли на аэродром, и вот я здесь. Не уверен, что даже моё командование в курсе. Надеюсь, меня не объявили дезертиром.
— Этого следовало ожидать, — усмехнулся Прохнов. — Особый отдел ни дня не может обойтись без секретности, и частенько она переходит все мыслимые границы. А эти солдаф… гвардейцы, они просто… — старик запнулся, осознав, что его речь принимает оскорбительный оттенок по отношению к собеседнику. — Впрочем, вы же не это хотели услышать.
— Да. Для чего я здесь? — напомнил Глеб.
— Вы помните своих родителей?
— Плохо. Отца видел только на фотографиях. А мать… Я был слишком мал, чтобы иметь ясные воспоминания. Мне сказали — она умерла.
— Действительно, — вздохнул Прохнов. — Ваша мать, Магде Глен, ушла от нас слишком рано. Но она оставила большое наследство — результаты своих научных трудов. И самый ценный из них — вы.
— Не понимаю.
— Это засекреченная информация, но я считаю, вам нужно знать, особенно, учитывая отведённую роль. Магде Глен работала с доктором Бертельсеном. Понимаю, что это имя ничего вам не скажет, — развёл руками Прохнов, — но в научном мире оно имел огромный вес. Их работа, если не вдаваться в подробности, велась с целью ускорения регенерации повреждённых тканей человеческого организма, и увенчалась определёнными успехами, хотя так и не была окончена, в связи с трагическими обстоятельствами, не достигнув этапа апробирования на людях. Так предполагалось до недавнего времени. Продолжение исследований было поручено моему коллективу, и я с радостью принял эту честь, равно как и мои коллеги. Мы трудились, не покладая рук, но, увы, продвинулись незначительно. А сроки поджимают, — Прохнов снял очки и, грызя дужку, умолк, занятый созерцанием сидящего напротив гостя. — И тут судьба преподносит такой подарок! — продолжил он после долгой паузы. — Появляетесь вы.
— Но я ничего не смыслю в микробиологии и… Что там ещё? Я вообще к таким делам не гожусь, — поспешил откреститься Глеб.
— Возможно, это покажется диким, — губы Прохнова растянулись в оскале и он хохотнул, пропустив мимо ушей слова собеседника, — но, поверьте, только на первый взгляд. Магде была человеком науки, с большой буквы. Она жила работой, испытывала одержимость своими исследованиями. Всё остальное являлось второстепенным. Про таких говорят: «Зарежет из чистого любопытства». И это не преувеличение. В общем, у меня есть не безосновательные подозрения, что Магде протоколировала результаты не всех этапов работ, и тесты на человеке всё же были пройдены. Более чем успешно. Она ставила опыты на своём собственном ребёнке. На вас.
Прохнов сделал паузу, ожидая реакции собеседника и предусмотрительно наливая воду из графина в стакан.
— Что ж, — пожал плечами Глеб после недолгого обдумывания услышанного, — рационально. Вряд ли ребёнок может принести большую пользу Отечеству, чем послужив науке, пусть и таким образом.
— И всё? — еле слышно спросил Прохнов, не дождавшись продолжения.
— А что ещё?
Георгий Андреевич отпил из стакана, прокашлялся, после чего встал и протянул руку:
— Поздравляю, сынок! Ты только что утверждён на участие в проекте «Композит»!
— Служу Отечеству! — щёлкнул каблуками Глеб и несмело добавил: — В каком проекте?
Красивое здание с колоннами оказалось лишь фасадом громадного научно-исследовательского комплекса, поделённого между дюжиной институтов, преимущественно технической и медицинской направленности.
Глебу выделили спецодежду, набор туалетных принадлежностей и жилую ячейку в правом крыле Института Кибернетики, отчего-то охраняемом в разы серьёзнее прочих. Перемещение между лабораториями, коих тут набралось несметное количество, и отнюдь не только кибернетических, каждый раз занимало не меньше пятнадцати минут, затрачиваемых на путешествие по коридорам с прохождением строжайшего контроля возле едва ли не каждой двери.
