Глава 12
К знакомому повороту с указателем «Кержачи» Андрей подъехал в половине восьмого вечера. Наверное, мог бы добраться и быстрее, но пока окончательно выспался, вторично принял душ, пообедал и собрался, прошло время. А гнать не хотелось. Хотелось, наоборот, ехать спокойно, не превышая скорость, и думать о том, что он скажет Светлане. То есть что он ей собирается сказать, в принципе было Сыскарю известно (по телефону он лишь узнал, что она уже в Кержачах, и сообщил, что сегодня приедет). Но вот какие подобрать слова… Тут возникал большой затык. Он честно и вслух попытался отрепетировать несколько вариантов и даже записал их на диктофон. Но, прослушав, безжалостно забраковал и уничтожил все. Выходило или слишком серьёзно и напыщенно, или глупо и смешно, или самоуверенно и пошло. Или всё вместе и сразу. Вконец иссякнув, Сыскарь плюнул и решил положиться на экспромт.
В конце концов, его профессиональная и личная жизнь складывалась так, что чаще всего приходилось действовать по обстоятельствам. И почти всегда выходило удачно. Так стоит ли менять правила игры? Приеду, оценю обстановку, а там… Она ведь даже не знает ещё, что Иван умер. Поэтому в любом случае начать придётся с этого. А там посмотрим. Да, посмотрим.
Вот и село. Первый же, попавшийся навстречу, мальчишка приветственно махнул рукой и крикнул:
— Здравствуйте!
Сыскарь шутливо откозырял в ответ. Вот чем деревня всегда будет бить город. Этот пацан только машину мою раньше и видел. Ну, может, и нас Иваном. Издалека. Но уже здоровается. Приятно. Говорят, на Западной Украине, в Карпатах, сохранились ещё сёла, где жители и вовсе здороваются с совершенно незнакомыми людьми. Первый раз попал в село, идешь по улице, а каждый встречный тебе кивает и желает доброго дня. Или говорит: «Слава Иисусу!», если видит в тебе христианина. Интересно, у нас в России такие места ещё остались? Судя по этому мальчишке, должны быть. Где-нибудь на Севере. Или в Сибири. А может, и не осталось таких мест, и мне только хочется, чтобы они были…
Вот и знакомый дом.
Он остановил машину и вышел, перепрыгивая глазами через забор и выискивая признаки, по которым можно было определить, дома ли Светлана. Нет ничего проще, конечно, чем позвонить по мобильному и узнать. В Москве или любом другом городе он так бы и сделал. Но здесь почему-то не хотелось. Мобильный телефон воспринимался как последний способ получения информации подобного рода. Войти в калитку, подняться на крыльцо и постучать. Вот это нормально. Хоть и страшно. Только сейчас он понял, что ему и впрямь страшно. Даже ноги слегка подгибаются. Чёрт. Кажется, лучше попасть в засаду боевиков на горной дороге. Там тоже страшно, но хотя бы знаешь, что делать…
— Добрый вечер, Андрей Владимирович!
Сыскарь обернулся.
Пожилая женщина, почти старушка. Идёт мимо, улыбается. Первый раз вижу. М-да. Оно, конечно, приятно и всё такое, но в чём город всегда будет бить деревню — это в возможности остаться незамеченным, когда надо. Особенно большой город. Ещё лучше — мегаполис.
— Добрый вечер, — улыбка в ответ. Будем надеяться, не слишком фальшивая.
— Дома Света, дома. Уж час как пришла.
— Э… спасибо.
Вот же, зараза, а? Но делать нечего — деревня.
Он толкнул калитку и вошёл. Добрый взгляд бабушки лежал на спине, будто солнечный зайчик от оптического прицела.
Ага, кажется, и впрямь не заперто.
Поднял враз отяжелевшую руку и постучал.
— Входите! — разрешил весёлый девичий голос.
Светлана встретила его в прихожей. Слева располагалась кухня, дверь в которую была открыта, и сквозь кухонное окно били закатные лучи, превращая ткань короткого ситцевого халата в полупрозрачную сияющую пелену.
