Прогулка с дорогим племянником Шарлем изрядно позабавила благородную даму Брунгильду. Она только вошла во вкус необыкновенных приключений и готова была дальше развивать достигнутый успех, но вдруг неожиданно выяснилось, что крышка захлопнулась и развивать больше некуда и нечего. Такое бессовестное пренебрежение наполнило Брунгильду томной печалью и, что куда противней, беспросветной скукой. Она разглядывала оставленных Рейнаром вояк, размышляя, не придумать ли им какое-либо достойное применение. Но тщетно. Высокородная дама недоумевала, для чего это кривоносый нурсиец, как ни в чем не бывало распоряжавшийся войсками и людьми, невзирая на их титулы и звания, велел ей готовить замок к бою и, что уж совсем необычно, собирать войска. Для чего? Кто посмеет угрожать победителю абаров? Все же так спокойно, до противного спокойно! Даже птицы, утомленные дневной жарой, поют лениво, будто из-под палки.

Бароны, оставленные Рейнаром, похоже, разделяли ее недоумение. Конечно, повинуясь усвоенной с детства традиции и воинскому навыку, они знали, что безделье губит войско, и потому гнали праздность из своего военного лагеря. Всадники их отрядов круглосуточно отправлялись в разъезды и дозоры, а оставшиеся в замке бойцы упражнялись с оружием или ремонтировали обнаруженные тут баллисты и громоздкие требюше. Невесть для чего это было нужно, однако метательные орудия хранились в замке еще со времен отца Брунгильды, а стало быть, возникла необходимость сменить погрызенные крысами веревки, а кое-где установить новые балки вместо изъеденных древоточцами. Собранные по окрестным селениям вольные франки-землепашцы углубляли и чистили ров, копали волчьи ямы и всяко готовились к сражению с неведомым, однако, по всему видать, опасным врагом.

Вся эта неспешная деловитая суета несколько развлекала Брунгильду, но все же ей было нестерпимо скучно. Благородная дама терпеть не могла этого ощущения. Оно вызывало в памяти недобрые воспоминания о многолетнем забытьи в пещерном склепе, где не происходило ничего, где чужая жизнь будто проносилась сквозь нее, почти не задевая, скользящая, как мимо мутного окна.

Чтобы как-то развеять скуку, она велела привести к себе закованного в цепи Мустафу. Коварные планы ее дорогого супруга не давали Брунгильде покоя. Если правда, что Элигий в сговоре с ее беглым родичем, то уж явно мавр не дружеские приветы ездил передавать. Значит, Бастиан, как водится, оказался прав: поблизости вызревает, словно зерно, невидимое в золотом колосе, жуткий, коварный заговор. Если это так, не зря Рейнар оставил ее тут и велел собирать войска. Неведомым верхним чутьем он предугадывает вражий замысел, и ей, благородной даме Брунгильде, надлежит…

Что надлежит благородной даме, она толком не успела подумать – в залу, сопровождаемый четверкой крепких вояк, гремя кандалами, вошел Мустафа. Сестра Пипина нахмурилась, придав лицу недоброе выражение, какое не раз видела у своего брата.

– Рассказывай обо всем без утайки! – смерив пленника презрительным взглядом, бросила хозяйка замка. – Не вздумай лукавить, мне все известно!

– Значит, ты знаешь больше моего, – буркнул в ответ мавр.

– Если расскажешь, что повелел тебе мой супруг, зачем ты ездил к Пипину, я сохраню тебе жизнь.

– Мне нет до этого никакого дела. Всякий, родившийся на свет, обречен на смерть. Попытка купить себе жизнь ценой измены – глупа и недостойна. Лишь верный и сильный духом войдет в царство божье, и смерть тогда станет для него благодеянием.

Брунгильда поразилась столь длинной фразе в устах молчаливого берберийца, но и не думала останавливаться. Изменить свое решение ее заставило появление одного из баронов. Он вошел, будто не замечая узника, отодвинул его плечом и быстро, много быстрее обычного, склонил голову перед хозяйкой Форантайна.