Первая неделя пребывания Глеба в альма матер науки Евразийского Союза полностью была съедена забором анализов и медицинскими тестами. Плотность их расписания не оставляла ни минуты свободного времени. Перерывы на приём пищи и сон были регламентированы не менее жёстко чем в армии. Но к этому Глебу привыкать не пришлось. А вот отсутствие знаков различия на униформе окружающих его гражданских здорово осложняло жизнь. Не говоря уже о том, что он понятия не имел, в каком чине сам теперь находится. На серой спецовке имелся лишь круглый шеврон с надписью «КОМПОЗИТ» и бирка с краткими личными данными, где, помимо имени, фамилии и группы крови, значился лишь порядковый номер «26». Документов о демобилизации никто не предоставлял, а в Уставе порядок взаимоотношений с гражданскими не был прописан. Потому первое время научным сотрудникам приходилось нелегко. Впрочем, юнцов среди персонала не наблюдалось, и Глеб, после недолгих колебаний и инцидента со сломанной рукой одного из лаборантов, принял за истину, что все местные гражданские — офицеры. По-своему, конечно. Ну, или сержанты, как минимум. А кроме того, сделал необходимую поправку на хрупкость их костной ткани, при возможных физических контактах.
Отсутствие нормальных — то есть себе подобных — людей огорчало Глеба. Даже ненавистные гвардейцы больше не попадались на глаза. Вся охрана научно-исследовательского комплекса состояла сплошь из задохликов в чёрной униформе вооружённых жалкими пистолетиками по размеру едва тянущими на половину штатного ПА-7. Каждый раз, видя торчащую из кобуры крохотную рукоять, Глеб невольно улыбался, представляя себе Крайчека или Зуева, пытающихся приладить эту фитюльку в своей огромной лапище. Палачу-наставнику и ПА-7-то был мелковат. У высшей когорты штурмовиков на вооружении стоял H&K-25 «Гром» — тяжёлая модификация версия и без того немаленькой «двадцатипятки». Двухкилограммовый агрегат калибра двенадцать миллиметров имел магазин на двадцать пять патронов, и если повесить его на пояс гражданскому, «Гром» смотрелся бы примерно как ПА-7 на восьмилетнем ребёнке.
С того момента как убыли гвардейцы Симагина, пригодных для военной службы людей Глеб видел лишь дважды. И оба, судя по серой спецовке, как на нём самом, так же исполняли роль подопытных.
Первого — невысокого смуглого крепыша — Глеб встретил на четвёртый день пребывания в стенах НИКа. Знакомство было мимолётным, и всё, что удалось разглядеть, кроме неброской внешности — порядковый номер «8». А вот второго Глеб рассмотрел хорошо. Заметил издали, лёжа с запрокинутой головой. Да и как было не заметить? Гигант под два тридцать ростом едва помещался в коридоре, цепляя стену широченными плечами и сопя так, что стеклянная перегородка лаборатории теряла прозрачность, запотевая.
Старший Брат. Глеб слышал о них, но никогда прежде не видел, даже на фотографиях. Звероподобные солдаты Железного Легиона — родоначальника новой государственности, давшего ход объединению народа и земель в конце прошлого века, положившего конец смутным временам. Генетически модифицированные бойцы, наделённые невероятной силой и не чувствительные к боли. Настоящие живые танки, способные нести тяжёлую броню, защищавшую их от большинства видов тогдашнего стрелкового оружия. Они были царями битвы, опустошавшими мятежные города, повергавшими врага в ужас и отчаяние. Но с началом «ресурсных войн» время Старших Братьев ушло. Огромные и неповоротливые они стали лёгкой целью для противника, вооружённого крупнокалиберными винтовками и пулемётами. В конце концов, на смену утратившим былые преимущества Старшим Братьям пришли БИВни.
Бойцы Искусственно Взращённые. Эти, в отличие от своих легендарных предшественников, особой мощью похвастать не могли, да и в интеллекте сильно уступали. Но у них был другой козырь — период воспроизводства составлял всего два с половиной года, против шестнадцати лет для Старшего Брата. Однако и срок жизни у БИВней был недолог. Да им много и не требовалось. Полуразумные твари, напоминающие крупных — килограммов под сто двадцать — приматов, хорошо справлялись только с одной ролью — пушечного мяса. Чаще всего их, под самые брови накачанных эпинифрином, забрасывали в тыл врага, чтобы сеять панику и хаос в преддверии атаки основных боевых частей. Потери обычно составляли семьдесят-восемьдесят процентов. А те БИВни, которым посчастливилось выжить, в большинстве своём становились непригодны для дальнейшего использования. Наспех сформированная психика плохо справлялась с экстремальными нагрузками. Часть недавних союзников уничтожалась на месте, занявшими территорию войсками. Но потери быстро восполнялись непрерывно работающими в тылу БИВ-фермами.
