Глава 13
Сразу поехать в номер не удалось – Сара Коул потребовала еще выпить и поволокла Лукаша к барной стойке. Левой рукой она тащила Лукаша, а правой расталкивала народ. «Просто преобразилась баба, – подумал Лукаш, – никаких тебе «джентльменов» и «попрошу вас»… Толчок в бок, резкое движение локтем, да пошел ты, пидор – просто не женщина, а торпеда. Что воздух «Мазафаки» с, в общем-то, приличными людьми делает…»
– Водки! – крикнула Сара, забравшись на табурет и спихнув с соседнего сиденья Махмудку.
Тот начал возражать, что-то вякнул по поводу женщины и про необходимость знать женщинам свое место.
– Миша, меня обижают, – сказала Сара Лукашу.
– Слышь, Махмудка, – Лукаш обнял беднягу за плечи и наклонился к его уху. – А у тебя в Эмиратах знают, что ты пьешь водку?
– А ты станешь доносить? – вскинулся Махмудка и попытался отстраниться от Лукаша. – Ты станешь доносчиком?
И тихо добавил что-то по-арабски, явно рассчитывая на то, что Лукаш арабского не знает. Но в этих пределах Лукаш арабский язык как раз знал. В принципе, он мог сейчас беднягу Махмудку резать прямо на барной стойке. По его, Махмудкиным, понятиям о справедливости и нравственности. Но глаза у журналиста из Эмиратов были мутными, а зрачки плавали свободно и независимо друг от друга. Он явно не до конца понимал, что делает и что говорит.
Лукаш оглянулся, разыскивая кого-то из соплеменников Махмудки, но тех, как на грех, поблизости не было.
– Убери свою американскую шлюху, – потребовал Махмудка и попытался стащить Сару Коул с табурета.
– Что он сказал? – спросила Сара, отпихивая руку эмиратца. – Какого черта блеет этот баран?
– Сука! – заявил Мухмудка, взял с барной стойки стакан, осушил его и внятно, по слогам повторил: – Су-ка!
Вот ведь гребаная глобализация! Арабский журналист оскорбляет пресс-секретаря Белого дома на русском языке и, что показательно, пресс-секретарь понимает. Патриотизм Лукаша был, конечно, польщен, но за своих женщин нужно вступаться всегда. Даже если женщина ведет себя, как последняя дура. Или провокатор.
Но с ней – потом. А сейчас…
«Только тихо», – приказал себе Лукаш и ударил. Еще с юности был в его арсенале специальный «дискотечный» удар. Повернувшись правым боком к противнику, следовало махнуть опущенной рукой – предплечьем и кистью руки, плечо при этом остается неподвижным. Обратная сторона ладони в этот момент как раз находится на уровне причинного места недруга, концы пальцев хлестко бьют в цель, со стороны удара не видно, просто один из беседующих парней вдруг сгибался вдвое, хватаясь за свое хозяйство, и только от доброй воли бившего зависело, не продолжить ли экзекуцию любым удобным для него способом.
Лукаш ограничился одним ударом.
Махмудка заскулил и стал сползать на пол. Встал на колени.
– Пойди, протрезвей, – наклонившись, сказал ему Лукаш. – Если покажется мало – приходи снова.
– Будь ты проклят! – простонал Махмудка.
– Обязательно, – пообещал Лукаш. – Как только, так сразу…
А обслуга в «Мазафаке» была толковая, как бы там ни было. Конфликт парни отследили, быстренько явились в количестве двух гуталиновых рож, подхватили Махмудку под руки и быстро вытащили из зала.
– Садись! – крикнула Сара, будто ничего и не произошло. – Выпьем!
– Выпьем, – вздохнул Лукаш.
В конце концов, он и сам собирался нажраться до свинского состояния. Так, чтобы его отнесли в номер на руках. То есть вначале дойти до кондиции веселья и молодецкой удали, навалять кому-нибудь, а потом уж довести свой организм до положения риз. Сценарий идеального мероприятия.
Не учел Лукаш появления прекрасной дамы. Пьяной прекрасной дамы.
– Слышишь, Лукаш! – Сара обняла Лукаша за шею и звонко поцеловала его в ухо. – А ты ведь урод!
– Это предварительная ласка? – уточнил, поморщившись от звона в ухе, Лукаш.
– Нет, серьезно! Ты знаешь, что меня сегодня по твоему поводу несколько раз допрашивали?
– Это кто же?
– Тс-с… – Сара Коул приложила палец к губам. – Это секрет!
– Ну тогда я пойду, – Лукаш допил свою очередную порцию и стал слазить с табурета. – Пойду к тем, кто от меня не таит секретов…
– Сидеть! – приказала Сара. – Пойдет он… Никуда ты не пойдешь! Без меня.
– А в сортир?
– И в сортир… Хотя… – Сара подмигнула. – Можно и в сортир. Давненько я не занималась этим в сортире… И не смотри на меня так! Да, я трахалась в мужском туалете! И что, я стала от этого плохой? Мало ли чем я занималась в университете? Ты тоже не ангел… Человека убил. Вот этими руками…
Сара схватила левую руку Лукаша и положила ее на стойку перед собой:
– Этой?
– Нет, – сказал Лукаш. – Вот этой.
Он убрал свою раненую руку и предоставил для обследования правую.
– Вот этой, значит… – Сара наклонилась и вцепилась зубами в ладонь Лукаша.
– Фу, Сара, фу, – Лукаш взял Сару левой рукой за волосы и оторвал ее голову от своей руки. – Не здесь, милая.
– Точно, не здесь… А меня спрашивали, не говорил ли ты чего-нибудь о каком-то архиве и каком-то генерале… Фэбээровцы спрашивали, а потом… потом… А вот это – секрет. Давай лучше выпьем.
– Давай.
Записи хора имени Александрова закончились, врубили цыганщину. «Очи черные» в диком американском исполнении. Только очень внимательный слушатель мог понять, что исполняется романс на русском языке.
– Пошли потанцуем! – потребовала Сара.
– Лучше выпьем, – Лукаш поманил бармена и указал на пустые стаканы перед собой и Сарой. Оставался шанс, что дама вырубится первой, и грех им было не воспользоваться.
Бармен налил.
Чокнулись, выпили. Закуска? Какая, на фиг, закуска? Наливай!
«Однако и темп мы взяли, – подумал Лукаш. – Как будто последний раз…»
Сзади завизжала женщина, зазвенело бьющееся стекло, и загремела падающая мебель: кто-то схлопотал в рожу и отправился в полет, можно даже не оглядываться.
– Караоке! – надсаживаясь, завопил местный эм-си, он же – менеджер, он же, не исключено, владелец. Или совладелец заведения. – Специальное караоке для журналистов.
– Пойдем, – Сара быстро опрокинула в рот свою порцию и спрыгнула с табурета. – Ты обязан выступить!
– Сара, – с осуждением произнес Лукаш. Он не любил этого развлечения, не находил его ни забавным, ни веселым.
– Ну я тебя очень прошу… – Сара полезла целоваться к Лукашу, но не дотянулась. – Если ты не пойдешь – я устрою стриптиз прямо здесь!
Настроена пресс-секретарь была решительно, рука потянула край платья кверху.
