Глава 6

– Давай уже, не молчи, – поторопил чиновника Егор, – спой, птичка.

И врезал ему носком ботинка по колену. Титов дернулся и повалился на бок, но удар в другое плечо вернул его в исходное.

– На всякий случай предупреждаю – времени у меня полно, – Егор обошел стонущего чиновника и повернулся к пруду спиной, – а друзья твои смылись. Так что нам никто не помешает.

– Не успели, – Титов запрокинул голову, задрал острый подбородок, – вон они, все здесь.

– В той машине кто был? Я только ювелира опознал, такую тушу издалека видно. Кто еще?

– Попов Серега. – Титов прикусил нижнюю губу и замотал головой, полуоткрытые глаза закатились.

«Как бы он сознание не потерял», – Егор присел на корточки и схватил чиновника за подбородок, всмотрелся в бледное лицо, сгреб в горсть ткань куртки на пояснице. Вся мокрая, почти насквозь в крови, Титову недолго осталось. Скоро отправится вслед за гробовщиком и остальными подельниками. Одного для комплекта не хватает, юноша бледный куда-то подевался.

– Не успели, – повторил Титов и облизнул сухие губы, – помоги мне, пожалуйста. Ты же можешь, – чиновник согнулся и уперся лбом в поджатые колени.

– Не успели – это хорошо. А с правоверными вы что не поделили? Ворон ворону, как говорится. – Егор положил «укорот» на песок и встряхнул чиновника за плечи. Тот дернулся и коротко простонал сквозь сжатые зубы. – Хотя что вам с ними делить, вы не конкуренты. У них – усердие на пути пророка, война с нечистыми гяурами, а вам – коммерция. Кстати, Леш, а ты почему не уехал? – Егор оттолкнул Титова, тот отшатнулся и влип спиной в колесо «Тойоты». – На билет не хватило или в аэропорт не успел? И ты, и он, – Егор ткнул пальцем на молчаливого гробовщика, – и они, – кивок головы в сторону догоревшего «Туарега». – Скажи, мне очень интересно, вот клянусь тебе – ведь спать не смогу, пока не узнаю, – Егор сгреб чиновника за грудки и снова ударил его по щекам.

– Не надо, – проговорил Титов, – в кармане, вот здесь, – он поднял левую руку и хлопнул ладонью себя по груди, – возьми, все возьми. Только помоги мне. Там все настоящее, все проверено, это не подделка «Молния» и кнопки застежки с треском разлетелись, Егор распахнул куртку, нашел внутренний карман и вытащил из него небольшой тяжелый пакет. В нем что-то негромко позвякивало и пересыпалось при каждом движении пальцев.

– Ух ты! – Егор развернулся в сторону догоравшего пожара и поднес пакет к глазам. – Вот это я понимаю! Откуда дровишки? Можешь не отвечать, я попробую догадаться. Из больницы, да? И с местных, с наших… – он поднялся на ноги и остановился напротив чиновника.

Тот сидел неподвижно, его дыхание стало хриплым, рот открывался, как у выброшенной на берег рыбы.

– Дружок твой, Мокрушин постарался? Свою пробу поставил?

Набитый до отказа цепочками, кольцами и крестиками пакет полетел в пруд, шлепнулся о неподвижную поверхность и оставил после себя только круги на воде. Егор присел рядом с чиновником и положил «укорот» себе на колени.

– Ты мне не ответил, – верхняя губа дернулась, поползла вверх, Егор прикусил кожу на указательном пальце и повторил: – Почему ты не уехал? Почему вся ваша кодла тут осталась?

– Думали, что все скоро закончится, – просипел Титов, глядя на камыши за спиной Егора, – своих отправили за границу, еще летом. А сами остались, думали, что…

– Что ты снова в свою контору с девяти до шести будешь ходить, взятки брать, а они – гробами или золотишком торговать, с трупов снятым, – закончил за чиновника Егор, поднялся и отошел к воде. Постоял, глядя на отражения звезд в черной неподвижной поверхности, закинул ключи от машины в воду и вернулся к «Тойоте».

Титов простонал негромко и завозился у заднего колеса, но быстро затих.

– Отсиживались где? В городе?

В ответ чиновник замотал головой и проговорил, отрывисто и нечетко, проглатывая слова:

– На болоте, в доме на болоте. Там, где прошлым летом в пейнтбол играли, на болоте… Помоги мне, я… – Больше ничего Егор разобрать не смог, Титов прикусил нижнюю губу и повалился на бок.

– Извини, Леша, я не волшебник. Лучше меня тебе такая же дрянь, как и ты, поможет. Знаешь, что такое раневые инфекции? Нет? Ничего, скоро познакомишься. Сепсис тебя сожрет денька через два-три. Или столбняк, или газовая гангрена – ей тоже пару дней всего надо, или гнилостная инфекция… Я вижу, тебе не интересно. Пойду я, а ты полежи, отдохни.

Егор обошел скорчившегося на песке Титова и по подмерзшей к ночи траве обочины зашагал к поселку. С пожарища ветер принес запах гари, поднял облако сажи, Егор взял влево и перепрыгнул засыпанную щебенкой колею. Дальше пошел забор, но у дома за ним не было крыши, остались только стены с выгоревшими дырами окон, дальше – еще одно засыпанное пеплом ровное место. Поворот, за ним две березы, еще два пожарища по обеим сторонам дороги и нахохлившийся за оградой дом. В единственном окне темно, шевелятся ветки старой яблони над досками забора, и под ноги из-под крыльца несется длинная черная тень.

– Уйди.

Егор отпихнул с дороги кота и остановился напротив двери. Кот терся о ноги, задирал голову и негромко мявкал. Егор перешагнул через кота и направился к сараю. Взгляд упал на сруб в дальнем углу участка. «Завтра же растоплю, как рассветет», – Егор вошел в сарай, закрыл за собой дверь и плюхнулся на длинный деревянный ящик. Привалился спиной к дверце шкафа, посидел так с минуту, поднял голову и выдохнул. Пар есть, но еле заметный, да и на улице градусов пять тепла. Значит, можно и здесь помедитировать, минут сорок у него есть, этого хватит.

– Знал бы, с собой привез, – произнес Егор первую мантру, припоминая проданный еще в прошлом году охотникам отличный набор для чистки оружия. Потом расстелил на ящике старый материн халат, достал с полки бутылку с керосином, пакет с ворохом чистых хлопковых и фланелевых лоскутов и мыльный раствор в банке с плотной крышкой, подтащил поближе канистру с соляркой. Одну «лампу» – свечу в литровой банке – поставил на полку рядом, вторую перед собой, на тряпку положил «мухобойку», скинул куртку и уселся на ящик верхом. Закатал до локтя рукава свитера, отсоединил ствол автомата и глянул внутрь. Продул, почистил от нагара, снова смазал, собрал, посмотрел на часы. Ровно пятнадцать минут, он их и не заметил, как обычно – руки при деле, голова отключается, и в ней ни одной мысли – ни о прошлом, ни о будущем. Есть только здесь и сейчас – выверенные отработанные движения, лязг металла и пропитанные керосином и солярой тряпки. Егор убрал «укорот» себе за спину, достал из кобуры «макаров», вытащил обойму и положил пистолет перед собой. Проверил патронник и уже взялся за затвор, но бросил пистолет на ящик и накрыл цветастой тряпкой. – Зайди! – крикнул Егор.

Дверь приоткрылась, в сарай боком пробрался Женька и остановился на пороге.

– Чего тебе?

Вместо ответа парень вытащил из кармана бушлата «стечкин» и положил его на ящик. Егор посмотрел на пистолет, потом на Женьку.

– Ты ушел, мы остались… – начал он, но его толкнули в спину, Женька закачался и едва устоял на ногах.

– Это я взяла, – в сарай вошла Ольга, – тебя нет, мы одни, там стреляют…

Егор взял пистолет, глянул на рукоять и ухмыльнулся – магазина в ней не было.

– Он же не заряжен, что вы с ним делать собирались?

– А как?.. – Женька осекся на полуслове и уставился себе под ноги. Ольга тоже молчала, смотрела в сторону и куталась в пуховик.

– Оль, у нас там поесть что-нибудь… – начал Егор, но Ольга не дала ему договорить:

– Да, есть. Утка варится, последняя, – девушка дернула Женьку за рукав, и оба попятились к двери.

– Ты иди, посмотри там, а мы скоро, – Егор поднялся с ящика. – Иди, иди, – улыбнулся он, видя, что Ольга собирается что-то сказать, и повернулся к Женьке, указал на ящик: – Сядь.

Тот плюхнулся на указанное место, Егор закрыл за Ольгой дверь и остановился напротив Женьки. Тот смотрел то на Егора, то на заставленный бутылками и банками «стол».

– Прошу, – Егор сдернул тряпку, – перед вами, юноша, пистолет Макарова, личное оружие офицера. Под термином «личное оружие» подразумевается оружие для ближнего боя, поэтому на протяжении многих десятков лет оно себя оправдывало и отвечало всем требованиям: надежность, габариты, неприхотливость, безотказность. Калибр ствола девять миллиметров, емкость магазина восемь патронов, прицельная дальность пятьдесят метров. Остальные ТТХ потом расскажу, сейчас некогда. Итак, в момент выстрела пороховые газы воздействуют на ствол, затвор, магазин и внутреннюю поверхность рамки. В результате этого происходит отложение как продуктов горения пороха и капсюля патрона – нагара, так и оседание частиц оболочки пули – омеднение. Поэтому чистка и смазка для оружия – как для тебя зубы почистить. Или побриться. Начинай, – Егор положил «макаров» перед Женькой и убрал руки за спину.

Женька взял пистолет за рукоять и молча уставился на Егора.

– Оружие чистится всегда от казенной части к дульной, то есть по направлению естественного движения пули. Отсюда сюда, – Егор, как указкой, провел по стволу прутом толстой стальной проволоки. – Чтобы почистить пистолет его необходимо разобрать. Существуют два вида разборки – полная и неполная. Поскольку этот пистолет хранился и эксплуатировался в обычных условиях и не подвергался сильному загрязнению, ты проведешь его неполную разборку, а также чистку и смазку. Магазин я уже вытащил, патрона в патроннике нет. Приступай.

Женька сбросил с плеч бушлат и приступил. Скоро затвор и пружина лежали на халате, Женька смочил тряпку в мыльном растворе, прочистил канал ствола и патронник. Егор придирчиво осмотрел ствол на свет и заставил Женьку повторить все еще раз.

– Для чистки и смазки пистолета применяется раствор РЧС. Он используется для чистки каналов стволов и других частей оружия, подвергшихся воздействию пороховых газов.

Егор шагал вдоль ящика и наблюдал за действиями Женьки, начищавшего куском проволоки, обмотанной фланелевым патчем, ствол, и продолжал:

– Жидкая ружейная смазка применяется для чистки и смазывания частей и механизмов оружия при температуре воздуха от плюс пяти до минус пятидесяти, а просто ружейная смазка – при плюс пяти и выше. То есть летом.

– Зачем тогда керосин, – пробурчал Женька, – и солярка?

Он уже вытер насухо все обработанные мыльной водой детали и разложил их на тряпке.

