Глава 11
В гостиничном ресторане народу почти не было. Официант, заметив появление Лукаша, метнулся к нему, демонстрируя счастливую улыбку и желание всячески услужить.
– Миша, сюда! – помахал рукой Джон Смит. – Поболтаем…
Лукаш замешкался.
Он спустился в обеденный зал только потому, что в номере сидеть не было никакой возможности. Телевизор смотреть – противно, спать – не хотелось.
«Боишься снова попасть на свой собственный расстрел, – напомнил себе Лукаш с усмешкой – и сам себе ответил: – Да, боюсь. Не хочу. Что в этом предосудительного? Ничего предосудительного, имей в виду.
Рано или поздно ты с ума сойдешь, – в который раз предупредил себя Лукаш. Просто шизанешься. А поскольку ты имеешь, что выболтать в своем безумии, тебя в лечебницу отправлять не будут, тебя сразу грохнут. Или какой-нибудь полезной микстуркой выжгут тебе остатки мозга и очень гуманно передадут под опеку специалистов. Новые времена, гуманные и толерантные.
Настолько толерантные, что даже толстого английского дедушку просто так на хрен не пошлешь, не скажешь, что хочется посидеть в одиночестве, разглядывая что-нибудь на тарелке перед собой. Например, бифштекс с кровью. Безжалостно кромсать его ножом и вилкой, радуясь при этом, что есть кто-то слабее тебя и еще беззащитнее.
Скажете – шизофрения? Да, с гордостью ответим мы, шизофрения, но зато какая!»
– Ты не поехал на поле битвы? – спросил из дальнего угла зала Жак Морель. – Все умчались туда…
– Все, кроме Квальи, – поправил француза Смит. – Квалья сейчас, скорее всего, в клубе, готовит вечеринку.
Британец так и не научился произносить «Мазафака» вслух. Если нужно было помянуть злачное место, Смит произносил нейтральное «клуб», хотя его наверняка коробило то, что эту клоаку приходилось именовать так солидно. Хотя на само мероприятие наверняка придет. Несмотря на свой консерватизм.
– Этот ваш Квалья… – протянул Лукаш, усаживаясь за столик Джона Смита. – Была бы моя воля…
Он сегодня только и делает, что присаживается за чужие столики.
– И что бы вы с макаронником сделали? – оживился Морель. – Поделитесь.
– Для начала – я бы послал всех свидетелей подальше, – Лукаш пристально посмотрел на француза, и тот отвел взгляд. – А потом дал бы волю своей славянской дикой душе… Кстати, Жак, а из ваших прадедов никто вместе с Бонапартом не ходил на Москву? В смысле – ходил и вернулся.
– Нет, – сухо ответил Морель.
– Жаль, могли бы многое порассказать своим потомкам – вашим предкам, о дубине народной войны. Если бы выжили, конечно. Вы вот в курсе, что русское командование стало выплачивать денежное вознаграждение за пленных французов в восемьсот двенадцатом? И знаете почему?
Француз пожал плечами.
– А чтобы пленных французиков крестьяне доводили до русского лагеря живыми, – Лукаш спохватился и посмотрел на стоящего рядом со столиком официанта. – Есть что-нибудь натуральное, фруктовое и холодное?
– Апельсиновый сок, – вежливо улыбнулся официант.
– Значит, много сока, – Лукаш улыбнулся в ответ, давая понять, что заказ окончен.
Официант ушел.
– Вы телевизор смотрели? – спросил Смит, отодвигая тарелку в сторону.
– Вы по поводу вертолета? Или о снайпере вообще? – осведомился Лукаш.
– О снайпере вообще и о вертолете в частности, – Джон Смит оглянулся на Мореля. – Мы тут поспорили с коллегой по поводу причин и следствий…
– Да что тут спорить, – провозгласил Морель. – И так все понятно. Вначале – снайпер. Почти сорок минут работал на улице, и никто ничего ему не смог сделать.
– Полагаете, его должен был засечь патрульный и сбить с крыши дома метким выстрелом из табельного пистолета? – поинтересовался Лукаш. – Вот так – бах!
Лукаш прицелился в стену указательным пальцем.
– Нет. Конечно, не патрульный. Но ведь снайпера не смогли даже блокировать или хотя бы локализовать. Снайпер перемещался по городу легко и непринужденно. И стрелял-стрелял-стрелял… – Морель пошевелил пальцами в воздухе. – И убивал-убивал-убивал…
– Это что – первый раз такое в Америке? – осведомился желчно Смит. – Это, если хотите знать, нечто вроде национального вида спорта в Соединенных Штатах. Снайпер на колокольне. Я так навскидку и не припомню другую страну, где бы такое происходило еще. Разве что в Румынии, но там…
– Румыния! – усмехнулся Морель.
