Глава 10
Утром следующего дня Глеб, облачившись в зелёный балахон, сидел на своей койке и ждал. Наконец, дверь открылась и довольно плотный, для гражданского, мужчина зашёл в комнату, толкая перед собой кресло-каталку.
— Это ещё зачем? — поинтересовался Глеб. — Я и сам могу.
— Так положено, — не вдаваясь в объяснения, парировал санитар и приглашающим жестом указал на зловещего вида медицинский инвентарь.
— Чёрт! Холодное, — одёрнул Глеб руку от металлического подлокотника.
Медбрат многозначительно хмыкнул и покатил кресло в коридор.
Минувшая ночь для будущего «спасителя Отечества» выдалась не самая лёгкая. Мысли — радостные и тревожные — роились в голове, попеременно захватывая инициативу. Уверенность Прохнова в успехе, конечно, воодушевляла, но воспоминания про «Нейросеть выжгла ему спинной мозг», отрезвляли и повергали в сомнения. Однако, с приближением дверей операционной, неуверенность, как это ни странно, улетучилась. Глеб катился в руки судьбе и ощущал внутри приятное теплое спокойствие. Оно всё нарастало, разливалось мягкой негой… пока двери не распахнулись и навстречу, не вылетела каталка с лежащим на животе смуглым крепышом и тремя медиками по бокам в окровавленных халатах.
— Зажми! Ближе!
— Пульса нет!
— Дьявол!
— Мозг ещё активен!
— Криокамера готова!
— Живо-живо!
— Восьмой? — выдохнул Глеб, провожая взглядом удаляющуюся каталку, и приподнялся с уже въехавшего в операционную кресла.
— Всё будет хорошо, — Прохнов, облачённый в халат, перчатки и укрывающий голову колпак с прозрачной вставкой, прихватил Глеба за плечо, но тот, дёрнувшись, едва не сбил профессора с ног.
— Что за херня тут творится?!
— Всё. Будет. Хорошо, — заверил профессор, держась одной рукой за операционный стол, а вторую выставив перед собой с раскрытой ладонью. — Успокойся, сынок.
Стоящие кружком медики в количестве пяти человек начали осторожно приближаться.
— Даже не думайте, — процедил Глеб, пятясь к выходу.
— Без глупостей, парень, — Прохнов сделал шаг вперёд, одновременно координируя «загонщиков» жестами, и поднося к губам рацию. — Охрану в операционную номер четыре. Много охраны.
Первый, необдуманно приблизившийся на расстояние удара медик, схлопотав ногой в живот, скорчился среди рассыпавшихся по полу инструментов. Второй попытался напасть со спины, но, вовремя передумав, едва успел уклониться от просвистевшего возле головы кулака.
Глеб упёрся спиной в дверь и продолжил пятиться, раздвигая створки, когда в коридоре послышался топот не меньше десятка пар ног, бегущих в его направлении.
— Аккуратно! — раздался за спиной призывный крик Прохнова. — Не бить! Только зафиксировать!
— Сейчас я вас зафиксирую, суки, — прорычал Глеб, готовясь встретить неприятеля.
Но вместо того, чтобы бросится в драку, вооружённые электрошоковыми дубинками охранники остановились, перекрыв коридор, а шею сзади больно укололо.
Глеб попытался нанести удар бесчестному негодяю со шприцом, но вышла лишь неуклюжая отмашка. Да и та пролетела мимо цели. Мигом обмякшие ноги закрутились, Глеб потерял равновесие и упал. Сверху тут же навалились несколько охранников, крича и выкручивая ему руки. Но он их уже не слышал.
— Да-а, ефрейтор Глен, устроил же ты переполох.
Глеб разлепил веки и повертел головой в поисках профессора, чей голос услышал, но перед глазами был только стальной лист и белый кафель за ним. В лоб и щёки упиралось что-то мягкое, ноги и руки не двигались, спина болела.
— Что со мной? Что вы сделали?
— Ровно то, что планировалось, — слегка удивлённо констатировал Прохнов. — Ты ведь дал своё согласие. А потом вдруг… Хм. Мне казалось, военные слов на ветер не бросают.
— Как прошла операция? — пропустил Глеб претензии мимо ушей.
— Отлично. Я же обещал. А я своё слово держу.
— Почему я не чувствую конечностей?
— Это временно. Твоя нервная система адаптируется к инородному телу в позвоночнике. Кроме того, пришлось зафиксировать тебя ремнями, на всякий случай. Уж больно ты импульсивный, а процесс заживления идёт невероятными темпами. Не сегодня-завтра сможешь ходить.
