Глава 12
На улице все еще было жарко. Правда, теперь жар, для разнообразия, шел не сверху, от солнца, а снизу, нагретые за день камни и асфальт щедро возвращали полученные калории.
До «Мазафаки» от Вашингтон-паласа недалеко. Всего несколько кварталов. Чайна-таун, как мог, зализал раны после вчерашнего, но запах гари все еще не исчез, а людей на улице было мало. Да и машин немного. У жителей Вашингтона начинает вырабатываться привычка возвращаться домой засветло. Правильная, между прочим, привычка. Своевременная.
На перекрестке Лукаш и Смит остановились, пропуская медленно едущую патрульную машину.
– За рулем – белый, вы заметили? – спросил Смит. – И рядом с ним – тоже. Первый раз вижу подобное в этих местах…
– Я так понимаю, что после погрома чернокожим официальным лицам в районе Чайна-тауна делать особо и нечего. Если, конечно, они не собираются спровоцировать новые беспорядки. В полиции Вашингтона найдется достаточное количество белых и цветных, чтобы не беспокоить азиатов по пустякам, я надеюсь… А вот, кстати, и наши немецкие друзья. – Лукаш свистнул и помахал рукой немцам, шедшим по противоположной стороне улицы.
Те помахали в ответ.
– Погибли их земляки, между прочим, а нашей Сладкой Парочке на это наплевать, – вполголоса, будто боясь, что немцы его услышат, проговорил Лукаш. – Куда катится мир…
– А вчера погиб русский сержант, – так же тихо ответил Смит. – И вы теперь не можете выпить от горя?
«Сука, – подумал Лукаш. – Все-таки не случайно именно англичане придумали бокс, это в их характере. Врезать ближнему своему от всей души, без подготовки, хлестко, под вздох. На, Лукаш, получи-распишись…»
– Не обижайтесь, Миша, – Смит тронул Лукаша за локоть. – Я не со зла. Все мы люди, у каждого из нас есть недостатки и слабости. Кто-то из ваших писателей сказал, что мозг спасает себя от безумия тем, что вначале мы не верим, а потом – не помним. От себя добавлю – просто не принимайте близко к сердцу то, что вас напрямую не касается и то, чего вы не в силах изменить.
– Я учту, – сказал Лукаш.
Главной фишкой «Мазафаки» был нетолерантный расизм, возведенный в степень идиотизма. И фишка эта начиналась уже на подходе к заведению. Каждый раз – новое воплощение.
Сегодня возле входа «Мазафаки» на тротуаре сидели трое белых, одетых в набедренные повязки из мешковины. Лукаш на мгновение замешкался, вспоминая, как называются те штуки, которые были надеты на шеи белых. Почему-то всплыло в голове «ярмо», потом правильное – «колодки». Две доски с прорезанными отверстиями для головы и рук. На ногах кандалы с цепями, все по-взрослому, как на плантациях. За спинами скованных мужчин прогуливался здоровенный негр, одетый в сюртук на голое тело, панталоны и цилиндр. В руках у негра была плетка – шикарное изделие о девяти хвостах, не те штучки, что продают в секс-шопах, а настоящее чудовище, в умелых руках способное убить человека за два-три удара.
– Твою мать, – пробормотал Смит, – хотел бы я взглянуть в глаза хозяину этого клуба…
– И что? Вы бы ему не подали руки? – спросил Лукаш. – Мимо этой инсталляции…
– Перформанса, – поправил Смит.
– Что? Да, перформанса, я всегда путаю эти термины. Так вот, мимо этого перформанса этим вечером прошла куча народа, все из цивилизованных стран, все культурные и образованные. И что?
– О! – прозвучало громко за спиной Лукаша, потом последовало многоголосое обсуждение на японском языке.
Японская делегация из Комиссии по расследованию военных преступлений и геноцида японского народа в полном составе двинулась к рабам и надсмотрщику, расчехляя на ходу фотоаппараты.
Негр, заметив зрителей, осклабился в улыбке и взмахнул плеткой.
Засверкали вспышки, японцы радостно перекрикивались, выбирая наиболее выгодные ракурсы. Потом один из них отошел на дорогу, а остальные разместились вокруг надсмотрщика и рабов.
Улыбка! Фото на память.
Японец с фотоаппаратом оглянулся, заметил Лукаша и бросился к нему.
– Сфотографируйте нас, пожаруйста! – попросил японец по-русски и протянул Лукашу аппарат. – Пожаруйста!
Не дожидаясь ответа, японец бросился к своим коллегам и замер с краю группы.
– Твою мать, – сказал Лукаш.
– Можете разбить фотоаппарат о стену, – тихо посоветовал Смит. – Или о голову кого-нибудь из них. Проявите принципиальность. Вам же не нравится происходящее.
– Смит, напомните мне, как по-английски будет – пошел ты в жопу, – Лукаш нажал на кнопку фотоаппарата. Потом еще раз и бросил камеру владельцу. Тот подхватил ее и поклонился.
Один из рабов что-то сказал, негр ударил его ногой по ребрам. Не очень сильно и так, чтобы зрители не заметили. Белый зашипел от боли, дернулся, пытаясь встать, но двое других повисли на его цепи, удержали на тротуаре.
– Сколько им платят, интересно? – сам у себя спросил Джон Смит.
– А вы бы за какую сумму согласились?
