Глава XXI
Совещание
ДОНЕСЕНИЕ
Начальника особого отдела 69-й гвардейской армии Командующему армией
«О реагировании личного состава на Приказ № 162
«О дополнительном сформировании двух фронтовых штрафных батальонов».
15 июля 2017 года.
Среди рядового, сержантского и офицерского состава отмечены факты отрицательного реагирования на приказ № 162.
Так, рядовой седьмой роты триста второго батальона сто восемьдесят девятого мотострелкового полка Касатонов заявил:
«Приказов пишут много, но если не хватает сил, хоть сто приказов напиши, хоть всех в штрафные роты загони, все равно ничего не поможет».
Младший сержант пятой роты сто третьего минометного полка Шелоев по поводу приказа сказал:
«Это все ерунда. И раньше были приказы, подобные этому, а все равно за счет штрафников войну не выиграешь, все здесь поляжем: и штрафники и не штрафники, только одна штабная сволочь останется. Они как раньше, до войны, в чиновниках на нашей шее сидели, так и сейчас, штабниками за нашими спинами прячутся».
Лейтенант комендантского взвода третьего дивизиона реактивной артиллерии Андреев заявил следующее:
«Хоть какой приказ напиши, все равно дезертиры не переведутся. Раньше тоже говорили, что с трусами и паникерами надо вести беспощадную борьбу вплоть до расстрела на месте, но никаких мер не принимали. То же самое будет и с этим приказом. Всех в штрафники не отправишь».
Заместитель командира двести пятого танкового батальона майор Пыряев заявил:
«В свете этого приказа могут пострадать невинно некоторые офицеры Из-за панически настроенных групп рядового состава, за что тех направляют в штрафники, а это негативно отражается на их командирах, якобы виновных в паникерском настрое своих подразделений».
Рядовой первой саперной роты пятьдесят третьего батальона сто пятнадцатого мотострелкового полка Коротаев, нецензурно выражаясь, говорил следующее:
«Скорей бы в бой, чтобы там ранили. Потом уехать в госпиталь месяца на три, а там, глядишь, война закончится. Без разницы, чья возьмет, лишь бы домой живым вернуться».
Аналогичных высказываний в частях и соединениях шестьдесят девятой гвардейской армии на момент составления донесения выявлено до ста двадцати. По всем отрицательным реагированиям особые отделы соединений проинформировали командование.
Несмотря на то что с личным составом частей и соединений армии ведется постоянная работа, все же отмечены факты трусости, членовредительства и умышленного уклонения от боя со стороны отдельных лиц рядового и сержантского составов, а также офицеров.
Особыми отделами принимаются решительные меры к трусам и паникерам, подрывающим стойкость частей, бросающим оружие и бегущим с поля боя.
Всего за период с 01 по 15 июля текущего года отправлено в штрафные батальоны семьсот одиннадцать человек, расстреляно сто двадцать семь человек.
Дополнительно сообщаю:
за период с 01 по 15 июля текущего года задержаны 875 человек, в том числе 53 – перебежчики, сдавшиеся добровольно; 48 дезертиров; 754 военнослужащих, отставших от своих частей; 20 человек уголовно-преступного элемента.
По всем задержанным проводится оперативная работа.
Особыми отделами дивизий, полков и батальонов и впредь будут приниматься все необходимые меры по пресечению паникерства, трусости и дезертирства в частях и соединениях армии.
Подобные докладные будут готовиться дважды в месяц.
Начальник особого отдела армии
полковник внутренних войск Захряпин
В расположение роты в сопровождении особиста и четверых заградотрядовцев прибыл никому не известный человек, экипированный, как и все прибывшие, в обычный мешковатый камуфляж без знаков различия. Однако среди штрафников быстро пронесся слушок – видать, кто-то из заградотрядовцев шепнул, – мол, этот неизвестный аж из самого штаба дивизии и имеет звание майора.
Не бог весть какой чин, но все понимали: штаб дивизии – это серьезно. Знать, скоро наступление.
Никулишин собрал взводных на втором этаже развороченной обстрелами пятиэтажки. Место выбрал прибывший из дивизии майор: из окна просматривался нужный сектор разрушенного города. Выбор штабного пал на полуразгромленную кухню типовой постройки.
