Глава 8
Базары, вокзалы, погосты…

Цимбаларь, как и любой другой человек, неравнодушный к своей профессии, был не чужд новаторства, первопричиной которого, известное дело, всегда являлась банальная лень. Ведь колесо, надо полагать, изобрёл первобытный бродяга, уставший таскать за собой громоздкую волокушу, а парус над лодкой водрузил гребец, чьи руки натрудились от вёсел.

Вот и сейчас, приступая к проверке учёных – нынешних и бывших, попавших в список подозреваемых, он решил действовать по оригинальной методике, к которой очень подходило простенькое название «взять на пушку».

Первый из клиентов, некто Ковригин, относившийся к нейтральной «коричневой» категории, преподавал математику в средней школе, а во время летних каникул подрабатывал написанием научных статеек, монографий и кандидатских диссертаций, благо что спрос на этот товар имел тенденцию к росту. Имея стеснённые жилищные условия, Ковригин предпочитал работать в читальном зале Российской национальной библиотеки, где всегда садился за бессменный угловой столик.

Туда же явился и Цимбаларь, вместо читательского билета предъявивший на входе удостоверение несуществующего комитета по переводу печатных текстов на электронные носители.

– Вот те на! – забеспокоилась бабушка-вахтёрша. – А что будет с нами, когда вы все книжки на эти самые носители переведёте? В гроб ложиться?

– Зачем же сразу в гроб? – возразил Цимбаларь. – Современная наука достигла таких высот, что на электронные носители можно перевести даже человеческую личность. Включая самые потаённые мыслишки и любимые мозоли. Запишут вас на дискету, и пусть она лежит до лучших времён. Авось повзрослевшие внуки впоследствии вспомнят о любимой бабушке и вернут её в первозданное состояние.

– Как же, вспомнят они! – Вахтёрша махнула рукой. – Старики никому не нужны. И сейчас не нужны, и в будущем не понадобятся.

– Не скажите! – После вчерашних возлияний Цимбаларя тянуло на душевный разговор. – Старики всегда пригодятся. Для научных целей, например. В крайнем случае для выдачи дани инопланетянам, чьё нашествие ожидается в конце двадцать первого века.

– Это какой ещё дани? – насторожилась вахтёрша.

– Находясь на службе в этом храме человеческой мысли, вы должны быть знакомы с классикой мировой литературы. Припомните содержание романа Герберта Уэллса «Война миров». В нём речь идет о марсианах, захвативших Землю и питающихся человеческой кровью. Причём никакой разницы между кровью стариков и младенцев они не видят. Вникаете?

Конечно же, Цимбаларь завёл этот разговор зря. Ничего не ответив, вахтёрша принялась придирчиво изучать его удостоверение и даже попыталась куда-то позвонить, но Цимбаларь незаметно наступил на хвост трущейся здесь же кошки, чем и отвлёк от себя внимание вредной старушки.

Ковригина он узнал по приметам, имевшимся в списке: лысому редькообразному черепу и пушистым бакенбардам а-ля Пушкин. Бывший знаток квантовой механики был целиком погружён в работу и, пока Цимбаларь от нечего делать считал мух, успел исписать изрядную стопку листков. На приобретение ноутбука ему, видимо, не хватало средств.

Улучив момент, когда Ковригин отошёл к книжным полкам, находившимся в другом конце читального зала, Цимбаларь подбросил на его стол записку следующего содержания: «Привет, Гладиатор. Я тебя вычислил. Гроб можешь не заказывать. Таких, как ты, топят в сортире».

Вернувшись, Ковригин прочёл записку, недоумённо пожал плечами, оглянулся по сторонам и как ни в чём не бывало вернулся к прерванной работе. Цимбаларь, внимательно наблюдавший за его психофизиологическими реакциями, то есть конкретными нюансами поведения, вызванными загадочным посланием, вынужден был констатировать, что совесть Ковригина относительно чиста, о пресловутом Гладиаторе он не имеет ни малейшего представления, а записку воспринял как чью-то дурацкую шутку.

Оставалось только проверить его руки. Выждав для порядка полчаса, Цимбаларь направился к столику Ковригина. Заметив приближающегося незнакомца, тот поднял голову и вежливо спросил:

– Вам что-то нужно?

– Ага, – поигрывая сигаретой, ответил Цимбаларь. – Огонька бы.

– Но ведь это библиотека! – Глаза Ковригина полезли на лоб. – Здесь не курят.

– Вот так номер! – Цимбаларь хлопнул себя по лбу. – А я-то думаю, почему к моему столику официанты не подходят! Спутал библиотеку с рестораном… Ладно, держи краба!

Пожав пухлую, как у ребёнка, ладошку Ковригина, Цимбаларь развинченной походкой направился к выходу.

Вслед ему кто-то обронил:

– Совсем быдло обнаглело! Хотят библиотеку превратить в кабак.

Следующий визит последовал к господину Чевякину, владевшему значительной частью Сытного рынка, а потому, естественно, оказавшемуся в разряде «зелёненьких».

Сам Чевякин, внешне похожий на типичного корейца, но на самом деле являвшийся русаком чёрт знает в каком поколении, имел на рынке собственную контору, переделанную из строительного вагончика, однако засиживаться в ней не любил и частенько прогуливался вдоль прилавков, зорким взглядом опытного естествоиспытателя подмечая малейшие погрешности в работе своих подчинённых.

Среди рыночных воротил он славился тем, что, не прибегая к помощи калькулятора, мог в самый кратчайший срок рассчитать все предполагаемые доходы и расходы любой торговой точки.

Чевякина повсюду сопровождал его телохранитель Игорь Черных, по прозвищу Кровопуск, экс-чемпион России по рукопашному бою в лёгком весе. Несмотря на свой тщедушный вид, он легко расправлялся с самыми габаритными противниками.

Все эти сведения Цимбаларь почерпнул из подробных комментариев к списку, составленному Людочкой, кстати сказать, не без его участия.

Выбрав в рыночной толчее позицию, позволявшую без помех наблюдать за Чевякиным и самому при этом оставаться незамеченным, Цимбаларь послал на его мобильник текстовое сообщение, составленное примерно в тех же выражениях, что и недавняя записка Ковригину (пользоваться звуковой связью он опасался – в такой давке было слышно не только каждое слово соседа, но даже урчание в чужом брюхе).

Теперь оставалось только наблюдать, слушать и делать выводы.