– Сейчас – только за очень большую, – серьезно ответил британец. – За очень-очень большую. Но нельзя быть уверенным в собственном будущем настолько, чтобы говорить о своей неподкупности и несгибаемости. И цены, в таком случае, лучше знать наперед…
«Честный такой старик, – с уважением подумал Лукаш. – Или прикидывается. Хотя… Он прав, наверное. На сто пятьдесят процентов – прав. Прижмет – согласишься не только в идиотском перформансе участвовать, а и в чем похуже…» Лукаш и сам зарабатывает на жизнь не искусством оригами и даже не проституцией. Какие уж тут брезгливость и чистоплюйство? Борьба за существование в натуральную величину.
Японцы вошли в клуб, Лукаш двинулся следом, но Смит тронул его за локоть:
– Это не вас там зовут?
Лукаш оглянулся.
Черный зловещего вида «Форд» стоял у противоположного тротуара. Водитель призывно махал рукой.
– Меня. Даже в такой тяжелый момент Федеральное бюро расследований продолжает нести нелегкую службу.
А фамилию фэбээровца Лукаш не запомнил. Тоже мне, профессионал! Подумал тогда, что имя наверняка фальшивое, помянул бессмертного Фокса Малдера и решил, что судьба их больше не сведет.
Оказывается, свела.
Кстати, а ведь в черненьком «Форде» мог сидеть не утренний специальный агент ФБР, а какой-нибудь киллер. А Лукаш настолько расслабился, что даже не обратил внимания на машину. Полбутылки водки, расстройство чувств и длительное нервное напряжение. Либо Лукаш возьмет себя в руки, либо в руки его получат патологоанатомы. В лучшем случае. Руки, они ведь разные бывают…
– Следите за мной? – спросил Лукаш, подойдя к машине, за рулем которой сидел спецагент Кто-то-Там. – Нарушаете Соглашение о статусе…
– Очень нужно!.. – пренебрежительно протянул агент. – Вы же сами изволили меня пригласить на вечеринку именно сюда.
– И точно! Вы еще отказались, донельзя меня огорчив. А теперь что – передумали?
Агент улыбку на лице удержал уверенно и четко.
– Не сядете ко мне в машину? – предложил фэбээровец.
– Арест? Только в присутствии российского консула. Похищение – только с применением оружия. И я буду кричать, предупреждаю.
– Просто поговорить пять минут. Водку без вас всю не выпьют, не беспокойтесь.
Лукаш оглянулся на «Мазафаку». На фоне рабов сейчас фотографировалась группа журналистов: арабы, Южная Америка, Европа. И никаких возмущенных лиц, только протяжное «чи-и-и-з!». И вспышки фотоаппаратов.
– Ладно, – сказал Лукаш, отчего это российскому журналисту и не поболтать с представителем федерального агентства у того в машине. Может, чего интересного узнает…
– А не боитесь, что вас заподозрят в сотрудничестве со мной? – осведомился Лукаш, плюхнувшись на переднее сиденье. – Типа, я шпион, вас завербовал…
– Не боюсь, – усмехнулся агент. – Я здесь по приказу начальства, так что…
– К тому же и разговор пишется, – подхватил Лукаш. – Але! Але-але-але! Приветствую своих неизвестных слушателей. В эфире – Михаил Лукаш, Российская Федерация, желтая майка лидера, одна лошадиная сила! А камера у вас где? Куда улыбаться?
– Можете улыбаться мне, – разрешил американец. – Прямо в лицо, не стесняйтесь. Меня не стошнит.
– И пожалуйста, – кивнул Лукаш. – Не очень и хотелось.
Они помолчали с минуту. Агент дал Лукашу возможность настроиться на серьезный разговор. Мимо машины по противоположной стороне прошел Ковач. Этот у рабов фотографироваться не стал.
– Я заметил, вы не в восторге от инсталляции? – фэбээровец невесело усмехнулся.
– Перформанса, – сказал Лукаш. – Джон Смит утверждал, что это – перформанс.
– Но вы все равно не в восторге от зрелища?
– А почему я должен им восторгаться? Чтобы насладиться унижением Пиндостана в целом и каждого пиндоса в частности, достаточно пройтись по улицам или даже просто включить телевизор. Или выйти в Сеть. Не находите?
– Или посмотреть в зеркало, – добавил фэбээровец. – Но ко всему привыкаешь. А вы все наслаждаетесь и наслаждаетесь?
– Дурак, что ли? – искренне обиделся Лукаш, спохватился и выдавил на лицо улыбку.
Расслабился ты, Михаил, расслабился. Мужичок тебя одной фразой зацепил и чуть не раскачал. Это на тебя так перформанс подействовал, не иначе.
– Я – не дурак, – спокойно сказал агент. – И вы – тоже не дурак. Тогда почему бы нам не поговорить, как умному человеку с умным человеком?
– Я не против, – Лукаш еле удержался, чтобы не скрестить руки на груди.
Не нужно было ему пить в номере. Полбутылки без закуски да на голодный желудок. Хорошо бы он смотрелся в закрытой позе. Как в учебнике по прикладной психологии – человек не хочет искренности и готовится к конфликту. А Миша Лукаш не таков. Он милый… глуповатый, но симпатичный. Хотят с ним поговорить, как с умным человеком – пусть говорят. Каждый имеет право на заблуждение.
– Снова будете меня про генерала спрашивать? – спросил Лукаш.
