Книга: Кровь, огонь, серебро...
Назад: 16. Штурм и натиск
Дальше: 18. Конец Семьи

17. Братья и братство

Багряная нить

Рязанская область, на границе с Московской. 17.35
Не дитя, но матерь Ада —
Ночь мудра и первозданна,
На ладонях князя Влада
Ночь черней обсидиана.

В легком танце, в темном сердце
Вечной жизни миг недолог,
Не найдет меня вовеки
Обсидиановый осколок…

Поцелуй, прыжок и клятва,
Ощутимые спиною,
Бедным людям непонятно,
Что со мною.
Что со мною…

Люди, милые, поверьте,
Мне ведь ничего не надо,
Лишь бы знать, что выше смерти
Дух Огня и князя Влада.

Если князя волей судеб
Принесет волна морская,
Вы его убьете, люди, —
Я ведь знаю.
Я ведь знаю…

Вам, бесстрашным детям Солнца,
Ждать в испуге Князя Ночи,
Только к вам он не вернется —
Не захочет.
Не захочет…

Он в усталости нездешней
Смотрит в сумрак поднебесный
И не знает, что на землю
Бог вернул его невесту.

Так напел бродяга-ветер,
Только ветру не скажу я,
Что невеста ждет, тоскуя.
Ждет, тоскуя…

Иногда в часы заката,
Как мне кажется, он рядом.
Пьет вино небесной крови
Долгим взглядом,
Мертвым взглядом.

В этот миг его дыхание
Как дыханье океана…
Я обречь его не в силах —
Я искать его не стану.

Огражу его навечно
Пленом теплого ненастья.
Если князь найдет невесту —
Значит, смерть сыскала князя.

А найти, чтоб потерять,
Той судьбы ему не надо;
Мои слезы на закате —
Капли крови князя Влада…

