Деревьям, похожим издалека на пальмы, при ближайшем рассмотрении земных аналогов не нашлось. Стволы стройные, прямые, но кора бугристая, в трещинах, и такой толщины, что в любую трещину можно засунуть палец, а то и всю ладонь. Ветви, тоже довольно толстые, расходились зонтиком от самой вершины, но скорее всего, это были не ветви, а черенки гигантских листьев. Каждая ветвь заканчивалась одним-единственным листом и гроздью желтоватых фруктов размером с яблоко. Их клевали птицы, небольшие и покрупнее, все в ярком оперении и на диво голосистые. Еще шебуршилось в листве всякое зверье, ящерицы с блестящей голубоватой кожей, какие-то твари в колючках и шипах, а также белки – вроде бы белки, но с гибкими обезьяньими лапками. Этих было множество, любой масти – рыжие, бурые, белые, черные. Плоды пахли соблазнительно, но на земле не валялись – без сомнения, их поедали на месте. Глеб прикинул, сможет ли он, цепляясь за трещины, забраться на высоту двенадцати-пятнадцати метров, но проблема разрешилась сама собой. Завидев человека, белки-обезьяны устроили дикий гвалт и принялись швырять в него плодами. Фрукты были вкусом похожи на сладкую дыню, и отведав их, Глеб решил, что проблем с углеводами не будет. Что до белков и жиров, они водились в саванне в изобилии: крупные антилопы в леопардовых шкурах, бурые приземистые бычки, несколько видов тонконогих газелей с витыми рожками, огромные клювастые птицы раза в два побольше страусов, безухие, но очень упитанные то ли кролики, то ли тушканчики, обитавшие в норах, и прочая живность. Почти непуганая, отметил Глеб, что говорило о редких контактах с людьми или другим разумным населением этого мира.

А такое было, и, очевидно, местные жители разделяли страсть гуманоидов к сварам, дракам и кровоприлитным побоищам. В третий день своих странствий Глеб набрел на пустошь с множеством выбеленных солнцем скелетов. Когда-то здесь сошлись в сражении сотни людей – вся пустошь была завалена их останками. Кости переломаны, черепа разбиты, меж ребер торчат стрелы, и среди костей – обломки оружия… Большей частью копья без наконечников и камни, выпущенные из пращи, но нашелся ржавый железный топорик и вырезанный из рога кинжал. Приобщив их к своему имуществу, Глеб принялся исследовать скелеты. Он делал это с дотошностью хирурга и пришел к выводу, что убитые очень похожи на людей – зубов и ребер столько же, кости таза, бедер и предплечий немного иной формы, но это, в конце концов, мелочи. Ему показалось, что часть скелетов принадлежит женщинам или подросткам, но и они участвовали в бою – кое-кто еще сжимал в костяшках пальцев древки и топорища. На месте схватки также валялись истлевшие кожаные сумки, обрывки ремней, тряпье и какие-то сломанные штуковины, чье назначение он понять не смог. Самым интересным артефактом был подобранный им топор – отчистив его камнем от ржавчины, Глеб убедился, что лезвие не железное, а из хорошей стали. Прочную деревянную рукоять, перехваченную стальными кольцами, покрывала резьба, изображавшая зверя с когтистыми лапами и оскаленной пастью. Искусная работа, решил Глеб и сунул топорик за пояс.

Вечером он вышел к широкой полноводной реке, что текла на юго-запад, к зоне лесов, но переправляться не рискнул, вспомнив про кайманов и пираний Амазонки. Собственно, его маршрут был произвольным, и река являлась не препятствием, а, скорее, счастливой находкой: вода рядом, и около нее наверняка поселились люди. Правда, после изучения следов побоища, он не так уж жаждал встретиться с ними.

