Глава 20
Месть
В теплый весенний день по Имперскому Пути в сторону города мчалась пышная кавалькада.
Впереди ехал Георгий Одинцов на вороном жеребце, в алой мантии, отороченной мехом, с цепью на груди; широкий пояс, набранный из золотых пластин, поддерживал два меча, длинный и короткий. Конь наследника бар Ригонов был убран с не меньшей роскошью: уздечка и седло с серебряными бляхами, султан из красных перьев, сверкающие стремена. Всадник на черном скакуне, облаченный в красное и золотое, казался самим светозарным Айденом, решившим навестить свой стольный город.
Рядом с ним неслась прекрасная юная женщина. Вились светлые локоны, плескался по ветру голубой плащ, сияли браслеты и ожерелья, переливались камни в высокой диадеме, огнем горел поясок на синем хитоне – благородная Лидор, супруга Арраха бар Ригона, гордо восседала на белой лошади. И если ее муж и повелитель напоминал своим видом бога солнца, то она была прелестной, как Кром, малая айденская луна.
За этой четой грохотали копыта тархов и боевых коней. Десять шестиногих скакунов, двадцать всадников-хайритов и столько же отборных телохранителей, уроженцев Айдена, мчались следом, гремя оружием и сверкая доспехами. За господами и стражей, за вымпелами, летящими по ветру, за всадниками в сверкающих панцирях, трусила гнедая кобылка. На ней подпрыгивал скуластый рыжеватый парень, по виду – истинный айденит (про которых говорили, что веснушек у них больше, чем кожи на лице), облаченный в безрукавку и штаны, заправленные в высокие сапоги. Парень все время поторапливал свою кобылу, чтобы не отстать от спутников. Несмотря на скромное одеяние, вид у него был уверенный – как и подобает любимому слуге, отмахавшему со своим господином не одну тысячу локтей по дорогам Айдена и сопредельных стран.
Стоял самый разгар весны, солнце ласково грело плечи и спины, и только налетавший с моря прохладный бриз напоминал, что до тепла еще далеко. Оно придет в летние дни, когда море застынет голубым зеркалом под знойными небесами, а южные степи покроются сочными травами. Тогда заснуют вдоль побережья огромные плоты, выйдут в путь караваны, и прибавится дел во всех имперских городах, в кузницах Джейда, рудниках Стамо и мастерских столицы, славной Тагры, где могут изготовить все, что душе угодно, от плуга до меча, от золотого браслета до катапульты.
Копыта скакунов прогрохотали по мосту, переброшенному через канал. Мост этот считался одним из чудес Тагры: довольно длинный, в пять сотен локтей, он был изукрашен беседками и статуями. Статуй было не меньше сорока, и все они изображали императоров Айдена. Проезжая здесь, Одинцов размышлял, не стоит ли украсить мост собственным изваянием – конечно, не сейчас, а несколько позже. Разделавшись с щедрейшим бар Савалтом, он мог бы свергнуть Аларета, нынешнего владыку… С другой стороны, лучше тайная власть, чем явная; и сегодня Аррах бар Ригон сделает к ней первый шаг.
Имперский Путь закончился на большой прямоугольной площади.
Слева над ней нависал холм с башнями и стенами императорского дворца, а по его зеленым склонам тянулись вверх мраморные лестницы и серпантин дороги. Напротив стояло здание гвардейских казарм с конюшнями на первом этаже – тут размещались четыре конные орды, хранившие покой в имперской столице. Вид площади говорил о победном движении Айдена на запад и восток; тут высились колонны и триумфальные арки в честь покорения территорий, чьи имена звучали теперь лишь в названиях провинций: Джейд, Стамо, Линк, Фейд, Диграна…
Подмигнув раскрасневшейся от скачки Лидор, Одинцов свернул налево, к мощеной дороге, что тремя размашистыми зигзагами взбегала к дворцу повелителя. Пошел четвертый день, как он вернулся из Ханда; послание бар Кейна было уже вручено щедрейшему вместе с магическими перчатками, опробованными на боевом щите, все представленные грамоты были изучены досконально, и император Аларет, вняв мольбам своего верховного судьи, изволил снять опалу с бар Ригонов. Осталась лишь формальность: торжественный прием и получение рескрипта из императорских рук.
