На базу к Борису Виктор не пошел. Мелкого артиста Витю Мухина наверняка усмирили и уже устроили на ночлег, благо комнат в особняке было множество. Виктор не хотел проживать эти малоприятные минуты по второму разу, – ему вполне хватило вчерашнего пробуждения под обстрелом, когда Костя, выражаясь протокольно, воспользовался случаем и вдрызг разбил ему нижнюю губу.

Мухин решил переждать вне слоя – в месте без названия и без какого-либо определения. Из бесспорных категорий здесь были только его «Я» и течение времени. Ждать в отсутствие всего, включая собственное тело, оказалось муторно вдвойне, и Виктор поневоле занялся анализом.

Их путь был почти уже окончен – в лучшем, конечно, смысле. Макаров послал своих людей за Корзуном и намеренно рискнул шестью оболочками ради того, чтобы смерть физика выглядела натурально. Значит, понял Виктор, кроме того, что Корзун владеет информацией об Установке, сама эта информация весьма доступна, и найти ее относительно легко – если только знать, где искать. Макаров боялся дать им подсказку, – в итоге они получили нечто несравненно большее. Физик, представляющий, как работает Установка, и Петр, бывавший в нулевом слое многократно. Интересно, мог ли он предположить, что хаос, которым он намеревался смягчить удар миграции, чуть было не отнял последнюю надежду у…

«У кого?.. – спросил себя Мухин. – Чью последнюю надежду?»

Ему очень хотелось ответить – «человечества», но это была неправда. Человечество, за исключением нескольких выброшенных из стада субъектов, плевало на эти проблемы, и даже хуже – оно об этих проблемах просто не догадывалось.

Где-то в поле восприятия возникло несколько личностей. Они появились не вдруг, их приходу что-то предшествовало, и вот, когда Виктор уже приготовился, рядом, как поплавки, проклюнулись одно за другим девять самостоятельных сознаний. Борис, Людмила, Петр. Константин, Ренат, Сапер. Шибанов и Сан Саныч. Последним прибыл Матвей Корзун, взбешенный, обжигающий своей яростью всех, но главным образом – Мухина.

«Не кипятись, физик. Никакой трагедии нет».

«Особенно для того, кто нажимает на курок».

«Ты ведь не впервые погибаешь».

«Хорошо, что напомнил. Писатель, да?.. Детективчики пишешь? Скит возле реки Черная змейка… Это же твоих рук дело».

«Матвей, посмотри внимательно. Нет у меня никаких рук».

«Чем я на тебя посмотрю?»

«Вот и я о том же».

«Не уводи меня в сторону. Ты предал дважды. Как мне теперь поверить?..»

«А вот этого от тебя не требуется. Твоя вера, если честно, мне до лампочки. Знания твои нужны, а веру оставь себе на старость».

«Боря, долго нам эту дребедень слушать?» – вклинился кто-то, кажется, Петр.

«Тебя ждем. Веди,” – коротко ответил тот.

Виктор уловил призыв и устремился за всеми, впрочем, кто за кем двигался, сказать было нельзя, поскольку движения как такового здесь не существовало. Их девяти личностей, деливших с ним бесконечность, осталось только восемь, потом семь, потом… Мухин сразу очутился в одиночестве – перестал чувствовать и злость Корзуна, и перманентные колебания Людмилы, и присутствие всех остальных тоже. Он был один – среди каких-то людей, не связанных с ним ничем, кроме формальной пространственной близости. Он был в новом слое. Он вынырнул.

– Виктор Иванович, так в чем же, по вашему мнению, заключается цель этих крупнейших партий? Слово «крупнейшие» я беру в кавычки, поскольку таковыми они провозгласили себя сами, исходя из собственных, нам неведомых рейтингов. – Сидорчук приподнял холеный подбородок и сомкнул губы в ожидании ответа.

Мухин пошевелился в удобном кресле. Левая ладонь лежала на теплом столе, правая небрежно поигрывала перьевой ручкой. Тело ощущало мягкость и свежеть: костюм, рубашка, белье – все это было самого высшего качества. Даже пятки осязали – разумеется, в пределах способности к осязанию, – что-то добротное, вероятно, изготовленное на заказ. Только макушку припекало, и галстук казался завязан туговато – крахмальный воротник облегал шею слишком плотно. Или он просто не привык?.. В любом случае, о том, чтобы ослабить узел, не могло быть и речи. Разве что в перерыве на рекламу, хотя, тут же опомнился Мухин, какая к черту реклама во время эфира с Президентом?!