Травоядные обитатели степи потянулись на водопой, Глеб проткнул копьем газель и укрылся в своем обычном убежище, зарослях псевдобамбука на речном берегу. Здесь тоже нашлись человеческие следы – старое кострище, угли и обугленные кости. Выяснив, что у газели сердце тоже справа, а печень слева, он поужинал, лег на спину и стал разглядывать незнакомые созвездия. С каждым днем у Глеба крепло убеждение, что мир, в который его забросили, не иллюзорный, но абсолютно реальный – реальней некуда. Девственная планета, подобная Земле десять или двадцать тысяч лет назад, и никаких фантасмагорий, ни сказочных королевств, ни башен с роботами… Правда, смущал топорик – Глеб, будучи профаном в металлургии, все же понимал, что такую сталь в земной древности не выплавляли. Но эта тайна разрешится при встрече с местными аборигенами, а вот о другой загадке – почему он тут?.. – у них не спросишь. Кто его сюда отправил и с каким намерением? Может, Внешняя Ветвь, таинственные соратники Грибачева – предположим, чтобы укрыть на какое-то время, спрятать от врагов? Но разве для охраны Йокса недостаточно? Грибачев сказал, что один Защитник стоит целого космического флота…

Возможно, думал Глеб, не Внешняя Ветвь повинна в этой истории, а ее противник. Вполне разумная гипотеза, опять же если вспомнить беседы с Грибачевым – он утверждал, что убийство Связующих запрещено Договором. Значит, убивать нельзя, а изъять с Земли не запрещается… Вот и изъяли, перебросили в другой мир! Он ведь тут живой? Вполне! И если погибнет, то по собственной неосторожности или фатальному стечению обстоятельств. Возникнут претензии, так можно его предъявить, живьем или в виде свежего трупа с разбитой камнем черепушкой или с копьем в животе… Сам виноват, не столковался с местными…

Невеселая мысль! Глеб решил было не измышлять новых гипотез, но тут вспомнился ему бравый Защитник Йокс. Оплошал телохранитель! Не флот его атаковал, а всего лишь фантомы мерзких тварей – похоже, с целью отвлечения. Отвлекли, обманули и украли охраняемый объект, ценную особь! Что доказывает справедливость поговорки: и на старуху бывает проруха! Впрочем, Глеб не держал на Йокса обиды, даже скучал по нему, привыкнув к Защитнику как к собственной тени. Ему вдруг стало ясно, что он относится к Йоксу с привычной, почти инстинктивной заботливостью врача – и не потому лишь, что Защитник лежал беспомощным в его доме в дни адаптации. Йокс, при всей его мощи, был временами так наивен! Мог пускать молнии, делаться невидимым, создавать десятки дублей, но не имел понятия о красоте, не представлял, что такое любовь и тяжесть расставания с близким человеком… Почему-то Глеб ощущал уверенность, что испытывать такие чувства могут не только люди Земли, но и все разумные живые существа. Йокс безусловно разумен, но можно ли считать его живым?.. Об этом Глеб думал не раз и был готов поразмыслить еще, но тут у зарослей зафыркали, затопотали, а тут же послышались вой и рычание.

Выли и рычали полосатые. Глеб уже привык к тому, что они подбираются к его ночлегу и лезут в заросли – но, к счастью, без успеха: бамбук рос плотно, и продраться сквозь него у полосатых не хватало сил. Их повадки скорее напоминали шакалов, а не волков – твари злобные и наглые, но трусоватые. Сейчас, судя по вою и визгу, кто-то давал им прикурить. Там лютовало крупное животное – бык не бык, но что-то в этом роде. В темноте, да еще за стеной стволов, цветов и листьев, Глеб ничего не мог разглядеть, но звуки слышались такие, словно зверь щедро одаривал полосатых пинками и тычками. Стая разбежалась, и животное, сопя и фыркая, начало кружить у зарослей. Потом сопение удалилось в сторону водопоя и, наконец, стихло. Утром Глеб обнаружил, что трава рядом с его убежищем потоптана, а кое-где и залита кровью. Очевидно, сражение было нешуточным.