– Благородная госпожа Брунгильда, только что прибыли дозорные. Со стороны гор к замку движется большущая толпа каких-то оборванцев. Они направляются именно сюда, никто не знает зачем, но все мужчины в этой толпе вооружены, многие имеют щиты, шлемы и кольчуги.

– Это что же, мятеж? – сбивающимся голосом поинтересовалась Брунгильда.

– Не знаю. Могу лишь сказать, что предводители толпы в своих выкриках не раз упоминали слова «Нурсия», «Рейнар». Моим людям удалось подобраться совсем близко, и они слышали речи своими ушами.

– Вот оно что?! – нахмурилась дама. – Хорошо. Я желаю лично говорить с предводителями этих людей.

– Но они чрезвычайно опасны.

– Это многое объясняет, но ничего целиком, – посетовала хозяйка замка. – Для кого опасны? И кто они?

– Как доложили мои люди, их ведет некий Зверолов.

Мустафа напрягся, услышав знакомое прозвище. Это не укрылось от глаз Брунгильды.

– Ты что же, его знаешь?

– Полагаю, и вы знаете его. Он служил вашему мужу и вел нас по следу абарского душегуба, похитившего вашу подругу Ойген.

– Неужели тот самый?

– Я сказал лишь, может быть, – уклонился от прямого ответа Мустафа, отчего-то внутренне ликуя, будто сейчас доложили о подходе отряда, присланного освободить его и его людей.

– Этого в темницу! – резко скомандовала дама. – А мне коня, оружие и доспех.

– Но подобает ли?.. – удивился барон.

– Подобает. Я сама выясню, зачем он идет сюда с оружием в руках. А вы будьте готовы к бою. Если что, я подам знак к атаке.

Не прошло и часа, Брунгильда верхом на легконогом неаполитанском скакуне мчалась вдоль толпы, вооруженной охотничьими копьями, топорами, длинными ножами, скрамасаксами и снаряженной чем Бог послал. Увидев всадницу, Зверолов выбежал ей навстречу, возбужденно размахивая руками.

– Госпожа Брунгильда! Госпожа Брунгильда! Это я!

Дама осадила скакуна возле предводителя народного воинства.

– Рада тебя видеть, Зверолов! Но что ты тут делаешь, кто все эти люди?

– Здесь свободные франки, а также их рабы. За нами идут семьи и все, кто смог убежать и спастись.

– О чем ты говоришь, старый приятель?

– Нас послал сюда ваш друг, сэр Жант. Он сказал, что здесь можно отыскать Рейнара-нурсийца, и он знает, что делать. Все мы готовы сражаться, – Зверолов обвел рукой вооруженную толпу, – под его знаменем! И потому направлялись в Форантайн, как сказал принц Нурсии.

– А сам он где? – В душе воинственной дамы неожиданно проснулось воспоминание о ее первой, увы, неудачной, влюбленности.

– Сэр Жант остался там, – печально склонил голову следопыт. – Не знаю, жив ли сейчас. Когда он послал меня в селение уводить моих родичей, все лишь начиналось, и он остался один на один с врагом.

– Каким врагом? Против кого вы собираетесь воевать?! – в недоумении воскликнула Брунгильда.

– Хаммари, много хаммари! Они прорвались, убили дракона и идут сюда!

Лицо славной воительницы геристальского дома помрачнело.

«Неужели Рейнар предвидел это еще тогда, перед отъездом из замка? Выходит, что так».

– Мэтра Рейнара сейчас нет в Форантайне. Он собирает войска в Париже. Но, полагаю, вскоре появится здесь. Пока же, если доведется, я сама поведу вас в бой! – Достойная наследница храбрых воинов геристальского дома выдернула из обтянутых тисненой кожей деревянных ножен отточенную спату. – Враг не пройдет!

