Пипин стоял под деревом, глядя в спину удаляющемуся мавру, недоумевая, почему не всадил кинжал тому между лопаток. Пожалуй, идею его нового родича отослать с сообщением именно этого слугу можно было счесть изощренным глумлением над опальным майордомом. Еще бы, кто как не этот темнолицый верзила подтолкнул его в пучину фальшивого заговора. Если бы не его лживые откровения, все можно было бы сделать куда умнее. Но ведь не зря же говорят: на войне легкий путь ведет в западню.

Потерял осторожность, дал волю чувствам, позволил ненависти затмить разум, и вот теперь – паси волков в лесной глуши, смиренно ожидай перемены судьбы да выслушивай наглые требования вчерашнего раба. Пипин еще раз глянул на удаляющегося слугу великого казначея. Тот шел аккуратно, хорошо помня расположение ловушек, выставленных для непрошеных гостей.

Опальный майордом мысленно пожелал вестнику ошибиться в подсчете шагов и наткнуться на какой-нибудь заботливо приготовленный сюрприз вроде настороженного самострела. Да только ночной гость, похоже, вовсе не собирался путать шаги. Пипин смачно плюнул вслед наглому мавру и пожелал тому сломать шею на лесной дороге.

«Что задумал этот пройдоха Элигий? А может, и не только он? В прошлый раз этот ловкач так быстро спелся с нурсийским выскочкой Рейнаром – никто и охнуть не успел, как государство, строившееся поколениями достойных родовитых мужей, перешло в руки чужаков и низкорожденных». Вчерашний лавочник вроде бы желает снова возвысить бывшего майордома. Но кто знает, может, все это лишь приманка, видимость, очередной трюк, чтоб окончательно сжить его со свету?! И, вероятно, не только его. Если сумеют изловить Шарля, геристальскому дому придет конец. Хватит лежать на боку и оплакивать прежние ошибки! Пора атаковать! Элигий хочет встречу – он ее получит. Правда, сомневаюсь, что это его порадует.

Пипин чутко вслушивался в ночную темень. Где-то вдали послышался, или ему только показалось, топот копыт. Наверное, гонец помчался обратно к замку. Проклятье, к его замку! Изгнанник горько пожалел, что еще до приезда Мустафы отправил в лес вояку из отряда Шарля. Одна меткая стрела – и мавра легко было бы списать на разбойничью братию. Да и то сказать, вольно ночью ездить по дорогам, да еще с такой мордой! Тут у всякого доброго христианина рука к оружию потянется. Опальный майордом сжал рукоять кинжала, представляя, как всаживает стальное лезвие в горло врага, как расходится, пропуская убийственный металл, человеческая плоть, и кровь хлещет из раны тугою струей. Увы, не сейчас. Он повернулся к хижине и вдруг заметил, как тень, более плотная и темная на фоне ночной темени, метнулась к нему за спину.

«Нет, не может быть! – прошептал он, замирая и вслушиваясь. – Почудилось? – Где-то вдалеке ухнул филин, легкий ветер перебирал листву, точно нащупывая тот, самый первый, едва пожелтевший, которому предстояло начать листопад. – Все тихо. Слишком тихо. Ни единого лишнего звука. Так не бывает, когда человек, даже осторожно, подкрадывается к жертве. Значит, все же показалось? – Он вновь повернулся, и опять сгустившаяся темень, с запозданием, будто надутый ветром плащ, метнулась следом за ним. – Неужели это оно, то самое?»

Пипин сам не знал, как именовать незваную гостью, если, конечно, тень можно считать гостьей. Стараясь лишний раз не звякнуть, он вытащил кинжал и прошептал:

– Ты здесь?

– Здесь, – эхом ответила темень.

По спине бывшего майордома в панике побежали мурашки. «Это не может быть эхо, – подумал он. – От шепота эха не бывает».

– Кто ты? – чуть громче, стараясь тщательно скрыть испуг, прикрикнул отшельник.

– Ты, – из-за плеча глумливо заверило эхо.

– Шутить вздумал?! – Пипин резко повернулся, выбрасывая руку с кинжалом вперед, надеясь вспороть брюхо неведомому мороку, если, конечно, тот имел брюхо. Но позади никого не оказалось, вместо этого вельможа поскользнулся на сырой траве и растянулся, хорошенько ударившись лбом о торчащий из земли древесный корень. Искры посыпали у него из глаз, чуть не подожгли прошлогоднюю сухую листву.

– Еще вразумить? – участливо осведомилось «эхо». Впрочем, теперь оно больше не было расположено играть в прятки. Тьма сгущалась, все четче обрисовывая уже хорошо различимый в ночной мгле человеческий контур.

– Глупый, смешной человечек. Я – отец всех мечей! Ни один клинок не причинит мне вреда! – прошелестело странное видение.