Он направился берегом реки, вверх по течению. Таких рек он еще не видел – раз в десять шире родной Невы, эта местная Амазонка текла спокойно и величаво меж песчаных отмелей и густых высоких тростников, что росли на мелководье. Оазисы с похожими на зонтики деревьями ближе к потоку встречались чаще, толстокорые стволы стали совсем неохватными, а гроздья желтых плодов – гигантскими, почти в рост человека. Белки – или обезьяны этого мира – собирались тут тысячами, верещали, дрались, кидались плодами, дремали на прочных зеленых листьях. К пернатым, пестрым и разноцветным, добавились водоплавающие птицы, огромные, как стога сена, с длинными гибкими шеями и широченными клювами. Покачиваясь у берега, они то и дело резким движением опускали головы и что-то выхватывали из воды – водоросли или, возможно, рыбу. Саванна полнилась стадами травоядных, тут и там шныряли полосатые, большие безухие кролики трудолюбиво копались в земле, гудели над цветами пчелы, кто-то плескался в реке – должно быть, местные выдры или бобры. Изобилие жизни! – думал Глеб, оглядывая тростники, отмели, сверкавшую на солнце речную гладь и степных тварей. Планета походила на Землю, какой та была не в столь уж отдаленном прошлом, вслед за последним оледенением, когда люди еще не исчислялись миллиардами, не настроили дорог и мегаполисов, не пробурили шахты, не утеснили природу своими плантациями и полями. Чудесный мир! Солнце, вода и воздух совсем привычны, тяготение нормальное, и в сутках, как выяснил Глеб, двадцать пять с половиной часов. Рай, да и только! Парадиз!

Ближе к полудню, когда стало жарковато, он решил укрыться в тени деревьев-зонтиков и перекусить сладкими плодами. С этим проблем обычно не возникало – белки-обезьяны кидали их так, что только успевай поворачиваться. Глеб свернул к ближайшей роще, но, к его удивлению, там царили тишина и пустота. Плоды на месте, но ни белок, ни ящериц, ни колючих шипастых тварей, даже птицы не вьются над деревьями. Насторожившись, он опустил на землю канистру, воткнул перед собой копья и запалил факел. Это его и спасло.

С дерева спрыгнул зверь – кажется, он притаился на высоте пяти-шести метров, вцепившись когтями в кору. Не очень крупный – немного больше леопарда, но меньше льва. Лапы у него были короткие, мощные, шкура – бурой, что делало его почти незаметным на фоне стволов, и только вдоль хребта тянулась полоска седоватой шерсти. Плотное массивное тело, чудовищная башка и такая пасть с клыками, что любой тигр или лев позавидует… Мягко ступая и не сводя с Глеба темных глаз, зверь направился к добыче. Под его шкурой буграми перекатывались мышцы.

Это не полосатый, что-то посерьезнее, мелькнуло у Глеба в голове. Такая тварь украшала рукоять найденного им топорика и, очевидно, недаром – клыкастого здесь явно почитали и боялись. Бежать? Но хотя лапы зверя были коротковаты, Глеб не сомневался, что на стометровке тот его обставит. Догонит, вскочит на спину и разом перекусит шею… Нет, бежать нельзя, надо драться!

Впервые ему грозила в этом мире смертельная опасность. На какое-то мгновение деревянные копья, топорик и нож показались Глебу жалкими, чем-то вроде дубинки против слона. Однако был еще факел. Кажется, клыкастый опасался огня – во всяком случае, он не прыгнул, а стал обходить Глеба сбоку. Факел горел быстро. Вырвав из земли копье, Глеб метнул его изо всех сил, целясь зверю под лопатку. Деревянное острие пробило шкуру, уткнулось в кость, и хищник, коротко рыкнув, отбросил древко небрежным движением лапы. Когти у него были огромными, больше человеческого пальца.

Размахивая факелом, Глеб стиснул второе копье. Прыгнет, надо принять его на эту деревяшку, целиться справа, где сердце, билась мысль. Даст бог, древко не сломается… А если не выдержит… Взглянув на когти твари, он подумал, что зверь одним ударом может вскрыть грудную клетку. И этот клыкастый был сообразителен! Кажется, понимал, что факел долго гореть не будет. Глеба охватило ощущение, что от смерти его отделяют десять-пятнадцать секунд, пока огонь пугает зверя. Он попытался поджечь траву, но безуспешно – стебли были слишком сочными.

Факел погас, испустив последний дымный завиток, и в то же мгновение зверь взвился в воздух. Подставленное Глебом копье вонзилось ему в грудь, проникло на ладонь, но не добралось до сердца – клыкастый сломал его резким движением лапы. Оба противника покатились в траву; зверь в бешенстве выл и рычал, Глеб, бросив обломок древка, старался дотянуться до целых копий. Это ему удалось – он вскочил на ноги, сжимая по копью в каждой руке.