 

Фра Гвидо Бассотури стоял у окна, крепко сцепив пальцы и шепча слова молитвы. Переполнявшее его негодование требовало выхода, но высокий сан и серьезность возложенной на него миссии не давали злой обиде вырваться наружу. «Как же такое может быть? Как это могло случиться?! – кусал губы монсеньор кардинал. – Посадить под стражу меня, посланца святейшего папы! Благословенного преемника святого Петра, которому еще от первейшего из апостолов завещано по своему усмотрению возвеличивать земных владык и низвергать их?! Как он посмел?! – Но это были пустые слова, фра Гвидо чувствовал это, и оттого злился еще сильнее. – Надо отправить гонца в Рим, – усмиряя клокотавшее в груди негодование, подумал монсеньор примас, – предупредить его святейшество о злодеяниях нурсийских выскочек. И если оружие небесное не пугает мерзкого еретика, то самое время подумать об оружии земном».

Он повернулся, стараясь придать себе утраченный вид горделивого спокойствия, подошел к рабочему столу, тряхнул бронзовым колокольчиком. Секретарь неслышно вошел в личные апартаменты его высокопреосвященства.

– Будут ли какие-то распоряжения?

– Принеси пергамент, отточенное перо и чернильницу. Я продиктую тебе послание его святейшеству.

– Повинуюсь, ваше высокопреосвященство. – Секретарь вышел и через мгновение вернулся со свитком пергамента. Чернильницу и связку хорошо очиненных перьев он всегда носил у пояса – грубого вервия бедного монаха.

– Садись, пиши.

Фра Гвидо начал диктовать, расхаживая по комнате. В его словах разговор предстоятеля франкской церкви с нурсийским выскочкой казался вопиющим святотатством и посягательством на безвинного и благочестивого клирика, имеющим целью едва ли не грабеж. Наконец речь его смолкла, и секретарь, аккуратно разместив последнюю точку, поинтересовался:

– Ваше высокопреосвященство желает перечесть и подписать?

Кардинал занял место секретаря, поудобнее уселся на резном кресле и вперил очи в пергамент. Помощник чуть отступил, дабы не мешать господину.

– Погоди, погоди, что ты написал, несчастный?! «Я, недостойный кардинал Гвидо Бассотури, побуждаемый стяжательством и похотью, осквернил душу свою изменой, а уста – ложью и злым наветом?! Не имея сил более нести сей крест, предаю себя в руки Господа, и да простится мне этот грех, как и все остальные!» Что это?!

– Правда, – тихо произнес секретарь. – Извольте подписаться.

– Но ты же не думаешь… Его святейшество…

– Вы нынче возвели поклеп на его святейшество.

– Нет, нет, я… – Кардинал осекся, глядя в безмятежные глаза секретаря.

– Извольте подписаться.

– Я не ста…

Прочное вервие, служившее опояской, в мгновение ока захлестнуло горло святого отца. Тихий и почтительный секретарь резко повернулся, с силой растянул концы веревки в разные стороны и взвалил фра Гвидо себе на спину, как мешок репы. Тот нелепо задрыгал ногами, будто силясь убежать от своего убийцы по воздуху. Тщетная попытка. Секретарь тихо опустил мертвеца на пол, сел за стол, заученным жестом поставил росчерк, коим заверял свои послания покойный кардинал. «Дело сделано!» Он неспешно огляделся по сторонам, разыскивая крюк, достойный выдержать мертвеца в алом кардинальском одеянии.

– Самоубийц хоронят в неосвященной земле, – пробормотал он, перетаскивая тело по каменному полу. – Как и предателей.

 

Лис торопил спутника:

– Давай, давай, Валет, не отставай! Твои предки, небось, целыми днями из седла не вылезали. А нам тут всего ничего – брошюрку отвезти.

– По отношению ко мне, здешнему, мои предки являются далекими потомками. А местные предки моих потомков наверняка галопом не ездят, потому как здешняя упряжь и седла – не чета нурсийским. Кстати, то, что под седлом, – тоже.

– Ну, ты даешь! Сколько ума – и все лишь бы не утруждать себя лишний раз.

– Это вообще основной движущий принцип эволюции, – парировал менестрель. – Зачем мы так несемся? До заката в любом случае поспеем. А если учитывать, что враг не начнет выдвижение ранее, чем Пипин соберет войска, то недели две в нашем распоряжении еще есть.