– Снова, – кивнул агент. – Кстати, меня зовут Сэм Шейкмен. Вы, похоже, мое имя не запомнили, а то бы уже использовали его. Вы ко всем знакомым обращаетесь по имени, а ко мне…
– Ну, мы еще, наверное, не знакомы как следует. И да, я его забыл. Глянул на вашей визитке и напрочь выбросил из головы. Зачем оно мне?
– А я вот стараюсь ничего не забывать. Вашу просьбу о регистрации оружия помню и даже выполнил. – Шейкмен достал из кармана карточку, протянул ее Лукашу. – Фотографию взял из вашего досье, ту же, что на вашей пресс-карте. Не возражаете?
– Нет, спасибо, – Лукаш посмотрел на карточку. – И «кольт», и винтовка… Я просто потрясен! И даже номера указаны… А как же отстрел стволов для архива? Если я вдруг надумаю кого-нибудь убить…
– Снова убить, – поправил агент. – Ничего страшного. Нынешнее положение вещей в стране позволяет совершать действия, недавно просто немыслимые. Например, дать разрешение иностранцу на владение оружием и скрытое его ношение. Но чего только не сделаешь для хорошего человека.
– Для, казалось бы, хорошего человека, – поправил агента Лукаш.
– Вы опять собираетесь стрелять в людей?
– Нет, но в принципе… И еще я прикидываю – сколько вам предложить европейских денег за нечаянную услугу? Вы ведь можете брать деньги у посторонних иностранцев?
– Боюсь, вы не сможете сейчас предложить ту сумму, ради которой я соглашусь уволиться из Бюро. А разрешение вам оформили по указанию заместителя директора, так что, если вы надумаете нести взятку, то это к нему. А я бы вам не то, что оружия, я бы вам… Я бы вас просто выслал из страны, – улыбка исчезла с лица Шейкмена.
– Я лично вам не нравлюсь, или это просто великодержавный шовинизм? – разговор велся на русском, Лукашу было наплевать, насколько специальный агент Сэм Шейкмен владеет языком потенциального врага, чтобы с ходу перевести «великодержавный шовинизм». Если разговор тематически позволит, то можно будет воткнуть во фразу «куражащийся юродивый» или «витийствующий пиит», пусть переводит, болезный. Из страны он, видите ли, собрался выгонять гражданина России!
– Мне не нравится то, что происходит в Америке, – серьезно сказал Шейкмен. – А к вам я отношусь… не лично к вам, а ко всем… э-э доброжелателям, как к насекомым, ползающим по открытой ране. С брезгливостью и отвращением.
– Зато честно, – после паузы сказал Лукаш. – Вы глубоко переживающий унижение своей родины патриот, но честно выполняете свой долг, готовы работать даже с насекомыми, если прикажет эта ваша родина… Как трогательно! Можно я об этом напишу?..
Лукаш, конечно, балбес и повеса, но человек вредный, способный обидеться и наговорить гадостей. Это все знают, можете у кого угодно спросить.
На улице темнело, зажглись фонари. Надсмотрщик расстегнул замки на колодках и увел освобожденных рабов в клуб через боковую дверь, хотя гости все шли и шли в «Мазафаку».
– Очень популярное место, – сказал Лукаш, чтобы нарушить молчание.
– Очень, – согласился Шейкмен.
– Какого хрена его вообще до сих пор не прикрыли? Мне бывает противно, а местным жителям… Это не является антиамериканской деятельностью? Каждый второй журналист, приехав в Штаты, считает своим долгом создать материал о «Мазафаке». Тут вам и пример загнивания страны, скатывание ее к гражданской войне, слабость духа белого населения… Нет, серьезно.
– Конечно, серьезно. Вот это, – Шейкмен указал пальцем на вход в клуб. – Это еще ерунда! В Вашингтоне есть немало моментов, куда страшнее и противнее, чем этот. Вы только что японцев фотографировали из Комиссии. Они требуют возмещения ущерба за бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, за то, что американцев японского происхождения в сорок первом отправили в лагеря, за изнасилованных американскими военными и моряками японских девушек в районе американских баз на Японских островах… Предоставлен список из нескольких тысяч жертв насилия, между прочим…
– Я в курсе. Немцы вон тоже вам за Гамбург и Дрезден с Любеком выставили счет. Есть возможность – почему и не урвать шерсти клок?..
– Ну да, – сказал фэбээровец, – ну да… Японцев и немцев понять можно, а вот наши, те, которые у нас здесь выступают и орут, что да, нужно покаяться, нужно прийти с повинной, оплатить, вернуть, извиниться… Перед японцами за атомные бомбы и геноцид, перед немцами – за бомбежки городов, причем не англичане должны все это производить, а мы, будто только мы все это делали. Перед индейцами – за захват их территорий и создание резерваций, перед афроамериканцами – за вывоз их предков из Африки, за эксплуатацию, рабство и сегрегацию… Негры и индейцы, понятное дело, и сами не прочь на этом заработать, но почему белые… тупые уроды хотят унизиться и приползти на коленях? Почему? Вы слышали, что негры, лидеры афроамериканской общины, сегодня вместо извинений по поводу погрома принесли список своих требований. Среди них – создание на территории США собственного афроамериканского государства. В качестве вариантов – Калифорния и Флорида. А еще они хотят компенсацию за нанесенный азиатами ущерб собственности афроамериканцев в Сан-Франциско. Амнистию для всех заключенных с черным цветом кожи. Государственную пенсию всем афроамериканцам в США, как представителям угнетаемой расы… за все годы существования Штатов.