Его охватила ярость. Он не собирался умирать в этой дикой степи, в клыках чудовища, он обязан выжить, какие бы силы ни желали его смерти. Тем более, эта глыба мышц и костей!

Глядя в глаза зверя, уперев копья в землю, Глеб произнес:

– Сейчас я скажу тебе, что будет. Ты прыгнешь, наткнешься на копья, и хотя бы одно проткнет твое сердце. А если не проткнет, я раскрою тебе башку топором. Шкуру снимать не стану, не хочу возиться, но клыки выбью и повешу себе на шею. А твой труп останется здесь, и его сожрут полосатые.

Он почти кричал, и зверь попятился, будто удивленный громким звуком человеческого голоса. Глеб ждал, напрягая мышцы и стиснув челюсти. Потом рявкнул:

– Прыгай! Прыгай, тварь, и я с тобой покончу!

Внезапно земля сотряслась. Из-за деревьев, что торчали на опушке рощи, вылетело что-то черное, огромное, стремительное. Глеб не успел разглядеть этого нового участника схватки, как он уже был рядом и обрушил на клыкастого страшный удар копыт. Тот с ревом и визгом покатился в траву, подставив бурое брюхо. Медлить не стоило, и Глеб, отбросив одно копье и схватив другое обеими руками, воткнул его в живот хищника.

Но это еще не стало победой – с грозным рыком зверь поднялся. Копье вонзилось глубоко, его конец волочился по земле и мешал хищнику двигаться. Глаза зверя сверкали, он поводил башкой, словно соображая, кого терзать, на кого броситься первым.

Черная молния вернулась. Вероятно, клыкастый собирался прыгнуть, но помешали копье и быстрые движения атакующего. Новый удар обрушился на хребет зверя, и тот замер – то ли ошеломленный болью, то ли парализованный – возможно, его позвоночник был перебит. Глеб ринулся к бурой твари, высоко подняв толор. Лезвие с хрустом вошло в череп, сокрушая кость – так глубоко, что он не смог вырвать оружие. Отскочив, он схватил последнее копье, но, кажется, в нем уже не было нужды – яростные глаза хищника померкли, огромная голова ткнулась в траву.

Глеб приблизился, ухватился за рукоять и, дернув со всей силы, освободил топорик. С лезвия капали кровь и серые ошметки мозга.

– Я же обещал, что раскрою тебе башку, – молвил он, чувствуя, как трясутся от страшного напряжения руки. – Так и получилось. Теперь расстанешься с клыками.

За его спиной кто-то фыркнул, и, обернувшись, Глеб уставился на своего спасителя.

Конь! Огромный вороной! Глеб был рослым человеком, но голова скакуна возносилась над ним на добрую половину метра. Широкий круп, длинные точеные ноги, мощная грудь и копыта размером с блюдца… Не бывает таких гигантских лошадей! – подумал Глеб и тут же поправился:

– На Земле не бывает, а здесь не Земля.

Конь снова фыркнул и положил голову на его плечо. Выронив в изумлении топор, Глеб посмотрел в темные глаза, поднял руку и погладил шею животного. Кажется, это было то, что нужно – конь придвинулся совсем близко, так, что огромное ухо оказалось рядом с губами Глеба, и застыл.

– Спасибо тебе, выручил! – Глеб продолжал ласкать бархатную шею. – В одиночку я бы не отбился… А ты боевой парень! И дружелюбный! Хозяина ищешь? Так вот он, перед тобой!

Опыт с лошадьми у Глеба имелся – на Кавказе не всюду пройдут танк и БМП, а конь довезет в любое место, если только там не отвесные скалы. Сейчас какое-то шестое чувство подсказывало ему, что надо говорить, не важно, о чем, но любые сказанные слова как бы укрепляли связь с этим огромным мощным созданием. Прижимаясь к нему щекой, разглядывая его, Глеб вдруг сообразил, что конь оседлан, что на его боку болтается стремя, а голову обхватывает кожаный ремень с уздечкой. Несомненно, животное было домашним, привыкшим к человеку.

