08 июня 2015 года
Вашингтон. Округ Колумбия
Офис министерства безопасности родины

Министерство безопасности родины, созданное в ответ на террористические акты одиннадцатого сентября, в результате террористической атаки на Буш-Билдинг в Лэнгли понесло относительно невысокие потери. Это было обусловлено тем, что изначально оно создавалось республиканцами, под республиканцев и для республиканцев, точнее даже — для неоконсерваторов, перекрасившихся леваков, пришедших к власти в стране. В отличие от ЦРУ, со времен его создания бывшего прибежищем для элиты, мальчиков из Лиги плюща, в черных шарфах, покуривающих сигареты с гвоздичным ароматизатором и голосующих только за Демократическую партию, МБР создавали рукастые парни с серьезно подорванными моральными ценностями… а часто и с полным их отсутствием. В ЦРУ один профессор — эмигрант из бывшего СССР назвал их «рукастыми большевиками», и недобрая кличка прижилась, потому что точно отражала суть этих людей и их главной мантры — цель оправдывает средства. Методы их и впрямь напоминали большевистские… даже не то, как они поступали с врагами, а то, как они поступали или планировали поступать со своим народом. Так что было неудивительно, что демократы, сменив у власти республиканцев в девятом, устроили в МБР форменный погром. А на место министра взамен одиозного Майкла Чертоффа демократы поставили сначала Джанет Наполитано, бывшего прокурора Аризоны, а потом и вовсе Соломона Аренберга, профессора-советолога, доктора политологии из Гарварда, улыбчивого, обаятельного еврея, чьи предки приехали в страну свободных и отважных из России. Аренберг слыл либералом, за что подвергался критике со стороны правых и крайне правых. Но при этом как министр он был вполне эффективен — за счет того, что умел чисто по-еврейски находить выходы из самых безвыходных ситуаций.

Поскольку в США был объявлен красный, последний уровень террористической опасности, простая поездка министра на работу превратилась в целый спектакль. За ним выслали пять машин, две из которых были «Хаммеры» морской пехоты из подразделения, расквартированного в Вашингтоне. С пулеметами. Морские пехотинцы квартировали в Вашингтоне едва ли не с самого основания морской пехоты, дом командующего считался исторической и архитектурной достопримечательностью, казармы морской пехоты располагались всего в нескольких кварталах от Белого дома. Обычно морские пехотинцы исполняли парадно-церемониальные функции, но с введением красного уровня угрозы парадные подразделения заменили отряды безопасности, названные FAST — Fleet Antiterrorism Security Team. Теперь они усиливали охрану высших должностных лиц страны, а у Белого дома и у Военно-морской обсерватории скрытно поместили подразделение «морских котиков» из Литтл-Крик. Правда, президента в Вашингтоне пока не было, делами занимался вице-президент, уже поднявшийся из бункера и в свойственной ему циничной манере заявивший, что ему так и так недолго осталось, так что террористов он не боится…

Аренберг жил в дорогом пригороде Вашингтона вместе с семьей. Семья была большая и по-еврейски дружная — четверо детей и уже семеро внуков. Глядя на то, как Нина, младшая, сажает внуков в черный «Субурбан», чтобы везти их на занятия в школу, Аренберг едва не расплакался. Морские пехотинцы, пулеметы на машинах… да что это со всеми с ними такое? Кто-нибудь хоть понимает, насколько все это ненормально — блокпосты на дорогах с морскими пехотинцами, бронетехника. Как получилось так, что внукам нужна бронированная машина, чтобы просто добраться до школы?

Но он быстро подавил в себе это. Не время раскисать.

Пока его эскорт, сильно напоминающий времена Багдада, катился по тихой улице с названием «Кленовая», мимо флагштоков с американскими флагами и матерей, сажающих своих детей в машины, чтобы везти на учебу, — Соломон Аренберг набрал номер телефона своего офиса. Он предпочитал быть в курсе того, что происходит, еще до того, как он ступит на порог бывшей психиатрической больницы (прим. автора — Вашингтонский офис МБР действительно находится в сильно переоборудованном здании бывшей психиатрической больницы) и дела обрушатся на него, подобно тонне кирпичей.