— Здравствуй, — сказал Сыскарь, не в силах оторвать глаз от этого сияния. Ему захотелось снять шапку, но шапки не было. — Можно?
— Здравствуй, — светло улыбнулась она. — Конечно, можно. Проходи. Сейчас ужинать будем. Ты один?
Он шагнул ближе, взял её за руку и сказал, будто кинулся с обрыва в бурную реку:
— Свет, Ваня умер. Вчера похоронили. Я тебя люблю. Выходи за меня замуж. Пожалуйста.
Хотелось курить. Но голова Светланы уютно примостилась на его плече, и Сыскарь боялся шевелиться, чтобы не потревожить любимую.
«Только не смей засыпать раньше меня, — сказала она ему после того, как всё произошло. Чудесно, нежно, восхитительно. — Никогда. Хорошо?»
«Хорошо, — сказал он. — Не буду».
«Обещай, — пробормотала она уже сонным голосом. — Мне нужно, чтобы ты пообещал».
«Обещаю, — сказал он. — Спи. Я буду охранять твой сон».
«Спасибо…»
Это слово он едва расслышал, даже не расслышал — угадал, и через мгновение девушка уже спала.
Как бы всё-таки подняться… Водички попить было бы тоже совсем неплохо. Светлана неразборчиво пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок. Очень хорошо. Сыскарь встал, натянул джинсы, набросил рубашку, сунул ноги в кроссовки и тихонько, стараясь не очень скрипеть дверью (не забыть утром смазать петли, как-никак мужчина в доме появился!), выбрался во двор. Чуток постаревшая, но всё ещё сильная луна давала достаточно света, чтобы обойтись без фонарика. Он спустился с крыльца и напился из колодезного ведра чистой холодной воды. Закурил, прислушиваясь к окружающей тишине и собственному сердцу, где рядом с болью от утраты друга уже поселилась яркая пьянящая радость только что обретённого будущего.
Она согласилась!!!
Она согласилась выйти за него, Андрея Сыскарёва, почти тридцатилетнего обормота, добывающего хлеб насущный, прямо скажем, не самой престижной и денежной профессией и к тому же подверженного довольно вредным привычкам. Как то винопитию и табакокурению. Оно, может, и в меру, но всё-таки.
Брошу курить, сказал он себе, докуривая сигарету. Обязательно. Она не курит, и я не стану. И вопрос с выпивкой рассмотрим также. В сторону увеличения интервалов между оной и уменьшения количества оной же. Да и с кем теперь выпивать? Ванька умер, а с другими мне не так интересно. А то и совсем не интересно. Эх, Ваня… Прости, друг. Хоть и не виноват я вроде а вроде, как и виноват. Так что прости по любому. И не думай, про то наше обещание насчёт свадьбы я не забыл.
Он аккуратно затушил окурок, щелчком отправил его в кусты и пошёл к дому.
Свадьбу решили надолго не откладывать и делать её здесь, в Кержачах. О первом Светлану попросил Сыскарь, а о втором она — его. Оба легко согласились с просьбами друг друга. Тут же съездили в город и подали заявление в районный загс. Теперь следовало приступить к решению организационных вопросов. Обойтись совсем без свадьбы не хотел никто. Но даже устройство самой скромной требует изрядных усилий. Особенно с учётом того факта, что Светлана была сиротой, а родители Андрея жили на юге, перебравшись из ставшей для них слишком шумной и суетливой Москвы поближе к морю.
Поэтому поступили как взрослые ответственные люди. Сели за стол, достали лист бумаги и по пунктам расписали всё, что необходимо сделать. Получилось, что дел хватало и в самих Кержачах, и в Москве. Правда, в Москве их было меньше и управиться с ними можно было быстрее. Но всё равно свадьба — мероприятие хлопотное. И как ты его не устраивай, сил и средств на него уйдёт много. Можно даже сказать — до хрена.
