Глава 13
Каждый выпил ровно по три стакана, наполненных доверху, как говорится, «с горкой». Ровно две бутылки вина объемом 0,7 литра.
— Первый тост — за любовь! — произнёс Иван. Он же первым и осушил стакан. Касаться губами стекла после этого не слишком хотелось, и Сыскарь постарался взять гранёную ёмкость таким образом, чтобы пить с другого края. Налил, залпом опрокинул в себя, даже не почувствовав вкуса. И тут же налил снова.
— Теперь моя очередь, — произнёс твёрдо. — За дружбу.
— Давай, — согласился мёртвый Иван. — За дружбу выпить надо обязательно.
Последний тост — его опять сказал Иван — был за жизнь и смерть. Чтобы первая была человеку в радость, а вторая — в утешение.
Сыскарь уже не помнил, когда он в последний раз — вот так, в пять минут, без передыха, выпивал целую бутылку вина. Очень может статься, что и никогда раньше, это первый опыт.
Хрен с ним, потом вспомним. Сейчас главное — поскорее со всем этим покончить.
Третий стакан шёл с трудом. Прикрыв глаза и запрокинув голову, он с трудом влил в себя последние миллилитры, и в тот же миг, как ему показалось, прямо над головой ночное небо разорвала молния, свет которой проник сквозь неплотно сомкнутые веки и ресницы, ударил тяжкий, словно выстрел из гаубицы калибра 152,4 мм самоходно-артиллерийской установки «Мста-С», гром, и на лоб упали крупные холодные капли дождя.
Сыскарь втянул ноздрями враз повлажневший воздух, в котором явственно ощущался привкус озона, открыл глаза и облегчённо выдохнул.
Покойный друг Иван Лобанов исчез вместе с гробом. Словно провалился туда, где ему и было положено находиться, — под землю, в могилу.
Вот и слава Богу.
Именно так, с прописной буквы.
Значит всё-таки галлюцинация. Была и прошла. Уже легче.
Вновь сверкнула молния, и раскатился гром. На этот раз дальше. Ливень всё не начинался, только редкие капли срывались с уже полностью затянутого облаками неба.
И ещё что-то, кроме исчезновения мёртвого друга, изменилось в окружающем мире, но Сыскарь пока не мог сообразить, что именно.
Запахи?
Да, кажется, они стали гораздо ярче, что ли. Насыщенней. Остро тянуло свежей весенней травой, влагой, листвой и вроде бы цветами. По-видимому, из близкой рощи, которая продолжала шуметь ветвями и листвой в нескольких шагах от него.
В грозу запахи всегда усиливаются…
Он огляделся.
Стоп. А куда делся электрический свет от фонарей, горящих у входа на кладбище? Темно, блин с чебурашкой, как ночью у африканца в соответствующем месте. Ток вырубили, что ли?
Сыскарь достал сигарету, закурил, по привычке спрятал её в кулаке (дождь всё никак не мог решиться и хлынуть во всю мочь, но казалось, вот-вот решится), включил фонарик и посветил, отыскивая дорожку, по которой сюда пришёл.
Хорошая такая дорожка. Широкая, утоптанная, посыпанная кирпичной крошкой…
Оп-па. И где она?
Луч фонарика метнулся вправо-влево, и Сыскарь вдруг ощутил где-то внутри себя противную сосущую пустоту, у которой было только одно имя — страх.
Пропала не только дорожка. Пропали все близлежащие могилы, ограды и памятники. Включая могилу Ивана вместе с табличкой. Как не было. Яркий галогенный свет освещал лишь землю, покрытую девственной травой, из которой там и сям выглядывали какие-то разнообразные дикорастущие цветы, названия которых Сыскарь не знал сроду.
Что за чёрт!
Следующие пять минут он потратил на то, чтобы определиться со своим местонахождением.
Это была лесная поляна. Почти круглая, насколько Сыскарь мог понять, шагов двадцать — двадцать пять в поперечнике. В том, что это именно поляна, сомнений не возникало — как ещё назвать свободное от деревьев не слишком обширное пространство, окружённое со всех сторон лесом? А лес и впрямь оказался со всех сторон. Ни просеки, ни дороги, ни даже заметной тропы. Сплошной стеной. Он специально обошёл поляну по кругу, чтобы в этом убедиться.
Но как я здесь оказался? Или это галлюцинации продолжаются? Странные галлюцинации, скажем аккуратно. Одновременно зрительные, обонятельные, слуховые и вкусовые. Нет, то есть, понятно, что я не специалист по галлюциногенам. Но что-то больно уж круто. Один глоток виски и — на тебе. Сначала мёртвый Ваня из могилы явился, теперь, наоборот, и вовсе целое кладбище исчезло. И, главное, так ловко и тихо, что я ничего не заметил! Допивал вино, прикрыл глаза, потом молния и гром, и вот я уже на лесной поляне. Но, если Иван и вино были галлюцинацией, то почему я чувствую себя именно так, как если бы и в самом деле разом практически эту бутылку вина выпил? То есть ощущаю не слишком обременительное опьянение. Разве можно опьянеть от галлюцинации?