– При отсутствии требуемых чистящих и смазочных веществ можно воспользоваться подручными средствами, – Егор прошелся вдоль ящика взад-вперед, – нейтрализация нагара обеспечивается любой жидкостью с щелочной реакцией – мыльной водой или даже собственной слюной. Также подойдет кровь, межтканевая жидкость и желудочный сок. Только не вздумай туда плевать, – предостерег он Женьку, развернулся на пятках и остановился. – В зимнее время рекомендуется смазывать подвижные части механизма керосином или соляркой. Керосином также удобно очищать пистолет от нагара. Смазка наносится тонким слоем. Ну, да, примерно так.

Он смотрел, как Женька смазывает канал ствола, патронник и другие металлические части обрывком тряпки, пропитанной соляркой.

– Теперь пистолет надо собрать, все действия производятся в обратном порядке. В обратном, я сказал.

Егор подцепил концом проволочной «указки» пружину и подтолкнул ее к Женьке. Затвор вернулся на место, Женька поднял предохранитель вверх и покрутил пистолет в руках.

– Смазывать магазин и патроны запрещается, их протирают сухой тряпкой. А также рукоятку. Все, вольно, оружие на стол. – Егор остановился, взял в руки вычищенный пистолет, осмотрел его и снова заговорил: – При изготовке к стрельбе стреляющий должен… Держи. – Он отдал Женьке пистолет и взмахнул «указкой»: – Первое – дослать патрон в патронник ствола, для чего выключить предохранитель, отвести левой рукой затвор в крайнее заднее положение и отпустить его. Давай. – Женька щелкнул «флажком» и передернул затвор. – Далее, выключаем предохранитель, указательный палец кладем в спусковую скобу. Только первую фалангу пальца!

Женька вцепился в рукоятку пистолета и коснулся подушечкой указательного пальца спускового крючка, положил сверху на рукоять «макарова» ладонь левой руки.

– Теперь поднимаем пистолет, поднимаем, я сказал, а не голову опускаем! Плечи развернуть, руки и подбородок вверх! – прикрикнул на него Егор. – Оружие на уровень глаз! Совмещаем мушку, – один щелчок «указкой», – с прицельной планкой, – второй щелчок, – и плавно жмем на спуск. Вперед!

Затвор отбросило назад, Женька отшатнулся, глянул с восторгом на Егора и быстро спрятал пистолет под груду вонючих тряпок. Дверь в сарай приоткрылась, на пороге показалась Лиза.

– Вы чего тут сидите? Там все готово! – заявила она и убежала в дом.

– Дай сюда, – Егор отобрал у Женьки пистолет, убрал в кобуру, – все, руки мыть и за стол. Я с утра ничего не ел.

– А патроны? – Женька поднял с пола бушлат, обнаружил под ним «укорот» и застыл столбом.

– Слышал, что тебе сказали? Утка – последняя. Поэтому завтра вставать рано и топать далеко. – Егор вытолкал парня из сарая, положил автомат на полку под груды старого барахла, убрал все с ящика и направился в дом.

Снег с дождем – не лучшая погода для прогулок в полях и лесах, особенно ранним утром. Женька спал на ходу и без конца спотыкался, пока брел за Егором через овраг в обход поселка к лесу. Между землей и небом повисла блеклая пелена, Егор всматривался в нее, щурился и не выдержал.

– Здесь жди, – он бросил сонного Женьку посреди поля и свернул вправо, пробежался по мокрой траве через пустырь. Черные остовы сгоревших дач, остатки забора на месте, завалившийся набок «Туарег» тоже никуда не делся. Как и «Тойота» у пруда, но у нее все двери настежь, и в салоне, кажется, никого. Рядом пусто, только шевелится под ветром камыш, и пролетела низко над водой большая черная птица. Безлюдно, холодно и сыро, поверхность пруда подернулась рябью, и зашуршал тростник, неприятно и сухо, словно мелкие косточки перекатываются в бумажном пакете. Егор постоял еще немного, всматриваясь в белесую муть перед собой, развернулся и пошел обратно.

За три часа скачек по берегам узкой тихой речки удалось поймать только двух уток. Поумневшие водоплавающие подозрительно смотрели на кусок сухаря, вытягивали шеи, но близко подойти осмелились только самые голодные. За что и поплатились, лежали со свернутыми шеями в Женькином рюкзаке. Егор смотал леску, сорвал с крючка размокшую наживку и бросил ее в воду. Рядом с мокрым, черным от времени бревном плеснуло негромко, и по воде пошли широкие круги. Хлеб исчез, зато на поверхности реки появилась «дорожка», она уводила к здоровенной, почти в рост человека коряге. Бурый упитанный зверек вылез на огромный мокрый еловый корень, уселся на задние лапы, держа в передних улов – кусок черного сухаря.

– Давай ее поймаем, – прошептал Женька, – и съедим. Вон какая жирная, нам штук пять таких всего и надо.

– Нет уж, – Егор прошелся по дрожащему от каждого шага бревну и спрыгнул на берег, – крыс есть я пока не готов. И тебе не советую.

– Разве это крыса? – Женька следил за пирующим зверьком.

– Самая настоящая водяная крыса, она же ондатра. Она же носитель почти десятка природноочаговых заболеваний, включая туляремию, или малую чуму. Заболевание характеризуется интоксикацией, лихорадкой, поражением лимфатических узлов. Причем лихорадка может длиться почти месяц. Также гарантированы осложнения в виде пневмонии, перитонита, абсцессов и даже гангрены. Оно тебе надо?

Ондатра доела хлеб, потерла друг о друга передние лапки, вразвалочку направилась к воде. Крыса бесшумно нырнула в реку, по коряге скользнул и пропал в волнах ее длинный, толщиной с мизинец, голый черный хвост.

– Нет, не надо. Гадость какая, – скривился Женька, вздохнул, глядя на пасущихся неподалеку уток, и потопал вслед за Егором к склону оврага.

В ранних сумерках две поставленные утром петли нашли не сразу, Егор снял проволоку с кустов, смотал ее и убрал в рюкзак. Женька ничего не сказал, он топал впереди и смотрел то себе под ноги, то вверх, на верхушки деревьев. Через пустырь шли быстро, Егор косился вправо, на сливавшуюся с серым небом стену дальнего леса. Все идет к тому, что идти придется именно туда, а это сутки, не меньше. Пока дошел, пока разобрался на месте, пока ловушки поставил – день прошел. Значит, ночевка в лесу, с утречка на обход капканов и бегом обратно…

– Смотри, еще что-то горит, рядом с нами, – шедший впереди Женька остановился и приподнялся на носки. Егор обогнал парня, глянул на тонкую струйку белесого дыма над пригорком и пошел дальше.

– Это не рядом с нами, это у нас. Печка топится, – объяснил он на ходу.

– Ничего себе! Ее за километр видно, – удивился Женька.

– За полтора, – уточнил Егор.

Через поселок прошли уже в полной темноте и тишине, навстречу не попалось ни одной живой души, в окнах уцелевших домов было темно, слышался только скрип и глухой негромкий стук.

– Как на кладбище, – прошептал за спиной Женька.

– Не каркай, – оборвал его Егор и сунул ключ в замочную скважину калитки.

Встречать охотников вышел весь личный состав дачи. Егор машинально пересчитал «поголовье» – одного не хватало, но кого именно, он понял не сразу.

– Дашка где? – спросил он у занявшейся добычей Ольги.

– Спит, – девушка ловко обдирала с ошпаренной утиной тушки перья, Лизка суетилась рядом – помогала, собирала их в старый пакет.

«Пойду и я прилягу», – сон навалился сразу, затмил собой чувство голода и тяжелые мысли. Он был сейчас как спасение, как анестезия, как наркоз и действовал точно так же – парализующе и исподтишка. Не помешали ни топот по лестнице, ни грохот упавшей с кастрюли крышки, ни тихий плач сверху, а разбудил легкий толчок в плечо.

– Егор, вставай, там Дашка, – шептала дрожащим голосом Ольга.

– Что – Дашка? – он сел рывком и помотал тяжелой от мутного сна головой.

– Не знаю, – призналась Ольга, – заболела, наверное. Красная вся, говорить не может и ревет. Часа два уже. Посмотри…

– Почему сразу не сказала?

Егор нашел под креслом ботинки, обулся и пошел на второй этаж. Жарко как, не продохнуть, Дашка лежит в одной длинной футболке, голова запрокинута, рот приоткрыт, губы сухие. И горячая, как печка, глаза приоткрыла, всхлипнула и снова зажмурилась.

– Давно? – Егор потянулся к свечке и сел на диван рядом с Дашкой.

– С полудня примерно, – доложил дед и поднялся с раскладушки. Лизка испуганно выглядывала из-за его спины и обеими руками вцепилась в Пашкину ладонь.

– Понятно.

Егор повернул Дашину голову к свету, провел пальцами от мочек ушей к нижней челюсти. «Я же не педиатр», – под пальцами он чувствовал уплотнения, Дашка дернулась, из-под плотно закрытых век показались слезы. «Отек есть, глотание затрудненное, миндалины увеличены. Дифтерия? Нет, лимфоузлы вроде в норме, хотя тут сам черт не разберет…»

– Ложку дай, – потребовал Егор, и Ольга побежала вниз, зазвенела там посудой и вернулась назад. Быстро собрали все имеющиеся в хозяйстве свечи, Егор вручил деду фонарь и приказал: – Свети ей в лицо, я скажу когда, – и осторожно повернул Дашкину голову за виски, разжал ей зубы и прижал черенком ложки язык. – Давай, – скомандовал он, и Авдеич нажал кнопку на ручке фонаря. – Тихо, тихо, потерпи, – Егор одной рукой держал Дашкину голову, второй – ложку, вытянул шею и заглянул девочке в горло. Пленочного налета нет, уже хорошо, зато миндалины огромные, воспаленные, алого, переходящего в багровый цвета. И на них уже появились первые желтовато-белые точки. – Ангина, – Егор вытащил ложку и взял Дашку за руку. Пульс бешеный, температура, похоже, тоже немаленькая, и начинается озноб. Он накрыл девочку одеялом и поднялся с кровати. Ольга села на его место и обняла трясущуюся Дашку, поцеловала ее в щеку.

– И что теперь делать? – вслед ему прошептал дед.

– Лечить, что ж еще.

Егор сбежал по лестнице, накинул куртку и вышел на крыльцо. Под ноги метнулся забытый во дворе кот, Егор оступился и схватился за перила.

– Чтоб тебя, скотина!

Он перепрыгнул ступеньки и распахнул дверь сарая, нашел на полке бутылку керосина и вернулся назад.

– Тряпку чистую дай и длинное что-нибудь. Карандаш или наподобие, – потребовал он, но встретившая его внизу Ольга не торопилась.

– Это зачем? – она принюхалась и недоверчиво смотрела на бутылку в руках Егора.

– Затем, – он выдвинул из-под стола низкий табурет и поставил на него емкость с керосином и потянулся за пустым пузырьком в углу навесного шкафа, – делай, что тебе говорят. И быстро!

– Зачем тебе керосин? – не успокаивалась Ольга, – ты что с ним делать собрался?

– Дашку лечить, – Егор грохнул дном чашки по столу, – это отличный антисептик. Не йодом же ей миндалины мазать. Потом горло с содой полоскать будет, но это потом. А сейчас, если у тебя есть другие предложения, я готов их выслушать. Только быстро, у нее уже гнойники лезут, скоро лопаться начнут. И уши наверняка болят, только она сказать не может. Давай, предлагай.