Грохот копыт за спиной Одинцова стих, сменившись мерным постукиванием; к дворцу владыки надлежало приближаться почтительно и неторопливо. Это ощущали и всадники, и лошади, и даже тархи; последние двигались плавной иноходью, склонив рогатые головы. Белая кобылка Лидор шла пританцовывая, то и дело косясь влажным глазом на вороного жеребца, ступавшего уверенно и твердо. В тишине и молчании кавалькада медленно ползла наверх, и лишь всадник на гнедой лошади, тащившийся в самом конце, нарушал благолепие момента: он чесался. В самом непотребном месте, надо отметить.
У поворота дороги Одинцов взглянул на него и негромко произнес:
– Ко мне!
Рыжий парень пришпорил лошаденку и быстро догнал хозяина. Тот снова оглядел его.
– Что, Чос, у тебя блохи в штанах завелись?
– Нет, мой господин. Задницу натер. Не люблю на лошади, да еще вскачь…
– Пора бы привыкнуть.
Рыжий Чос пожал плечами, но чесаться перестал.
– Во дворце веди себя прилично, – предупредил Одинцов. – Ради светлого Айдена, не вздумай плюнуть кому-нибудь на сапоги.
– А выше можно? – Чос нахально осклабился.
– Можно. Куда попадешь, за то место тебя и подвесят на крюке. Ну, сам знаешь, у бар Савалта парни скорые на расправу.
Улыбка Чоса поблекла.
– Знаю, хозяин. Да ты не тревожься, я шагу лишнего не шагну! Встану, где поставишь.
– Приодеться не забудь, – напомнил Одинцов. – Цепь, браслеты… чтобы все было на виду.
– И об этом не тревожься, – кивнул рыжий. Потом, помолчав, спросил: – Ты мне его покажешь?
– Чего показывать? Сам смотри, узнаешь.
– Да я же его в глаза не видел!
– Так уж и не видел? Ну, у пресветлого во дворце много зеркал… полюбопытствуй.
Чос запустил пятерню в затылок.
– Неужели похож?
– Похож. Такой же тощий да рыжий… нос, однако, подлиннее, чем у тебя, и подбородок скошен…
– Как у крысы?
– Вот-вот.
Задумавшись, Чос покачивался в седле, кивая головой в такт шагу своей лошадки.
– Ну, тогда узнаю… Тощий, рыжий и морда как у крысы… Узнаю!
– Эльс, милый! – Одинцова окликнула Лидор, и он отвернулся от слуги. – Видишь?
Она протянула смугло-розовую руку, показывая на сверкающий шпиль у них под ногами. Скакуны одолевали последнюю треть серпантина, и с высоты город был виден как на ладони. К югу, за площадями и улицами, раскинулся базар, торговые ряды с портиками и колоннадами, на востоке и западе тянулись городские кварталы, где обитала публика почище, дворяне, чиновники, богатые купцы. У самого подножия холма стояли друг против друга два святилища с круглыми башнями, увенчанные бронзовыми шпилями. Храм, на который показывала Лидор, принадлежал Айдену, солнечному божеству, и в его главном зале, еще до отбытия в Ханд, Георгий Одинцов сочетался священными узами.
Проследив за изящной ручкой супруги, он усмехнулся. Как всякая женщина, Лидор считала замужество главным событием своей жизни, и Одинцов не собирался ее разочаровывать.
– Да, милая. Прекрасный храм, и церемония тоже была прекрасной.
На ее губах расцвела улыбка.
– Я словно во сне…
– Разве жизнь не лучше снов? Проснись!
– Но я не хочу, – заявила Лидор, передернув плечиками. – Пробуждение может быть таким ужасным! Вдруг все окажется как раньше… Твой замученный отец, ты в изгнании, а я одна в огромном замке…
Одинцов нежно сжал ее запястье.
– Больше ты не останешься одна, моя дорогая, – пообещал он, как миллионы мужчин обещали до него своим подругам. И сейчас ему казалось, что он говорит чистую правду.
Подъем закончился на полукруглой площадке, обнесенной со стороны обрыва колоннадой. Напротив нее поднималась широкая лестница: мраморные ступени с каменными чудищами, застывшими по бокам, статуи божеств из позолоченной бронзы, сотня гвардейцев, выстроившихся ровной шеренгой вдоль фасада дворца. Над лестницей сияла чеканным золотом огромная дверь с ликами Айдена в солнечной короне.
