Петр припарковал «Форд» возле узкой арки и, закурив, достал нарисованную Костей схему. Полный план коллектора был потерян – пришлось довольствоваться тем, что Константин восстановил по памяти. Коридоры вокруг тайника он обозначил довольно подробно, но по мере удаления они переходили в пунктир или вовсе обрывались вопросительными знаками.

Костя настоятельно советовал спуститься через метро, но Петр эту идею отверг: винтовку могли найти и выставить на ближайших станциях наблюдение. Лезть под землю прямо на улице, да еще перед домом казненного банкира, было тем более не интересно. Путь, выбранный Петром, казался не самым логичным, но в этом и заключался расчет. Так он себя успокаивал.

Выйдя из машины и повозившись с непослушным замком, он невзначай обернулся. Ничего подозрительного. Кривая улочка плавилась на солнце. Измученным прохожим, варившимся в каменном котле, было не до Петра.

Он уверенно свернул в арку. В нос ударили ядреные запахи испорченных продуктов. Вечные черные лужи, преющий по углам мусор и еще на подходе ко двору – стук доминошек и пьяный мат. Все это было чертовски знакомо и напоминало о детстве, проведенном в старом центре, но радости от этих ощущений Петр не испытывал.

Оказавшись во дворе, он быстро сориентировался и направился к трехэтажному дому, на первый взгляд – довоенной постройки.

– Ты к кому, уважаемый? – Раздалось сзади.

Петр проигнорировал окрик и зашел в тесный подъезд. Следом шумно догоняла компания подвыпивших дворовых мужиков. Двое или трое. Плохо.

– Ты че, ссать здесь намылился?

– Фамилия? – Жестко спросил Петр.

– Че?

– Фамилии, адреса, – сказал он, раскрывая удостоверение.

– Да ладно, майор… Сидим, отдыхаем. Чего ты привязался? Пива выпить нельзя?.. – Забубнили мужики.

Петр спустился вниз и, достав карманный фонарик, осветил подвальную дверь – она была закрыта на маленький висячий замок.

– Ключ у кого? – Начальственно спросил он.

– Ключ-то? А ключ у Никаноровой.

– Сюда ее, быстро.

– Никанорову? А нету ее. Уехала она. Надо в ЖЭК идти.

– Ясно. Добровольцы есть? Кого за ней отправить?

Мужики затолкались в дверях и высыпали на улицу.

Петр вернулся к машине. Инструментов в багажнике было не густо, но монтировка все же сыскалась. Попутно он обнаружил, что под резиновым ковриком остались пятна крови, и, удивившись собственному разгильдяйству, решил, что от «Форда» пора избавляться.

Отдыхающие за большим деревянным столом проводили его недоуменными взглядами. Монтировка в руках майора ФСБ их немного смутила, но они были рады тому, что в ЖЭК идти не придется. Они даже разрешили бы майору нагадить в подъезде – лишь бы никуда их не посылал.

Сорвав замок, Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. Плоский фонарь выбросил бледно-желтый конус – стены, как и полагается, были густо расписаны, под ногами валялись грязные тряпки, битые бутылки, тонкие полукубовые шприцы и похожие на странных живых существ презервативы. Посередине стоял колченогий стул и продавленный, мерзкого вида диван с кирпичами вместо ножек.

Луч скользнул влево и пропал в сводчатом проеме. Петр осмотрел вторую комнату – все то же самое, за исключением дивана. Он проследовал дальше, миновал целую галерею похожих помещений и остановился у новой двери. Здесь замок был помощнее, но скоба, за которую он держался, насквозь проржавела и лопнула от одного удара.

За порогом начиналась лестница. Узкие ступени шли вниз так круто, что Петр не видел перед собой ничего, кроме потолка. Спустившись на нижнюю площадку, он обнаружил глубокую нишу, а в ней – темно-зеленый люк с двумя запорными штурвалами. Замки на люке отсутствовали, а пол, не считая мельчайшей пыли, был чист.

Петр погасил фонарь и взялся за правое колесо. В корпусе люка надрывно скрипели какие-то механизмы, но ручка все же вращалась. Второй штурвал оказался упрямее, и прежде, чем закисшее железо поддалось, Петру пришлось на нем повисеть.