– Все, Сара, идем. Я выступаю, – Лукаш взял Сару за руку и пошел в угол зала, к небольшой сцене.
Иногда на ней показывали стриптиз, а иногда, вот как сейчас, устраивали караоке.
На сцене в свете прожекторов стоял пьяный в стельку Вукович, газетчик из Хорватии. Собственно, понять, что он пьян, мог только человек, хорошо знавший хорвата. Движения его были четки, аккуратны, взгляд уверенный – только бледность лица выдавала высокую степень опьянения. Вот с таким же видом он на спор разбил стекла в полицейской машине месяц назад. Разбил и спокойно подставил запястья под наручники.
– Пшел со сцены! – закричала Сара. – Сейчас выступать будет Лукаш!
Перед сценой стояло человек двадцать зрителей, большей частью представители международного журналистского корпуса. Они оглянулись на Сару, кивнули, здороваясь, и снова повернулись к сцене. А ничего такого и не происходит. То, что лицо, приближенное к президенту США, напилось в дым, подцепило русского корреспондента на предмет интимных отношений – личное дело этого самого лица и, возможно, президента.
– Я – следующий, – сказал Лукаш Саре. – Все должно быть честно.
Музыка в зале стихла. Все будто оглохли одновременно.
– Выступает Здравко Вукович! – объявил эм-си-управляющий-владелец и черт знает кто еще в массивный никелированный микрофон. – Следующий…
Барабанная дробь.
– Лукаш! – завизжала Сара. – Лукаш-Лукаш-Лукаш!!!
Лукаш поймал на себе сочувствующие взгляды и поморщился.
– Михаил Лукаш, – эм-си указал черным, с розовыми морщинками на суставах, пальцем на Лукаша.
Итак…
Караоке для журналистов в «Мазафаке» было особенным. Тут не нужно было петь и попадать в ритм, тут нужно было подняться на сцену и рассказать смешную историю. Или хотя бы какую-нибудь. Обязательное условие – про пиндосов. Про то, как пиндосы в очередной раз облажались.
Победителя выбирали зрители, и он получал приз. Причем заранее не говорили, что именно будет этим самым призом. Как-то вручили ящик бренди, а как-то – живого поросенка.
Проблема была не только в том, что Лукаш не любил этого развлечения, испытывая к нему нечто вроде болезненной брезгливости. Черт с ним, с караоке, один раз – не… не считается. Мало ли что по пьяни можно отчебучить… только вот не было у Лукаша истории, и как бы он ни был пьян, просто так позориться не хотелось. Тем более что, услышав о грядущем выступлении Лукаша, к сцене стали подтягиваться его знакомцы и приятели.
– Ты решил принять участие? – Ковач хлопнул Лукаша по плечу. – А ведь клялся…
– Убери руки от моего мужчины!.. – потребовала Сара. – Только я сегодня могу…
– Считай, один голос за тебя уже есть, – сообщил раскрасневшийся Квалья. – Я – в любом случае за тебя…
– Два голоса! – поправил Ковач.
– Три! – сказал Смит. – Но вы все равно постарайтесь…
Морель молча показал большой палец.
«Твою мать, – тоскливо подумал Лукаш. – Они же мне все это потом припомнят… Фиаско они не простят».
– По улице небольшого пиндосского городка, – начал, наклонившись к микрофону, Вукович, – шел патруль миротворцев…
Говорил хорват на английском, тут все выступали на английском – все номера писались на видео, а потом выкладывались в Сеть. Местный зритель из пиндосов наверняка особенно внимательно отсматривал эти ролики, с большим, надо полагать, удовольствием.
Так вот, все выступали на английском, но пиндос всегда оставался пиндосом, а Пиндостан – Пиндостаном. Вот и пиндосский город прозвучал как Пиндостаун. Россия внесла свой лексический вклад во все языки мира. Даже у китайцев во время разговоров среди своих между всякими там «сяо-мяо» проскакивало иногда «пиндос» и «пиндостан».
Американцы тоже уже успели хорошо усвоить, кто такой пиндос, и что ничего приятного в этом слове для них нет. Лукашу доводилось слышать, как американец американца, в пылу ругани, называл пиндосом, получал в ответ – «сам пиндос» и удар в лицо. Или сразу – удар в лицо, без разговоров.
– Вдруг из одного домика… маленького беленького домика с небольшим ухоженным газоном… вышла девочка… маленькая милая девочка лет пяти, – Вукович обхватил стойку микрофона пальцами и, будто звезда рок-н-рола шестидесятых, наклонил ее. – Миротворцы посмотрели на маленькую девочку и остановились. Это была очень миленькая девочка. Миленькая и ужасно худая…
– Надо стрелять! – заорал кто-то из глубины зала, на него зашикали.
– …В городе уже с неделю нечего было есть, – пояснил Вукович зрителям. – Какие-то идиоты обстреливали машины с продуктами, а в самом Пиндостауне никто ничего не выращивал. Кошек, правда, уже съели. «Дяденьки, – сказала маленькая девочка, – я очень хочу кушать, – сказала девочка, – я не ела уже два дня…»
Голос Вуковича сорвался, будто он собрался разрыдаться. Если честно, актер из хорвата был плохой, переигрывал Здравко, как подвыпивший актер провинциального театра.
– «Она не ела уже два дня, – сказал один патрульный миротворец другому. Бедная девочка!» – Он полез в карман, достал из него пакетик и протянул маленькой симпатичной худенькой девочке… «Спасибо, дядя», – сказала девочка, хватая угощение. – «Жуй, не стесняйся, – сказал миротворец, – и не бойся – ты не потолстеешь, в этой жвачке нет калорий». Утром, сменившись с дежурства, он позвонил свои родственникам в Сербию, чтобы рассказать об этом забавном происшествии… Его отец, у которого американская бомба оторвала ногу в свое время, очень смеялся… – Вукович поклонился.
Кто-то из зрителей захлопал. Потом сообразил, что аплодирует в одиночестве, и тоже перестал.
– Браво! – заорал эм-си в микрофон. – Высший класс!
Вукович снова поклонился и медленно слез со сцены, полностью сосредоточившись на том, чтобы удержать равновесие.
Снова загремели барабаны.
– А теперь… – эм-си сделал паузу и обвел взглядом зрителей. – Теперь на эту сцену выходит виновник сегодняшнего праздника, человек, убивший ближнего своего и которого за это даже не ругали… Если бы каждый из журналистов убил по одному пиндосу, то эта страна уже была бы в порядке… У микрофона… – Микхаи-ил Лу-у-укхаш!
Мало ему сегодня буряты с якутами наваляли. Лицо, вон почти не тронуто, а тот листок, наверное, афроурод переварил, даже не заметив. Вставить ему микрофон в это самое место, подумал со злостью Лукаш, забираясь на сцену. Врезать прямо с ходу в это милое лицо, что ли? Скинуть урода в зал, может, драка начнется?
Сара визжала и махала рукой, Квалья свистел в два пальца, парни из Российского контингента, услышав, что сейчас выступать будет русский, подтянулись поближе. Даже Петрович встал из-за стола и медленно двинулся к сцене.