Руки агента сжались на рулевом колесе так, что побелели костяшки пальцев.
– И знаете что? Их не выкинули на улицу, не затолкали эту петицию в глотку до самого ануса. Конгрессмены и сенаторы – не черные, а вполне светлокожие, подписали бумажку в поддержку требований… законных требований. Даже предложили, для начала, выделить территории для создания собственного штата афроамериканцев. Слышите? Для начала…
– А давайте, я не буду плакать с вами за компанию? – предложил Лукаш. – Это – ваши внутренние дела. Это вы сами довели свою страну до такого состояния, никто вам не помогал. Это вы в прошлом году проглотили осуждение и казнь второго секретаря посольства США в Сомали. Он, кажется, к женщине местной прикоснулся, нарушил тамошние законы… Почему вы не вмешались? Почему не отправили туда своих военных? Ноту протеста вы отправили, а не морских пехотинцев. И что вы теперь хотите?.. И не для того, чтобы поплакаться мне, вы устроили тут на меня засаду… Давайте, говорите или спрашивайте, и я пойду. Мне сегодня очень хочется напиться.
Тишина.
Шейкмен молча комкал и запихивал свою обиду себе в глотку. До самого ануса. Потому что Лукаш прав. Потому что не хрен жаловаться, особенно иностранцу. Особенно русскому. Отец рассказывал Лукашу, как подобная история проходила в бывшем Союзе. И как себя американцы вели… и как наши собственные демократы помогали втоптать родную страну поглубже в грязь…
– Ладно… – хрипло выдохнул Шейкмен. – Извините. Собственно – по делу. Вы можете подробно рассказать о том, как все происходило в Бриджтауне и здесь, в Вашингтоне. Как можно подробнее, с деталями.
– Могу, но… Собственно, я все уже рассказывал. Не понимаю, зачем еще раз повторяться?
– Дело вот в чем… Архив Колоухина… Вы, наверное, не в курсе, что разговоры о нем в Вашингтоне пошли еще до того, как вы поехали брать это самое интервью… – лицо Шейкмена было в тени, но, похоже, он усмехнулся. – Ходили слухи, что бывший русский генерал успел за время своего здесь пребывания накопить очень большой объем информации по разным вопросам… Будто бы он на самом деле перебежал к нам от русских только для того, чтобы заграбастать тут материалы, накопленные специальной агентурной сетью. Еще со времен Советского Союза. Вроде бы еще по распоряжению Берии, чтобы не дать конкурентам в советской верхушке захватить эту информацию, было создано несколько точек хранения, секретных и все такое…
– Чушь, – уверенно возразил Лукаш.
– Чушь, – не стал спорить Шейкмен. – Более того, Колоухин числился погибшим. Не по официальным данным, по ним он проходил как пропавший без вести. Колоухин числился среди погибших по нашим секретным отчетам. Я не знаю, чем именно он занимался для нас, но в один прекрасный день и он, и еще несколько десятков человек погибли в авиационной катастрофе. Военный самолет во время посадки при плохой погоде… Все, что у Колоухина было дома, у вдовы, было изъято. И не было там ничего такого… особого. Но вот пару-тройку месяцев назад пополз слушок, что существует такой архив, что спрятал его генерал, а кто-то вроде бы знает, где он его спрятал. Месяц назад внезапно в автомобильной катастрофе погибла его вдова. А слухи все не утихали. И чего только нет в этом архиве… Информация о летающих тарелках, о нацистских базах в Антарктиде, о сети нашей агентуры по всему миру…
– Как в кино…
– Как в кино… Мы тоже так подумали…
«Мы» – это у него забавно прозвучало. «Мы» – это кто-то, но явно не ФБР. Или не все ФБР. На кого работаем, Сэм Шейкмен? И какого дьявола ты прицепился к простому русскому парню со своими проблемами и своими откровениями?
– А потом вдруг появляетесь вы, – сказал Шейкмен. – Веселый и забавный чудак, герой анекдотов и слухов. И оказывается, что вы находите генерала и даже – такое странное происшествие – его убиваете. Защищаясь, случайно, схлопотав при этом пулю…
– У меня такое чувство, что вы даже разочарованы тем, что выжил я, а не генерал Колоухин.
– Честно – да, разочарован. Информация о том, что он жив, поступила бы к нам, и дальше было бы уже делом техники его найти и задержать.
– И выбить из него правду об архиве… – в тон агенту произнес Лукаш.
– Да, выбить. А то все выглядит глупо и нелепо. Мы знаем, где находится генерал. Можем даже сходить в морг и покопаться в его мозгах. Мы знаем, что у него был ноутбук и что ноутбук попал в Вашингтон…
– Извините, тут я чувствую немного и свою вину… – вздохнул Лукаш. – Но, с другой стороны, если бы на меня не напали и не отобрали у меня ноутбук, я бы честно отвез его своему шефу, Петровичу… Вы ведь знаете Петровича?
– Знаю.
– А он бы передал все в Российское посольство. Петрович – он такой, законопослушный.
– И очень информированный человек. Я с ним сегодня успел переговорить – он сказал, что сведения о генерале получил от военного атташе Украины, тот уже уехал домой, так что узнать у него, откуда информация, не получается… Я созвонился с ним, он подтвердил, что да, что это он слил информацию, но ее источник предпочел не называть.
