01 июля 2015 года
Ближнее Подмосковье. Железнодорожная станция…
В отличие от американских станций электропоездов — а Ефимофф повидал их немало, ездя на работу, — русские были более грязными, засоренными рекламой, но при этом построены были очень основательно. Американские станции — это крыша из прозрачного пластика, пластиковые же разделители. Русские использовали бетон. Еще реклама… конечно, рекламой американца не удивишь, но Ефимоффа поразило ее количество и то, что она была везде, вплоть до последнего столба. Объявления, распечатанные на принтере с отрывными телефонами, рекламные листовки… много объявлений о концертах, продаже недвижимости, распродажах одежды… Такое ощущение, что вся Россия либо продает, либо покупает что-то. Что бы про них ни говорили — эти парни далеко ушли от коммунизма, очень далеко.
У станции на площади толкались машины, микроавтобусы предлагали поездки в Москву по сходной цене… если его попытаются взять, он просто перепрыгнет через ограждение и исчезнет в сутолоке площади. Путь простой… он заметил, как тем же путем, но уже на площадку лезут два русских безбилетника. В отличие от США просто так войти на платформу было нельзя — были турникеты, и надо было покупать билет…
Американец посмотрел на часы — время. Поднял руку — как будто хотел скомандовать «на месте» — и заметил красную точку лазерного прицела на своем кулаке. Русский был здесь, русский прикрывал его — в том, что он будет стрелять, Ефимофф ничуть не сомневался. Особенно после вчерашней ночи…
На путях появился электропоезд — белый с красным, в России их зовут «электричка». С шипением начал тормозить…
Его контактер — как они и договорились — был в третьем вагоне с левой стороны. Ему оставалось только постучать по стеклу — и сержант Мэтт Звак заторопился к выходу. Электрички здесь стояли очень недолго…
Сержант Мэтт Звак оделся так, как одевается большинство русских и вообще — как большинство людей небогатых и неопределенного рода занятий во всем мире. Джинсы, тяжелые, походящие на армейские ботинки, легкая рубашка грубой ткани с большим количеством карманов. У русских было не принято носить толстовку-худи (прим. автора — толстовка-худи, то есть с капюшоном, стала почти неотъемлемой деталью экипировки всех, кто занимается чем-то незаконным на Западе. Дело в том, что в крупных городах на каждом шагу видеокамеры, Лондон, например, просматривается и записывается почти на сто процентов. И такой капюшон — учитывая то, что камеры смотрят в основном сверху — не дает идентифицировать человека), но ее успешно заменяла бейсболка с длинным козырьком и дешевые противосолнечные очки.
В руке у него, как и у многих русских, был полиэтиленовый пакет неизвестно с чем…
— Отойдем…
Они встали около построенного из кирпича небольшого здания, в котором были турникеты и лестница на платформу с площади — платформа была поднята над площадью футов на десять. На платформе толпился народ — и это было лучшей гарантией от неприятностей…
За исключением тех, что ждут со снайперской винтовкой, скорее всего — вон там, на эстакаде.
— Ты в розыске…
Это было не новостью — Ефимофф предполагал, что так оно и будет.
— В каком?
— Пока как без вести пропавший. Официально ты пропал в Варшаве, но ориентировки направлены в Минск, Киев, Санкт-Петербург, Москву, Тбилиси и Баку.
— Ясно…
— Что у тебя?
— Я вышел на контакт с русским.
Сержант покачал головой:
— Парень, да ты рехнулся…
— Вчера ночью мы взяли Мирзаева. И раскололи. Вот, все здесь…
Ефимофф достал из кармашка видеокарточку размером на тридцать два гигабайта и передал Зваку.
— Раскололи?
— Да, раскололи.
— Пи…ц. Я слышал, что ФБР договаривается с русскими о взятии его под стражу.
— Он бы скрылся, пока ФБР занималось бы своими ритуальными танцами. Здесь все по-взрослому.
— Что он сказал?
— Все на карточке, сэр. Он связан кое с кем в русских спецслужбах.
— С кем?
— Он не сказал. Он требует защиты.
— И где он?
— Я не знаю.
— То есть — как?
— Мы его оставили где-то… Это как боксы для хранения (прим. автора — в США есть что-то вроде аналога наших загородных гаражных комплексов — только это сдается в долгосрочную аренду и используется для хранения крупногабаритных и ненужных вещей), я не знаю точно, где это. Я говорил, что надо отдать его нам, но русский не согласился. Он собирается выйти на контакт со своими кураторами и передать Мирзаева им.
— То есть они заметают следы?
— Я так не думаю, сэр. Мне кажется, русский честный, он и впрямь хочет разобраться в этой ситуации и наказать тех, кто это сделал.