Одинцов осадил жеребца у правого края колоннады, спрыгнул на каменные плиты и помог сойти Лидор. Затем повернулся к старшему телохранителю.
– Ждать здесь. Четверо хайритов пойдут со мной. – Он оглядел светловолосых воинов. – Ольт, Иньяр, Ирм, Ятрон… Нет возражений, парни?
Со своими хайритами он обращался как с равными. Они не являлись наемниками или слугами; эти северяне добровольно остались с ним, когда брат Ильтар увел хайритское воинство в родные степи. В основном то были молодые мужчины, желавшие посмотреть мир, пожить в чужой стране; вполне естественно, что их айденский родич, Эльс из Дома Карот, предоставил им кров, пищу и развлечения, вроде сегодняшней прогулки в императорский дворец.
Дождавшись кивков четырех своих стражей, он перевел взгляд на Чоса. Его оруженосец и слуга копался в сумке, притороченной к седлу, из которой появились богатая мантия и массивные серебрянные украшения. Минута-другая, и вид Чоса разительно переменился. Скромный наряд скрыл бархатный плащ, расшитый серебряными листьями, на руках засверкали браслеты, шею охватила цепь в два пальца толщиной, рыжие патлы украсил обруч с рубинами. Теперь Чос выглядел так, как полагается доверенному лицу могущественного нобиля, хранителю тайн своего господина. Он вытащил из сумки золотой ларец и поклонился.
– Прямо новый русский, – пробормотал Одинцов на родном языке. Чос снова отвесил поклон, надувшись и приняв важный вид. – Ну, пойдем! Императоры не любят ждать.
Он подал руку Лидор и повел ее вверх по ступеням, мимо изваяний каменных чудищ и бронзовых богов. Золотая дверь распахнулась перед ними.
* * *
Назад возвращались прежним порядком, только теперь Чос с драгоценным ларцом ехал сразу за господами. В ларчике хранился императорский рескрипт, возвращавший Арраху бар Ригону титул пэра и Стража Запада, а также все отчее наследие: рудники и поместья, земли, верфи, мастерские, корабли и солеварни. Сумку с ларцом Чос прижимал к животу и был несколько задумчив, словно прикидывал, куда лучше всадить кинжал щедрейшему бар Савалту – в горло ли, в печень или между ребер.
Его хозяин размышлял о том же.
Лидор, обычно свежая и румяная, как майская заря, казалась бледной. Заметив это, Одинцов погладил ее по руке:
– Не унывай, детка. Все позади. Мы своего добились.
Она кивнула, подняв на него глаза, в которых блестели слезы.
– Бар Савалт… Он стоял по правую руку от императора и глядел на тебя… Ты видел, как он смотрит? Мне страшно, Эльс!
– Не бойся. Я им займусь, – сказал Одинцов, и его лицо посуровело.
Веки Лидор дрогнули.
– Эльс, милый… Твоего отца уже не воскресишь…
– За всякое деяние положено воздаяние. Но я руководствуюсь не только жаждой мести. Я поманил его сладким куском! Эта экспедиция в Калитан и дальше, в южные пределы… Сказки, ложь! Вдруг это когда-нибудь откроется? Пока щедрейший верит, получив аванс…
– Молнии Айдена?
– Да, молнии Айдена! Этот магический талисман реален, находится у него в руках и заставляет думать, что все остальное тоже правда. Вот почему мы получили титул и поместья! А теперь представь, что бар Кейн, лазутчик щедрейшего, не вернется в течение трех лет. У Савалта могут возникнуть вопросы, и он пошлет меня в Калитан, а ты останешься заложницей!
Лидор вздрогнула.
– Что же нам делать, Эльс? Ведь ты… ты же не собираешься открывать ему дорогу на Юг? Настоящий путь?
– Разумеется, нет. Но бар Савалт все же отправится туда, прямо в загробное царство Айдена.
Их кони шли неторопливой иноходью. Лидор задумалась, покачиваясь на спине своей белой лошадки, ее зрачки потемнели, губы сжались.