— Дайна, что нового? — спросил он свою секретаршу, которая была с ним еще с университетских времен.

— Пока ничего такого, сэр. — Дайна отлично знала, по каким поводам следует беспокоить шефа, а по каким нет. — Есть немного новых данных из России, но без прорывов. АНБ работает по записи, но пока ничего нового.

— Хорошо.

— Да, и еще, сэр. Звонил Натан, просил срочно связаться с ним.

Аренберг скривился — Натаном звали недавно назначенного директора МОССАДа. По странному стечению обстоятельств, тоже бывшего университетского профессора, даже читавшего в США лекции по ближневосточному урегулированию. По этой причине он считал возможным звонить своему коллеге едва ли не каждый день. Сол Аренберг недолюбливал и МОССАД и Израиль вообще — потому что эти наглые засранцы считали, что если ты еврей, то ты им по жизни что-то должен. На деле же от Израиля была одна головная боль.

— Поговорю с ним позже.

Он сбросил звонок, набрал новый телефон — человека, называемого Царь разведки (прим. автора — так и называется «intelligence czar». Правильно — директор Национальной разведки), теоретически — начальника над всеми ими. Теоретически — потому что фактически он им не был, для того, чтобы быть, нужно было иметь не только полномочия, прописанные в законе и президентских директивах, но и неслабый аппарат, хотя бы сильных аналитиков. Ничего этого у Царя разведки не было.

Трубку взяли не сразу — долго переключали. Они уже выбрались на кольцевую…

— Гас, это Сол.

Директором Национальной разведки во времена Буша был Джон Негропонте — он-то и был первым Царем разведки. Грек по национальности, сын дипломата, он сильно запачкался во время службы в Госдепартаменте, когда служил послом в Центральной Америке и не брезговал лично присутствовать во время пыток и жать руку полицейским мясникам, которых там хватало. Джордж Буш именно поэтому и поставил его Царем разведки — он не гнушался никакой, самой грязной работой. Впрочем, о покойных либо хорошо, либо ничего.

Сейчас Царем разведки был Гас Холлидей, бывший посол в Багдаде и Саане. Отношения с Аренбергом у него были хорошие.

— Ты где сейчас?

— Еду на работу. А ты?

— В военно-морской обсерватории.

— Выбрались из подземелья?

— Да, выбрались. Ты видел?

Несмотря на то что предмет разговора не был обозначен, оба отлично понимали, о чем идет речь. Вчерашнее видео, выброшенное в Youtube.

— Да. Дерьмо еще то…

— Это мягко сказано.

— Мы выходим на тропу войны? — невинно поинтересовался Сол.

— Тут вопрос, — сказал Холлидей. — Мы не можем там активно действовать. Кое-кого уже начинает трясти — и думаю, со временем будет только хуже.

Сол промолчал. Он знал, что у ЦРУ была отдельная линия, по которой они очень активно сотрудничали с русскими последний год. Даже предоставили им технологии ограниченного доступа, позволившие им провести первую успешную операцию с использованием вооруженного беспилотника. Но вот какие решения будут приняты сейчас…

— Флешлайт (прим. автора — Маяк, жаргонная кличка президента США, точнее одна из кличек) уже здесь?

— Нет. Планирует прибыть после полудня. И лучше было бы, если бы у тебя было что ему сказать, Сол.

Это значило, что МБР становится головным в расследовании, и Холидей их поддержит в этом. Другое вряд ли могло быть — ЦРУ сильно пострадало, а ФБР не имеет достаточного опыта в работе за рубежом. Хотя они, конечно, будут пытаться перетянуть одеяло на себя…

— Я понял. Спасибо.

— Если что-то будет — звони немедленно.

— Договорились.

Он не воспринимал Россию как родину или даже как бывшую родину — но он понимал, что это необычная страна. Страна, которая никогда не согласится с тем, чтобы быть на вторых ролях. Сейчас проблема была не только в России — но и в них тоже. Они привыкли к простым решениям… Россия либо друг, либо враг. А здесь простых решений нет, зато — Аренберг, опытный политолог с чисто еврейским чутьем на неприятности, чувствовал, что ставки в игре высоки, выше, чем когда бы то ни было. Если Россия и США сейчас договорятся и сумеют работать вместе — они смогут так же договориться и завтра и послезавтра. Если же нет…

Нужен человек.

