Книга: Свободное падение
Назад: Югра. 25 мая 2020 года
Дальше: Россия, Югра. 24 мая 2020 года

22 марта 2019 года. Жанаозен, Западный Казахстан

Завидев прокуратора на балконе, люди заволновались, а когда на низкий помост вывели приговоренных, раздался нестройный гул голосов. Но это был именно гул, а не отчаянный рев вскипающей человеческой массы, от которого у любого опытного человека по спине начинал лить холодный пот.
Ян Валетов. Проклятые
Перевернутый грузовик стоял на трассе так, что они чуть не врезались в него. Прямо за взгорком, прячась за ним, выскочил на скорости, и… Сидевший за рулем Марко резко рванул руль, и громадный «Субурбан» сотрясся всем телом, рухнул в придорожную канавку, а потом выскочил из нее на инерции, так что все подпрыгнули и кое-кто ударился головой о закрепленный на потолке в держателе автомат.
– Твою же мать!
Справа, откуда-то из степи, ударили автоматы. Одна из пуль с сухим треском врезалась в стекло, оставив уродливую белую кляксу.
– Контакт справа!
– Не ввязываться, проскочим!
Марко, как и положено в таких ситуациях, давил на газ изо всех сил, машина ревела, но тащила. Будь благословенна казахская степь – похожая на бескрайние техасские прерии, там вместо дорог были одни направления, ехать можно было куда угодно, и остановить машину было совсем непросто, это не Афганистан…
Милош, серб, перешедший к ним из Эринис, пинком приоткрыл дверь, выставил пулемет, оперев его на заранее пристегнутый тросик, и дал длинную очередь непонятно куда. Пулемет тоже был сербский, марки «Застава», переделанный под патроны калибра 5,45*39. Тут таких полно…
– Прекрати!
– Справа… черт!
Справа был какой-то внедорожник, отогнанный с дороги и разбитый, разграбленный, причем только что. И один из грабителей бросился на землю, а второй – решительно вскинул винтовку, кажется Мосина-Нагана, к плечу.
Грохнул выстрел. Стекло не выдержало удара, но не разлетелось благодаря специальной пленке. Машина продолжала идти, в салон ворвался степной ветер с примесью тревожного запаха гари…
– Все целы?
Машина резко свернула в сторону, раздался еще один выстрел – как молотком по кузову. Сталь выдержала…
– Ублюдок. Стой!
Машина резко клюнула вперед, седоков бросило кого на сиденье, кого на руль…
Стрелка скосили с двух автоматов, не дав сделать третьего выстрела…
– Сэр, уходим?
– Досмотрим машину! Марко, разберись, что там со стеклом. Нам надо ехать. Милош, ты прикрываешь!
Серб полез обратно в машину – стальной люк в крыше был квадратным и открывался на все четыре стороны, давая стрелку какую-то защиту. Еще он наденет каску, как и положено – изображать легкую мишень для снайпера никому не в радость…
Без команд, прикрывая друг друга, они продвигались вперед. Машина – либо «Митсубиши Монтеро» старой модели, либо его китайский аналог, который здесь тоже продавался. Стекла выбиты, на кузове видны следы пуль.
Второй – вскочил и побежал в панике, в чистую степь, получил несколько пуль в спину и лег.
– Чисто!
– Чисто! Секи дорогу!
Сэммел – он шел на острие – приблизился к машине.
Со стороны дороги открыты обе двери, и водительская, и пассажирская. Разбито стекло, сработала подушка безопасности, на водительском сиденье, на двери – следы крови. Видимо, кто-то попался на такую же ловушку – впереди следы легкого столкновения. Остановили, расправились со всеми…
Рядом с машиной – женщина, лет сорока, полная, явно русская. Одежда разорвана в клочья, вспорот живот. Три пальца то ли отрезаны, то ли отрублены топором. Чуть дальше, у капота – девочка. Из одежды на ней только яркая, подростковая куртка, на ногах видны следы крови. Значит, изнасиловали и мать и дочь. Матери выпустили кишки, дочери не успели – случилась добыча, с которой они не справились.
Уроды…
Чуть дальше – у самой дороги, в канаве – лежал мужик. Лежал на спине, залитое кровью лицо, чудовищные, залитые кровью дыры вместо глаз, испластанное то ли ножами, то ли штыками тело. Значит, вытащили из машины и зверски, после долгих издевательств убили.
Сэммел вдруг понял, что девочка еще жива. Он почему-то воспринимал ее как мертвую, хотя она просто сидела, сжавшись в комок у переднего пробитого колеса машины. Почему-то на подсознании он думал, что она умерла, хотя он отлично знал, как выглядят мертвые и как выглядят живые…
Он присел перед ней на корточки, взял за подбородок, чтобы видеть ее глаза. Посмотрев ей в глаза, он почувствовал какой-то холод в душе. Это были глаза… смертельно испуганного теленка. Или щенка. Щенка, которого вдруг забрали от любившего его хозяина и долго и жестоко били. Это не были глаза ребенка, у детей не может быть таких глаз.
– Кто ты? – спросил Сэммел по-русски. – Ты русская? Ты говоришь по-русски?
Девочка помедлила. Потом кивнула.
– Кто ты?.. – спросила она. Ее голос, совсем еще детский, в сочетании с больными, испуганными глазами, производил страшное впечатление.
– Я из морской пехоты, – привычно сказал Сэммел, – мы увезем тебя домой.
Он подумал немного и добавил:
– И еще. Я – русский. Понимаешь, да? Русский.
Девочка снова кивнула. Она могла поддерживать голову и смотреть на него, поэтому Сэммел отпустил ее подбородок:
– Кто это сделал?
Девочка вдруг посмотрела через его плечо – и сжалась, в глазах ее снова плеснулся ужас.
– Они… – чужим и страшным голосом сказала она.
Сэммел обернулся. Бросился назад, срывая с плеча автоматическую винтовку, упал в сырую, весеннюю канаву, которая как-то могла сойти за окоп.
– Контакт на семь! – не своим голосом заорал он.