Небольшие софиты светили прямо в лицо Лукашу, глаза начали слезиться, зрители перед сценой утратили четкость и превратились в дрожащее расплывчатое марево.
Лукаш тронул рукой загудевший от нечаянной ласки микрофон, пытаясь собраться с мыслями.
В принципе, можно было бы рассказать историю о том, что возле того самого памятника морским пехотинцам США обычно собирались гомосексуалисты Вашингтона. Традиция у них была такая. Давняя.
И постоянные схватки солдат миротворческого корпуса за право поднять флаг своего государства на этом памятнике, в принципе, выглядели достаточно двусмысленно.
А потом поздравить японцев с недавней победой над германцами.
Если все это толково рассказать, то скандал с дракой почти гарантирован.
С другой стороны, зачем обижать своих? Они ведь тоже участвуют в этих игрищах и довольно часто поднимают российский триколор над этим стремным местом. И сейчас, разгоряченные и пьяные, могут отреагировать слишком болезненно…
Про то, что жители Аляски потребовали от федеральных властей восстановить историческую справедливость и передать штат обратно России, Лукаш рассказывал в компании в прошлое воскресенье. А вот ведь создали аляскинские справедливцы Ассоциацию и требуют либо вернуть нечестно купленные земли русским, или доплатить их реальную стоимость на сегодняшний момент. Еще Лукаш добавил, что заодно потребовала Ассоциация возместить ущерб, который американские империалисты нанесли экологии чудного края. Тогда Лукаш чуть не спровоцировал международный скандал – еле успели перехватить немцев, метнувшихся отправлять сообщение в свое агентство. Поверили, бродяги! В то воскресенье смеялись долго и искренне.
Посмеемся и сегодня? Или ну его на фиг?
– Нечего вам делать, ребята… – сказал Лукаш, прищурившись, чтобы рассмотреть лица зрителей. – Вот только слушать всякий бред. Зачем? Вам в жизни его не хватает? В реальности?
– Нет! Не хватает! – крикнула Сара, которой, похоже, было уже совсем хорошо. Стоявший рядом Квалья осторожно поддерживал ее под локоток.
– Вы сюда бред со сцены слушать собрались или выпить? Вот давайте и выпьем… За американцев! За белых, черных, красных и желтых. За то, что живут еще в этой стране, за то, что остались американцами, не превратились в англичан, ирландцев, русских и поляков… и бьют рожи тем, кто их называет пиндосами. Всем выпивку за мой счет! – крикнул Лукаш. – За американцев!
– Ну… – протянул разочарованно Квалья. – Нет, выпить, конечно…
– Выпьем! – заорала Сара, забыв, что еще секунду назад требовала от Лукаша выступления о пиндосах. – Выпьем!
Зрители отправились к стойке бара, чтобы таки выпить. Лукаш показал разочарованному эм-си средний палец. Тот что-то пробормотал.
– Слышь ты, афроамериканец! – Лукаш положил негру руку на плечо. – Ты, мазафака, рот свой закрой, мазафака, чтобы туда еще чего-нибудь не прилетело, мазафака…
Краем глаза Лукаш заметил, что человек пять парней из обслуги двинулись к сцене, явно ожидая команды управляющего. Нормальный человек на месте Лукаша постарался бы свернуть неприятный разговор, но… С другой стороны, ребята из Российского контингента тоже не торопились уходить, правильно оценив ситуацию, и миротворцами они в этот момент не выглядели. Судя по всему, они искренне надеялись, что эм-си, он же управляющий, допустит ошибку.
Но вмешался Петрович.
– А не покурить ли нам, Михаил? – спросил Петрович, за руку стаскивая Лукаша со сцены. – Знаю, что не куришь, но начальству нужна компания… Пошли.
– Я хотел напиться, – предупредил Лукаш.
– Вот тебе стакан, хотя ты и так уже довольно далеко продвинулся в осуществлении своей мечты, – Петрович вручил Лукашу стакан и потащил его к двери.
«Калинка, калинка, калинка моя!» – врезали динамики, на сцену выпрыгнула девица в папахе и сапогах. Девица была белая, флаг в ее руках был красным – номер выглядел бы совершенно идиотским, если бы не впечатляющие формы исполнительницы.
– Пошли-пошли, агитатор! – бормотал Петрович, пока они с Лукашем шли через зал к выходу. – За американцев, видите ли, выпьем. За настоящих патриотов, понимаете ли…
– Пошли с нами! – сказал Лукаш чучелу медведя и попытался потащить беднягу с собой на улицу. – Не хочешь, скотина?
– Он подождет, – пообещал Петрович. – Он на работе.
– И хрен с ним, с этим афромедведем… – Лукаш показал дежурившим у входа неграм в цыганских костюмах средний палец левой руки, правая была занята стаканом. – Я еще вернусь!
– Вернешься-вернешься, – Петрович выпихнул Лукаша на улицу, отвел его на несколько шагов в сторону от двери. – Ну ты и набрался, парень…
– А сам-то… – хмыкнул Лукаш. – Кто посуду за столиком бил?
Лукаш отхлебнул из стакана, удивленно посмотрел на посуду, потом на Петровича. В стакане была вода.
– Значит, водичку пьем… – обиделся Лукаш. – Значит, некоторым впадлу выпить водяры за чудесное спасение Михаила Лукаша от грязной руки предателя родины? Сволочь ты, Петрович, после этого… Я тебя, кстати, сегодня уже сволочью называл?
– Наверное. Тебе нужно будет поработать над словарным запасом, сволочь уже не так чтобы в тренде… – Петрович достал из кармана сигареты, закурил. – Как-нибудь разнообразь выступление…
– Мудак… – с готовностью произнес Лукаш.
– Не-а, – покачал головой Петрович. – Не пойдет. Сволочь – это описание моего характера, без оценки интеллектуального уровня. Я очень горжусь своим интеллектуальным уровнем и альтруизмом, поэтому…
– Скотина, – предложил новый вариант Лукаш.
– Путь будет скотина, – подумав, согласился Петрович. – А сейчас закрой рот и послушай.
Лукаш молча кивнул.
Алкоголь каким-то чудом начал быстро выветриваться из его головы. Мир перестал покачиваться, дымка улетучилась. А ведь Лукаш так старался…
– Ты куда свой инфоблок дел, лишенец? – спросил Петрович.
– Не знаю… Наверное, в номере. А что?
– Как-то ты неправильно с техникой работаешь, мальчик. Я тебе еще не припомнил то, что ты свой мобильник вырубил в конце разговора с Колоухиным. Это наводит на разные мысли…
– И что?
– А то, что как-то ты себя ведешь неправильно, Миша, – тихо сказал Петрович. – Такое чувство, что тебе наплевать на…
– Наплевать, – Лукаш сплюнул на асфальт и растер плевок ногой. – Вот так. Причем – на все… И не стоит мне рассказывать, что нужно держать себя в руках, что недопустимо так себя вести… А мне – плевать! Какого черта я вообще тут делаю? И ты тут какого черта делаешь? Хотя да, с тобой понятно, ты архив Колоухина в оборот запускал. Так? Я только для этого был нужен? Только для этого? И жив я остался при налете только потому, что кто-то должен был подтвердить, что да, что украли плохие люди ноутбук с архивом…
– С тобой фэбээровец говорил? – тихо спросил Петрович.