Внезапно конь отстранился, опустил голову еще ниже и начал обнюхивать Глеба. Его влажные ноздри трепетали, вбирая запах нового хозяина.

А где же прежний? – подумал Глеб, но тут вспомнились ему черепа и кости, белевшие под ярким солнышком. Не в том месте остался хозяин скакуна, там схватка случилась век назад, но очевидно, такие битвы редкостью не были. Сколько вороной скитался по степи в поисках человека? Месяц? Два? Или целый год?

– Соскучился, бедолага, – прошептал Глеб и повел коня в рощу. Там уже скакала по деревьям стайка белок-обезьян, встретившая пришельцев пронзительными воплями и градом фруктов. Конь ел их из рук с большой охотой, довольно фыркал и без возражений позволил снять с себя уздечку и седло. Белки продолжали кидаться плодами, но не очень метко – все же кисти и пальцы были у них не такими гибкими, как у земных макак. Но один плод угодил Глебу между лопаток, что вызвало наверху бурю веселья. Он погрозил зверькам кулаком.

– Неблагодарные твари! Кто вас от клыкастого спас? Брысь отсюда! Это моя роща! Я ее отвоевал!

Вороной слушал человеческую речь, сопел одобрительно, помахивал хвостом. Хвост у него был роскошный, почти до земли.

Глеб занялся седлом и прочей сбруей, сразу отметив, что стремена металлические, похоже, из бронзы, на подпруге бронзовая пряжка, и уздечку скрепляют бронзовые накладки. Металл покрыла патина – видно, конь бродил в саванне не месяц, а побольше. Седло было искусно сделано из многих слоев толстой кожи, склеенных или прошитых, без передней луки; сзади оно приподнималось, и там Глеб нащупал что-то твердое – очевидно, деревянный валик. «Хорошие мастера», – пробормотал он, взвалил седло на плечо и покинул рощу. Вороной без понукания шел следом.

Над мертвым чудищем уже трудились полосатые, разбежавшиеся при виде человека и коня. Подобрав канистру и три уцелевших копья, Глеб подошел к зверю и вышиб топориком клыки. Затем повернулся к своему скакуну.

– Волос из хвоста не одолжишь? Лучше несколько – ремешок сплету, чтобы канистру подвесить.

Конь не возражал. Срезав ножом волос, Глеб обмотал клыки и повесил на шею. Хоть и примитивное ожерелье, а все же знак доблести.

Он посмотрел на реку. Берег тут был низкий и песчаный, вода прозрачная и наверняка теплая. Вдали стогами сена покачивались огромные птицы, ловили рыбу, перекликались трубными голосами. За спиной, в роще, слышались птичьи трели и перебранка белок-обезьян. Мир да покой! Клыкастый дьявол валялся мертвым, полуобглоданным, и вокруг снова был рай.

– Предлагаю перейти к водным процедурам, – сказал Глеб вороному. – Нужно тебя искупать, да и мне окунуться не помешает. Коль теперь я твой хозяин, то должен тебя холить и лелеять. Еще имя… у тебя, конечно, было имя, но я его не знаю. Дам новое, что-нибудь из медицинской практики… – Он призадумался на секунду. – Йокс у нас уже есть, а тебе, с учетом масти, подошел бы активированный уголь, такой препарат от засорения желудка. Но длинновато для имени, так что будешь просто Уголь. Согласен?

Вороной фыркнул и ткнулся губами Глебу в плечо. Повторив несколько раз – Уголь, Уголь, – он повел коня к реке, разделся, нарвал травы и, забравшись в теплую воду, стал тереть шкуру скакуна травяной мочалкой. Нелегкая работа! Уголь был гораздо крупнее земных лошадей.

Закончив, Глеб вернулся на песчаный пляж, а вороной, согнув ноги, лег в мелкую воду у берега. Похоже, он не боялся хищных речных обитателей, если такие здесь были.