— Давай так, — предложил Сыскарь. — Я оставляю тебе деньги, что у меня с собой, и ты начинаешь подготовку здесь. Я же завтра с утра быстренько рвану в Москву и решу всё там, вызову маму с папой, денег ещё со счёта возьму, сколько надо, и тут же вернусь. Ага?
— Хорошо, любимый, — сказала Светлана. — Ты мужчина, тебе видней. Только расставаться очень не хочется. Ты быстро вернёшься?
— Через день. Максимум — два. Больше я без тебя не выдержу даже при наличии мобильной связи. Но по любому этот день и ночь — наши, — пообещал Сыскарь и притянул Светлану к себе.
На кладбище он выбрался поздним вечером по возвращении в Москву. К этому времени Сыскарь успел многое. Да что там многое — практически всё. Оставались пустяки, с которыми можно было быстро разобраться с утра. А потом — в Кержачи. Но это дело откладывать на завтра не хотелось. Сыскарь понимал, что засевшая в мозгу мысль о необходимости сдержать данное другу слово, в сложившихся обстоятельствах крепко отдаёт безумием, но сделать с собой ничего не мог. Да и просто не хотел. Ему казалось, что поступить так, как он собрался поступить, будет правильно. Невзирая ни на какие обстоятельства и рефлексию по данному поводу. В первую очередь правильно для него самого. Ну и для Вани, конечно, если он сейчас наблюдает за другом оттуда, куда живым хода нет.
Сыскарь, хоть и был крещён в православие и даже со времён службы в армии носил нательный серебряный крест на кожаном шнурке, назвать себя очень уж верующим и тем более воцерквлённым человеком не решился бы. Какое уж там воцерквление, если за всю жизнь исповедовался и причащался лишь единожды — тогда же, в армии. И то лишь благодаря мягкой настойчивости и горячей убедительности их военного священника — отца Николая, который в свое время сам прошёл снайпером Афган и как никто понимал все страхи и сомнения неокрепшей солдатской души. И крещёной, и некрещёной.
Сейчас, подъезжая по уже почти совсем освободившемуся от плотного потока машин Калужскому шоссе к Ракиткам и думая о предстоящем деле, Андрей невольно вспомнил и отца Николая. Классный был мужик. И настоящий русский батюшка. Хотя почему — был? Будем надеяться, жив и по-прежнему служит. Сколько ему сейчас — чуть за пятьдесят? Ерунда. При его-то здоровье и фактуре. Самый расцвет. Хорошо бы встретиться, поговорить. Вот кому бы точно с удовольствием исповедовался и от кого принял причастие — так это от него. Хотя, наверное, и неправильно так думать. Или правильно? Есть же у людей духовники! Но это у тех, кто стремится. А я уж и не помню, когда в церкви был последний раз…
Вот и Ракитки.
Андрей зарулил на стоянку, выключил двигатель, вышел из машины и, машинально отметив время (двадцать три часа двенадцать минут), направился ко входу на кладбище.
И ворота, и калитка были уже закрыты. Что ж, всё правильно, нечего шастать по кладбищу ночами. Но ему — нужно. Он поискал глазами и обнаружил кнопку звонка. Нажал, отпустил и снова нажал и отпустил.
Охранник появился быстро.
Будто специально сидел и ждал, когда я позвоню, подумал Сыскарь, прикуривая сигарету и глядя поверх огонька зажигалки на приближающуюся массивную фигуру.
— Чего трезвонишь? — с усталой ленцой осведомился охранник, подходя к калитке. — Кладбище закрыто, завтра приходи.
— Не могу завтра, — сказал Сыскарь. — Уезжаю. Надо сегодня. Да ты не волнуйся, командир, только с другом попрощаюсь. Минут десять-пятнадцать, не больше.
— Говорю же — закрыто! — повысил голос охранник.
— А ты открой, — усмехнулся Сыскарь и протянул сквозь прутья руку с зажатой между пальцами купюрой.
Подсвечивая дорогу неоднократно испытанным галогенным карманным фонариком (только сегодня поменял батарейки), Андрей быстро нашёл могилу Ивана.