– Этот, как его?.. – Лукаш пошевелил пальцами в воздухе. – Шейкмен? Говорил… Он про многое говорил… А ты откуда знаешь?
– Это я его просил с тобой пообщаться, – сказал Петрович.
– Про флешку? – уточнил Лукаш.
– Про все.
– И зачем?
– Просто так. Чтобы ты имел в виду. И если бы ты не похерил где-то свой инфоблок, то знал бы, что с этого дня правила игры в Вашингтоне изменились. – Петрович докурил сигарету, оглянулся в поисках мусорника, пробормотал «Какого черта, собственно?» и бросил окурок на тротуар. – Изменились правила, Миша. И если бы ты это знал, то, может…
– Что – может?
– Ничего, – Петрович закурил новую сигарету. – Президент США потребовал, чтобы миротворцев убрали из Вашингтона.
– Что? – не поверил своим ушам Лукаш. – Кто потребовал? Потребовал?
– Представь себе. Представь себе… Предупредил, что если миротворцы не исчезнут, то он объявит о своем уходе в отставку. Представляешь, что начнется, если он это сделает? Страну просто разорвет к чертовой маме… И так все держится на соплях…
– Ему что, давно не давали по ушам?
– Как тебе сказать… Сейчас ведутся консультации с переговорами, серьезные дяди наверху решают – стерпеть наглость или перестать играть в поддавки и расставить точки на всеми буквами. Но, на всякий случай, отдан приказ об отводе миротворцев в казармы, о передаче охраны периметра американцам… Официально – по требованию президента.
– А неофициально?
– Неофициально… Выяснили, что взрывы возле нашего чека – это действительно ракета с беспилотника. И, что самое неприятное, никто даже представить себе не может, откуда этот беспилотник прилетел. Из всего следует, что где-то есть центр управления, неподконтрольный ни нам, ни американскому президенту… Не исключено, что имеется где-то несколько сотен беспилотных штурмовиков, которые в любую минуту могут начать отстрел миротворческого контингента. Причем – совершенно безнаказанно. Европейцы не хотят нести потери. Наши… Наши тоже не хотят нести бессмысленные потери. А если мы продолжим работать, то… Кстати, неофициальные операции тоже велено прекратить. Под угрозой полной и немедленной дисквалификации.
– Это после гибели немецкой группы?
– И китайской. И европейской. И нашей…
– Наши тоже? Кто?
– Ты их не знаешь… Руководство восприняло все происходящее, как намек… очень прозрачный намек, и операции приказано свернуть на любом этапе. Даже на завершающем.
– Понятно… – протянул Лукаш.
– Ни хрена тебе не понятно, пацан! – в последний момент Петрович сдержался и не сорвался в крик. – Ни черта тебе не понятно. Ты – журналист, корреспондент информационного агентства. Я – руководитель местного корпункта этого агентства – и не больше. Если со мной что-то произойдет, то никто меня вытаскивать не будет, обратятся к местным властям, попросят принять меры, выслать полицейских к дому… или попросят ФБР расследовать мое похищение… или мое убийство. Вот теперь – понятно?
– Более чем…
– Если бы ты не оставил свой инфоблок в гостинице, то уже часа четыре знал бы об этом. И мог бы…
– Сбежать? Куда и как? – поинтересовался Лукаш. – На пузе через канадскую границу? Дома меня, боюсь, тоже никто не ждет… в смысле, ничего хорошего меня там не ждет… Ты разве не в курсе, почему меня из оперативников перевели в убивцы? Не в курсе, что по своему психологическому профилю я не гожусь в палачи и ликвидаторы? В бою – да, в бою я могу… а вот так, лицом к лицу, безоружного… Это ведь не ты выбрал способ устранения Колоухина? Тебе ведь указали способ… и исполнителя указали. У тебя ведь есть профессионал нужного профиля под рукой… Ведь есть же?
– Есть.
– Вот. Меня сунули… подставили, если хочешь… – Лукаш невесело усмехнулся. – Если бы меня кто-то убил после всего этого, то все было бы очень логично, и всех устроило бы… Он слишком много знал! И слишком много видел… Конечно, такого нужно убрать. Ты не поверишь… – Лукаш наклонился к Петровичу и перешел на шепот. – Меня даже генерал перед смертью предупредил, что меня после акции устранят… свои устранят, если чужие не успеют. Пулю в лоб из снайперской винтовки, например. Или прирежут при ограблении… Чик – и я на небесах!
– Нет, снайпером тебя убирать не станут, – Петрович прикурил новую сигарету от окурка. – Тебя стоит взять, вывезти, выпотрошить на тему того, что же там на самом деле произошло в Бриджтауне, и только потом уже…
– Я люблю тебя, Петрович! Ты так умеешь успокоить, всегда найдешь доброе слово, чтобы утешить… На кладбище над моей могилой, наверное, такую речугу закатишь!
– Лучше уж сволочью называй, – тихо сказал Петрович.
– Хорошо. Как скажешь, сволочь. А сейчас ты чего со мной разговор затеял? Свою душу облегчить хочешь? Типа – предупредил беднягу, что если с ним что-то случится… а с ним что-то случится, я практически уверен… ты не сможешь ничего поделать… Я тебя правильно понял?
– Ну… если что-то случится, то я, естественно, обращусь к начальству, потребую…
– В задницу ты его поцелуешь, наше начальство. Облобызаешь несколько плоских от многолетней службе нашей великой родине задниц. И получишь в ответ… А ни хрена ты не получишь в ответ. В крайнем случае – напоминание о том, что приказы нужно выполнять… Не так? Кстати, если меня грохнут – это сыграет только на пользу делу… Значит, архив и вправду существует, раз за него начали убивать. Я-то ведь теперь связан с ним накрепко… Это какой такой Лукаш? А тот, что архив приволок, а его взяли да и…
– Послушай, Лукаш… Ты никогда не задумывался над тем, почему в Америке так спокойно?
– Спокойно?!
– Да, спокойно. Да, Штаты медленно разваливаются. Да, Штаты сами себя сжирают… Но почему никто не вмешивается в это дело? Почему десятки, сотни антиамериканских организаций не бросились на умирающего, не рвут его в клочья? Где все эти террористы, непримиримые и прочие всякие бригады? Тишина… Почему?
– Не поверишь, – усмехнулся Лукаш. – Думал. И почти теми же самыми словами. Но ничего не придумал. А у тебя, как я понял, есть варианты?
– Представь себе. Знаешь, как определить, что в лесу крупный хищник вышел на охоту? Нет? Все затихает. Все прячутся – жертвы и хищники поменьше. Прячутся и ждут, когда большой зверь возьмет свое и удалится, чтобы переварить добычу. И потом уж начинается веселье… Ну, и пиршество на трупе, если зверь завалил очень уж крупную добычу и не съел всего. Вот тогда все бросаются к еще теплому трупу, но тоже не просто так, а по ранжиру… по размеру клыков. По очереди, по очереди, пока дело не дойдет до червяков, а потом и бактерий всяких…
– Полагаешь, огромный страшный зверь где-то рядом?! – вскричал Лукаш. – Где-то здесь? Где же он, мерзкий и противный, я сражусь с ним!
