Книга: Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
Назад: Глава девятнадцатая
Дальше: Глава двадцать первая

Глава двадцатая

— Можно я выпью? — спросил Тимофей.
Спрашивал он у Маринки, потому что вез с собою бутылку «Привета» и бутылку «Славянской», но, к сожалению, было не совсем понятно, придется ли еще садиться сегодня за руль. Откликнулся, однако, парень из вертолета.
— На, выпей, — протянул он Тимофею фляжку.
Во фляжке оказался восхитительный коньяк. Тимофей готов был поклясться, что французский.
Не к месту вспомнились чекисты сталинских времен, которые во время ареста, по воспоминаниям очевидцев, предлагали врагам народа леденцы монпансье.
Ассоциация была не случайной.
Подъехавшая довольно скоро рыжая девчонка на «Тойоте» небрежно кивнула вертолетчикам: мол, всем «вольно», ребята, и предъявила удостоверение полковника (!) ФСБ. Тимофей долго вертел его в руках, при этом Маринка заглядывала через плечо, а потом они оба быстро сникли. Вот когда Тимофей попросил выпить. Присутствие духа окончательно оставило его, губы снова задрожали, руки затряслись, а так не хотелось второй раз расплакаться да еще в присутствии такой эффектной рыжей чекистки. Черт, сколько же ей лет? Тридцать пять? Меньше? Да и одета она несолидно: джинсы какие-то, курточка… И еще на кого-то жутко похожа, на актрису известную, что ли?
Все эти мысли завертелись чуть позже — после доброго глотка коньяку. А поначалу был просто животный страх, точнее — совковый страх. Это в милиции еще можно худо-бедно кричать о демократии и правах человека, а ВЧК — ФСБ приходит, как смерть с косой, тут хоть ругайся, хоть плачь — головы уже не сносить. «Но я же не предавал родину, я только матрас плохо привязал!» — чуть было не заорал Тимофей. Потом он постепенно пришел в норму (кино-то продолжалось!), правда. Маринка, глянув на запоздало по-хмеляющегося мужа, окончательно впала в уныние.
Начался вполне обычный допрос. Прямо не отходя от кассы, в полевых условиях, то есть в салоне «Тойоты». Допрос вела сама полковник. (Или правильнее сказать «полковничиха»?) Мальчики болтались снаружи. Бланков у чекистки не было никаких, она достала только блокнот и быстро туда все записывала.
Документы на автомобиль, водительские права, паспорта, место работы, цель поездки, причина движения с большой скоростью, причины плохого крепления груза, видел ли где-то раньше людей из «Форда», их машину, хорошо ли представляет Тимофей меру своей ответственности? Потом вопросы кончились, и рыжая офицерочка ФСБ впала в транс. Она минуты три сидела молча и что-то писала, а может, рисовала в своем блокноте. Да, точно, рисовала. Тимофей вытянул шею и увидел уже почти законченную картинку, блестяще выполненную в стиле западных комиксов: покореженная иномарка с торчащим из нее диваном и рядом стоит он, Тимофей. Все очень похоже.
Его аж холодный пот прошиб. Подумалось вдруг: «Что же они там, у себя в ГБ, рисунки используют вместо фотографий? Как в американских судах?» И тут же изумился бредовости собственного предположения. И заерзал на сиденье нервно и нетерпеливо. Чекистка обернулась, приоткрыла дверцу, сказала:
— Вась, дай ему еще глотнуть.
Вася не замедлил подчиниться, и Тимофей вновь с наслаждением глотнул. Маринка сидела, закрыв лицо руками. Казалось, даже не слышала ничего.
— Мне нельзя в тюрьму, — неожиданно для самого себя проговорил Тимофей. — У меня дома ребенок беременный. А на тесчима надежда слабая.
Беременным ребенком Редькины между собой звали Верунчика. Можно только гадать, как это шутливое прозвище да еще вместе с непонятным словом «тесчим» сорвалось у Тимофея с языка.
— Ваш муж бредит? — спросила рыжая у Маринки без малейшего намека на улыбку.
— Нет-нет, — залопотала Маринка, — нашей дочке восемнадцать, она действительно ждет ребенка, она замужем, а тесчим — это мой отчим, второй муж моей матери, Тимофей ему…
Она потерянно замолчала, вдруг догадавшись, что все эти подробности ФСБ абсолютно ни к чему.
— Ну вот что, отчим беременный, — заговорила наконец чекистка. (Они оба так и звали ее про себя чекисткой — «корочки» видели, а имя вылетело из памяти напрочь.) — Дело ваше мы пока ни в милицию, ни в прокуратуру передавать не будем. Этот протокол сохранится только у нас. Распишитесь вот здесь.
Тимофей расписался, не читая, под совершенно несерьезным протоколом в ее дурацком блокноте с картинками. Это был абсурд, полнейший абсурд!
— Но и вы, гражданин и гражданочка, будете молчать, — продолжала чекистка. — Если хоть кто-то, кроме вас двоих, узнает о том, что здесь произошло, вся Федеральная служба безопасности не даст и тысячи рублей за ваши жизни. Понятно?
— Понятно, — еле слышно просипел Тимофей.
— Вот мои телефоны. При любых осложнениях звонить только мне и срочно. Звонить обязательно, кто бы ни начал интересоваться этим делом: официальные организации или частные лица. И еще желательно как можно скорее выучить номера наизусть и эту бумажку уничтожить. Не для меня, подчеркиваю, для вас желательно. Теперь вы свободны. Но мы вас можем вызвать в любой момент. Все. Счастливо отдохнуть.
От такого неожиданного финала Тимофей вдруг набрался наглости и спросил:
— А вы их ловили, что ли, тех мужиков в «Форде»?
— А вам это надо? — спросила чекистка, даже не обернувшись. Спросила спокойно, негрубо, как-то, что ли, сочувственно. Тимофей даже не обиделся, он только враз понял: ему это не надо.
Последнюю часть пути супруги Редькины проехали благополучно: гаишников не встретили и в дерево не впечатались, а с верхнего багажника ронять было больше нечего. И снова они молчали: почему-то совсем не хотелось обсуждать случившееся. Только выучили телефоны и имя полковника — Иванова Татьяна Вячеславовна — и проверили друг друга, а бумажку сожгли в пепельнице. Тимофей отлично вел машину, совсем он не был пьяным от очень умеренной дозы хорошего коньяка. Зато на даче, как приехали, напился почти сразу. Маринка даже не ругалась. Сама она напиваться не любила и не умела, но в этот раз тяпнула тоже прилично. А еще, на нервной почве, должно быть, съела немереное количество яблок.
Назад: Глава девятнадцатая
Дальше: Глава двадцать первая