– Да, Румыния, – Джон Смит серьезно посмотрел на Лукаша, игнорируя иронию француза. – Когда там рушилась диктатура Чаушеску, десятки снайперов из тамошней госбезопасности вели огонь по народу, вышедшему на улице, завязались нешуточные бои… Потом, правда, оказалось, что сотрудники госбезопасности в этот момент в ужасе прятались по подвалам, а перестрелку на крышах, как с одной стороны, так и с другой, вели борцы за свободу…
– Вот! – провозгласил Морель. – Вот в этом – весь британец. Он будет спорить, приводя аргументы в пользу оппонента, не обращая внимания на нелогичность своего поведения, а потом все равно останется при своем мнении. Я ведь и говорю, что в той же Румынии было достаточно одного-двух выстрелов в нужное время и в нужном направлении, чтобы начались паника и психоз. Кто-то из «МИ-6» или ЦРУ пальнул разок, и началась вакханалия, в которой более-менее разобрались только через несколько лет. А Чаушеску с женой расстреляли, кучу коммунистов перевешали только за то, что они, кровавые мерзавцы, стреляли в собственный народ.
– То есть вы хотите сказать, что сегодня мы стали свидетелями провокации? – спросил Лукаш.
– Чушь! – сказал Джон Смит, доставая трубку.
– Вы можете дать другое объяснение? – поинтересовался Морель. – Некто открывает огонь по обывателям-некомбатантам. Для чего? Просто пострелять? Если бы это был сумасшедший, то он просто крепко сел бы на каком-нибудь верхнем этаже или чердаке и стрелял, пока его не снесли бы оттуда вместе с крышей. Если этот кто-то хотел просто выразить свое неодобрение происходящим в стране, то, сделав пару-тройку выстрелов, спокойно ушел бы, пока народ метался в панике. Может, даже побегал бы вместе с остальными или стал бы оказывать помощь пострадавшим… но он начинает боевые действия, что с головой выдает в нем профессионала высокого уровня. И не нужно, Джон, бубнить, вы когда-нибудь пробовали стрелять из снайперской винтовки в городе?
– Не ваше дело, что я пробовал в жизни! – сказал Джон Смит. – Я много чего пробовал…
– Господа! – голосом рефери в ринге вскричал Лукаш. – Без драки, господа!
Официант принес стакан с соком, поставил его перед Лукашем.
– Я, честно, говоря, рассчитывал на большее, – сказал Лукаш.
– Они вам еще и льда полстакана набросали, – заметил Морель.
Официант оглянулся на француза.
– Ладно-ладно, шучу! – засмеялся Морель, поднимая руки.
«Вот так мы совершаем необратимые поступки, не понимая, что творим, – меланхолически подумал Лукаш. – Ну как можно ссориться с официантом заведения, в котором ты еще планируешь питаться? Никак нельзя. С обслугой вообще нужно поддерживать хорошие отношения, иначе жизнь станет сложной и непредсказуемой…»
– Кстати, Джон, а вам починили кондиционер?
– Представьте себе – нет, – сказал Смит. – Я предложил денег, а мне сказали, что ничем не могут помочь. Разве что через неделю.
– И вы, надеюсь, не попытались поднять ставки?
– Я недостаточно глуп для этого, – вздохнул Смит. – Я лучше потерплю неделю. Им все равно захочется получить деньги, придут и починят…
– В этом есть логика, – не мог не согласиться Лукаш. – Но и в том, что говорит наш большой друг Жак Морель – тоже есть логика.
– Я вас умоляю… – лицо Смита стало печальным и чуть брезгливым. – Логику можно отыскать где угодно. Даже в…
Англичанин мельком глянул на своего оппонента и не стал продолжать – Морель с надеждой на лице ждал оскорбления, явно имея, что сказать в ответ. Смит решил не повышать градус дискуссии.
– То есть вы, Жак, считаете, что снайпер работал для того, чтобы спровоцировать… А что спровоцировать? И кого спровоцировать? Международные силы по поддержанию? Тогда почему стрелял по мирному населению?
– Туристом тоже досталось, – вставил Смит. – Немцы, пара корейцев, турок…
– И по туристам, – кивнул Лукаш. – Можно же было. Вот, вчера, например, взорвали бомбу у чека на мосту. Погиб русский солдат.
– Бомбу, говорите? – Морель поморщился. – Была еще версия про ракету с беспилотника.
– С беспилотника без опознавательных знаков, – снова брюзгливо вмешался Смит. – Сейчас где что ни взорвется – все ракета с беспилотника…
– Да, – сказал Лукаш. – Хотелось бы услышать аргументы.
Сок в стакане был свежим, натуральным и, что бы там ни врал француз, льда в нем было не слишком много. Почти норма. Вот что регулярные серьезные чаевые творят с обслуживающим персоналом.
