Глава XX
Находка

Павел вскинул свою «эсвэдэшку», посмотрел через оптику на открывшийся перед ним раскуроченный войной кусок города, признавая, что позицию вражеский стрелок выбрал хорошую. Как же он так опростоволосился, подставившись неопытному стрелку? Хотя на войне всякое бывает. И на старуху проруха случается.

И тут увидел, как метрах в ста от них из неприметной трещины в земле появилась чья-то голова. Она повертела по сторонам, и Гусев узнал Циркача.

Тот вылез наружу и, пригибаясь, скользнул за ближайшую кучу битого кирпича. Следом показался Смешной, а потом и остальные уголовники.

– Вот так номер, парни, – произнес Лютый, не отрываясь от прицела.

Штрафники мгновенно насторожились, клацнув предохранителями на автоматах.

– куда-то наши блатные настропалились, – успокоил товарищей Павел. – Вылезли из какой-то дырки. У Смешного в руках, кроме оружия, – РД .

– Дезертируют? – предположил Чеснок.

– Не похоже, – задумчиво ответил Павел.

Студент подхватил винтовку убитого снайпера, тоже уставился в окуляр.

– Что там? – нетерпеливо спросил Клык.

– Баба голая, – подначил Студент.

– Да иди ты!

– К ней? – невинным тоном поинтересовался Леха.

– Что, в натуре, баба? – вскинулся Клык.

– Успокойся, нет никакой бабы, – хмыкнул Гусев.

– Дай, гляну. – Клык потянулся к винтовке Чечелева.

– Обойдешься. Я сам на бабу смотреть буду.

– Сволочь!

А Студент приговаривал:

– Сиськи какие! Четвертый или даже пятый размер… Жопа… Ништяк!

– Уймись, страдалец, – урезонил его Гусев. – Интересно, куда блатные ходили? И ведь как они ловко! Втихаря от всех. Я даже не заметил, как смылись. Где же они были?

– Так пойдем, спросим! – бодро предложил Чеснок.

Он хоть и побаивался уголовников, но чувствовал, что парни в обиду его не дадут.

– Пошли, – легко согласился Лютый.

Он и сам собирался так поступить. Ведь эта братва из его взвода. Командир, твою мать…

Урки тем временем короткими перебежками, прячась за всевозможные укрытия, устремились на позиции штрафной роты.

Гусев с бойцами аккуратно прокрался за ними.

Первым делом он доложился Никулишину, показав трофейную винтовку.

– Отстрелялся, падла, – коротко сообщил Лютый и добавил: – Пусть подносчиков отправляют. Моим жрать нечего.

– Доложу, – кивнул ротный. – Ты молодцом, Гусев. Матерого волчищу уработал.

– С ним вот еще что было. – Павел передал ему план минных заграждений.

– А вот это ценно вдвойне. Комбат тебе…

– Знаю-знаю, – перебил его Гусев. – Скостит еще месяц, но у себя оставит.

Вернувшись, Гусев подозвал Лемешко, Чечелева и Чеснока:

– Вы со мной или как?

– Само собой, – ответил Студент.

Чеснока Павел все же не взял, оставил дежурить у рации.

Они пошли к закутку, облюбованному урками.

Без Фантика блатных осталось шестеро. Они устроились на пластмассовых ящиках вокруг точно такого же, накрытого газеткой. На ней лежали деликатесы по нынешним временам, особенно для штрафников, не балуемых разносолами: круглая полупрозрачная банка с кусочками какой-то рыбы в масле, нарезанные желтые ломтики сыра и розовой вареной колбасы; посредине ящика возвышалась двухлитровая пластиковая бутылка газировки.

Увидев такое изобилие, Гусев и его бойцы замерли, с непониманием осматривая «пиршественный стол».

– Приятного аппетита, – произнес Павел.

Продолжить разговор он собирался более жестко.

– Не жалуемся, начальник, – ответил Смешной.

Другие уголовники даже не повернули голов в их сторону. Они не спеша накалывали штык-ножами колбасу, сыр, ломтики рыбы, отправляли их в рот, медленно прожевывали. Жевательные мускулы выделялись на их худых осунувшихся лицах с бледной, нездорового цвета кожей.

Смешной с характерным треском скрутил крышечку у бутылки. Из горлышка с шипением пошла пена. Блатной принялся разливать газировку в пластиковые одноразовые стаканчики. И их где-то нашли!

– Откуда столько шамовки, Циркач? – спросил Павел.

– В магазине купили, начальник, – нехотя, будто делая одолжение, ответил Селиверстов, меланхолично пережевывая.

– Адресок не подскажешь? – начал заводиться Гусев.

Ответ уголовника он расценил, как открытую насмешку и даже вызов: какие могут быть магазины в разрушенном городе?

Циркач многозначительно молчал, продолжая набивать рот.

– Ты что сидишь перед командиром?! А ну встать! И прекрати жевать, будто корова какая!

Уголовник медленно приподнялся.

– Ну, встал. Чего еще? Сплясать?