Наконец, люк с чавканьем отворился, и Петра обдало тяжелым, сырым холодом. Из низкого, как нора, коридора тянуло плесенью, брагой и еще чем-то приторным. Овал света выхватил в левой стене несколько боковых проходов, и Петр сверился с планом. Если Костя не напутал, то нужно повернуть на третьем.

Сгорбившись, он нырнул в тоннель и прикрыл за собой люк. Пол был покрыт тонким слоем стоячей воды, и Петру пришлось выбирать между ходьбой быстрой и ходьбой бесшумной. Рассудив, что шума он уже наделал, Петр ускорил шаг. Плеск уносился далеко вперед и, отражаясь от тупика, возвращался – от этого казалось, что под землей марширует целый отряд.

Пару раз Петр замирал и прислушивался – после того, как стихало эхо, уши забивало плотной глухотой. Свернув еще дважды, он снова осветил листок и понял, что одни и те же расстояния на поверхности и под землей существенно отличаются. Сто или двести метров, которые он прошел бы по улице не заметив, здесь представлялись нешуточной дистанцией – учитывая то, что преодолеть ее нужно согнувшись в три погибели. Чем дольше Петр находился в коллекторе, тем больше был уверен в сохранности винтовки, и тем сильней укреплялся во мнении, что Константин – натуральный псих, коли добровольно полез в эти катакомбы.

Порядком измотавшись, Петр добрался до следующей двери, обозначенной на схеме крестом. За ней начинался запутанный лабиринт, выйти из которого было в общем-то легко, но только не туда, куда хочешь.

Люк умопомрачительно лязгнул, но открылся почти без сопротивления. В новом коридоре было сухо, и до первой развилки туфли оставляли темные следы. В стенах на уровне лица стали появляться круглые окна с вертикально вмурованными прутьями. Из них вырывался теплый воздух, а иногда доносился рев близкого поезда.

Петр направил фонарик на циферблат «Картье». Скоро полдень, значит, под землей он полчаса. По схеме – уже рукой подать. Вот. Квадратный проем с тяжеловесной переборкой, пробитой по периметру большими корабельными заклепками. Константин клялся, что петли смазаны. Если нет – пусть сам пузо рвет, подумал Петр. Он крутанул штурвал и потянул дверь на себя. Та не шелохнулась. Догадавшись, что закрыл замок, он повернул штурвал в обратную сторону – запоздало соображая, что, раз переборка открыта, то внутри, возможно…

Он еле успел отскочить – из комнаты в коридор с адским грохотом рухнула здоровая, пропитанная битумом шпала. Звук от ее падения долго летал по подземелью, и Петр, пользуясь тем, что шороха его одежды не слышно, изготовил монтировку к бою. Прошло секунд тридцать, но никто не появился. Еще минута. У Петра заныли колени. Сжимая зубы от натуги, он пытался уловить хоть один миллиметр чужого движения, учуять хоть одну калорию постороннего тепла.

Сконцентрировавшись, он медленно вытянул руку в проем и включил фонарь. Петр был готов рвануться вперед, прыгнуть назад, метнуть монтировку, но увидеть покойника он как-то не рассчитывал. Все еще держа железку наготове, он вошел и остановился над телом. Человек был мертв настолько, насколько это вообще бывает.

Петр глянул, нет ли кого в коридоре, и, прикрыв дверь, нащупал рядом выключатель. Первое, что бросилось в глаза, – это кровь на стене. Кровь веерообразно расходилась из круглой кляксы с посеченной штукатуркой – иного дизайна выстрел в голову не предполагал. Часть черепа, снесенная крупным калибром, лежала отдельно, метрах в двух от тела. Сам покойник застыл в неестественной позе на спине. Ясно, стреляли в упор.

Петр раздвинул ему челюсти и засунул в рот палец. Язык был еще теплым. Если его не подогревали специально, то трупу нет и часа. Отерев руку, Петр выпрямился и макнул носок ботинка в темную лужицу – кровь еще даже не начала сворачиваться.