– Это твои стихи, батя? – спросил удивленный Борис, выслушав Древнего. – Класс! Аж проняло!
– Ну, почему же мои? – ответил слегка польщенный Дмитрий. – Что, уже и поэтов, кроме меня, нет?
В кабине воздушного такси было неожиданно тихо – куда тише, чем в метро. Лишь настигающая время от времени болтанка говорила, что они в воздухе.
– Написала это поэтесса, с нами не общавшаяся. Так сказать, по наитию… Они же сенсы через одного – поэты, хотя больше все революции предсказывают да прочие катаклизмы… Но вот как она узнала, что нас можно легко убить обсидианом…
– Шеф, мы почти прилетели, – прозвучал из динамика над переборкой голос пилота.
– Ну, так садись, давай – постарайся поближе к домику.
Через несколько минут верткий «алуэтт» уже коснулся колесами травы заброшенного поля, некогда принадлежавшего сгинувшему колхозу-миллионеру.
Пилот остался в кабине вертолета – как было оговорено.
Оба вампира направились к небольшому – в три дома – хутору.
А навстречу им уже шел Северьян Кондратьевич Лютоборов – могучий, высокий, рыжий бородач, меньше всего похожий на вампира.
– О-о, кого я вижу! Вспомнил-таки брата! – заключил он Дмитрия в объятия. – Ну, превед, медвед! Так у вас теперь говорят?
– Превед, красавчег! – невольно ухмыльнулся Дмитрий, проглотив уже готовое сорваться с уст сакраментальное «Аkasai dasu». – Никак, и ты к Интернету подключился? – он кивнул на тарелку спутниковой антенны над шиферной кровлей.
– От времени не отстаю, согласно твоим советам! А «птенец» твой, вижу, подрос, подрос – уже синий сегмент в ауре просвечивает…
– Подкрепиться у тебя есть чего?
– Подкрепиться? А как же – найдется! Тут ко мне намедни туристки забрели – девки-байдарочницы. Парочка еще осталась… Разопьем на троих? Шучу! Вообще-то, прибудь ты пару недель назад… Тут километрах в двадцати колония-поселение, а оттуда иногда самовольно уходят, сам понимаешь. Ну, на меня и натыкаются. А мне ведь много не надо…
Они прошли в дом – старик в старомодном костюме и широкополой шляпе, роскошно «упакованный» юноша и мужик деревенского вида в безрукавке на голое тело. Ибо Лютоборов имел редчайшую способность переносить без вреда прямые лучи солнца.
Способность эту он приобрел благодаря сваренному собственноручно эликсиру – правда, как выяснилось вскоре, эликсир давал эту способность лишь одному из ста Древних – остальных девяносто девять просто убивал.
Да, брат Боброва очень сильно отличался от других вампиров.
«Вернее, Ночного Народа», – поправил себя Дмитрий. Хотя уже почти все привыкли называть себя этим словом, заимствованным у людей.
Брат… Подлинный брат по крови, бывший куда ближе Боброву, чем его родные братья, давно ставшие прахом.
Оба они были «птенцами» самого Лютобора – своего рода легенды среди российских вампиров. Языческий волхв любимца гару (!) Велеса, в те времена, когда новая вера сокрушила старых славянских небожителей, в отчаянии переметнулся на сторону вампиров и приобщился в надежде на то, что, получив силу Неспящих, сможет искоренить ненавистное христианство.
Очень скоро Лютобор понял тщетность этих надежд, но глубокую ненависть к христианской церкви сохранил до самой смерти.
Поэтому, наверное, он и приобщил именно их. Боярского сына Димитрия Боброва, из рода князей Бобровых, лишенных всего при Иване III за приверженность ереси нестяжателей, и юного послушника Северьяна, бежавшего из церковной тюрьмы, куда угодил за чтение запрещенных книг.
Редкий случай, когда кто-то из вампиров воспитывал двух «птенцов» сразу.
И какими разными получились они!
Бобров так и остался в глубине души князем и, как бы то ни было, старался сохранять верность власти и короне, пусть и обидевшим его.
А Северьян, хоть тоже не из мужиков, вечно влезал во всякие истории с мятежами да крамолой.
Началось с того, что он примкнул к раскольникам, думая, что они сокрушат церковь, и, естественно, был обманут в своих ожиданиях.
Потом участвовал в мятеже Разина, двух стрелецких бунтах и знаменитой Хованщине, лично прикончив двух бояр.
После его угораздило каким-то боком влезть в дело царевича Алексея, хотя и заговора там никакого, по сути, не было. Он едва не лишился головы, но успел вовремя бежать за границу.
Оттуда он прибыл уже при Александре I вместе с возвращающимися из Франции русскими войсками. По его обмолвкам, Дмитрий догадывался, что в годы французской революции Северьян Лютоборов тоже отнюдь не бездельничал. (Да, видать, у них с братом судьба такая – бегать во Францию.)