– Ты думаешь, кроме Савалта, никто не знает об этой истории? Ни Нураты, ни Сирты, ни другие пэры, ни чиновники щедрейшего? Ни сам император? – наконец спросила она.
– Почти уверен в этом, дорогая, а скоро узнаю наверняка. Щедрейший вряд ли делится с кем-нибудь своими тайнами.
– Но все равно останутся свидетели… этот бар Кейн, например. Если он вернется…
– Бар Кейн не вернется, – твердо сказал Одинцов. – Есть люди, которые этого не допустят. Могущественные люди, милая! В Калитане, Сайлоре, Зохте, Странах Перешейка… Повсюду, а особенно в Ханде.
Он вспомнил о суровой жрице Азасте Риэг и усмехнулся.
* * *
На протяжении нескольких дней Чос следил за бар Савалтом, составляя для хозяина донесения. Большим грамотеем он не был; его каракули напоминали следы куриных лап, а пергамент, на котором делались записи, выглядел так, словно его истоптали ногами. И не только ногами: вероятно, пара мулов тоже приложила свои копыта, а за ними, разумеется, прокатилась и телега. Вдобавок у Чоса была оригинальная система отсчета времени – в локтях, ладонях и пальцах, коими он измерял высоту светила над горизонтом.
Одинцову пришлось переписать его донесения, каждое на отдельный листок, и проставить привычные часы. Сидя в замковой библиотеке, он изучал собранную информацию.
«День 1.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
14.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек.
16.00 – проследовал обратно. Охрана – двенадцать человек.
20.00 – проследовал в свои апартаменты. Больше никуда не выходил. Охрана – двенадцать человек».
«День 2.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
15.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек. Привели двух баб, по виду – недорогих. Более не выходил».
«День 3.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
14.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек.
15.00 – проследовал обратно. Охрана – двенадцать человек.
22.00 – проследовал в свои апартаменты. Больше никуда не выходил. Охрана – двенадцать человек».
Судя по этим записям, Амрит бар Савалт был очень аккуратным человеком. Расписание первого дня являлось для него обычным: он работал пять часов, затем следовал двухчасовой отдых (его апартаменты находились в левом крыле казначейства), и снова четыре часа работы на благо отечества и императора. Во второй день он трудился только шесть часов, предавшись после обеда плотским удовольствиям, но на третий день недостающее время было отработано. Настоящий трудоголик, решил Одинцов, хоть и знатный имперский нобиль! Но и он был не без греха.
«День 6.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
14.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек.
16.00 – проследовал обратно. Охрана – двенадцать человек.
20.00 – проследовал к вилле госпожи Райлы бар Оркот. Пробыл там до 23.00. Вернулся в свои апартаменты. Охрана – двенадцать человек».
Одинцов отложил два следующих листка – ничего интересного, если не считать посещения императорского дворца. А вот тут… Он впился глазами в пергамент.
«День 9.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
14.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек.
16.00 – проследовал обратно. Охрана – двенадцать человек.
20.00 – проследовал к дворцу госпожи Незы бар Седир. Пробыл там до утра. Охрану отпустил. В 8.30 отправился в казначейство и прибыл туда в 9.00. Охрана – двенадцать человек».
Ай да красотка Неза! Развлекала щедрейшего целую ночь!
Временами Одинцов размышлял о том, сколь трудной стала бы профессия лазутчика, если бы люди не имели пороков и слабостей. К счастью, это было не так. Один любил играть в рулетку, другой что-то коллекционировал и был готов помчаться за драгоценным раритетом хоть в преисподнюю, третьего, четвертого и пятого одолевали властолюбие, грех стяжательства или жажда мести. Бар Савалта тоже коснулось искушение в весьма распространенном виде: он был падок на женщин.
Правда, щедрейший не стремился афишировать свои слабости. Женщин к нему водили без излишней помпы, с черного хода, а к более знатным своим любовницам он отправлялся вечерней порой, укрывшись под плащом и капюшоном, но с неизменной охраной. Возлюбленных у него имелось две: Райла бар Оркот и Неза бар Седир. Обе – вдовствующие благородные дамы лет за тридцать, желавшие, вероятно, обрести в лице Савалта не столько мужскую ласку, сколько покровительство могущественного вельможи. Райла была победнее, Неза – побогаче; первая жила в районе за храмом Айдена, вторая – в собственном дворце у пересечения Голубого канала с Имперским Путем, в двадцати минутах быстрой езды от замка Ригонов.