Ольга развернулась и рванула наверх, Егор заткнул горлышко пузырька из-под корвалола толстым комком ваты и профильтровал через него керосин. Когда пузырек наполнился почти наполовину, вытащил фильтр, обмотал чистой ватой поданную Ольгой пластмассовую спицу и пошел наверх. Дашка лежала на животе, голова вывернута набок, рот открыт, и не дышит, а хрипит, причем еле слышно. На раскладушке рядом трясется Лизка, Пашки не видно, он сидит у стены в темном углу у раскаленной печки, рядом светятся желтые кошачьи глаза.

– Что это… – начал дед, но Егор оборвал его причитания на взлете:

– Так, либо молчи, либо выйди, – он сел на диван, поставил пузырек на подоконник, – или делом займись, книжку им почитай! – Окунул ватный тампон в керосин и скомандовал Ольге: – Переверни ее и голову ей держи, и фонарь дай, да не так, поверни, – Егор прикусил рукоятку фонаря, покрутил головой и разжал Дашке зубы, прижал ей язык черенком ложки.

– Владимир усыновил Святополка, однако ж не любил его и, кажется, предвидел в нем будущего злодея, – донеслось от печки.

Егор глянул мельком на сгорбленную спину деда, на норовившую оглянуться Лизку и заглянул Дашке в горло.

– Обрадованный смертию дяди и благодетеля, сей недостойный князь поспешил воспользоваться ею; созвал граждан, объявил себя Государем Киевским и роздал им множество сокровищ из казны Владимировой, – продолжал вещать дед.

«Вот же гад был этот князь. Ничего за тысячу лет не изменилось», – Егор просунул спицу с керосиновым тампоном в горло девочки и осторожно смазал обе миндалины. Дашка дернулась всем телом, закашлялась и попыталась сесть, но Ольга удержала ее. Краснота с лица девочки спала, она стала бледной, на висках под тонкой кожей проступили голубые жилки.

– Еще раз, – пробурчал Егор, обмакнул вату в отфильтрованный керосин и повторил процедуру. – Все, – он отшатнулся и выплюнул фонарь на одеяло. Дашка надрывно кашляла и ревела одновременно, Ольга прикусила губу и держала ее за плечи.

– Святополк требовал от них головы Бориса, и сии недостойные взялись услужить князю злодеянием, – голос деда дрожал, толстенная книга в его руках тоже. Пашка и Лизка не дышали, прижались друг другу, кот терся за их спинами, но на него никто не обращал внимания. Егор отложил спицу с провонявшей керосином ватой и взял Дашку за руку. Девочка приоткрыла глаза, но тут же отвернулась, сжалась в комок.

– Больно? – Егор наклонился над ней, Дашка кивнула и произнесла еле слышно:

– Да. Глотать больно. И ухо болит. Вот это, – она показала на правое ухо.

– Потерпи немного, утром все пройдет, – пообещал ей Егор, – я тебе таблетку дам, но попозже. А завтра будешь горло полоскать. Договорились?

Дашка мотнула головой и закрыла глаза. Егор взял ее за руку, положил три пальца на запястье с нижней стороны. Уже легче, пульс успокаивается, надо выждать еще хотя бы полчаса, дать ей обезболивающее и спать. А утром посмотреть все при нормальном свете…

За домом что-то грохнуло, взорвалось, стена пошатнулась от ударной волны. Дед замолк на полуслове, кот зашипел и ринулся под диван, Егор вскочил на ноги.

– Что там? – Ольга подняла голову и вытерла глаза.

– Здесь сидите.

Егор помчался вниз, выхватил из «тайника» между подушками кресла кобуру и вытащил из нее пистолет. Женька сел на своем матрасе и с закрытыми глазами, как зомби, водил перед собой руками. Нашел опору, ухватился за нее и попытался встать.

– Сидеть, – крикнул ему Егор, – здесь будь, я сейчас!

И вылетел за дверь, перемахнул перила и одним прыжком оказался на середине участка. Полыхало за малиной, Егор бросился к кустам, пролез через них, подпрыгнул и подтянулся на руках. Домик соседей горел, как игрушечный, из окон рвалось яркое сильное пламя, рядом Егор заметил двух или трех человек, метавшихся по границе тьмы и света. Они переругивались между собой, один выскочил, согнувшись, подбежал к двери, рванул ее на себя и тут же отпрыгнул назад от рванувшегося навстречу языка огня. Егор наблюдал за ними с забора, он смотрел то на огонь, то на черные тени. Что там было, интересно? Фугас, тротил, газовый баллон? Последнее, скорее всего, ребятки оказались запасливые. Знал бы, что рядом такое сокровище лежит, давно бы приватизировал. Да какая теперь разница, что там рвануло, странно, что дом простоял нетронутый так долго – вот что удивляет. А эти – они решили погреться, нашли труп хозяйки и расстроились? Или, наоборот, обрадовались – место свободно, можно жить. Хотя нет – уже нельзя. Крыша соседского «скворечника» рухнула, подняв в небо столб искр, тени исчезли, загремели чем-то в воротах. Все, концерт окончен, расходимся. Егор спрыгнул с забора и вернулся в дом.

– Что там? – встретил его взволнованный хоровой шепот. – Что случилось?

– Ничего страшного, – Егор поманил к себе Ольгу, – всем спать. Как она?

– Заснула только что, – доложила девушка.

– Ну и хорошо, – Егор уселся в кресло, вытянул ноги в проход, – пусть спит, утром посмотрю.

Женька плюхнулся на свой матрас, дед пополз наверх, улегся на раскладушку и заскрипел, завозился, укладываясь. Кот убежал следом за Ольгой, Егор дождался, пока все успокоится, и тоже лег, закинул руки за голову. И до утра, до первых проблесков зари не сомкнул глаз, гипнотизировал темноту до рассвета. Потом поднялся, оделся, взял пустые канистры и по подмерзшей за ночь грязи отправился на родник. Идти по морозцу было легко, трава хрустела под ногами, ветки старых берез покрывал легкий иней. Егор шагал через лужи и слушал, как хрустит под подошвами крепкий ледок. Он сбежал по дороге вниз под горку и уже приготовился войти в поворот, когда пришлось резко тормозить и уходить вправо.

Человек сидел, привалившись к толстому, с зеленоватой корой стволу березы. Очень худой, обросший, бледное, мокрое от пота лицо покрыто розовой сыпью. Как и руки, и кожа на шее и груди под расстегнутой синей, с белыми полосками на рукавах курткой. Человек услышал звуки шагов, повернул голову и даже проговорил что-то сухими синюшными губами. Но слишком торопливо и бессвязно, чтобы из его речи можно было понять хоть что-то. Егор остановился в двух шагах от человека, посмотрел на его одутловатое лицо с блестящими глазами, стянутую, розовую, словно обгоревшую на солнце кожу. На волосы, усеянные неторопливыми белыми насекомыми, на расцарапанную, в капельках засохшей крови кожу головы и рук Егор глянул мельком и отошел назад, к дороге. «Как на картинке из учебника», – он повернулся и, не слушая сдавленных хрипов за спиной, зашагал к роднику. «И симптомы – бред, лихорадка, розеола», – он уже стоял перед мостом, впереди тоже никого не было. Как и позади – он был один, вокруг только лес, старые деревья шевелят голыми, искрящимися под первыми лучами солнца ветками, и с них тихо падают в воду белые хлопья.

Егор закрутил пробками горлышки канистр и вышел на мост, поставил ношу на перила, а сам уставился на тихую воду. Классический, европейский или вшивый, он же корабельная лихорадка, он же… У этой дряни слишком много названий, чтобы держать в голове их все, хватит и одного. Сыпной тиф обычно возникает в холодное время года там, где отмечается скученное проживание больших групп людей в неприспособленных для жилья условиях. Все как по нотам, вернее, по параграфу из учебника по эпидемиологии – здесь холодно, грязно и сыро. «Вспыхнувший сыпной тиф обычно быстро развивается», – черт бы побрал этот учебник. Егор подхватил полные канистры и пошел к дому. Березу обошел стороной, остановился ненадолго, посмотрел на ее ствол, вернее, на его основание. Человек никуда не делся, он уже лежал на земле и то стонал, то принимался выкрикивать что-то бессвязное, но полным ужаса голосом. «При выраженных случаях сыпного тифа бред наблюдается почти постоянно. В большинстве случаев он содержит в себе элементы беспокойства и даже страха, граничащего с паникой», – авторы учебника отлично знали свой предмет, один из них даже собрал коллекцию «мемуаров» – бредовых идей, сохранившихся в памяти излеченных им больных.

Егор уже поднялся на горку и добрался до первого, уцелевшего пока дома. Створки ворот приоткрыты, внутри тихо. Подошел, заглянул в щель – дверь дома закрыта, окна изнутри забиты чем-то, ничего не разглядеть. Зато за забором через дорогу слышатся голоса и пахнет дымом. «И что теперь – костры очистительные жечь, как при чуме? Сжигать дома и трупы заболевших? Карантин? Обсервация? То есть добровольно загнать себя в ловушку?» – Егор остановился перед следующей калиткой. Она наглухо закрыта изнутри, во дворе что-то шелестит и потрескивает негромко. Неплохо бы посмотреть, что именно… Да, совсем неплохо. Может, тот мужик под березой только один такой? Вряд ли, раз эта зараза уже пустила здесь корни, то помогут только антибиотики каждому – взрослому, ребенку по несколько уколов в сутки в течение недели.

– Размечтался.

Егор толкнул свою калитку и вошел во двор. Все, остальные теперь отсюда ни ногой, хоть воздушно-капельным эта дрянь и не передается. Он отмыл в ледяной воде руки, поставил канистры на крыльцо и вошел в дом. Дашка сидела на диване, увидела Егора, попыталась что-то сказать, но закашлялась и обхватила ладонями горло.

– Все нормально, – заявил он после осмотра, – вернее, будет нормально, уже скоро. Не тошнит? Хорошо, а горло полоскала? Молодец, надо еще. Лежи.

Он уложил Дашку на диван и спустился вниз. Постоял посреди кухни, глядя в стену перед собой, прислушался к голосам с улицы. Вытащил кобуру с «макаровым» из тайника, перепоясался под курткой и вышел во двор. Так и есть – мелкие толпятся у сарая, заглядывают в приоткрытую дверь.

– Вы чего там потеряли?

Окрика хватило, чтобы Пашку с Лизой сдуло к бане, а Женька поплелся навстречу.

– Ничего, – невинным голоском заявил он и просочился в дверь.

– Будем считать, что я тебе поверил, – Егор потянулся к ручке и крикнул уже от калитки: – Со двора не выходить, никому не открывать!

– Понятно, – высунулся из-за двери Женька, – а ты куда?