Судя по одежде, мужчина был либо подсобным рабочим, либо диггером: прорезиненные сапоги-брюки из офицерского комплекта химзащиты и оранжевая брезентовая куртка с белыми световозвращающими полосками. За большим жестяным сундуком Петр нашел такую же оранжевую каску с головным прожектором и трафаретной надписью «Соболь». Все-таки диггер, любитель подземных моционов.

Пнув каску, Петр посмотрел на инструментальный ящик и вспомнил, зачем сюда пришел. Собственно, он и не забывал, просто, увидев человека с разбитой башкой, мгновенно осознал, что тащился зря.

Он не ошибся. На «Вальтер» можно было и не надеяться – возле тела, точно в подарок криминалистам, лежала девятимиллиметровая пистолетная гильза. А вот за «Штайр» было обидно.

Петр обследовал комнату. Обычный хлам: бумага, блохастая ветошь, бутылки. Он шаг за шагом просмотрел мусор – все было в пыли и крысином помете. Относительно свежей выглядела лишь стопка газет. Петр взял двумя пальцами верхнюю и поднес ее к лицу. «Народная биржа». Прочитав дату, он нахмурился.

Четверг, двадцать седьмое августа. Вчера.

Он быстро перебрал всю кучу. Газеты шли подряд: пять номеров за эту неделю, и шесть за прошлую. Все были развернуты на рубрике «Сдаю», и каждая первая страница, отведенная под однокомнатные квартиры, имела по шесть-семь карандашных галочек. Неизвестный интересовался дешевым жильем на северо-востоке.

Из рук выскользнул какой-то разодранный листок. Петр подобрал газету. Нижней половины страницы не было, а в верхней стояло: «август, 28».

Бумагу могли употребить на гигиенические нужды, для сворачивания «козьей ножки» и еще для тысячи всяких мероприятий, но сегодняшнее число и педантичность, с которой субъект отмечал объявления, все же давали крохотный шанс. Человек, живший здесь не один день, независимо от того, он или не он грохнул диггера, вряд ли собирался возвращаться – иначе зачем устраивать детскую подлянку со шпалой? Хотя, шпалу тоже мог поставить не он…

Петр посмотрел на часы. Нет, двоим иксам здесь тесновато будет. Газета куплена утром, допустим, самым что ни на есть ранним. Бедолага Соболь убит около одиннадцати. Тут, в конце концов, не проходной двор. Не могли они за такой срок разминуться. Значит, оба – тот, кто застрелил диггера, и тот, кто ищет квартиру, – одно лицо.

Снаружи возникли какие-то звуки – что-то среднее между громкой капелью и тихой песней. Петр проверил номер порванной страницы и, разрушая систему, раскидал газеты по полу. Без подсказок обойдутся.

Погасив свет, он притронулся к люку. Петр не помнил, скрипел он, или нет. Кажется, не скрипел. Открываясь, переборка вибрировала, но Петр слышал это не ушами, а ладонью.

В коридоре было темно. На противоположной стене обозначился бледный прямоугольник – люди двигались по боковому проходу. Оттуда доносились невнятные реплики и хохот.

Петр притворил, как мог, дверь и, чуть не налетев впотьмах на шпалу, пошел в сторону от приближающейся компании. Голоса становились все отчетливее, но бежать он себе не позволил. Добравшись до первого перекрестка, он метнулся вправо – в тот же миг основной коридор осветили скачущие овалы мощных фонарей. Петр вжался в стену и перевел дыхание.

Он свернул совсем не там, где надо, но делать было нечего. Стремясь попасть в параллельный проход, Петр выставил руки и побрел наощупь. Десять минут – ни развилок, ни поворотов. Он забеспокоился, не тупик ли это. Разговоры и смех растворились в черном воздухе, но расслабляться было рано. Лишь найдя следующий перекресток, Петр включил фонарик и почувствовал себя в безопасности. Диггер с расколотым черепом остался далеко позади, и все, что теперь Петру могли инкриминировать, – это курение в неположенном месте.

Закурить он, однако, не рискнул. Возвращаться к тайнику было опасно, а других ориентиров Петр не знал. Место, в котором он оказался, находилось за пределами Костиной схемы, метрах в ста от последнего вопросительного знака. Петр мысленно наложил подземный план на карту города – получилась какая-то ерунда.