– Аргументы? – переспросил Морель. – А что, уже была опубликована информация по поводу взрывного устройства? Обычно после взрыва официальные лица стараются озвучить причину. Взрывное устройство. Шахид-смертник. А что мы видим сейчас? Была взорвана машина. И все, заметьте. Слухи о ракете остаются только слухами. Конечно, американцы могли бы соврать, но ведь и русские тоже собирали обломки и осколки на месте происшествия. Ляпнешь вот так, не подумавши, а тебя и поймают на лжи. Сейчас американцам с русскими лучше не ссориться, не находите? И если действительно это была ракета, то вначале должны договориться руководители государств – раздувать конфликт или нет…
– В городе полно солдат со всего мира, – вздохнув и не глядя на француза, сказал Смит. – Если кто-то хотел нанести удар именно по миротворцам, то это можно было сделать в любой момент. Солдаты ведут себя в Вашингтоне свободно, особо мерами безопасности не злоупотребляют. Что, трудно перехватить одного-двух поздно вечером? Поймать на девочку, в конце концов… Гранату бросить в машину или бутылку с бензином, выстрелить из гранатомета в броневик… Миротворцы тут уже два года, и до сих пор не было ничего такого… Или почти ничего. Не будем же мы считать провокацией обстрел колонны с гуманитарным грузом.
– Не будем, – кивнул Лукаш. – А что будем?
– Снайпер открывает огонь, – сказал Морель. – И стреляет почти час, перемещаясь по городу. Для тех, кто понимает, это сообщение. Письмо, если хотите. В городе есть группа профессионалов, которые в любой момент могут начать боевые действия. Не теракты, а именно боевые действия.
Морель бросил на стол несколько купюр и встал. Отошел к стене.
– Вот смотрите, коллеги. Модель сегодняшнего происшествия.
Лукаш с интересом посмотрел на француза.
– Я мог бы крикнуть, позвать официанта, – тихо сказал Морель, – но я просто попрощаюсь с вами. Казалось бы, я не требую, чтобы парень с полотенцем примчался к этому столику, но… До встречи в «Мазафаке»!
Последнюю фразу Морель произнес громко – из двери кухни вышел официант и направился к столу.
– Если бы я хотел сделать какую-нибудь пакость этому человеку, – сказал Морель, – то мне не нужно было бегать за ним, достаточно подождать его прихода.
Официант остановился и с подозрением посмотрел на клиента.
– Смелее, дружище, – усмехнулся Морель. – Деньги – на столе. И чаевые – там же. Хорошие чаевые, имейте в виду.
Официант кашлянул неуверенно, переступил с ноги на ногу.
– Видите? – спросил Морель. – Официант обязан подойти. Он подойдет, хотя мое поведение и моя внешность ему доверия не внушают. Если бы он был вертолетом, то я бы мог выстрелить в него. Бах!
Официант подошел к столу, взял деньги, пересчитал, удивленно посмотрел на Мореля, еще раз пересчитал.
– Это вам, не пугайтесь, – сказал француз. – Это – компенсация за мое поведение. Я не хотел вас обидеть.
– Значит, кто-то специально устроил западню для вертолета? – подвел итог Лукаш, дождавшись, когда официант уйдет. – Ракетная установка ждала вертолета, люди возле нее сознательно пошли на смерть… Они же не могли успеть убежать, вертолетчики отреагировали быстро и энергично.
– Кто сказал, что возле установки были люди? Я имею в виду – живые люди? – спросил Морель. – Мы же с вами прекрасно понимаем, что выстрелить ракетой можно и дистанционно. И положить пару-тройку покойников рядом, чтобы потом, когда эксперты займутся работой, прозвучало, кто именно виновен в гибели людей. А если это будут русские? Кто-нибудь из контингента или туристов. Или журналистов. За всеми ведь не уследишь. С утра кто-то вышел из отеля, его перехватили, укололи чем-нибудь и оставили у ракеты.
– Почему сразу русские? – изобразил обиду Лукаш. – Почему не французы?
– Да хоть арабы, – отмахнулся Морель. – Важен принцип. Структура провокации. И полетел ведь к месту бойни не русский или немецкий вертолет, а свой, американский. Нашли горючее для него… И, что самое главное, эта бронированная вертушка оказалась на старте и в готовности. Вжик – и вертолет, бронированный штурмовик с полной подвеской уже порхает над Зеленой Зоной Вашингтона. Это если не обращать внимания на то, что это вообще-то столица великой державы.
Смит фыркнул.
– Мировой державы, – повторил Морель, – не колонии, а державы. Вообще-то быстрее всех должны были прибыть вертолеты миротворцев, но…
– Кстати, сегодня у меня проверяли документы в районе Семнадцатой парни из французского контингента, только, кажется, им приказали убраться с улицы. Быстро убраться, – Лукаш одним глотком допил свой сок, иллюстрируя, как быстро исчезли французы.
– Надо будет пообщаться с ребятами… – задумчиво произнес Морель. – Ладно, засиделся я что-то… Уже скоро восемь часов вечера, Квалья всех собирает на это время.
«Всех, значит, – подумал Лукаш. – А виновника торжества, значит, не предупредил? А если виновник торжества обидится и вообще не пойдет? Кто платить будет? Кстати, а кто платит? Это как-то не обсуждалось».
Все так обрадовались мероприятию, Лукаш так огорчился по самому факту, что даже не поинтересовался, а за чьи бабки, собственно. Вечеруха намечается рыл на пятьдесят, это выйдет в такую копейку, что мама не горюй.