Четыре камеры – две прямо перед столом, две по бокам, смотрели ему в лицо, и Виктор, найдя ту, на которой горела сигнальная лампочка, не спеша заговорил в выпуклый глаз объектива:

– Действительно, вчера три партии: «Левый марш», «Национальный приоритет» и «Гражданская свобода» объявили о своем соитии… пардон, слиянии.

Сидорчук ухмыльнулся и показал под столом большой палец. Мухин и без него знал, что оговорочка попала в «десятку». Эту ошибку он придумал спонтанно, размышлять было некогда, и Виктор решил рискнул. За это его и любили. За это его, собственно, и выбрали.

Молодой, симпатичный, деятельный. Может выпить, может погладить журналистку по ноге – все, правда, в рамках, без дебошей и пьяных отрыжек в микрофон. А еще может заявиться на чью-нибудь свадьбу или День Рождения – станцевать с невестой, подарить что-нибудь простое и нужное, вроде микроволновки… Может случайно заглянуть в обычный рок-клуб, выйти, поддавшись настроению, к музыкантам и «запилить» на бас-гитаре тему из «Полета шмеля»… Этот экспромт Виктор три месяца репетировал с одним из басистов легендарного «Круиза». Звукооператор рок-клуба случайно записал выступление, и через неделю появились четыре ремикса от популярных ди-джеев. Кто-то из посетителей случайно имел при себе «Бетакам», и через несколько дней в избирательный штаб кандидата Мухина принесли готовый клип с просьбой дать добро на телепрокат. Все шло исключительно снизу, от народа, и все это было, естественно, не целью, а лишь средством.

Виктор и сам удивился, как легко он стал президентом, – и как быстро все вокруг развалилось. Остался верный до последней копейки Сидорчук, пяток прихлебателей, чей аппетит простирался дальше реальных возможностей, и три мощных партии, каждая из которых жаждала его крови. Мухин умудрился растерять все, что не сперли предшественники, и теперь его можно было свалить одним щелчком.

Именно это скоро и произойдет. «Левые» и два сорта «правых» уже столковались. На их стороне восемьдесят процентов избирателей, и бодаться с ними бесполезно. Однако стоит Мухину уйти в отставку, как они снова примутся рвать друг другу глотки. Петр рассчитал верно: до анархии здесь остался всего шаг.

Россия со слабой властью – это большая беда, но Россия вовсе без власти – это настоящая катастрофа. Вот поэтому Президент Мухин сидел перед камерами, усиленно раздувая щеки и насмехаясь над оппозицией, в то время как командующие двух военных округов, Московского и Ленинградского, распечатывали одинаковые пакеты с красной полосой и грифом «Особой важности».

– Что же касается мотивов сего тройственного союза, – вальяжно изрек Мухин, – или, я бы сказал, «триады», то они очевидны: запутать избирателя, удовлетворить свои политические амбиции… Правда, тем, кто забыл арифметику, хотелось бы напомнить: ноль помноженный на три – это все равно ноль. Лидеры «Национального приоритета», «Гражданской свободы» и э-э… «Левого марша» могли бы для количества объединиться еще и с партией секс-меньшинств или, допустим, с клубом аквариумистов… Умножайте свой ноль. Ваше право. Но не делайте из этого сенсации, не будоражьте народ.

Мухин с достоинством посмотрел на Сидорчука и благородно кивнул.

– Еще вопрос, Виктор Иванович, – ласково произнес тот, теребя уголок листка. – Телезритель Федор Конев из Курска спрашивает… да нет, это даже не вопрос… – Сидорчук вчитался в записку и приподнял брови, словно видел этот текст впервые. – Здесь не вопрос, здесь, скорее, реплика, своеобразный крик души. Итак, телезритель Конев пишет: «деятельность партий, мешающих общественному порядку, нужно немедленно запретить, а при необходимости – ввести в стране чрезвычайное положение». Виктор Иванович, как вы можете это прокомментировать?

