Глава 7
Квантовая механика

Покидая гостиницу, троица сыщиков по взаимному согласию слегка переиграла свои личные планы, поскольку не приходилось сомневаться, что к людям из зелёной части списка Ваню и близко не подпустят, а Людочке, наоборот, будет затруднительно общаться с «красненькими», то есть с самым опасным видом швали – швалью интеллигентной.

Пожелав друг другу удачи, Цимбаларь, Ваня и Людочка разошлись в разные стороны – переменчивая судьба, когда-то собравшая в стенах физико-технического института пятнадцать талантливых парней, теперь разбросала их по всему городу, и вместо квантовой механики они занимались чем угодно, начиная от торговли парфюмерией и кончая грошовым репетиторством.

Преданность чистой науке сохранили лишь несколько человек. Их-то и собиралась зондировать Людочка.

Кроме своего неоспоримого очарования, она имела на вооружении дополнительный козырь, пусть и фальшивый – редакционное удостоверение одной весьма авторитетной и влиятельной газеты, распространявшей своё влияние на самые разные слои общества. Впрочем, теперь это была обычная тактика Людочки. Выдавать себя за контролёра энергонадзора или за инспектора санстанции, специализирующегося на уничтожении насекомых, как это частенько делал Цимбаларь, ей было как-то не к лицу. Ничего не поделаешь, ангельская внешность тоже имеет свои отрицательные стороны.

Любое своё задание Людочка обычно делила на четыре этапа: добраться до намеченной цели, проникнуть туда, куда следует, сделать всё как надо, благополучно вернуться назад. И каждый раз она не могла знать заранее, какой из этих этапов окажется самым сложным, ведь зачастую взять что-нибудь бывает гораздо проще, чем, скажем, унести.

Но сегодня с первой частью задания Людочка справилась вполне успешно, благо институт находился рядом со станцией метро, носившей созвучное название «Политехническая». В лёгкое замешательство её привело лишь то обстоятельство, что институт носил имя Абрама Федоровича Иоффе, судя по барельефу на мемориальной доске, человека с мягким профилем, но твёрдым взглядом.

К вящему стыду Людочки, лично знакомой со многими другими Абрамами, эта фамилия ей ни о чём не говорила. Соваться с таким багажом знаний в физико-технический институт было примерно то же самое, что идти на исповедь в купальном костюме, однако об отступлении не могло быть и речи. Дефицит времени заставлял действовать едва ли не наобум.

Придав лицу наивно-восторженное выражение, благотворно влиявшее не только на мужчин, но и на женщин, Людочка смело вступила под величественные своды храма физической науки, о которой, честно сказать, имела весьма поверхностное представление, ограничивавшееся ванной Архимеда, яблоком Ньютона и парадоксами Эйнштейна.

Дальше поста охраны её, естественно, не пустили. Не помогло и редакционное удостоверение. А потом начались хождения по бюрократическим мукам. Административные монстры, окопавшиеся на переднем крае прогресса, ничем не уступали своим коллегам из других присутственных мест.

Людочку гоняли из кабинета в кабинет, с этажа на этаж, из корпуса в корпус, и все официальные лица при этом удивлялись – откуда такое внимание к фундаментальным исследованиям, почему явилась без предварительной договорённости, чем объясняется интерес именно к квантовой механике, если существуют куда более перспективные и динамично развивающиеся научные направления?

Лёд предубеждения растопил лишь недвусмысленный намёк на то, что будущая статья должна привлечь к институту внимание солидных спонсоров. Однако от планов знакомства с квантовой механикой её продолжали отговаривать и после этого.

– Зачем вам сухая, чисто теоретическая дисциплина? – с сочувствием говорили Людочке. – Студенты шутят, что на лекциях по квантовой механике даже мухи дохнут от тоски.

– Я всегда ставила теорию выше практики, – бойко отвечала Людочка. – Ведь изобрести колесо куда как сложнее, чем, скажем, прокатиться на велосипеде.