Телохранитель Чевякина на ходу достал из кармана мобильник, по всем учётам принадлежащий его шефу, и некоторое время следил за бегущей на экране строкой. Затем что-то сказал и предъявил текст Чевякину, который, судя по всему, отнёсся к угрозе весьма сдержанно.

Шум рынка не позволял слышать их разговор слово в слово, но Цимбаларь, к счастью, умел довольно прилично читать по губам.

– Что же это за наглец такой… – зло кривился Кровопуск, макушкой достававший хозяину только до плеча. – Смотри-ка, и номер не определяется!

– Значит, пользуется антиопределителем, – констатировал Чевякин. – Дорогая услуга… Дай сюда, я его защиту мигом сломаю.

Однако, провозившись с мобильником минут пять, он разочарованно произнёс:

– Хитрый телефончик. Себя не выдаёт. Но это где-то совсем рядом… Кстати, а кто такой Гладиатор?

– Не знаю, – пожал плечами Кровопуск. – У Жорки Пономарёва такая кликуха была, но он сидит давно. А потом, какое отношение этот мудозвон может иметь к вам?

– Вот и я думаю… Только ты на всякий случай справки наведи.

– Наведу… Но в любом случае на открытом месте вам рисоваться не стоит.

Повернувшись спиной к Цимбаларю, они поговорили ещё немного. После этого Чевякин удалился в сторону своего вагончика, а Кровопуск смешался с толпой.

Окончательное мнение по Чевякину у Цимбаларя так и не сложилось, хотя многое говорило за то, что к серии загадочных взрывов, расследуемых особым отделом, он отношения не имеет. Проверять руки базарного олигарха смысла не имело. Не стал бы он по ночам бегать на Московский вокзал, для этого шестёрки имеются… Предлагая снять подозрение со всех «зелёненьких», Людочка, скорее всего, была права.

С такими мыслями Цимбаларь направился к арке выхода, но в последний момент заметил, что там уже установлены металлические барьеры и людей выпускают наружу через узкий коридорчик, по обе стороны которого сгрудились люди в униформе рыночной охраны и без оной. Прямо на глазах Цимбаларя нескольких мужчин бесцеремонно обыскали, а одного отвели в сторону. Ясное дело, что инициатором облавы был Чевякин, всерьёз вознамерившийся выловить телефонного хулигана.

Не колеблясь, Цимбаларь повернул обратно – слава богу, рынок не зона усиленного режима, щелей и калиток в заборе хватает. В крайнем случае через него можно и перемахнуть.

Только отойдя на приличное расстояние, Цимбаларь понял свою ошибку. Его взяли на пушку точно так же, как он сам неоднократно делал это с другими людьми. Вот уж поистине: твоим же мечом тебя и покараем.

Конечно, различить в густой толпе человека, не пожелавшего проходить контроль, было не так уж и просто, но ведь прислужники Чевякина знали Сытный рынок как свои пять пальцев, и мимо них, наверное, даже чужая муха не могла пролететь.

Вскоре Цимбаларь заметил преследователей – слева и справа от него параллельными курсами продвигались двое рыночных охранников. Надо полагать, что кто-то увязался и сзади.

Цимбаларь, всячески демонстрируя свое полное спокойствие, направился в самую гущу толпы, а потом резко нырнул под машину, с которой продавали молодой картофель, напялил на голову панаму, позаимствованную у пьяного бомжа, метнулся налево, метнулся направо, повернул назад, попетлял среди овощных ларьков и уже у самого забора, где было не так людно, повстречал Кровопуска.

Сейчас их разделало метров десять, и Цимбаларь приостановился у водоразборной колонки, как бы собираясь помыть руки. Крутой поворот в сторону выдал бы его с головой, а сближение с призовым бойцом, поднаторевшим в рукопашных схватках, ничего хорошего не обещало.

Правда, подмышку грел верный пистолет, заранее поставленный на боевой взвод, но Цимбаларь не имел моды применять его против безоружных. Вот если бы Кровопуск извлёк сейчас ствол или хотя бы перо – тогда совсем другое дело. Отстрелить с такого расстояния пару пальцев проще простого.

Между тем Кровопуск, как говорится, уже положил на него глаз. Неискренне улыбаясь, он поинтересовался:

– Как покупочки?

– Да всё никак не сторгуюсь, – произнёс Цимбаларь миролюбивым тоном. – Цены у вас кусаются.

– Да ты, похоже, приезжий? – делано удивился Кровопуск.

– Одессит. – Цимбаларь, к стыду своему, никогда не бывавший в этом городе, широко улыбнулся.

– У вас на Привозе, стало быть, всё дешевле? – Цепкий взгляд Кровопуска буквально утюжил Цимбаларя.

– Вдвое, если не втрое!

– А подойди-ка ты сюда, братец одессит! – Кровопуск поманил его к себе, продемонстрировав при этом свою длань, похожую на лошадиное копыто, снабжённое пальцами.

– Зачем? – Цимбаларь напустил на себя наивный вид.

– Хочу твою трубу глянуть.

– Какую такую трубу?

– Ну мобильник, короче.

– Тю-ю-ю! В Одессе мобильники только бандиты да проститутки имеют. У меня весь заработок меньше трёхсот гривен в месяц.

– Иди сюда, если я сказал! – Кровопуск повысил голос.

– Да кто ты такой, чтобы здесь командовать? – Цимбаларь подбоченился.

Похоже, эти препирательства надоели Кровопуску, и он, чертыхнувшись, двинулся прямо на Цимбаларя. Но тот не стал дожидаться неизбежной взбучки и спрятался за мусорный ларь, переполненный отбросами овощных и фруктовых рядов. В преддверии фатального конфликта окружающая публика стала поспешно рассеиваться – времена пошли такие, что на чужой разборке и шальную пулю недолго было схлопотать.

– Да я тебя, тварь тупорылая, сейчас в клочья порву! – пригрозил Кровопуск. – Гони мобильник!

– Руки коротки, – спокойно ответил Цимбаларь.

Действительно, достать противника через ларь Кровопуск не мог, а лезть на него не хотел – сгнившие груши, арбузы и персики превратились в отвратительное месиво, притягательное только для зелёных мух-падальщиц. Не принесли успеха и попытки обогнуть ларь – в резвости Цимбаларь ничем не уступал Кровопуску.