Все, кто смотрел телевизор больше одного раза, прекрасно понимали, что никакого Федора Конева в природе нет. Вопросы, «крики души» и прочие образчики малой прозаической формы Сидорчук сочинял сам, по звонку из кремлевской пресс-службы. Кроме обычной почты и интернета, вопросы приходили и по телефону – все дозвонившиеся обладали приятным голосом и правильной политической позицией. В принципе, этим паскудством мог бы заниматься любой толковый студент журфака, но Сидорчук был гибок, он умел подать материал как никто другой, и к тому же, он был популярен – когда-то давно, в те славные времена, когда был популярен и кандидат в президенты Мухин.

– Моя профессия – не комментировать, а принимать ответственные решения, – задумчиво промолвил Виктор, – но я, конечно, не могу оставить это без внимания. В том, за что ратует гражданин Конев, на сегодняшний день необходимости нет. Однако если понадобится… гм… если безответственные политиканы раскачают общую лодку, то государство сумеет позаботиться о своих гражданах. И я рад, что народ России не боится временных трудностей, проявляет сознательность, и-и… а люди, вы знаете, у нас мудрые, наших людей не проведешь… Да.

– Кстати, Виктор Иванович, сегодня э-э… как вы выразились, «триада» обнародовала свою программу: формирование Чрезвычайного Правительства – пока, слава богу, теневого. Далее в их планы входит создание новой силовой структуры, подчиненной непосредственно Чрезвычайному Правительству, – подобия национальной гвардии, то есть некой Чрезвычайной Гвардии… Таким образом, это политическое объединение, можно сказать, призывает к насильственному свержению власти, что само по себе уже является тягчайшим преступлением, – заметил Сидорчук, как бы не утверждая, а всего лишь размышляя вслух. – И в этой связи требование господина Конева из города Курска уже не выглядит чрезмерно жестким, – вкрадчиво закончил ведущий.

– Да, возможно, вы правы, – сказал Виктор. – Но я не сторонник жестких мер, к тому же, я оптимист, и до самого последнего момента я буду стараться стабилизировать обстановку в стране, не прибегая к мерам столь радикального характера.

В переводе с дипломатического это означало примерно следующее: «А ведь вас, козлов, предупреждали…»

Мухин оглядел студию, украдкой посмотрел на часы и, протянув руку через стол, забрал себе несколько бумажек, что лежали перед Сидорчуком. Ведущий растерянно моргнул, но самообладания не потерял, лишь покосился на режиссера в стеклянной будке. Тот тоже ничего не понял.

Виктор про себя отметил, что жест у него получился резковатым, более энергичным, чем требовалось, – он не хуже телеоператора знал, что камера увеличивает не только лицо, но и движения. Он ведь и сам был оператором. Правда, не здесь…

– С вашего позволения, теперь выберу я, – сказал он.

– Да-да, конечно, – залебезил Сидорчук, – а то иногда приходится слышать, что «Разговор с Президентом» недостаточно объективен, что мы подтасовываем вопросы…

Мухин прочитал текст на первой странице. В быту Сидорчук давно уже носил очки, поэтому шрифт был крупным, как в азбуке. А вопрос был дурацкий – что-то такое про современную молодежную моду и музыку. Видимо, режиссер решил слегка оживить беседу. Сейчас оживим, подумал Мухин.

– Итак… – Он сдержанно кашлянул. – Это письмо прислал москвич Матвей Степанович Корзун, физик по образованию.

Сидорчук беспомощно покхекал. Виктор зло зыркнул на него из-под бровей – мол, не лезь, так надо.

– Вопрос звучит следующим образом… – продолжал он. – Н-да… это опять не вопрос, а реплика… Господин Президент! Здесь восклицательный знак. Господин Президент, я вам не верю! – с выражением произнес Мухин. – Вы меня… что?.. обманули?.. А! Вы меня обманули, вы потеряли мое доверие, и если Дума вынесет вам вотум недоверия, то я с ней соглашусь.