Разглядывая коня, Глеб подумал, что его повадки совсем не характерны для тех четвероногих копытных, которых он знал на Земле. Лошади, олени, лоси боятся волков, а Уголь расшвыривал полосатых, бил так, что ребра трещали. Лошадь, оставшись в дикой степи, не выживет, если не прибьется к табуну каких-нибудь мустангов, но Уголь не сородичей искал, а хозяина. И лошадь, конечно, не вступит в схватку с ягуаром или тигром, не бросится на помощь человеку! Пожалуй, с этим клыкастым вороной и один бы справился – копыта у него как пудовые гири, размышлял Глеб. Драться умеет и повадками похож на пса, на верного пса, что предан хозяину до гроба…

Он вздохнул. Другой мир, другие животные… А какие здесь люди? Хороший вопрос! Сердце у них справа, печень слева, но это ничего, эти отличия в анатомии мелочь, а вот психика!.. Странно, что за прошедшие дни никто ему не встретился. Либо население редкое, либо материк настолько огромен, что люди затерялись в безбрежных степях и лесах… Но человеку, как и всякой живой твари, нужна вода, человек всегда строит поселок или город у реки, и значит, рано или поздно он наткнется на людей. Пока особой тоски по двуногим Глеб не испытывал, и могло случиться так, что он никогда их не увидит. Скажем, возникнет из воздуха Йокс и вернет на Землю ценную особь Глеба Соболева.

– Уголь, – позвал он, – Уголь, ко мне!

Конь поднялся из воды и зашагал к Глебу. Его широкие копыта почти не увязали в песке. Умен, подумал Глеб, кличку с первого раза запомнил!

Подождав, когда вороной обсохнет, он заседлал коня, провозившись с этим с непривычки минут двадцать. Затем оделся, подвесил к седлу связанные конским волосом копья и канистру, сел сам и сунул ноги в стремена. Они оказались коротковаты – то ли люди в этом мире были не такими длинноногими, то ли привыкли ездить с согнутыми коленями. Похлопав Угля по шее, Глеб выехал с берега в степь, пустил скакуна рысью и огляделся.

Как далеко было видно со спины огромного коня! Какой открывался простор! Как приятно было двигаться, покачиваясь в седле! Мягко топотали копыта, мелькали рощи с деревьями-зонтиками, стелилась под ноги коня трава, шарахались прочь полосатые и мелкая живность, расступались антилопы и провожали всадника долгими взглядами. Глеб чувствовал себя владыкой степи.

Удивительно, размышлял он, какую уверенность, какую силу обретает человек, сев на быстрого коня. В лесу и горах, может, и не так, а в степи непременно! Будто крылья вырастают, и летишь, летишь вперед как птица! Ты самый быстрый, самый грозный, ты выше всех, если только не водятся здесь слоны и жирафы…

Река струилась по равнине широкими плавными петлями. Глеб видел острова, песчаные или заросшие кустарником, видел плывущие деревья, что падали с подмытых водой берегов, встречал ручьи и мелкие речки, впадавшие в большой поток – конь форсировал их в туче брызг и грохоте копыт о камни. Мест, удобных для поселения, попадалось много, и Глеб, озирая окрестности, ждал, что вот-вот взовьется в небо дым очага, мелькнет на реке лодка или другое суденышко, появится распаханная земля, поле, засеянное злаками, и прочие следы присутствия людей. Ничего! Ни лодки, ни дыма, ни поля… Только травы, тростники, деревья, звери и безлюдные речные берега.

Ближе к вечеру он остановился, расседлал Угля, разложил костер и зажарил подбитого дорогой кролика. В этот раз Глеб спал не в зарослях псевдобамбука, а прямо на берегу, шагах в двадцати от воды. Спал, просыпался, смотрел в звездное ночное небо, слушал, как Уголь фыркает и хрупает травой, и снова засыпал.

На четвертый день совместного путешествия, когда они одолели километров двести или – кто знает! – целых триста, на горизонте появился всадник. Ехал он вроде бы на запад, в сторону от реки, и, заметив Глеба, припустил во всю прыть. Что за лошадь была у него, разглядеть не удалось, но, вероятно, скакун не из последних – человеческая фигурка стала быстро уменьшаться.

– Этот странствующий рыцарь что-то не жаждет с нами познакомиться, – сообщил Глеб своему коню. – Догнать бы надо. Догоним, продемонстрируем наше миролюбие, обменяемся новостями. Я про клыкастого расскажу, а он мне, к примеру, про дракона, похитившего его даму сердца. Так что давай-ка побыстрее.