– Ничего, сейчас подойдут наши ребята, они тебе ввалят, – пообещал зловредный недомерок. – Кровью будешь рыгать и зубами плеваться.

– У меня есть предложение, – сказал Цимбаларь, стараясь разогнать стаи мух, не позволявших ему видеть лицо противника. – Ты меня сейчас отпускаешь, и я тихонько ухожу. Останемся, как говорится, при своих интересах.

– Ты кому, рвань серая, такое предлагаешь? – Телохранитель Чевякина аж затрясся от ярости.

– Тебе, заморыш. – Говоря так, Цимбаларь пытался оторвать от стенки ларя доску, подгнившую с одного конца.

– Это ты меня так назвал? – набычился Кровопуск.

– А кого же ещё? Других заморышей поблизости не видно.

– Ну так подходи сюда, и померяемся силой, – зловеще улыбаясь, предложил Кровопуск.

– Я слабаков не трогаю.

– Лучше скажи: трусишь!

– Ещё чего! – Доска оторвалась вместе с гвоздями, и в образовавшуюся брешь попёрла гниющая мерзость. – Если хочешь получить по рылу, сам подходи.

– А ты меня подождёшь?

– С места не сдвинусь.

– Сейчас буду!

Кровопуск со всех ног кинулся в обход ларя и тут же получил встречный удар торцом доски в грудь. Такой поворот событий мог повергнуть в панику кого угодно, но Кровопуск не утратил ни сознания, ни присутствия духа, только приостановился немного. Дело довершил новый сокрушительный удар, теперь уже по голове, и Кровопуск, будто бы сморенный усталостью, прилёг на кучу отбросов.

– Ну как дела? – Цимбаларь ткнул его ногой. – Мобильник мой тебе уже не нужен?

Кровопуск счёл за лучшее промолчать, только харкнул в сторону огуречной гнилью.

– А теперь, дружок, ответь мне на пару вопросов. – Для вящей убедительности Цимбаларь приставил к его затылку пистолетный ствол. – Ты на Московском вокзале бываешь?

– Бываю, – буркнул Кровопуск.

– В ларьки заглядываешь?

– Заглядываю.

– Чего ради?

– Мы их крышуем.

– Ясненько… Ларёк «У Миши и Маши» знаешь?

– Знаю.

– Он тоже под вами?

– Ага.

– Какие письма ты передавал Мише?

– Да ты чё, братан! Я не почтальон. Отродясь никаких писем не носил… Это ты насчёт того, что Миша засыпался? Так мы сами над этим случаем головы ломаем.

– Ладно, если правду говорить не хочешь, подыхай в дерьме. – Цимбаларь стронул спусковой крючок.

– Эй, эй, не надо! – взмолился Кровопуск, краем глаза всё время наблюдавший за своим победителем. – Только скажи, я тебе Чевякина с потрохами сдам. А о том, чего не было, говорить не умею.

– Сука ты, Игорёк, – проникновенно молвил Цимбаларь. – Я ведь у тебя недавно просился. Почти умолял. Сейчас бы оба чистенькими и здоровенькими ходили. А ты упёрся… Получай за это целебный душ!

Орудуя доской как рычагом, он свернул стенку ларя, и зловонные отбросы целиком завалили Кровопуска. Теперь можно было спокойно уходить, не опасаясь ни погони, ни выстрела в спину. Давно замечено, что пребывание в дерьме смиряет человека в ещё большей степени, чем общение с прекрасным.

Невдалеке от рынка проживал ещё один «коричневый», носивший полуанекдотическую фамилию Шапиро, и Цимбаларь без промедления направился к нему.

Из сведений, добытых Людочкой, следовало, что господин Шапиро, в прошлом автор дюжины научных трудов и лауреат премии Макса Планка, ныне числится безработным, а на самом деле организовал на своей квартире производство фирменных зажигалок, комплектующие детали которых ему контрабандой доставляют из Турции. Впрочем, нельзя было исключить вероятность того, что зажигалки являются лишь прикрытием для каких-то гораздо более серьёзных штучек, например, для взрывных устройств, не оставляющих после срабатывания никаких реальных следов.

Полюбовавшись на металлическую дверь, лишённую замочных скважин, зато оборудованную телекамерой слежения, Цимбаларь понял, что его сюда не пустят ни под каким соусом: ни как инспектора пожарного надзора, ни как страхового агента, ни даже как кантора хоральной синагоги.

Не оставалось ничего другого, как перейти улицу, подняться лифтом на равнозначный этаж соседнего дома и с лестничной площадки полюбоваться окнами квартиры Шапиро. Однако, как на беду, они оказались плотно занавешенными. Не помог даже миниатюрный оптический прицел, который Цимбаларь таскал с собой специально для таких случаев. То ли солнечный свет мешал деликатному сборочному производству, то ли семейство Шапиро принадлежало к могущественному и неистребимому роду вампиров.

Пришлось, как говорится, играть втёмную, и Цимбаларь набрал номер квартирного телефона Шапиро.

Ответила женщина – по-видимому, его жена:

– Алло, я слушаю.

– Добрый вам день, – вежливо поздоровался Цимбаларь, стараясь придать своей речи вполне определённый акцент. – Мне бы Якова Менделевича.

– Его нет дома, – ответила женщина.

– Пусть его нет дома, но трубку он должен взять. Это звонит риелторская контора «Счастье плюс». Есть вопрос по поводу продажи вашей квартиры.

– Мы квартиру не продаём, – отрезала женщина.

– Это вы её сейчас не продаёте, а когда узнаете наши условия, то согласитесь не задумываясь. Похоже таки, что на вас свалилось большое счастье плюс. Не упустите свой шанс.

– Одну минутку, – сказала женщина. – Кто-то открывает дверь. Наверное, Яков Менделевич вернулся. Сейчас я позову его… Яшенька, тебя просят к телефону.

С минуту в трубке слышался только смутный шум, похожий на загадочные шорохи, звучащие в морских раковинах, а потом скрипучий голос промолвил:

– Шапиро на проводе.

– Это очень приятно, что на проводе, а не на пеньковой удавке, – вкрадчивым тоном произнёс Цимбаларь. – Яша, можно я буду называть тебя Гладиатором? Это имечко тебе очень идёт.

– Кто звонит? – забеспокоился Шапиро. – Что за шутки?