Поиграв желваками, Павел произнес:

– Я видел, как вы из какой-то дырки вылезли. Где были?

– Так родились только что, начальник! – осклабился Селиверстов.

Остальные нагло загыкали, изобразив веселье.

– А! Ну, с днем рождения! – усмехнулся Гусев, с раздражением думая, что блатные положили с прибором на него и вообще на все.

И добавил:

– Я жду ответа, Циркач.

– «Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди!» – под общий глумливый смешок урок прогнусавил Митяй.

– В зубы хочешь? – спросил у него Клык звенящим от напряжения голосом.

– Неа, не хочу! – энергично ответил Митяй, сделав показушно-испуганное лицо. Нагло уставился на Лемешко. – Что, уже и петь нельзя?

– Не кипятись, Миха, – сказал Гусев, глянув на товарища, и предложил Циркачу: – Отойдем.

– Зачем? – делано удивился Селиверстов. – У меня от семейников тайн нету, а у тебя, Лютый?

– Отойдем, говорю.

– А если не отойду – застрелишь?

– Застрелю, – кивнул Павел. – Как собаку. И ничего мне за это не будет. Так что пойдем по-хорошему.

– Как скажешь, начальник, – с неохотой процедил Циркач.

Они отошли.

– Где были, Циркач?

– К опóзерам ходили, начальник, – нехотя ответил жулик, глядя в сторону.

– К опóзерам?! – обалдел от такого заявления Гусев.

– Да ты не гоношись, начальник, – усмехнулся уголовник.

Рандолевые фиксы на миг показались под тонкими бледными губами, в глазах зажглась и тут же потухла насмешка.

– Мы воры. Есть такая профессия – у Родины воровать, – добавил он вполне серьезно.

Но не было понятно: то ли глумится, то ли говорит серьезно.

– А поконкретнее про опóзеров? – настаивал Гусев.

– Ты прям, как «кум» на моей последней зоне, – хмыкнул Селиверстов. – Кстати, я здесь чалился, на «шестерке».

– Я в курсе, – кивнул Павел. – Я тоже из местных.

– Слыхал, – в свою очередь кивнул Циркач. – Клык и Студент – земляки твои?

– Не только. Наумыч, Грешок и Чеснок – тоже. Ты не темни, Циркач. Отвечай.

– От как судьба-то распорядилась, а! – делано удивился Селиверстов. – Воевать в родном городе!

– Не темни, говорю.

– Ладно, слушай. Нашли мы случайно провал один. Вернее, нашел его Митяй, когда во время боя прятался от обстрела. Сказал, что это не просто яма, а лаз какой-то глубокий. Ну, мы после проверили, что да как. Оказалось, что этот пролом ведет аж в шахту заброшенного метро.

– Ну, знаю про метро. Его так и не построили. Велись какие-то работы. Потом, Из-за постоянной нехватки с финансированием, в конце концов, засыпали временно. Как объясняли – чтобы грунтовые воды не затопили или еще зачем, не ясно. Давно это было, лет двадцать назад, – сказал Гусев.

Жулик кивнул:

– Нет ничего более постоянного, чем что-либо временное. За двадцать лет и не почесались. Вот эту шахту мы и нашли. Засыпана она не полностью. Даже такое эта гребаная власть сделать не в состоянии. Недаром война началась.

– Ты за эту власть воюешь, Циркач, – напомнил Павел.

Селиверстов лишь усмехнулся и сказал проникновенно:

– Я за себя воюю, начальник. Только за себя. Ладно, слушай дальше. Пройти по этой шахте можно большой толпой. Дальше через штольню есть выход на поверхность, там лестница, подняться и спуститься можно. Штольня ведет в расположение опóзеров на площади Революции, что перед зданием краевой администрации. Там караулы, все как положено, но штольня, что характерно, не охраняется и не заминирована, как видишь, раз мы целехонькие. Может, для каких-то целей держат, не знаю. А может, по великому российскому бардаку оставили без присмотра. В общем, если умеючи, то проскользнуть можно.

– А фонари где взяли? – поинтересовался Павел. – Как по шахте шли?

– Есть один фонарь, – опять кивнул Циркач. – Не очень мощный, правда, но все не вслепую идти.

– Ну и? – нетерпеливо спросил Лютый, в душе удивляясь бесшабашности и авантюризму уголовников.

– Ну и шаримся там у них, берем, что плохо лежит.

– Так вы воруете у них еду, когда они спят?! – поразился Павел.

– Я – вор, начальник, – на этот раз вполне серьезно ответил Селиверстов.

Лютый испытал невольное уважение к блатным, чье присутствие до сего момента он воспринимал не иначе, как с раздражением, как неизбежное зло, от которого никуда не деться. А вот, поди ж ты! Отчаянные, ничего не скажешь! И ведь не голод их туда гонит, а тот самый дух авантюризма, незнакомый большинству «нормальных» граждан, неспособных на такие поступки на деле. Максимум, что для них доступно – это книги и фильмы, что можно почитать и посмотреть в уютной обстановке. Но чтобы рисковать жизнью, как герои книг и фильмов, – тут вряд ли.