Производство «солдат-бройлеров», поставленное на поток не хуже тушёнки, давало ежемесячный приплод от восьмидесяти до ста тысяч боевых единиц — выносливых, быстрых, способных вести огонь из стрелкового оружия и выполнять элементарные приказы. Если верить официальной пропаганде, БИВни ежегодно спасали миллионы жизней граждан ЕС, отдавая свои. Но тот, кто видел их в деле, понимал, что эти заявления имеют мало общего с действительностью.
Уж до Старших Братьев, — рассуждал Глеб, — им по эффективности точно было, как до Луны. Жаль, что «ходячие танки» ушли в историю.
И — кто бы мог подумать?! — вот он! Живое воплощение мощи, легенда! Стоит в трёх метрах. Так близко, что слышен стук его огромного сердца. Чудовищные мускулы перекатываются буграми под серой спецовкой. Рукав едва не трещит по швам на предплечье, стоит мясистым пальцам сжаться в кулак. Лицо — глянешь, не заснёшь. Скорее морда. Тяжёлая квадратная челюсть, широкий рот с губами, оттопыренными по краям из-за развитых клыков. Плоский, будто сломанный нос. Толстые, угрюмо сведённые брови, низкий скошенный лоб, и глубоко посаженые глаза, глядящие на безобидного лаборанта так, что приходить уверенность — жить ему осталось совсем ничего.
— Спокойно, лежите, — медик безуспешно попытался удержать Глеба в горизонтальном положении, но тот, не обращая внимания на жалкие потуги, сорвал датчик и встал с кушетки. — Немедленно вернитесь! Нельзя прерывать процедуру! Дьявол! Всё сначала…
— Талос, — прочёл Глеб на бирке усаживающегося в жалобно поскрипывающее кресло великана, — номер тринадцать.
Сон, обыкновенно приходящий вместе с командой «отбой», в этот вечер задерживался. Дисплей часов на прикроватной тумбочке высвечивал уже «23–50», а Глеб всё лежал, глядя в потолок, и думал. Думал о разном: о своём звене, оставшемся в Актау; о Гипербазисе; о гражданских с их странностями; о том, как много ещё не видел; об остальных двадцати трёх номерах; и, конечно же, о Старшем Брате. Образ могучего Талоса настолько плотно засел в мозгу, что любые мысли, рано или поздно, возвращались к «ходячему танку». И когда усталость, наконец-то, взяла верх над впечатлениями, Глеб погрузился в сладкие грёзы. Там он снова был в армии. На передовой. Шёл по выжженной чёрной земле, плечом к плечу с закованными в броню великанами. Слышал, как хрустят под их пятой кости испепелённых врагов. Полной грудью вдыхал чудный запах напалма, гексогена, пороха и горелого человеческого мяса. Шипела «Плазма», заливая истерзанный блиндаж огнесмесью, выли «Фениксы» Палачей, с чудовищной скоростью пожирая боекомплект в заплечных ранцах, ухала далеко позади артиллерия, сотрясали всё вокруг орудийные залпы «Циклонов», рвались снаряды, комья земли и пепел летели в лицо… А он шагал в полный рост, с улыбкой. Он был счастлив.
— Хватит спать! У нас полно работы!
Глеб открыл глаза и, увидев сияющее лицо Прохнова, с горечью подумал, что армейское и гражданское счастье несовместимы, даже взаимоисключающи. На часах светилось «5-51».
— Побудка только через тридцать девять минут, — проворчал он, спуская ноги на холодный кафель.
— Побудка? — спросил Георгий Андреевич. — Нет, сынок, это — начало новой жизни! Взгляни! — сунул он ворох распечаток под нос Глебу, но тут же спохватился и забрал. — Впрочем… Неважно. Нас ждут великие дела, юноша! Одевайся. Пора познакомить тебя с новым телом.
— Что?
Вдаваться в подробности Прохнов не стал, хоть и видно было, как его распирает, будто мальчишку, желающего похвастать невиданным артефактом. Он схватил Глеба за локоть и потащил в сторону лифта, где нажал кнопку 6 — этажа кибернетики — и ещё шире расплылся в улыбке, приподнимаясь-опускаясь на носочках.
— Да в чём дело? — попытался прояснить ситуацию Глеб, не на шутку обеспокоенный столь странным поведением убелённого сединами профессора.
— Сейчас всё увидишь, — отозвался тот и, ткнув пальцем в одну из великого множества табличных сумм на распечатке, экспрессивно взмахнул рукой. — Невероятно! Это прорыв! Магде, Магде… Твоя мать — гений! Чёрт возьми! Настоящий гений!
— Как скажите.