— То есть, убить?
— Черт возьми, а не тем ли самым мы занимаемся все эти четырнадцать гребаных лет? Не то же ли самое сделали наши «котики» в Абботабаде?
Сержант нервно оглянулся.
— Тихо. Не ори.
— Меня просто бесит, когда мы не можем назвать гребаные вещи своими именами.
— Это называется патриотизм, сынок. На вот, надень…
Сержант снял со своей руки и протянул Ефимоффу часы в корпусе из укрепленного сталью пластика.
— Суунто?
— Они самые. Здесь есть GPS-траккер. Когда ты будешь в этом гараже — нажми вот эту кнопку. Координаты передаешь нам, и мы все сделаем чисто. В конце концов — мы как никто другой заинтересованы в том, чтобы размотать это дело до ж…
Ефимофф принял часы. Надел вместо своих на руку…
— Семпер фи, парень. Удачи…
— Да, сэр. Семпер фи…
В Багдаде, Кабуле или даже в Вашингтоне — он бы не вышел на связь со своим контактом еще как минимум дня два. Потому что именно таков срок, в течение которого БПЛА находятся в воздухе… спасает только то, что целей много, машинного времени мало и дроны после пары дней слежки впустую перенаправляют на другие цели. Но это был не Багдад, не Кабул и не Вашингтон. Это была Москва…
Это Россия. Здесь только птицы летают…
Как ему и было сказано, он несколько раз проверился и спокойно шел по дороге — пока на перекрестке перед ним не затормозил старый, но в хорошем состоянии «БМВ Х3».
— Садись…
Он сел в машину — и русский нажал на газ…
— Подарок получил? — спросил он, показывая взглядом на часы.
Ефимофф снял часы и отдал ему. Русский, не отрываясь от руля, посмотрел на них.
— Всегда мечтал… Эх…
И выкинул в приоткрытое окно под колеса…
— Это глупо…
— Что именно?
— Отказ от сотрудничества с нами.
Русский сосредоточенно вел машину, они направлялись на Кольцевую.
— Это почему же?
— Потому что мы сможем обеспечить суд, который вызовет доверие во всем мире, понял? А ты просто собираешься его убить.
— Кого? Мирзаева? Я не собираюсь его убивать. Передам дальше — а там пусть разбираются. Может, и на суд выведут, мне без разницы. Если такие идиоты — пусть выводят…
— Почему идиоты?
Русский хмыкнул… это его манера коротких усмешек бесила, как ничто другое…
— Объясни, почему идиоты…
— Баш на баш. Сначала ты мне объясни — почему вашему суду поверят — после Гуантанамо, а нашему нет.
— Черт возьми! — сорвался Ефимофф. — Потому что мы лидеры свободного мира, вот почему!
— Давно не свободного. И давно не лидеры, — спокойно отозвался русский, продолжая управлять внедорожником.
— Нет, лидеры, как бы вам ни хотелось думать другое. Знаете, в чем разница между нами и вами? За нами — двести лет демократии. За вами — пятьсот лет тирании. И сколько бы вы ни выкачали нефти, и по какой цене бы вы ее ни продали, и как бы хитро сейчас ни вели себя, и какие бы сейчас ни были проблемы — этого не изменишь, понял? Знаешь поговорку про английский газон? Чтобы получить идеально ровный английский газон, надо просто ежедневно поливать и стричь его. И так триста лет.
— У нас есть другая поговорка, — сказал русский. — Репутация зарабатывается годами, а тратится в мгновение. Бросьте. Не пытайтесь быть большим, чем вы есть на самом деле. Вы давно не град на холме. Не лидер свободного мира. И даже ваши давние союзники вам уже не верят. Акела промахнулся. И не раз. А когда вожак стаи промахивается — его разрывают на куски свои же. И выбирают нового вожака. Добро пожаловать в новый мир. Здесь никого не интересует трехсотлетний газон.
Американец угрюмо молчал.
— Ты хорошо стреляешь?
— Нормально.
— Нормально или хорошо?
— Смотря из чего и на сколько.
— Из той винтовки, что была в твоих руках. Метров триста-четыреста.
— Попаду.
— Завтра прикроешь меня. Если будут проблемы — стреляй на поражение.
Американец молчал.
— Ты должен мне, помнишь? — В лоб сказал русский.
— Помню, — огрызнулся американец, — ты что, не веришь и своим?
— Я никому не верю.
— А мне — веришь? Настолько, что даешь винтовку?
— Тебе тоже не верю. Просто ты не дурак. И знаешь, что без меня ты не выберешься из России живым. Успокойся. Если меня попытаются убрать — Мирзаев твой. Отдавай его кому угодно… и суди как угодно.