Он обозлился и просто пошел вперед – пока не наткнулся на блочную перегородку. Петр развернулся и зашагал обратно, но, кажется, пропустил ту точку, откуда начал движение. Плюнув, он несколько раз повернул откровенно наугад.

Тоннель сузился и неожиданно закончился цилиндрическим стволом колодца. Петр погасил фонарь – сверху пробивалась соломка тонких лучей. Протиснувшись под низким бетонным сводом, он пошатал скобы и, ликуя как ребенок, принялся подниматься.

Костя говорил, что крышка не такая уж тяжелая, и что ее вполне можно вытолкнуть. Не желая пачкать одежду, Петр попробовал это сделать одной рукой – не удалось. Он поставил левую ногу на скобу, а правую на выпирающий из кладки кирпич и уперся в чугунный блин обеими ладонями – эффект тот же. Поднявшись еще на две ступеньки, он прислонился к крышке спиной и натужился так, что перед глазами завертелись яркие узоры.

Петр уже собрался идти искать другой выход, когда почувствовал, что люк шевелится. С одного края он держался в пазах как мертвый, а с другого все же пошел.

Так и есть, машина. Какой-то урод бросил свою тачку прямо над колодцем. Хорошо, колесо встало на крышку не всей площадью, а только кромкой.

Петр стонал, пыхтел и рисовал в воображении страшные сцены разборки с водителем – это прибавляло ему сил. Бросить безнадежное дело он не мог, им уже двигал принцип.

Приподняв крышку, он поддел ее монтировкой и откинул в сторону. Небо загораживал грязный задний мост какой-то иномарки. Поражаясь своей гибкости, Петр пролез между асфальтом и багажником и, забыв отряхнуться, подбежал к передней двери. Водителя не было, но машина… этот проклятый «Форд»…

Он осмотрелся – тоннель, против всех ожиданий, вывел его в сотне метров от начала пути. Петр был скорее рад, чем расстроен, но все же он предпочел бы, чтоб путешествие оказалось менее утомительным.

Купив в палатке большую бутылку минеральной воды, он вымыл руки и кое-как почистил одежду. Допивая остатки, он заметил, что, пока мотался по подземелью, на пыльном капоте «Форда» какой-то оригинал вывел похабное слово. Петр посетовал на человеческое хамство и, вытряхнув последние капли, размазал их тряпкой. Часы показывали без четверти два.

Ежедневная «Народная биржа» продавалась везде, но к обеду везде и заканчивалась. На поиски сегодняшнего выпуска Петр потратил едва ли не столько же времени, сколько на блуждания по катакомбам. Раздобыв-таки газету, он для наглядности оторвал нижнюю половину листа и взял ручку.

Упования на то, что в трех колонках поместится не более двадцати объявлений, разбились о микроскопический шрифт и газетный обычай сокращать слова. Предложений по жилплощади на половине страницы уместилось сто с гаком, тем не менее, Петр был полон оптимизма. Главное, появилось реальное дело. В любом случае, это было гораздо лучше, чем тухнуть в берлоге.

Вариантов, аналогичных тем, что отмечал неизвестный, набралось около трех десятков. Петр выписал телефоны в длинный столбик и оккупировал отдельно стоящую допотопную будку в тихом переулке. Звонить от Бориса он не хотел, так как опасался АОНов, а громить челюсти ради мобильника считал непозволительным гусарством.

– Да, слушаю, – ответил неприятный женский голос.

– Добрый вечер, вас беспокоят из муниципальной службы контроля и надзора за использованием жилого фонда, – Петр еле договорил на ходу придуманное название и, услышав на том конце нервный вздох, продолжил. – По нашим сведениям, вы сдаете квартиру. Без визы в городском отделе и в налоговой инспекции это чревато большими неприятностями.

– Ой, да вы знаете… – всхлипнули в трубке.

– Мы знаем все. Когда жилец вселился? Его имя, фамилия. Адрес квартиры.

– Его зовут… сейчас, у меня где-то… – Дама шумно затеребила какие-то бумаги. – Очень нормальный человек. Сегодня утром переехал. А что мне теперь?..

– Раньше надо было беспокоиться. Адрес и телефон.

Женщина назвала.

– Ждите завтра, – распорядился Петр.

– Там?