– А можно демонстрировать свой идиотизм чуть тише? – Петрович отбросил очередной окурок в сторону. – А то люди все приезжают и приезжают, будто никому и дела нет до происходящего…
Из остановившейся перед входом в «Мазафаку» машины вышел невысокий округлый мужчина лет пятидесяти в светло-сером костюме. Лукаш мельком глянул на него, отвернулся, потом понял, что в мужчине что-то не так, что-то неправильно в его внешнем виде.
Точно – на груди, прямо поверх костюма, висело ожерелье… или как там эта штука называется у профессионалов – украшение из здоровенных клыков. Наверное, медвежьих.
Из темноты к мужчине метнулась фигура, Лукаш напрягся, но оказалось, что ничего страшного не происходит. Оказалось, что человек, возникший из сумрака – вполне знакомый человек. Джонни.
И если это был Джонни, то счастливый обладатель ожерелья (в голове у Лукаша все время крутилось совершенно неуместное – «вампум») – это один из руководителей того самого Союза ирокезов, членом которого так хотел стать Джон Стокер.
– На два слова! – выкрикнул Джонни. – Всего – на два слова…
– Ты все уже слышал, – сказал ирокез. – У тебя еще есть уйма времени… Я подожду вас в этом клубе. Привезешь – получишь, что хочешь. И не беспокойся, плохо ей не будет…
Джонни попытался схватить индейского чиновника за рукав, но тут, откуда ни возьмись, возле них образовалась группа афроамериканцев. Индейца они, понятное дело, не тронули, он же не пиндос, а индеец, а вот Джонни… Пиндос, ясное дело. Пиндос, пристающий к порядочному человеку, да еще и постоянному клиенту почтенного заведения под названием «Мазафака».
Индеец быстро вошел в клуб, а Джонни…
В общем, первый удар Джонни прозевал. Как писал один французский писатель, удар он парировал самым неудачным способом – своим собственным телом. Но упасть Джонни не дали. Двое негров подхватили его под белы руки, а еще двое принялись по очереди наносить удары по корпусу. «После вас – нет, после вас – ну что вы – ну, хорошо, тогда я начну, или давайте лучше вместе…»
Бух.
У негров не было задачи сразу вырубить пиндоса или с ходу его покалечить. Сначала его нужно было немного поучить, а уж потом, в зависимости от степени обучаемости бедняги, либо отправить его в нокаут, либо – в реанимацию… Либо и туда, и туда одновременно-последовательно.
– Не лезь, – тихо сказал Петрович. – Их четверо…
– А мне пофиг, – заявил Лукаш. – Я пьяный.
Предупреждать оппонентов он не стал. И проявлять особую щепетильность в выборе ударов – тоже. Он даже пожалел, что пистолет остался в отеле, в сейфе на ресепшене. Но и так получилось хорошо.
Тот негр, что стоял справа, ничего понять не успел, упал как подкошенный, мордой в асфальт. Второй схлопотал в район правой почки, но не упал, а только согнулся, схватившись за бок.
Лукаш ударил еще раз, теперь уже в область шеи. Пациент захрипел и упал.
– Отпустите человека, – сказал Лукаш, сообразил, что говорит по-русски, поэтому повторил еще раз, на английском. – Иначе я за себя…
Человека его противники отпустили – Джонни упал на колени, словно из него выпустили воздух. Джонни, в общем, неплохо перенес операцию, даже лицом не ударился – уперся руками в асфальт и помотал головой.
– А сейчас мне будет очень больно, – пробормотал Лукаш, увидев, что работники «Мазафаки» решительно переступили через своих лежащих коллег. – Может…
Он хотел сказать «Может, разойдемся миром», но не успел – пришлось уклоняться от удара справа и одновременно блокировать удар слева, ногой. И снова – справа, и опять слева… быстро, черт возьми, как быстро… Удар скользнул по скуле Лукаша, пришлось отпрыгивать, чтобы выиграть время, но удары не прекратились. Блок, уход, блок… мать твою, плечо… блок, наклон… встречный удар – что-то хрустнуло в кисти… больно, но работать можно… блок… по ребрам – успел провернуться, пропуская удар мимо себя… да ну получи… мать… в ухо… в голове зазвенело… Это тебе не в спортзале рукоблудничать, тут тебя хотят покалечить… н-на, не расслабляйся, правнук далекой Африки…
Где-то в глубине души Лукаш в начале драки надеялся, что Петрович все-таки подпишется к разборке. Лукаш видел однажды, как его шеф работал против трех уличных бандитов… Надежда, похоже, не оправдывалась… И дыхание заканчивалось… Не то, чтобы совсем закончилось, но в горле начинало хрипеть, а в груди разгорался сухой шелестящий огонь…
Лукаша захватили за левую руку, крутанули. Боль от рывка соединилась с болью в потревоженной вчерашней ране и попыталась отправить Лукаша, как минимум, в нокдаун. Лукаш ударил ногой в колено противника. Снаружи, под углом. Противник вскрикнул и выпустил руку Лукаша. Нужно было добивать, но второй боец попытался разбить Лукашу лицо. Не попал. На этот раз – не попал…
«Ну не убивать же их, – мелькнуло в голове. – Они… конечно… уроды… но ведь если бы… за это… убивали… мир стоял бы пустой… или полупустой, в лучшем случае…» Лицо прикрывать все еще получалось, но два или три удара по ребрам Лукаш пропустил. И дышать стало еще сложнее…
Краем глаза Лукаш заметил, что на асфальте завозился тот негр, что упал первым. Ну вот и все… Покуражились…
Лукаш ударил от всей души, поймав оппонента на слишком широком замахе. И получил удар слева, по почке… Воздух сразу закончился, превратился в пыль, песок, опилки, забил глотку и легкие.
«Следующий удар будет последним», – подумал Лукаш… Но следующий удар пришелся не по нему. Рука того негра, что замахивался, вдруг замерла, потом выгнулась внутренней стороной локтя наружу, раздался хруст, звонкий треск, вопль боли… Напарник покалеченного успел повернуться, но остановить удар, летевший в горло, не успел – засипел, дернулся и медленно опустился на тротуар.
Все-таки Джонни на самом деле чему-то научился в своем Аннаполисе. Морская пехота США, знаете ли. А выглядел временами таким душкой и лапушкой, совершенно беззащитным… И так безвольно пропустил начало экзекуции. Но потом-таки наверстал…
– Добрый… вечер… – сказал Лукаш, опершись ладонями в колени и пытаясь восстановить дыхание. – Я… я всегда знал, что… что ты умеешь выполнять желания клиентов… Мне уже два часа не удается найти повод для драки, а тут… тут ты…
– Всегда пожалуйста, – ответил Джонни и потрогал пальцем свою нижнюю губу. – Как это выглядит снаружи?
– Крови не видно… – Лукаш потряс головой. – Ты не глянешь – у меня там за спиной был такой урод… козел безрогий… Петрович… Он все еще там?
– Я все еще тут, – прозвучало сзади.