Выглядела она соответственно. Побитые пулями и осколками голубенькие квадратики кафеля покрылись копотью от сгоревшего кухонного гарнитура. Под ногами трещали осколки битой посуды и стекол. Странным образом уцелел плафон под почерневшим потолком. А холодильник в черных от копоти разводах, с оторванной дверцей, изнутри пожелтевший от времени, с пробитой большим осколком боковой стенкой – словно рубанули топором, смотрелся вовсе уж сиротливо.
Затяжной дождь никак не желал успокаиваться. В оконный проем задувал сырой ветер. Белая пластиковая рама разбитого окна, вырванная взрывной волной, держалась на одном честном слове. Казалось, чуть дерни ее, и она вывалится из проема. Осколки стекол перемешались с битой посудой и обгоревшими головешками гарнитура.
Перед тем как сюда войти, Гусев перекинулся парой слов с Никулишиным, спросил, где комбат.
– Ранило «батяню» нашего, – усмехнулся ротный. – А замены не нашлось. Так что пока каждый сам за себя.
– Тебе не предлагали?
– Я ж штрафник. Больше роты не доверяют.
Ротный и взводные разместились вдоль стенки. Одни, наплевав на субординацию, сидели на касках, откинувшись на прохладный кафель, другие просто подпирали стену, вовсе не думая стоять навытяжку перед штабным майором и особистом.
Следом за командирами к кухоньке потянулся рой любопытных штрафников, но они натыкались на заградотрядовцев, занимавших подступы к квартире.
– Все собрались, Никулишин? – спросил особист.
– Так точно.
– Ну и дисциплинка у тебя! – скривил губы особист. – Какого рожна осужденные поперлись за нами?
– А вы у них спросите, гражданин майор, – ответил ротный. – Что касается дисциплины – так ведь контингент соответствующий.
– Спрашивать я с тебя буду, Никулишин, – с нажимом проговорил особист.
– Спроси, спроси, – проворчал ротный, тоже перейдя на «ты».
Особист взвился, но его остановил штабной.
– Товарищ майор, с вашего позволения я начну, – сказал он, прервав назревающий конфликт.
Все знали, что Никулишин неудобный офицер, в рот никому не заглядывает. Потому, несмотря на возраст, никак не мог прыгнуть выше капитана. В штрафники угодил, послав на три буквы какого-то генералмайора, прибывшего с проверкой. Очевидцы рассказывали, что генерал-майор матерился, как сапожник, разнося всех подряд, так ему все не нравилось. Тут на свою беду и подвернулся Никулишин. Как только генерал в очередной раз сорвался на мат, брызгая слюной на капитана, тот отчетливо послал высокого чина по известному адресу и, повернувшись спиной, удалился, не спросив разрешения. Это и решило судьбу норовистого офицера.
– Завтра в четыре ноль-ноль начало наступления, – сказал штабник. – Ваш батальон должен прорваться к зданию краевой библиотеки. За ним пойдет двести одиннадцатый мотострелковый полк. Однако у вашей роты, Никулишин, особая задача. Вы должны занять здание кинотеатра «Луч» и обеспечить огневое прикрытие атаки.
– Артподготовка будет? – хмуро спросил Никулишин.
– На вашем участке – нет.
Штрафники зароптали, а Никулишин, пытаясь справиться с дергающейся от нервного тика левой щекой, зло спросил:
– Вы что, совсем охренели?!
– Никулишин!!! – повысил голос особист.
Но тот, не обращая внимания, уставился на штабного.
– На убой людей гоните! Снарядов вам жалко?!
Майор спокойно сказал:
– Во-первых, никто на убой вас не гонит. Благодаря разведке, мы имеем схему проходов через минные заграждения опóзеров. А это уже немало. Разведчики рисковали жизнями, добывая эти сведения. Для вас, между прочим. Со схемой ознакомитесь перед началом наступления, о наших проходах узнаете тогда же. Во-вторых, какая артподготовка? Вы находитесь в непосредственном соприкосновении с противником, то есть в зоне поражения! Вам ли, кадровому офицеру, не знать такой прописной истины? О чем вы говорите, Никулишин? В-третьих, мы все на войне. А на войне, знаете ли, принято в атаки ходить. И вот еще что, Никулишин. После того как ваши люди ликвидировали снайпера, в штабе решили рассмотреть вопрос о вашем досрочном освобождении и отправке в обычную войсковую часть, но теперь вижу, что этот вопрос следует отложить на неопределенное время. Глядите, Никулишин, как бы за ваш гонор вам опять не добавили срок.