– Вот… – крякнул Сидорчук. – И после этого кто-то смеет говорить, что вопросы для передачи отбираются заранее! С грамотностью, правда, у гражданина… – он сделал вид, что подсмотрел фамилию в листочке, – с грамотностью у гражданина Корзуна неважно…

– Не будем придираться, – прервал его Мухин. – Что ж, я отвечу. Уважаемый Матвей Степанович, надеюсь, вы меня слышите… Вы говорите, я вас обманул. Но что мы называем обманом? Когда человек что-то обещает, а потом не выполняет. Это и есть обман. Если вы просмотрите записи моих предвыборных выступлений… – Виктор сделал паузу – специально для Корзуна, чтобы тот все-таки понял, о чем речь. – …то в этих выступлениях вы не найдете ни одного сладкого посула. Я не обещал вам легкой жизни. Я не утверждал, что приведу вас прямиком в рай. Дороги в рай я не знаю и, подозреваю, ее не знает никто. Я предложил вам искать эту дорогу, искать вместе. И вы согласились. Согласились не из-за того, что поддались моему обаянию. Вы согласились потому, что не искать этой дороги – значит и не жить. Простите, что я ее не нашел. Но мы ищем. Мы ищем эту дорогу вместе. Ищем и страдаем, ибо каждая ошибка на нашем пути – это жестокое разочарование. Порой нам кажется, что мы тратим силы впустую, но даже если это и так – что может быть выше и достойней, чем поиск своего пути? Возможно, поиск пути – это и есть сам путь… Возможно, результата как такового не существует, и весь смысл заключен в процессе… Но отказаться от поиска, каким бы мучительным он ни был, – значит отказаться от самого себя.

– Большое спасибо, – сказал Сидорчук с явным облегчением. – На этом наша программа заканчивается. В прямом эфире на вопросы телезрителей отвечал Президент Российской Федерации Виктор Иванович Мухин. До следующего «Разговора с Президентом»! Всего хорошего!.. Много перебрали? – спросил он у режиссера.

– Пятнадцать секунд, – отозвался тот по громкой связи.

– Терпимо… Про дорогу – это вы здорово развили, Виктор Иванович, – заметил Сидорчук. – Только боюсь, сложновато. Не вся аудитория поняла.

– На всех я и не рассчитывал, – признался Мухин.

– Как вы посмотрите на то, чтобы из завтрашнего повтора мы этот блок вырезали?

– Из завтрашнего?.. – переспросил он. – Из завтрашнего вырезай хоть все.

Виктор встал из-за стола, сам снял с лацкана микрофон и пригладил волосы. Большая часть прожекторов уже погасла, но в студии по-прежнему висела плотная густая духота.

– Спасибо, Виктор Иванович! – хором сказали редактор, режиссер и пятеро ассистентов.

Это была всего лишь формальность, обычная и назойливая. Благодарить Мухина было не за что: рейтинг передачи падал с каждым выпуском и стремился к одной тысячной, на жаргоне тв-продюсеров – к «плинтусу».

«Президента из меня не получилось, шоумена тоже не получается, – подумал Виктор насмешливо. – В кого бы мне еще переквалифицироваться?..»

– До следующего вторника, Виктор Иванович! – подал голос Сидорчук.

– До следующего…

Откуда-то сбоку возник начальник службы безопасности – прыткий, озабоченный человечек, знающий гораздо больше, чем ему положено, но никогда не говорящий лишнего. Мухин звал его Вовиком, почему – он уже и не помнил. Если «В» прочесть по-английски, то выйдет «Б», – у многих так и выходило, но только за глаза, хотя Вовик, он же Бобик, разумеется, был в курсе.

– Отлично выступили, Виктор Иванович.

– Не свисти, Вовик. Выступил я погано.

Начбез не стал спорить, лишь посмотрел недоуменно, будто увидел вдруг в Президенте какую-то новую черту – допустим, нос на лбу или иной, аналогично неуместный орган.

– Чего пялишься? – по-свойски бросил Мухин. – Знаешь что, Вовик… Распорядись-ка насчет самолетика.

– Куда?

– Сам пока не знаю… Пусть готовят на максимальное расстояние, там разберемся. – Он похлопал себя по карманам. Зажигалка нашлась, а сигарет не было.

Начбез достал обтянутый кожей портсигар и, отослав жестом двоих охранников, тихо произнес:

– Виктор Иванович, не надо бы вам сейчас из Москвы улетать. Тем более, на максимальное… Обстановочка больно шаткая.

– Она уже полгода шатается, – отмахнулся Мухин.

– Есть новая информация, – сказал Вовик, выходя за ним из студии. В коридоре дежурили еще три человека, и он отправил их вперед, чтоб не слушали. – По моим данным, за городом создаются какие-то вооруженные подразделения.