Китайский внедорожник в полицейской раскраске катился по дороге, накатом. Уже на ходу открылась дверь, из нее выпрыгнул полицейский, в военной форме и с автоматом Калашникова наперевес. Он прицелился на ходу в «Субурбан», Сэммел трижды выстрелил – и увидел через прицел, как брызнуло красным и полицейский повалился на асфальт. Почему-то он даже не сомневался, что в полицейской машине, в полицейской форме – насильники и убийцы, хотя за день до этого участвовал в брифинге на семнадцатом этаже высотки в Астане, новой, отстроенной по-европейски казахской столицы. Первый и третий мир здесь отстояли друг от друга совсем недалеко, порой от них был шаг. И сомневаться было нельзя, хочешь выжить – не сомневайся…
От внедорожника ударили выстрелы – и в этот момент серб, развернувшись на сто восемьдесят градусов в «Субурбане», открыл огонь. Град легких автоматных пуль метров с сорока накрыл полицейский внедорожник свинцовым дождем, превратил в решето кузов, разлетелись осколками окна, с хлопком лопнули шины. Внедорожник прокатился еще несколько метров и остановился…
Сэммел поднялся из грязной канавы. Несло кровью, смертью, дерьмом и бойней, степь пахла сыростью и скорой весной. Он уже давно отвык задавать вопросы о смысле жизни, о грешном и праведном – даже себе самому он никогда не задавал таких вопросов. Он помнил слова, которые ему сказал один аксакал в Туркменистане, старый и мудрый человек. Он сказал: «Весь мир лежит во зле, и ты мало что можешь с этим сделать. Просто помоги тем, кто рядом с тобой. Чем можешь. И на Суде это тебе зачтется…»
С тех пор он так и поступал. И впервые за долгое, очень долгое время был в ладу с самим собой…
Он поднялся. Подошел к девочке, легко поднял ее на руки. Понес к «Субурбану». Переодеться там найдется…
* * *
– Еще живой…
Серб протянул Сэммелу руку, на которой были четыре золотых кольца, аляповатые, женские сережки и еще что-то. На всем на этом были следы крови, а на сережках – даже обрывки кожи и мяса. Вырывали с мясом, рубили руки. А глаза у серба были слепые и мерзлые, как у уснувшей магазинной рыбы…
– Когда у нас была война… – негромко сказал он, – у нас в Боснии были мародеры. Их называли торбари. Мусульмане. Они шли следом за джамаатовскими, с ножами, топорами, торбами. Добивали ими раненых, пленных и забирали все, что может что-то стоить. Когда мы ловили таких, то обычно сажали на кол…
Сэммел подошел к полицейскому внедорожнику, где еще булькал, оплывая кровью, мародер-полицейский.
– Многих убил?! – спросил он по-русски.
В глазах полицейского к боли прибавился ужас. Правосудие – каким бы оно ни было – вот уже много веков разговаривало в этих краях на русском языке.
Сэммел протянул руку – и серб вложил в нее трофейные украшения. Американец бросил их в машину, на полумертвого мента и мертвого его напарника. Какая-то машина, идущая по трассе, с ускорением прошуршала мимо, здесь не было принято останавливаться и интересоваться чужими делами…
– Дай канистру…
Из «Субурбана» передали пластиковую канистру, и бывший морской пехотинец, сняв пробку, направил остро пахнущую жидкость внутрь, в салон бывшей полицейской машины. Затем достал зажигалку…
Полицейский завизжал от ужаса…
Одно и то же. Всегда и везде – одно и то же…
Столкновения первого мира и третьего случались всегда. Будь то восстание сипаев в Индии, или падение Хартума, или высадка морской пехоты США в Никарагуа… это всегда так было. Но мой Бог, неужели было так страшно?
Сначала все было обычно. Когда американцы осваивали Аравийский полуостров, когда за громадные деньги они строили там всю инфраструктуру, скоростные бетонные шоссе. Когда строили целые города, было не так. Арабы хоть и относились враждебно, но все-таки такого беспредела не было. Американцы строили маленькие америки – на острове Киш в Иране или американские городки в Саудовской Аравии – и так и жили в них, за забором, известным всем и каждому, и никто никому не мешал.
Но в какой-то момент все это сломалось. Забор сломали сразу с двух сторон. Ибо те, кто правил этими маленькими злобными народцами, по кривой усмешке судьбы, почему-то владеющими богатейшими землями, уже не просто хотели жить как американцы. Они хотели БЫТЬ АМЕРИКАНЦАМИ, они посылали своих женщин, чтобы те рожали в Америке, они посылали своих сыновей и внуков в Сандхерст и Вест Пойнт, они начинали относиться к своим народам не как к своим детям, пусть непослушным, но все же детям, а как к чужакам, к тем, кто мешает по-настоящему наслаждаться жизнью в БЕЗОПАСНОСТИ и ДОВОЛЬСТВЕ, не ощущая острого, как нож, взгляда соплеменника в спину, презрения простого подавальщика в ресторане, ненависти соотечественника на дрянной «Ладе», не пропускающего вперед на дороге. А народы, которыми они управляли, видели все это и озлоблялись. И отцы наций становились даже не отчимами, жестокими и равнодушными, но все же своими, а чужаками, вломившимися в дом сами и приведшими в дом чужаков. Бурлящая лава ненависти прорывалась на едва подсохшей корке протуберанцами взрывов и мятежей, расползалась мутным валом беженцев, несущих за собой голод, болезни, претензии и тщательно взлелеянную злобу. Заборы были сломаны – и рядом с зеркальными небоскребами столицы, Алма-Аты и Астаны, могли быть чудовищные нарывы лагерей беженцев, на которых всем было плевать, новое, взрощенное на воле, жестокое племя конных дикарей-басмачей, безумие и дикость самозастроенных шайтан-городов, занимающих землю бывших колхозов. И ненависть, ненависть, ненависть… Те, кто ломал эти решетки и заборы, говоря о плоском мире и о конце истории, в какой-то своей детской наивности полагали, что рядом может сосуществовать успешный казах – менеджер нефтяной компании или предприниматель, закончивший бизнес-школу и купивший стопятидесятиметровую квартиру в новой бетонной высотке, и казах-дикарь. Как здесь их называли «мамбетня» – дикие уроженцы маленьких, брошенных на произвол судьбы городов и поселков, которым не повезло находиться рядом с Каспием или там, где иностранный инвестор сажает пшеницу с урожайностью девяносто центнеров с гектара. Почти не знавшие школы, ласки, заботы, не видевшие в жизни ничего, кроме чужих машин и заборов, за которые нельзя, опасные, как обрез трехлинейки, они тоже жили в этой стране, и, по мнению тех, кто ломал заборы и решетки, все они были одним народом. В то время как давно уже они были народами разными, и один стеснялся своего монголоидного разреза глаз и гордился тем, что английский знает лучше родного казахского, а другой – ходил в подпольную молельню, которых за последние десять лет открылись десятки и сотни, присоединился к «умме», постигая «сокровенную мудрость арабского Востока». Жизнь неверного разрешена. Имущество неверного разрешено. Женщины неверного разрешены. А кто якшается с безбожниками и многобожниками – тот и сам из них. Джихад фард айн. Носи новое, живи свободным и умри шахидом. Эти два народа стремительно удалялись друг от друга, и между ними было уже мало чего общего, кроме страны, в которой они жили. Одной стране на двоих…
* * *
Место это носило странное название Жанаозен, а может, и немного по-другому – местный язык был трудным, особенно для англичан – сложные сочетания гласных. Это место стояло недалеко от Каспийского побережья, где добывали нефть. Много нефти. Просто моря нефти. Самое главное – от Советского Союза здесь осталась трубопроводная инфраструктура, и можно было направлять добытую нефть либо на Черное море, либо более долгим путем на Балтику, где грузить в танкеры. Панамамакс могли пройти не везде, но до Амстердама, где была крупнейшая сырьевая биржа и нефтехранилища Европы, вполне.