– Пойду пройдусь, – Егор перешагнул через порог, закрыл калитку и повернул в замке ключ. Постоял несколько секунд, как витязь на распутье, посмотрел по сторонам и пошел прямо. «Раз, два, три», – он шел по искрящейся под лучами солнца вмерзшей в грязь щебенке, стараясь держаться центра дороги. Поселка нет, он исчез – сгорел, вымер, он уничтожен. Вернее, вот-вот прекратит свое существование, в самой дальней стороне, когда-то считавшейся неудобной из-за своей отдаленности от дороги, еще теплится жизнь. Там уцелело несколько домов, их можно пересчитать по пальцам. Как и тот, что остался за спиной, единственный на всей улице, как последний зуб древнего старика. Егор обошел кузов «Туарега», заглянул внутрь выгоревшего салона. Пусто, тела исчезли, а ведь прошло чуть больше суток. К «Тойоте» не пошел, посмотрел издалека, как играет солнце на «обвесах» заднего бампера, и двинулся влево, по полю, присматриваясь к заборам и домам «первой линии» поселка.

На первый взгляд все нормально – калитки и ворота закрыты, из-за панелей зеленого профнастила поднимается струйка дыма, слышны голоса. В доме рядом тихо, Егор постоял в отдалении, посмотрел со стороны и направился к заборам. Да, никого – с той стороны ни звука, ни шороха, только слышно, как капает где-то вода и трещит что-то под ногами. По траве прошмыгнула серая крыса, нырнула в яму под забором и пропала.

– Зараза! – Егор пнул доски забора. – Пошла вон, тварь!

И едва не оглох от вороньих криков – с соседнего участка поднялась целая стая воронья и с карканьем заметалась над головой. «Это еще что?» – Егор выждал, пока птицы успокоятся, и подобрался к глухому деревянному забору. За этим домом хозяева следили, доски были новыми, забор простоял тут один сезон, не больше, от щитов еще едва уловимо пахло елкой. И калитка основательная, но щеколда никуда не годится, ее открыть – раз плюнуть. Егор просунул через щель в досках острие финки и отодвинул засов. Похоже, что его закрыли второпях, и странно, что никто не воспользовался оплошностью хозяев раньше. Скрипнули петли, Егор приоткрыл калитку и вошел во двор. Стандартные пятнадцать соток, как у всех – грядки, клумба перед одноэтажной домушкой, за ней виден бок еще одного деревянного сооружения и кусты по периметру. Дверь дома закрыта, поблизости никого, кроме ворон. Опасность миновала, и они вернулись обратно, прохаживались деловито по грядкам, вернее, по тому, что лежало на подмерзшей земле. Егор шагнул вперед и остановился у входной двери, глянул на нее мельком и перевел взгляд на взрыхленную землю. Длинное, бесформенное, закутанное в тряпки лежало на боку поперек грядок. Рядом и сверху прыгали вороны и копались клювами в рванье, важно расхаживали по кострищу.

От хлопка в ладоши воронье взлетело, закружилось над участком и расселось по веткам деревьев и на заборе. Егор подобрал с дорожки горсть песка и швырнул его в птиц. Те заорали, неохотно сорвались с места и улетели в сторону пустыря. Толку-то, он уйдет – они вернутся, даже раньше, даже не будут ждать, пока раздражитель исчезнет, человек им не конкурент. Только если крысы – вот их стоит опасаться, в пищевой цепочке они занимают не последнее место. И бегут уже со стороны соседнего участка, по траве прыгают шустрые серые грызуны. Впрочем, тут всем хватит – Егор обошел дом и остановился у дальнего, граничащего с пожарищем угла. В кустах он заметил еще одного – человек лежал на животе, накрыв руками голову, и тоже не двигался. «Дня два прошло. Или три», – Егор прищурился и вытянул шею, рассматривая мертвеца, видел, что даже грязно-зеленому оттенку кожи по ходу вен не затмить багровых пятен на коже рук и на виске. А воронье уже возвращалось, над головой тяжело захлопали крылья, раздался крысиный писк. Егор отвернулся и направился к калитке, но не дошел нескольких шагов.

Входная дверь скрипнула еле слышно, что-то зашуршало негромко, и тут же все затихло. Егор обернулся и сделал еще один шаг назад. Шорох повторился, дверь скрипнула сильнее, раздался звук то ли удара, то ли падения. Ходившая по газону ворона повернула голову в сторону дома и вытянула шею, словно принюхиваясь. Скрип повторился, но на этот раз ему вторил не то хрип, не то стон. Тот, на крыльце, звал кого-то, и, кажется, снова упал. Ворона потопталась на месте и запрыгала по бурой траве к дому.

– Пошла!

От крика летающая крыса приподнялась над землей, шумно взмахнула крыльями и отлетела на пару метров в сторону. Егор обогнул дом и побежал к крыльцу. Дверь приоткрыта, за ней темно, из помещения вынесло волну жуткого запаха, смрад еще не успел раствориться в холодном воздухе. А на границе тьмы и света шевелится что-то и попискивает слабо, пытается подняться на ноги. Егор влетел на крыльцо, присел на корточки и подхватил под руки ребенка. На вид ему было года два или три. Одет в комбинезон на два размера больше, бледный, глазенки еле открываются, но дышит и лежит на руках неподвижно, как большая кукла. Егор стащил с его головы капюшон с меховой оторочкой и несколько минут рассматривал найденыша. Грязный, чумазый, на правой щеке поджившая ссадина, глаза открывает с трудом, но ручонки теплые, кожа и волосы чистые. Детеныш зашевелился на руках, приоткрыл рот, но только и сумел, что выдохнуть, и приоткрыл глаза.

– Пойдем со мной.

Егор взял «куклу» на руки. Потом толкнул дверь, заглянул внутрь и шагнул в дом. С минуту стоял, осматриваясь в полумраке. Тряпками завешаны все окна, внутри, кажется, холоднее, чем на улице, и очень темно. Еле слышный монотонный дребезжащий звук доносится от стены справа, там под завалами барахла Егор увидел что-то вроде кровати.

– Кто здесь? Живые есть? – произнес он, но ответа не дождался. Звук оборвался, кто-то тяжело зашевелился в темноте. Прошла еще минута или полторы, и тот, на кровати, снова начал бредить, выкрикивая что-то несвязное и неразборчивое. Детеныш на руках Егора вздрогнул и то ли всхлипнул, то ли вздохнул. – Все, все, уходим.

Егор вышел на крыльцо и с грохотом захлопнул за собой дверь. Малыш даже не пискнул, прижался щекой к плечу Егора и закрыл глаза. Воронье на живых не обратило внимания, да и зачем гоняться за едой, когда вот она – лежит, не двигается и бежать никуда не собирается. И за те пятнадцать минут, что он провел в доме, погода успела поменяться – ветер заволок небо тучами, и от морозца не осталось и следа. Снова все заволокло серой дымкой, со всех сторон в лицо летела холодная морось, Егор прижал ребенка к себе и рванул по грязи мимо сгоревших домов, подальше от сытого вороньего карканья. «Кожа у него чистая, но это ничего не значит. При тифе сыпь появляется сначала на животе, потом расползается по всему телу. Ладно, разберемся, если понадобится, я весь город переверну и тех, кто там остался, но антибиотики найду», – Егор открыл замок на калитке и ввалился во двор.

– Воды наберите! – заорал он с порога и взбежал на крыльцо. – Чего стоишь? Бегом! – прикрикнул он на оторопевшего Женьку и ворвался в кухню. Тряпки и синий с черным комбинезон полетели на траву, Егор положил ребенка на кресло, стащил остатки одежды и выдохнул облегченно. Тощий, замученный, еле двигается, но здоров – пятен и сыпи на коже мальчишки не оказалось.

– Маленький какой, – пробормотал за спиной Егора дед, – а родители его где?

«Лучше не спрашивай», – Егор не ответил, плюхнулся на табурет у стола.

– Все тряпки его сожгите, сейчас же, – потребовал он, – и отмыть его надо. А сейчас поесть ему что-нибудь, баня к вечеру будет, – глянул в окно, вышел на крыльцо и направился к скважине.

Женька склонился над ведром с водой, потом встал на колени и опустил голову.

– Я тебе что сказал? – Женька глянул на Егора и снова уставился на воду. – Оглох?

Егор смотрел то на взъерошенный затылок парня, то на ведро у того под носом. Запах странный – тухлый, даже гнилой, на дне песок, в воде плавают странные зеленоватые волокна.

– Отойди-ка, – Егор присел на корточки рядом с Женькой.

Все, приплыли, скважина снова заилилась, и не сегодня завтра сдохнет насос. «На два года тебе хватит. Сволочи». – Егор поднялся на ноги, Женька топтался рядом. «Ничего страшного, ее прокипятить – и пить можно», – от этой мысли стало нехорошо. Прокипятить-то ее можно, но так им долго не протянуть, а на родник не набегаешься.

– Тряпку чистую найди и отфильтруй через нее в другое ведро.

Женька кивнул и побежал к дому. Егор посмотрел на мутную воду в ведре, на гудящий генератор. Странно, что нет ни мыслей, ни эмоций, да и откуда им взяться после вида ворон, прыгающих по трупам, выжженного поселка и умирающего от сыпного тифа человека? И скважина из той же оперы, все одно к одному.

Воду отфильтровали, наполнили котел в бане, и скоро под ним горели дрова. От костра пахло кашей – сваренной на разведенной водой сгущенке гречкой.

– Спит, – шепотом доложил Егору дед и показал на укутанного в одеяло мальчишку. Девчонки сидели рядом, Дашка кашляла и зажимала себе рот ладонями.

– Хорошо.

Егор спустился вниз и уселся в кресло. «Добывание воды из растений», – крутилось у него в голове. Какие, к черту, растения, когда каждый день снег идет и все растения до весны завяли? Копать колодец? Пройтись по соседним участкам, рабочую скважину поискать? Снова ходить на пруд? А месяца через два рубить в нем полынью и драться с соседями за место у водопоя? Если еще кто-нибудь к тому времени в живых останется. Снег зимой топить? Тоже не выход, дистиллированной водой не напьешься, в ней солей нет. Можно, конечно, эту муть желонкой вычерпывать, отстаивать часами, обеззараживать марганцовкой, фильтровать… Еще для стерилизации можно взять молодые ветки ели, сосны или можжевельника сто-двести граммов на ведро воды и кипятить полчаса, потом туда же бросить кору ольхи, дуба, ивы или березы и кипятить еще минут пятнадцать, воду слить, оставшийся на дне бурый раствор пить нельзя… Нет, это уже смахивает на агонию, плюс зараза за забором караулит, ждет только малейшей царапины, да и черный «Хаммер» хоть и ушел вчера, но ведь вернется, и не один…

– Твою ж мать! – Егор смотрел в окно, на переплет покрашенных когда-то белой краской рам. Нет, все не то, выход один – бросать здесь все и уходить. Уезжать, улетать, и немедленно, пока зараза еще за забором, пока не вернулись те, в черном внедорожнике. Вчера было уже поздно, значит… Ничего это не значит, ничего.

После общей помывки Ольга сообщила, что мальчишку зовут Артем, ему три года и сейчас он наелся и спит. А уже поздним вечером, после того, как все улеглись, Егор выгреб в бане угли и принюхался к остаткам воды в котле. Пахнет вроде нормально, никто ничего не заметил, а Женька не проболтался. Не понял ничего, скорее всего, ну, тем лучше. Хотя нет – Егор сунул голову в котел – пованивает, болотом и тиной. Но так, еле заметно, если уж совсем придираться.

– Болото, болото, – бормотал себе под нос Егор, пока укладывался спать, – чтобы им, гадам, сгнить в болоте вместе с моими деньгами.