– Яша, нам всё известно, – продолжал Цимбаларь. – И про взрывы, и про письма, и про полумиллионный выкуп. Яша, у тебя хороший аппетит, но на этот раз ты подавился. Выкупа не будет, а вот от расплаты ты не уйдёшь.

Что-то равномерно залязгало, словно на другом конце провода трубку пустили гулять на манер маятника, следом раздались звуки, наводящие на мысль о том, что в квартире Шапиро передвигают мебель, а затем резанул женский вскрик и по линии пошли короткие гудки.

– Похоже, я уел-таки господина Шапиро, – сказал Цимбаларь самому себе. – Не удивлюсь, если сейчас он бросится в бега, прихватив чемодан денег и соболью шубу жены.

Спустя минут десять к подъезду противоположного дома подкатила машина «Скорой помощи», и Яков Менделевич Шапиро действительно покинул квартиру, но не на своих двоих, а на носилках, которые волокли тщедушные санитары.

В общем-то подобные хитрости были для Цимбаларя не в новинку. Ему приходилось преследовать преступников, уходивших от возмездия на санитарных каретах, пожарных машинах, карьерных самосвалах, бензовозах, катафалках, свадебных лимузинах и даже самоходных аэродромных трапах.

Однако сцена эвакуации больного, благодаря оптическому прицелу различимая во всех деталях, не походила на инсценировку, и все её участники, начиная от жены Шапиро и кончая водителем машины, вели себя предельно естественно.

Чтобы узнать истину, Цимбаларь позвонил в диспетчерскую «Скорой помощи». Назвав адрес Якова Менделевича, он осведомился, поступал ли из этой квартиры вызов.

– А вы, собственно говоря, кем ему приходитесь? – спросил дежурный оператор.

– Я управляющий страховой компанией, с которой гражданин Шапиро имеет договор на весьма солидную сумму. Естественно, что я беспокоюсь о его здоровье. Ведь это наше богатство.

– По предварительным сведениям, у него предынфарктное состояние, – сообщил оператор. – Точный диагноз будет известен после стационарного обследования.

– Вы уж попросите врачей постараться. Если всё обойдется благополучно, наша компания выплатит медперсоналу премиальные. В том числе и вам.

Бросив прощальный взгляд на всё ещё зашторенные окна квартиры Шапиро, Цимбаларь удручённо произнёс:

– Похоже, я переусердствовал. С этой порочной практикой пора кончать… А Якову Менделевичу надо будет завтра передать цветы и фрукты… Думаю, что на Сытном рынке меня обслужат как почётного клиента.

К сожалению, эти прочувствованные слова слышали только голые стены лестничной площадки.

На долю Вани досталась почти вся «красная» часть списка, то есть люди, достигшие в избранной области немалых успехов, но потом по разным причинам опустившиеся на социальное дно и в силу этого прискорбного обстоятельства представлявшие для общества потенциальную опасность.

Впрочем, работать с изгоями и маргиналами было для Вани не в тягость, а в кайф. Наверное, и в его душе имелась какая-то червоточинка, позволявшая легко находить общий язык с теми, кто давно перестал понимать даже самого себя.

С собой Ваня привёз целый чемодан вещей, при помощи которых можно было менять свою личину чуть ли не каждый день, однако для сегодняшнего рейда он выбрал привычный костюм маленького бродяжки, хорошо знающего, что в этой жизни почём, и умеющего постоять за себя.

Дополнения к костюму подбирались с особой тщательностью: мятая пачка дешёвых сигарет, выкидной ножик, тоненькая пачка сиротских документов, перетянутых резиночкой, элементарные предметы личной гигиены, рассованные по всем карманам, немного наличности в мелких купюрах (на всякий пожарный случай Ваня носил с собой и солидные деньги, но при обыске их не нашёл бы даже самый бдительный вертухай).

Для начала Ваня выбрал кандидатуру Дмитрия Владимировича Иванова, в прошлом весьма перспективного учёного, внезапно забросившего престижную работу, оставившего семью и пустившегося, как говорится, во все тяжкие.

Сведений о нынешнем этапе его жизни было не густо, да и те в большинстве своём относились к разряду непроверенных. Достоверными являлись лишь факты неоднократного задержания Иванова, происходившие, как правило, в так называемом районе «Четырёх идиотов», где проспекты Ударников, Наставников и Энтузиастов сливались с улицей Передовиков. Всякий раз это случалось во время недозволенной игры в напёрстки, причём отставного физика забирали не за надувательство граждан, а за попытки вернуть себе проигранные деньги, что приводило чуть ли не к массовым беспорядкам. Похоже, Иванов любил играть в азартные игры, но не любил проигрывать.

Наведавшись по месту прописки Дмитрия Владимировича, указанному в списке, Ваня, выдававший себя за бедного саратовского родственника, нашёл в квартире совершенно других людей, о судьбе предыдущего жильца ни сном ни духом не ведавших. Хорошо ещё, что сердобольные старушки, проветривавшиеся во дворе, подсказали, что Диму Иванова, к которому они до сих пор относились с превеликим уважением, следует искать в «Монголии», то есть вблизи буддийского храма, расположенного на Приморском проспекте.

Но и там Ваню ждало разочарование. Иванов не появлялся в этом районе уже недели две, задолжав всем, кому только было возможно, включая нескольких буддийских монахов. Знающие люди посоветовали Ване ехать к «Бочкам» – пивным ларькам на набережной реки Карповки, где Иванов якобы завёл себе денежную кралю.

Однако пресловутая краля, на деле оказавшаяся одноногой бомжихой, своего ухажёра видела три дня назад, когда тот уходил в гастроном за красненьким.

Пришлось продолжить поиски, хотя питерское дно Ваня знал не так досконально, как, скажем, московское. След Иванова то появлялся, то вновь исчезал. Его видели трезвым и пьяным, больным и здоровым, декламирующим стихи Рембо и убегающим от милиции, играющим с пенсионерами в шахматы и побирающимся на паперти, пребывающим в глубоком маразме и обещающим с понедельника начать новую жизнь.

Последовательно пройдя чередой притонов, шалманов и злачных мест, носивших хоть и неофициальные, но звучные названия: Ушковка, Три Соловья, Аул, Травиловка, Козье Болото, Дубки, Ольстер, Долина Смерти, Черный Пятак, Ваня нашёл Иванова в Китай-городе, иначе говоря, в тупике Варшавского вокзала, где стояли старые вагоны, заселённые бездомными.