Кандидатура Саблина, предложенная Людочкой, тоже не вызвала энтузиазма у институтского руководства, хотя конкретные причины недовольства не назывались. Но кривые ухмылочки и многозначительное переглядывание были красноречивее всяких слов.

В конце концов дело сладилось, и они встретились в пустой, ожидавшей ремонта аудитории – оперативный сотрудник, прикрывавшийся чужим именем, и десятый номер в списке подозреваемых.

Саблин в общем-то соответствовал представлениям, заранее сложившимся о нём у Людочки, – худой, можно даже сказать, измождённый человек с желчным выражением лица и лихорадочно поблёскивающими глазами. К неудовольствию Людочки, руки он держал скрещёнными на груди, спрятав ладони под мышками.

Саблин был явно чем-то озабочен, причём озабочен перманентно. Оставалось надеяться, что одухотворённая красота Людочки как-то смягчит эту мятущуюся натуру. Во всяком случае, девушка постаралась сесть так, чтобы солнечный свет падал из окна на её волосы, создавая тем самым эффект ангельского нимба. Почему-то это сильно действовало даже на неверующих людей.

Представившись (журналисткой, а не сыщиком), Людочка сказала:

– Мои коллеги, приступая к работе над какой-либо важной темой, заранее готовят что-то вроде конспекта. Список предполагаемых вопросов, сведения по соответствующей проблеме, перечень рекомендованной литературы и всё такое прочее. Но, как мне кажется, современная квантовая механика представляет собой такое грандиозное явление, что подходить к нему с избитыми журналистскими приёмами просто смешно. Мы поступим иначе. Пусть наша встреча примет форму свободной беседы, по ходу которой классическое интервью перейдет в откровенную исповедь. Я постараюсь спрашивать как можно меньше, а вы попробуйте рассказать как можно больше. Затем я скомпоную материал и предъявлю его вам на визирование. Договорились?

– Нет уж! – Голос у Саблина был высокий и дребезжащий, словно звук оборвавшейся струны. – Лучше вы сами задавайте вопросы… Хотя нет, кое-что спрошу и я. Кто вас ко мне направил?

– Конкретно – никто, – ответила Людочка. – Просто в случайной беседе я слышала о вас очень положительные отзывы одного человека, тоже причастного к квантовой механике.

– Это кого же? – Саблин заёрзал, как на углях.

Поскольку упоминать покойного Абрама Фёдоровича Иоффе было как-то не с руки, а иных авторитетов в области физической науки Людочка не знала, пришлось брякнуть первую пришедшую на память фамилию из списка:

– Вашего коллеги Мечеева.

– Непонятно… – задумчиво произнёс Саблин, поглядывая на Людочку уже каким-то совсем другим, оценивающим взглядом.

– Что вам непонятно? – забеспокоилась лжежурналистка.

– Непонятно: почему Мечеев прислал ко мне именно вас.

– Повторяю, никто меня не присылал. Я здесь по собственной инициативе, согласованной с редакцией.

– Рассказывайте! – Саблин мотнул головой, словно собака, на которую ради шутки напялили дурацкий колпак. – Мечеев ничего зря не говорит, а уж тем более не делает. Только вы ему прямо ответьте: под чужую дудку плясать не стану и денег этих поганых никогда не возьму. Даже если буду подыхать от голода… Окончательно обнаглел, паук жирный!

Случилось то, что нередко случается, когда в разговоре с одним малоизвестным человеком случайно упомянешь другого, состоящего с первым в абсолютно неясных отношениях. При этом можно разбередить такие раны и задеть такие амбиции, что потом сам не рад будешь. Как говорится, ткнул пальцем в небо, а угодил попадье… ну, скажем, в глаз.

– Давайте о Мечееве забудем, – сказала Людочка со всей убедительностью, на которую только была способна. – Ничего он мне не поручал, и знаю я его, наверное, ещё меньше, чем вас. Тем более как человек он меня совершенно не интересует. В отличие от вас.