– Я тебе спасибо хотел сказать… – Лукаш сплюнул вязкую слюну, тонкая ниточка протянулась от его губ до асфальта. – Ты такой, мать твою, заботливый… Ничего себе, все ближнему… А если бы меня убили?
– Я бы принес на могилу букет подорожников.
– Послюнил бы, приложил к могиле, и все бы прошло… Ты, Джонни, тоже хорош… Ты же вроде почти индеец, а ссоришься со своими, насколько я сумел заметить…
– Свои… – Джонни, не глядя, ударил кричащего от боли негра со сломанной рукой. – Я бы его… Нет, ну какой козел…
– Не-не-не… он не козел, козел – это вон тот, сзади, – Лукаш указал большим пальцем себе за спину. – Твой пусть будет бизоном… или койотом…
– Сейчас этот ваш койот пришлет афроподмогу, – сказал Петрович. – И вас порвут… и меня, пожалуй…
– Он сказал, что раз уж денег не хватает, то он готов взять в жены мою сестру… У него три жены есть, им разрешено многоженство… вот моя сестра ему подойдет. Ей уже четырнадцать лет, совсем взрослая… – Джонни по одному проверял суставы пальцев на своих руках, один вправил с легким хрустом. – И ему так понравилась эта идея, что он о деньгах даже слушать перестал… я обещал, что достану остальные… недостающую часть… А он говорит… сто тысяч евро и девушка. И завтра нас уже не будет в этой стране… И больше ни о чем он со мной разговаривать не станет… И не стал…
Распахнулась дверь клуба, на улицу вывалила толпа. С первого взгляда это было похоже на карнавал, но никто особо не веселился. Черные лица были серьезны. Показ масок ненависти. В русских и цыганских костюмах это выглядело особенно впечатляюще.
– И тут она ему сказала… – пробормотал Петрович, оказавшийся вдруг возле Лукаша, плечом к плечу. – Дать – дам, а замуж не пойду…
– А, пожалуй, что и убьют, – подумал вслух Лукаш. – Погуляли…
– Я обещал сестре сегодня прийти домой пораньше… – сказал Джонни. – Миша, ты случайно своего «кольта» с собой не взял? Дурак.
– А ты врал, что в бардачке у тебя есть ствол, – ответил Лукаш. – И где он?
– Так в бардачке, – сказал Джонни.
Афрорусские сместились влево, афроцыгане – вправо. Управляющий держался сзади. Ему, похоже, непосредственного участия в драках на сегодня было достаточно.
– Там в клубе – полно народу… – печально проронил Лукаш. – Там одних только наших военных человек десять…
– Эй, стоп! – прозвучало сзади.
Решительно так прозвучало, уверенно, оценил Лукаш. Человек знает себе цену, убежден, что полтора десятка разъяренных мужиков – проблема, которая легко решается. Даже в одиночку.
– А мы тут совсем затосковали, – сказал Лукаш, продолжая рассматривать работников «Мазафаки». Судя по движениям в заднем ряду, кто-то что-то прячет под одежду. Ножи? Пистолеты? Видимо, знают пришедшего.
– Привет, – радостно поздоровался Джонни, не оборачиваясь. – Я так рад тебя видеть…
– Пока только слышать, – поправил его уверенный голос. – Ты зачем вообще сюда приперся, Джонни? Ты ведь должен находиться совсем в другом месте… Тебя твое начальство накажет.
– У меня здесь были дела… – Джонни уже почти справился с дыханием, говорил ровно и спокойно, не задыхаясь.
– Видел я ваши дела, – Лукаш все еще не решался оглянуться и посмотреть – кто же это так уверенно себя держит в такой непростой ситуации. И кто же одним своим появлением смог так положительно повлиять на лучших представителей темной половины человечества.
– А это, как я понимаю, тот самый Лукаш? – сказал неизвестный спаситель. – Неплохо он, кстати, работает. Теперь я, пожалуй, поверю, что он смог справиться со стариком. Для непрофессионала остаться в живых и одним куском после такой потасовки – очень неплохой результат.
– Польщен, – пробормотал Лукаш, пытаясь все-таки сообразить, кто там сзади.
Голос – незнакомый. На сто процентов незнакомый. И Лукаша, судя по его словам, он раньше живьем не видел. Но хорошо знает Джонни и в курсе последних событий… хотя, кто сейчас в Вашингтоне не в курсе этих самым событий.
– Андре Краузе, – негромко сказал Петрович. – Сукин сын…
– Да. Совершенно точно, по всем позициям вы, господин Петров, правы. Сукин сын и Андре Краузе, – говоривший, наконец, вошел в поле зрения Лукаша. Среднего роста, сухощавый, кажется, смуглый, при таком освещении не разобрать. Черные волосы, темная рубаха, темные брюки и туфли. В полумраке такого и не разглядеть.
– А подойди-ка ты ко мне, уголек… – Краузе поманил пальцем менеджера. – Не прячься за шестерками, дай рассмотреть тебя поближе…
Шестерки расступились, расчищая дорогу своему шефу… или к своему шефу, тут все зависит от точки зрения. А шеф бледнел. Лукаш никогда раньше не видел, что негр может так стремительно обесцвечиваться. Еще немного, и его лицо просто исчезнет на фоне светло-серой стены.
– Ко мне, я сказал! – Краузе чуть повысил голос, и менеджер бросился к нему, делая мелкие шажки и не отрывая широко распахнутых глаз от лица говорившего.
– Не нужно, Андре, – попросил Джонни.
– Серьезно? – Краузе приподнял бровь и усмехнулся. – Чего не нужно? Оставлять его в живых? Или не делать его инвалидом?
– Просто отпусти его…
– Просто… Если бы это было так просто… – Краузе резко поднял руку, менеджер вздрогнул, втянул голову в плечи, но даже не попытался увернуться от удара. Губа лопнула, по подбородку побежала струйка крови. – Я же тебе говорил, чтобы ты не заигрался, уголек… А ты…
– Они… – менеджер облизал губы, размазал кровь. – Они напали на парней…
– Я видел, кто и как напал, – процедил Краузе и снова ударил. Не сильно, внешней стороной ладони, но бровь своему собеседнику рассек.
У него был перстень на пальце, массивный такой, с угловатой печаткой – самое то, чтобы слегка… или не слегка подпортить внешность противнику. Лукаш не любил обладателей подобных украшений. Вот сейчас даже мазафаковский ублюдок ему казался куда симпатичнее, чем спаситель. Такой странный выверт головного мозга и мировосприятия.
Шериф, когда звонил, сказал, что этот самый Краузе скользкий и неприятный тип. Это он еще мягко сказал. Лукаш искренне полагал, что, встретив таких вот уверенных ребят, нужно либо сразу уходить, не оглядываясь, либо просто мочить на месте, так, чтобы мир стал чище. Вот сейчас он не просто так издевается над менеджером, он провоцирует его на действие. На поступок. Его или его бригаду.
Менеджер должен понимать, что его авторитет сейчас стремительно рушится вниз, на дно самой глубокой пропасти, что вот-вот наступит момент, когда лучше будет подохнуть, чем дальше жить после такого унижения. А его братья сейчас чувствуют, что это не одного из них опускают и парафинят, что это всех их унижают. А в большой компании мозгов всегда меньше, чем у любого ее члена, взятого в отдельности.