Говорят, здесь уже были беспорядки. Давно, когда американцы еще были в Афганистане, а местные республики представляли собой осколки СССР, цивилизованные сотнями лет сожительства с русскими. Тогда местные рабочие вышли на митинг требовать повышения зарплат. Кричали, что их обкрадывает центр, что от них зависят и Алма-Ата, и Астана. Митинг разогнали со стрельбой. Пятнадцать погибших.
И да, тогда в Казахстане не было агрессивного ислама. Нет, он был, но это тогда еще были ростки, свои всходы они дадут потом. Когда тут были беспорядки – тогда тут были рабочие, и они просили всего лишь прибавку к жалованью. И немного уважения. Им еще никто не успел объяснить, кто такие правоверные и кто такие неверные. Почему надо вести джихад и совершать террористические акты. Почему все – и буровые, и нефтехранилища – принадлежат им, надо только взять их – ведь они принадлежат неверным, а их имущество разрешено. Почему надо убивать русских, почему надо убивать всех иностранцев, какова настоящая история Казахстана и почему здесь должен быть исламский Халифат. Все это они узнали в десятые, в последние годы спокойной жизни для всего мира. Исподволь, капля за каплей точился мир, точилось национальное согласие в республике, в которой земли на душу человека едва ли не больше, чем в любой другой стране мира, где двадцать с чем-то миллионов живут на территории, равной четырем Франциям. Но объяснили. Конечно, местные нефтяные воротилы сделали все, что возможно, для ухудшения ситуации наняли на прииски дешевых чернорабочих – беженцев из тех стран, которые южнее и где «правильную политику» уже успешно объяснили, отчего в этих странах бушует джихад и общество взорвалось ваххабитским мятежом. Так, на приисках появились ячейки Исламского движения Узбекистана, «Хизб-ут-Тахрир», «Моджахедов Ферганы», «Имарата Кавказ» и прочей фанатичной мрази. Алекс Сэммел сидел на семнадцатом этаже недавно построенного в Астане двадцатичетырехэтажного «Америка-Плаза». После того как он отлично показал себя южнее – его пригласили в Астану, причем в качестве эксперта – это последняя должность перед менеджерской. И они пили немного русской водки, ели деликатесную рыбу на шпажках и обсуждали первоочередные меры по повышению безопасности каспийских приисков и наземных объектов – как вдруг кто-то ворвался и крикнул, что в Жанаозене ваххабитский мятеж и что неизвестно, по какому поводу собравшаяся толпа, смяв наскоро выставленные цепи полиции, ринулась на штурм акимата. И нормальная, плановая работа сменилась чрезвычайной – надо было любой ценой спасти и вывезти оттуда группу специалистов из Халлибертон, в том числе ведущего специалиста по бурению на шельфе. Одно жалованье, без бонусов, которое он получал, превышало три миллиона долларов в год. Единственная хорошая новость – у американцев были маячки, и можно было найти их, не рыская по городу и не ища себе неприятностей. Все остальные новости были плохими…
На выезде из города стали попадаться перевернутые машины. Людей не было видно, все или попрятались, или ушли.
– Где все? – спросил Сэммел, осматриваясь в термооптический прибор наблюдения. Он был охотничьим, но большего и не было нужно.
– Скорее всего, в Актау, – сказал казах из «Казмунайнефтегаз». У него было сложное имя, и его звали Бобом. – Там солдаты. Военные. В обиду не дадут. Будут стрелять. Та-та-та…
Сэммел мрачно посмотрел на него. Он уже достаточно кувыркался в здешних краях, чтобы понять: ставка на армию очень ненадежна. В конце концов, армию собирают из того же самого народа. Почти везде она призывная, а не профессиональная, офицеры относятся к солдатам по-скотски. В итоге – когда начинается очередная кровавая мясорубка – у солдат бывает слишком много соблазна расправиться с ненавистными офицерами и присоединиться к бунтовщикам. Тем более выступить против – чаще всего означает выступить против исламистов, то есть подвергнуть опасности и себя, и всю свою семью. Здесь ничего не забывают, и мстить могут через поколения…
– Внимательнее… Эл, секи на шесть…
– Понял… – Серб открыл изнутри верхнюю часть крышки багажника и положил на натянутый трос ствол пулемета…
Это были уже городские постройки – тихие и чужие. Пахло гарью.
Сэммел достал телефон, начал набирать номер. Локтем он придерживал русский короткоствольный автомат, но не высовывая ствол в окно. Это могло спровоцировать стрельбу само по себе.
Гудки.
– Твою же мать… – он начал набирать следующий номер. Где-то сухо треснул выстрел, судя по звуку – охоткарабин. Не в них. Две машины – здоровенный «Субурбан» и «Монтеро» – шли по улице, поддерживая скорость около двадцати.
– Движение справа!
Сэммел успел увидеть метнувшегося под защиту построек человека. Где гребаная полиция? Где армия?
– Чисто…
Снова гудки. Третий номер.
– Алло! Алло!
Черт…
– Не вешайте трубку! – быстро сказал Сэммел по-английски
– Алло! Кто это?!
Они ехали по широченной улице. Был виден магазин с разбитыми витринными стеклами, от него что-то тащили…
– Мистер… Брикс. Я правильно назвал?
– Да! Да! Кто это?!
– Мистер Брикс, успокойтесь. Мое имя Алекс Сэммел, я гражданин США. Нам поручили забрать вас отсюда!
– Господи…
– Ваша компания заботится о вас, мистер Брикс.
– Господи. Спасибо. Быстрее, если можно.
– Мистер Брикс, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Вы один?
– Что?! Что?!
– Вы один?! С вами есть кто-то?
– А… да. Да!
– Мистер Брикс, я не понял ответа.
– Нас… черт, нас четверо! Какого черта, просто заберите нас!
Судя по тону – а их в разведке морской пехоты многому учили, – гражданский находился в состоянии паники. Это было оправданно и заставляло верить его. Если бы он говорил под дулом автомата – реакция была бы немного другой.
– Спокойнее. Мы уже в городе.
– Да… слава богу. Тут такое…
– Мистер Брикс. Спокойнее. Еще один вопрос. Где вы находитесь. Вы в офисе?
– Нет… господи, нет. Мы успели сбежать. Они… господи, за что они нас…
– Как зовут вашу жену?!
– А… Мелинда. А что?!
– Ничего. Контрольный вопрос. Мистер Брикс. Просто успокойтесь и послушайте меня. Вы находитесь в помещении?
– А… что?
– Вы находитесь в помещении? Комната, дом…
– А… да. Да, мы в помещении. Нас четверо.
– Там есть дверь? Она закрыта? Вы в безопасности?
– Да… я думаю, что да.
– Все, успокойтесь, слышите. Вы можете мне назвать адрес?