– Там, там. Я приеду, составлю протокол.

– А может…

– Может, и без штрафа обойдется, – смилостивился он. – Заплатите госпошлину – девять рублей, семнадцать копеек. На месте все решим. До свидания.

Он аккуратно вырвал исписанную бумажку и сунул ее в карман. Начало было положено.

В будке Петр провел больше часа. Левое ухо горело, локоть отказывался разгибаться. Пересев в машину, он высыпал листки на правое сидение и разложил по кучкам.

Некоторые домовладельцы обещали жаловаться в вышестоящие инстанции, другие предлагали взятку прямо по телефону, но адресов никто не скрывал. Прозвонив все тридцать четыре объявления, Петр выяснил следующее. Часть квартир была сдана еще раньше, часть – по-прежнему оставалась свободной. Сегодня вселились только пятеро. Пока.

Петр вдруг ощутил всю зыбкость своих построений. Основой его тактики служили исключительно совпадения и домыслы. Винтовку могли прихватить не сегодня, а на прошлой неделе – и это был еще не самый веский из аргументов.

В поисках поддержки он набрал номер Бориса. В ответ раздались короткие гудки. Странно, Костя трепаться не должен. Петр позвонил еще раз – опять занято. Автоответчик, сообразил он и, не спеша выкурив сигарету, сделал третью попытку. Занято.

Петр перетасовал бумажки с адресами и, вытянув одну из середины, снова снял трубку.

– Вы наверно не сюда попали, – произнес вместо «але» немолодой мужчина.

– Сюда, сюда. Будьте дома, к вам сегодня слесарь придет, – без предисловий заявил Петр.

– Зачем? – Осторожно осведомился жилец.

– Вот, привет! Зачем слесаря ходят? У вас труба в аварийном состоянии. Профилактика по всему подъезду.

– Не надо мне никакой профилактики.

– Прорвет.

– Когда прорвет, тогда и вызову.

– Потом уж поздно будет. Пока до конторы добежите, весь дом зальет, – пригрозил Петр, давая ему возможность одуматься. – С соседями не расплатитесь. А наш слесарь бесплатно посмотрит. Он это обязан.

– Спасибо, я сам посмотрю. Я разбираюсь.

Жилец отключился, и Петр высказал в гудящую трубку ряд нелицеприятных пожеланий. Он-то всегда считал этот прием идеальным. Но если по-хорошему не получается…

Он запрыгнул в машину и, глянув на листок, завел мотор. Здесь было недалеко.

Дом, как он и ожидал, оказался блочной девятиэтажкой. Подъезжая, Петр прикинул расположение квартир и остановился у третьего подъезда. Узнав у старушек код домофона, он вошел в парадное и пешком преодолел два лестничных пролета.

Дверь была обита черным дерматином. Отогнув сбоку мягкий валик, Петр увидел, что под ним скрывается обычное крашеное дерево.

Он отошел к стене и, взяв короткий разбег, врезал пяткой под пластмассовую ручку.

– Всем лежать! Мозги вышибу! – Заорал он и, опомнившись, добавил. – Федеральная Служба Безопасности, майор Старшов. Здравствуйте.

Напутствовав командира, Костя включил телевизор и лег на диван. Провалявшись с полчаса, он понял, что все равно не смотрит, и отправился на кухню. Константин вывалил из пакета картошку но, почистив две штуки, взбеленился и воткнул нож в торец двери.

Бездействие его угнетало. Пило его соки, выматывало похлеще марафона. Целый месяц в четырех стенах или в трех комнатах, что, по сути, одно и то же.

Он подозревал, что сотник готовит какую-то серьезную акцию. Невзирая на риск, поперся за винтовкой…

Отсиживаться дальше Костя был не в состоянии. Да еще эти провалы! Возвращения на Родину, в которых он – пленник, инвалид, человек без будущего. Угрозы, допросы… Там все давно потеряло смысл, там все погибли – и Петр, и Нуркин, и Немаляев. И ничего от этого не изменилось. Жизнь идет. Катится себе куда-то. Теперь там другой премьер и другие люди в Ополчении. И все продолжается – дико, бесполезно, вечно.

Только он один раскачивался, как идеальный маятник. На какой половине он будет, когда нитка оборвется?