– Джон, – Лукаш покрутил стакан в руке, остатки льда звякнули о стенку посуды. – Квалья не говорил, за чей счет…
– А ходят слухи о широте русской души, – печально покачал головой Смит. – Говорят, что русский способен продать все, лишь бы угостить своих друзей…
– Врут, – быстро сказал Лукаш. – И то – друзей. У вас вот много друзей среди этой братии?
– Ну… – протянул Смит.
– Так вот, у меня – еще меньше. И заметьте, я не спрашиваю, вхожу ли я в список ваших друзей. Я просто спрашиваю – кто за все будет платить?
– Позвоните Квалье…
– Я как позвоню этому Квалье… – пообещал Лукаш, доставая телефон. – Я ему так позвоню…
– Успокойтесь, Майкл, – Смит улыбнулся. – Мы скидываемся. Давно не было повода для пьянки. Настоящего повода для настоящей пьянки, вот все и решили, извините, воспользоваться вами…
– Ну, разве что, – пробормотал Лукаш. – А то ведь с них станется…
И печальное выражение лица. И облегчение в голосе. Не переигрывать, но продемонстрировать ясно и четко. При нынешних ценах в Зеленой Зоне на выпивку приличный кутеж обойдется в совершенно неприличные деньги. Журналист Лукаш хоть и рубаха-парень, душа и украшение любой компании, но не полный же идиот. И не зять газового олигарха.
Будем надеяться, испуг и облегчение сыграны хорошо, и у Джона Смита появится замечательный рассказ для коллег о том, как русский отказывался платить за выпивку. Образ – он такой образ, что его нужно поддерживать постоянно не покладая рук. Как говорил инструктор, пока ты работаешь на свой образ, образ работает на тебя. Перестанешь – и окажешься голый средь шумного бала.
– Я схожу в номер, надену что-нибудь приличное… – Смит положил деньги на стол.
– Что-нибудь приличное в «Мазафаку»? – Лукаш приподнял бровь в легком изумлении.
– Представьте себе, – Смит встал из-за стола. – Как бы клуб ни назывался и как бы ни выглядел, я-то остаюсь прежним. Чего и вам желаю.
Смит вышел из зала.
– Такие дела, – сказал Лукаш подошедшему официанту. – Спасибо, сок был превосходным.
– Конечно, – чуть склонил голову официант. – Для вас…
– Еще раз – благодарю, – Лукаш встал и еле сдержался, чтобы не откланяться. – Хотел спросить у вас, коренного жителя…
– Да? – официант взял деньги, оставленные Смитом, и посмотрел на Лукаша. – Чем могу помочь?
– Понимаете… – Лукаш сделал паузу, вспоминая имя официанта. Можно было, конечно, обойтись и без этого, но принципы есть принципы. Имя – ключ к общению. – Понимаете, Филипп…
Улыбка официанта стала немного искреннее.
– Мне все время казалось, что местные жители очень боятся остаться без работы…
– Все боятся остаться без работы, – рассудительно произнес Филипп. – Даже вы, я полагаю, боитесь остаться без работы…
– Да, конечно, – засмеялся Лукаш. – Конечно…
Неловкость – признак искренности. Неточно сформулировал свой вопрос – бывает. И так мило смутился… Нет, этот Лукаш – просто душка.
– Мне казалось, да и говорили мне, что люди не хотят уезжать из Вашингтона. Самым страшным наказанием было – выселить за пределы города. Так?
– Так, – не задумываясь, ответил официант. – Там… за пределами города, жителей Вашингтона не очень любят, да и не особенно ждут. Кому мы там нужны? Там кто-то будет держать рабочее место для нас? Или талоны на бесплатную еду?
– Это понятно, – кивнул Лукаш. – Это даже я понимаю… Но за последний месяц… три недели… я обратил внимание на очереди перед блокпостами. Сотни людей выезжают из Вашингтона с вещами, явно не собираясь возвращаться. И в последнюю неделю этот поток увеличился. Если бы после вчерашнего погрома – я бы понял. Но три недели назад и неделю назад – все было пристойно и благообразно. Тут есть деньги, там денег нет. Так что же произошло, Филипп? Как вам кажется?
Вот теперь официант задумался. Даже полотенце в руке скомкал. Опустил взгляд, словно ученик у доски.
– Я даже и не подумал как-то… – сказал, наконец, официант. – Действительно… У меня вот и соседи…
– Но ведь странно же…
– Странно, – согласился официант. – Я могу только о себе сказать… Я не уезжаю, потому что некуда. Люди на пустое место не уезжают сейчас. К родственникам все больше. А те, у кого родственников в провинции нет… и денег нет, чтобы устроиться на новом месте, те остаются в Вашингтоне, и да, боятся, что их выселят. Я – боюсь. Оставаться я тоже боюсь, жена вчера истерику устроила, плакала, говорила, что негры…
Официант вздрогнул, осекся и посмотрел через плечо в сторону кухни.