В декабристской смуте не участвовал, ибо находился на Урале, хотя потом не раз говорил, что, окажись он тогда в Петербурге, быть бы царю Николаю трупом еще до исхода того дня.
Затем вроде успокоился. Видимо, потому, что в своих скитаниях неожиданно увлекся наукой. Именно на этой стезе он и трудился вот уже почти двести лет. Был ассистентом у Пирогова, Мечникова, Менделеева и Павлова (которому даже открылся).
А в семнадцатом вновь вспомнил прошлое: забросил свою частную клинику в Петрограде и примкнул к «взбунтовавшейся черни», как тогда считал оскорбленный в лучших чувствах Бобров.
Впрочем, многие из Ночного Народа тогда пошли в услужение к новой власти, как до того служили князьям и царям.
Но Северьян не стал чекистом, как кое-кто, и вообще не лез в политику, а, как сам говорил, «стал двигать советскую науку». По слухам, по совету Северьяна Чижинский даже пробовал совершить неслыханную в истории рода Неспящих попытку – договориться с властью с открытым забралом. Бобров в это, впрочем, не верил – всему же есть границы!
С новой властью у Лютоборова не очень заладилось. И в Минской тюрьме перед самой войной он как «враг народа» побывал, но сбежал за день до вынесения смертного приговора и за два дня до начала войны, а потом еще полтора года скитался по оккупированной территории, кормясь случайными немцами и полицаями.
И после войны чуть не пострадал за «безродный космополитизм». И с позором был изгнан с факультета биохимии как «приверженец буржуазной лженауки».
Затем вступил в конфликт с парочкой академиков и три года пребывал в почетной отставке на кафедре в Ташкенте, где инсценировал свою гибель в горах, чтобы появиться во Владивостоке с чистыми документами провинциального врача, решившего поступить в местную аспирантуру.
1991 год застал его в должности заместителя директора одного хитрого секретного НИИ, откуда он и ушел на пенсию, заявив вернувшему брату, что ему все надоело и теперь он намерен прожить, сколько ему еще осталось, не вмешиваясь в дела этого безумного мира. Купил хутор на Рязанщине (Бобров помог деньгами), развел пчел и жил, кажется, в свое удовольствие, избегая общества вампиров, хотя мог вполне претендовать на место в Совете.
Именно как к единственному знакомому ученому и единственному ученому-вампиру Дмитрий и намеревался обратиться к брату – в конце концов, аватары Старых Хозяев в некотором роде тоже научная проблема.
Жилище Северьяна выглядело весьма любопытно.
В углу избы-пятистенки, где полагалось висеть иконам, стоял большой плазменный телевизор. У окна на старом деревенском столе располагался компьютер «Армстрад» с много раз переделанной начинкой.
Соседняя стена была сплошь занята книжными стеллажами. На них тома по генетике и биологии соседствовали с истрепанными фривольными романами на французском языке начала прошлого века, а труды отцов церкви – с изданиями по магии и демонологии. Отдельно стояли научные труды самого хозяина, вышедшие в разное время и под разными именами.
Имелся тут еще книжный шкаф, забитый романами о вампирах.
Бобров улыбнулся, вспомнив покрывавшие их страницы комментарии брата, касающиеся качества текста и умственных способностей авторов: «Чушь!!» «Идиотка!!», «Merde!!», «Кретины!», «Хоть бы Джона Ди почитали!», «Незачет по демонологии!!» и, наконец, «Даже кровь выпить за такое мало!»
Он еще раз смерил взглядом брата. Все ж, видать, бурная жизнь пошла Лютоборову на пользу. Выглядел он – ровесник Дмитрия, от силы на полвека, был бодр, здоров и даже вроде как к женщинам по-прежнему не утратил интереса.
Словно вторя последней мысли, Борис вдруг спросил, хитро улыбаясь:
– Дядя Северьян, а их у вас точно нет?
– Кого это? – не понял Древний.
– Ну, девок. Туристок-байдарочниц, – уточнил кайтиф.
Дмитрий в душе посетовал на неотесанность воспитанника, но Северьян совсем не обиделся, а, наоборот, рассмеялся.
– Да какие байдарочницы?! Тут и речки-то нет. Да и вообще, скажу тебе по секрету, – заговорщически понизил он голос, – нам, Древним, эта штука нужна исключительно ТДМ.
– Это как?
– «Только для мочеиспускания»! – опять рассмеялся Северьян. – Медицинский термин такой. Так что пользуйся, пока молодой. Стукнет тебе три сотни – и уже не захочешь ничего. А еще через сотню – и не сможешь… Перерождение желез внутренней секреции, как мне Павлов объяснял…
