Пипин неистовствовал. Бароны, заполнявшие его шатер, склонили головы, стараясь не глядеть на взбешенного предводителя. Их совсем не радовала обстановка военного лагеря, куда они примчались на зов могущественного геристальца. Обнесенный по римскому образцу частоколом и рвом, он располагался в широком поле. Все, кто откликнулся на призыв и приехал сюда, разбивали шатры, ставили коновязи, разводил костры и вешали большие закопченные котлы, вокруг которых собирались пешие отряды.

Здесь готовили немудрящую трапезу из обрезков мяса. Скот забивали круглосуточно, но доброй говядины, баранины и свинины воякам почти не доставалось, что весьма злило людей, пришедших сюда рисковать жизнью. Ясное дело, в раю с кормежкой все отлично, но хорошо бы и на земле не сидеть с голодным брюхом! Но в открытую возмущаться никто не смел.

Еще бы: большую часть забитых туш увозили на подводах куда-то в лес. Соваться же туда у франков, не слишком подверженных страху, все же не было охоты. Чаща таила явную, почти ощутимую опасность – и днем, и ночью оттуда слышалось недвусмысленное и до мурашек жуткое рычание, утробный вой и плотоядное громкое причмокивание.

Некоторые храбрецы, ослушавшись приказа, все же рискнули проследить за возами. Кое-кто из них, внезапно поседевший, вернулся назад и был тут же обезглавлен суровым полководцем, не терпевшим ослушников. А остальные… Их больше никто не видел. Немудрящие их пожитки делили между собой более здравомыслящие собраться по оружию и, глядя на памятные вещицы, зарекались любопытствовать.

Впрочем, слух, что там, за лесом, таится что-то очень недоброе, все же расползался по военному лагерю. Да и как иначе? Шептались, что у Пипина имеются собственные драконы, хоть он и выступает против них с оружием в руках. Правду знали лишь возчики, но они молчали, опасаясь проронить лишнее слово, имеющее реальный шанс стать последним. Большинство из этих несчастных видели хаммари в непосредственной близости и не были рады этому. Кому, как не им, было знать, что ужасные твари непривередливы в еде и готовы съесть возчика и коня так же легко, как доставленные ими туши.

Каждый раз, вернувшись из-за леса, возчики недобро оглядывались на шатер предводителя, желая ему, должно быть, скорейшей гибели, а себе – избавления от этакой напасти. Сейчас они, крестясь, зыркали в сторону «походной ставки», откуда, уже вовсе не таясь, неслась яростная брань:

– Да что о себе удумала эта сволочь? Эта дрянь, эта паскудная девка, захватила мой замок и намерена мне же перечить? Я велю рвать ее конями! Нет, я скормлю ее хаммари! Нет, сначала разорву, потом скормлю! Как смели мои бароны откликнуться на ее зов?! Гнусные изменники! В геристальском доме лишь один глава, и это я! Слышите? Я! Никто другой!

Бароны сокрушенно молчали, кивая в ответ. Специально для них Пипин устроил «парад» – издали показал обедающих хаммари, сообщив, что эти твари служат ему, как верные псы. И что они готовы порвать любого, кто осмелится ему противостоять. Довод был услышан и правильно истолкован всеми присутствовавшими. И теперь даже тем, кто втайне желал покинуть лагерь, тяготы и лишения воинской службы казались еще не самым плохим уделом. Впрочем, выбор был невелик.

Что там говорить, когда даже юный храбрец Шарль из Люджа, сын и признанный любимец Пипина Геристальского, с безмолвным ужасом взирал на отца. Тот повернулся к наследнику и приказал тоном, не знающим возражений:

– Шарль, возьми своих людей и парочку этих безмозглых тварей, отправляйся в Форантайн и сообщи Брунгильде, что я готов сохранить ей жизнь, если она склонится и безропотно откроет ворота замка. Первая же стрела, пущенная со стены, отменяет мое предложение. Я вырос в стенах этого замка и люблю его, как родной дом, однако не пощажу никого и не оставлю от него камня на камне, если хоть кто-то посмеет мне противиться. Так и передай.