– Афроамериканцы, сказала жена, не успокоятся. Выдавят отсюда азиатов, потом возьмутся за белых…
– И зачем им это? – поинтересовался Лукаш. – Зачем афроамериканцам выдавливать, как вы сказали, остальных?
– Не знаю… Откуда я могу знать? Вы еще спросите, зачем снайпер сегодня стрелял и почему тюрьму штата в Вирджинии сейчас атакуют…
– А что – атакуют? – удивился Лукаш.
– Сейчас на кухне смотрели по телевизору, – официант указал рукой на дверь. – Когда я выходил в зал, как раз ворота ломали. Сейчас, наверное, уже охрану скрутили и разбегаются во все стороны. Можно телевизор в зале включить, если вам интересно.
Лукашу было интересно, но он отказался от предложения официанта и вернулся в свой номер. А вот там уже включил телевизор.
Гринсвилл Коррекшенал Сентер горел в прямом эфире. Репортаж велся с вертолета, шестигранник тюрьмы хорошо просматривался даже сквозь клубы дыма. Рядом с ограждением полыхало несколько машин, сильно дымило одно из зданий внутри. По двору бегали люди, с высоты похожие больше на насекомых. И невозможно было разобрать – это вырвавшиеся заключенные или охранники, пытающиеся предотвратить прорыв наружу.
В кадр вползло несколько тентованых военных грузовиков. Камера взяла машины крупнее. Передняя двигалась по дороге, заставленной легковушками, аккуратно сдвигая их капотом на обочину. На подножке кабины стоял солдат в каске, бронежилете и с автоматической винтовкой в руках. Американский солдат, между прочим, не какой-то там миротворец.
Солдат вдруг вскинул винтовку к плечу, ему было не очень удобно, действовать можно было только правой рукой, левой он держался за стойку двери. Вскинуть солдат винтовку успел и даже выстрелил, кажется – камера чуть-чуть замешкалась с еще большим увеличением – так что выстрел солдата увидеть не удалось, а вот попадания нескольких пуль в него можно было рассмотреть четко и во всех подробностях. Телевизионщики через минуту услужливо прогнали этот момент в замедленном темпе.
Пуля ударяет в бронежилет, непонятно, пробила или нет, солдат взмахивает правой рукой, пытаясь удержать равновесие, винтовка падает, повиснув на ремешке, идущем от правого плеча. Комментариев за кадром нет, только шум вертолетного движка. Никто никому не мешает просто смотреть на происходящее и самому делать выводы.
Вторая пуля – снова в жилет. И еще очередь на четыре пули. Первая ударяет солдата по ноге, но тот, вцепившись в стойку кабины, удерживается на подножке. Что-то кричит, видно, как его рот открывается. Следующие пули бьют по бронежилету, одна над другой. И четвертая входит под каску, в лицо. Солдат падает, кто-то из кабины пытается его удержать, но не успевает, мелькают только руки в окне.
Тело падает на дорогу. Человек не лежит – стоит на коленях, припав лицом и грудью к асфальту. Из грузовика выпрыгивает другой солдат, пытается поднять убитого, положить его на подножку грузовика, который все еще продолжает ехать.
Пули выбивают фонтанчики из асфальта вокруг убитого и живого. Все гуще и все ближе. Спасатель вскидывает винтовку и начинает стрелять длинными очередями в сторону деревьев, растущих неподалеку от дороги.
«Напрасно он это, – подумал Лукаш. – Длинными очередями на такое расстояние…»
Из следующей машины выпрыгивают четверо солдат. Двое тоже открывают огонь по деревьям, двое подхватывают тело и рывком забрасывают его в кузов грузовика.
Запрыгивают следом. Один запрыгивает, второй только пытается. Подпрыгивает, хватаясь за задний борт, рука срывается, пару секунд солдат держится на одной левой руке, к нему тянутся из кузова, пытаются схватить за ремни амуниции. Но внезапно один из солдат падает на задний борт, теперь уже его пытаются удержать… Стрелки от деревьев перенесли огонь на грузовик, пули рвут тент, попадают ли они в сидящих за брезентом – не видно, только дыры в тенте, одна возле другой. И вдоль кузова. И крест-накрест…
Грузовик ускоряется, солдат, висевший на одной руке, срывается и падает под колеса задней машины, та дергается в сторону, натыкается на легковушку, тащит ее за собой несколько метров и останавливается.
Ускорившийся было головной грузовик вдруг подпрыгивает и замирает на месте, из-под кабины вырываются огонь и дым. Водитель выпадает на асфальт, катается, пытаясь сбить огонь с одежды. Из кузова начинают выпрыгивать люди.
– Вот теперь действительно хреново, – говорит Лукаш. Он видел такие штуки раньше: колонна в узком месте попадает под обстрел, глохнет передняя машина и начинается разгром. У солдат в колонне есть два выхода – залечь за машинами и отстреливаться в ожидании подмоги или переходить в наступление, выбить атакой стрелков из укрытия.
И в том и в другом случае – будут потери. Много потерь, если организатор засады не дурак.
Солдаты начали выпрыгивать из остальных машин.