Её уже слегка прибрали. Исчезли букеты увядших цветов, остались лишь два искусственных венка и табличка, на которой белой краской были выведены фамилия с именем отчеством и две даты — рождения и смерти.
— Ничего, Вань, — сказал Сыскарь. — Поставим тебе скоро нормальную оградку и памятник.
Он выключил фонарик и спрятал его в карман лёгкой кожаной куртки (вечер был довольно прохладным), достал плоскую флягу с хорошим виски двенадцатилетней выдержки, огляделся, присел на металлическую перекладину ограды соседней могилы. Отвинтил крышку.
— Такие дела, Вань, — сказал. — Объяснился я со Светланой. Признался. И замуж позвал. Она согласилась. Уверен, ты за меня радуешься, друг. И я помню о нашем уговоре. Тот, за кого Светлана согласится выйти замуж, пригласит другого на свадьбу. Что бы ни случилось. Случилось так, что ты умер. Но это ведь не повод для того, чтобы не выполнить обещание, верно? Нет, не повод.
Он поднялся и продолжил:
— Приглашаю тебя на свадьбу, друг. Через неделю, в Кержачи. Знаю, явиться ты сможешь лишь в бестелесном, незримом виде, если сможешь вообще. Но ты всё-таки приходи, мы со Светланой будем ждать. За это и выпьем. И ещё за то, чтобы тебе там, где ты сейчас, было хорошо.
Он запрокинул голову к тёмному небу и сделал небольшой глоток. Завинтил крышку, спрятал флягу, достал сигарету и зажигалку. Налетел порыв тёплого ветра, зашумели кроны деревьев в близкой роще.
Сыскарь повернулся спиной к могиле, прикрывая от ветра огонёк зажигалки, прикурил, обернулся назад и чуть не выронил сигарету из губ.
В слабом свете далёких фонарей и пробивающейся сквозь неплотные облака луны ему показалось, что земля на могильном холмике пришла в движение.
Ерунда какая. Это всего лишь шевелятся тени от веток деревьев. Вот она — роща, в трёх шагах. Что получается? Ветер качает деревья, луна хоть и плохонько, но светит. Значит, есть тени от веток. Они шевелятся и…
Качнулась и упала металлическая табличка на штыре. Могильный холмик, оседая на глазах, с шорохом посыпался вниз, как будто где-то там, под землёй, ни с того ни с сего образовалась изрядная пустота.
Рука машинально потянулась к «Грачу» в наплечной кобуре (постоянное ношение оружия давно стало привычкой), но вовремя опустилась. Пистолет здесь на фиг не нужен.
Но, что, прости господи, за херня?
Он шагнул ближе, достал фонарик и посветил.
Шшшш-хрр-рр-шш… — осыпалась и осыпалась земля.
Вот уже и нет холмика, вот уже вместо него — впадина, и оттуда, из впадины, медленно появляется, будто выталкиваемый из-под земли неведомой силой… Гроб!
— О, господи… — прошептал Сыскарь, сделал шаг назад и быстро огляделся по сторонам.
Ни души.
А как ты хотел? Сказано было охране не тревожить, вот она и не тревожит. Входит в положение. За соответствующую мзду. Но как такое возможно? Землетрясение, которого он не заметил? Какой-нибудь нежданный геологический провал? Карстовые, или как там их, пустоты? Блин с чебурашкой, этого мне ещё только не хватало. Сходил, называется, к другу на могилку…
Тем временем гроб поднялся из-под земли весь и замер. Изнутри раздался глухой удар, после которого с крышки посыпались комья земли. Затем второй и третий. Заскрипели нехотя выходящие из дерева гвозди. Приподнялась и отвалилась в сторону крышка. Покойник Иван Лобанов сел, повернул голову и посмотрел на друга пустым взглядом залитых тьмой глаз.
Сыскарь не был трусом. Но тут ноги сами сделали два мелких быстрых шага назад, споткнулись о низкую ограду соседней могилы, и он полетел наземь спиной назад.
В воздухе успел повернуться на бок, упал не больно и тут же вскочил. В руке сам собой оказался «Грач».