Решившись на завуалированный комплимент, Людочка не прогадала – Саблин невольно приосанился и даже слегка заулыбался. Что ни говори, а любого человека, даже самого неисправимого скептика, по большому счёту интересует только он сам.

Но улыбка улыбкой, а ладони из подмышек Саблин по-прежнему не вынимал. Со стороны могло показаться, что ему зябко даже в этот ясный летний день.

– Ну ладно, давайте поговорим, – сдался Саблин, хотя другие на его месте просто обмирали бы от восторга. – Только учтите, я патриот и не собираюсь это скрывать.

– Да и я, скажем прямо, не русофобка, – ответила Людочка. – Но сюда явилась отнюдь не к патриоту, а к специалисту по квантовой механике. Патриотами у нас занимаются другие сотрудники редакции.

– А вот это уже похоже на провокацию! – сразу вскипел Саблин. – Не надо подменять понятия! Без опоры на патриотизм любая созидательная деятельность является пшиком, а уж наука – тем более. Не верьте бредням о том, что творческая мысль лишена какой-либо национальной окраски. Нет, нет и ещё раз нет! Западные художники, например, писали мадонн с потаскух и куртизанок, не стесняясь при этом предаваться с ними греху. А наши иконописцы, сторонясь любых плотских утех, лелеяли светлый образ богоматери в своём воображении. Чувствуете разницу? Вот почему по части духовности древние православные иконы на порядок выше всяких там Рафаэлей и… и…

– Дюреров, – подсказала Людочка.

– Именно! – Оседлав своего любимого конька, Саблин буквально воспламенился, хотя положение рук не поменял. – Вспомните, в какой период наша наука достигла наивысшего расцвета! Полвека назад, когда физика называлась ломоносовской, химия – менделеевской, биология – мичуринской. И не только называлась, но являлась такой по сути. Мы опережали другие страны на десять, даже на двадцать лет! А почему? Да потому, что подобно средневековым иконописцам творили ради высокой идеи, ради светлого будущего.

– Поговаривают, что отдельные представители ломоносовской физики и некоторых других сугубо отечественных наук творили главным образом ради того, чтобы не попасть на лесоповал, – посмела возразить Людочка.

– Ложь, подлая ложь! Они приняли схиму шарашек и аскезу лагерей для того, чтобы отмежеваться от соблазнов и тягот быта. От лени, чревоугодия, распутства. Свобода духа, порождённая несвободой тела, позволяет обратить всю свою энергию на штурм сокровенных тайн природы. Дороги в космос, в ядерную энергетику, в микромир берут своё начало в бараках Воркуты и Магадана. Только отрешившись от земного, можно постичь небесное… Думаете, наши великие предшественники Ломоносов, Павлов, Попов и Мичурин творили ради шкурных интересов? Это заблуждение! Титанами они стали лишь потому, что преследовали великие цели. Общественное благо! Процветание человечества! Человечества, заметьте, а не самого себя… Так называемое общее дело было для них святым понятием. А во главу угла они ставили патриотизм, ныне шельмуемый подонками самых разных мастей.

– Никто и не сомневается, что Ломоносов с Мичуриным были истинными патриотами! – Перечить Саблину было бессмысленно, и Людочка решила немного подыграть ему. – В самое ближайшее время мы вернёмся к этой теме. Но сейчас меня больше интересует квантовая механика. Охарактеризуйте, пожалуйста, эту науку в двух словах.

– Квантовая механика есть инструмент познания явлений, с других позиций абсолютно непознаваемых, – произнёс Саблин довольно-таки выспренным тоном.

– Она имеет практическое применение?