– А ехать в Украину вы не можете, а если даже вы каким-то чудом получите украинскую визу и приедете, то ничего вам там не светит. А то еще арестуют за шпионаж…
– Примерно это он мне по телефону и сказал.
– Но если архив есть, то он в Америке, это вас должно радовать.
– Еще как. Должно. Радовать, – печально произнес Шейкмен. – Но если до вашей поездки в Бриджтаун вся история с архивом выглядела, как попытка заработать немного денег группой толковых парней…
– Простите, это как?
– До тех пор, пока шли только слухи, попытка продать архив или его часть была обречена… Кот в мешке, не факт, что архив вообще существует, а если существует, то мало ли что там есть… Поэтому денег на этом особых заработать было бы невозможно. Ну, это как попытка продать «Мону Лизу», пока она еще висит в Лувре. А вот если бы ее оттуда кто-то украл, то предложение о продаже сразу приобрело бы вес. И покупатель не был бы особо придирчив, и светить картину в случае покупки не стал бы… Под это дело, при талантливом художнике в команде, можно было продать штук десять «Мон Лиз» да еще и оригинал себе оставить… – Шейкмен закурил, огонек сигареты осветил его лицо, печальное и усталое. – Вот так и с архивом… Вашими руками кто-то ввел материалы архива в обращение. Теперь, после того как вы со стрельбой его заполучили и так эффектно, простите, проср…, сотни организаций, не считая одиночек-любителей, будут искать этот архив. Искать-искать-искать… А кто-то будет им торговать, полностью или по частям.
– И бог им в помощь, вам-то что?
Шейкмен не ответил. Молча докурил сигарету, выбросил окурок в окно.
– Э-эй, я еще здесь! – Лукаш помахал рукой. – Я все еще здесь, хотя должен быть там. Там светло, шумно, весело… Там вообще должны пить за мое здоровье. Кстати, вон за мной идут…
Квалья быстрым шагом перешел дорогу от «Мазафаки» к машине, постучал костяшками пальцев по крыше.
– Все в порядке, Квалья! – крикнул Лукаш. – Мы уже заканчиваем разговор, и я сейчас…
– Я тогда вот тут постою, – сказал Квалья. – На тротуаре. И мы вместе пойдем…
– Вот видите – за мной пришли, – Лукаш указал на итальянца пальцем. – А вы молчите, как школьница на первом свидании. Я могу идти?
– Когда вы убили генерала, – тихо сказал Шейкмен, – вам не показалось, что он собирался уходить из дому? По одежде, по его поведению?
– Ну вам же Джонни… Джон Стокер наверняка об этом рассказал. И о том, что генерал был одет для прогулки, и о том, что в кабинете у него стояли сумки с вещами. Да и ноутбук был упакован…
– Говорил, да… – Шейкмен пощелкал пальцами. – Но тогда мне непонятно… Совсем непонятно…
– Что именно? – помимо воли Лукаш напрягся.
– Если бы у вас был архив с секретными и очень ценными материалами… и вам пришлось бы быстро уходить… бежать… вы бы понесли эти материалы на винте ноутбука? Через блокпосты, на глазах у своих помощников… Понесли бы на ноутбуке?
– Нет, – честно ответил Лукаш.
– Вот именно, – удовлетворенно протянул фэбээровец. – Скорее всего, ничего ценного на винте компа вы бы не оставили… Умеючи, конечно, вся удаленная информация восстанавливается, но это столько мороки… Значит, какой выход?
– Внешний накопитель, – сказал Лукаш. – Или флешка, в зависимости от объема информации. Но терабайтного накопителя вполне хватило бы. С запасом.
– Точно, – кивнул агент и снова закурил сигарету. – Тогда вопрос – где бы вы держали эти самые флешку или накопитель? В сумку положили бы? Меня еще отец учил, что деньги, документы и ценности никогда во время переездов нельзя прятать в ручной клади. Только на себе. Ведь так?
– Наверное… – пожал плечами Лукаш, надеясь, что голос у него звучит естественно и без лишнего напряжения. Во всяком случае, вот так, с ходу, уловить в голосе неискренность агенту будет непросто. А вот при анализе записи… тут есть варианты. Не очень хорошие варианты. Совсем неприятные. И пожаловаться некому, мать его за ногу, как говаривал дед Лукаша. – Он еще мог в доме спрятать. На книжной полке, например… Чтобы перед уходом просто взять и сунуть в карман…
– Может, и так… Вполне может быть. Нападавшие на вас тело генерала обыскивали?
– Не видел… Я здорово приложился раной об асфальт, так что мне было не до того… Тело они рассматривали. Точно, один из них крикнул, что это генерал. А вот обыскивал ли…
– Вы хорошо запеленали тело. Крепко так…
– Это Джонни настоял, чтобы не завонялось…
– Нападавшие разрезали упаковку только со стороны головы, чтобы посмотреть на лицо. Остальную упаковку снимали уже наши люди… В карманах были документы, в том числе несколько паспортов, и деньги, довольно крупная сумма. Но никакой флешки там не было…
– Лукаш! – позвал Квалья и постучал себя пальцем по наручным часам. – Нас ждут.