— За мной, — позвал Прохнов, возбуждённо шагая к бронированной двери без табличек, охраняемой двумя автоматчиками, и хлопая по карманам в поисках пропуска. — Чёрт! Да где же он? Ага! — протянул он охране извлечённую из недр синего халата карточку, после чего, не дожидаясь указаний, приложился к сканеру сетчатки глаза и плюнул в слюноприёмник анализатора ДНК.
Глеб, дождавшись своей очереди, проделал тоже самое.
Наконец, тяжеленная дверь, шипя гидроцилиндрами, сдвинулась внутрь и отъехала. За ней оказалось просторное, блестящее текстурированной сталью и слегка пахнущее машинным маслом помещение с идущими прямо по полу рельсами и множеством стоящих вдоль стен аппаратов, чьи очертания смутно угадывались под непрозрачным полиэтиленом.
— Что это? — спросил Глеб, когда запирающие штыри клацнули за спиной.
— Это, — вздохнул Прохнов, — склад несбывшихся надежд. Морг проекта «Композит».
Глеб снова принюхался, но ничего кроме уже распознанного масла не почуял.
— Морг?
— Да. Мертвецы, — профессор обвёл жестом странные предметы под чехлами. — Видишь сколько? По ним можно отслеживать летопись нашего проекта. Семнадцать лет. Год за годом. Неудача за неудачей, — он подошёл к ближайшему и стянул полиэтилен. — Это первый.
Под чехлом оказалась металлическая конструкция, напоминающая очертаниями человеческое тело, точнее его каркас.
— Объект один, — продолжил Прохнов. — Экзоскелет в чистом виде. Не оправдал надежд. У комиссии армейских умников неожиданно сменились приоритеты, и его забраковали ещё до стадии испытаний. Объект два, — вторая полиэтиленовая накидка сползла на пол, открывая немного видоизменённую конструкцию, более массивную и снабжённую теперь бронёй, укрывающей грудь, спину и бёдра. — В бюджет уложились, но образец оказался слишком тяжёл, не обеспечивал возможность максимальной загрузки десантных вертолётов. Этот, этот и этот, — профессор прошёл мимо трёх истуканов, тыча в них пальцем, — тоже не приняли по разным техническим причинам. А вот он, — сдёрнул Прохнов накидку с белого снабжённого сервоприводами бронекостюма, выглядящего куда внушительнее предыдущих, — устроил всех и был допущен к испытаниям. Тогда-то и начались настоящие проблемы, — профессор подошёл ближе к «Объекту N6» и постучал по его армированной груди кулаком. — Мы думали, что самое сложное уже позади. Армейские чины из комиссии кончали от восторга, читая его ТТХ. Лабораторные тесты прошли на ура. Нейросеть работала как часы. Но… только в лаборатории. Первый же выезд на полигон обернулся крахом. Всё пошло вразрез плану. Моей группе грозило расформирование, а мне самому — обвинение в саботаже, шпионаже и измене Родине. Помог случай, — Прохнов неловко всплеснул руками и усмехнулся, — как иногда бывает. И, вопреки всему, работа над проектом продолжилась, хоть и была разделена на два направления. Для подстраховки. Результат, всегда нужен результат. И желательно гарантированный. Нам сказали: «Делайте рабочую версию, а своей утопической ерундой можете заниматься по остаточному принципу». Да-да, именно так. Всё, что не даёт желаемого результата с первой попытки, для них — утопия. Но мы проглотили это. Мы работали не покладая рук. Теперь у нас есть «рабочая версия». Совсем не то, что планировалось изначально. Лишь примитивное подобие. Грубое и ограниченное. Но ты… — профессор подошёл к Глебу и ухватил его за плечи, — ты поможешь воплотить в жизнь истинную цель наших работ!
— Как?
Прохнов улыбнулся и потащил Глеба в дальний конец склада, мимо дюжины укрытых полиэтиленом «мертвецов», пока не дошёл до последнего, и стянул с него чехол.
— Объект девятнадцать. Звучит уже не так, как «один» или «шесть». Мы дали ему имя — Иван. Ваня, — похлопал его профессор по стальному плечу в кевларово-керамической «коже». — Можешь познакомиться.