– Изыди, враг рода человеческого! – испуганно перекрестился бывший майордом. – Со мной крестная сила!

– С тобой, с тобой. Надеюсь, ее хватит, чтобы подняться с земли? – В негромком голосе тени слышалась непреклонная воля, которой не хватит духу перечить, а тем более ослушаться. – Я друг человеческого рода и потому не изыду.

Пипин молча поднялся, вложил кинжал в ножны, опасливо шагнул назад, примериваясь, как бы при случае ловчее шмыгнуть за дерево.

– Не пытайся убежать. Здесь столько волчьих ям, петель и прочих капканов, что ты не доживешь до рассвета. Не веришь? Испытай.

Мир закачался перед глазами знатного франка, словно кто-то вдруг повернул окружающую реальность вокруг оси в одну сторону, затем в другую, потом еще раз. Пейзаж не менялся, он лишь быстро смещался, шарахался из стороны в сторону.

– Ну что, передумал бежать по змеиной тропке? Не желаешь ли угадать, где она теперь?

– Это все лишь марево, – пробормотал сбитый с толку геристалец.

– Все – лишь марево. Для меня – так уж точно.

– Что тебе от меня нужно?

– Служение. Преданное и верное. Если да – я вознесу тебя над всеми земными владыками. Если нет, – голос ночного морока звучал насмешливо, – я не трону тебя.

– Не тронешь?

– Это ни к чему. Я просто оставлю все как есть, ты сам угодишь в свою западню.

– Но кто ты? Что я должен делать? Зачем тебе это?

– Слишком много вопросов. Как сказано в вашей Книге: «Во многом знании – много печали. Умножающий знания умножает скорбь». Ответь просто: да или нет.

– Я должен продать тебе душу? – Пипина била крупная дрожь. На этом рубеже он надеялся удержаться во что бы то ни стало.

– Для чего она мне? Я же сказал тебе, что вовсе не враг рода человеческого, а истинный друг людей. Но не утомляй меня больше. Скажи «нет», и я возвеличу любого другого, кого сочту нужным. Вот, хотя бы проходимца Элигия. Он, конечно, плут каких мало, но зато умеет делать красивые, очень красивые украшения. А мне всегда нравились люди, сведущие в ремеслах.

Морок начал рассеиваться, сквозь него уже просвечивали дальние кусты.

– Постой, постой! – уже не скрываясь, закричал Пипин. – Не исчезай! – Дыхание его прерывалось от сознания важности момента. – Да, я согласен! Что я должен делать?

 

Пиршественная зала Форантайна использовалась для торжеств, однако только по праздникам. Все остальное время могущественные владетели замка вершили в ней суд или держали совет по управлению обширными владениями геристальского дома.

Сегодня здесь не было видно ни согбенных, почтительно замерших в поклоне писцов, ни истцов с ответчиками, ни управляющих землями, фермами и замками. На высоком резном кресле с подлокотниками восседала благородная дама Брунгильда. Лицо ее, и без того не блиставшее красотой, сейчас было непреклонно, будто хозяйка замка вознамерилась отсечь все лишнее у стоявшего перед ней человека. Но поза «подсудимого» была столь безмятежна, что вызывала ощущение насмешки и оскорбления.

– Вас не было ночью в замке, – сквозь зубы цедила Брунгильда. – Вас, которого мой дорогой супруг приставил охранять меня. Днем вы упустили из виду разбойника, напавшего на меня. Вы дали ему уйти безо всякого ущерба. А ночью вы умчались неведомо куда и отказываетесь говорить, для чего. С кем вы встречались? Быть может, вы сносились с разбойниками, желавшими моей гибели? Быть может, вы один из них?! – Голос ее становился все громче и резче, а на толстых крепких пальцах, впившихся в подлокотники, казалось, сами собой отрастают длинные когти наподобие тех, которыми совсем недавно могла похвалиться гарпия. – Отвечай! – точно бичом полоснула она.

– Я выполнял и выполняю лишь волю моего господина, – не меняясь в лице, ответил Мустафа. – И никому, кроме него, не даю отчет.

– Да ты понимаешь, с кем говоришь?! – Щеки знатной дамы вспыхнули гневным румянцем. – Я прикажу бросить тебя в темницу, заковать в цепи, покуда мой драгоценный супруг лично не прибудет, чтобы дать мне ответ.