Иванов, внешность которого мало совпадала с приметами, указанными в списке, затесавшись в компанию людей аналогичного сорта, развлекался игрой в картишки. На Ваню, подсевшего к игрокам, никто внимания не обратил, и тот получил возможность рассмотреть Иванова, что называется, в упор.

Надо сказать, что годы бесприютной жизни в общем-то пошли Иванову на пользу – он сбросил лишний вес, упомянутый в списке как особая примета, отрастил рыжую романтическую бородку, скрывавшую безвольный подбородок, а нездоровая бледность, вызванная штудированием научных трудов, благодаря солнцу, ветру и постоянным возлияниям сменилась интересной смуглостью, кое-где, правда, уже имевшей синюшный оттенок. В отличие от своих друзей-приятелей Иванов даже одевался не с чужого плеча. Вот только взгляд его был потухшим, словно у морского капитана, оставшегося в живых после кораблекрушения.

Босяки играли на деньги, хотя и по маленькой. Иванов горячился больше всех, но выигрывал редко. Хорошая карта как бы избегала его рук.

Изрядно намозолив честной компании глаза и уже став в ней почти своим, Ваня попросил карту. Его не послали куда подальше, но в выражениях, принятых в этой среде, попросили предъявить наличные деньги.

Комок истёртых десяток сразу снял все возражения. У бомжей, слава богу, дискриминации не существовало – ни по половому, ни по национальному, ни по возрастному признаку.

Ваня, взятый в игру, чувствовал себя как рыба в воде. Профессиональных катал в компании не было, а на дилетантов он плевать хотел.

– Метаем без кляуз? – первым делом поинтересовался он, что на нормальном языке означало: «Играем без шулерства?»

– Метаем как умеем, – ответили ему. – Но если кто передёрнет или на лесенке попадётся, того крепко пошерстим.

Хотя играли сразу шесть или семь человек, банк рос крайне медленно, и, чтобы увеличить его, Ваня несколько раз крупно проиграл, пустив в ход даже подкожные деньги. Теперь к нему стали относиться если и не с подобострастием, то с уважением. Богатому гостю всякий рад.

Настоящая борьба пошла лишь после того, как банк достиг тысячи рублей. Ваня, конечно, помнил грозные предупреждения, полученные от партнёров, однако манеру своей игры менять не собирался – и подрезал, и перекладывал, и круглил, и сдвигал нижние карты лесенкой, то есть применял все известные ему шулерские приёмы. Впрочем, с разной степенью успеха жульничали и все остальные игроки.

Постепенно большинство из картёжников отсеялось, и Ваня остался один на один с Ивановым, которого дотоле старательно оберегал от преждевременного фиаско.

Предстоял розыгрыш банка – можно сказать, апофеоз всей игры, момент истины в масштабах Китай-города. Но и здесь интересы соперников были неравнозначны. Если Иванов претендовал на чужие деньги, то Ваня в случае выигрыша оставался в общем-то при своих.

Зато у маленького сыщика было одно неоспоримое преимущество – он метал карты, а значит, в отличие от Иванова, располагал некоторой свободой действий, пусть и не совсем благовидной.

Схема финального розыгрыша была предельно проста, как и во всех других играх-обираловках: первая карта себе, вторая сопернику, а потом остаётся только молить судьбу об удаче (да по мере возможностей этой удаче способствовать).

Даже не открыв карту, Иванов попросил следующую, потом долго изучал их, раз за разом прикладывая к лицу, и наконец сказал, как отрубил: «Хватит!» – переводя тем самым игру на Ваню.

Тот хладнокровно перевернул карту, лежавшую перед ним уже минут пять. Это был туз.

– Лоб! – ахнули недавние игроки, превратившиеся в простых зрителей.

Туз при своей игре расценивался как половина победы. Эх, к нему бы ещё десятку! Но дальше дела пошли не столь успешно. Попёрла мелочёвка: «шаха» – дама и «хлап» – валет. В общей сложности набралось шестнадцать очков, сумма весьма каверзная, чтобы не сказать больше. Теперь любая дополнительная карта, начиная с шестёрки, могла выйти Ване боком. Но и останавливаться на достигнутом смысла не имело. Надо было рисковать.

Сплюнув на пальцы, Ваня ловко выдернул из-под низа колоды последнюю – решающую карту.

– Бардым! – вновь ахнула публика.

Пиковый король принёс четыре позарез нужных очка, а всего их набралось двадцать. Иванов, имевший на руках только восемнадцать, окончательно увял. Глаза его, и без того пустые, вообще остекленели.

Сейчас всё зависело только от Вани – в его воле было и окончательно добить бывшего физика, и одарить его новой надеждой.

– Если желаешь, поверю под ответ, – сказал Ваня, тем самым предлагая Иванову сыграть в долг.

Тот не раздумывая согласился и, несмотря на все попытки Вани проиграться, вскоре потерпел окончательный крах. Невезение его было просто баснословным!

По законам карточной игры Иванову надо было или писать расписку, или давать залог, или выставлять поручителей. Такой поворот событий аборигенам Китай-города не понравился. Гордясь своей иллюзорной свободой, они, в отличие от зэков, не играли ни в долг, ни на очко, ни на четыре кости (два последних термина означали соответственно акт мужеложства и убийство одного из картёжников).

Самый решительный из бомжей, бесцеремонно оттолкнув Ваню, потянулся к деньгам, лежащим на куске фанеры. При этом он нагло заявил:

– Вали, пацан, пока цел! Мы тебя сюда не звали.

– Подожди. – Ваня наступил на деньги ногой. – У тебя иголка с ниткой есть?

– Зачем? – удивился бомж. – Хайло тебе зашить?

– Нет, пока только твою одежонку. – Ваня взмахнул острым, как бритва, выкидышем, да так ловко, что рубашка бомжа разошлась от плеча до пупа, а на коже даже царапины не осталось.

Поняв, что отчаянного парнишку голыми руками не возьмёшь и в случае дальнейшего развития событий может понадобиться уже не простая, а хирургическая иголка, приятели Иванова стали потихоньку расходиться. Лишь он один оставался сидеть на прежнем месте, подпирая поникшую голову руками.

– Не горюй, – сказал Ваня. – Долг я тебе прощаю. Заодно и угощение ставлю.

– Дело не в долге, – почти простонал Иванов. – Обидно, когда фортуна каждый день издевается над тобой. А ведь когда-то мы с ней дружили…

Они вошли в почти пустой вокзальный буфет, где сразу стали предметом пристального интереса двух изнывающих от безделья милиционеров.