– Краузе, прекрати… – не совсем уверенно предложил Джонни. – Все уже закончилось.
– Да? Все? Скажи, уголек, все уже закончилось? Ты больше не будешь обижать белых людей?
Менеджер что-то пробормотал, еле заметно шевеля окровавленными распухшими губами.
– Не слышу! – Краузе взял негра за ухо и сильно сдавил. – Не слышу!
– Все… – прохрипел негр. – Я… Мы…
– Как будто это зависит от тебя, – процедил Краузе, проворачивая зажатое между пальцев ухо. – Тебе прикажут – и ты снова…
– Краузе, ты в курсе, что фэбээровцы следят сейчас за этим местом? – спросил Лукаш. – Куча оперативников и даже пара снайперов…
– Они уехали, приятель. Минут сорок назад поступил приказ валить отсюда. Сейчас у них слишком много работы, чтобы пьянки иностранных журналистов охранять… да еще в таком местечке… Так что нет тут агентов и снайперов. Есть только эта компания, – Краузе отпустил ухо менеджера и небрежно указал на его работников. – Есть вы… и я. Очень простой расклад, если вдуматься…
Напрасно это он, про расклад. В таких пределах даже эти мальчики арифметику знают. Четверо белых и полтора десятка черных. Очень разозленных черных. У придурка что, бронежилет? Или пулемет? Даже если у него ствол при себе, то он просто не успеет всех положить. Его порвут. И всех остальных порвут. Потом из «Мазафаки» выйдут участники гулянки по поводу счастливого спасения Лукаша и обнаружат, что Миша дал им еще один повод для выпивки. Сейчас, потом через девять дней, потом через сорок…
– А я, пожалуй, пойду, – неожиданно объявил Петрович. – Пошли, Лукаш, там нас ждут. Водка опять-таки нагревается…
– Не стоит, – широко улыбнулся Краузе. – Они не пропустят… Хотя… Ладно. Я готов считать инцидент исчерпанным, если уголек с компанией снимут с двери своего заведения табличку. Во-он ту табличку…
Краузе указал пальцем, негры, хоть и прекрасно знали, куда именно указывает белый, оглянулись. Немая сцена.
Врал Краузе, когда говорил, что находится здесь в единственном числе. Кроме него где-то здесь были еще трое. Минимум, если судить по трем красным точкам лазерных целеуказателей, скользившим по медной доске на двери. Про собак и пиндосов.
– Я считаю до пяти, если вы успеваете, то мы просто расходимся, не держа зла друг на друга. Если нет…
Краузе успел досчитать до четырех, когда доска, вырванная вместе с гвоздями, упала на асфальт перед ним.
– Молодцы, – одобрил Краузе. – И мы понимаем, что, в случае чего, я сюда вернусь… Или пришлю кого-нибудь… Все понимают? Все? Не слышу!
Все, прорычали работники «Мазафаки».
– А сейчас пойдем и выпьем, – сказал Краузе.
И они пошли и выпили.
Сара, да и все остальные, временного отсутствия Лукаша не заметили – вечеринка продолжалась, на сцене работали уже две девицы, изображая страстную любовь между Америкой и Россией, причем Америке здорово доставалось от девки в папахе и сапогах, а теперь еще и с плеткой.
– Я тоже хочу так! – закричала Сара.
– Не понял, – Лукаш отобрал у нее стакан, выпил. – Ты хочешь, чтобы тебя лупили, или чтобы ты…
– По очереди, – подумав, заявила Сара. – Это будет так исторически верно. Так складываются отношения между Россией и Америкой…
– Пиндостаном, – поправил ее Вукович.
– Пошел ты, – Сара влепила хорвату пощечину, но тот не обиделся, а пошел к сцене, чудом удерживая равновесие.
– Миша, на пару слов, – сказал кто-то за спиной у Лукаша.
– Джонни? – Лукаш обернулся и похлопал американца по плечу. – Если ты собрался благодарить, то пошел ты в… в общем, сам придумай, куда тебе с этой благодарностью идти…
– Тебе нужно уходить, Миша, – тихо, еле слышно в грохоте зала, сказал Джонни.
– Это еще зачем? – спросил Лукаш, отпихнув в сторону Сару, которая снова полезла целоваться. – Тут так весело…
– Весело… Как знаешь, только ты имей в виду, Лукаш, я тебя не выдал…
– Это когда?
– Я ведь не потерял сознание тогда, в доме. Я не потерял, только притворился. И подполз к двери… Я слышал ваш разговор с генералом и знаю, кто ты такой…
– И мне за это тебя облобызать?
– Нет… Ты только знай, что я тебя не выдал… Они не знают, на что ты способен… Они уверены, что ты – слабак… Имей это в виду! Я ничего не мог для тебя сделать… Ничего, извини… – глаза Джонни блестели, словно он собирался заплакать.
– Хорошо, – кивнул Лукаш. – Сестре – привет! Завтра поболтаем, хорошо?
Ну, слышал Джонни все. И что? Теперь он знает, что Лукаш не просто трепач и оболтус, что этот его долбаный имидж – только маска, прикрытие, а на самом деле… Ерунда. Сам ты, идиот пьяный, ерунда! Сам ты… Если Джонни только ляпнет кому-то… Нет, он молодец, конечно, что не стал ничего требовать у Лукаша до последнего момента. Даже когда о необходимости найти кучу денег говорил – все равно не стал шантажировать. Сказал об этом только тогда, когда деньги уже не нужны, когда зажравшийся возрожденный ирокез потребовал себе сестру Джонни в жены… Надо бы Петровича предупредить…
Лукаш оглянулся по сторонам – Петрович куда-то исчез. И Джонни тоже. Зато индейский вождь гордо восседал между двух абсолютно пьяных девиц. Даже пиджак не расстегнул, несмотря на жару в помещении. Потягивал выпивку, держа стакан в правой руке и похлопывал левой рукой девиц по разным упругостям их тел.
– Лукаш, – Краузе протиснулся к стойке, бесцеремонно отпихнув кого-то из японцев в сторону. – Я хотел спросить…
– Я с расистами не разговариваю, – сказал Лукаш. – Расизм – это нетолерантно…
– Зато эффективно. Но я не об этом…
– И закончим разговор… Хотя… – Лукаш опрокинул в себя еще порцию. – Нет, у нас есть тема… Ты же стволы старые покупаешь… ну, в перерыве между тем, как негров гнобишь… Так?
– Так.
– У меня есть на продажу несколько «кольтов», которые Питон Комбат, ствол три дюйма… ну такие же, как ты купил у шерифа в Бриджтауне… – Лукаш обнял Сару за талию, скорее, для того, чтобы поддерживать равновесие, а не проявить свои чувства. – Нужно?
– Слишком много нельзя сразу продавать – цены упадут, – ответил Краузе. – Но, в принципе, почему бы и нет? Когда?
– На днях… Дашь визитку?
– Держи, – Краузе протянул карточку, Лукаш, не глядя, спрятал ее в карман джинсов.
– А ты на самом деле из компании по рискованному менеджменту? – спросил Лукаш.