– Этого не будет никогда. – Лицо мавра, казалось, не выражало никаких чувств. С тем же успехом можно было требовать ответа у кузнечной наковальни. – Ни первого, ни второго. Вам следует понять и смириться: вы – такое же имущество мастера Элигия, как, скажем, конь или охотничий пес. Впрочем, конь и пес куда более ценны, чем вы. Ведите себя, как подобает скромной и покорной жене. Здесь, в этом замке, вы будете жить тихо, спокойно, радуясь посещениям мужа. Вы сможете охотиться, вести хозяйство и наслаждаться жизнью в свое удовольствие. Поверьте, мастер Элигий вовсе не желает вашей гибели. Он был бы даже огорчен ею. А смерть, как вы сами могли вчера убедиться, всегда рядом и никогда не спит. Смиритесь, мадам, со своей участью и не гневите вашего бога. Так мне было велено передать вам. Надеюсь, вы хорошо все услышали и не станете искать гибели, нарушая волю своего почтенного супруга.

Он продолжал говорить, когда в пиршественную залу без спроса и доклада вломились гости. Первый из них шел, раскинув широко руки для объятий.

– Я рад приветствовать тебя, милая тетушка. – На красивом лице Шарля из Люджа сияла белозубая улыбка. – Надеюсь, мы тебя не потревожили?

– Нет, нет, нисколько! – Брунгильда слегка поднялась с места, приветствуя родича. Появление этого бойкого молодого человека было очень кстати. Уж при нем-то и его людях никто не посмеет обидеть хозяйку замка. А тем более в присутствии ее старого приятеля, мессира Рейнара.

– Думаю, не нужно вам представлять нашего доблестного нурсийского друга. – Шарль из Люджа, принявший на себя обязанности распорядителя, указал на Лиса. – Такого человека не забудешь и на смертном одре. Баронов, которые стоят за ним, ты, вероятно, и прежде встречала. Они храбрые нейстрийцы и прежде не раз выступали под знаменами моего отца. А этот почтенный клирик, брат Ленард, так и вовсе служит капелланом в нашем замке. Рекомендую тебе, человек верный, весьма знающий как в вопросах Святого Писания, так и в делах житейских. Мы уже ездили с ним в Реймс и в Париж, лучшего собеседника и спутника не придумаешь.

– Я оставлю вас, мадам Брунгильда, – пользуясь случаем откланяться, сказал Мустафа. – С вами в замке постоянно будут находиться несколько моих людей для вашей же безопасности. И заклинаю вас, помните о том, что я вам сказал.

Он развернулся и, стараясь не цеплять ножнами меча стоявших в дверях баронов, вышел. Гости проводили мавра долгим недоуменным взглядом. Столь вольная манера общения с хозяйкой никогда не доводила слуг до добра. Лишь только Шарль из Люджа едва сумел одолеть невольную радостную улыбку.

Задуманное им похищение, застопорившееся было из-за слабо продуманного плана, теперь вдруг двинулось вперед семимильными шагами. Жертва мчалась в западню не сворачивая, будто рыба на нерест.

Когда «официальная часть приема» наконец подошла к концу и воинские отряды начали располагаться на отдых, Шарль из Люджа направился в часовню. Как и ожидалось, смиренный брат Ленард хлопотал там, готовясь к мессе. Юный воин отозвал его в сторону и, заклиная хранить все услышанное в тайне, заговорил чуть слышно:

– Мне непременно и срочно нужна ваша помощь, святой отец. Конечно, геристальский дом не останется в долгу, вы сами знаете, я всегда почитал церковь. Аббатство Святого Эржена и вовсе стало мне вторым домом. Я буду щедр и к вам лично, и к обители, ибо речь сегодня идет о спасении жизни моей дорогой родственницы, благородной дамы Брунгильды. Вы сами слышали, как разговаривал с ней злополучный мавр.

– Он был неотесан и груб, – согласился монах.

– Груб?! Не то слово. Он ей прямо угрожал.

– Но, как мне известно, он верный слуга вашего, э-э-э, дяди, казначея.

– Он выродок, гнусное порождение врага рода человеческого! Кому бы ни служил, он служит лишь дьяволу, да простится мне имя нечистого в освященных стенах. Я только что был в конюшне, видел его коня. Похоже, этот дикарь чуть не загнал его. Готов поставить скорлупу выеденного яйца против золотой монеты, что Мустафа имел встречу с главарем той самой шайки.

– Но как такое может быть, ведь он же…

– Моему дяде казначею всегда нужно золото, много золота, и ему только мешает тетушка Брунгильда. Поэтому я легко поверю, что именно мастер Элигий стоит за разбойниками на лесной дороге. А его верный слуга развозит приказы. И очень может быть, что этот приказ касается жизни моей дорогой тетушки. Но только т-с-с! Об этом никто не должен узнать.

– Чего же ты хочешь от меня, сын мой? – беспокойно оглядываясь, спросил брат Ленард.

– Дама Брунгильда должна как можно скорее исчезнуть, скрыться из замка. Я дам тебе четырех надежных людей, и ты сопроводишь ее в Реймс на богомолье. Пусть до поры до времени побудет там, покуда мы с мессиром Рейнаром не изловим и не развесим на ветвях треклятых разбойников.