— А номер шесть?
— Что номер шесть?
— Он сможет?
— Номер шесть был лишь дублёром. Мы не возлагали на него больших надежд.
— Ему об этом говорили?
Прохнов усмехнулся и зашагал вокруг лежащего на кушетке Глеба.
— Нет. Как-то в голову не пришло.
— Может, вам и на счёт меня что-то не пришло в голову?
— Послушай, сынок, — профессор остановился у изголовья и склонился, ухватившись за края кушетки, так что Глеб почувствовал, как шевелятся от выплёвываемых слов волосы на затылке, — чем ты не доволен? Тебе дан шанс стать великим, засунуть кулак в глотку истории и вывернуть её потрохами наружу. Такое не каждому выпадает, совсем не каждому. Я, на твоём месте, благодарил бы судьбу за подобное стечение обстоятельств. Разве не так?
— Всё так, профессор. Только вот не охота подыхать, как свинья под ножом.
— А разве тебя не к смерти готовили все эти годы?
— Нет. Меня готовили к войне.
— Ну так ты на войне, сынок. Здесь часто умирают.
Профессор не обманул, чувствительность к рукам и ногам вернулась уже на следующий день. Но с прогнозами на счёт «ходить», он был чересчур оптимистичен. Конечности не слушались Глеба. Максимум, что удавалось сделать по прошествии трёх суток — пошевелить пальцем. Но врачи уверяли наперебой, что всё в норме, и даже лучше. Глеб верил им. Старался верить. Слишком уж неприятной виделась перспектива до конца дней своих пролежать на больничной койке, служа материалом для научных изысканий.
Прохнов в палате больше не появлялся, и Глеб с удивлением обнаружил, что скучает по сухонькому седому профессору. Из всего персонала, что был задействован на проекте, он оказался единственным способным на человеческое общение. Остальные относились к Глебу крайне холодно и отстранённо. А после инцидента в операционной — когда один из медиков едва не скончался от внутреннего кровоизлияния в результате разрыва селезёнки — к небогатому перечню чувств добавилась ещё и настороженность. Быть для всех вокруг опасным подопытным Глебу категорически не нравилось. Но о том, чтобы найти с окружающими общий язык, он даже не помышлял, понимая, насколько далеки эти чёрствые физически ущербные существа от полноценных людей.
К концу первой недели Глебу разрешили сесть, а на следующий день он сумел сделать несколько самостоятельных шагов. Спина, несмотря на заверения медиков о полном заживлении, продолжала жутко чесаться. Приставленный к Глебу надзиратель в синем халате неустанно следил, чтобы пациент не касался позвоночника, но после того, как пальцы Глеба чересчур плотно сомкнулись на его шее, изыскал способ избавить подопечного от зуда. С тех пор любой медик заходил в палату только в сопровождении крепких санитаров. Кроме одного.
— Ну, как наши дела? — Прохнов, уставившись в планшет, прошёл в центр палаты и остановился. — Я слышал, весьма многообещающе. Не врут?
— Вам виднее, — ответил Глеб, поднимаясь с койки. — Давно вас не было.
— Да-да, — профессор, наконец, оторвался от записей и перевёл взгляд на Глеба. — Пройдись. Славно, славно. Болевые ощущения присутствуют?
— Спина чешется.
— Отсутствуют, значит. Смотри не меня. Пальцем правой руки коснись кончика носа. Не моего, сынок.
— Виноват.
— Теперь левой. Хорошо, — Прохнов отошёл к стене, сунул руку в карман и, вынув сжатой в кулак, резку развернулся. — Лови!
— Не надо кричать «Лови», — продемонстрировал Глеб лежащий на ладони пойманный тюбик с таблетками. — И замах длинноват. Резче нужно, неожиданнее.
— Хорошо, — усмехнулся профессор. — Очень хорошо. Думаю, ты готов.
— Ловить тюбики с лекарством?
— Нет, сынок. Менять историю.
Изменение истории Прохнов назначил на следующее утро. И половина предшествующей великим свершениям ночи прошла для Глеба в раздумьях. Выжженный спинной мозг оператора «Объекта N6» снова завладел мыслями. Отгоняемые днём, они полезли в голову с удвоенным упорством, и Глеб под их напором начал задаваться сакраментальными вопросами, из разряда «Что я успел оставить после себя?».