– Адрес… какой тут адрес? А? Господи, мы не знаем. Не знаем!
– Успокойтесь! Успокойтесь!
– Да… может, нам выйти на улицу?
– Нет! Вы слышите меня?! Нет! Никуда не выходить, подтвердите…
– Да. Я понял. Понял!
– Держитесь вместе. Ни шага на улицу. Мистер Брикс! Слышите меня!
– Да!
– Просто оставьте телефон включенным. Слышите?!
– Да!
– Повторите!
– Оставить телефон включенным.
– Верно. И мы вас найдем. Будьте там, где вы есть, держитесь вместе и ни шагу на улицу!
– Я понял.
– Я прекращаю связь, мистер Брикс. Мы найдем вас…
– Да… я понял.
Сэммел бросил телефон на приборную панель, достал планшетник, набрал номер телефона и запустил программу поиска. Программа поиска была коммерческой, ее ставили на корпоративные телефоны, чтобы контролировать сотрудников. К счастью, Гугл уже тут побывал и карта города была.
Засветилась точка.
– Есть! У нас есть адрес!
– Сэр? – сказал Марко.
– Давай. Прямо. Где свернуть, покажу.
«Субурбан» ускорился. Сэммел повернулся к девочке, сжавшейся на втором ряду сидений, и улыбнулся, чтобы ободрить ее. Но она лишь сильнее сжалась…
* * *
Машины повернули в проулок – обычные, советские четырехэтажки, еще даже остались какие-то духоподъемные лозунги на фасадах. Монтеро остался на повороте, перекрыв дорогу, «Субурбан» покатился мимо подъездов. Немногочисленные жильцы, стоящие у дома, не спешили проявлять агрессию, кто-то даже нырнул в подъезд. У кого-то были палки…
– Стоп!
Марко остановил больше похожую на корабль машину.
– Заблокируй двери. Жди нас.
– Понял. Сэр, если местные проявят враждебность?
– Машина бронированная. В крайнем случае – трогай с места. Заберешь нас по сигналу, а пока катайся.
– Понял.
– Босс всем машинам. Работаем по второй схеме.
– Двойка, понял.
– И – оп!
Они выскочили из машины и разом оказались у подъезда. Плита, которая была крышей подъезда, была такая низкая, что давила на голову. Готовы.
– Оп!
Прошли двери – внутри была лестница. Какие-то разговоры…
Сэммел снова набрал номер.
– Мистер Брикс. Вы слышите нас?
– Да! Да!
– Мы уже у дома. Выгляните в окно. Вы видите машины!
– Нет… У нас окна не на двор!
– Хорошо. Вопрос – на каком вы этаже?
– На каком? Что?!
– На каком вы этаже! – рявкнул Сэммел.
– На четвертом.
– Где дверь?! Справа. Слева?!
Они уже вышли на третий, там был какой-то конфликт. Увидев вооруженных людей, конфликт быстро погас.
– По центру! По центру!
– Хорошо. Мы постучим три раза. Три. Тук. Тук. Тук.
– Понял…
Сэммел прервал связь.
– Четвертый, дверь по центру. Осторожнее.
Они прошли четвертый. Серб поднялся выше и занял позицию между четвертым и пятым. Выглянул в окно.
– Во дворе чисто!
Сэммел стукнул три раза, держась не перед дверью, а прикрываясь стеной. Жизнь научила не доверять никому.
Шум за дверью. Осторожный шорох.
– Кто там?
По-английски. Слава богу.
– Мистер Брикс. Откройте. Я только что звонил вам.
Лязгнул засов.
Ковбоев – так обычно называли заложников, гражданских, своих (еще было прозвище «ник») – было четверо. Сэммел привычно воспринимал их как американцев, хотя американцев было только двое. Интернациональная команда. Два американца, датчанин, француз. Все потрепанные, побитые – но на ногах.
– Как вы здесь оказались?
– Дулат… он спас нас. Господи… они просто обезумели.
Среди них был и казах, он, по виду, стеснялся.
– Что произошло? Только коротко.
Брикс начал рассказывать. В общем-то, обычная история. Жили, работали, нанимали местных. Жалованье шло со всеми надбавками, высокое даже по западным меркам. Местным платили столько, сколько было принято платить здесь на рынке труда. Как все началось – несколько активистов завели работников, и толпа пришла к менеджерам просить надбавки. Те вовремя не оценили опасность ситуации…
– Господи… – тихо сказал Брикс, со словами выплеснувший из души черную муть ужаса, – они просто озверели. Разом. Они хотели убить нас… разорвать прямо там. Господи… что мы им сделали? За что?
За что…
Это тоже проблема. Раньше, когда мир был поделен на блоки, когда железная крепь невидимого, но всеми принимаемого в расчет занавеса опустилась на Европу от Балтики до Дуная, когда не было Интернета и новости о выставке яхт в Ницце или Саутгемптоне доходили только до тех, кто покупал соответствующий журнал за десять фунтов, все было проще. Все жили и как-то не задумывались над тем, как живут другие. В кишлаках – были бедняки и были богачи, но все понимали, почему это так, и каждый занимал понятную социальную нишу. И в конце концов, богач был своим богачом. И он знал, что ему тут жить и его детям тут жить. И вести себя надо соответственно обстановке.
А потом появился Интернет. И новости о выставке яхт в Саутгемптоне, о гей-параде в Париже, о парикмахерской для собачек стали доступны нищему из трущоб Пешавара, у которого умер от голода и болезней ребенок.
А потом появилась мода покупать дома у берега в теплых странах – на старость. И в таких местах, как Судан, выросли прибрежные кварталы роскошных кондоминиумов и вилл. При том, что местные так и жили в своих нищих халупах. И каждый день видели богатых, пресыщенных жизнью ЧУЖАКОВ.
А потом появился глобальный рынок. И Египет – вместо того чтобы растить пшеницу – начал растить фрукты для европейского рынка. А вместо того, чтобы развивать собственную промышленность, прислуживать чужакам на курортах.