И уставился в потолок. Болото, дом на болоте, в доме гады, да не ползучие. «В пейнтбол играли, прошлым летом… надоело без толку болото месить…»

– Черт, знал бы, прокатился бы с ними пару раз, – сон как рукой сняло, – загнал бы в болото и там бросил, как Сусанин поляков. Зато сейчас прицельно шел бы, а не наугад, по старым следам. Ладно, прорвемся, в том лесу, кроме них, никого больше нет, звери только. А звери нам нужны, звери – это не только ценный мех…

Он закрыл глаза, но мысли не отпускали, крутились в голове, как бабочки вокруг лампы летним вечером: «Все равно собирался. Завтра не получится, выходить надо затемно, а наверху вся круговерть только-только улеглась. Ольге надо сказать и деду. Сутки понадобятся, не меньше – пока туда, пока обратно». И виделись уже занесенные снегом просеки, цепочка собственных следов в сугробах и величественные сосны с янтарной корой – все, как прошлой зимой, или как в детском сне про сказку.

– На дорогу не выходить, калитку никому не открывать, костер не жечь, все готовить на печке, – повторила Ольга, и Егор кивнул в ответ. И в сотый раз за день спокойно ответил на вопрос: – Вы надолго? Когда вернетесь?

Ведь знает, что ей скажут, знает заранее и все равно о своем, словно к вечеру могло что-то измениться. Ну, ладно, если ей так спокойнее, то можно и продублировать.

– Сутки, не меньше, – отозвался он и добавил: – Воды вам хватит, дров тоже. Главное, сидите тихо и не высовывайтесь, что бы ни произошло. Вас тут нет, так всем и скажи.

– Я все поняла, – Ольга перешла в наступление, и Егор попятился к стене, налетел на низкий табурет и врезался затылком в дверцу шкафа.

– Хорошо, хорошо, – он поднял руки, сдаюсь, мол, был не прав, но Ольга не отставала. И ведь права, и решать этот вопрос надо сейчас, сию же секунду, и решение известно, лежит на поверхности и ухмыляется ехидно.

– А если… – почти выкрикнула девушка, и Егор сделал последнюю попытку:

– Да и так все умеешь, вон какого кабана с одного удара завалила, мне до сих пор завидно. Да и свиньи у меня больше нет, на тебя не напасешься… Ладно, уговорила. Пошли.

Он боком пробрался к двери и выскочил на крыльцо. Ольга вышла следом, подняла ворот свитера и остановилась, грозно постукивая пальцами по перилам.

– Прошу, – Егор распахнул дверь сарая, пропустил Ольгу вперед, сам вошел следом. Ольга уселась на длинный ящик, скрестив руки на груди и задрав нос. Поежилась от холода, но тут же выпрямилась и молча воззрилась на Егора. Все, отступать некуда, и другого выхода нет, ставки слишком высоки. Егор подошел к тайнику, порылся под грудой тряпья, нашел и подал Ольге «стечкин». Девушка неловко взяла пистолет, покрутила в руках и положила на ладонь.

– Тяжелый какой, – заявила она и взялась за рукоятку двумя руками.

– Тяжелый, – согласился Егор, – почти килограмм и без патронов. А вот еще двести граммов, – он показал Ольге полный магазин.

– Дай, – потянулась к нему Ольга, но Егор спрятал обойму в нагрудный карман и скомандовал:

– Подъем, теперь живот в себя, грудь вперед, – он сжал Ольге плечи, отвел назад так, что лопатки сошлись почти вплотную, и хлопнул ее ладонью пониже спины.

– Очень смешно, – огрызнулась девушка и шагнула в сторону, – знаешь, как я боюсь.

– Тогда дай сюда.

Егор протянул руку, но Ольга спрятала «стечкин» за спину.

– При стрельбе из положения стоя необходимо повернуться вполоборота налево и, не приставляя правой ноги, выставить ее вперед по направлению к цели на ширину плеч, распределив тяжесть тела равномерно на обе ноги. Делай, что тебе говорят. Вот так, правильно. Теперь поднимаешь пистолет. Пистолет поднимаешь, а не голову опускаешь, на уровень глаз…

– Я его уроню, – Ольга вцепилась в рукоятку и прищурила один глаз. Ствол мотало из стороны в сторону и клонило к земле.

– Не так держишь, смотри, – Егор отобрал у девушки пистолет, – существуют три способа удержания пистолета двумя руками. Первый – поддержка свободной рукой стреляющей руки за запястье, второй – обхват рукоятки пистолета поверх стреляющей руки, третий – поддержка стреляющей руки снизу. Тебе советую второй, пробуй.

Он продемонстрировал все три способа и вернул «стечкин» Ольге. Лекция пошла на пользу, ствол пистолета не дрожал, а уверенно смотрел в стену. Но не долго, через минуту или чуть больше Ольга сдалась и опустила руки.

– Дальше что? – она повернулась к Егору.

– Дальше жмешь на спуск и стреляешь. Давай еще раз.

Он подошел к Ольге, обхватил ее ладони своими, поднял пистолет, прицелился.

– Совмещаешь мушку с прицельной планкой так, чтобы появилась буква «ш», на цели совмещаешь, разумеется, снимаешь с предохранителя. Вот так, – он отвел флажок назад, – и жмешь. Все, – он опустил руки и шагнул назад.

– На цели, – повторила Ольга, глядя в прицел на стену, – я ж промажу, сколько тут патронов?

– Двадцать, тебе хватит. Даже не тебе, а цели твоей, – ответил Егор, – стреляй одиночными, в голову не целься, все равно не попадешь, а лучше всего – останавливающая стрельба. Запомни, если у нападающего в руке нож или дубинка и до него не более трех метров, его лучше вывести из строя выстрелом в колено. Если же в руке у него пистолет, то лучше стрелять, конечно, в голову – разнесешь ему мозжечок, и все. Нападающий больше не способен ни на какое движение, вся его нервно-мышечная система мгновенно парализуется, а поражение мозжечка сопровождается немедленным прекращением дыхания и циркуляции крови.

– А если не попаду в голову? Или человек далеко? – Ольга развернулась и прицелилась в дверь.

– Если до нападающего достаточно далеко и он навел оружие на тебя, стреляй ему в грудь, поскольку в голову попасть трудно. Попадание в сердце обычно заканчивается летальным исходом. Но смерть наступает не мгновенно, и нападающий может еще успеть нажать на спусковой крючок. Если пуля попадет в центр груди, то, вполне вероятно, она не заденет жизненно важные центры, однако человек сразу будет выведен из строя.

Егор уселся на ящик и наблюдал за Ольгой, одновременно прислушивался к звукам во дворе. Инструкции выполнялись неукоснительно, за стенами сарая пусто, зато дверь в дом приоткрыта и слышно, как смеется Лизка и что-то отвечает ей Артем. Мимо сарая проковылял, пригнувшись, как под обстрелом, дед, в смородине у забора мышковал кот.

– Не попадешь в грудь – цель в плечо. Пуля раздробит кость, порвет мышцы, и нападающий не сможет стрелять этой рукой. Попасть в плечо сложно, но проще, чем в кисть. Еще труднее попасть в коленную чашечку, так что даже не пытайся.

Егор привалился к стене и поманил к себе Ольгу. Она подошла и положила пистолет на ящик.

– Проще всего попасть в таз, и если повредить кость, то нападающий упадет.

Егор взял пистолет и загнал в рукоять полный магазин, поставил «стечкин» на предохранитель и протянул оружие Ольге. Она взяла пистолет, обхватила обеими руками, подняла на уровень глаз и кивнула: продолжай, мне очень интересно.

– Целиться лучше в правую или левую часть тазобедренного сустава, если не собираешься убивать человека, можно задеть жизненно важные вены и аорту в центре.

Егор прикрыл глаза и наблюдал за девушкой, смотрел на выхваченный рыжим лучом заходящего солнца белый шрам на ее щеке, на подсвеченные золотом темные волосы и продолжал:

– А после попадания пули в солнечное сплетение нападающий немедленно роняет все, что держит в руках, и хватается за живот. Это бессознательная реакция. Так что выбирай то, что тебе больше нравится. И самое главное: достала пистолет – стреляй. Не пугай, не угрожай, сразу пали, можешь даже просто в ноги, иногда и это срабатывает. Все, дай сюда, потом наиграешься, когда уйдем.

Ольга протянула ему пистолет, Егор схватил девушку за запястье, притянул к себе и посадил на колени.

– Егор, я боюсь тут оставаться, – проговорила девушка, – куда вы пойдете, зачем? Да еще и так надолго.

– Сутки – это недолго, – возразил Егор, – ничего с вами не случится. Еда есть, дрова и вода тоже…

– Да я не об этом, – дернулась Ольга, – я сама за водой сходить могу!..

– Я тебе что сказал?.. – перебил ее Егор, но ответа не дождался. Из дома раздался дружный детский рев, Ольга вскочила и исчезла за дверью. Егор поднялся, положил «стечкин» на полку, накрыл тряпьем и вышел следом. Постоял перед калиткой, дернул за ручку – нет, граждане, это никуда не годится. Несколько досок, прибитых поверх, тоже совесть не успокоили, парочка стальных листов бы не помешала, да где ж их взять. «Ничего, сутки они продержатся, а потом…» – Егор отнес инструменты на место и пошел в дом. Что будет потом, он и сам пока старался не думать, сосредоточился на одном – на завтрашнем дне, чувствуя, что от него теперь зависит его жизнь. И не только его.

Во второй половине ночи на небо вышла луна – мутно-желтая, с откушенным правым боком. В ее бледном свете все казалось нереальным, даже жутковатым, особенно шевелящиеся под ветром ветки кустов. Они стучали по забору, тени извивались, как щупальца каракатиц, расплескивали черноту по старым доскам. Женька сидел на корточках и копался в своем рюкзаке, Егор ждал рядом. Наконец парень разделался с застежкой и закинул рюкзак за спину.

– Подпрыгни.

Женька заскакал на месте, Егор прислушался, выдохнул коротко и распорядился:

– Проверь все еще раз.

– Да нет там ничего, – простонал Женька и скинул рюкзак на траву, – тебе кажется.

Егор не ответил, наклонился над вещмешком, вытащил алюминиевую вилку и запихнул ее в плотно скатанный запасной свитер.

– Еще раз. – Женька прыгал с рюкзаком в руках, Егор напряг слух, но ни звона, ни бряцанья не услышал.

– Вот теперь погнали.

Он пропустил Женьку вперед, тот пролез через дыру в досках над оврагом и захрустел подошвами по сухим веткам, побежал вниз. Егор постоял еще немного, прислушался и улыбнулся себе под нос – в окне кухни мелькнула черная тень, спряталась, но тут же показалась вторая – поменьше и не такая ретивая. «Нормально все будет», – он прижал локтем к правому боку «укорот», протиснулся в щель между досками и закрыл за собой «дверь». Проскочил через овраг, догнал поджидавшего его в тени у трухлявой, продырявленной дятлами ольхи Женьку и посмотрел на часы. Половина четвертого утра, до рассвета еще часа три, как раз, чтобы пересечь пустырь.

– За мной иди и чуть левее, – приказал он парню, – и под ноги смотри. Если что увидишь – меня зови, только не ори. А свистни негромко. – И зашагал к сгоревшим руинам на окраине поселка.

– Что искать? – прошептал Женька.