– Беспредельное! Квантовая механика позволяет понять строение атомных ядер, установить природу химических связей, расшифровать атомные и молекулярные спектры. Сразу всего и не перечислишь… И не верьте слухам, что родоначальниками этой науки являлись исключительно западные физики: Планк, Пуанкаре, Дирак, Эйнштейн и иже с ними. Первые упоминания о квантовых представлениях имеются в работах некоторых несправедливо забытых русских учёных: Герштейна, Зильбера, Фридмана. А дискретную природу светового излучения вообще предсказал великий Ломоносов. Помните его стихи: «Мы струи света раздробим, эфира волны покорим…»

– Конечно, помню, – вынуждена была соврать Людочка. – Однако всё сказанное вами имеет отношение к прошлому. Я же собираюсь писать о будущем… Каковы перспективы развития квантовой механики с точки зрения патриота?

– Никаковы! Их просто нет! Причём с любой точки зрения. – Говоря так, Саблин имел вид скорее торжествующий, чем удручённый.

– Почему?

– В условиях отрыва от традиций, утраты высоких целей и попрания национального самосознания любая наука обречена на забвение. А тем более столь многогранная, как квантовая механика.

– Нельзя ли привести более аргументированные доводы?

– Можно. Я уже говорил здесь, что наука делается не для удовлетворения своих сиюминутных потребностей, а ради благородной идеи. Что же нам предлагают сейчас? Сделать творчество не целью, а средством! Низким ремеслом, вроде извоза или винокурения! Зарабатывать на этом деньги! Услаждать сильных мира сего досель неведомыми благами! Проституировать умом! Кое-кто, к сожалению, клюнул на эту дешёвую приманку, но расплата не заставит себя ждать. Попомните мои слова! Русская душа, из которой невозможно вытравить нетленные православные идеалы, всегда стремилась к волшебству, а не к прагматизму… Дайте нам великую сказку! Поманите в лучезарную даль! И всё опять зазвенит, запоёт, заиграет, завертится, заработает. Жизнь без сказки невозможна.

– Думаю, что за этим дело не станет, – сказала Людочка. – Уж кого-кого, а великих сказочников русская земля рождать умеет. И сказочников-утешителей, и сказочников-возмутителей… Вопрос в русле интересующей меня темы: можно ли достижения квантовой механики использовать в военных целях?

– Естественно! Дальнейшее проникновение в тайны материи позволит осуществить самые фантастические планы. Например, создать так называемое чистое оружие.

– Что оно из себя представляет? – Людочка, как говорится, навострила ушки.

– Выражаясь фигурально, это божий пламень, беспощадно сжигающий негодников всех категорий, но никак не влияющий на окружающую среду. От конкретизации прошу меня уволить.

– Вы применили бы это оружие, окажись вдруг оно в ваших руках?

– Без всякого колебания! – Саблин почему-то наставил палец на Людочку. – Гибель считаного количества нравственных уродов, разлагающих пока ещё здоровый общественный организм, позволит народу сосредоточиться на выполнении великих целей.

– Вы имеете в виду реализацию очередной великой сказки?

– Не ловите меня на слове!

– Простите. Я скажу иначе: построение общества, зиждящегося на принципах патриотизма.

– В том будущем, о котором мечтают мои единомышленники, само понятие патриотизма отомрёт, поскольку естественным путём исчезнут все противостоящие ему факторы, все его антагонисты.

– Мечеев один из тех, кто стоит на пути в светлое будущее? – полюбопытствовала Людочка.

– Может ли мошка стоять на пути марширующих колонн? – возмутился Саблин. – Её непременно раздавят при первом же шаге вперёд.

– Не думала, что вы такой кровожадный. – Людочка приподняла брови, и без того дугообразные.

– С волками жить, по-волчьи выть! – отозвался Саблин.

– Простите, а что будет со всеми теми, кто не пожелает участвовать в достижении великой цели?

– Мир велик. Свободного места хватает повсюду. И в Австралии, и в Америке. Какой спрос с тех, кто добровольно устранится? А к заклятым врагам придётся применить радикальные меры. Но врагов у нас, поверьте, мало. Есть обманутые. Вот вы, например.

– Спасибо и на том… Что вы можете сказать о взрывах, недавно случившихся в окрестностях города?

– Взрывах? – удивился Саблин. – Впервые слышу.