А такие, как эти уголовники, раньше становились первопроходцами. Да хотя бы та же Сибирь лихими людишками завоевывалась, что до этого на большую дорогу с кистенями выходили.

Даже баб им в крепости присылали соответствующих. Кидался клич среди баб: кто желает пойти жинкой в Сибирь, та получит пять рублей серебром. Деньги по тем временам очень хорошие. Можно было крепкое хозяйство на них поднять.

И находились желающие. Шли. Становились женами тех первопроходцев. Нередко в пьяной горячке убивали мужиков своих. За это жинок били плетьми на центральной площади и опять выдавали замуж.

Все это Павел еще до войны читал про Красноярский острог семнадцатого века.

Он покачал головой.

– Ладно. Понял я. Надо будет сходить, глянуть. Может, пригодится. Дашь фонарь?

– Дам, – согласился Циркач и добавил: – Ты Клыка усмири, начальник, чтобы людям не грубил, и сам аккуратнее со словами будь.

– А то что? – не удержавшись, с вызовом спросил Гусев.

– Пойду я, начальник, – будто бы покорно произнес Селиверстов, проигнорировав вопрос.

Он ушел, а Павел махнул рукой Клыку и Студенту, подзывая.

– Ну что? – спросил Лемешко.

Павел пересказал им все, что услышал от Циркача.

– Надо бы сходить, проверить. Может, сгодится, чую, наступление скоро.

– Сходим, – поддержал Студент. – Только как впотьмах-то идти?

– Циркач обещал фонарь дать.

– Запасливые, – проворчал Клык.

– Жалуется он на тебя, говорит, людям грубишь, – усмехнулся Павел.

– Настучал, что ли? – беззубо улыбнулся Студент.

– Предупредил, – поправил Гусев. – Так что ты, Миха, лишний раз на рожон не лезь. Блатные и без того тебя, как омоновца бывшего, не любят, а ты им масло на огонек льешь. Голову ночью отрежут – скажут, так и было.

– Спасибо за заботу, командир, – кивнул Клык. – Только и ты меня послушай. Я тебе дурного не посоветую. Ты свое дело сделал: снайпера грохнул, материалы ценные при нем нашел, начальству передал. К чему инициативу с этим ходом подземным проявлять? Все равно был штрафником, им и останешься. Никто статью с тебя не снимет. Даже с раненых не снимают – слышал?

– Слышал, – вздохнул Гусев. – Только и ты не забывай: все идет к наступлению. Даже если переберемся через минное заграждение, все равно в лоб на пулеметы выйдем. А мне этого не хочется, совершенно не хочется.

– И мне не хочется, командир. Просто много желающих нашими ручками из огня каштаны таскать – и мне это не по душе.

– И, тем не менее, надо сходить, – решил Лютый. – Но не для того, чтобы пошариться. Наверх подниматься не будем. Разведаем только, что да как. Вот те крест, пригодится скоро.

– Тебе решать, взводный, – угрюмо протянул Клык.

Ни Гусев, ни Лемешко не знали, что в это время между уголовниками состоялся разговор, определивший дальнейшие судьбы офицерика и мусора.

Перекусив, блатные сообща убрали со стола. Единственная «шестерка» по кличке Кирсан был убит шальным осколком еще до того, как Гусев зарезал Фантика.

Митяй достал замусоленную колоду карт.

– В «бурý» ? – предложил он.

Все молча согласились.

– Ставлю на кон Клыка, – сказал Митяй, сдавая карты.

Суть игры заключалась в том, что проигравший обязан убить «поставленного на кон» человека. По предварительной договоренности, способ убийства проигравший выбирал сам. Единственным условием был срок – трое суток. Если за это время проигранный в карты оставался жив, проигравший считался «не отдавшим долг», что, в свою очередь, каралось смертью.

Митяй проиграл. Все понимали, что именно к такому результату он и стремился: терки с Клыком у них возникли давно. Вдобавок Митяй люто ненавидел Лемешко за его «ментовское» прошлое.

Следующим на кону оказался Лютый. Его судьба была давно предрешена. Смерть Фантика прощать ему не собирались, несмотря на давешние заверения Циркача, что все по-честному, предъяв нет.

Осталось только решить, кто его «заделает».

На этот раз проиграл Циркач. Он намеренно сделал «двойной подъем» – взял из колоды сразу две карты, что по правилам игры приравнивается к проигрышу. Селиверстов, как и Митяй, тоже не собирался прощать офицерику его слова.

Потом уже резались «на интерес»: ставили на кон свои вещи. За игрой пришли к соглашению, что, как только «заделают» «фуцанов», надо уходить в побег. Иначе полягут. Тем более найденный ход давал новую отличную возможность. Когда начнется очередная суматоха, спрячутся в этой шахте. Переждут, а там – воля!

Одно плохо: Лютый про шахту все выведал. Впрочем, не беда. Даже если кто-то из штрафников сунется туда во время боя, там и останется.