Захотелось есть. Так всегда с ним бывало после выпивки. Если, конечно, последняя не сопровождалась обильной закуской. Или же не предварялась. Когда он ел последний раз? Кажется, около семи вечера. Да, точно, в кафе на Бутырской. Спагетти с сёмгой под сливочным соусом плюс на десерт большая чашка кофе и тирамису. Питательно и вкусно.
Он посмотрел на часы. Часы были хорошие, швейцарские. Не самой известной марки, но всё-таки. В них можно было плавать и нырять, а также ронять их на бетонный пол без малейшего ущерба. И для часов, и для пола. Сыскарь носил их уже три года, и ни разу они его не подводили. Но теперь стрелки показывали восемь двадцать девять. При этом секундная продолжала весело бежать по кругу. Значит, часы шли.
Что же это получается? К воротам кладбища я, как сейчас помню, подошёл в двадцать три часа и двенадцать минут. Полчаса примерно был на самом кладбище. Максимум. Галлюцинировал, блин с чебурашкой. Куда, спрашивается, пропало восемь с половиной часов? И, если сейчас восемь двадцать девять… отставить, уже восемь тридцать утра, то почему ночь? Тот же вопрос можно задать, если сейчас восемь тридцать вечера. В это время года и суток должно быть или уже светло или ещё. И никак иначе. Получается, у моих швейцарских случился неожиданный глюк? Ага, и не только у них. Со мной он тоже случился. Да такой, что любо-дорого посмотреть. Всем глюкам глюк.
Так, подумал Андрей, что я мучаюсь-то в самом деле? Надо всего-навсего позвонить Ирке и попросить её определить моё местонахождение по моему же сотовому. Раз плюнуть при нынешнем развитии IT-технологий. Правда, неизвестно который всё-таки час, но — плевать. Наша служба опасна и трудна, а рабочий день не нормирован. Если спит — разбужу. Деваться всё равно некуда.
Сыскарь вытащил мобильник и глянул на засветившийся экран, проверяя заодно и время ещё разок.
Мобильник показывал, что сегодня четверг, седьмое февраля три тысячи пятьсот двадцать первого года, четырнадцать часов пятнадцать минут.
Упс. Ничего не понимаю. От грозы, что ли, сбрендил или просто навернулся ни с того ни с сего? Жалко, новый почти. Ладно, главное, чтоб соединял, а там разберёмся. Стоп, а это что такое? Какой такой может быть поиск сети в нескольких километрах от МКАД?
Тем не менее мобильный телефон, ставший для современного человека чуть ли уже не частью тела, показывал, что связаться с кем бы то ни было он не в состоянии. По уважительным причинам.
Для очистки совести Сыскарь всё же попытался дозвониться до Ирины Москвитиной. Бесполезно. Сети и впрямь не было. Очень интересно. Глобальная авария у всех сотовых операторов одновременно? Или и впрямь дело в телефоне, у которого свихнулся чип? Он уже не знал, что и думать. Не предполагать же, в самом деле, что какой-то неведомой силой его в мгновение ока и при этом совершенно незаметно закинуло куда-нибудь в сибирскую тайгу, где нет сотовой связи!
Надо было, однако, что-то делать. Стоять в ночной темноте и полной растерянности на лесной поляне становилось невыносимым. Хорошо, хоть гроза прошла стороной, а то не хватало ещё промокнуть до нитки.
Вот интересно, подумал он, а бывают такие галлюцинации, в которых человек промокает до нитки под грозовым ливнем, который ему лишь привиделся. Ливень привиделся, а сам мокрый. И рядом, заметьте, ни реки, ни озера, ни даже обычного душа. Только лес вокруг, земля под ногами и небо над головой.
Он поднял голову. В просвете между облаками мерцала какая-то звезда. Ярко и призывно. Где-то вдали ещё ворочался гром, но было ясно, что гроза не вернётся.
Надо идти, не стоять же здесь до утра. Вот только совершенно непонятно куда идти. Тропинку, что ли, какую попробовать отыскать… В конце концов, у него есть отличный фонарик. Со свежими батарейками, между прочим.
Андрей представил себе, как пытается с фонариком продраться сквозь густой лес (а лес был густой, это он успел заметить ещё при обходе поляны по периметру) по малоприметной тропинке (ещё даже не найденной), а низкорастущие ветви деревьев так и норовят выколоть ему глаз, и хмыкнул. Нет, переться ночью через незнакомый лес, совершенно при этом не представляя ни направления движения, ни даже с какой стороны находится север, теперь показалось ему не самой лучшей мыслью.