А потом не стало социализма. И не стало Советского Союза, загадочной страны, который из каких-то неведомых рациональному уму побуждений помогал всему остальному миру, строил больницы, школы, университеты, заводы. Лечил, учил, готовил военных для стран, которые сейчас пылающие «горячие точки», помогал построить там хоть какое-то подобие нормального общества. Мир не сказал за это Советскому Союзу спасибо. Мир аплодировал, смотря, как он умирает. Через четверть века стало не до аплодисментов: Америка уже стояла на коленях, кашляя кровью…
Вместе с социализмом потихоньку ушла и социальная справедливость… причем как-то разом и отовсюду, даже из тех обществ, которые считались благополучными. Справедливость вообще перестала быть тем фактором, который как-то принимался во внимание. Нет, говорили о ней много – вот только дела ограничивались сбором каких-то благотворительных денег и проектами типа установки фильтров для воды для какого-нибудь африканского племени. За всей этой болтовней и делами, призванными скорее успокоить совесть, чем действительно добиться чего-то полезного, скрывалась одна неприглядная правда. Мир раскололся на две части… это собственно и не отрицалось никем. Первая часть – примерно миллиард человек – стремительно уходила вперед в своем развитии, весь мир был для них, от новых «умных» домов по двести квадратных метров на семью до дешевых авиабилетов по десять фунтов в лоу-костерах. Еще примерно миллиард-полтора – это часть Китая, Россия, некоторые страны Восточной Европы – оказались в позиции догоняющих. И хотя они жили не так хорошо, как первые, но, по крайней мере, со всеми признаками цивилизованности и имели полные шансы их догнать. Оставшийся мир – а это не менее четырех миллиардов – был просто отброшен в сторону. Прошли те времена, когда мечтали о едином человечестве. Настало время суверенных диктаторов, заказных убийств, тайных операций, грязных сделок. Хладнокровно насаждаемый новый империализм в отличие от прежнего предусматривал для таких стран угнетение не чуждыми им колонизаторами, а выращивание колонизаторов среди собственных элит. Эти люди должны были оторваться от своей страны, действовать не в ее интересах и даже видеть и чувствовать свой народ как «чужой», как «быдло». Наступило время анклавов – богатых, интегрированных в мировую экономику городов, окруженных фабриками. То, что происходило за пределами этого анклава, начинало интересовать только во времена выборов. Или когда надо было набрать рабочую силу на фабрики – подешевле. Политика анклавов приводила к тому, что начинали разваливаться на глазах даже некогда единые страны, где и мыслей не было о сепаратизме. Лондон… один из первых в мире анклавов… город – финансовый центр, глобальный хаб. Город, где уровень роста цен на недвижимость побил все рекорды, где экспатов скоро станет больше, чем коренных жителей, город, куда стремятся все беженцы. Удивительно, но взлет Лондона сопровождался медленным угасанием большей части остальной страны… безработица, падение цен на недвижимость, безнадега. И вот – уже Шотландия объявляет о намерении добиваться независимости. И вот – уже в Уэльсе все больше людей прислушиваются к мнению сепаратистов. И вот – снова начинает обостряться проблема Северной Ирландии. Лондон – пример нового мира, притягательного и губительного одновременно…
Логика нового империализма диктовала и новый порядок действий. Вместо того чтобы строить фабрики на своей земле и нанимать своих людей, их строили вдалеке, там, где дешевая рабочая сила. Хладнокровно щелкая костяшками счётов, снижали издержки на всем, чтобы победить не в противостоянии цивилизаций, но в конкурентной борьбе и занять не подобающее место в мире – но подобающее место на полке супермаркета. Посылали в третий мир не воинов, а менеджеров, которые будут платить черному люду столько, сколько позволяет рынок, – но ни центом больше. Все казалось простым – вот мы пришли. Вот правительство этой страны дало нам налоговые льготы и позволило эксплуатировать его народ. Вот мы построили завод – мы же инвесторы, носите нас на руках! Вот мы платим жалованье – много… но все равно платим. А то, что наше жалованье в разы выше… ну, что делать, у нас таковы стандарты. Вот мы выводим деньги в офшор из-под налогообложения… а что, неужели платить налоги в этой быдластой стране и этому быдластому обществу? Да ни боже мой! Мы же инвесторы! Так носите нас на руках!
Но была проблема. Она была в том, что у нового империализма много чего не было. Не было стальной и хладнокровной решимости вести политику до конца, покоряя и порабощая страны. Не было людей, готовых идти вперед, довольствоваться малым, повторять по сто раз, если это необходимо. Не было государства, хладнокровного и изощренного, управляемого умелой рукой. Вместо этого были бесконечные обсуждения в Европарламенте, дебаты, шоу на телевидении, орущее безумие гей-парадов, старение населения, фрустации, старательно насаждаемое чувство вины, элементарная трусость и подлость, скрываемая за словами об этических ценностях. И посланцы нового мира, брошенные вперед с трудовым контрактом на втрое большее жалованье – но невооруженных, не понимающих, что происходит, не готовых дать отпор. И в отличие от римских легионеров или солдат Британской индийской армии способных – когда утробным ревом вскипает толпа, отчего у видавших виды мороз идет по коже, когда начинаются настоящие неприятности, – лишь потрясенно спросить: «Господи, за что?»
А за все… Вот за все за это. За зазеркалье бизнес-центров – в десятке миль от нищих халуп. За Куршавель и Ниццу – когда не хватает детских больниц. За шикарные машины – когда многие не имеют собственного дома. Наконец, за саму ту концепцию жизни, которая предусматривает рай для миллиарда и беспросветную безнадегу для всех остальных. За то, что посмели поверить в новый мир и в конец истории, и в то, что они всегда будут благополучными и сытыми, а благополучие остальных их никак не касается. Вот за все за это и придется платить.
И прямо сейчас…
– Мистер Брикс…
– Да…
– Кто из вас старший?
– Наверное… наверное, теперь я. Том… он просто не успел, понимаете. Не успел.
– Об этом потом. Итак, вы отвечаете за людей, которые с вами. Ясно? Вы старший среди них. Я приказываю вам, а вы – им. Вы смотрите за тем, чтобы они делали так, как я скажу, так как это нужно. Ясно?
– Да… сэр.
– Вы служили?
Брикс горько усмехнулся:
– Один срок. Сидел на рации. Потом Дядя Сэм заплатил за мое обучение в университете.
– Все равно вы солдат и знаете, что такое порядок. Идите и готовьте своих людей. Мы выходим через минуту. С собой берете то, что можете унести в одной руке, не больше, ясно?
– Да, сэр.
– Идите к своим людям.
Брикс ушел в другую комнату. Бывший морпех повернулся к казаху:
– Вы спасли американских граждан, и теперь вам угрожает расправа. Мы можем взять с собой вас и вашу семью. Вывезти вас в безопасное место.
Казах покачал головой. Он был маленького роста, но не казался слабым.
– Мы останемся здесь.
Сэммел не стал спрашивать почему – он давно уже разучился задавать глупые вопросы. Вместо этого он только кивнул головой.
– Тогда закроете за нами дверь. И не выходите без нужды…
Сэммел прошел на лестничную площадку, щелкнул по микрофону на горле, привлекая внимание.
– Машина один, внимание, мы готовимся выйти. Марко, что там у тебя?
– Безопасно… сэр, но что-то не так.
– Что именно, не понял тебя.
– Сэр, местные спешно уходят в дома. Очень торопятся.
– Твою мать. Понял, жди нас!
– Есть, сэр…
Сэммел замахал рукой:
– Быстро, на лестницу! Эл, веди их! Быстро!
Первым прошел серб, дальше начали выходить ковбои. Сэммел считал их по головам и подталкивал в спину, обозначая, что надо шевелиться.
– Вниз, идем вниз! Не смотреть по сторонам!
Выходивший последним рыжий, лет сорока мужик остановился возле него.