– Наверняка мадам Брунгильда, услышав такое предложение, немедля отправит меня к праотцам. Она ведь одной крови с вами, батюшка. Так что, если желаете что-либо поведать вашему отцу и моему деду или еще кому-то из пращуров, скажите, при встрече непременно передам.

– Не говори ерунды! Какое тебе дело до ее желаний? – отмахнулся Пипин Геристальский. – В этом мире есть одна воля – моя! Остальное все – чушь. Запомни это, ибо когда-то в мире останется лишь твоя воля. Привыкни к этому. Вбей в свою твердолобую голову! Сейчас у тебя на поясе отличный меч, против него не устоит никакой доспех. Под твоей командой я пошлю десяток баронов с их отрядами, с тобой будут хаммари. Неужели ты испугаешься своей взбалмошной тетки?

– Я бы все же не стал так запросто сбрасывать со счетов ни ее самое, ни ее друзей-нурсийцев. Прежде это плохо заканчивалось.

– Не смей мне ничего говорить о них! Плохо или хорошо, я знаю не хуже тебя! Если они в замке, передай Брунгильде, что я не просто ее помилую, но и оставлю жить при себе на всем готовом, если она отдаст их живьем. Слышишь, они мне нужны живыми! Мертвыми я их сделаю сам. – Он лязгнул зубами, вспомнив о сэре Жанте. Тот был совсем рядом, но как локоть – захочешь, не укусишь. – Ступай же! – Пипин махнул рукой. – И принеси мне победу!

Шарль из Люджа склонился перед отцом, пытаясь спрятать от его глаз страдальческую усмешку. Когда имелась бы хоть малейшая возможность избегнуть столь высокой чести, он бы согласился с радостью. Однако ни спрятаться, ни затаиться было невозможно.

Всю жизнь, с момента, когда еще совсем несмышленышем он осознал себя бастардом, Шарль старался быть лучшим из лучших, самым ловким, самым умелым и сильным среди сверстников, а затем и среди взрослых воинов. Он от всей души желал, чтобы отец гордился им, готов был двигать горы и заставлять солнце замирать на небосводе. До недавнего времени ему казалось, что преданность мессиру Пипину не знает границ. Но сейчас в сердце его угнездилась неуверенность, будто недавняя беседа с Рейнаром Лисом на лесной дороге что-то повернула в его душе, осадила и обескуражила юного воина. Он поклонился и зашагал из шатра, придерживая меч, чтобы ножны не колотили по ноге. А за спиной звучало:

– Ты пойдешь с ним, и ты, и ты.

«Интересно, – вдруг подумал Шарль, – кому из них будет поручено воткнуть кинжал мне в спину, если вдруг я не пожелаю исполнить приказ? Может быть, каждому из них? Не верю, чтобы отец не предусмотрел такой возможности». Наследник «властителя людей и чудовищ» стиснул зубы и впервые пожалел, что вышел живым из кровавой схватки с абарами.

 

Брунгильда стояла на боевой галерее надвратной башни и командовала суетившимся у воза крестьянам:

– Стрелы несите на стены! У каждого зубца поставьте небольшой пустой бочонок, пусть там лежит по три вязанки. Остальное сложите во дворе под соломой. Навощите древки и оперенья. Давайте, поторапливайтесь! – Голос ее, от природы зычный, был подобен иерихонской трубе. С одной лишь разницей: в отличие от ветхозаветной твердыни, с каждым мигом высокие стены Форантайна становились все неприступней. Прибывшие в крепость бароны с удивлением осознавали, что, хотя нынешняя Брунгильда не напоминает прежнюю гарпию, тем не менее командной хваткой природа наделила ее не меньшей. Сейчас, готовясь к обороне, Брунгильда и сама неожиданно почувствовала себя увереннее и даже комфортнее, чем в парижском дворце кесаря. – Кто свободен, – входя в раж, командовала повелительница Форантайна, – бегом вниз, собирать новые баллисты!