– Чрезвычайная гвардия? – Виктор приподнял левую бровь. Гвардия его тревожила так же мало, как и рейтинг «Разговора с Президентом», но для приличия надо было что-то изобразить. И он решил, что левая бровь будет в самый раз. – Эти пигмеи уже собирают свои отряды?

– Если бы!.. Там, Виктор Иванович, оппозиция к оппозиции.

– Не понимаю. Наши сторонники?

– Они, похоже, сами себя не понимают. Враг врага, но не друг… Лидер на контакт не идет, я уже пощупал.

– И кто он, этот лидер?

– Никто. Петр Еремин какой-то. В ФСБ хотели им заняться, я запретил пока. Все-таки противовес «триаде», тем более – из народа, мы не участвуем… Нехай столкнутся, Виктор Иванович, а?.. И название у него подходящее, у этого Еремина.

– Нда?.. И как же он свою банду назвал?

– «Народное Ополчение». По-моему, годится.

– По-моему, тоже ничего…

Чем больше усложнялся расклад сил, тем большее же отвращение вызывала у Виктора вся эта политика. С одной стороны – крайне непопулярный Президент с голодной и злой армией. С другой – три крупнейшие партии, временно объединившие в одно стадо и новых марксистов, и старую демшизу, и русских коричневых. С третьей стороны, хотя и без нее был явный перебор, – какое-то еще «Народное Ополчение», гори оно огнем…

Мухину захотелось все бросить и улететь куда-нибудь далеко-далеко, чтоб ни одна собака не достала. В Латинскую Америку?.. Или еще куда подальше.

– Ты насчет самолета распорядился? – спросил он. – Что-то я не слышал.

Вовик печально вздохнул и достал рацию.

Здание телецентра было оцеплено ОМОНом. Метрах в двухстах, на границе третьего кольца, собрались разрозненные кучки зевак по пять-семь человек.

Виктор сошел по широким ступеням и, встав у лимузина, затоптал окурок.

– Матюгальник у ментов найдется?

– Выступать собрались, Виктор Иванович? Не советую…

– Вовик, не борзей!

– Предупредили бы заранее, я бы народа подогнал, из случайных прохожих. Поздно уже, Виктор Иванович. Поехали лучше домой?..

– Вовик!.. – многозначительно произнес Мухин.

Тот снова вздохнул и, подозвав охранника, что-то ему быстро сказал. Охранник трусцой убежал за угол и через полминуты вернулся с мегафоном.

– Так… – Виктор взял рупор и, примериваясь, покачал его в руке. – Куда тут базлать? Вот в эту штучку? А нажимать куда? Ага, ясно… – Он поднес «штучку» к губам и, придавив тугую кнопку, крикнул: – Борис! Есть тут такой? Борис Черных!

Из небольшой группы возле остановки маршрутного такси выделился человек в похабном коричневом пиджаке.

– Мужики! ОМОН! – гаркнул Мухин. – Пропустите его сюда! Это мой тесть из Саранска приехал!

У остановки засмеялись. Борис после секундной паузы прошел сквозь внешнее кольцо и замешкался у второго, среднего.

– Виктор Иванович, что ж вы делаете?.. – прошипел Вовик. – Я бы по радио связался…

– Эй, ну чего непонятно? – заорал Виктор. – Пустите его ко мне!

– Он еще двоих хочет с собой привести, – озабоченно сказал начбез, выслушав в наушнике чей-то доклад.

– А кого? – спросил Мухин.

Вовик приложил к уху палец.

– С ним какой-то Немаляев… И женщина…

– Орлы! – опять крикнул Виктор. – Там еще Сан Саныч! И женщина. Красивая такая, брюнетка. Это тоже мои родственники!

На сей раз хохотала даже милиция. Вовик бродил кругами, точно осел, привязанный у выгребной ямы. Ему впервые было стыдно за своего Президента.

На подходе к лимузину Бориса все-таки обыскали. Милиция этого делать не решилась – к нему подскочили двое обаятельных типчиков из президентской охраны и поводили вдоль тела маленькими «рамками».

– Я сегодня без бомбы, – неуклюже сострил Борис.

Вовик совсем потускнел.

– Вы, Виктор Иванович, с этим шоу последних процентов лишитесь…

– Цыц!

Мухин велел Борису садиться в машину и подал руку Людмиле.

– Что с самолетом? – спросил он у начбеза.