Никулишин вызверился:
– Гражданин майор, может, вы не знаете, но схемы вражеских минзаграждений добыли мои бойцы, конкретно – командир первого взвода Гусев. Кабы не он – не удивлюсь, если б вы нас прямиком на мины и погнали.
– Никулишин, не забывайся! – рявкнул особист. – Забыл, что тебе второй срок светит? Так мы его хоть щас оформим!
– Напугал ежа голой жопой! – в ответ рявкнул бывший капитан. – После завтрашней атаки новый срок уже никому не понадобится, все здесь ляжем.
– Мне не нравится ваше заупокойное настроение, Никулишин, – ответил штабной.
Он помолчал и добавил:
– Вы – штрафники. Направлены сюда приговорами военных судов. Естественно, и отношение к вам особое.
– Так что мы теперь, не люди, что ли?! – горько усмехнулся ротный.
– Гражданин майор, есть предложение, – обратился Гусев к штабному.
– Слушаю, – откликнулся тот.
– Командир дело говорит, ляжем тут все.
– Вы это хотели сказать? – прервал штабной.
– Не совсем. Мои бойцы обнаружили проход в заброшенной шахте недостроенного метро. С их слов, на площади Революции есть выход на поверхность, да я и сам это знаю, местный все-таки. Отец рассказывал, что когда-то там хотели станцию построить. Это как раз за краевой библиотекой. Предлагаю силами взвода пройти по шахте, выйти на поверхность и ударить опóзерам в тыл.
– Фамилия? – спросил штабной.
– Осужденный Гусев.
– А, так вы и есть тот самый взводный, раздобывший схему минных заграждений? – майор с интересом посмотрел на Лютого. – Звание и должность до суда?
– Старший лейтенант, командир мотострелкового взвода.
– За что направлены в штрафной батальон?
– За драку, гражданин майор, – усмехнулся Павел.
– Что ж, Гусев, я доложу о ваших соображениях в штабе. На этом совещание окончено, – сказал штабной и обратился к особисту: – Товарищ майор, мне нужно побывать и в других ротах батальона, довести до них задачу. Проводите меня?
– Разумеется, – без энтузиазма согласился тот.
Когда они уходили, штрафники и не подумали встать по стойке «смирно». Оставшись на разрушенной кухне, некоторое время молчали. А потом заговорил Никулишин, вначале выдав сочную матерную тираду.
– Значит так, – сказал он успокоившись. – Боезапасом затариться под завязку. Воды взять по две фляжки на рыло. Что касается этого штабного – не такая уж и важная птица он, раз из штаба погнали на передовую. То, что он тут наплел – херня. Никаких карт, никаких приказов в письменном виде не предоставил. Все на словах. Сдается мне, они там и сами толком не знают, что надо делать. Стратеги, в рот их мама целовала! Привыкли на чужом горбу в рай въезжать. Сделаем, как они говорят, – ляжем все до единого.
– Так что делать-то, командир?
– Что делать? Атаковать. Но не со всей дури, а с умом. Гусев дело говорит. Этот штабной ничего никому докладывать не станет, а хоть и доложит, чует мое сердце, спустят это на тормозах, плевать им на нас. Мы не люди, мы – штрафники. Сами слышали.
Взводные закивали.
– Ладно, теперь по существу. Второй и третий взводы пойдут по этой стороне улицы Маркса под прикрытием домов. Я схему минзагов себе заранее скопировал, так что будем живы – не помрем. Ты, Гусев, со своими заходишь через шахту опóзерам в тыл. Твоя задача – навести там шороху. Наша задача – дойти до кинотеатра. Если получится, займем с ходу, если нет, соединяемся с Гусевым, закрепляемся на подступах и ждем подхода основных сил. Всем понятно?
– Так точно, – нестройным хором ответили штрафники.
– Разойтись по позициям. Быть постоянно на связи, ждать сигнал к началу атаки, – приказал Никулишин.