Протянув им полусотенную, Ваня сказал:

– Командиры, дайте спокойно перекусить. Погуляйте пока где-нибудь.

Он заказал Иванову портвейн, а себе пиво (делов впереди было – бульдозером не свернуть) и, пользуясь своей осведомлённостью, произнёс:

– Я тебя, похоже, знаю. Вы раньше на Пражской улице жили, возле Сороковки (так в обиходе называлось сороковое отделение милиции). Все говорили, что ты знаменитый учёный.

– А ты чей будешь? – в ответ поинтересовался Иванов.

– Ты нас не знаешь. Мы в доме напротив комнату снимали. Мне тогда лет пять было, но тебя я хорошо запомнил.

– Раньше были времена, – молвил Иванов с неопределённой интонацией, – а теперь моменты… В школу, стало быть, не ходишь?

– Хватит. Три класса честно отмучился. Даже таблицу умножения знаю, – похвастался Ваня. – Сейчас прохожу университеты жизни.

– Да, это куда интересней, – кивнул Иванов. – А я, брат, лет двадцать на учёбу убил. И больших высот в науке достиг. За границей лекции читал. Да всё напрасно… Видно, не в коня корм.

– А что с тобой случилось? – участливо поинтересовался Ваня. – Заболел?

– Вот именно. – Иванов как-то странно усмехнулся. – Заболел. И уже давно. Только до поры до времени скрывал свою болезнь. От всех скрывал. А она меня грызла, грызла, грызла…

– Расскажи, – попросил Ваня. – Я жуткие истории страсть как люблю.

– Расскажу, почему бы не рассказать… Только ты ещё вина возьми.

– Может, коньячка?

– Нет-нет! Я от коньяка отвык. А вино употребляю с удовольствием… И поесть чего-нибудь не забудь. Сырок или чебурек.

– Тебе сколько лет? – спросил Иванов, получив всё, что на данный момент было угодно его душе.

– Хрен его знает. – Ваня изобразил смущение. – Но, наверное, около десяти.

– Прекрасный возраст. Я в десять лет выиграл свою первую математическую олимпиаду, – сообщил Иванов без особой гордости, но и без тени печали. – Всесоюзную! А в шестнадцать поступил сразу на второй курс университета. Кандидатскую мне хотели засчитать как докторскую, но учёный совет упёрся. Зависть, ничего не поделаешь… Ты хоть понимаешь, о чём я говорю?

– Какая разница! Ты рассказывай себе. И за дурака меня не держи. Я, между прочим, целый год корешался с профессором романской фила… филу… фило…

– Философии, – подсказал Иванов.

– Не-е, филологии… Он даже усыновить меня хотел, да какой-то химией отравился.

– Содержательная у тебя житуха, брат. – Говоря так, Иванов смотрел не на Ваню, что было бы естественно, а в свой недопитый стакан. – Ну, слушай дальше. Попал я однажды в город Лиссабон на конференцию по проблемам соотношения неопределённостей для энергии и времени. Что это за штука такая, тебе знать не надо… Хорошо нас там принимали. Банкет закатили, бой быков показали. А напоследок пригласили в казино и выдали каждому фишек аж на сто долларов. Развлекайся, мол. Для нас это, конечно, были деньги! И в тот вечер я выиграл в рулетку чуть ли не две тысячи. Выиграл бы и ещё, но особист, приставленный к нам, давай меня теребить. Прекратите, дескать, буржуазное разложение! Ты хоть в курсе, брат, кто такие особисты?

– В курсе, – солидно ответил Ваня. – Особисты моего прадеда на фронте расстреляли.

– Вот-вот. И с тех пор они мало изменились. Если не убьют, так в душу нагадят… Вернулись мы домой. Выигрыш мой, естественно, отобрали. Говорили, что в фонд мира. Живу я себе дальше, а это казино всё никак не могу забыть. Даже во сне рулетка крутится и шарик скачет… У нас тогда ничего подобного и в помине не было. Стал я потихоньку от всех разрабатывать систему игры в рулетку, благо теорию вероятностей и теорию игр знал досконально. Вскоре определённая закономерность стала вырисовываться… А тут грянула свобода! Казино появились чуть ли не на каждой улице. Вот я и отвёл душу. Но по-прежнему никому о своей страсти не говорил, а когда играть шёл, под другого человека гримировался.

– По системе играл? – перебил его Ваня.

– Исключительно по системе. Но выигрыш как-то не шёл, скорее наоборот… Понадобились деньги. Заложил втихаря квартиру, продал машину, а жене сказал, что украли. Брал в долг у всех подряд… А сейчас перехожу к самому главному. Было это в казино «Олимп». Подходит ко мне женщина неземной красоты и говорит, как старому знакомому: «Забудь свою математику. Здесь она не поможет. Ставь наобум, а об остальном позабочусь я».

– И ты ей поверил? – удивился Ваня.

– Терять-то мне было нечего. Начал ставить по маленькой. Куда придётся ставил, даже не глядя. К полуночи, не поверишь, мой выигрыш дошел до ста тысяч долларов! Со дня открытия казино никто столько не выигрывал. Все тамошние шестёрки сбежались на меня посмотреть. Крупье два раза меняли. Рулетку для проверки останавливали, да всё напрасно. Деньги ко мне рекой плывут… Тут эта дамочка опять подходит. Улыбается, в руке бокал шампанского держит. Говорит: «Если хочешь, чтобы удача тебя и впредь не оставляла, прекращай игру. Бери деньги и отправляйся домой. Но не забудь половину выигрыша отдать мне. Ведь это я тебе фарт нагадала».

– И ты её, конечно, послал! – догадался Ваня.

– Каюсь, сорвался… Чего, думаю, эта потаскушка ко мне клеится? Да ещё на честно заработанные деньги претендует. Посоветовал ей держаться подальше. Она шампанское допила, косо на меня глянула. «Ну, смотри», – молвила и как бы сгинула. Но я на неё уже и не смотрел. Весь игре отдался и через пару часов стал бедней, чем церковная крыса. Всё спустил, даже карманные деньги… Долго я в себя приходил, а потом бросился эту красотку искать. Где там! Никто её вроде и не видел. Будто она мне пригрезилась… С того момента жизнь моя пошла под откос. Сколько ни играл, а больше ста рублей никогда не выигрывал. Да что я говорю, ты же сам всё прекрасно видел… Квартиру забрали, жена ушла, работу я сам бросил. Так и скитаюсь, жду, когда фарт вернётся.