– Вам должны были позвонить насчет меня. Я Ковач.
– Сэр, быстро в машину. С этим – потом. Быстро, быстро, быстро!
Он толкнул его вниз, отправляя по лестнице. Ему действительно звонили насчет этого рыжего – бывший командующий двадцать шестым экспедиционным соединением морской пехоты, ныне трехзвездный генерал, начальник штаба Морской пехоты США. Лично позвонил.
На первом этаже серб остановил ковбоев, вышел первым, встал на колено, отслеживая наиболее опасное направление стволом пулемета. Второй безопасник, парень по имени Ти, чех из полицейского спецназа, обезопасил противоположное направление.
– Пошли! Быстро в машину!
«Субурбан» был громадным – настоящий слон, больше, чем иной микроавтобус, запросто вмещает девять человек со снаряжением. Заложники немного замешкались.
– Быстрее! Двое назад, двое на второй ряд сидений! Быстрее! Ти, помоги им! Сажай людей в машину!
– Тихо! – крикнул серб.
Что-то было. Что-то… непонятное и страшное приближалось к ним… то, чего не было видно, но это было. Ритмичная вибрация воздуха, какой-то слаженный, медленно нарастающий стук… ритмичный и неритмичный в одно и то же время. Как будто топот копыт тысяч коней… похоже на вертолет, но это не вертолет. Но ведь кавалерии не существует?
Или… существует?!
Первые всадники выхлестнули на улицу из-за домов, что-то крича, а за ними катились все новые и новые, и казалось, что сам хан Тамерлан, непобедимый азиатский владыка, предававший смерти целые города, ведет своих верных всадников в наступление…
– В машину, бегом!
Сэммел сам не понял, как выхватил из машины сзади небольшой рюкзак, набитый пачками с патронами и готовыми снаряженными магазинами, и укороченный «Вепрь». Русское штурмовое ружье «Вепрь» стоило тут сущие копейки, по правилам на каждую машину полагалось одно штурмовое ружье. В отличие от «Бенелли М4», стандартного оружия натовского спецназа, русский «Вепрь» питался магазинами и благодаря надежнейшей схеме Калашникова жрал любые патроны. Это оружие отличалось устрашающей огневой мощью – с барабаном на двадцать пять патронов оно было опаснее автомата.
Всадники заметили стоящую машину и людей и с гиканьем и визгом рванулись к ним. Их было столько, что не сосчитать…
Реки движутся вспять.
Три часа до прорыва из Нижних миров.
Дан приказ отступать.
В штабе жгут документы несбывшихся снов.
Твердь земная дрожит под ногой.
Древо мира кренится, как башенный кран.
Звезды гаснут одна за другой —
Это орды Магогов идут на таран.

Кемет снова во мгле.
На Синайских высотах бушует гроза.
Он уже на Земле!
О, мой Бог, Он уже открывает глаза!

Вместо неба – броня,
Двери Рая закрыты на ржавый засов.
Все ушли без меня,
Я зову, но не слышу родных голосов.
Вижу, словно в бреду,
Как над миром восходит Последний Рассвет.
Сердце, мертвою птицей во льду,
Все твердит о грядущем,
Которого нет.

Штурмовое ружье забилось в руках – и передние ряды бешеной конной лавы смешала в кровавую кашу свинцовая метель. В голове, как живой, пульсировал оглушительный грохот, безотказный русский дробовик пожирал патрон за патроном, выплевывая свинец навстречу накатывающейся лаве. В большом, на двадцать пять мест, барабане было достаточно боезапаса, насадка типа «утконос» распределяла дробовую осыпь так, что одним выстрелом сшибало по две-три цели. Два выстрела в секунду создавали настоящий свинцовый град. Предсмертно ржали кони, спотыкаясь под градом свинца и падая на отказывающие передние, били копытами, что-то визжали всадники, но лава напирала и напирала. Те, кто не попал под град свинца, падали, не в силах пробиться через кровавое месиво сметенных картечью первых рядов.
– В машину! – заорал Сэммел просто, чтобы убедиться, что он еще жив.
Патроны кончились, он начал перезаряжать, кто-то хлопнул его по плечу – и он полез назад, в просторный грузовой отсек «Субурбана». К счастью, он был открыт полностью, чтобы погрузить ковбоев, нижняя часть двери открывалась вниз… столик для пикника, так их мать. Он спиной полез назад, потом толкнулся ногами – руки были заняты, руками он втолкнул в дробовик новый, длинный магазин. Краем глаза он заметил серба – тот стоял слева и стрелял из ручного пулемета, не давая прорваться.
– В машину! Пошел!
Марко рванул машину с места, серб едва не упал, но Сэммел держал его за эвакуационную петлю разгрузки и изо всех сил тянул внутрь. На какое-то мгновение показалось, что они сейчас оба вывалятся из машины, где их сметет озверевшая конная толпа. Но тут кто-то схватил его сзади, в этот момент Марко заложил резкий вираж, уходя вправо, и сербу каким-то чудом удалось толкнуться ногами от откинутой вбок верхней части задней двери – и они ввалились внутрь. По крайней мере, инерция их не тащила больше назад, под копыта.
– Полный! – заорал Сэммел. – Головы вниз! Не подниматься!
«Субурбан» разгонялся на ухабистой дороге, его бросало из стороны в сторону, закрыть задний борт не было никакой возможности. Было видно, как за ними выхлестывают всадники, как они мчатся за ними с криками, как они стреляют им вслед из ружей… автоматов тогда еще не было ни у кого.
Американец как-то уперся ногами и открыл огонь из положения лежа, выцеливая тех, кто опаснее всего. Конные падали, один за другим, но оставшиеся продолжали скакать. Такое ощущение, что где-то открылся портал во времени и конные лавы времен Тамерлана хлынули из него селевым потоком, затапливая весь цивилизованный мир.
– Назад дороги нет! Мы не покроем позором тень великого предка, завещавшего дойти до последнего моря! Только вперед! Нас ждут великие победы и великая добыча, путь к которым идет через этот жалкий городишко! Богатые страны лягут пылью под копыта наших коней, мы разорим вражеские жилища, убьем их баранов, овладеем их несметными стадами. Три раза овладеем! Э-э-э… я хотел сказать, что юные девственницы станут украшением наших шатров, и каждый сможет вытирать жирные руки об их длинные светлые волосы! Так окуем же чужим золотом мечи нашей доблести!
– Полный! – заорал серб и открыл огонь.
Ф-ф-фух-х-х…
Выскочивший навстречу машине всадник разбил о крышу бутылку с коктейлем Молотова, ярко-алое пламя рекой потекло по крыше, ища способ проникнуть к людям. Пронзительно закричала девочка.
Серб короткой очередью сбил конного, Сэммел видел, как тот кувыркнулся с коня, а конь в панике бросился прочь.
– Аллаху Акбар…
– Стреляй!