– Ой, не факт! – крикнул Лис, не сбавляя хода. – Тут с собственными военными сборами дел будет невпроворот, так что забудь об отдыхе и радуйся, шо реактивные двигатели еще не изобрели, а то б я их точно к лошади приспособил.

Вскоре, однако, всадникам пришлось замедлить ход – двигаться галопом по лесу, тем более отродясь не чищенному, буреломному, – не самая удачная затея. А еще через некоторое время из-за кустов, заграждая дорогу, выступил стражник внешнего оцепления Драконьего Холма. Но, увидев Рейнара-нурсийца и Бастиана, молча отсалютовал и вновь удалился за куст.

На вершине холма их уже ждали. Несколько повеселевший дракон с величавой грацией дожевывал корову и, судя по костям, не первую. Рядом с ним, замазывая рану на его груди варевом из походного котелка, стоял кесарь Дагоберт. Над вторым таким же котелком, помешивая содержимое обструганной веткой, колдовала Женечка.

– Доброго дня честной компании! – Лис спешился и начал отвязывать от седла плотный холщовый мешок. – Какие-нибудь свежие новости есть?

– Мечи заканчиваются. – Благородная дама Ойген указала на штабель разящей стали, аккуратно сложенный чуть в стороне на расстеленных плащах стражников. – Вот эти уже готовы, а так осталось не больше трех сотен. Может, еще у кого где по домам трофейные лежат. Но все, что было в арсенале, здесь.

– Н-да. – Рейнар-нурсиец оценивающе поглядел на оружейные запасы. – Хорошо, но маловато. Если враг поставит в первую линию людей Пипина с такими же мечами, наше войско поляжет ни за грош еще до того, как доберется до хаммари. А те, что дойдут, буде такие останутся, почувствуют себя в роли мяча на футбольном поле. Неприятная перспектива! Блин, надо шо-то такое разэтакое придумать. Эх, жаль, Камдила нет! Он бы точно изобрел какую-нибудь каку с маком.

– Но мы же уже все придумали! – удивленно возмутилась Женя. – Для того вы сюда книгу и привезли.

– Да шо ты говоришь? – криво усмехнулся старший оперативник, развязывая холщовый мешок. – И как это я запамятовал? А скажи мне, зеленый свет очей моих, а ежели вдруг все пойдет не так, как у нас в думальниках сложилось? Если все наши версии и гипотезы насчет Медеи, Олх и тому подобное – лишь игра богатого воображения одного высоколобого умника? Тогда как? Говорим: «Массовка свободна, война отменяется»? Боюсь, твой бывший поклонник не станет принимать такие доводы всерьез.

– Фрейднур вовсе не был моим поклонником! – возмутилась благородная дама Ойген.

– Сударыня, вас только это волнует? Ну, хорошо, может, он и сейчас… Так легче?

– Я попросила бы вас, Сергей…

– Потом как-нибудь попросишь, в шесть вечера после войны. Государь, – он повернулся к хлопочущему Дагоберту, – книга подана, начинаем работать. Но, блин, о победе на поле боя тоже следует еще хорошенько позаботиться. Бастиан, где там брунгильдина побрякушка, ты ее у Элигия на полке не забыл? В общем, Тимуровна, делаем так: Валет, если понадобится, листает страницы, мы с кесарем держим тебя за руки. А ты, красна девица, стой, не падай. Если вдруг что пойдет не так, шо есть силы сжимай руки, будем тебя выдергивать.

– Ты уверен, что это поможет?

– Не факт. А есть варианты?

Женечка вздохнула.

– Да, вариантов нет.

Она посмотрела на Сергея, будто прощаясь навсегда и напоследок стараясь запомнить.

– Пожалуйста, я очень на тебя надеюсь.

– Да мы на тебя, в общем-то, тоже… – начал Лис, но осекся, чувствуя неуместность фразы. И закончил, без обычной насмешки в тоне: – Возвращайся скорее! Государь, подайте даме руку. Бастиан, листай!