– Разве вы не смотрите телевизор и не читаете газет?

– Я, знаете ли, игнорирую антипатриотические средства массвой информации, а таких, как известно, большинство.

– Это похоже на попытку отгородиться от мира. Вы, наверное, и публичные мероприятия не посещаете?

– Угадали. Стараюсь избегать мест массового скопления людей. Всяческие митинги и демонстрации не по мне. Всё моё бытие замыкается на работе и доме. Даже забыл, как выглядят вокзалы и аэропорты. Да и слава богу! Всё это тщета.

– Полагаю, что вопрос исчерпан. Разрешите на прощание пожать вашу мужественную руку. – Людочка протянула собеседнику свою изящную ладонь, достойную поцелуев рыцарей и принцев.

– Рад бы ответить взаимностью, но не могу. – Саблин убрал руки из подмышек, и оказалось, что их кисти плотно забинтованы. – Недавно получил производственную травму.

– Неужели теоретические исследования могут привести к увечьям?

– Бывает и такое. – Саблин хитровато улыбнулся. – Обжигаются не только на молоке, но и на идеях. Овеществлённая мысль страшнее стихийных бедствий…

Прежде чем покинуть институт, Людочка заглянула в библиотеку. Все три экземпляра «Негравитационных квантовых полей в искривлённом пространстве-времени» находились на месте и последний раз выдавались на руки больше месяца назад.

– Не сезон, – пояснила библиотекарша. – Сейчас на такие книги охотников мало. А вот осенью, когда начнутся занятия в вузах, от читателей отбоя не будет.

Выяснить характер и происхождение увечий, полученных Саблиным, так и не удалось. Коллеги-патриоты хранили молчание, а с коллегами-непатриотами он принципиально не общался. Во всяком случае, версия о производственной травме не подтвердилась. Ни в ведомственную поликлинику, ни в местком, ни в инспекцию по охране труда Саблин не обращался.

Пришлось довольствоваться версией, высказанной одной из институтских техничек.

– Простые люди, когда мозгами шевелят, ногти грызут, – сказала она, протирая шваброй пол в женском туалете. – А учёные от великого ума и палец себе могут откусить. Вот и наш Саблин такой. Не от мира сего человек… Кто шибко умный – тот калека.

С антагонистом патриота Саблина, банковским воротилой Мечеевым, Людочка связалась по мобильному телефону, номер которого выудила из недоступного простым смертным корпоративного сайта.

Как и ожидалось, Мечеев оказался человеком предельно деловитым. Уделив Людочке буквально две минуты своего драгоценного времени, он по ходу разговора ни в какие околичности типа: «А как вы узнали этот номер?» – не вдавался и в заключение (на сто десятой секунде) сказал:

– О’кей. Через час у меня выпадает сорокаминутное свободное окно. Встретимся в боксёрском зале спортивного клуба «Космос». Охрана будет предупреждена.

– А где этот «Космос» находится? – сдуру брякнула Людочка.

– Найдёте, – отрезал Мечеев. – На то вы и журналистка.

Полагая, что опытный таксист даст фору любому справочному бюро, Людочка остановила желтую «Волгу» – и не прогадала. Спустя тридцать минут она уже находилась в непосредственной близости от условленного места. Ещё полчаса ушло на то, чтобы с помощью парикмахера и визажиста, работавших тандемом, привести себя в надлежащий вид.

Общение с экзальтированным патриотом налагало одни обязательства, а рандеву с новоявленным буржуином – совсем другие. Это правило Людочка усвоила как «Отче наш».

Заведение, в которое её пригласил Мечеев, больше походило на дорогой бордель, чем на спортивный клуб. Вход охраняли громилы со стрижеными затылками, а обслуживающий персонал целиком состоял из девиц, в сравнении с которыми даже Людочка казалась наивной провинциалкой.

Внутреннее убранство клуба ей не понравилось – сплошь мрамор, бронза, бархат. В понимании Людочки это было примерно то же самое, что пиршественный стол, заставленный одними пирожными. Хоть и щедро, да не мило.