– Но ведь это опасно. На дорогах, сами знаете, неспокойно, – не унимался святоша.

– Оставаться здесь ей еще опаснее. С утра до ночи она в кругу врагов. Стоит нам уйти…

– Да, да, это верно, я сам все слышал, лично вот этими самыми ушами.

– Все слышали.

– Но если дама не пожелает отправиться в Реймс?

– Это не твоя забота. Я берусь уговорить тетушку. Она пожелает.

 

То, что месса – это торжественный обряд, Женя знала вполне определенно. Но то, что выход к мессе матушки кесаря – это тоже серьезное действо, ей еще предстояло узнать. Здесь уже капелланом было не обойтись. Одеяния, украшения и даже благовония мадам Гизеллы еще за пару часов до начала мессы проходили жесточайший отбор. Целый «военный совет» девиц и дам решал, в чем нынче должна блистать мадам Гизелла и в чем, оттеняя ее красоту, должны шествовать дамы свиты. Пользуясь всеобщей сутолокой, Ойген приблизилась к деревянной, инкрустированной слоновьей костью подставке, на которой лежал драгоценный молитвенник, принесенный из сокровищницы главным казначеем франкских земель. Пара стражников бдительно стояла на карауле.

«Да, на серьезную экспертизу его не отошлешь», – вздохнула Женя, прикасаясь к дару его высокопреосвященства. Стражники хмуро уставились на любимицу Гизеллы. С одной стороны, никто не велел пускать ее к роскошному фолианту, а с другой – всякий при дворе знал об особом расположении государыни к этой чужестранной красавице. Благородная дама Ойген свысока глянула на стражников.

– Откройте замок, я обязана взглянуть на книгу, нет ли в ней чего-либо опасного, как, например, маленькой змеи-молнии, вроде той, что принесли персидскому властителю Хосрову в футляре со свитком-прошением.

Стражники озадаченно переглянулись. Прелестное лицо нурсийки было совершенно непреклонно. Такое бывает лишь у людей, облеченных властью и твердо знающих, что делают. Один из них открыл замок и поднял обтянутую тисненой кожей верхнюю доску обложки.

– Листай, – все тем же тоном, не терпящим возражений, объявила благородная дама Ойген. Страж повиновался и начал без спешки переворачивать одну страницу за другой.

«Вроде ничего особенного, действительно ничего, текст как текст, миниатюры как миниатюры». Женя вызвала Базу:

– Внимание! Для сравнения прошу как можно более четкие изображения пергаментов эпохи поздних Меровингов.

Спустя несколько секунд великое множество листов было готово к виртуальному просмотру.

«Все совершенно штатно. Конечно, почерк меняется, рисунки везде разные, но, кажется, никакого подвоха. Быть может, что-то в самом тексте не так?»

Она поглядела на стражника, переворачивающего страницы. Тот казался дремлющим, хотя глаза его были открыты. Движения, плавные и ритмичные, будто заведенные, выдавали либо высокую концентрацию внимания, либо, напротив, сон разума.

«Кажется, все так, – вновь повторила Женечка. – Все на месте. А впрочем… – она запнулась, проверяя свое впечатление. – Что это, странный золотистый блеск страниц или отблеск от свечей?»

– Отодвинь, – повернувшись, скомандовала она охраннику. Тот послушно, не задумываясь, сдвинул с края подставки тяжелый бронзовый подсвечник. Свечи рухнули на пол. От грохота вояка будто очнулся и бросился затаптывать огонь.

– Ты что же, сжечь нас задумал?! – возмутилась Ойген.

– Я, я не знаю, оно как-то само, – лепетал ошеломленный боец.

– Ты же скинул, – возмущался другой страж. – Она сказала «подвинь», а ты скинул.

Но Женя на эту свару не обратила внимания. Золотистый блеск на страницах не исчез, несмотря на отсутствие света. На всякий случай она старалась не смотреть на страницы, но сияние было видно даже так.

– Ребята, нужна консультация, – объявила она.

– Ты шо, не выучила Писание на память, несчастная?

– Сергей, оставь балаганный тон. У меня тут пергамент с золотым напылением. Пока это единственное отличие этого фолианта от сотен других таких же.

– Не, ну издание вообще-то подарочное, так шо распальцовка по полной. Если бы китайцы уже изобрели батарейки, эта книга еще бы и пела сама на два голоса «Помилуй мя, Господи».

– Погодите, мессир Рейнар, – перебил его Бастиан. – А с людьми рядом с книгой ничего странного не происходит?

– Происходит. Я-то думала, тут один крепыш на меня засмотрелся, но, похоже, он просто заснул на посту. Знаешь, что это?

– Пока нет, но кое-какие соображения имеются. В любом случае, как угодно, хоть прячь, хоть караул кричи – Гизелле ничего оттуда читать не давай.