Он пустил Угля в галоп. На успех погони Глеб не слишком рассчитывал – не таким уж опытным он был наездником, а этот степной житель, скорее всего, вырос на коне. Но, к его удивлению, минут через десять фигурка приблизилась, стала крупнее, и ему показалось, что за спиною всадника болтается какое-то оружие – похоже, арбалет. Но в этом он не был уверен – Уголь, подминая траву, мчался стремительными плавными скачками, и Глеб почувствовал, что усидеть на его спине не так-то просто. Он обхватил бока скакуна ногами и согнулся, прижавшись лицом к шее коня; что-то разглядывать в такой позиции было делом затруднительным.

Внезапно Уголь прянул в сторону, и справа от Глеба свистнула стрела. Очевидно, всадник догадался, что от погони не уйти, и начал решать проблему по-другому. Глеб выпрямился и, вцепившись левой рукой в уздечку, поднял правую над головой. Его ладонь была раскрыта – универсальный жест мира, понятный человеку любого племени. Наверное, стоило поднять обе руки, но он боялся свалиться.

Они настигали жителя степи. Глеб ощущал, как напрягаются мощные мышцы вороного, но дыхание коня было мерным и ровным, ритм движения не сбился ни на секунду, шея оставалась сухой и не пахла потом. Этот скакун был создан для бега – для бега, погони и битвы. Он нес всадника точно пушинку.

Опять стремительный рывок в сторону. Краем глаза Глеб заметил, как в землю воткнулась стрела. Еще один талант вороного – похоже, он умел беречь себя и хозяина от всего, что летело слишком быстро и казалось слишком острым.

Глеб закричал. Крик без слов, не воинственный, а долгий и протяжный. Рискуя свалиться, он вскинул обе руки, и Уголь, словно почувствовав его неуверенность, замедлил бег. До степного жителя было метров сорок или пятьдесят. Он обернулся на скаку, увидел пустые ладони Глеба и опустил свое оружие. Теперь его можно было разглядеть – арбалет, точно арбалет! Но арсенал степняка этим не исчерпывался – у седла висели связка дротиков, копье и клинок с длинной рукоятью.

Всадник дернул повод, и его лошадь перешла с галопа на рысь, потом на шаг и, наконец, остановилась. Медленно приближаясь, Глеб разглядел, что конь – серый, дышит тяжело, и с его губ срываются клочья пены. Что до Угля, тот казался свежим, как майское утро.

Серый конь был поменьше вороного, но все же крупнее земных скакунов. Может быть, поэтому всадник в высоком седле выглядел особенно маленьким и хрупким – не мужчина, а, скорее, безусый подросток лет шестнадцати. Но арбалет он держал твердой рукой, и стрела была нацелена прямо в лоб Глебу.

– Шокат? – требовательно спросил он. И снова: – Шокат?

Голос мелодичный и тонкий, отметил Глеб. Похоже, в самом деле мальчишка! Но в полном воинском убранстве – кожаный доспех, шлем, сапоги, и вооружен основательно, даже за поясом пара кинжалов.

Он вытащил свой топорик и бросил на землю. Следом полетели копья.

Юный всадник внезапно уронил арбалет на шею скакуна. Его рот округлился в изумлении, темные глаза раскрылись шире. Он вытянул руку, показал на вороного, потом на Глеба и прошептал:

– Хаах! Иннази! Иннази уна шомидра тлем барга!

Глеб пожал плечами.

– Прости, парень, не понимаю. Давай начнем с чего-нибудь попроще. Ты – человек, и я – человек. У тебя конь, и у меня конь… – Тут он похлопал вороного по шее, а затем ткнул себя пальцем в грудь. – Конь! Человек!

– Твой конь – настоящий хаах! – раздалось в ответ. – А ты – летающий человек с острова! Иннази! Как ты здесь очутился? И где нашел такого коня?

Глеб обомлел. Паренек говорил на русском, хотя и с заметным акцентом.

Затем пришлось изумиться снова – юноша стащил шлем, и волна темных волос упала на плечи.

Не парень, не мальчишка! Девушка! До боли, до слез похожая на Марину!