Теперь по ним стреляли не два или три автомата, огонь стал плотным, концентрированным. Как бы не пулеметы. Какие пулеметы при восстании в тюрьме? Хотя нет, официант говорил о нападении… Кто-то напал на тюрьму, используя тяжелое стрелковое оружие? Чушь, такого не бывает. Не было никогда.
Солдаты выпрыгивают из машин, падают на землю, некоторые вскакивают и отбегают, некоторые остаются лежать. Вот суетится офицер, размахивая руками. Ему нужно навести порядок, заставить бойцов действовать, а не просто прятаться от пуль. Похоже, офицер решил атаковать. До деревьев – рукой подать, метров сто. Можно броском преодолеть это расстояние, но засада организована правильно. Помимо пулеметов есть еще и снайпер. Возможно, не один. Офицер отлетает к машине, ударяется спиной о колесо и медленно сползает на дорогу. Замирает, сидя.
Нервы у видеооператора железные. Он продолжает удерживать картинку, толково работает планами. Вот офицера он показал совсем крупно, можно было бы рассмотреть выражение лица, если бы не опущенная голова. Зато рана на груди видна очень хорошо. Ярко. Ярко-красно.
Крупнокалиберная пуля разворотила бронежилет и плоть, пытавшуюся укрыться за ним. На борту грузовика и колесе широкий алый мазок.
– Сейчас солдаты побегут, – сказал Лукаш. Да и не солдаты это – национальные гвардейцы, солдаты на уик-энд. Они, может быть, даже когда-то и воевали, но это было давно, умирать не хочет никто. Чтобы остановиться под пулями, а потом пойти-поползти-побежать им навстречу – нужна привычка и очень большое желание, которых у национальных гвардейцев нет. Не с чего им образоваться…
Люди залегли за машинами, кто-то пытается отстреливаться, но делают это вяло, наверное, с закрытыми глазами, для того только, чтобы было не так страшно… только менее страшно от этого не становится. Пулеметы от деревьев бьют толково, прижимают гвардейцев к земле все плотнее и плотнее. По колесам – видно, как лопаются скаты, как проседают машины. По людям, прячущимся за машинами. Фонтанчики пыли и асфальтовой крошки. И крови.
Из пробитых бензобаков течет бензин.
Некоторые гвардейцы начинают отползать – медленно, незаметно для себя самих. Отодвинуться от лужи бензина, от места, куда только что ударила пуля, от приятеля, который внезапно вздрогнул, забился, царапая асфальт ногтями и жалобно крича… Они не собираются бежать – нет, ни в коем случае – им кажется, что они просто плотнее вжимаются в асфальт и землю. Ищут более надежное укрытие. Вот за легковушками. А там, сзади – метрах в ста, деревья. Там можно спрятаться. Можно занять оборону… Можно выжить, мать вашу. Уцелеть в этой мясорубке…
Побежали.
По одному, по два, потом – все. Или почти все, некоторым не хватило храбрости даже сбежать с поля боя… с места расстрела, если быть точным. Они остались лежать, обхватив каски руками, что-то истошно крича, будто надеются отпугнуть смерть своим криком.
Грузовиков в колонне пять. По двадцать человек в кузове – сотня. Может, чуть больше. Рота. Десятка два остались возле машин, убитые или раненые, остальные бросились к дальним деревьям.
Побежали.
Они не бросили оружия, нет, ни в коем случае. Они уверены, что не бегут, что просто меняют позицию, что вот сейчас за деревьями, в безопасности, переведут дыхание, придут в себя и после этого… Что-то же они сделают после этого. Или что-то произойдет. В кино всегда что-то происходит в последний момент. Прибывает кавалерия. Бандиты просто прекращают огонь и уходят. Бандитам ведь тоже нельзя тратить слишком много времени, они нападают и уходят. Скрываются.
Вот и нужно выжить это время. Выждать и выжить.
До деревьев всего с полсотни метров осталось. Всего полсотни метров.
И опять оказалось, что засаду организовал толковый специалист. Ударил пулемет. Не тяжелый, не крупнокалиберный, обычный. С фланга. Судя по плотно взлетающим фонтанчикам земли, пулемет работает со станка, его не дергает, пулеметчик только меняет направление огня.
Пристрелялся.
Это страшно – фланкирующий огонь на короткой дистанции. Люди падают один за другим, это, наверное, выглядело бы смешно – небольшие фигурки в камуфляже спотыкаются-спотыкаются-спотыкаются… Животики надорвешь.
В общем грохоте и не расслышишь, что начал работать еще один пулемет, и те, что бегут слева, не видят, как падают их товарищи на правом фланге, не замечают, как смерть мелкой рысью приближается справа, а когда замечают, то уже ничего нельзя сделать, можно только упасть, нелепо взмахнув руками, схватившись за разорванный живот, захлебнувшись кровью из пробитых легких…
Умирать-умирать-умирать-умирать…
Камера на вертолете мелко дрожала, словно от возбуждения. Земля за бортом качнулась, дернулась…
Мимо телевизионщиков пронеслась тень – оператор не успел навести на нее камеру, но Лукаш уже знал, что там происходит. Угадал.