– Нас ждут, – сказал Лукаш. – Мне очень жаль, что вы не нашли флешку…
– Мы нашли ваши отпечатки пальцев на теле генерала, ваш биологический материал…
– Естественно, у нас такая замечательная драка получилась. Там еще и моя кровь должна быть. А на мне – его. Я, к сожалению, уже принимал душ, но одежда осталась нетронутой. Я могу ее предоставить, если…
– Одежду – не нужно. Да и непонятно мне, куда бы вы могли деть флешку, если все-таки ее забрали… В доме генерала – сунули в карман.
– Не брал я никакой флешки… и накопителя не брал. Даже в глаза не видел…
– Предположим, что брали. Обыскали тело, нашли гаджет…
– Значит, копеечную фигню я бы взял, а деньги… У него там, кстати, много денег было?
– Десять тысяч евро.
– Сколько? Десять тысяч? Да я бы забрал их, не задумываясь… наверное. Никто о них не знал, кроме покойника. Забрал бы, точно.
– Может быть, но если все-таки вы взяли флешку, то куда могли ее деть? В карман сунуть? Самое естественное – в карман. Но в одежде у вас ее не было, это точно… – Шейкмен снова щелкнул пальцами.
– Это вы откуда взяли?
– А это мы вас обыскали, пока вы были без сознания в госпитале.
– Значит, человека в беспомощном состоянии обыскивать! – возмутился Лукаш почти по-настоящему.
– Да. А потом – машину и Стокера. И палату. А Стокера прогнали через полиграф, не вступил ли он с вами в сговор или не вздумал играть свою партию… И ни-че-го…
– Мне вот недавно шериф Бриджтауна звонил… – начал Лукаш.
– Знаю, – отмахнулся Шейкмен. – Дом сгорел, а шериф привезет оружие менять на медикаменты… И он вам не сказал, что его допрашивали очень подробно и, опять-таки, с применением детектора лжи. Так что, он и сам ничего не находил, и от вас на хранение не принимал… Куда вы могли деть архив, Лукаш?
– Проглотил.
– Интересная версия.
– Это вы бросьте, это я шучу…
– Это понятно, что шутите. А терабайтный накопитель вы проглотить не могли, при всем старании. Так что – нет. Может, вы и вправду ничего не брали?..
– Пошел я, наверное, – сказал Лукаш. – Мне нужно напиться и подраться, пока эту контору кто-нибудь не взорвал или не расстрелял.
– Не беспокойтесь, мы ее охраняем…
– Серьезно?
– Конечно. Полагаете, кто-нибудь позволил бы просто так твориться такому почти возле самого здания ФБР? Да и вообще – просто твориться? Если бы мы не имели с этого прибыли… во всех смыслах этого слова, то клуб был бы закрыт еще до открытия.
– Что-то вы разоткровенничались со мной, – покачал головой Лукаш. – А если я растреплю… со ссылкой на вас?
– Вперед! Мало ли на нас сейчас клевещут? А на самом деле – мы поддерживаем и охраняем свободу и демократию. Иностранных журналистов – тоже. Сейчас на крышах с десяток снайперов и полсотни оперативников вокруг. Охраняют веселье наших гостей. Так что…
– Так что если кто-то и начнет по мне стрелять, то это кто-то из ваших…
– И только если получит прямой и недвусмысленный приказ. Можете смело напиваться. Приятного аппетита! Или как там у вас желают?
– Идите вы знаете куда? – сказал Лукаш и вышел из машины.
– И вам того же! – крикнул ему вдогонку фэбээровец и захлопнул дверцу.
– Вот и поговорили, – пробормотал Лукаш.
Машина уехала, Лукаш перешел дорогу и подошел к итальянцу.
– Я уж думал – все, – засмеялся Квалья. – Арестовали тебя.
– Вы бы выпили не за мое счастливое избавление и первый труп моего изготовления, а за то, чтобы меня побыстрее отпустили, делов-то…
– Но выпьем мы за твой второй день рождения, – провозгласил Квалья. – Пойдем, нехорошо заставлять людей столько ждать.
Перед дверью Лукаш остановился, провел рукой по медной табличке с надписью о пиндосах.
– Представляешь, сегодня эти придурки повесили дополнительную бумажку, – Квалья сдавленно хихикнул. – «Узкоглазым вход тоже запрещен». Нет, ты представляешь?
– Представляю, – кивнул Лукаш. Он действительно очень живо представил себе, как счастливые японцы, сфотографировавшись на фоне белых рабов, подходят к двери и натыкаются на объявление. Они бы возле него стали фотографироваться? Или потребовали бы дополнительной компенсации от Соединенных Штатов? – И куда же делось объявление? Хозяин проникся чувством вины и отменил несправедливость?
– Да. Именно так. Сразу после того, как к «Мазафаке» подошли парни из российского контингента. Десять человек, из них трое азиатов, то ли буряты, то ли вообще якуты… Получилось очень смешно. Я застал уже последний раунд, местную охрану аккуратно уложили вдоль стены, а выбежавший не вовремя менеджер доедал сорванное объявление, – Квалья засмеялся и открыл дверь. – Входи, мой русский друг.
Что русский, то русский. Что друг… Это вряд ли. И заведение иностранцы напрасно считают таким уж русским. Наши сюда приходят поржать и поиздеваться над тупыми америкосами всех цветов и оттенков.
В вестибюле, напротив входной двери, как положено, стоял медведь с подносом. В смысле – чучело медведя. И уже от него начинало попахивать подделкой. Медведь был местный, гризли. И морда у него была поуже, не то, что у нашего мишки. И цвет другой.