Над замковым двором слышался дробный перестук молотов, скрип натягиваемых канатов и команды поседевших в боях ветеранов, руководивших строительством метательных устройств. Над всей этой круговертью и суетой в полном спокойствии и радостном возбуждении безраздельно властвовала мадам Брунгильда. Если что-то и беспокоило ее в этот миг, то лишь одно: сейчас ее воинство готовится не к наступлению, а к обороне. Возле одной из башен к небу поднимался смрадный дым и возносился серный запах, что придавало этой части двора сходство с филиалом адской бездны: здесь располагалась смоловарня.

Еще в тот самый день, когда вооруженная толпа беженцев показалась в виду замка, выслушав рассказ Зверолова о хаммари, Брунгильда задумалась на минуту и произнесла четко и громогласно:

– Смола!

И вот теперь отовсюду, откуда можно, с ближайшей речной пристани и из замковых подвалов в Форантайн доставлялись неказистые «котлы адской коптильни». Хозяйка замка была готова погибнуть на развалинах, но не отступить. И все пришедшие в эти стены невольно заражались ее решимостью.

Когда очередной день клонился к закату, дозорные примчались в Форантайн с сообщением, что вдали показался враг. Причем не только люди, но и странные, жуткого вида чудовища: одно шестилапое с огромной пастью на длинной шее и хвостом под стать заостренному бревну, другое, напоминающее шар на коротких ножках, усаженное шипами, с огромной пастью, открывавшейся почти так же, как снимается крышка с котелка, третье…

Впрочем, Брунгильда отмахнулась, довольно потерла руки, процедила: «Началось!» – и велела слугам нести боевое облачение. Ни златотканый персидский шелк, ни константинопольская парча так не радовали сегодня хозяйку, как привезенная из Толедо пластинчатая броня, словно драконья чешуя защищавшая торс и бедра. Острейшая спата, чеканные поножи и наручи да шлем, украшенный гребнем из конского волоса, дополнили ее «парадный» наряд. Покончив с церемонией одевания, она распорядилась отправить немногочисленный отряд своих всадников в засаду в темнеющий чуть поодаль лес и взошла на стену, кусая от нетерпения губы в предвкушении скорой неизбежной схватки.

Дозорные не ошиблись: враг появился довольно скоро. Уже начинало темнеть, однако солнце еще не скрылось за горизонтом и с интересом поглядывало, как развернутся события. Шарль из Люджа, она легко узнала племянника даже издали, выехал перед строем и закричал во весь голос, обращаясь к ней, ее баронам и всем защитникам Форантайна:

– …Если вы откроете ворота, вам будет сохранена жизнь!

– Ах ты, гаденыш! – с неизъяснимым чувством яростной радости и восторженной ненависти процедила воинственная хозяйка Форантайна и без лишних слов вырвала из рук ближайшего воина тугой лук. Каленая стрела тут же легла на тетиву. Брунгильда оттянула ее к уху, целясь в родича, и легко, не дергая, отпустила пальцы. Короткий щелчок – оперенная смерть стремглав понеслась к глашатаю. Быть может, заметив движение на стене или же лишь почуяв недоброе, Шарль вздыбил коня, разворачивая его на задних ногах. И стрела, насквозь пронзив раздутый ветром плащ за его спиной, уткнулась в землю.

– Я сделал, что мог! – крикнул геристальский бастард, давая команду отступить за дистанцию полета стрелы. И хаммари, будто дожидаясь этого сигнала, ринулись на крепость.

– Требюше к бою! – послышалось в ответ со стены. – Заряжайте горшки с кипящей смолой!

Похоже, вид несущихся к крепостным стенам чудовищ настолько потряс обороняющихся, что испугаться попросту никто не успел. И услышав четкую, недвусмысленную команду, все с боевым задором ринулись исполнять приказ. Заскрипел тяжелый ворот, приводящий метательное орудие в боевую готовность. Послышалась команда, взметнулось бревно с подвешенной к нему огромной корзиной, заполненной глиняными горшками с только что закипевшей смолой. И те, будто рой ос, понеслись в сторону врага, сопровождаемые дождем обмотанных замасленной паклей огненных стрел.