Где чертов огнетушитель…
Огнетушитель нашелся – и Сэммел сбил пламя. Конные отставали, потому что никакой конь не может тягаться со старым добрым V8.
– Куда? – крикнул спереди Марко.
– Куда хочешь! Просто вывези нас!
Сэммел закрыл борт, обжигая руки о сожженный пламенем металл. Полез вперед, где самое его место.
– Машина два, это Первый, где вы?!
– Идем по улице! Нас преследуют!
– Отрывайтесь!
– Мы пытаемся. Сэр, где точка встречи?
– Они все скомпрометированы! Просто уходите из города как сможете! Ковбои у нас!
– Понял!
«Субурбан» подпрыгнул особенно сильно – кажется, они пересекли пути или еще что. Резко повернул – на сей раз влево. И они увидели бронетранспортер…
– БТР! БТР на шесть!
Не было понятно – он вообще активен или просто брошен. Судя по виду, один из новых бронетранспортеров, в дурацком местном камуфляже (сиреневый с оранжевым), с российской башней – вместо старого «КПВТ» здесь «КОРД» и автоматический гранатомет. Какого хрена он тут стоит?! Какого хрена его просто бросили? Неужели нельзя было сражаться? Какого хрена – что стоит вся гребаная конница против одного-двух бэтээров? Почему они не сражаются…
Да потому что…
Потому что, черт бы все побрал.
Те, кто конструировал новый мировой порядок, плоский мир, основанный на западных, европейских, протестантских ценностях и идеалах, на самом деле мало что знали о мире, располагающемся на четырех пятых земной поверхности. Мире, где отсчет времени идет не от Рождества Христова, где не было протестантской реформации, где никто не читал Библию Короля Якова и не знает, что значат слова «We, the people…». В своей гордыне, густо перемешанной с глупостью и поражающей воображение безответственностью, они даже не подумали изучить этот мир, прежде чем начать кроить его направо, налево. Если бы они хоть немного потратили времени на изучение этого мира, они бы поняли почему.
Если в западном, протестантском мире человеческое общество – не более чем песок, то здесь, на оставшихся четырех пятых, это общество – семья, где все связаны со всеми. Если в западном, протестантском мире положение человека в обществе определяет он сам и государство, то на оставшихся четырех пятых – само общество. Если в западном, протестантском мире человек определяет себя в основном по профессии, по образованию, по социальной страте, кем он является, то на оставшихся четырех пятых – по семье, роду, клану, этносу.
И потому в западном, протестантском мире полицейские из спецотдела по борьбе с беспорядками запросто могут стрелять в своих соотечественников, вышедших на акцию протеста, то здесь каждый выстрел, даже резиновой пулей, как в себя самого. И потому в западном, протестантском мире армия вполне может подавить мятеж военной силой, то здесь каждый выстрел будет рождать кровников и счеты, которые будут тянуться веками и поколениями. И потому в западном, протестантском мире человек, став, скажем охранником, может запросто и застрелить кого-то из своих, охраняя чужое имущество, то здесь он скорее предпочтет бросить все и сбежать, чем ставить себя в условия тяжелейшего и недопустимого для многих выбора. Здесь нет долга, покупаемого за деньги. Здесь есть долг с рождения и навсегда, и бремя его тяжко довлеет над каждым. Тот, кто его нарушит, перестанет быть целостной личностью, порвет все нити, связывающие его с обществом, перестанет быть самим собой. А это – для человека – самое страшное…
И потому американские солдаты, воюющие в Афганистане, постоянно опасаются атак green on blue, выстрелов в спину от афганской армии и полиции, от тех, кого они вооружили. И потому иракские полицейские, нанятые силами стабилизации после падения режима Саддама, выносили лежаки на улицу и целый день лежали у полицейских участков, в то время как англичане и американцы судорожно метались, пытаясь удержать в руках разваливающуюся на сотни озлобленных частей страну. И потому казахские полицейские в бронетранспортере, увидев перед собой разъяренную конную толпу, предпочли не стрелять в нее, а сбежать. Перед ними были не бандиты, не убийцы, не погромщики. Перед ними были казахи, части одного с ними народа, одной общности. Которые для них были много ближе и роднее, чем власть, платившая им жалованье и посадившая за броню, за пулемет бэтээра…
Можно было бы заставить и их стрелять – как сто лет назад стреляли друг в друга РОДНЫЕ в братоубийственной и кровавой бойне, охватившей всю территорию огромной империи. И стреляли, и убивали, и шашками рубили, и в землю живыми закапывали. Но для этого надо было дать идею. Даже не так – ИДЕЮ. То, что будет на голову выше всех родоплеменных отношений, то, что может заставить людей голодать, воевать, убивать. Идея о царствии Божьем на земле, ни больше ни меньше – и прямо сейчас, стоит только одержать победу. Сто лет назад идею дал Ленин. Сегодня – Хаттаб.
Ох… жаль, что перед тем, как начать кроить, не уделили хоть немного внимания русским, не поговорили с ними. Мало кто имел столько же опыта. Это русские столетиями жили на границе Великой степи и ждали нашествий, сжимая в руках меч и щит. Это русские убивали друг друга в трагической и братоубийственной бойне на руинах империи, пойдя за обещаниями рая, на поверку оказавшегося адом. Наконец, это русские – уже советские – много лет спустя, пройдя через две Великие войны и создав одну из двух самых грозных армий мира, воевали девять лет в афганских горах и не понимали, почему афганские добровольцы стреляют поверх голов моджахедов, в то время как моджахеды бьют точно в цель. Уже не понимали. Потому что у моджахедов уже была великая цель, настолько великая, что позволяла им стрелять в своих. У тех, кто стрелял поверх голов, цели такой не было…
А у моджахедов была. Цель, с которой рано или поздно придется иметь дело нам всем, до последнего человека…
Бронетранспортер вдруг выбросил клуб дыма из высоко расположенных труб.
– Активность! Твою мать, он активен!
Бронетранспортер тронулся – и тут же остановился, словно передумав. Начал поворачивать башню…
– Он наводится!
– Сворачивай с трассы!
– Куда, сэр?! – крикнул водитель.
– Куда хочешь!
Бронетранспортер стоял на месте, пулемет искал их. Оставалось только надеяться на то, что за пулеметом неопытный стрелок, и благодарить русских за их закрытую башню. На «Хаммерах» – башня открытая, и у них сейчас были бы очень большие проблемы.
– Сворачивай!
«Субурбан» рванулся в сторону, когда БТР нащупал их. Тяжело ударился бортом о какой-то склад, смяв стену, но все-таки инерции оказалось достаточно. Пули пролетели мимо, трассеры были огромные, с футбольный мяч…
Два транспортных вертолета типа Z19 – китайский вариант «Блекхока» – появились со стороны Каспия. Они были синими… наверное, потому что синий был такого глубокого и темного оттенка, что казался черным. Черным, как грозовая туча.