Ослепил полуживой «Катафракт», грохнул трёх плоскомордых молокососов на экзамене, — подсчитывал он, глядя в потолок, — забил до смерти сокурсника. Вот он, итог восьми лет учёбы и тренировок? Ради этого я жил? К этому готовился? — он лёг на бок и, заведя руку за спину, прикоснулся к имплантированному в тело металлу. — Чёртовы яйцеголовые. Ну ладно, ладно… Скоро узнаем, так ли вы умны. И если нет — уж я сумею прихватить с собой с десяток вашего брата.
С этой утешающей мыслью он закрыл глаза и уснул.
Утром Глеба разбудил не воодушевлённый монолог Прохнова, как он того ожидал, а будничный писк электронного хронометра. Через десять минут из динамика громкой связи женский голос объявил: «Глеб Глен, вас ожидают в помещении номер шестьдесят четыре Института кибернетики».
— А ты не торопился, — взглянул профессор на часы, когда Глен вошёл в лабораторию.
— Я…
— Не важно, — махнул Прохнов рукой. — Снимай рубашку, садись.
Большой зал, напоминающий нечто среднее между операционной и мастерской, гудел от заполнившего его народа. Люди в спецовках и синих халатах сновали от прибора к прибору, снимая показания и обсуждая их друг с другом. Под ногами шуршали бумажные ленты распечаток, трещали самописцы, десятки пальцев стучали по клавиатурам и щёлкали тумблерами. А посреди этого хаотичного, на первый взгляд, движения, словно идол, возвышался установленный на постамент и утыканный расходящимися во все стороны проводами бронекостюм.
Не успел Глеб усесться в указанное профессором кресло, как его тут же обступили трое и принялись закреплять датчики по всему предоставленному в их распоряжение телу.
— Специально охлаждали? — поёжился Глеб от размазываемого по груди ледяного геля.
— Не двигайтесь, дышите ровно, — безо всякого сочувствия бросил «экзекутор» и, закрепив датчики, вернулся к приборам. — Готов.
— Готов, — отозвался второй, разместив штекеры в позвоночных имплантах.
— Готов, — присоединился к ним третий, закончив возиться с паутиной проводов у Глеба на голове.
— Приступаем.
— Давление в норме.
— Пульс чуть выше нормы.
Прохнов глянул лаборанту через плечо и дал отмашку:
— Продолжайте.
— Температура тела в норме.
— Потоотделение в норме.
— Дыхание учащённое.
— Спокойно, парень. Ровнее-ровнее, — похлопал профессор Глеба по плечу.
— Активность нервных контуров в норме.
— Ты же хочешь испортить нам праздник?
— Чувствительность в норме.
— Не люблю чужие праздники, — буркнул Глеб.
— Активность головного мозга в норме.
— Не разговаривать. Слуховые рефлексы в норме.
— Реакция зрачка в норме.
— Тактильные рефлексы в норме.
— Отлично! — подал Прохнов сигнал к окончанию тестирования и обратился к Глебу: — Держишься молодцом. Так и продолжай.
— Какие показатели вышли за норму у человека внутри объекта номер шесть, когда тот спалил ему мозг? — поинтересовался Глеб, ожидая отключения датчиков.
— Чувство юмора в норме, — слегка напряжённо хохотнул профессор, — это славно.
— И всё же?
— Не так громко, сынок, — склонился Прохнов к уху Глеба, впившись ему пальцами в плечи с удивительной для пожилого некомбатанта силой. — Ты же знаешь, что бывает за разглашение секретной информации.
— А она секретная? — делано удивился Глеб, не скрывая удовольствия.
— Не зли меня, парень, — зашипел профессор ему в ухо и, разогнувшись, обратился ко всем в полный голос: — Как у нас с готовностью?
— Проверку закончили, — отозвался один из пятерых спецов, сновавших вокруг костюма-идола. — Проблем не выявлено.
— Оборудование готово к считыванию данных, — отрапортовал другой.
— Что ж, пора заняться делом! — ощерился Прохнов, жестом приглашая Глеба к «Ивану». — Рубашку оставь. Ты же не хочешь выковыривать лоскуты из позвоночника.
— Спасибо за предостережение.
Глеб подошёл к распахнутой, напоминающей препарированного монстра, броне и поднялся на пьедестал.
— Повернитесь спиной, пожалуйста, — подскочили к нему два техника и опасливо, еле касаясь, взялись придавать испытуемому телу нужное положение.
— Ногу чуть выше. Так.
— Осторожно, здесь провод.
— Не спешите, руку сюда…
— Я понял! — огрызнулся Глеб, чем моментально отпугнул назойливых ассистентов. — Это боевая броня, или что? Сам разберусь!
Он сунул руки в стальные рукава подбитые упругим амортизационно-климатическим подпором и откинулся назад, не без удовлетворения отметив идеальную подгонку внутренностей костюма к своим габаритам.