Одинцов переложил листки. Так, снова прелестная Неза! Похоже, в последнее время бар Савалт отдает ей предпочтение! Может, собирается жениться?
«День 14.
9.00 – проследовал из своих апартаментов в казначейство. Охрана – двенадцать человек.
15.00 – проследовал в свои апартаменты на обед. Охрана – двенадцать человек.
16.00 – проследовал обратно. Охрана – двенадцать человек.
19.00 – проследовал к госпоже Незе бар Седир, где и пробыл до утра. Охрану отпустил. В 8.30 отправился в казначейство и прибыл туда в обычное время. Охрана – двенадцать человек».
Удивительно, что он таскает с собой чуть ли не целый взвод, подумал Одинцов. Стража при знатных нобилях выполняла, по большей части, декоративную функцию, свидетельствуя о богатстве и могуществе своих хозяев, которым почти ничего не грозило. Список преступлений в Айдене не отличался обширностью. В империи были разбойники, но не в больших городах, где с ними расправлялись быстро и жестоко. Были воришки, но те не решались напасть на дворянина, носившего кинжал и меч. Были люди благородной крови, сводившие счеты в поединках, запрещенных волей императора, но это уже не считалось криминалом.
Что касается бар Савалта, то его забота о собственной безопасности выглядела странно. От его апартаментов в левом крыле казначейства до главной лестницы насчитывалось две сотни шагов, но он проделывал этот путь под охраной дюжины вооруженных ратников! Не говоря уж о поездках в императорский дворец и к своим пассиям! Одинцов мог предположить, что щедрейший многим насолил, и, значит, не исключалось серьезное покушение. Вероятно, бар Савалт догадывался об этом; а кто предупрежден, тот вооружен.
Тем не менее был десяток вариантов, как прикончить казначея, и провести такую операцию в столице средневековой державы не составляло труда. Всадник на резвом коне мог бы проткнуть Савалта стрелой, когда тот шествовал на службу; стрела могла поразить его в опочивальне, влетев в окно; подкупленный повар не отказался бы подсыпать яда в кушанье; за кошель серебра конюх опоил бы его лошадь настоем, от которого скакуны приходят в бешенство. Наконец, отряд хайритов изрубил бы савалтовскую охрану и отправил щедрейшего прямиком в царство светлого Айдена.
Но эти способы Одинцову не годились. Во-первых, он хотел допросить Савалта, а это значило, что казначея придется взять живым. Во-вторых, его исчезновение должно было остаться тайной; ни шума, ни свидетелей, ни, разумеется, трупа. Ему полагалось пропасть самым загадочным образом, без каких-либо следов и слухов, порожденных молвой. Не простое дело! Одинцов готовился к нему уже больше двух недель.
Сдвинув листочки с записями на край стола, он потянулся ко второму свитку, подготовленному Чосом. На этом пергаменте, таком же замусоленном, как и первый, были изображены подходы к особняку Незы и дому Райлы. Последняя из прелестниц жила в густонаселенном столичном районе, и хотя у ее виллы имелся садик величиной с обеденный стол, это не меняло дела: соседи были слишком близко. Много глаз, много ушей, мало укрытий… да и бар Савалт редко оставался у Райлы на всю ночь.
Жилище красотки Незы казалось перспективней. То был настоящий дворец с изрядным количеством стражи и прислуги, и бар Савалт, вероятно, чувствовал себя там в безопасности. Недаром он отпускал своих охранников, когда задерживался до утра!
Особняк Незы бар Седир стоял на лужайке, окруженной изгородью из колючего кустарника; пеший кое-как пролез бы через эти заросли, но для конного они были непреодолимы. Со стороны дороги в колючей стене имелся разрыв, от которого к террасе дворца вел крытый портик с двойным рядом колонн – отличное место для засады. По информации Чоса, щедрейший покидал тут своих людей и пешком отправлялся к дому, до которого было шагов пятьдесят. Не снимая плаща с капюшоном, он всходил на террасу; открывали ему на условный стук. С дороги дверь была не видна, и стражи уезжали тут же, как только их господин поднимался по ступеням. Потом любой из них мог поклясться, что бар Савалт добрался до дверей госпожи Незы.