– Что-то вроде этого…
– Их сейчас в Штатах будет много… – сказала Сара Коул на ухо Лукашу, громко сказала, пришлось немного ее отодвинуть. – Очень много… Вместо миротворцев… Каждое государство наймет себе такую… частную армию для выполнения задач… своих задач так, чтобы не рисковать своими людьми…
– Ты выбалтываешь государственную тайну! – предупредил Сару Лукаш. – А если я проболтаюсь?
– Не страшно, – успокоил его Краузе. – Завтра с утра это все и так увидят. Некоторые уже сегодня заметили…
– Вот! – Сара подняла палец. – Вот именно… Так что…
– Мы можем отойти на пару слов? – тихо спросил Краузе, когда Сара стала требовать у бармена еще глоток.
– А я не хочу, – ответил Лукаш.
Петрович исчез совсем. Нету Петровича. И вьетнамского сумасшедшего миллионера тоже нет… Все плывет перед глазами, еще немного, и нужно будет прекращать заливать в себя водку. Нужно будет уходить в отель… с Сарой или без нее… без нее даже лучше… И драка толком не получилась… Черт…
Лукаш еще раз обвел взглядом зал.
О, вождь встал из-за стола и медленно, не теряя достоинства, отправился в сторону сортира.
– Пойду-ка я припудрю носик, – сказал Лукаш.
Сара ничего не ответила, она была слишком увлечена разговором с Квальей.
– И пожалуйста. – Лукаш слез с табурета и пошел к туалету.
Вождь стоял перед писсуаром, упершись рукой в стену, как раз возле портрета Сталина – оформитель «Мазафаки» был все-таки сумасшедшим. Он украсил стены туалета портретами русских руководителей, от Петра Первого до нынешнего.
– Хао! – провозгласил Лукаш, взмахнув правой рукой. – Маниту в помощь, краснокожий!
Ирокез покосился на Лукаша и ничего не ответил.
– Что, ирокез, и даже сказать нечего белому человеку?
Индеец снова промолчал. Чувствовал он себя явно не лучшим образом, мочевой пузырь все еще не опорожнился, а тут какая-то пьяная сволочь прицепилась.
– А ведь ты еще за Ункаса не ответил, – Лукаш шмыгнул носом. – Замочили последнего из могикан, гуроны проклятые… Думаешь, все тебе так просто с рук сойдет? Отольются вам делаварские слезки…
Моча у ирокеза, наконец, закончилась, он вздохнул облегченно и застегнул молнию на брюках.
– Слышь, вождь, – сказал Лукаш, на этот раз по-английски. – Ты товарища Сталина забрызгал… Вытри!
Вождь замер.
– Я тебе серьезно говорю, вытри. Не по чину вождю ирокезов брызгать на вождя мирового пролетариата. Это я тебе как краснокожий краснокожему говорю…
– Что вы ко мне прицепились? – возмущенным голосом спросил индеец. – Я требую немедленно прекратить…
– А я сейчас прекращу… – пообещал Лукаш. – Я вот сейчас ка-ак прекращу…
Не клеится разговор, Лукаш все время съезжает на русский, а индеец… Да какой он, к черту, индеец? Вон, нос пимпочкой, конопушки – англосакс, как ни крути. Кожа бледная и волосы рыжеватые… Среди индейцев были рыжие? Вот ведь сволочь, и тут – обман! Ладно бы сами индейцы чудили, так ведь всякая-разная сволочь себе позволяет… бизнес устроил, девочку четырнадцатилетнюю в жены брать собрался?
Индеец попытался проскочить мимо Лукаша и зацепился. Печенью о кулак левой руки зацепился. Крепко так получилось, точно. Захрипел индеец, согнулся…
– Будут проблемы, – сказал от двери Краузе. – Он ведь в суд подаст…
– Зато как мне сейчас хорошо, – ответил Лукаш и снова ударил. – С другой стороны, мог же он сам на меня напасть? Ненавидит он с детства бледнолицых, решил мой скайп… пардон, скальп стырить… А у меня скальп почти неношеный, я им очень дорожу…
Вождь опустился на колени.
– Где же твоя гордость, гурон? – спросил Лукаш. – Значит, такие бабки за индейскую национальность берешь, а сам на коленях по сортирам ползаешь? Ты не в моем вкусе, бродяга!
Лукаш пнул индейца в задницу, тот упал и проехал на животе по полу к двери. К ногам Краузе.
– Прикинь, вымогал у Джонни сестру несовершеннолетнюю себе в жены…
– Да… – Краузе покачал головой неодобрительно. – Нехорошо это… Джонни обижать, все равно что у ребенка игрушку отбирать…
Кричать индеец даже не пытался, да и как крикнешь, если Лукаш ударил ногой и, кажется, сломал ему ребро. Тут бы вздохнуть толком, куда уж кричать.
– Не хочешь принять участие? – спросил Лукаш. – Я угощаю.
– Я бы с удовольствием, но бесплатно я не работаю… – Краузе усмехнулся и развел руками, почти виновато. – Принципы, знаешь ли…
Лукаш сунул руку в карман, достал деньги:
– Полтинника хватит? Евро.
– У меня слишком большая такса, извини, – снова усмехнулся Краузе. – А тебе хватит уже развлекаться. Там Сара тебя хватилась, вышла на улицу.
– Повезло тебе, индеец, – сказал Лукаш, прицелился и плюнул вождю на спину. – Меня ждет пьяная женщина.
Лукаш замахнулся ногой, но бить не стал, переступил через поверженного ирокеза и вышел в зал.
– Где Сара? – спросил он Ковача, который как раз шел в туалет.
– А черт ее знает, – ответил Ковач. – Была где-то здесь, потом врезала Квалье по физиономии… Что-то она сегодня в ударе, если ты меня понимаешь… Вышла, наверное…
– Ну тогда я тоже пошел. Ты там аккуратно, там индейцы…
Лукаш помахал рукой толпе, Петровича снова не обнаружил и вышел из клуба.
– Сара! – приставив руки рупором ко рту, заорал Лукаш. – Ты где, любовь моя?
Прямо перед ним остановилась машина. И снова черная, и снова зловещая, правда, Лукаш ее заметил, еще когда собирался с неграми драться. Стояла машина метрах в двадцати от входа в клуб. А теперь вот – подъехала. Неспроста?
– Покатаемся, – тихо сказал подошедший сзади Краузе, открывая заднюю дверцу.
– Это еще почему? Мне мама говорила, чтобы я с незнакомыми в машину не садился…
– И тем не менее, – Краузе мягко взял Лукаша за локоть. – В тебя сейчас целятся…
– Что? – удивился Лукаш и посмотрел себе на грудь.
Точно. Целятся.
– А почему только двое? – спросил Лукаш, попытавшись стряхнуть лазерные точки с футболки.
– Трое, только один целится тебе в лоб.
– О! – Лукаш пощупал свой лоб в поисках точки, не нащупал и тяжело вздохнул. – Вот так прямо на улице и убьете?
– Мы сделаем все возможное, чтобы этого избежать, – сказал Краузе. – Просто садись в машину.
– Ладно, поехали, – вздохнул Лукаш и сел в машину. – Но потом сам с Сарой будешь разбираться.