В холле — длинные больничные корпуса были выстроены на склоне холма посреди очень живописной местности — стоял портрет Майкла Чертоффа, бывшего министра, тоже ставшего жертвой террористической атаки в Лэнгли. Портрет был представительский и изображал пожилого человека в дорогом костюме с фанатичными глазами церковного инквизитора. Как и положено, угол был затянут черной лентой, рядом, стояли цветы, правда, немного.

Аренберг прошагал мимо, не оглядываясь…

Он хотел позвать Натана Майера, одного из своих доверенных лиц в министерстве, но тот ждал его сам, в приемной. Аренберг бросил взгляд на дорогой «Ролекс», оставшийся с профессорских времен, — до оперативки немного времени еще было. Кивнул.

— Нашел? — спросил он, едва за ними закрылась дверь.

— Кое-что нашел… — Майер, как и Аренберг, был выходцем из России, его родители бежали сначала из Одессы во время революции в России, а потом из Франции во время гитлеровской оккупации. Он приблизился к столу и с победным видом шлепнул на него скоросшиватель с личным делом. — Один.

— Только один?

Майер подмигнул:

— Зато какой…

Аренберг открыл папку. Пробежал глазами досье. Закрыл.

— Ну? — Майер, как и Аренберг, говорил по-русски, у обоих в семьях сохранился этот язык. Благодаря этому Майер попал на работу в ЦРУ, где его едва не сожрали местные бюрократы.

— Он не профессионал, — сказал Аренберг.

— Не профессионал?! — обиделся Майер. — Это как понять? Парень, прошедший Афганистан, Ливию, Сомали, — не профессионал? У него благодарности командования, отметка о прохождении дополнительных курсов ФБР.

— Черт возьми, ты хорошо знаешь, о чем я говорю! Он не разведчик, а военный полицейский. Это не пойдет.

— Ты не прав. — Майер благодаря личной дружбе мог сказать директору и такое. — Здесь нам как раз нужен полицейский, а не разведчик. Хорошее полицейское расследование. К тому же — у него очень подходящая фамилия, ты не заметил?

— Думаешь, это что-то изменит? Помимо того, что в Белом доме встанут на дыбы? И в Гувер-Билдинг тоже.

— Вообще-то он прошел контрразведывательную проверку, нет? И он, кстати, занимался борьбой с проникновением агентов повстанцев в силы безопасности в Ираке, это чистая контрразведывательная работа, причем в горячей точке и очень высокого уровня.

Аренберг задумался:

— Где этот парень сейчас?

— В Норфолке. Я попросил, чтобы его придержали.

Старый еврей улыбнулся.

— Ну ты и поц. Ладно, после оперативки заведи его ко мне. Только не через приемную.

На столе замигала лампочка — Дайна предупреждала о том, что начальники отделов собрались на оперативку.

— Выйди там… — Аренберг показал на дверь в комнату отдыха…

Обратно старый одесский еврей появился через два часа, таща за собой на буксире подтянутого, чрезвычайно загорелого человека, которого нельзя было назвать ни молодым, ни человеком средних лет. Выглядел он достаточно молодо, еще больше его молодила короткая армейская стрижка, но слишком много загара на выдубленной ветрами коже и показное (именно показное, Аренберг насмотрелся на такое) спокойствие в глазах наводило на мысль, что этому человеку уже к сорока…

— Вот… садитесь… так сказать… — Майер привычно квохтал, обычный способ отвлечь и заболтать человека. Его не воспринимали серьезно — а когда те, кто не воспринимал его серьезно, понимали свою ошибку, бывало уже поздно.

— Садитесь, будьте… как дома… Сейчас чайку…

Аренберг пытливо посмотрел на человека… он не был профессиональным разведчиком, но университет научил разбираться в людях. Аренберг был ученым и одновременно опытным педагогом — а это неплохой фундамент для карьеры разведчика.