Чос выведал не только это, но и другие подробности, крайне важные для успеха операции. Так, колоннаду, что вела к дворцу, освещали только два факела, и там царил полумрак; сами же квадратные массивные колонны являлись отличным укрытием. Бар Савалт всегда шел слева и не слишком торопился… Все эти мелочи были весьма полезными, и Чос, подметивший их, заслуживал поощрения. Надо подарить ему усадьбу, симпатичный домик с хорошим участком земли, решил Одинцов. И подобрать супругу! Негоже слуге оставаться холостым, когда хозяин женился.
В дверь библиотеки постучали. Узнав стук бар Занкора, он не спрятал записи; целитель был поверенным его тайн – если не всех, то многих.
– Входи, почтеннейший!
Дверь отворилась. Старый Арток отвесил поклон и направился к креслу.
– Вижу, обдумываешь планы? – Он бросил взгляд на пергаменты, валявшиеся на столе.
– Уже обдумал.
– И когда же?..
– Сегодня ночью. – Одинцов сгреб свитки и листки, бросил их в камин и поджег. Пергамент запылал, как порох, выстреливая длинные синие искры.
– Хмм… – Бар Занкор огладил бритый череп, поиграл серебряной цепью и осведомился: – Что же ты сделаешь с ним, господин мой Эльс? Поганый человечишка, но хотелось, чтобы он отошел в царство Айдена безболезненно и быстро… Может, подходящее снадобье, а?.. Как ты полагаешь?
Одинцов покачал головой.
– Я не собираюсь ни резать, ни травить его. Все решат боги!
– Боги? Обычно ты не очень полагаешься на богов.
– Не очень. Но в этот раз я сам управляю божественным промыслом и пошлю щедрейшего прямо в преисподнюю!
Арток наморщил лоб.
– Это куда же? Души умерших, как известно, попадают в чертоги Айдена…
– И он принимает всех, не отличая грешника от праведника?
– Нет, конечно же, нет! Праведники получают воздаяние, а греховные души просто гаснут, уходят во тьму без возврата… Но Айден никого не подвергает мучениям! Это было бы недостойно бога, Эльс. Даже злодеи так мучаются на земле, что обрекать их еще на страдания после смерти слишком жестоко! Поэтому Айден дарует им забвение… не прощение, а забвение… Это тоже суровая кара, сын мой, ибо они лишаются вечной жизни.
– Я не так добр, как Айден, и передам бар Савалта в руки безжалостной Шебрет.
– Разве она принимает души мертвых? – удивленно спросил целитель. Он никак не мог осмыслить концепцию ада, отсутствующую в айденской теологии.
– Принимает, – заверил его Одинцов. – У нее приготовлен отличный островок для грешников, очень теплый и уютный.
– Это где же? – Бар Занкор озадаченно нахмурился.
– Знаешь, почтенный, лучше я не буду говорить о нем. Боюсь, ты побежишь за зельем, чтобы безболезненно переправить казначея к Айдену. Но я, повторяю, не так добр, и Савалт свое получит.
Целитель пожал плечами.
– Ладно… в конце концов, погиб твой отец, и это твоя месть, Эльс… – Он поиграл цепью и спросил: – Ну а что с кандидатом на место бар Савалта?
– Я постараюсь, чтобы этот пост достался брату мудрого бар Сирта. Мы говорили с ним несколько раз, и мне кажется, что сей муж исполнен всяческих достоинств. Подходит для Совета!
– И пэры не будут возражать?
– Надеюсь, не будут.
Целитель пожевал губами.
– Похоже, ты пользуешься уважением в Совете… Так, Эльс?
– Так, отец мой.
Одинцов повернулся к камину. От пергаментов остались только дым и пепел, по которому бродили алые искры, и, значит, наступило время угостить целителя вином. Ему очень нравилось сладкое красное, что привозили из западных имений бар Ригонов. Сам Одинцов предпочитал сорт покислее, тем более перед серьезным делом.
* * *
– Здесь, хозяин, – шепнул Чос, спрыгивая на землю. – Очень удобное место. Мох упругий, как волосы на лобке девственницы. К утру никаких следов – ни от копыт, ни от наших сапог.