Сыскарь был горожанином до мозга костей. Он родился в Москве и прожил в этом одном из крупнейших мегаполисов планеты почти всю свою жизнь, хорошо его знал и любил. Лес он тоже любил. Но при соблюдении двух… нет, трёх условий.
Первое: лес должен быть абсолютно безопасен. Никаких засад боевиков, их баз, которые следует немедленно отыскать, мин-растяжек и крупных хищников. Змей тоже не надо. И поменьше комаров, пожалуйста.
Второе: пусть в лесу обязательно будет день. Сухой и летний.
И третье: по лесу должно быть удобно и недалеко ходить. Желательно до первой удобной поляны, на которой можно устроить пикник.
Кстати, о пикнике, дне и комарах. Последних и впрямь почти нет, за всё это время он отогнал двух-трёх, не больше. День наступит в любом случае. И довольно скоро, ночи в мае короткие. А для пикника нужен костёр. Что мешает ему разжечь огонь и дождаться под его защитой рассвета? Ничего, кроме собственной городской дурости. А то тропинку он собрался искать, эльфом лесным себя возомнил. Сухого хвороста (ливень так и не хлынул, ура!) под деревьями должно быть навалом, зажигалка есть. И даже бумага найдётся: в нагрудном кармане рубашки лежит неизменный блокнот с отрывными листками — верный спутник оперативника и частного сыщика. А в боковом кармане куртки — небольшая плитка шоколада. Андрей как раз намеревался закусить им виски, но не успел. Имеется также чуть не целая пачка сигарет. И виски во фляге. Хм. Вряд ли стоит его пить после того, что произошло. А с другой стороны — наоборот. Лучший способ проверить, подмешано в спиртное что-то или нет, — это его выпить. Если снова и быстро начнётся всякая чертовщина — подмешано. Нет — значит, не в виски дело. Хотя, с третьей стороны, чертовщина и так продолжается. Ладно, там разберёмся. Сначала обустроимся.
Сухого хвороста под деревьями оказалось и впрямь достаточно, и довольно быстро Сыскарь натаскал к центру поляны целую кучу. Затем разжёг костёр, убедился, что тот набрал силу, наломал веток потолще и подбросил их в огонь. После чего с помощью верного перочинного ножа (опять же швейцарского) нарезал лапника с растущих у края поляны елей, устроил себе кое-какую подстилку и улёгся на неё, не снимая куртки. Теперь можно было съесть шоколадку, выкурить сигаретку и спокойно подумать о том, что случилось.
Но подумать не удалось. Чувство, что кто-то, скрываясь за деревьями, пристально за ним наблюдает, пришло ровно в тот момент, когда Сыскарь отломил и отправил в рот первый кусочек шоколада.
Андрей Сыскарёв прекрасно знал как о своих недостатках, так и о достоинствах. К первым, в числе прочих, относилась излишняя эмоциональность, которая, бывало, мешала ему принимать тщательно взвешенные разумом решения. Не самое лучшее качество для оперативника и частного сыщика, но ничего не поделаешь — что есть то есть. К достоинствам же, помимо чуть ли не абсолютной зрительной памяти, он причислял свою интуицию. То самое шестое чувство, которому современная наука не дает внятных объяснений, но которое тем не менее существует. Срабатывала интуиция не всегда. Но уж если срабатывала, он точно знал — лучше ей довериться, не подведёт. Проверено опытом.
Вот и сейчас. Он прямо-таки кожей ощущал на спине чей-то внимательный изучающий взгляд. Не враждебный (пока, во всяком случае). И это смотрел не зверь.
Стараясь не делать резких движений, Сыскарь медленно и даже лениво повернул голову и громко произнёс:
— Ну чего ты там, в темноте, прячешься? Иди сюда, к огню.
И призывно махнул рукой.
Человек появился бесшумно и остановился на границе света и тьмы. При этом он явно сначала обошёл поляну по кругу таким образом, чтобы между ним и Сыскарём теперь находился костёр.
— Доброй ночи, — сказал незнакомец. — Не ждал, что встречу здесь кого-то в такое время.
Голос у него был вроде бы обычный — молодой, чистый. Но чувствовался в нём какой-то незнакомый Сыскарю то ли акцент, то ли выговор.
— Присаживайся к огню, друг, — сказал Сыскарь. — Я тут, видишь ли, слегка заплутал, решил рассвета дождаться.
— Бывает. В наших лесах заплутать можно. Особливо ежели сам не местный.