Справа кто-то завопил. И забренчала гитара. И засуетился бубен. И женский визг, который должен был обозначать цыганский темперамент. Должен был обозначать. А наряженные в цыганские костюмы негры должны были обозначать цыган.
– К нам приехаль, к нам приехаль, Миша Лукаш до-ро-гой! Мишьенька, мильенький, випейте-випейте…
Из толпы цыганского веселья выкатился менеджер заведения с заплывшим глазом, распухшей нижней губой и тарелкой в руках. На тарелке стояла рюмка водки и лежал кусок черного хлеба с черной же икрой. Лукаш вздохнул и взял рюмку в правую руку, а бутерброд – в левую.
– Пейдодна-пейдодна-пейдодна-пейдодна! – заголосили афроцыганки, а что тут пить? Лукаш опрокинул рюмку в рот, посмотрел на хлеб с икрой, совсем уж собрался заявить, что после первой русские не закусывают, но потом решил, что все равно тупые не поймут, и в два укуса прикончил бутерброд.
Афроцыганки пустились в пляс, из-под цветастых почти настоящих платьев замелькали кеды и кроссовки, и Лукаш прошел мимо них в зал.
В зале поначалу было темно, потом вспыхнул свет, затрещали хлопушки, полетели змейки серпантина, и посыпалось конфетти.
– Поздравляем! – заорали люди и бросились к Лукашу, как к родному.
– Идиоты, – сказал Лукаш.
Ему пожимали руку, хлопали по плечу, даже целовали в щеки.
– Речь! Речь! – выкрикнул кто-то, Лукаш решил, что это от него требуют выступления, но оказалось, что декламировать собрался Квалья.
Бла-бла-бла, провозгласил Квалья, бла-бла-бла… на Сицилии… бла-бла-бла… второй день рождения… бла-бла-бла… Лукаш обвел взглядом присутствующих. Изрядно поднадоевшие физиономии коллег по журналистскому цеху, девочки из Красного Креста, японская делегация, продолжающая фотосессию, снова девочки, только теперь из торговых представительств, просто так девочки, не пойми откуда, пара-тройка дипломатов – небольшого ранга, но любителей выпить на халяву, Петрович, который в общем митинге не участвовал, а сидел за столиком в углу в компании с каким-то азиатом, то ли китайцем, то ли японцем, кто их разберет. Может, даже с якутом.
– Мы все рады за тебя и желаем тебе счастья и процветания! И долгих лет жизни, – закончил свою речь Квалья.
Все закричали и захлопали в ладоши.
– А теперь – сюрприз! – крикнул Квалья.
Свет снова погас, и официанты внесли в зал торт. Здоровенный такой торт, с десятком бенгальских свечей на нем. Официанты, естественно, были чернокожими, и в темноте казалось, что над воротниками белых атласных косовороток голов нет. Когда безголовые поднесли торт поближе, Лукаш понял, что сделали его в виде карты Соединенных Штатов Америки. Без Аляски, естественно, и Гавайев. В сочетании с бенгальскими огнями все это выглядело так, будто Штаты горят. Будто с десяток ядерных взрывов расцвели над Соединенными Штатами.
Лукашу в руку сунули нож. Кто-то принес стопку тарелок, торт поставили на стол.
– Давай, Лукаш, – сказал Квалья. – Режь! Надели каждого кусочком Штатов!
«Сука, – подумал Лукаш устало. – И здесь без провокации не можем… Как же вы мне все надоели. Снимают небось, сумрак зала для современной техники не помеха. А завтра… Или даже сегодня в Сети и на их каналах появится сюжет, в котором русский дикарь ножом полосует территорию несчастных Штатов Америки. Делим великую державу, рвем на клочки…
Гости ждали, бенгальские огни отражались в глазах людей и объективах видеотехники.
Лукаш один за другим выдернул бенгальские огни из торта и бросил их в стоявший неподалеку стакан, будто букет огненных цветов поставил в вазу. Наклонился к торту, принюхался.
– А он не прокис? – спросил Лукаш, выпрямившись, у Квальи. – А то нажремся и гадить будем дальше, чем видим.
– Не может быть! – замотал головой итальянец, и отблески бенгальских огней заскользили по его лысине. – Я сказал, чтобы…
– А ты не говори, ты понюхай, – посоветовал Лукаш. – Или прокис, или это какая-то неизвестная мне специя.
Квалья недоверчиво посмотрел на Лукаша, потом на торт.
– Ну если они что-то сделали не так… – пробормотал Квалья и наклонился к торту.
– С праздником! – воскликнул Лукаш и, положив ладонь на бритый затылок Квальи, припечатал итальянца лицом к торту. – От всей души!
Квалья дернулся, Лукаш убрал руку.
– У нас такой обычай! – крикнул Лукаш. – Для лучшего друга!
Квалья медленно выпрямился. Сейчас он здорово напоминал клоуна, попавшего под сильный ливень. Крем покрывал почти все его лицо, под глазом висела прилипшая мармеладинка. Взбитые сливки на бровях и ресницах. И очень искренняя обида в глазах. Почти ненависть.
Физиономия Квальи отпечаталась на центральных штатах, больше всего досталось Колорадо, Оклахоме, Миссури и Айове. На месте Небраски и Колорадо был глубокий провал.
– Дай, дай, я тебя оближу! – завопила какая-то женщина, Квалья обернулся на крик, Лукаш хлопнул его по плечу и двинулся в сторону Петровича.