«То, не знаю что», – Егор достал из кармана фонарик, перепрыгнул колею и взял немного левее. Вот здесь они в поселок заезжали, на объездной дороге следов нет. Что ж, можно попробовать, в любом случае через открытое место топать придется.

– Странное, непонятное. Все, что подозрительным покажется. – Егор посветил себе под ноги. Луч упал на покрытую сухой травой кочку, осветил вмятину рядом с ней и соседнюю возвышенность, только лысую, с придавленной вершиной. – Ага, это уже интересно. – Егор обошел кочку, покрутился рядом, рассматривая в свете фонарика траву и подмерзшую грязь. Прошло несколько дней, следы, хоть и оставшиеся на влажной грязи, давно оплыли, их контуры рассыпались. А нам подробности и не нужны, нам хотя бы примерно знать, куда и откуда… Егор сделал вокруг лысой кочки круг, пробежал вперед, вернулся и взял правее.

– Ты как ищейка, – пробормотал не отстающий ни на шаг Женька, – скажи, что ищешь, я тебе помогу.

– Не надо, я уже все нашел, – Егор выключил фонарик, – топай, не отвлекайся. – Вот она, дорожка, еле заметная и почти уничтоженная снегом, дождем и ветром. Одна придавленная кочка, рядом другая и метрах в трех еще несколько – машины шли здесь одна за другой, лезли поперек старых борозд, на одной даже виден фрагмент следа протектора. – Нам туда, – Егор махнул рукой, отгоняя Женьку влево, и зашагал через пустырь, не забывая иногда светить себе под ноги.

С пути не сбились, следы вывели их к дрожащему на ноябрьском ветру березняку. С неба снова сыпала мелкая крупа и неприятно стучала по оставшимся на ветках сухим бурым листьям. Уже рассвело, начинался очередной серый день, и в его мутном неясном свете пропали следы. Пришлось вернуться, найти их в поле и остановиться, как витязь на распутье.

– Что не так? – волновался Женька и повернулся спиной к ветру. – Пошли в лес, там теплее.

– Сейчас пойдем. – Егор снова исследовал кочки, борозды и заросшую дорогу между старым полем и лесом. Здесь трава примята, и здесь, и здесь – следы уводили на три стороны одновременно. – Давай не так.

Егор остановился на краю леса перед холмиком, покрытым багровыми листьями земляники, и посмотрел по сторонам. Там машине не пройти, даже такой, как «Туарег» Попова или «Тойота» гробовщика. Березняк частый, внедорожники бы там давно дров наломали. Да и не попрет никто через эти заросли, если в здравом уме, конечно, и не под веществами. Справа стеной стоит густой ельник, там тоже не проехать, а вот налево – вполне. По заросшей кустарником просеке в самый раз с ветерком прокатиться, ветки пообломать. Егор коснулся кончиком пальца «пенька» на ветке бересклета, отломил и отбросил прочь сухой обломок, висевший на обрывке коры.

– Сюда иди! – крикнул он Женьке и спросил, не дав парню перевести дух: – Покажи мне стороны света: север, запад, юг, восток? Ну, где мы сейчас? Соображай, быстро!

Женька закрутил головой, оглянулся назад, потом задрал голову, но в тучах ничего разглядеть не сумел. Замычал что-то про предпочтения муравьев и лишайники, но Егор не стал его слушать:

– Все, я понял. Вон туда смотри, – он перешагнул осыпавшиеся заросли и добрался до края просеки, – вот что тебе надо. Если нашел такую штуку – считай, повезло, – Егор хлопнул ладонью по четырехгранному, едва заметному в высокой траве и кустах столбику. Когда-то он был выкрашен в красно-зеленый цвет, полоски шли горизонтально, и верхушка квартального столба давно из зеленой стала белесой.

Женька молча смотрел на «компас» и ждал объяснения.

– Просеки в лесах прорубаются строго по линиям север-юг и восток-запад, – Егор смел ладонью паутину и старые листья, прилипшие к одной из граней указателя, и продолжил: – На пересечении просек устанавливаются квартальные столбы. Вот такие, – он присел на корточки и разгреб траву и мох у основания столбика. Да, недолго ему осталось, подгнил основательно и скоро свалится, а грибник или охотник лишится одного верного ориентира. – На столбах в верхней части на каждой грани проставляются цифры – нумерация противолежащих кварталов леса, а ребро между двумя гранями с меньшими цифрами покажет направление на север, – Егор поднялся на ноги и отряхнул коленки. – Значит, север там, – он ткнул пальцем Женьке за спину, – юг, соответственно, напротив, запад…

– Так тут ничего не видно! – Женька пристально исследовал поросшую мхом верхушку столбика и уставился на Егора. – Как ты узнал?..

– По компасу в часах, – ухмыльнулся Егор, обошел столб и зашагал по лесу вдоль просеки. Женька засопел обиженно и затопал позади, подал голос минут через пять.

– А я бы и так не заблудился, я направление, как собака, чувствую. Что в лесу, что в городе, – заявил он.

– Да ты что? – Егор сделал вид, что удивлен. – Надо же, какой талант, я так не могу. В лесу тем более, и даже знаю почему. Городской человек разучился фиксировать и анализировать пройденный путь в условиях ограниченной видимости. В городе, где все прямое и повороты под геометрическими углами, эта способность не развивалась с рождения. Даже поговорка в тему есть, старинная: «Прямой дорогой ходит черт». Не слышал? Ну и хорошо, значит, ты нас обратно и поведешь, я тебе мешать не буду. Договорились?

Женька не ответил, Егор смотрел по сторонам и на просеку. Кустарник перешел в молодой лес, осинник сменился елями, дальше дорога пошла под горку, и под ногами захлюпала вода. Егор взял правее, вышел на открытое место, осмотрелся. Нет, все верно, болотину они объезжали вот здесь – на еловой коре осталась затекшая смолой глубокая царапина. И отчетливый след протектора, впечатавшийся в грязь, перечеркнутый идущей следом машиной. «Здесь они, голубчики, катались, здесь», – Егор улыбнулся насупившемуся Женьке и показал на отпечаток:

– Смотри, тут машина в поворот входила. Вот угол схождения, вот – расхождения, – Егор провел по земле еловой веткой, – последний всегда направлен в сторону движения. Значит, нам в другую сторону, – он перешагнул лужу, достал финку и принялся на ходу ошкуривать еловую ветку.

– А это кто? Чьи следы? – крикнул Женька и остановился около гигантского трухлявого пня у бочажины с засыпанной листьями и еловыми иглами лужей. Егор подошел, остановился рядом и глянул себе под ноги. На «берегу» наполнялись водой длинные, раздвоенные отпечатки с острыми носками и закругленной «пяткой».

– Ого, – Егор прошел по мху дальше, разглядывая его примятую влажную поверхность, – лось, ничего себе! И здоровенный какой, центнеров пять, если не больше! Полтонны свежего мяса мимо прошло, представляешь! – воскликнул Егор, но Женька лишь кисло ухмыльнулся в ответ:

– Его тоже на крючок ловить будем? Или петлю из проволоки поставим?

– Ну, что ты, ради такого дела я пару патронов не пожалею! – расщедрился Егор. – В башку ему точно не промахнусь. Кстати, о башке: голову лося мало кто из охотников берет – там одни червяки, даже у свежеубитого, копошатся прямо в гортани и в дыхательных путях. Я видел как-то раз, когда браконьеров ментам сдавал, меня тогда чуть не стошнило, даже жуть смотреть на шевелящуюся кашу из опарышей. А лоси с ними живут, – Егор глянул на следы сохатого еще раз и вернулся к отпечаткам протектора.

– Браконьеров? – ухватился за слово Женька. – Где это ты их видел? И когда?

Егор сунул в рот кончик оструганной еловой ветки и принялся жевать смолистую «зубочистку». Опять протрепался, и теперь, раз сказал «а», надо говорить и «б».

– Когда в лесу жил, – ответил он неохотно, – год назад. Лесником работал.

– Ух ты! – Женька забыл о мерах предосторожности и запрыгал по мокрому мху. – Ну и как? Расскажи, все равно топать далеко!

– Нормально жил, – помедлив, ответил Егор, – особенно зимой. Только первые два месяца думал – все, с ума схожу, уже к врачу специальному собирался. Через неделю или две со мной началось, стал в лесу голоса человеческие слышать, шум машин. А их нет и быть не может в этих местах.

– Ничего себе! И не страшно тебе было? – спросил Женька.

– Страшно? Нет, конечно. – Егор пожевал «зубочистку» и добавил: – Страшно не было, кого мне там бояться. И вообще «страх» – это то, что надиктовано нам мозгами, а «опасность» – это ощущение реально направленного на тебя намерения. Чего мне бояться – голосов? Тем более что это скоро отпустило, но все равно долго еще не по себе было. А потом один умный человек мне объяснил: мозгу не хватает привычных городских раздражителей, он стрессует, глюкует и начинает их синтезировать для собственного успокоения. Ну а ты выхватываешь и выводы делаешь… А ну, стой, – Егор вытянул левую руку в сторону и преградил Женьке путь. – Стой тихо, не шевелись, молчи, не дыши. – Егор прикрыл глаза и втянул в себя воздух, задержал дыхание, выдохнул и вновь принюхался. Открыл глаза и увидел, что Женька водит носом по ветру, а в зубах парня зажата еловая ветка в первозданном виде, правда, иголки у основания оборваны. «Глупый пингвин», – Егор ухмыльнулся и сделал несколько шагов вперед.

– Что там? – прошелестел за спиной Женька. – Что? Или кто?

– Конь в пальто. – Егор выплюнул зубочистку и снял с шеи ремень, перехватил «укорот» за рукоятку правой рукой. – Дымом пахнет, костер близко. Иди за мной и молчи, что бы ни случилось. Заорешь – пристрелю, – он поставил переводчик на одиночный огонь и опустил предохранитель.

– Правда, пахнет, – еле слышно подтвердил Женька и больше рта не открывал, крался позади, как дух, Егор с трудом различал за спиной звуки его шагов. С пригорка сбежали вниз, под ногами мягко покачивался мох, нога уходила в зеленую «подушку» почти по щиколотку.

– За мной иди, след в след, – еле слышно проговорил Егор, – здесь плотность мха неравномерная, на пустоту можно нарваться или на колодец.

Женька тенью переместился за спину, Егор сорвал с кустика две крупные бордовые ягоды, кинул их в рот и поморщился от терпкого вкуса. «Кислятина», – он проглотил клюкву, потянулся за следующей ягодой и замер с вытянутой рукой. За грядой кочек образовался просвет, и в нем оказалась тропа – дорожка из примятого мха и кустиков брусники и клюквы уводила за стволы чахлых болотных сосенок. Егор запрыгнул на вершину пышной кочки, оказался рядом с тропой, присел на корточки. Женька в тот же миг оказался рядом, жевал что-то и кривился, как от лимона. Егор мельком глянул на парня и перевел взгляд на примятый мох. Здесь прошли несколько человек, и они что-то несли, и это что-то было тяжелым. И живым, по крайней мере, в тот момент, когда его перетаскивали через полусгнивший ствол березы. Егор подошел к нему и провел пальцем по коре, наклонился, рассматривая два красных круглых пятна. Вернее, три, но кровь здесь попала на изгиб ствола и стекла на землю, оставив после себя тонкий короткий штрих.