– Заряжай! – вновь закричала Брунгильда. Между тем один из воспламененных горшков влетел аккурат в распахнутую пасть шарообразного чудовища, все ближе подкатывавшегося ко рву. Оно завертелось на месте, будто ища, куда бежать, ринулось вперед, сорвавшись с крутого склона, рухнуло в глубокую мутную жижу, покрывавшую дно.

– Попали! Попали! – не скрывая радости, заорали со стены. И впрямь попадание оказалось удачным. Торчавшая из заиленной воды спина чудовища не двигалась, смоляное угощение явно пошло хаммари не впрок.

Шарль из Люджа, будто потеряв интерес к происходящему, стоял неподвижно, разглядывая ликующих защитников родового гнезда, от души веселящихся на стенах. В этот миг он был готов более к удару в спину, нежели к предстоящей схватке. Однако никто из тех, кто стоял рядом, даже руку не положил на кинжал, чтобы напомнить юному бастарду о его воинском долге. Похоже, и сами бароны, и их отряды вовсе не разделяли желания Пипина Геристальского ворваться и покарать «мятежников». Стоя в относительной безопасности, все они с интересом разглядывали попытку хаммари прорваться в старый замок. Вот под широкими, как огромные сковороды, лапами одного из них провалилась замаскированная слоем дерна плетенка, и чудище вдруг осело задней частью в глубоченную яму. Эта неудача вызвала громкий смех по обе стороны крепостных стен. И впрямь забавно было смотреть, как огромная каменная тварь пытается вырваться из западни и нелепо перебирает в воздухе передними лапами, ища в воздухе опору.

В застывшую на месте крупную мишень тут же прицельно выпалили четыре баллисты, три увесистых заточенных бревна, окованные железом, попали точно в цель. Страшилище дрогнуло и, хотя бревна не смогли пробить его панцирь, замерло, оглушенное мощным ударом. В этот миг последнее «оставшееся на ходу» чудовище, с огромной пастью на длинной шее, заметив оплошавшего «соседа», ринулось к нему и с утробным хрюканьем откусило торчащую из ямы голову. Со стены замка послышались веселые поощрительные возгласы и смех.

– Что себе вытворяют эти безмозглые твари? – недовольно морщась от увиденного, себе под нос пробормотал Шарль из Люджа.

Оставшийся в живых хаммари, должно быть, окончательно потеряв охоту лезть на штурм, расположился в непосредственной близости от стен и с хрустом уминал оплошавшего собрата, как, несомненно, сделал бы и в своем родном мире.

– Хороша подмога! – саркастически хмыкнул геристальский бастард и повернулся к хохочущим за его спиной баронам. – Кто-нибудь знает, как остановить эту тварь?

Он хотел еще что-то сказать, гневно оборвать этот нелепый идиотский смех, но слова застряли у него в горле. Вместо этого он вытянул вперед руку, указывая в сторону леса.

– Идиоты! Всем развернуться! Нас атакуют!

 

Притаившиеся в лесу всадники баронских отрядов с интересом наблюдали происходящее у стен Форантайна. Пожалуй, им не слишком хотелось смертной схватки с вчерашними приятелями, с которыми в былые дни не раз приходилось выступать плечом к плечу и против бургундов, и против алеманов, бить саксов и вот недавно абаров. Да и за пиршественными столами прежде они сиживали немало, и охотились вместе, загоняя дикого вепря или сражая в честном поединке могучего лесного рогоносца… Теперь же, по велению господина, вернее, госпожи, им следовало рубить, не щадя никого. В этакой ситуации – непростое дело!

Лишь только когда на смену отступившим от стен франкским баронам в схватку ринулись хаммари, сторонники Брунгильды решились, наконец, атаковать. Ведь теперь всякому было ясно, что под обличием друзей, соседей, а то и родичей прячутся злые демоны, коварством захватившие тела несчастных грешников. А следовательно, чем скорее будет разрушен сосуд праха и скверны, именуемый телом, тем лучше это для спасения души каждого из этих несчастных.