Снова появились вертолеты. Замечательные вертолеты США, бронированные монстры, специально обученные жечь и убивать. Оператор попытался захватить в кадр вертолет, но потом решил, что успеет, что взрывы, вспышки, обломки деревьев и дым будут смотреться по телевизору лучше, чем просто стреляющий геликоптер.
Взрывы-взрывы-взрывы…
Разлетаются в щепы деревья и на их месте встают громадные кусты взрывов. Не исключено, что по вертолетам открыли ответный огонь… хотя вряд ли. В таком аду сохранить хладнокровие…
Лукаш бы убежал. Попытался бы убежать. И вот стрелки, устроившие засаду, тоже побежали. Попытались бежать. Если бы кто-то и стал стрелять по вертолету в ответ, то никакого толка от этого не было бы. Пули калибром пять и шесть вместе с семь шестьдесят два полетят на фиг в рикошете, а ничего крупнее у засады и не было, не ждали они вертолетов.
Наконец, оператор все-таки поймал героев дня в видоискатель. Черные, зловещие, угловатые, смертоносные… Изрыгают огонь, расстреливают все, что шевелится там, внизу, где раньше была лесопосадка.
Телевизионщики отлетели подальше от места боя, набрали высоту – им не хочется схлопотать шальную пулю. Это раньше засада могла не обращать внимания на массмедиа, а в суматохе и от обиды… Попытаться хоть кого-то захватить с собой.
Появилась цепочка «черных ястребов». Вертолеты приземляются возле расстрелянных грузовиков, из них выпрыгивают солдаты – не национальные гвардейцы, а настоящие, даже издалека видно, как ловко они двигаются. В «хоуки» начали грузить раненых и убитых, солдаты перебежками пошли к засаде… к тому месту, где еще несколько минут назад стояли деревья и были люди. Теперь там дым, пыль и огонь.
– Такие дела, – сказал Лукаш и выключил телевизор.
Такие дела.
Лукаш вдруг заметил, что держит в руках бутылку водки, дверца холодильника так и не закрыта. «Почти полбутылки принял, – поздравил себя Лукаш. – Незаметно так, в азарте. Как пиво под футбол.
Это, брат, не футбол. Это брат – круче. Это Америка. Рукой подать до Вашингтона. Кстати…»
Лукаш включил инфоблок, глянул по карте. Сто восемьдесят с копейками миль. И все по шоссе, почти без поворотов. Это что же происходит такое в Соединенных, блин, Штатах?
Полный беспредел происходит. Это вам не шайка мародеров, атакующая городок в провинции, это даже не снайпер, ставящий на уши столицу государства, это кто-то легко, в одно касание, уничтожил роту национальной гвардии. В прямом эфире.
Реалити-шоу.
И что? Кто навел порядок? Миротворцы? Национальные гвардейцы по приказу губернатора штата? Фигушки! Только армия США! Громадными буквами – АРМИЯ США, блин на фиг, мать его к хренам собачьим!
Задолбанная, безденежная, униженная и оплеванная армия США.
Офицеры и сержанты, выходящие за пределы базы только в штатском, чтобы снова не набили рожу с криками «Дармоеды!». Солдаты, продолжающие дослуживать срок контракта только потому, что все равно некуда деваться, жрать что-то нужно, правда ведь? Бездельники и убийцы, тяжким бременем висящие на шее налогоплательщиков, вдруг оказались молодцами, вступились за конституционный порядок и законность. На своей территории, между прочим.
А ведь армии не так, чтобы можно было действовать на своей территории, если Лукаш не ошибается. А он, блин, не ошибается! Существует куча соглашений и постановлений, предписывающая армии сидеть на базах и не высовывать нос наружу.
Склады закрыты и опечатаны наблюдателями ООН, на каждой базе, в каждой казарме имеется специальный офицер-сержант-прапорщик из какой-нибудь Ботсваны-Ганы-Бангладеш-Малайзии, требующий у бригадных генералов и полковников беспрекословного подчинения с неукоснительным выполнением всех постановлений Совета Безопасности и личных приказов его, прапорщика-сержанта-офицера из Камеруна-Непала-Словении-Монголии.
Сколько звезд и орлов полетело с погон из-за того, что генералы и полковники не смогли смирить гордыню, срывались и посылали наблюдателей САМОЙ Организации Объединенных Наций к свиньям собачьим. Сами срывали с себя знаки отличия и ордена и дважды (а, может, и больше) стреляли прямо в физиономии под голубыми касками.
На американскую армию даже внимание переставали обращать, и вдруг…
Герои! Молодцы! Лучше всех!
Лукаш сунул бутылку обратно в холодильник, захлопнул дверцу. Нет, понятно, что армия должна была отреагировать, раз пошла такая пьянка. Если никто не принимает меры, то…
Все красиво, только… Не настоящее все какое-то. Как будто кино про войну. Вроде все ярко, актеры хорошие, боевая техника аутентичная. Немецкая за немцев, русская за русских, а потом вдруг соображаешь, что фабула киношки надуманная, сюжет нереальный…
В Вашингтоне вертолет появился через… через час, прикинул Лукаш. Всего через шестьдесят гребаных минут после того, как снайпер начал свою работу. Какая готовность сейчас у американской армии? Часовая? Бросьте, не смешите.