В небольшом зале цокольного этажа, куда её проводила грудастая чувиха с раз и навсегда наклеенной улыбочкой, не было никого, кроме двух боксирующих мужчин. И если один был экипирован как положено – спортивная майка, защитный шлем, трусы до колен, то другой даже на ринге оставался в деловом костюме и при галстуке, разве что перчатки надел.

Людочка решила, что это и есть Мечеев, экономивший время даже на переодевании.

Бой был в самом разгаре, и боксёр в спортивном прикиде нещадно колотил своего соперника, еле успевавшего прикрываться перчатками и уворачиваться. Брать интервью в таких условиях Людочке ещё не приходилось.

Она попыталась стать так, чтобы Мечеев заметил её, но боксёры стремительно перемещались по рингу, чуть ли не ежесекундно меняя позицию. Да и сама ситуация не позволяла им глазеть по сторонам.

Пришлось начинать разговор, обращаясь к спине Мечеева (или, если хотите, к его заду):

– Здравствуйте. Я журналистка, которая условилась с вами о встрече. Можно задавать вопросы?

– Задавайте, – ответил человек в боксёрской форме, серией ударов загоняя соперника в угол. – Лучше будет, если вы подниметесь на ринг.

– Прямо на ринг? – удивилась Людочка. – А я вам не помешаю?

– Стойте за канатами. – Мечеев, нацеливший в соперника сокрушительный хук, промахнулся и сам оказался на канатах.

– Я готовлю большую статью о современном состоянии квантовой механики, – сказала Людочка, не успевая следить за манёврами боксёров. – Вас называют одним из авторитетнейших специалистов в этой области. Попробуйте дать краткое определение квантовой механики. Желательно доступное пониманию широкой публики.

– Это особый вид научного шарлатанства, позволяющий подогнать решения под уже готовые ответы, полученные экспериментальным путем… – Улучив удобный момент, Мечеев хорошенько врезал противнику по физиономии. – Диалог не с природой, как это было принято в классической физике, а со своим собственным изощрённым умом. Любимая забава высоколобых шизофреников.

Бой на некоторое время приостановился. Соперник Мечеева, который на деле оказался всего лишь наёмным спарринг-партнёром, стянул с лица эластичную маску, похоже, изображавшую какого-то вполне конкретного человека, и, сойдя с ринга, стал торопливо переодеваться. Людочка не преминула воспользоваться передышкой.

– Почему же так резко? – спросила она, имея в виду, конечно же, не удары, а слова Мечеева. – Ведь в своё время вы отдали квантовой механике немало сил и энергии.

– Было, – сказал он, утирая лицо перчаткой. – С кем не случается ошибок… Жизнь и наука – совершенно разные вещи. Я выбрал жизнь. Нормальную жизнь.

– Попросту говоря, предпочли мирские соблазны схиме творчества? – Дабы вызвать Мечеева на откровенность, Людочка решила слегка уязвить его.

– Похоже, вы знакомы с господином Саблиным, – молвил тот, энергично растирая скулы.

– Верно, – кивнула Людочка. – Как вы догадались?

– Узнаю его лексикончик. Схима, аскеза, благородная цель…

– И ещё великая сказка, – добавила Людочка. – А вы с ним не согласны?

– Это вопрос для интервью?

– Нет, просто любопытно.

– Есть такое понятие: разговор для бедных. Все разговоры Саблина – для бедных. Для бедных дураков.

– Но ведь сам Саблин не похож на дурака, – возразила Людочка, впрочем, не совсем уверенно.

– Так называемое научное мышление редко соответствует общепринятым представлениям об уме. Большинство гениев в личной жизни были клиническими идиотами, мистиками и неврастениками. Примеров тому тьма.

Слова Мечеева почти полностью совпадали с категорическим высказыванием институтской технички, и Людочка, сдержав улыбку, произнесла:

– Это надо понимать так, что вы сейчас бесконечно далеки от науки?