– Что это? – выдохнул Женька. – На кровь похоже.

– Она самая, – Егор шагнул назад и снова принюхался. Тяжелый сырой воздух отдавал гнильцой, и дым «читался» отчетливее, был ближе, Егору даже казалось, что он слышит, как потрескивают дрова в костре.

– Чья кровь? – допытывался Женька.

Вместо ответа Егор вернулся к березе, присел на корточки.

– Смотри, пятна круглые, красного цвета, но по краям уже сереют. Значит, упали они на влажную поверхность, и произошло это дня три или четыре назад. Их форма – неправильный круг или овал – говорит о том, что они упали с высоты примерно один-полтора метра. Выводы? – он посмотрел Женьке в глаза. Тот заморгал, уставился на заляпанный кровью ствол, потом обернулся зачем-то и выдал:

– Здесь три или четыре дня назад прошел раненый человек. В бедро или в бок. Он перешагнул через березу и пошел дальше. Только я не знаю, куда.

– Ну да. Примерно так. Шел сам, или его тащили, – Егор осмотрелся, – думаю, что вон туда.

И показал на чахлые сосенки. До них по пружинящим под ногами кочкам добрались за пару минут, дальше дорога пошла вверх, впереди на тропу выходили заросли орешника. Егор сбросил рюкзак на сухую траву, задрал голову и втянул в себя воздух. Все, вот они, внизу, за орешником, похоже, ложбина, костер развели именно там. Вот тебе и дом на болоте, зря пробегали. Ладно, раз пришли, надо в гости зайти, с хозяевами пообщаться. И разузнать, кого они тут тащили, уже не Соломатина ли? Или он сам тут промышляет, в одно лицо? Чего гадать, надо пойти и посмотреть.

– Здесь сиди, – распорядился Егор, – я скоро.

И, не слушая умоляюще-возмущенного Женькиного шепота, побежал по тропе вверх. Егор пробрался через заросли орешника, остановился, вдохнул холодный, смешанный с запахом гари воздух, сделал еще несколько шагов вперед. Между деревьев он разглядел несуразное, кривое сооружение, сложенное из фанерных щитов, коробок и обломков досок. Рядом еще одна берлога – низкая, длинная, как барак. Дым от костра поднимался над крышами построек, но огня не видно, как и входов в сами «дома». Егор двинулся вправо, снова остановился, рассмотрел лагерь. Перед костром копошились три человека, они ползали на коленях, размахивали руками, кидали в пламя дрова. Один промахнулся – ветка улетела в голову товарища. Тот молча поднялся на ноги, схватил ветку и со всей дури вломил ею по голове обидчика. Он жалобно захныкал, прикрыл череп руками, пополз в одну из дверей. Первый проорал что-то вслед, швырнул ветку в огонь. И уселся на землю рядом, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Выползли еще двое, последовали примеру товарища.

«Это еще что за пионерлагерь?» – Егор подался вперед, отвел в сторону гибкую ветку. Дерн под ногами пополз вниз, Егор оступился и вывалился из орешника на поляну, рванул правее, к ближайшей постройке. За спиной раздался шорох и треск, Егор обернулся и еле-еле успел отскочить в сторону, наступил на угли. И еще на что-то – твердое и скользкое, оступился, едва не упал. Посмотрел себе под ноги и на мгновение растерялся, не понял сначала, что это. Сознание отказывалось принять то, что видели глаза, – полуобгоревший труп в костре и белые, с налетом золы обнаженные кости, на них отчетливо видны следы колотых и резаных ран, часть костей переломана сильными ударами.

Егор до крови прикусил губу, перепрыгнул через костер и снова с трудом удержался на ногах – в голову, в лоб над правым глазом врезалось что-то тяжелое и острое. Егор почувствовал, как кровь стекает на бровь, капает на переносицу. Вытирать ее некогда, уродливые молчаливые существа лезли на звуки выстрелов изо всех щелей. Ни одна тварь не попыталась спрятаться или убежать, они лезли под пули и умирали по очереди. Времени задуматься над таким поведением существ у Егора не было, сейчас важно только одно – прикончить их всех и проследить, чтобы никто не ушел. А они и не собирались спасаться бегством, выползали из хибар, как опарыши из сгнившей туши, Егор едва не задыхался от жуткой вони. Под выстрелом упал последний, но умер не сразу – пуля попала ему в живот. Егор зажал нос, переступил через полудохлую тварь, заглянул через дверь в постройку. Внутри куча тряпья, матрасы, одеяла, разнообразная одежда, и почти все обгоревшее, рваное. И никого – Егор прошел хибару насквозь, вышиб ногой деревянный щит в торце. Все сооружение закачалось и частично обрушилось, придавило собой лежащего на пороге. Тот завыл, проорал что-то нечленораздельное, но Егор уже шел дальше, к следующему строению. Внутри та же картина, только шевелится груда тряпья в самом темном углу. Егор шагнул туда, отшвырнул тряпки и выволок человека на свет. Тот пищал жалобно, словно молил о чем-то.

Егор бросил его на землю, остановился рядом, рассматривал пойманного. Возраст непонятный – может быть и двадцать пять, а может, и сорок лет. Лысый, редкая поросль осталась только над висками и по затылку, лицо грязное, заросшее, перекошенное, зубы через один. Рот разинут, существо то ли улыбается, то ли скалится – непонятно, на подбородок стекают слюни. Но не двигается, следит за каждым движением Егора и скулит непрерывно и тонко, вернее, воет. Взгляд больного человека – зрачки расширены, блуждают хаотично, в какой-то миг Егору показалось, что человек смотрит в обе стороны одновременно. «Сумасшедшие, психи. Из дурдома», – пришла, наконец, догадка. Конечно, они и одеты все одинаково – однотипные халаты, на ногах то ли тапки, то ли галоши – не разберешь. Шизофреники, буйные, социально опасные, они оказались предоставлены сами себе. Персонал дурки сбежал, бросив подопечных, и те быстро сообразили, что единственный для них способ выжить – это стать падальщиками, поедать трупы себе подобных. Сначала убитых, потом сообразили, что можно переключиться на детей – с ними легче справиться. Хорошо, Пашке тогда ума хватило удрать и увести с собой Лизку. А тем, из «Пассата», было уже все равно, когда за ними пришли из леса…

Слишком тонка, почти невидима грань, и ее легко переходит обезумевший от голода человек. При выборе умереть или съесть себе подобного большинство здоровых людей задумываться не будут, что уж говорить об этих… Но главный ужас не в том, что откажут морально-этические установки – они просто не подлежат восстановлению. У человеческого организма довольно странная реакция на человеческий же белок, даже расщепленный в процессе пищеварения. Периодическое поедание человечины приводит к необратимым изменениям в физиологии и нервной деятельности, а месяца через два-три наступает полная деградация личности. Начав жрать труп врага, каннибал закончит убийством собственной матери или ребенка. Даже в том случае, если в свободном доступе будет другая, «человеческая» еда. Да еще и прионные инфекции, связанные с каннибализмом, они вызывают тяжелые поражения нервной системы и головного мозга. Одна «смеющаяся смерть» чего стоит…

Последнее оставшееся в живых существо пыталось подняться на ноги, бормотало что-то себе под нос, но Егор не замечал вокруг себя ничего. Там, рядом с фанерным щитом стены сарая, лежало что-то, укрытое тряпьем, – длинное, неподвижное. «Потом», – Егор медленно развернулся, забросил «укорот» за спину, подошел к сидящему на земле существу. Оно подняло голову, снова оскалилось щербатой пастью, провыло-пролаяло то ли приветствие, то ли ругательство.

– Сдохни, – негромко ответил ему Егор и ударил монстра ногой в живот, потом по голове, потом еще куда-то – бил наугад, не глядя. Существо сначала орало, пыталось отползти, потом выло и наконец затихло, но Егор этого не слышал. Он остановился только тогда, когда понял, что сил уже нет, и едва не падал от изнеможения. Лежащая перед ним тварь давно сдохла – последние несколько минут он избивал уже труп. Егор отвернулся, обошел поле боя, пересчитал убитых – рядом с дымящимся костром остались лежать одиннадцать человек. И тот, в костре, и еще один, накрытый тряпьем за стеной хибары… Егор прислонился спиной к стволу ольхи, несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух, сделал несколько шагов в сторону. Он шел наугад, пока не очнулся от боли и солоноватого привкуса во рту. Он ничего не почувствовал, когда прокусил губу, ощутил боль только сейчас. И еще на переносице – одна тварь успела швырнуть в него разбитой бутылкой, Егор видел ее, когда осматривал место побоища. Провел ладонью по лицу, вытер окровавленные пальцы о кору дерева. И только сейчас заметил, что повалил густой снег, за пеленой из тяжелых влажных хлопьев не видно ни неба, ни земли. И вокруг ни звука, ветер остался в поле, здесь он качает только верхушки деревьев, а с ветвей падает снег, тает на плечах и спине. Ворот свитера скоро промок, повис, как хомут, шапка тоже пропиталась водой. Все, надо идти назад, найти Женьку и возвращаться к просеке – зимний день короток, а они уходили на сутки.

Егор дотронулся кончиками пальцев до брови – кровь уже остановилась, аптечка осталась в рюкзаке, он лежит там, за орешником. А идти придется мимо лагеря, вернее, по тому, что от него осталось. Егор прошел мимо первого, полуразвалившегося сарая, остановился перед стеной второго. Вот оно, то, что отложил напоследок, теперь никуда не денешься, надо просто подойти туда, сдернуть рванину и посмотреть на то, что скрывается под ней. Человек лежал лицом вниз, Егор смотрел на пропитавшийся кровью черный свитер, длинные ноги в черных же, перепачканных грязью, кровью и песком штанах, на странно вывернутую, голую по локоть руку. «Долго же ты прожил, – стену и грязь, в которой пропадали белоснежные хлопья, заволокло дымкой, к горлу подступил липкий комок, – лучше бы я тебя тогда, сам…»

За стеной хибары что-то хрустнуло негромко, зашуршало, кто-то вскрикнул, побежал, но, судя по звуку, свалился в грязь. Егор очнулся, перехватил «укорот» и вылетел на поляну перед «входной» дверью. Согнувшийся в три погибели Женька стоял к нему спиной, оба рюкзака валялись рядом с кострищем. Парень пошатнулся, упал на колени и долго не мог подняться, его выворачивало водой и желчью. Егор перекинул ремень автомата на шею, перешагнул костер, не глядя под ноги, подобрал рюкзаки и отошел к лещине, присел на маленький, неудобный пенек. Посмотрел на бледного, еле живого Женьку, тот попытался сказать что-то, но не успел – новый спазм, новый приступ, взмокшее, перекошенное лицо. Егор поднял голову, вдохнул глубоко, глядя, как колышутся под ветром верхушки деревьев. Все, день закончился, можно не торопиться, да и Женька теперь если только ползти сможет. Надо уматывать отсюда, пока не стемнело, и поискать сухое местечко для ночлега. Егор поднялся с пенька, подошел к Женьке, дернул его за локти и поднял на ноги, развернул к орешнику.

– Все, все, кому говорят, все закончилось. Пошли отсюда.

Он попытался навесить на парня рюкзак, но Женька промычал что-то невнятное и повалился на снег.