И потому, стоило небольшому войску Шарля де Люджа увлечься созерцанием нелепого штурма, притаившаяся в лесу кавалерия с боевыми кличами ринулась в схватку, горя желанием помочь старым приятелям избавиться от злого морока, похитившего их сознание. Окрик юного военачальника вернул осаждающих к реальности, но отнюдь не вселил в них боевой дух. Едва заметив нападающих, бароны хлестнули коней, бросаясь врассыпную и оставляя без помощи замешкавшуюся пехоту.

Еще миг, и наметившаяся было стычка переросла бы в беспорядочную сечу, где потерявшие командование, а вместе с ним и разум пешие воины силились бы уберечься от ударов, бросая оружие, и спастись бегством, тщетно пытаясь обогнать боевого коня.

Геристальский бастард успел оценить ситуацию и, сообразив, что атакующих едва ли не треть от численности его отряда, закричал, поднимаясь в стременах:

– Воины, ко мне!

Обретшие надежду на спасение франки бросились к юному командиру. Шарль еще раз поглядел в спины улепетывающих с поля боя соратников, злобно сплюнул и спрыгнул наземь из седла. Меч геристальца покинул ножны, со свистом крутанулся в руке, демонстрируя готовность к бою, быть может, последнему. Осмелевшая от чужой храбрости пехота сомкнула ряды и ощетинилась стеной копий.

– Лучники, стрелы на тетиву! – командовал Шарль, внимательно следя, чтобы всадники не обошли его с флангов и тыла. – Целиться, стрелять наверняка!

Отряд юного полководца свернувшимся ежом медленно пятился в сторону покрывавших отдаленные холмы виноградников, готовясь принять бой на позиции, не позволяющей врагу маневрировать. Бароны, заметив, что брошенная ими пехота вовсе не разбегается в панике, а вполне готова к схватке, устыдились собственной трусости и развернули коней, спеша контратаковать. Столкновение казалось неизбежным, когда вдали послышался глухой накатывающий рокот и земля мелко затряслась, так что испуганные кони обоих воинств рванулись в стороны, желая оказаться подальше от недоброго места.

Брунгильда, наблюдавшая за происходящим с крепостной стены, в негодовании колотила по каменному зубцу кулаком. Схватка, еще недавно казавшаяся безусловно выигранной, превращалась в нелепую сутолоку, где мечущиеся по полю всадники сами толком не понимали, для чего они тут оказались. Еще мгновение назад она не оставляла надежды, что ее бароны обойдут, сомнут пехоту, наскоро собранную племянником, однако теперь надежда рассеялась как дым – за дальним лесом ясно виднелось облако пыли, все ближе подползающее к Форантайну. У каждого, хоть раз в своей жизни ступавшего на поле боя, не вызывало сомнений, что сюда движется войско и, судя по грохоту, уже вполне отчетливо слышимому в замке, отнюдь не только людское.

Последний из оставшихся в живых хаммари, с отчаянным хрустом доедавший своего подраненного собрата, отвлекся, повернул нелепую зубастую голову, увидев мечущихся по полю всадников и, обрадовавшись десерту, ринулся в атаку, размахивая из стороны в сторону огромным зазубренным хвостом.

– Заряжай! – крикнула Брунгильда, прикидывая, долетят ли выпущенные из баллист стрелы до гнусной твари. – Цельте в голову!

Конечно, она понимала, не могла не понимать, что приближение основных сил ее брата, а главное, великого множества хаммари, быстро сведет на нет все заготовленные ею в рукаве козыри. Но сдаваться? – Нет! – этого даже близко не было в ее мыслях. Сейчас больше всего на свете она жаждала предстоящей схватки.

– Заливайте смолу в горшки! Мы покажем этим тварям! – Она сама не ведала, что намеревалась им показать.

В этот самый миг над замком стремительно пронеслась ширококрылая тень, одна, вторая, за ними еще две. Брунгильда задрала голову к синему, в редких облаках, небу.

– Драконы! – не скрывая обуревавшей ее радости, заорала благородная дама и замахала руками, точно демонстрируя крылатым стражам место для посадки. – С нами Бог! Мы спасены!