– Неужели больше к науке не тянет?

– Да пропади она пропадом! Что это за наука, если с её помощью нельзя рассчитать место остановки какого-то несчастного шарика! – в сердцах воскликнул Иванов. – Тут не знания нужны, а интуиция. И она, чувствую, во мне просыпается! Я нашёл верный способ вернуть всё проигранное и даже удесятерить эту сумму. На рулетке свет клином не сошёлся. Скоро ты, брат, обо мне услышишь! Скоро я в шампанском купаться буду! А та красотка из казино сама ко мне прибежит.

– А что это за способ? – полюбопытствовал Ваня. – Хоть намекни.

– Пока секрет! – Иванов погрозил ему пальцем. – За него, знаешь ли, и жизни лишиться можно.

– А ты сам не боишься?

– Отбоялся уже.

– Может, в гости позовёшь, когда разбогатеешь?

– Этого обещать не могу. Скорее всего, в самое ближайшее время меня здесь уже не будет.

– Жалко… Когда ещё с умным человеком доведётся поговорить, – вздохнул Ваня.

– Не переживай. Умных людей вокруг полным-полно. Только они в глаза не бросаются… Мой тебе совет – езжай на Волковское кладбище. Это рядом с Нефтяной дорогой. Там мой бывший коллега, Лёха Шестопалов, обитает. Тоже бомжует, правда, из идейных побуждений. Мы с ним иногда собираемся, старое вспоминаем, душу отводим. Как встретишь его, привет от меня передавай. Он и накормит, и приют найдёт… А если Лёхи, часом, на кладбище не окажется, ищи его в посёлке Трёх Хохлов, это уже в Невском районе.

– Каких хохлов? – переспросил Ваня. – Мазепы, Махно и Петлюры?

– Нет. Крыленко, Дыбенко и Антонова-Овсеенко. Вот такие улочки имеются в нашем славном городе.

– Запомню… А что твой коллега пьёт, если не секрет?

– То-то и оно, что одну воду. Говорю же, идейный он… Я на рулетке помешался, а он на боге. У каждого своя беда.

Слова Иванова пришлись как нельзя кстати, поскольку Алексей Андреевич Шестопалов значился в сегодняшних планах Вани под вторым номером.

– Ну, я пойду, пожалуй, – сказал он. – Вот тебе деньги. Выпей за меня и за свою грядущую удачу. Всего хорошего. Рад был познакомиться.

Когда Ваня проходил мимо вокзальных милиционеров, потрошивших багаж какого-то старого таджика, один из них проронил:

– Ты, малец, этому дурогону не верь. Он за стакан гомыры сорок бочек арестантов пообещает и вдобавок систему игры в рулетку.

– Нельзя так поверхностно судить о людях, – молвил в ответ Ваня. – Он когда-то защитил диссертацию на тему «Квантовая хромодинамика и масштабы адронных масс». А вы, наверное, даже четырёх арифметических действий не знаете.

– Хватай этого шкета! – оставив в покое таджика, заорал старший из милиционеров. – Я его научу власть уважать!

Но было уже поздно – Вани и след простыл.

Заявление Иванова о том, что в самое ближайшее время ему привалит несметное богатство, конечно же, насторожило Ваню, но не до такой степени, чтобы махнуть рукой на остальных подозреваемых, порученных его попечению. Да и кулаки незадачливого фанатика рулетки абсолютно не соответствовали описанию, составленному ларёчником Мишей. Лишь убедившись в полной непричастности остальных экс-физиков к делу Гладиатора, можно будет вновь заняться Ивановым, но уж на этот раз, как говорится, с пристрастием.

А с Шестопаловым Ване, прямо скажем, повезло. Мало того, что за бутылку портвейна были получены его точные координаты, так вдобавок первая же старушка, повстречавшаяся у ограды Волковского кладбища, сразу объяснила, где следует искать брата Алексея.

– Иди, деточка, к церкви Иова Многострадального. Он там в приделе Святого Артемия освещение поправляет.

Однако упомянутый придел, находившийся на нижнем этаже и хранивший икону святого Артемия с частичкой его мощей, оказался пуст, а в самой церкви отпевали покойников. Не станешь же приставать с расспросами к убитым горем родственникам, а тем более к батюшке, жалостливым тенорком распевающему заупокойные псалмы!

Покинув церковь, Ваня принялся методично прочёсывать её окрестности, расспрашивая о Шестопалове, то бишь брате Алексее, всех встречных-поперечных. Большинство посетителей кладбища такового вообще не знали, кто-то видел его вчера на хоздворе, а кому-то с утра он помогал поправлять оградку могилы.

Короче, опять начиналась сказка про белого бычка. Бомжующие физики оказались неуловимыми, словно пресловутый Колобок. Ваню мутило от одной мысли, что сейчас придётся отправляться ещё и в посёлок Трёх Хохлов. Он сегодня и за Ивановым изрядно набегался.

Как ни странно, помог сержант вневедомственной охраны, патрулировавший кладбище. Вняв мольбам Вани, он махнул рукой куда-то на северо-запад:

– Минут пять назад в ту сторону побежал. В чёрной рясе и волосатый, сразу узнаешь. Так рванул, словно за ним черти гнались.

Пришлось Ване пуститься в погоню, хотя бег по старинному кладбищу, густо заросшему траурной растительностью и плотно застроенному могильными памятниками, склепами и часовенками, напоминал странствия лабораторной крысы по лабиринту: влево, вправо, влево, вправо, влево, влево и опять вправо, – всё время уворачиваясь от острых прутьев оградок и поникших к самой земле сосновых веток.

Ноги у Вани в соответствии с ростом были коротенькие, зато прыти хватало с избытком, и вскоре он заметил впереди длинную сутулую фигуру неуклюже бегущего человека.

– Алексей Андреевич! – закричал он вслед Шестопалову. – Остановитесь! Разговор есть! Да куда же вы?