– Еще чего, – Егор рванул его за ворот бушлата, – валим отсюда, кому сказано. Видишь, темнеет уже. Или ночевать здесь придется.

Это подействовало, Женька кое-как поднялся на ноги, покачался, вытер лицо горстью снега и потопал по своим же следам, через орешник вниз к болоту. Идти молча было невмоготу, тишина давила, чавканье болота под ногами казалось слишком громким, рана над бровью саднила. Егор тронул ее кончиком пальца – вроде не больно. Но береженого бог бережет. Егор на ходу скинул рюкзак, нашел в нем леккер с йодом и произнес негромко:

– Стой. Помоги мне, – и протянул леккер обернувшемуся Женьке. Тот взял лекарственный маркер и непонимающе уставился на него. Пальцы подрагивают, нижняя губа прикушена, бледный, того и гляди уронит что-нибудь или сам свалится. Точно, в мох полетел леккер, Егор и Женька нагнулись за ним одновременно, стукнулись лбами. Женька улыбнулся и поднял маркер. – Давай, не стой, – подогнал парня Егор, – оказывай мне первую помощь. Я зеркало дома забыл.

Женька зубами стащил коричневый колпачок, прицелился, прижал «острие» к ране, провел вниз, но рука снова дрогнула, и штрих получился длинный, до середины переносицы. Егор отпрянул, перехватил Женьку за запястье и сжал его:

– Еще раз, чтоб я чувствовал, – и пригнул голову.

На этот раз получилось хорошо, Женька даже смог описать вид раны: крови нет, царапина длиной сантиметра три. Егор забрал у парня йод, бросил в рюкзак и мотнул головой: иди вперед, я за тобой. Сам двинул следом, поглядывая по сторонам. Темнеет быстро, надо найти что-то приличное, и поскорее, чтобы в болоте не заночевать. А завтра идти по следам колес дальше, вряд ли дом на болоте очень далеко, но неизвестно, какой сюрприз поджидает их там. Женька плелся впереди, запинался и сутулился, как столетний дед, на его шапке образовался целый сугроб. Чтобы не психовать и не сойти с ума от могильной тишины вечернего леса, Егор заговорил, обращаясь к Женькиному рюкзаку:

– Бывает, да. Как нарвешься, на всю жизнь запомнишь. Я один раз знаешь как попал, до леса еще, сразу после училища, когда деньжат по контракту заработать уехал. Контакт был внезапный, положение неудобное – лицом к лицу, в цейтноте. В доме еще оппоненты, если выйдут на шум – стрельба начнется, а нам это ни к чему было.

Егор замолчал, перепрыгнул лужу, накопившуюся во мху, снял шапку и стряхнул с нее снег.

– А дальше что? – подал голос Женька. О, реагирует, это не просто хорошо, это отлично. Стресс он сегодня пережил неслабый, и последствия могут быть самые неприятные. Потеря сна и аппетита, навязчивые воспоминания и кошмарные сны – это минимум, а вот с симптомом «укороченного будущего» и иллюзией потери жизненных перспектив справится только психолог. Ну, ничего – посмотрим, понаблюдаем, глядишь, своими силами обойдемся.

– Дальше было весело. Мне товарищ напротив достался молодой, нежирный, но обдолбанный, а потому не резкий, закрыться или уйти не смог. Удар был сильный, чуть сверху вниз, обратным хватом, дистанция корта. Туда клинок вошел нормально, обратно заклинило. И я тогда на нервах раз рванул, два, потом успокоился, раскачал клинок, пошевелил вокруг оси, потом вправо-влево, край раны чуть отжал и выдернул. Главное – не торопиться, действовать сильно, но медленно. Стой, пропусти.

Женька замер как вкопанный, Егор обошел парня и остановился перед ним. Справа в серой, разбавленной «молоком» мути он разглядел несколько поваленных деревьев на небольшом возвышении.

– Туда.

Егор сошел с тропы и зашагал по податливому мху к островку, Женька честно пытался идти след в след, но оступился и грохнулся на одно колено. Егор первым оказался у лесоповала, осмотрелся и кинул рюкзак на слой сухих иголок под мертвым стволом огромной ели. «Пень» метра два в высоту стоял рядом, корни и земля между ними были засыпаны обломками коры, выпотрошенными шишками и обломками веток. Женька вполз следом, уселся на подстилку и прижался спиной к сухому, покрытому мертвым лишайником стволу.

– Подвинься.

Егор пошарил под бревном, нашел сухую растопку и сложил ее в ямку между торчащими над землей корнями. Костер загорелся с третьей спички, толстая, сантиметра в два, кора горела отлично. Егор побродил рядом в темноте, собрал целую поленницу, не побрезговал и влажными кусками. Пошипят и загорятся, никуда не денутся. Дыма, правда, от них будет полно, да и черт с ним. Нет тут никого, если только лось шальной мимо пробежит. А вообще отличное место – с одной стороны огонь прикрывает пень, с другой стороны – бревно, с третьей – сама «грива», костер получился в низине. А с четвертой Егор уселся сам, подложил под спину рюкзак и привалился к нему. Вот теперь хорошо, можно и поспать, но сначала поесть.

– Держи, – он поставил перед Женькой пакет с сухарями и металлическую банку из-под чая, – ешь пока это, сейчас консервы согреются. Потом чай и спать.

– Что это? – Женька принюхивался к содержимому банки.

– Сало с орехами, сам готовил, еще летом, – Егор повернул на огне вскрытую банку тушенки, – на сухарь мажь и ешь. Возьми, – он протянул Женьке финку.

– Я не хочу, – попробовал отказаться тот.

– Я тебе дам – не хочу. Лопай, завтра нам целый день тут гулять! Ешь, кому говорят! – прикрикнул на парня Егор.

Тот послушался и скоро захрустел первым сухарем. Банку тушенки на двоих прикончили быстро, потом на угли поставили сразу две металлические кружки, и вода в них быстро закипела. До чая Женька едва дожил, половину выпил, половину расплескал, Егор отобрал у него кружку и сам допил приторно-сладкую жидкость.

– Спать, – эта команда была лишней. Женька свалился набок, натянул шапку на глаза и вырубился мгновенно, словно выключился из розетки. Егор смотрел на огонь, пока догорал костер, потом любовался то на угли, то на звездное небо над головой. Потом закрыл глаза и прислушивался к звукам леса, но недолго, отключился часа на два. И растолкал Женьку еще затемно, едва небо из черного стало темно-серым.

За ночь от снега ничего не осталось, с ветвей деревьев на голову и плечи падали тяжелые ледяные капли, а следы едва читались на мокрой траве. Умылись у бочажины с оплывшими лосиными следами и вернулись на «дорогу». Егор постоял в раздумьях, осмотрелся по сторонам и направился в сторону рощицы из ольхи и осины. Через четверть часа пришлось взять левее, потом вернуться назад, потом плюнуть на еле заметные колеи и идти наугад, примерно выдерживая направление движения. Дорога снова пошла вниз, впереди показался моховой ковер с редкими тощими соснами. Женька топал слева и чуть позади, остановился, вытянул шею и махнул куда-то в сторону. Егор не успел его окрикнуть, когда парень остановился и замахал руками.

– Иду, иду, – проворчал Егор и направился к Женьке.

Тот метался возле своей находки – основательной, глубокой промоины на дне ложбины. Куда ни глянь – следы буксировки, кора на елке ободрана лебедкой, дно овражка засыпано битым кирпичом.

– Ого, – Егор поднял красно-белый обломок, покрутил в руках, – ничего себе мостик! Где они это нашли, интересно?

Кирпич не рассыпался на пластины, а крошился, на ребрах остались следы раствора и часть выдавленной буквы в рамке.

– Это клеймо, – заявил Женька, – девятнадцатый век, скорее всего. Но я могу и ошибаться.

– Может быть, может быть, – Егор отбросил кирпич и шагнул на «мост», – пошли, проверим. Не из города же они его притащили.

Колея петляла по болоту, в следах от колес стояла вода, а примятый мох уже успел «поднять голову» и расправить «ветки». Егор подхватывал с кочек ягоды клюквы и брусники, Женька «пасся» рядом, пока не провалился по колено в обещанный «колодец» во мху. Егор промолчал, глядя, как Женька выбирается из западни и идет к нему, внимательно глядя под ноги.

– Вот и топай дальше в мокрых штанах, – безжалостно заявил Егор, – тебе еще повезло, что болото лесное, тут слой торфа почти полметра. А так бы плавал уже по шейку в трясине. Давай, пошевеливайся, или мы тут до вечера останемся.

– Врешь ты все про полметра! – выкрикнул выдравшийся из торфяных «объятий» Женька. – Там внизу воды полно!

– Не вру, – Егор бросил в рот ягоду брусники, – раз машину держит, значит, полметра или больше. А вот танк не пройдет, потому что слой торфа хоть и большой, но рыхлый и влажный. Ты это сам только что проверил.

Женька вздохнул и покорно двинулся за Егором след в след, объедая на ходу «случайно» пропущенные им кустики клюквы. Чахлые сосны разошлись, остались за спиной, и впереди на серо-зеленом фоне показалось что-то белое, величественное. Оно приближалось, росло на глазах, Егор прибавил шаг и выбежал на пригорок, осмотрелся. Не пригорок, а длинный, сколько хватало взгляда, поросший травой земляной вал тянулся в обе стороны, и за ним росли огромные, дуплистые, с изогнутыми, как подсвечники, ветвями и темно-зеленого цвета корой березы.

– А они-то здесь откуда взялись, – Егор вышел на середину просеки. Странное место – квартальных столбов не видно, а просеку словно недавно чистили. На ней даже травы почти нет, не говоря уже о кустарнике и прочей мелкой растительности. Лежит слой опавших листьев, толщиной почти в полметра – никем не тронутый и с этого года, и с того, и с позапрошлого.

– Ничего удивительного, – учительским голосом заявил подошедший Женька, – это старая дорога, тракт. Ей лет пятьсот, если не больше. В конце восемнадцатого века по указу Екатерины Второй вдоль всех больших дорог были посажены березовые аллеи. И с дороги не собьешься, и в жару от зноя укрывают, и от снежных заносов предохраняют.

– Не знал, – сознался Егор, – а таких берез и в поселке полно, я сам у родника видел, и рядом с домом еще две…

– Значит, тракт проходил и там, где сейчас поселок, – отозвался Женька, – и через лес тоже. В поле их срубили, валы сровняли, а лес превратился в болото, или так всегда и было.

– Вряд ли, – Егор вернулся к колее, прошелся вправо, влево, остановился у наклонившейся над трактом березы. Здесь дорога делала изгиб, и следы колес уводили за поворот. «Хотел бы я знать, что там дальше», – Егор обернулся, махнул Женьке рукой и перебежал не заросшую за сотни лет просеку. Дальше двинулись по лесу вдоль насыпи, она осталась слева, потом сошла на нет и исчезла. Впереди показались густые, непролазные заросли, но их спокойно обошли стороной – выглядело все так, словно кто-то бросил на поляну моток «колючки». В нескольких шагах оказался еще один «моток», параллельно ему – еще один, в нем просматривался скелет старого деревянного строения. И за ними, за мешаниной веток и стволов показалась стена двухэтажного дома из красного кирпича и обклеенный «цифровой» пленкой «ровер», припаркованный с торца здания.