— Стрелять будешь? — насмешливо осведомился покойник голосом Ивана.
Святые угодники (никогда Сыскарь не поминал никаких святых угодников, а тут сами вылезли откуда-то из закромов подсознания), что происходит?!
— Придётся — буду, — ответил Сыскарь хриплым, мгновенно севшим голосом.
— Не придётся. Я же мёртвый. А дважды не умирают.
— Место мёртвых — в могилах, — сказал Сыскарь, лихорадочно соображая, что же ему делать. Рушились все представления о реальности, и единственная мысль, которая в данных обстоятельствах имела хоть каплю здравого смысла, была о том, что в виски случайно или намеренно подмешана какая-то наркотическая дрянь. И хватило одного глотка, чтобы дрянь начала действовать. Но как и, главное, кем и с какой целью это было сделано, представить он себе не мог. Да и не было времени представлять, ибо творящийся прямо сейчас сюрреалистический кошмар отвлекал всё его внимание. И сначала требовалось разобраться с ним, а уж потом думать, анализировать и принимать соответствующие меры. Например, раз и навсегда бросить пить.
— Обычно — да, — сказал Иван. — Но сейчас особый случай. Ты, кажется, только что звал меня на свадьбу. Или откажешься от своих слов?
— Звал, — подтвердил Сыскарь. — Но свадьба не сегодня.
— Понимаю. Но явиться на свадьбу я не смогу по объективным причинам. Ни в каком виде. Так что предлагаю выпить за вас со Светланой сегодня. Зря, что ли, ты мне вино оставил? И даже стакан, — мертвец поднял руки, демонстрируя в одной бутылку красного полусладкого, а в другой — стакан. — Давай, доставай свой швейцарский, открывай и наливай. У меня ножа нет.
— Кто ты? — глухо спросил Сыскарь.
— Возможно, твоя галлюцинация, — сказал покойник. — Но очень может быть, что и нет. В любом случае, ты не можешь мне отказать.
— Это почему?
— Потому что чувствуешь себя передо мной виноватым. И не без оснований.
— Ты считаешь, что я перед тобой виноват?
Господи, боже мой, что я делаю?! Стою тут и разговариваю с покойным другом. Или с его галлюцинацией. В смысле, со своей. В любом случае — это полный п…ц. Немедленно разворачиваться и бежать. Где-то при входе на кладбище, помнится, была колонка с водой. Качнуть рычаг, сунуть голову под струю холодной воды…
Однако он остался на месте. Дурацкое самолюбие и упрямство. Только они. И тем не менее.
— Это ты так считаешь. Кто я такой, чтобы тебя обвинять? Ты поступил так, как считал необходимым поступить. И я поступаю так же. Выпью с тобой, и душа моя успокоится. Или ты хочешь, чтобы я так и остался неприкаянным? Буду приходить к тебе ночами и вопрошать загробным голосом: «Андрей, Андрей, почему ты отказался со мной выпить? Почему, друг?» А рядом, хе-хе, лежит Светлана, просыпается и всё это видит. Весело, правда?
Что-то я не пойму, он меня запугивает или как? Спокойно, Андрюха, спокойно. Отставить любые панические страхи. Выручить тебя сейчас может только спокойствие. И ничего больше.
— Нет, — сказал Сыскарь как можно спокойнее. — Этого я не хочу. Покойся с миром.
— Тогда открывай, — улыбнулся Иван. Луна как раз вышла из-за облаков, и при её свете улыбка вышла особенно впечатляющей. — У меня мало времени. Я не могу долго оставаться в таком состоянии. Скоро обратно в могилу.
Потом Сыскарь не раз задавал себе вопрос, почему он это сделал. И не находил на него разумного ответа. Сделал, потому что сделал. «Я дерусь, потому что я дерусь», как сказал однажды бессмертный герой Дюма — Портос. И в этих бесхитростных словах заключена могучая правда.
Как бы то ни было, Сыскарь перешагнул назад через ограду, спрятал пистолет, подошел к Ивану и вынул из мёртвой руки бутылку с вином.