– Как всегда, часовая готовность.

– А побыстрей?..

– Быстрее керосин не льется, Виктор Иванович, – буркнул Вовик.

– Куда летим? – поинтересовалась Люда, одергивая разноцветную вязаную юбку. Устроившись на плюшевом сидении, она тут же достала «Пегас» и смрадно закурила. Кроме сомнительной юбки на ней была красная шерстяная кофта, застегнутая на две английских булавки.

– Ты чего так одета? – бросил Мухин, заглядывая в салон. – Как с паперти пришла…

– Вот, довел людей, харизматик дешевый! – процедил Немаляев. – «С па-аперти»!.. Спасибо, не с панели!

– Сан Саныч! Вы что такое говорите?! – возмутился Виктор.

– Ладно, Вить, остынь, – сказала Люда. – Куда мне на панель-то? Мне уж тридцатник, не потяну я… Так зачем нам самолет?

– Сам пока не знаю. Но не в Москве же это, наверно, находится… Боря, ты Корзуна сюда доставил? Где его искать-то?

– Витя, ты президент, или нет? О!.. Ты же и про Установку разузнать можешь! – Борис хлопнул себя по лбу, затем прошелся ладонями по груди и коленям, получилось что-то вроде «цыганочки», но в несколько усеченном виде. – А мы-то!.. Ты же про нее все можешь!.. За пять секунд!

– Конечно, могу, – усмехнулся Мухин. – Все, и при том за пять секунд. Вовик! – окликнул он. – Есть где-то на земле такая фиговина… В общем, аппарат или установка… приборчик, ясно? Какой-то очень секретный. От него мир на куски разваливается. Точней сказать не могу, сам не в курсе. Короче, надо его найти – с чертежами, со всей требухой. Ясно?

– Ясно, Виктор Иванович. Буду работать, – ответил Вовик и, отвернувшись, пробормотал себе под нос что-то еще.

– Клоун ты, Витя, – удрученно произнес Немаляев. – Вот, почему мы в дерьме… И как это ты президентом стал?

– Сам удивляюсь. Да мне уж не долго, не переживайте. Петя такой подкопчик сделал… Здесь не просто анархия – черт-те что скоро начнется… Вовик! Ты говорил, что уже связывался.

– С кем, Виктор Иванович?

– Ну, с лидером Народного Ополчения.

– Он крайне ненадежен.

– Это не важно. Позвони-ка ему, прямо сейчас.

– И… что?..

– Скажи, Мухин его в гости зовет. Пусть сюда приезжает, к телецентру.

– А мы… мы так и будем тут стоять? – опешил начбез.

– Да. Пока всех не соберем.

– Кого «всех»?.. Виктор Иванович, простите, я вас перестал понимать.

– Это очень плохо, Вовик. Звони.

Тот отошел на пару шагов и, коротко переговорив по телефону, вновь обратился к Виктору:

– Петр Еремин просил передать, что приедет не один.

– А с кем?

– С Ренатом. – Вовик пожал плечами.

– Так это же прекрасно! – воскликнул Мухин.

Он хотел было сесть в машину, но раздумал и, угостившись у Людмилы одеревенелой «пегасиной», закурил.

– Виктор Иванович… – молвил Вовик. – Сейчас передали… Я бы не стал беспокоить, но…

– Не стесняйся, – поддержал Виктор.

– Звонили из канцелярии. Вам пришла телеграмма… очень странная… как раз под ваше настроение.

– Ну?..

– Я велел ее прислать на всякий случай. Там в салоне ноутбук лежит…

Мухин отстрельнул окурок и, забравшись в лимузин, включил компьютер. На мониторе появился отсканированный текст:

– Слово «молния», дурак, два раза написал, – проронила Люда. – Еж Раков – это имя такое?.. Поляк, что ли? Или он имел в виду «ешь раков»?..

– Самый Активный Племянник Еж Раков, – сказал Борис, покатываясь. – Да это Сапер! Испугался, небось, что с такой подписью телеграмму не примут. Зашифровал, потратился…

– Мог бы и попроще как-нибудь… – ответила она. – А «ТЧК ЛТП 3 ЗПТ»?.. Это что за ерунда?

– Это, Людочка, не ерунда, а лечебно-трудовой профилакторий номер три. Занесло же его… Ну, а Костик, стало быть, в психушке. Давай, Витя, а то сульфу вколят, потеряем человека на сутки.