Рассказать ему о беседе с фэбээровцем – и напиться. О рассуждениях смышленого Шейкмена можно покуда промолчать. До завтра как минимум.
Сколько человеку для счастья нужно?
Люди вокруг смеялись, лезли к Лукашу со стаканами, пришлось взять и себе стакан, чтобы чокаться. А потом на полпути к столику Петровича сменить стакан, потому что нельзя чокаться и не пить. И еще раз пришлось сменить стакан. И еще раз. А потом Лукаша нагнал облизанный Квалья и пришлось выпить с ним отдельно за прекрасного парня Квалью и его волшебную родину. И за то, чтобы все сволочи подохли, а мы, славные ребята…
– Тебя Сара искала, – сказал успокоившийся Квалья.
– Это которая Сара? – спросил Лукаш.
– Это которая Коул. Насколько я нащупал – она явилась без белья под платьем и с очень серьезными намерениями. Я тебе завидую.
– А я…
– А от тебя уже ничего не зависит, – засмеялся Квалья. – И отымеет тебя сегодня по всем правилам Белого дома…
– Тоже мне, Камасутра! – сказал Лукаш.
И оказалось, что он уже сидит за столиком возле Петровича.
– Знакомься, – сказал Петрович. – Это – господин Ха.
– Лукаш, – сказал Лукаш и пожал протянутую руку.
– Господин Ха – миллионер из Вьетнама, что само по себе уже забавно, – Петрович сделал неопределенный жест рукой и случайно зацепил стакан, стоявший на краю стола. Стакан упал и разбился.
«Да он же в дымину пьяный, – подумал Лукаш, заглянув в глаза своему шефу. – И когда успел?»
– А еще господин Ха – сумасшедший, – громко прошептал Петрович, подняв указательный палец.
Взревела музыка, хор Советской армии имени Александрова исполнял «Полюшко-поле».
– Вы сумасшедший? – спросил Лукаш у вьетнамца громко, чтобы прорваться сквозь песню. – Здорово! Где это вас так угораздило?
Господин Ха слабо улыбнулся. Похоже, Петрович и его успел напоить как следует.
– Он уже почти месяц слоняется по Вашингтону, пытаясь получить разрешение на прогулку по Миссисипи.
– Можно и по Миссури, – сказал господин Ха. – Но по Миссисипи – лучше. Снизу вверх. На катере.
– Он сошел с ума, – сказал Лукаш Петровичу.
– А я тебе о чем, – Петрович покрутил пальцем у виска.
– Сейчас придется плыть на бронекатере. – сказал Лукаш господину Ха. – Иначе никак… Иначе угробят. Сейчас там такое творится…
– Так он и хочет на бронекатере, – Петрович достал из-под стола бутылку водки, разлил по стаканам. – Он бронекатер привез на пароходе. Клянется, что на таком по его родному Меконгу рассекали американские оккупанты. А теперь пришла его очередь. Только ему все равно не разрешат. Ни американцы, ни международники…
– Разрешат, – безмятежно улыбнулся вьетнамец. – Не сегодня так завтра. Это моя давняя мечта. Еще с детства. После того как я посмотрел тот фильм. Почему им можно было, а мне – нельзя?
– Действительно, – сказал Лукаш. – Тогда – понятно. Если мечта… Тогда обязательно получится. Только вооружить катер – и в путь!.. И вообще, если долго сидеть на берегу реки, то по ней поплывут бронекатера.
Они чокнулись и выпили.
– У меня есть связи в Белом доме, – Лукаш повертел в руке пустой стакан. – Личные связи. Я постараюсь помочь…
– Вон твои связи идут, – шепотом предупредил Петрович. – Бежать поздно. Остается только не опозорить свою страну.
Лукаш не успел обернуться, кто-то силой развернул его голову и поцеловал. Поцелуй длился вечность или чуть-чуть меньше. Помада имела вкус клубники, а дыхание благоухало водкой и табаком.
– Я его забираю у вас, – объявила Сара Коул Петровичу, оторвавшись наконец от Лукаша.
– Надеюсь, не навсегда?
– Как получится, как получится, джентльмены, – Сара взяла Лукаша под руку и потащила к стойке бара. – А ты никуда от меня не денешься, Майкл. Ты мне должен.
– Я никуда и не бегу, – обреченно вздохнул Лукаш. – Мне Квалья сказал, что ты без белья. Он тебя ощупал.
– Конечно, ощупал, – кивнула Сара. – А куда бы он делся? И пока мы в сознании – о деле. Завтра шеф не сможет тебя принять.
– Какая трагедия…
– Но я включила тебя в список приглашенных на субботу в Кемп-Дэвид, куда президент отправится со всей семьей отдохнуть. Ты никогда не был в Кемп-Дэвиде?
– Я никогда не был на Мальдивах, вот это – трагедия… А в Кемп-Дэвиде… Тоже мне – курорт! А ты там будешь?
– Конечно!
– С тобой я поеду, – Лукаш обнял Сару Коул и чмокнул ее в щеку. – С тобой – куда угодно. Хоть на Мальдивы. Ты водку пьешь?
– Да.
– Тогда мы напьемся и поедем ко мне… – Лукаш наклонился к уху Сары. – Ты не эксгибиционистка? У меня там, кажется, установлены жучки и камеры… Представляешь? Прямо в кондиционере. Ты не будешь стесняться?
– Я не буду стесняться, – пообещала Сара. – Поехали прямо сейчас.