– Павлов – это у которого собаки? – спросил Борис.
– Вижу, зело учен сей отрок, – утробно загоготал Северьян. – Ладно, Дмитрий, давай, говори. Видать, дело у тебя важное, раз брата вспомнил.
Они молча сидели за столом.
Северьян не закатывал глаза, не переспрашивал, не требовал доказательств, не твердил, что этого не может быть, потому что не может быть никогда… Он молчал и слушал, и выражение его глаз заставляло Дмитрия Боброва испытывать страх.
– Да… – наконец выдавил Лютоборов. – Ну и дела! Напиться бы, да не берет меня зелье проклятое…
Он опять помолчал, а потом спросил:
– Владыка Вод или Великий Скорпион? Как думаешь?
– Скорее, Житель Дебрей, – ответил Дмитрий.
– Вторичный аватар? Или, не дай Вирм, – первичный?
– Скорее третичный. Думаю, будь там прямое порождение кого-то из Старых Хозяев, меня бы уже здесь не было. А еще раньше там была бы наша драгоценная Инквизиция, да не наша Дружина, а Верховная Ложа – с портативной атомной бомбочкой под мышкой! Потому как, подозреваю, на Них только такие средства и подействуют.
– Но победили же их когда-то, – встрял в разговор Борис.
– То когда было, – махнул рукой брат Дмитрия. – Ну, ладно… Что думаешь делать?
– Не знаю… С тобой хотел посоветоваться. Ты у нас все ж ученый муж, да и Лютобор тебе больше открыл из древних тайн…
– Может, сдадим его Священной Дружине? – предложил Северьян, поразмыслив. – Они ж Землю от адских тварей все рвутся защищать, а тут, что называется, натуральная адская тварь! Куда нам, грешным! – старый вампир рассмеялся, хотя смех был не очень веселый.
– Не пойдет, думал уже, – сказал Бобров. – У Дружины же сейчас с «лохматыми» бессрочное перемирие, а мы для них как были, так и остались мерзостью сатанинской. Не поверят. Решат, что мы хотим столкнуть лбами святош и волков. Даже если решат проверить… Ты ж знаешь, неактивировавшийся аватар Изнанки обычной магией не определяется – нужны недели работы. Сперва придется убедить гару отдать нам в карантин Старейшину… Или разоблачить как-нибудь.
– А все же – как их победили? – вновь вмешался Борис.
– Первый раз – шваркнув Атлантиду вместе с десятком миллионов живых душ, если только Папирус Менмаатра не врет, – сообщил Северьян. – Два других – тут уж надо спрашивать у Инквизиции. Хотя вроде там не осталось живых свидетелей. Вроде бы нужно отдать свою бессмертную душу на конечную смерть, и тогда сила Творца спалит отродье дьявольского мира.
– Это как?
– Да не знаю я! – вспылил старик. – Как-как! Каком кверху! Хотя, наверное, у Дружины должны быть какие-то рецепты – на крайний случай…
– А у тебя? – серьезно спросил Дмитрий.
– Добро! – рыжебородый стукнул кулаком по столу. – Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец. И для Старейшины твоего кое-что действительно найдется. Помнишь, был у нас один план? Ну, тот, с вызовом одной симпатичной зверушки…
– Да ты что! – Дмитрий даже привстал. – Да нас раньше эта самая Священная Дружина и уконтрапупит.
– Не уконтрапупит, – усмехнулся Северьян. – Заодно врежем по ним, а то распоясались совсем.
Он поднялся из-за стола, подошел к старинному кованому кольцу в полу и, наклонившись, поднял вырезанную из мореного дуба крышку. Сказал: «Я сейчас», – и спустился в подпол.
Вернулся Северьян оттуда с небольшим металлическим кофром, вызывающим ассоциации с реквизитом фантастических фильмов, и свертком из рогожи.
Бобров опешил:
– Если это то, о чем я думаю, то ты, братец, полный идиот. Держать такую вещь без охраны, в подполе!
– В том-то и дело – кто будет искать такую вещь в подполе, пусть даже у вампира на покое? Да и не ищет уже никто.
– А ты уверен, что… подействует?
– Ну, если ты только не ошибся – и это третичный аватар… Но кто не рискует, тот не пьет шампанское!
«А мы его и не пьем, если на то пошло», – подумал Бобров.
Дмитрий, Северьян и Борис шагали к вертолету.
В тряпице под мышкой Лютоборов нес выточенный из редчайшего красного нефрита меч с рукоятью, обмотанной простым кожаным ремешком.
Это был один из Шестерки Мечей, имя которого вошло в название карт Таро, Мечей, созданных в незапамятные времена в стране, чьи города ныне погребены под стометровыми барханами пустыни Гоби. Этими Мечами можно было поразить любого выходца Извне – будь то призрак, демон, обитатель каждой из шестнадцати Преисподних; и, по слухам, даже Первичную Аватару кого-то из Старых Хозяев не очень высокого ранга.
Назад: 16. Штурм и натиск
Дальше: 18. Конец Семьи