– Вовик!..

– Да, Виктор Иванович, – устало произнес тот.

– Немедленно свяжись с Подольском. Седьмая больница… это дурка. В ней Константин Роговцев обитает. А еще в третьем ЛТП у нас… как его?..

– Геннадий Павлушкин, – подсказал Немаляев.

– Да, Павлушкин. Тащите обоих сюда. Живо!

– Виктор Иванович!.. – умаляюще протянул Вовик.

– Не гони, мужик! – прикрикнула Люда. – Тебе сам Президент задание дает!

Начбез, изнывая, снова отошел в сторону и вытащил рацию.

– Избавляться надо… – тихо заметил Немаляев.

– От кого? – не понял Мухин.

– От всех, Витя. Через ближайшее окружение к тебе проще подобраться.

– Вы это бросьте, Сан Саныч. Что за сталинизм, в самом деле?

– Действительно, Витя, – сказал Борис. – Кто этот Вовик в другом слое? Ты знаешь?.. Вот так. И никто не знает. Или не Вовик, а еще кто-то – горничная, шофер, повар… Сколько слоев Макаров охватил? Тоже неизвестно. Где-нибудь кого-нибудь он обязательно разыщет. И твой официант проткнет тебя твоей же вилкой…

– Да нет у меня официантов! Байки это все!

– Ты, может быть, забыл… В нулевом слое умирать нельзя. Если все получится, то вот эта самая оболочка останется единственной. Вот как она есть – с кариесом, с мозолями… Что там у тебя еще?.. Ты как хочешь, а я на твоем самолете не полечу.

– Здесь нельзя… умирать нельзя… – машинально повторил Виктор и оглядел всех троих.

Они только прикидывались, что им не страшно. Или даже и не прикидывались – просто он сам, Президент Мухин, разучился бояться и видеть страх в других. Что могло его напугать с таким начбезом, как Вовик, да с двадцатью лучшими охранниками в каждой смене, а если по форс-мажору, то и с сотней… Да что там сотня! Весь спецназ ГРУ к его услугам, все краповые и-какие-там-еще береты, все боевые пловцы, вся десантура, все ВВС, ВМФ, ПВО, а если очень сильно обидят, то и стратегические войска с двадцатью тысячами боеголовок – и однозарядных, и разделяющихся, и прочих всяких разных…

Конечно, страх как ощущение в нем не пропал, но он приобрел иное качество: страх задеть рукавом бокал на ужине у испанского короля, страх возвышения оппозиции, и… все-таки страх смерти. Не метафизический, а унизительно бытовой: страх, что однажды ты перестанешь Быть.

Мухин вспомнил, как они теоретизировали о планах Макарова, и убедился, что все это были не домыслы. Прошло не так много времени с тех пор, как он впервые встретился с Костей и осознал, что смерти, в принципе, нет… но он уже привык, он намертво успел привыкнуть и к своему бессмертию, и к той неограниченной свободе, которую приобрел, утратив самое главное, что дала человеку природа, – инстинкт самосохранения. Он, Витя Мухин, не везунчик и не герой, перестал цепляться за жизнь, перестал трястись за свое тело, и этим стал выше других – всех, включая и Президента Мухина. Так ему казалось раньше.

Теперь, в шаге от победы, он наконец понял, что случится, когда они заглушат Установку. Да ничего особенного. Десяток перекинутых – или миллион?.. сколько их бродит по слоям? – превратятся в обычных людей. Они станут равны своим оболочкам и дальше будут жить как все – со страхом смерти. С тысячекратно возросшим ужасом перед пустотой, через которую они проходили буднично и легко, как через тамбур электрички. Они выключат Установку и сами себя погубят – не на сто процентов, но на девяносто девять в периоде. Отрежут себе дополнительные возможности, отдадут все, чем обладали сверх человеческой меры. Они вернутся в стадо – исключительно добровольно. Иначе, если позволить миграции дойти до нулевого слоя, они потеряют и это.

– А может… – неуверенно произнес Мухин. – А стоит ли оно того?..

– Не дури, Витя! – сказал Борис.

– Синица в руках, да?..

– Журавли-то наши улетели. Хватит уж, попользовались… Вариантов нет, остался только худший, Макаровский. Он ведь тоже к одному слою все сведет, но не к этому, а к своему. А при таком ассортименте, как у него… Я думаю, там будет еще менее симпатично, чем здесь.