— Your name and surname? — спросил он.

— Efimoff. Daniel Efimoff, sir…

— Дэниэл — это ваше настоящее имя? — Аренберг перешел на русский язык. — Или есть и русское имя?

Гость улыбнулся.

— Бабушка звала меня Даниилом, сэр. Родители — уже нет.

— Но русский язык вы знаете, верно?

— В нашей семье его не забыли…

— Кто были ваши предки… я правильно говорю?

— Вполне нормально, сэр. Мой прадед — Авенир Ефимов, белогвардейский офицер. Он бежал в Сан-Франциско.

Аренберг понимающе кивнул. Он знал, что «белогвардейцами», Белой гвардией, назывались солдаты и офицеры русской армии, оставшиеся верными законному правительству России и выступившие против большевистского вооруженного мятежа. Большевики разбили их — и они были вынуждены бежать, в том числе и в США. Многие пошли на службу и стали действительно хорошими гражданами.

— Я вас понял.

Майер принес чай.

— Ваше звание?

— Лейтенант-коммандер военно-морского флота США, сэр.

— Служба внутренних расследований.

— Так точно. Подразделение Джулиет (прим. автора — реально существующее подразделение), заместитель командира.

Аренберг отхлебнул чай — как и всегда, Майер сделал слишком крепкий. Американцы так чай не пьют, как русские, русские пьют его горячим и очень крепким, а американцы — ледяным, со льдом и мятой, как коктейль. Чай же, заваренный Майером, можно было есть, а не пить — он всегда говорил на эту тему: «Евреи, не жалейте заварки!» И смеялся.

— Сколько вам лет?

— Тридцать четыре года, сэр.

Аренберг вздохнул.

— Перестаньте называть меня сэр, здесь не армия. Вы догадываетесь, зачем мы вас вызвали?

— Полагаю, что да, сэр.

— Да… сложно не догадаться. И кто я такой, вы тоже знаете?

— Несложно догадаться, сэр.

Министр снял очки и положил на стол.

— Мы многое знаем о вас, коммандер, но при этом вы вряд ли много слышали обо мне. Полагаю, будет нелишним сказать вот что. До своего назначения на этот пост я был обычным ученым-политологом, специализировался на изучении Советского Союза, России, постсоветских государств. Так что эта земля — земля и моих предков тоже — знакома мне не понаслышке.

Как и вы, я ненавижу коммунизм, считаю его злом и бедой для тех, кто знает о нем не понаслышке. Семьдесят с лишним лет Россия жила под коммунистическим игом, из них двадцать с лишним лет в стране правил Джозеф Сталин. Трудно оставаться нормальным человеком в стране, где четверть века правил Джо Сталин. Но в девяносто первом году русские сказали, что с них хватит, и отправили коммунизм на свалку истории. И что же сделали мы? Вместо того чтобы поддержать их, помочь окончательно избавиться от коммунистического наследия, построить нормальное государство и общество — мы начали высматривать, что плохо лежит, и отправлять им советников, которых следовало бы посадить в тюрьму, а не отправлять в посткоммунистическую страну представлять Америку.

После одиннадцатого сентября Россия оказала нам помощь в нашей борьбе с террором. Пусть не солдатами — но мало кто знает, насколько ценна была эта помощь, и на первом этапе, и на последующих. Россия не стала помогать нашим врагам, она помогла нам. Вместо того чтобы проявить благодарность, мы позволили себе критиковать и издеваться над этой страной, помогать ее врагам, демонстративно не принимать во внимание ее интересы. Некоторые из людей, которые делали это, два дня назад присутствовали в Лэнгли на погребальной церемонии.

Сейчас, коммандер, настает третий, возможно, что и последний тайм этой игры. Политика, проводимая нами последние двадцать лет, привела к тому, что мы потеряли всех своих друзей, приобрели немало новых врагов, и сейчас с трудом встаем на ноги после нокаута, отплевываясь кровью. Мы уже не можем действовать так, как действовали раньше, потому что каждое наше действие, даже правильное и оправданное, вызывает злорадство у одних и откровенную ненависть у других. Мир ждет, пока мы поскользнемся, Дэниэл.