В комнате затренькал телефон – уже четвертый раз за день. Бориса домогались с самого утра, но выдернуть шнур не позволяло любопытство. Константин навис над автоответчиком и стал ждать пятого звонка.

– Борька, ну где ты? Борюсик, куда пропал? Я тут Крючковскому проболталась о твоей теории… Ну, Крючковский, профессор, ты его видел. Он был у нас недавно, и я ему так, в общих чертах… Бо-орька-а!.. он мне чуть в волосы не вцепился, веди, говорит, сюда этого теоретика. Ну что же ты молчишь, рохля? Крючковский тебе…

Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.

Константин заглянул в кабинет – маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло – в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что – полная ахинея, а что – не совсем.

Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло – к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.

Воздух ни при чем, с тоской осознал Костя. Это провал. Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе…

Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им – шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал…

…Прежнего врача сменил другой – пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.

Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.

– Как самочувствие? – Дежурно спросил мясник.

– Хорошо. Когда я умру?

– Лет через сорок. Устраивает?

Он вздохнул и отвернулся.

– Не спим, не спим! – Огласила палату Морозова. – Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.

– Жаль. А сколько мне корячится?

– Зависит от ценности показаний. Как условились.

– Угу. Вышка, – буркнул Константин, не очень понимая, кто и с кем условился.

– Говорить не собираешься, – кивнула Морозова.

– О чем?

– Некоторые из членов правительства вам симпатизируют…

– Как все порядочные люди.

– Фамилии порядочных людей.

Константин промолчал.

– Сделай ему больно, – приказала Морозова.

Мясник пересел не вертящееся кресло возле аппаратуры, и Костино сердце застучало быстрее.

– Не бойся, я еще не начал, – заявил доктор.

– Убей меня… – одними губами сказал Костя.

Он потрогал разноцветный жгутик, входящий в ребра чуть пониже левого соска. Дырки в коже зарубцевались и перестали кровоточить. Будто так и было. Прямо киборг какой-то, с невеселой усмешкой подумал он. Перекусить бы провода зубами – и сказке конец.

Константин вяло провел пальцами по переключателям с непонятными обозначениями на французском. Не поскупились, сволочи, на импортную технику. Разладить, конечно, можно все. Нажать каждую кнопку. И проволоку порвать для гарантии. Не в этом проблема. Как решиться? Добровольно уйти из жизни… В юности он об этом размышлял, да кто в юности об этом не размышляет? Все пустое. Сопли. Вот они, ручки. Повернуть, и до свидания. Нет, невозможно. Цепи инстинктов не сбросить. Пусть мясник мучает, может, перестарается…

В сердце воткнулась тупая игла боли – воткнулась и пустила отростки, раскрылась, как китайский зонтик. Косте показалось, что его парализовало – боль распространилась по телу и мгновенно овладела всеми мышцами, вывернула суставы, сдавила легкие. Он кашлянул – ноги отозвались судорогой, согнул колено – что-то закипело в позвоночнике и, добежав до макушки, взорвалось.

– Он еще с нами, – подал голос доктор.

– Батуганин? Валуев? – Спросила Морозова. – Кто?

– Да, – легко согласился Костя. – Валуев и Батуганин… И Кочергин… И Панкрашин…

– Еще, – сказала Морозова.

Константин собрался назвать новые фамилии, но понял, что реплика относилась не к нему.

Боль стала сильнее – настолько, что он проклял свою выносливость. Кажется, его попутно пичкали какими-то стимуляторами. Чтоб не терял сознание. Чтоб говорил.

– Перечислить состав правительства я могу и сама. Мне нужны предатели.

– С чего ты взяла, что я знаю? Я простой солдат.

– Вчера ты был солдатом осведомленным, а сегодня опять простой. У тебя что, циклы?

– Циклы у тебя, падла старая!

– Решил колоться – колись до конца, – сказала Морозова, пропустив «падлу» мимо ушей. – А раздвоение личности разыгрывать не надо. Психоаналитиков у нас для тебя нет.

– Решил колоться? – Искренне удивился Константин. – Кто? Я?! Когда?

– Вчера. И предоставил весьма ценную информацию.