Он шагнул на свет костра, и Сыскарь удивлённо приподнял брови. Одет человек был так, словно только что принимал участие в съемках исторического фильма. Бесформенные штаны, или даже вернее будет сказать, порты, с напуском заправленные в невысокие, до середины голени, сапоги. Длинная, красная, подпоясанная широким, шикарно расшитым поясом рубаха навыпуск, поверх которой надето что-то вроде безрукавки мехом наружу. Лихо заломленная конической формы шапка чудом держится на чёрных кудрях. Через плечо — перевязь, на перевязи, с правого бока — самая настоящая сабля в ножнах. С левого — холщовая по виду сумка на лямке через другое плечо. А из-за пояса выглядывают рукояти двух старинных пистолетов. Очень похожи на настоящие. Ещё одна рукоять — ножа — торчит из правого голенища.
Всё это Сыскарь успел выхватить единым взглядом, после чего незнакомец сделал ещё полшага вперёд, легко сел, скрестив ноги, положил руки на бёдра и сверкнул быстрой белозубой улыбкой.
— Так ты думаешь, что я не местный? — Сыскарь решил не спешить с выводами и сначала осторожно прощупать почву. Судя по всему, чудеса продолжались, и он всё больше склонялся к мысли, что виски здесь ни при чём.
— Знамо, — кивнул незнакомец и снова улыбнулся.
Выглядел он лет на двадцать пять. Лицо смуглое, как у цыгана, красивое, — тонкий нос, черные брови вразлёт, живые озорные чёрные же глаза.
«Знамо? — подумал Сыскарь. — Это что ещё за архаичное словечко? У нас в Подмосковье так не говорят. А уж в Москве и подавно». Ему вдруг стало очень и очень неуютно. Как будто, сам того не желая, он оказался не в том месте не в то время. Абсолютно.
— Почему, ежели не секрет? — невольно подстраиваясь под речь собеседника, осведомился он.
— Уж больно одёжка на тебе чудная и молвишь тоже чудно. Вроде как по-нашему, по-русски, а сразу слышно, что не из наших ты мест, не из подмосковных, — незнакомец явно любил поговорить, чувствовал себя свободно и не проявлял ни малейшей настороженности. — Не скажешь, откуда? И какая нелёгкая тебя сюда занесла? Одному да без зброи ночью в этом лесу лучше не быть. Опасно.
Так, теперь ещё и «зброя». Кажется, это «оружие» по-украински. При этом утверждает, что места тут подмосковные. Ни черта не понимаю. Может, шутки у него такие, на грани издёвки? Не похоже. Или напугать пытается? Зачем? Ладно, продолжаем разговор, как сказал бы Карлсон, который живёт на крыше. Надавим чуток.
— Отчего ж не сказать, — промолвил Сыскарь и неторопливо подбросил в костёр веток. — Из Москвы я. И насчёт зброи можешь быть спокоен, — он отвёл в сторону полу куртки, демонстрируя наплечную кобуру с «Грачом», — всё со мной. Что же касаемо одёжки, то у нас в Москве многие так одеваются. А вот на тебе, друг, одежда и впрямь чудная. Или странная, как у нас чаще говорят. Я уж молчу про твои пистолеты и саблю. Маскарад, что ли, какой или кино поблизости снимают?
Незнакомец, нахмурившись, глянул на Сыскаря, озадаченно потёр подбородок.
— Не всё разумею, что ты молвишь, — признался. — Уж не обессудь. Из Москвы, значит?
— Из Москвы, — подтвердил Сыскарь.
— Так ты, может, боярских кровей? Кафтан-то на тебе, гляжу, уж точно заморский, хоть и не видел я раньше таковских.
— Нормальных я кровей! — рявкнул Сыскарь, которому это всё изрядно уже надоело. — Рабоче-крестьянских! Прабабка по отцу только, говорят, была из дворян. Слушай, хватит придуриваться, а? Лучше скажи, где я нахожусь и далеко ли отсюда до ближайшего населённого пункта.
— Населённого пункта?
— Ну да. Села, деревни, города. Чего угодно. Места, где люди живут. А то я даже не знаю, в какую сторону утром топать.
— Село здесь ближайшее — Ракитки. С полверсты будет на полночь. Старой версты. Ну и до Москвы вёрст с дюжину, не меньше. А то и все тринадцать. Тоже старых, по Калужскому тракту. Он тут под боком проходит. Тебе куда надобно?
Ответить Сыскарь не успел. Острое чувство опасности, стремительно надвигающейся откуда-то сзади, со спины, подбросило его на ноги, а хищно сузившиеся глаза собеседника, который тоже мгновенно, словно разбуженный собакой кот, оказался на ногах и выхватил из-за пояса свой древний пистолет (неужто и впрямь настоящий?!), подсказали ему, что интуиция и в этот раз оказалась на высоте и сейчас что-то произойдёт. И это «что-то» вряд ли понравится им обоим.