Золотое сияние разлилось над лысой вершиной холма в начинающих сгущаться вечерних сумерка, настолько яркое, что не только Лис, Дагоберт, но и Бастиан, державший книгу переплетом к себе, невольно зажмурились. Казалось, сегодня от страниц исходит сияние особой силы. Женя начала всматриваться в сверкающую гладь пергамента и вдруг почувствовала, как потяжелел и запульсировал медальон Брунгильды на ее груди. Будто второе сердце застучало в унисон первому, но только значительно громче. Сияние заставляло глаза слезиться, и очень скоро, пожалуй, и минуты не прошло, сквозь пелену непролитых слез лист начал превращаться в подобие зеркала.

Очаровательная цветная миниатюра в верхнем углу, изящные заглавные буквы – все расплылось, исчезло с хрустальной, переливающейся глади. Сквозь нее благородная дама Ойген увидела… Она могла бы поклясться, что видит себя в зеркале, и в то же время понимала, что очень мало схожа с девушкой по ту сторону пергаментного листа. Темные, разметавшиеся по плечам локоны, горящие черные очи той – скорее были прямой противоположностью ее светлым золотистым волосам и лазурным очам, в которых рады бы утонуть многие представители сильного пола. И все же Женя чувствовала в ней что-то близкое. Девушка-отражение молчала, лишь смотрела, не отрываясь, и прелестная Ойген кожей лица ощутила, как сгущаются, будто вливаясь в ее глаза, кромешные сумерки, беззвездная темень без начала и конца. Медальон на груди пульсировал все сильнее, будто колотил запертую дверь грудной клетки, требуя впустить.

– Вот и ты, – очень явственно произнесла текущая, переливающаяся неясными блестками мгла. – Сама пришла.

– Ты Олх? – мысленно выдавила Женечка.

– Имена, – и не думая отвечать, произнесла темень, чуть сгущаясь и обретая неясные человеческие очертания. – Лишь имена. Ничего более.

– Но… – Женя напряглась, – ты не можешь быть темнотой.

– Я не могу?

Блестки исчезли, и темнота стала вовсе непроглядной.

– Да, не можешь, потому что он тоже являет себя черным пылевым облаком.

– Он? Кто он?

– Эйа.

– Да как он смеет?!

Непроглядный мрак мигом исчез, ярчайшая вспышка ослепила девушку, заставив закрыть глаза и отвернуться.

– Да как ты смеешь?! – Прекрасное, но в то же время страшное лицо с горящими глазами само собой внезапно слепилось из ярчайшего света, нестерпимого, жгущего сильнее пламени.

Женя попыталась отпрянуть и тут же почувствовала, как, раскалившись, жжет медальон. Она закричала изо всех сил, в отчаянии сжала пальцы и буквально отлетела в сторону.

– Эй! Эй! – слышался в голове встревоженный крик Лиса. – Женечка, милая, ты как? Приди в себя!

Сияющий лик все еще стоял перед ее глазами, постепенно тускнея и расплываясь.

– Очнись, я здесь! Все нормально, – доносилось сквозь морок.

– Да, – неслышно проговорила благородная дама Ойген, покачиваясь, словно после многих бессонных ночей. Она что есть силы обхватила шею Лиса и прижалась к его груди. – Как хорошо! Я здесь.

– Другой бы спорил! Мне вон тоже неплохо. Главное, не отвлекайся, стой так и рассказывай, шо ты увидала там?

– Лицо.

– И все? Да ты знаешь, какие я лица видел?! Одно мое чего стоит: с утра в зеркале увижу, все – целый день внятной речи нет. У тебя еще вполне вразумительно причитать выходит, – стараясь добавить бравурности не на шутку встревоженному тону, обнадежил Сергей. – Может быть, попробуем еще раз?

– Нет, – девушка с силой помотала головой. – Ни за что! Я лишь сказала, что Эйа черного цвета, и оно чуть не убило меня.

– Ну, ну, – Лис погладил волосы боевой подруги. – Не рви душу. Нет, значит, нет. Будем думать, как одолеть врага нетрадиционной боевой ориентации традиционными методами. О, ты глянь, амулет-то чуть не расплавился. Вон, и платье на тебе прожег.