Костя оторопело заморгал. Вчера… Вчера, прийдя в себя после провала, он впервые не смог вспомнить деталей. Что с ним было? А если его действительно пичкают какой-нибудь химией? Он давно слышал про волеподавители, «таблетки правды», но всерьез эти разговоры не воспринимал. Хотя, будь он следователем, он бы и сам ими пользовался. Но тогда почему их не дали сегодня?

– И что же я тебе вчера поведал?

– Это так важно? Пожалуйста: всё, имеющее отношение к силовой акции против Нуркина…

Костя стиснул зубы и зажмурился. Неужели он не выдержал?..

– Ты назвал и тех, кто планировал, и тех, кто собрал взрывное устройство, и тех, кто привел в исполнение, в общей сложности – двенадцать человек. Мы проверили – все подтвердилось. Если хочешь, повесим у тебя над кроватью именную благодарность.

Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Морозову. Двенадцать человек? Любопытно. Ах, он рассказал о том, кто устранил Нуркина здесь, в этом слое. А ему-то самому это откуда известно?!

Берет на понт, озарило Костю. Не я шизофрению разыгрываю, а она. Не было ни ее таблеток правды, ни моих откровений. Дурака из меня делает. Новое слово в области дознания?

– Ваши люди в правительстве. Считаю до пяти. Или тебе нравится?

Костя с отчаянием глянул на провода. Вырвать, с корнем, а то и вправду язык развяжут. Только о чем он может рассказать? О том, как воскрес в другом слое? О том, как легко убирал членов правительства? Самых могущественных и недоступных людей России. Клерка, ларечника, таксиста…

Сердце окаменело и раскалилось. Из него, как из реактора, выплескивалась невыносимая боль. Пульсируя, растекалась по всему телу – до ресниц, до ногтей, до мозолей на пятках.

Сердце… как они его?.. Оно ж на аппарате, дохлое совсем. И ведь не боятся… А если он умрет? А им все равно. И ведь не умирает… Сердце… Больно!! Сердце… Больно!.. Больно… больно-о-а-ааа!!! Больно…

– На сегодня все, – объявил где-то внизу мясник.

– Оклемается, он крепкий.

– Вряд ли.

Константин ожидал падения в черную воронку, затем – карусели огней и звуков и, наконец, прорыва к знакомому окну с наручником на стояке, но ничего это не было. Он мягко приземлился обратно в постель и ощутил остатки покидающего мышцы напряжения.

Доктор и Морозова тихо беседовали, потом она хлопнула его по плечу и вышла. Мясник покосился на неподвижное тело и направился следом.

– Ты! Иди сюда, – сказал он кому-то в коридоре. – Смотри за ним. Если очнется, чтоб ничего не трогал. И ты не трогай. Позовешь, я в буфете буду.

Костя зажмурился.

Мягкая обувь охранника тихо поскрипывала. Плотно притерлась дверь. Звякнул шпингалет. Ножки стула проехали по линолеуму и остановились у самого изголовья. До Кости донеслось чье-то близкое дыхание.

– Эх ты, маньяк… – сокрушенно проговорил охранник. – За что же вы меня, а?

Костя резко повернулся и, отпрянув, уперся затылком в приборы. Перед ним сидел Борис.

– Я к тебе всей душой. А ты мне горло перерезал. Как барану. Нда-а… Я и есть баран. Связался с маньяком…

– Ты? – Выдавил Константин. – Мы же закопали тебя… А, это было там…

– Каждого где-нибудь закопают. Обидно, когда раньше времени.

– Как ты сюда попал?

– А ты?

– Я здесь живу. Жил, – оговорился Костя.

– Ну, и я тоже.

– Да, верно. Мы же все в двух экземплярах.

– Не в двух, маньяк, – покачал головой Борис. – Этих экземпляров намного больше.

– Но ты… ты сюда… как я туда… – замямлил Константин. – Объясни!

– Не собираюсь, – отрезал он. – Тебе мое знание, как ребенку – атомная бомба. Тот майор ФСБ – сотник твой, да? Вот и сидите с ним. У меня дома музыка хорошая была. И деньжат маленько. Ладно уж, забирайте, мне их больше не видать. Под диваном паркетина одна вынимается. Сами найдете.