Сэммел, опытный морской пехотинец, которого не раз забирали вертолеты, с толком подобрал площадку, даже зачистил ее от мелких камней. Нашедшимся среди инструментов баллончиком краски нарисовал буквы Y – посадочная площадка. Отвел ковбоев подальше, дабы ничего не случилось…
Один из вертолетов пошел на посадку по обозначенным координатам. Второй – кружил над полем, как встревоженная овчарка. Было видно, что в открытом бортовом люке находится пулеметчик, держа окрестности под прицелом. Несмотря на то что официально американцев на Каспии не было, по факту они были. Тренировали азербайджанскую армию, морской флот и спецназ и охраняли станции слежения, работающие по Ирану. Вертолеты тоже, должно быть, принадлежали азербайджанцам. Или даже туркам…
Выскочившего из севшего вертолета человека Сэммел сразу узнал. Его звали Тэд Гор, он был J2 в их роте в Кандагаре, потом, по слухам, работал в различных временных группах. Довольно странная фамилия Гор была сокращенной от Горачек, он был то ли поляк, то ли серб, то ли хорват, то ли чех. Серб – вряд ли…
– Ковбои на месте! – заорал Сэммел, как только Гор подбежал к нему.
– Где наш человек?!
– Вместе с ними!
– Давай его сюда!
Гор сопроводил рыжего «нефтяника» до вертолета – и тот немедленно взлетел. Сэммелу это не нравилось… впрочем, и выбирать не приходилось, он сам подписался на стремные дела и продал душу разведке – приходилось терпеть. Первый вертолет, не ожидая второй, сразу пошел к побережью, второй – начал садиться.
– У меня трое ковбоев и четверо моих ребят, считая меня. Поместимся!
– Да! Потери есть?!
– Отрицательно, ничего нет! Если не считать мокрых штанов.
Гор покровительственно хлопнул его по спине.
– Отлично!
– Что, нахрен, происходит?!
– Местные взбунтовались! На юге! В лагерях!
Понятное дело. Казахстан с его нефтяными и газовыми месторождениями, с огромными плодородными землями и двадцатью с небольшим миллионами населения на площади в половину Европы просто магнитом притягивал беженцев с неблагополучного юга. Границы почти не было, они переходили границу, создавали поселения, которые называли шанхаи и нахаловки. И хотя они бежали от джихада, по факту они приносили джихад с собой. В этом-то и состояла трагедия страшного и великого второго десятилетия двадцать первого века. Великое переселение народов – только тот, кто бежал из Афганистана, нес Афганистан с собой.
– И что?!
– Да ничего! Приказано сворачиваться! Мы эвакуируем кого только можно.
Да… в последнее время мы мастера уносить ноги. Одна только эвакуация из Кабула, когда с последних взлетавших самолетов вели огонь по занимающим аэропорт боевикам «Талибана», чего стоила. Потом они считали пробоины, кое-как сев на бывшей истребительной базе в окрестностях Алма-Аты. Все безумие было в том, что героический драп потом выдали за подвиг, а двоим – даже вручили Медаль почета.
Был ли в истории армии США больший позор.
– А что оперативная группа. Мы разве не вписываемся?
Оперативной группой называли соединение на базе бывшего Двадцать шестого соединения, она базировалась на базе в Сигонелле и предназначалась для оперативного вмешательства в кризисных регионах. Подготовленная по нормативам спецназа, она имела неожиданно большую численность – две с половиной тысячи человек, лучших в морской пехоте. Весь сержантско-офицерский состав обязательно имел боевой опыт.
– Ты что, шутишь!
Контрактники уже запихнули ковбоев в вертолет.
– Все, уходим. Здесь нельзя долго оставаться!
– У меня есть люди на земле! Я должен их дождаться!
– Какие, нахрен, люди?
– Я оставил их в городе! Точка встречи здесь!
– Мы взлетаем через пять минут! С тобой или без тебя! Решай!
– Сукин сын!
Гор издевательски поклонился и, придерживая рукой автомат, побежал обратно к вертолету.
Сэммел набрал номер – он принудительно переключил на спутник, который берет везде и всюду, ответа не было.
Черт бы все побрал. Черт бы все побрал!
Он набил новые координаты для связи и сбросил их абоненту. Если даже они не могут ответить сейчас – координаты они получат. И тоже побежал к вертолету.
Ястреб неожиданно легко взлетел и, развернувшись, взял курс на Каспий. Голая, весенняя степь стремительно неслась под брюхом, было неудобно сидеть, немного потряхивало. Кто-то из заложников истерически, в крик плакал, наконец вырвавшись из обезумевшей страны, а Сэммел просто сидел на полу и не хотел ни о чем думать. Блаженное забытье – хотя бы на то время, пока они летят до промежуточной базы. Там мир снова обрушится на них подобно тонне кирпичей и спасения от него не будет.
Не будет…
– Эй! – сидевший рядом Гор толкнул в плечо, протянул планшет, – не знаешь, кто это такие? В сети трансляция идет, как раз из этого…
Сэммел увидел улицу, серый асфальт, стоящих на коленях истерзанных людей. Бородатые люди в камуфляже… это уже не казахи… тут круче дела.
Черный флаг джихада и белый – Эмирата Афганистан. Талибы. Сабли…
Дальше он смотреть не стал.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Документ подлинный
Власти Пакистана готовы освободить всех афганских талибов, отбывающих наказание на его территории. Об этом сообщил секретарь МИД страны Джалил Джилани после переговоров с представителями США и Афганистана. Выйдет на свободу и номер два в руководстве движения «Талибан» мулла Барадар, которого Вашингтон еще недавно считал одним из наиболее опасных террористов. Это решение завершает более чем десятилетний этап «антитеррористического сотрудничества» с США, у истоков которого стоял экс-президент Пакистана Первез Мушарраф, развернувший охоту на талибов.
О том, что власти Пакистана больше не намерены удерживать в тюрьмах сражавшихся против сил США и НАТО афганских талибов, сообщил секретарь МИД страны Джалил Джилани. На уточняющий вопрос, распространяется ли это обещание на самого высокопоставленного узника пакистанских тюрем – муллу Барадара, бывшего заместителя лидера «Талибана» муллы Омара, Джилани ответил: «Наша цель – освободить всех».
Первый шаг на этом пути Исламабад сделал в ноябре прошлого года. Тогда на свободу вышел арестованный в 2005 году бывший министр юстиции в правительстве талибов мулла Нуруддин Тураби. Именно он отвечал за публичные казни во время правления талибов с 1996 по 2001 год (самой резонансной акцией стало повешение бывшего афганского лидера Наджибуллы). Кроме того, именно Тураби принимал решение взорвать знаменитые статуи Будды в Бамиане. Также был освобожден Анвар уль-Хак Муджахид, командовавший операциями талибов в пещерах Тора-Бора, где в свое время прятался «террорист номер один» Осама бен Ладен.
Назад: Югра. 25 мая 2020 года
Дальше: Россия, Югра. 24 мая 2020 года