Вертолеты стоят с пустыми баками, значит, их нужно заправить. Керосин – на складе. Привезти. Боеприпасы, снаряды с ракетами, также на складах, и, прежде чем их оттуда извлечь, нужно получить разрешение. Откуда? От начальника базы? Хренушки, маловато власти нынче у начальника базы, сейчас за такой приказ начальник базы сядет всерьез и надолго. Значит, нужно отправить запрос в Вашингтон и не просто так, а самому президенту. А тот должен провести консультации с представителем Совета Безопасности, у него тоже есть свой прапорщик-надзиратель в звании генерал-майора Бундесвера. А тот также не имеет свободы действий в Штатах. Вернее, не может разрешать американцам действовать самостоятельно… И будет герр Мильх связываться с Брюсселем, а те – с членами Совета Безопасности…
То есть получается, что американцы сами все сделали. Вот так вот лихо продемонстрировали, что есть еще порох в пороховницах! Интересно, это с одной базы все вертолеты, один какой-то полковник взял на себя смелость, или это общее поветрие?
Такие вот смешные дела творятся в распадающихся на мелкие кусочки Соединенных Штатах. Обхохочешься по самые уши.
В дверь номера постучали.
– Да! – крикнул Лукаш, не вставая с кровати. – Кого там черт принес?
– Меня, – сказал Джон Смит. – Я решил зайти за вами, Квалья попросил проконтролировать, чтобы… А у вас тут прохладно. Хорошо.
– Хотите водки, Джон? – спросил Лукаш.
– Хочу, в клубе как раз планирую принять вовнутрь чуть больше обычного… Но в клубе, – Джон Смит вошел в номер и прикрыл за собой дверь.
Еще бы, в номере работает кондиционер, аккуратный, добропорядочный и даже где-то чопорный британец не мог оставить дверь нараспашку.
– Квалья боится, что я не приду?
– Ну… В принципе, можно обойтись и без вас, но тогда тематическая вечеринка превратится в беспредметную пьянку.
– А вы точно уверены, что ее не отменят? Все-таки погибшие в Нью-Йорке. И вот сейчас я смотрел репортаж из Вирджинии… Траур все-таки… Неприлично праздновать и веселиться…
– Вы знаете, Майкл, – Смит вытер лицо платком. – Я подумал приблизительно об этом же… Не столько, правда, об убитых, сколько о том, не опасно ли собираться вместе в такое время… Даже позвонил Квалье, уточнил. А он сказал, цитирую: «А чего пиндосов жалеть? Кто виноват, что они довели страну до такого состояния? А журналистов никто не тронет, теракты без журналистов теряют всякий смысл, превращаются в мелкие недоразумения». Конец цитаты. Я подумал, что при всем цинизме фразы есть в ней глубинный смысл…
– Нас не будут убивать, вы об этом? – уточнил Лукаш. – И не грех по этому поводу выпить.
Смит не ответил, только пожал плечами.
«Ну и ладненько, – подумал Лукаш. – Если толерантные европейцы не видят в грядущей пьянке ничего зазорного, то диким славянам и сам бог велел пить, гулять и веселиться. И напиться до свинского состояния.
А потом вырубиться и пролежать в отключке до самого утра и проснуться в диком похмелье, а не в момент своего расстрела… Хорошая идея, между прочим».
– А вот назавтра президент снова соберет журналистов, чтобы изложить свой взгляд на происходящее, объяснить, какого хера американская армия, которой положено тихонько загибаться на базах, вдруг принялась воевать. – Лукаш глянул на себя в зеркало, прикинул – стоит переодеваться или «Мазафака» и так сожрет?
Вот Смит надел костюм. Не смокинг, а легкий полотняный костюм, но все-таки имеет место пиджак и отглаженная рубашка. Вон даже стрелки на брюках.
– Соберет президент журналистов, а мы явимся с бодуна… Нехорошо может получиться. А какой запашок будет в зале… Закачаешься!
– Ничего, – спокойно сказал Джон Смит. – Президент в очередной раз потерпит.
– И то верно, – кивнул Лукаш.
А переодеваться он не будет. Если он собирался нажраться до положения риз, то какого дьявола надевать фрак? Джинсики, которые он надел перед рестораном, футболка и кроссовки. И не жарко, и отмывать легко. А если дело дойдет и до драки, то и порвать не жалко.
«Кстати, драка – это интересная идея. Давненько я не дрался. Левую руку, жаль, нельзя будет толком задействовать… – Лукаш напряг бицепс, пошевелил рукой, больно, но терпимо. – А под водочку, так и вообще будет неощутимо».
– Идемте, Джон, нас ждут великие дела! – провозгласил Лукаш и вышел из номера, пропустив вперед британца.