– Тебе баба какая-то телефон обрывает, – невпопад сказал Костя. – Про твою теорию…

– Зашевелились! Я же говорил, что до них дойдет. Все не так уж сложно, надо только перестать мыслить догмами.

– Как получилось, что мы с тобой встретились? Это что, совпадение?

– В определенной мере.

– Не верится.

– В данном слое я старший лейтенант Гвардии. Это и есть совпадение. Остальное…

– Ты сам! – Неожиданно догадался Костя. – Остальное ты сделал сам! Но как ты перемещаешься?

– Никто никуда не перемещается. Туда, где вы меня прирезали, я уже не попаду. На свете много мест, куда нам вход заказан, но еще больше мест открыто.

– Значит, нас много? Каждого: тебя, меня, Нуркина…

– Вот, дебил! – Рассмеялся Борис. – Ты все своим Нуркиным страдаешь. Взорвали его давно – вместе с тачкой, телохранителями и тремя десятками случайных прохожих. Лично мне, как гражданину России, от этого не полегчало.

– Про Нуркина я просто для примера, – суетливо замахал руками Константин.

Он чувствовал, что уже накатывает, что сейчас, через несколько секунд, его выкинет назад, а разговор только начался – так много нужно было прояснить…

Борис, заметив, что Косте становится хуже, отнес стул обратно к столу и откинул щеколду.

– Отдыхай, маньяк. Меня сюда надолго перевели. Может, встретимся еще.

– Я вчера показания давал, – опомнился Константин. – Заложил кого-то. Только это был не я! Как это возможно?

– Возможно, маньяк, возможно. Тебя, наверное, еще где-то убили. А в этом слое ты вроде магнита. На волоске от смерти. Лучше тебе здесь не оставаться.

– И я о том. Только сам не могу. Помоги, а? Я же тебя прикончил! Вот там рубильник. Прошу!

– Не хочу, накажут. Я ведь человек служивый, – Борис указал подбородком на погон и открыл дверь.

– Эй! – Захрипел Костя. – Еще скажи… не уходи, мне надо знать!..

Стены палаты дрогнули и поплыли – все быстрей и быстрей, пока прыгающий силуэт Бориса не размазался в широкую черную полосу с золотой прожилкой – погоном старшего лейтенанта…

Географ, холера его возьми, до телефона все же добрался. Костя поднял с пола трубку, послушал короткие гудки и положил ее на рычажок. Отвечал на звонок, или сам кому-то названивал? Если сам, то кому? Поди теперь, узнай.

Пошатываясь, он добрел до ванной и сунул голову под струю холодной воды. Затем отправился на кухню, но, наткнувшись на торчавший нож, круто развернулся к кабинету. Записи этого ненормального – теперь-то он точно до них доберется. Посмотрим, что там у него за теория.

Не успел он дойти до секретера, как кто-то позвонил в дверь. Чертыхнувшись, Костя замер на месте и прислушался – ящик не работает, магнитофон тоже. Свет везде погашен. Нет никого, ясно?

В дверь опять позвонили. Он на цыпочках прокрался в прихожую и только там вспомнил, что глазок у Бориса не врезан.

Звонить перестали, начали стучать. Что за хамство?

– Открывайте, вам телеграмма! – Крикнули на лестнице.

Чего орешь, дура, нет же никого, раздраженно подумал Константин.

– Телеграмма вам! Телеграм-ма! Молния, открывайте!

Голос был казенный, какой-то деловой и страшно спешащий. Костя понял, что бабенция не отвяжется.

– Я никаких телеграмм не жду, – сказал он из-за двери, мучительно осознавая, что допустил ошибку.

– Вы, молодой человек, с ума сошли? Кто их ждет? Они сами приходят.

– Положите на коврик, – упрямо попросил он.

– Мне подпись ваша нужна. Мы и простые на коврики не кладем, а у вас молния. Да выйдете! Что вы там, голый? Мне не интересно, я отвернусь.

Поколебавшись, Костя отодвинул засов и приоткрыл дверь.

В щель просунули руку с пистолетом и, уткнув ствол ему в горло, взвели курок.

– Тьфу, ёп!.. – Сказал он. – Я так и знал.