Больше всего «Иван» напоминал гипертрофированную броню Палачей. Костюм был полностью лишён участков, не защищённых бронёй. Оператор не надевал его на себя, а входил внутрь и запирал «дверь» — распахивающуюся крестом фронтальную часть торса, защиту бёдер и голеней. Так же, как в ТБ Палача. Но по сравнению с последней «Иван» выглядел значительно мощнее. Из-за тяжёлой композитной брони крайние габариты костюма представляли собой едва ли не квадрат — примерно два двадцать высотой и свыше полутора метров шириной. Рядом с ним даже Старший Брат не смотрелся бы столь огромным, хотя и был выше сантиметров на десять. Единственное слабое место Глеб, как пацан-первогодок лазая с открытым ртом вокруг железного монстра, усмотрел на внутренней стороне бёдер и плеч — неизбежные уступки каждой тяжёлой брони плохо продуманному человеческому телосложению. Остальные элементы корпуса выглядели абсолютно неприступными для любого стрелкового оружия. Внутри костюм имел мягкую пористую обивку, свидетельствующую о наличии кондиционирования. В области паха и заднего прохода располагались приёмники системы жизнеобеспечения, позволяющей оператору не покидать бронекостюм в течение нескольких суток. А по линии позвоночника шёл ряд обрезиненных кругляшков с мембраной.
— Что это? — указал Глеб на незнакомый элемент конструкции.
— Верный вопрос, — кивнул Прохнов и направился к одному из стеллажей, откуда вернулся со стремянкой, поставил её возле «Ивана» и, забравшись, произвёл невидимые Глебу манипуляции в недрах откинутого назад шлема.
В «позвоночнике» мягко щёлкнуло, и через резиновые мембраны высунулись небольшие металлические штекеры с закруглённой головой.
— Это — мост, — продолжил профессор.
— Между чем?
— Между телом, — указал Прохнов на «Ивана», — и душой, — перевёл он на Глеба многозначительный взгляд.
— Я вас не понимаю.
— Сынок, тебе когда-нибудь доводилось управлять тяжёлой боевой машиной?
— Мною сдан экзамен на управление БМП «Молот» и БТР-152, - отчеканил Глеб.
— Какова главная проблема механика-водителя при управлении машиной?
— М-м… Духота?
— Нет! — профессор хватил кулаком по раскрытой ладони и продолжил, активно жестикулируя. — Главная проблема водителя — замедленная реакция машины на команды! Как бы ни был опытен мехвод, как бы ни была совершенна машина, всегда существует промежуток времени между реакцией водителя и откликом механизмов. Секунда, доли секунды, но они, зачастую, стоят жизни. Почему свежеиспечённые Палачи вынуждены проходить двухмесячные курсы? Потому что их броня несовершенна. Её сервоприводы откликаются на приложенные оператором физические усилия. И усилия немалые. Чтобы броня начала шагать, ты должен сделать это первым. Двигаешь ногой, и сервопривод подхватывает команду с датчика… Спустя двадцать восемь сотых секунды!!! Понимаешь?! О какой подвижности может идти речь? О каком реагировании? Я видел, как их обучают. Первая неделя уходит на освоение бега и преодоление траншей. Редко кому удаётся перемахнуть метровый ров с первого раза, а уж о стабильности говорить и вовсе не приходится. Оператор поначалу просто не может рассчитать момент толчка. Он прыгает, а броня — нет. Анахронизм! Технология прошлого века! Но всё это может измениться. С твоей помощью, — Прохнов снова схватил Глеба за плечи. — Только представь, реакции ТБ будут в точности такими, как твои собственные. Без малейших задержек, без усилий, без изнурительных тренировок. В этот костюм, — указал профессор на «Ивана», — можно будет посадить любого резервиста, и он станет супербойцом. Сразу!
— Почему же этого до сих пор не сделано?
— Осталось последнее препятствие, — Прохнов унял разыгравшиеся эмоции и, скрестив руки на груди, вздохнул. — Нам не удалось создать стабильную нейросеть. Пока не удалось. Нервная система человека оказалась слишком… хрупка.
— Что случилось с оператором «Объекта-6» на полигоне? — нахмурился Глеб, чуя тревожную недосказанность.
— Он погиб. Нейросеть выжгла ему спинной мозг. Да-да-да, — вскинул Прохнов руки, будто сдаваясь, — я знаю, как это звучит. Но поверь, с тобой такого не случится. Ты другой, сынок. Ты особенный.
— А как же «любой резервист»?
— Не сейчас. В будущем. Для этого ты и должен помочь мне. Если комиссия увидит, на что способна наша технология, мы получим всё, что захотим. Неограниченные ресурсы. С ними, я уверен, мы сумеем разгадать секрет Магде. И тогда каждый рождённый в ЕС ребёнок станет подобен тебе, — Прохнов испытующе заглянул Глебу в глаза и еле слышно, словно на последнем вздохе прошептал: — Мир ляжет к нашим ногам, мальчик мой.