Бегущий действительно остановился и удивлённо уставился на Ваню. Если бы не длинная, заношенная ряса, больше похожая на рабочий халат алхимика, Шестопалов очень походил бы на гениального скрипача и композитора Никколо Паганини – густые волосы, вороньим крылом падающие на лицо, кривой хрящеватый нос, чёрные сумасшедшие глаза, тонкогубый рот, полное отсутствие зубов. С Ивановым его роднило одно, можно сказать, анекдотическое обстоятельство – если первый вследствие бесприютной жизни приобрёл синюшную смуглость, то второй в тех же обстоятельствах побледнел до зеленоватого оттенка. На груди Шестопалова висел тяжёлый медный крест.

– Это ты меня, отрок, ищешь? – спросил он, вскидывая руку для крестного знамения, но так и не решаясь его наложить.

– Я, Алексей Андреевич, – ответил Ваня. – А от кого, интересно, вы убегали?

– Ни от кого… Неосознанное желание побудило меня посетить могилку новомученицы Глафиры. – Он кивнул в сторону замшелого могильного камня, на котором с превеликим трудом читалось: «Здесь покоится с миром купец второй гильдии Зосима Демидович Мухоморов».

То ли Шестопалов не считал ложь во спасение грехом, то ли страх, причину которого Ваня не мог понять, затмил его разум.

– Что же вы меня не благословите? – поинтересовался Ваня, глядя на пальцы Шестопалова, всё ещё сложенные щепотью.

– Права не имею, – торопливо ответил тот, почему-то вытирая руку об рясу. – Я ведь не священник и даже постриг не принял. Служу богу, так сказать, на общественных началах.

И тут Ваню вдруг осенило:

– Да вы, наверное, хотели меня крестным знамением отогнать! Вроде как нечистую силу…

– Испугался… Другие от испуга за оружие хватаются, а я к защите святого креста прибегаю. – Надо полагать, что в такое наивное объяснение не поверили бы даже старушки, торгующие возле кладбищенских ворот самодельными венками.

Ещё минуту назад Ваня собирался передать Шестопалову привет от коллеги Иванова, но теперь интуитивно сообразил, что это будет лишним. Страх переполнял Шестопалова, словно ржавая вода – только что отрытую могилу, и таким обстоятельством нельзя было не воспользоваться, выдавая себя за всезнающее, демоническое создание.

– Давно хочу с вами, Алексей Андреевич, побеседовать, – произнёс Ваня с оттенком многозначительности. – Как, думаю, человек, достигший таких высот в богопротивных науках, отдался вдруг на волю господню?

– Не я один поступил подобным образом, – потупясь, ответил Шестопалов. – Великий Ньютон большую часть своей жизни посвятил толкованиям Апокалипсиса. Не менее великий Сведенборг из учёного превратился в теолога-мистика… У каждого свой путь к богу. У одних через страх и невежество, у других через осознание дьявольской природы научных знаний.

– Да вы, Алексей Андреевич, никак грехи здесь замаливаете! – воскликнул Ваня.

Шестопалов ничего ему не ответил, а только с животной тоской уставился куда-то в пространство. На мгновение у Вани даже мелькнула мысль, что он в любой момент ожидает смерти.

– Что вас мучает, Алексей Андреевич? – вкрадчиво спросил он.

– Уже ничего. – Шестопалов устало махнул рукой. – Скажите, вы человек?

– В каком смысле?

– Вы не оттуда? – Он возвёл глаза к низкому, пасмурному небу.

– Нет, я создан из плоти и крови, как и вы сами. Но среди нас есть небесное создание. Ангел божьего лица Метатрон.

– Я так и знал. – Шестопалов уронил голову. – От расплаты не скроешься даже под сенью божьего храма.

– Не бойтесь, – сказал Ваня. – Мы не причиняем зла добрым людям.

– Отрадно слышать, – с горечью произнёс Шестопалов. – Зато людей недобрых вы, надо полагать, не щадите?

– Нет, не щадим… Но ваша судьба ещё не определилась.

– Когда же это случится?

– Всё будет зависеть от вас самих. От вашей откровенности. От желания сотрудничать с нами… Скажите, в той, другой жизни у вас была книга, называемая «Негравитационные квантовые поля в искривлённом пространстве-времени»?

– Была, – еле слышно произнёс Шестопалов.

– А теперь покажите свою правую руку, – скорее приказал, чем попросил Ваня.

– Зачем, не надо… – прошептал окончательно сломленный Шестопалов. – Я знаю, почему вы спросили о книге. И я догадываюсь, чья рука вас интересует. Но сейчас я не в состоянии держать ответ… Позвольте мне подготовиться… Исповедаться, ещё раз обдумать всё. Прошу вас. Не мучайте меня понапрасну! Приходите завтра. Или я сам приду в назначенное вами место. Приду босиком и с верёвкой на шее, как раньше приходили к эшафоту грешники…

Ване было ясно, что ни единого толкового слова сейчас из Шестопалова не вытянешь. Но и бросать его на произвол судьбы тоже не хотелось – ещё, не дай бог, наложит на себя руки. По всем признакам он уже и так находился на грани помешательства.

– Подождите здесь, – сказал Ваня. – Мне необходимо кое с кем посоветоваться..

Пользоваться при Шестопалове мобильником Ваня не посмел, поскольку это могло разрушить созданный им образ некоего всезнающего демонического создания, и он зашёл за высокий гранитный памятник, изображавший крылатого бога сна Гипноса, принимающего на руки бездыханное тело костлявого старца. Однако позвонить друзьям ему было не суждено. На экранчике аппарата мерцал крошечный конвертик, сообщающий о том, что на адрес Вани несколько часов назад пришло текстовое сообщение, гласившее: «Всем следовать в город Пушкин. Кондаков попал в беду».

Видимо, сообщение поступило в тот момент, когда Ваня держал банк и в запале игры не обратил внимания на негромкий писк звукового сигнала.

Вернувшись к Шестопалову, застывшему, как паралитик, в прежней позе, Ваня сказал:

– Так и быть, мы придём завтра. А вы пока отдыхайте, молитесь, думайте только о хорошем. Уверен, что всё закончится благополучно.

Когда Ваня покидал кладбище, сержант вневедомственной охраны поинтересовался:

– Ну, нашёл ты своего беглеца?

– Нашёл, – ответил Ваня. – А что такое?

– Да тут им ещё кое-кто интересовался. Спросили и ушли.

– Не знаете, кто такие?

– Не знаю. Назвались коллегами. Но на верующих не похожи.

– Наверное, это были коллеги по прежней работе. Ведь Алексей Андреевич не всегда верил в бога. Это на него так наука повлияла…