– Какое-то странное у вас получается интервью. – Мечеев в упор уставился на неё светлыми глазами акулы-людоеда.

– Обстановка, знаете ли, способствует. – Людочка спокойно выдержала его тяжёлый взгляд. – Странное место порождает странные вопросы.

Тем временем спарринг-партнёр Мечеева вернулся на ринг. Сейчас он был одет в синий мундир с нарукавными нашивками, а новая маска смутно напоминала Людочке какое-то знакомое лицо.

– Кто это? – спросила она.

– Начальник департамента налоговых расследований, – ответил Мечеев, уже принявший боевую стойку.

– А кто был раньше?

– Главный аукционер конкурирующего банка. Как видите, в нашем клубе полезное совмещается с приятным. Поддерживаешь физическую форму, а заодно снимаешь стресс.

– Противников надо заказывать заранее?

– Смотря кого. Тут как в ресторане. Есть дежурные блюда – Ельцин, Чубайс, Зюганов, Буш, Киркоров. Ну а остальных, конечно, приходится заказывать… Смешно сказать, но однажды я отколотил здесь даже собственную жену.

Соперники с новыми силами бросились друг на друга, и у фальшивого налоговика сразу затрещала челюсть. Похоже, это доставило Мечееву ни с чем не сравнимое удовольствие.

На сей раз схватка закончилась довольно быстро. Спарринг-партнёр хотя и всячески потакал своему высокопоставленному противнику, но в одной из контратак не сдержался и как бы нечаянно ткнул Мечеева кулаком под ложечку. Тот, болезненно ёкнув всем нутром, рухнул на ринг.

Пришлось Людочке поспешить к нему на помощь. Вдвоем со спарринг-партнёром, оказавшимся безусым пареньком калмыцкой наружности, они поставили Мечеева на ноги и кое-как вывели в соседнее помещение, представлявшее собой некий гибрид бара, массажного кабинета и душевой.

Здесь расслаблялись члены клуба – все мужского пола и все абсолютно голые. Зато красотки, делавшие им массаж, обрабатывавшие свежие ссадины и подававшие прохладительные напитки, были облачены в строгую униформу, сквозь которую их прелести хоть и выпирали, но не просматривались.

Людочка уже хотела махнуть на расследование рукой и податься назад, но Мечеев, которого в этот момент укладывали на массажный стол, слабым голосом произнёс:

– Задавайте свои вопросы. Минут пятнадцать у вас ещё есть.

Стараясь не смотреть на распаренных единоборством и горячим душем мужчин, без зазрения совести демонстрировавших свои детородные органы – крошечные, средненькие, крупные и преогромные, словно батоны варёной колбасы, – Людочка спросила:

– Как вы считаете, способен ли учёный, к примеру, занимающийся квантовой механикой, стать на путь террора?

Реакция на эти слова могла последовать самая разная, и Людочка, между нами говоря, изрядно рисковала, но Мечеев даже бровью не повёл.

– Это смотря в каких обстоятельствах, – сказал он, прихлёбывая сок, который ему поднесла одна из здешних девиц. – Как заметил кто-то из классиков: человек широк, не мешало бы и сузить. А в общем-то от нашего брата можно всего ожидать. Кто-то делал атомную бомбу для американцев, кто-то для Гитлера, кто-то для Сталина. Не сомневаюсь, что кто-то делает её сейчас для бен Ладена.

– Скажем, лично вы могли бы заняться индивидуальным террором?

– Чего ради?

– Допустим, ради денег.

– Я и так человек небедный. А деньги – сами по себе оружие. Причём весьма мощное. Именно деньги помогли Западу выиграть «холодную войну».

– Что вы могли бы сказать о Саблине?

– В смысле террора?

– Да.

– Крыса, загнанная в угол, кусается. Саблин сейчас примерно в этом же положении.

– Как это понимать?

