Гунн. Республика Тюркских Народов
Когда Батырбай Султаев учился в русском университете, еще при СССР, то он русских недолюбливал. Смешки над именем (вот попробуйте, произнесите вслух слово «Батырбай». Разве не забавно звучит для непривычного уха?), смешки над народностью, над обычаями. Батырбай всегда, сам того не осознавая, был националистом.
Когда СССР взял да и ахнул в сортирную дыру – он сначала даже порадовался, но потом… потом родной колхоз «Абай Кунанбаев» разорился. От деревни остался жалкий ошметок. И остался Батырбай со своим дипломом агронома никому не нужным.
Немного положение поправилось, когда уже ничейную землю колхоза выкупил некий оралман, вернувшийся из России на историческую родину. Быть может, окажись этот оралман одним из «новых казахов» – то, скорее всего, дипломированный агроном бомжевал бы. Так же…
Теперь безработный и пьющий ранее агроном лежал на кошме, прихлебывая из пиалы молоко, и спокойно, а изредка даже весьма напористо, вел беседу со своим работодателем.
– Вот скажи мне, Батырбай, чем был плох СССР? – У Олжаса Елижановича имелось богатое поместье в степи. Благо можно было его отлично содержать – Сауранбаев Олжас получал солидный доход с нескольких супермаркетов в Алматы и еще с тех занятий, которые в приличном обществе не афишируют. А вот в деловом – весьма.
Но что нам дела… лучше пройтись по всему поместью. Что за поместье! Оно в самом деле было роскошным – очень похожим на дворцы султанов из арабских сказок. Разве что полумесяцев над куполами не было.
Однако зашедший за высокий забор обыватель удивился бы не столько красивому дому, сколько стоящей за этим забором юрте, неподалеку от самого здания. И уж совсем бы его поразил лежащий на кошме хозяин поместья, по виду больше походящий на восточного шейха.
– Так чем был плох СССР?
– Ничем, Гунн… – Агроном, а ныне просто рабочий вздохнул.
– Ничем. Главное слово. НИ-ЧЕМ. Ты учился в русском университете – я тоже имел такую возможность… – Олжас погладил клиновидную черную бородку, приятно сочетающуюся со смуглым лицом.
– Но как же все это! – Бартырбай обвел сморщенной от солнца и работы рукой кошму, через пару дырочек в которой виднелась кирпичная стена особняка.
– А что это? Деньги – тлен. Ты думаешь, что моим помогли все эти врачи-хуячи, кутак барасын… когда авария была? Нет. Я сотни тысяч перед самыми лучшими хирургами выкладывал – все качали репами – нет-нет, не будем, не будем…. – Невысокий, возлежащий на нескольких шкурах человек в красном бархатном халате немного привстал и продолжил уже с повышенным жаром: – Я деньги клал перед кем мог. И что?
И мысленно сам же себе ответил:
«И ничего….»
Достаточно давно ему тоже было 25 лет. И, как подобает казаху, он уже был женат. Жена, два сына, дочь… у казахов приняты многодетные семьи.
Ему говорили: «Поостерегись, Гунн, не надо, повремени…» – времена стояли неспокойные, суетливые и жестокие. Но он доказал, что Гунном его зовут не зря, устроив небольшую резню… не будем говорить где.
Однако не все так просто. Скоро стало не до побед. Во время одной из поездок машина Гунна с семьей наехала на небольшую колдобину. Транспорт закрутило – и отправило в подворотню, уже там машина несколько раз перевернулась и напоследок врезалась в будочку поста ГАИ. У Олжаса – ни царапины. У жены Айгуль и сыновей – множественные повреждения внутренних органов, до смерти пара волосков.
Как говорил уже сам Гунн, он бегал, где только мог. По больницам. Когда не помогло – по мечетям.
Но понапрасну – умерла жена. Врачи дали неутешительный вердикт – к исходу месяца (а было 27-е число) дети точно умрут. Гунн запил.
И вот спустя сутки опухший от потребления водки Олжас заявился в известное ему святилище Тенгри – пещеру с плоским камнем и нарисованным на нем солнцеголовым человечком. Пьяный в стельку Гунн выгнал из пещеры гида и начал долбить камень кулаками, выкрикивая все известные ему ругательства. В конце концов он упал и потерял сознание… после чего привиделся ему сон…
Старик с небольшим посохом сидел на этом самом камне и, улыбаясь, смотрел на пьяного казаха. «Чего пришел, бала?» – ласково спросил он. Олжас не обратил внимания, что его назвали «бала» – то есть мальчишкой. Тряся руками, он прохрипел: «Детей… детей верните… прошу, не дайте умереть! За что?» Старик снова улыбнулся и огладил щетинистый подбородок: «Бала, за грехи отцов всегда страдают дети. На тебя ТАМ, – старик ткнул пальцем в потолок, – уже сабли точат. Так не удивляйся, бала, что искры на детей падают». Олжас сморгнул. Олжас опешил: «Но как? Почему? И…» – он не договорил. Старик перебил его: «Бала, ты сам назвал себя Гунном и сам пошел по этому пути». После чего снова ласково и ободряюще улыбнулся и тронул Олжаса посохом по виску. Олжас проснулся.
Проснулся в вытрезвителе – и первым, что он увидел на выходе, – это отраженная в дождевой луже проплешина. На виске. Там, куда ткнул посохом старик….
Олжас свернул все преступные дела, по мере сил и возможностей начал выходить из этой сферы. После чего постепенно перевел большую часть своих денег в драгоценности и ценные бумаги.
Нет, сразу чуда не произошло, и сыновья не поднялись с больничных коек – однако критический порог, длиной в три дня, был преодолен, и состояние сыновей вошло в затяжную стадию.
Сыновья выжили…. С нехилым истощением организма, небольшой дистрофией – но все же. И они были очень удивлены, узнав, что их отец изменился.
Гунн стал Гунном не только в боевом смысле этого слова.
– Деньги – это тлен, – согласно кивнул Батырбай. – Но без них – никуда. Тем более сейчас. Олжас, скажи, почему ты ничего не делаешь?
– А что я могу сделать? – Гунн улыбнулся. – У меня много денег. Даже очень много. А что мне они дают? Только относительную безопасность – заокеанские чиновники берут взятки точно так же, как наши, только больше. А так… я еще бессильнее многих. Мне не спрятаться.
И в этом он был прав. С началом оккупации на него пытались было зариться люди. Разные – большие и маленькие…. Помогали и деньги, и знакомства. Именно поэтому миллионера, чьи сыновья живут в юртах и охотятся на лис дедовскими способами, стали считать просто чудаком. Одним из многих потихоньку стареющих казахов, которые безнадежно пытаются угнаться за глупыми обычаями. Олжаса это вполне устраивало. С дурака спрос меньше.
Молча попивая сделанный своими руками кумыс, Гунн лениво думал… обо всем. Но больше – о положении. Ведь Гунн вполне имел возможность улететь куда-нибудь… хоть в ту же Австралию да жить там припеваючи. Климат, конечно, не такой, но чем хуже? Ничем.
Но почему-то улетать никуда не хотелось… Даже больше – хотелось заплатить кому-нибудь и сколько угодно, чтобы снова появился Назарбаев – чтобы собрали ополчение, чтобы оккупантам дали отпор…. Вот только некому платить. Некого собирать. Нечем вооружать….
Мысли Олжаса прервал нарастающий звук двигателя и сухое шипение тормозов за забором. В ворота судорожно застучали.