— Я… понимаю, сэр.

— Вы служили в боевых условиях?

— Да, сэр. Сначала Ирак, потом Афганистан.

— Расскажите, — попросил министр, — что вы там видели?

Молодой офицер задумался.

— Что я там видел, сэр? Кучу хороших парней, которые искренне верили, что делают там добро этим несчастным людям. Кучу этих же парней всего через несколько месяцев — циничных, озлобившихся, потерявших веру и идеалы и просто старающихся выжить, выстрелить первыми. Знаете, сэр… мне приходилось исполнять миссии law and order, арестовывать тех, кто позволял себе лишнее… по отношению к иракцам. Больше половины из этих парней просто оказались не в том месте и не в то время или хотели сделать что-то, чтобы сегодня остались в живых они, а не те самые ублюдки. Большинство из их сослуживцев встречали нас с откровенной злобой и негодованием, они считали нас врагами.

— И вы привыкли к этому?

— К этому нельзя привыкнуть, сэр. Я дважды писал рапорт о том, чтобы перевестись в настоящую боевую часть, и в конце концов сказал — с меня хватит. Меня больше не посылали на такие миссии. Людей и так мало, и…

— Я так понимаю, вы перешли на охрану и даже занимались борьбой с враждебным проникновением.

— Да, это так, сэр. Помогал иракцам.

— Интересно. А Афганистан? Что можете сказать про него?

— Это страшное место, сэр. Как воронка. Если иракцев можно было назвать нормальными людьми, просто где-то были неправы мы, а где-то они, — то Афганистан — это место, от которого надо просто держаться подальше. Там живут люди, которые являются людьми только внешне, а в душе они настолько чужды нам, что ни о какой совместной работе не может быть и речи. Эту страну нужно бомбить, сэр.

— Смело, — оценил Майер. — Есть основания для таких утверждений?

Молодой офицер задумался.

— Это было в двенадцатом году, сэр. Провинция Хост, одно из самых страшных мест на Земле. Прямое проникновение — горы, несколько дорог, а с той стороны зона племен, место, где экстремистами являются даже дети. Границу контролирует афганская пограничная полиция. Полностью коррумпированная, а часть из полицейских — это боевики, которые скрыли свое прошлое и получили регулярное жалованье и легальный статус. Мы встретились у здания, в котором находилась администрация провинции, на встрече были мы и афганские офицеры, мы должны были помочь им стать чем-то нормальным… выполнять те функции, которые они и должны были выполнять. Когда совещание закончилось, мы вышли на улицу. И тут один из полицейских офицеров забрался в кузов полицейского пикапа и окатил нас градом пуль пятидесятого калибра (прим. автора — реальная история). Двоих американцев и нескольких афганцев разорвало на куски, один парень погиб рядом со мной. Не было никакого скандала, никакого конфликта, он пил с нами чай, курил сигареты и говорил, как хочет, чтобы на его многострадальной земле наконец-то наступил мир. А когда мы вышли на улицу — он попытался нас убить. Вот такие там люди, сэр, и это далеко не единственный случай.

Майер хмыкнул.

— Невесело.

— Это и есть невесело, сэр. Мы просто должны оставить ублюдков в покое… рано или поздно, они сами перебьют друг друга, если им не мешать. Выставить санитарный кордон… кордоны со всех сторон и спасать то, что еще можно спасти. Не стоит тратить время на афганцев, сэр, их уже не спасти.

Министр кашлянул.

— Сэр!

— Будьте любезны… подождите за дверью.

Офицер поднялся. Отдал честь и вышел.

— Дилетант… — сказал Майер, — мальчишка.

— Ну почему же, — сказал Аренберг, — ты не заметил в нем одну черту, которой, кстати, нет у нас с тобой?

— ???

— Он верит, что что-то еще можно спасти. В то время как мы знаем, что спасти уже ничего невозможно. Можно только попытаться сократить потери…

Майер не нашелся, что ответить.

— Звать?

— Зови…