– Да… Да, наверно, ты прав…

– Виктор Иванович! – Вовик скривился, будто у него одновременно заболели зубы, почки и желудок. – К вам тут еще народ рвется. Я уж и не знаю… Сегодня всех пускать, или как?

– Кто там?

– Представился телезрителем Корзуном… А, вы же на его вопрос отвечали! Корзун Матвей Степанович, кажется. И еще один тип, назвался по фамилии. Шибанов.

– Пусть идут, – разрешил Мухин.

– Куда идут?

– Сюда.

– Есть, понял, будет сделано… – сокрушенно произнес Вовик.

На улице окончательно стемнело. В небе грохнуло, и пустая стоянка перед зданием телецентра озарилась голубым. Едва Корзун с Шибановым добежали до машины, как ливанул дождь. Омоновцы из оцепления подняли воротники и принялись тихонько пританцовывать.

– Все на месте? – спросил Шибанов.

– Нет еще. Ждем двух боевиков и двух алкоголиков, – сообщил Вовик, раскрывая большой черный зонт.

Корзун на ходу запрыгнул в распахнутую дверцу и, лишь увидев Мухина, сообразил, куда он попал.

– Телевизор я смотрел, – сразу объявил он. – Впечатлило.

Через минуту на черном «БМВ» с тремя мигалками привезли Сапера и Костю – прямо в больничных халатах. «Самый Активный Племянник Еж Раков» был невообразимо худ, с последним коричневым зубом во рту и грязными трясущимися руками. Виктор все ждал, когда Сапер попросит выпить, но тот терпел. Константин выглядел значительно лучше, хотя глаза у него сияли, как стоп-сигналы.

– У нас с Костей больнички заборами соприкасаются, – пояснил Сапер. – Соседи мы, во как…

Спустя еще пару минут прибыли Петр с Ренатом. Ренатик явился на аудиенцию к Президенту в кирзовых сапогах. За левым голенищем омоновцы обнаружили у него какой-то музейный револьвер, за правым – «финку». Мухин отнял у начбеза рацию и, вызвав «самого главного», поинтересовался:

– Ты кто будешь, в каком звании? Майор? Хорошо, майор. Какие погоны хочешь завтра пришить?

Вскоре Ренат был уже около лимузина, правда, все-таки без оружия.

– Куда поедем? – спросил он, забираясь внутрь.

Вдесятером на двух диванах было тесновато. Людмила нашла панель кондиционера и включила его на полную мощность.

– Матвей… – Борис посмотрел на Корзуна. – Ты чего молчишь?

– А, ехать-то? Ехать прилично… Местечко называется Кетой.

– Это где ж такое? Точно не подмосковье…

– Кетой – это, Боря, остров в Тихом океане.

Петр и Костя присвистнули.

– Территория-то наша?

– Центральные Курилы, – сказал Корзун.

– Тогда нет проблем, – ответил Мухин. – Вовик! Самолет готов? – спросил он, высовываясь из машины.

– Пять минут, Виктор Иванович. Только… извините, я вас в этой компании не отпущу.

– Кстати! Ты узнал про Установку?

– Я думал, вы шутите… Слишком мало информации. «Аппарат», «установка»… «мир на куски»… Звучит сомнительно, Виктор Иванович. Я бы на вашем месте…

– Ладно, ладно. Да, забыл тебя предупредить – ты же в отпуске, Вовик. Со всей своей кодлой.

– Не понял…

– Все ты понял. – Виктор захлопнул дверь.

– И еще водила, – проронил Немаляев.

Мухин опустил в передней спинке звуконепроницаемое стекло.

– Тебя, кажется, Серегой зовут? Вот что, Серега. Ключ – в замке, сам – на выход. Бегом.

– Чур я поведу! – загорелся Ренат.

– Сиди! – одернул его Костя. – Я!

– Ты же полчаса, как из дурдома вышел… – проговорил Петр.

– Заткнулись все! – рявкнул Мухин. – Блин… Кто у нас президент?! Ни разу такой тачкой не управлял… Пятьсот «лошадей» под капотом, коробка-автомат, да еще зеленая улица… Чума!

– Да еще менты честь отдавать будут! – добавил Ренат. – В натуре, чума…