– Он влез в долги. Хотел помочь брату в бизнесе, но что-то не выгорело. Теперь пришло время платить. Вот он и мечется, как шарик в рулетке. Я по старой дружбе предлагал ему беспроцентный заём, да он отказался. У нас патриоты гордые. Так что сейчас он способен и на террор, и на самоубийство.

– Велик ли долг?

– Говорят, раньше было тысяч пятьдесят. Теперь, значит, все сто.

– Долларов?

– Ну не тугриков же!

Людочке очень не нравилось это место, где молодые голые мужчины абсолютно не реагировали на молодых, пусть и одетых женщин, принимая их чуть ли не за предмет интерьера, но и уходить было нельзя – она дожидалась, когда с Мечеева, уже совершенно обнажённого, снимут ещё и боксёрские перчатки.

– Можно ли на базе физико-механического института тайно создать оружие, не имеющее аналогов в современных арсеналах? – поинтересовалась она.

– Институт есть институт, – всё ещё морщась от боли, ответил Мечеев. – Там и самогонный аппарат не создашь. Но теоретическую базу разработать можно. Когда-то я и сам занимался одним сверхсекретным проектом.

– Что вы говорите! И каковы же были успехи?

– Мы свою работу сделали. Но у производственников не хватило финансирования. Потом стране стало не до этого, и всё накрылось сами понимаете каким местом… А ведь хотелось бы глянуть на своё действующее детище.

– Как интересно! – воскликнула Людочка. – Подробности узнать можно?

– К сожалению, нельзя. Я давал подписку о неразглашении. Аж на двадцать лет вперёд… Но если бы проект удался, это позволило бы сейчас уничтожить чеченских боевиков, не выходя из московского офиса.

– Вы меня просто заинтриговали!

– Нет, нет! Больше ни слова… Зачем мне лишние неприятности?

– Ваша правда… А не сможет ли кто-нибудь из ваших бывших коллег повторить это открытие?

– Не знаю. Мои интересы сейчас располагаются в совершенно иной сфере. Акции, векселя, наличность… Понадобится кредит – заходите.

– Надеюсь, речь идёт о беспроцентном кредите?

– Это будет зависеть от предоставленных вами гарантий.

Над Мечеевым работали сразу три девушки. Одна запудривала красные пятна на его лице, другая разминала плечи, третья пыталась снять перчатки. Пыталась, да не могла – мешали наманикюренные ногти-кинжалы.

– Давайте я помогу, – сказала Людочка и, не сдержавшись, добавила: – С трусами вы половчее управились.

Шнуровка оказалась очень тугой, но уже спустя минуту правая перчатка стала добычей Людочки. Недолго продержалась и левая. Как Людочка и предполагала, кисти рук Мечеева были обмотаны бинтами, но не белыми – медицинскими, а палевыми – эластичными. Бинтами занялась клубная девица, исподлобья бросавшая на Людочку ненавидящие взоры.

Кулаки Мечеева, представшие на всеобщее обозрение, напоминали багровые баклажаны, из которых торчали растопыренные пальцы-морковки.

– Досталось бедным, – сказал он, попеременно дуя то на один, то на другой кулак. – Даже мизинцем не шевельнёшь… Ну-ка быстренько несите лёд!

Девица, прихватив с собой бинты и перчатки, убежала, а две оставшиеся принялись обрабатывать Мечеева с ещё большим усердием.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Людочка. – Вопросов больше нет, да и моё время, похоже, на исходе.

– Идите, – милостиво кивнул Мечеев. – Поклонитесь от меня Дзержинскому?

– Кому-кому? – не поняла Людочка.

– Ну, если не Дзержинскому, так Аллену Даллесу. Я же не знаю, чей портрет висит в кабинете вашего шефа.

– В кабинете моего шефа висит портрет Достоевского. – Людочке опять пришлось покривить душой.

– Пусть будет Достоевский, – не стал препираться Мечеев. – К разведке он, может быть, и непричастен, но к криминалу какое-то отношение имеет. И сам сидел, и о преступлениях писал… Принесёт мне кто-нибудь этот треклятый лёд!