— Дайте напряжение, — скомандовал Прохнов.
Позади «Ивана» раздался негромкий мерный гул.
— Активировать костюм.
Сервоприводы привели в движение сегменты брони и те, сойдясь, стали монолитом.
Глеб, оказавшись заперт внутри, почувствовал лёгкий озноб. По бронестеклу шлема побежала голограмма с технической информацией.
— Все системы в норме, — услышал он через динамики.
— Активируйте нейросеть.
В «позвоночном столбе» костюма раздалось приглушённое жужжание, а в позвоночнике оператора — мягкий щелчок. Больше Глеб ничего не почувствовал — ни ослепительной вспышки, не электрического разряда, ни слияния с искусственным интеллектом бортового компьютера, хотя на последнее, впрочем, не особо-то и рассчитывал.
— И дальше что? — слегка разочарованно спросил он, разведя руками. — Дьявол!
— Да, мальчик мой, — закивал профессор улыбаясь. — Вот так это и работает.
— Я его даже не чувствую! — Глеб подвигал руками, пробил «двойку» и, поднеся механическую кисть к стеклу шлема, заворожено уставился на пальцы, шевелящиеся точь-в-точь как его собственные в защищённой бронёй полости рукава. — Охренеть! — он попытался сделать шаг, но нога, сдвинувшись на считанные миллиметры, лишь упёрлась в подбой. — В чём дело? Вы меня заперли!
— Обещаешь хорошо себя вести? — осклабился Прохнов.
— Да, чёрт подери! Отпустите ноги!
— Делайте, как он говорит, — махнул рукой профессор боязливо переглядывающимся техникам. — Беру всю ответственность на себя.
Постамент щёлкнул раскрывшимися замками, и Глеб, шагнув вперёд, едва не упал.
Напуганный персонал, моментально распределившись по периметру, вжался в стены.
— Осторожнее, сынок, — усмехнулся Прохнов. — Его ноги на пять сантиметров длиннее твоих, и на четыре размера больше. Нужно привыкнуть к габаритам.
— Это не сложно! — Глеб несколько раз присел, подпрыгнул на месте и даже щёлкнул каблуками, весьма эффектно отдав воинское приветствие. — А что за вооружение у него в арсенале? — обхватив ладонью рукоять внутри рукава, снова посмотрел он на большую механическую кисть, для которой и «Феникс» был мелковат.
— Пока только пулемёт. Но если сумеешь впечатлить комиссию, у тебя будет столько игрушек, сколько захочешь.
— Какой калибр? — поинтересовался Глеб, между делом поднимая-опуская, словно гантель, большой кислородный баллон.
— Двенадцать и семь десятых. Вращающийся блок из трёх стволов, привод электрический, скорострельность — от шестисот до полутора тысяч выстрелов в минуту, регулируется реостатом, — со знанием дела сообщил профессор. — Мы его ещё не пробовали.
— Нужно это срочно исправить!
— Завтра.
— Как завтра? — опешив, вылупил глаза один из «синих халатов» возле Прохнова. — Тесты ещё не пройдены.
— У нас весь день впереди.
— Не успеем.
— А вы постарайтесь.
— Отдел Зиммера проводит завтра испытания «Химеры».
— Вот и отлично. Посмотрим, что они смастерили.
— На полигоне будет двадцать седьмой.
— Не вижу в этом проблемы. Как раз наоборот.
— Ну… — замялся оппонент профессора, тщетно стараясь найти новые аргументы, — вам виднее, Георгий Андреевич.
— Тут вы правы, — закончил разговор Прохнов и указал пальцем в сторону Глеба, стоящего с кислородным баллоном в механической руке. — Завтра, мой мальчик, завтра, — после чего вышел.
Костюм Глеб покинул спустя тринадцать часов. Да и то лишь потому, что утром предстояло ответственное мероприятие, а соблюдение режима — главнейшее условие бесперебойной работы организма, ставшего столь важным для карьеры профессора Прохнова… ну и для Отечества, конечно же.
За время проведённое в механической скорлупе восторг унялся, постепенно замещённый усталостью и, несмотря на все удобства, мышечной болью. Особенно сильно ныли ноги и спина. Глаза тоже получили по полной, и теперь, стоило только прикрыть веки, темноту прорезали мириады горящих адским красным огнём цифр, букв, схем, прицельных сеток и гистограмм.
Сметя поздний ужин, Глеб кое-как затащил свой измученный организм в душ, а после кинул на койку и позволил погрузиться в тяжёлое забытье без сновидений.