Одинцов спешился и молча проверил это утверждение: мох в самом деле был на редкость упруг. Они стреножили лошадей, привязали поводья к толстой ветке, подвесили торбы с зерном, чтобы кони невзначай не заржали. Затем Чос повел своего господина по редкому леску, примыкавшему к живой изгороди усадьбы благородной Незы. Было восемь вечера, и уже стемнело; Одинцов знал, что через полчаса ладони не различишь. Затем, когда поднимутся Баст и Кром, ночные светила, тьму сменит полумрак. Но он надеялся, что к этому времени будет уже далеко; даже не на дороге, а совсем в другом месте.
– Ага… – пробормотал Чос, присев и шаря руками по земле, – тут я и пролезал… – Вдруг зашипев, он выругался. – Осторожнее, хозяин! Колючки, как на заднице Шебрет!
– Ползи вперед, – приказал Одинцов. – Я за тобой.
Его оруженосец распластался по земле и, словно уж, проскользнул сквозь заросли. Одинцов последовал за ним, стараясь не сломать ни веточки; он был куда крупнее Чоса и хуже приспособлен для таких упражнений. К счастью, живая изгородь оказалась неширокой, всего метра полтора.
Миновав кусты, они затаились. Оба – в черных плащах, с лицами, вымазанными сажей. Отсюда хорошо был виден фасад дворца, трехэтажного здания с террасой, на которую вела лестница, скупо освещенная парой факелов. Еще два горели в середине портика, что вел к дому, и Одинцов подумал, что умыкнуть щедрейшего нужно у предпоследней пары колонн. Последние прикроют его со стороны здания, если оттуда кто-то наблюдает за двором, хотя это было сомнительно; охрана, скорее всего, стояла по другую сторону дверей. Он еще раз оглядел темную лужайку, лестницу, портик, террасу, колючие кусты напротив и, не обнаружив ничего подозрительного, толкнул Чоса в бок. Друг за другом слуга и господин скользнули вдоль живой изгороди к портику и спрятались за колонной.
– Как я его схвачу, не зевай, – напомнил Одинцов.
– Само собой, хозяин. Столько трудов, клянусь милостью Айдена! Нельзя, чтоб они пошли прахом.
– Пойдешь к дому, чуть приволакивай левую ногу.
– Знаю! Я уж на него нагляделся! – Чос оправил плащ – точно такой, как у щедрейшего, – и набросил на голову капюшон.
– Если охрана что-то заподозрит и окликнет, обернись и махни рукой… этак повелительно…
– Может, гаркнуть на них?
– Нет, не стоит. Голос у тебя не похож. Ну а если дело не выгорит, сразу лезь под изгородь.
– А ты?
– Я сверну ему шею, и за тобой.
Со стороны дороги послышался мягкий топот копыт и позвякивание мечей о стремена. Чос встрепенулся:
– Едут, хозяин!
– Слышу. Спокойнее, парень.
Одинцов высунулся из-за укрытия – ровно настолько, чтобы разглядеть начало портика. Свет факелов туда не доставал, но вскоре между крайних колонн замелькали огоньки, осветившие крупы лошадей. Всадников почти не было видно; они маячили где-то выше, словно смутные призрачные тени. Потом один спрыгнул на землю и притопнул, разминая ноги. Он был невысок, щупловат и облачен в темный плащ с откинутым капюшоном; рыжие волосы топорщились над воротником.
Заметив это, Одинцов сдернул с головы Чоса капюшон и взбил ему волосы. Потом выглянул опять, проверил. Вроде похоже.
– Что там, хозяин? – едва слышно прошептал Чос.
– Колпак он свой снял, вот что.
– А… Ну, ничего: с затылка нас даже светозарный Айден не различит.
Одинцов выглянул снова. Конных совсем не было видно; лишь старший из них, держа на колене фонарь, склонился с седла к бар Савалту. Тот что-то ему втолковывал – не иначе как инструкции на завтрашнее утро. Наконец страж кивнул и выпрямился. Щедрейший, набросив на голову капюшон, неторопливо и важно зашагал к дому.
Знал бы он, где закончится его дорога! – подумал Одинцов и, повернувшись к Чосу, прошипел:
– Прикрой опять свои патлы! И приготовься!
– Готов, хозяин.
Шаги раздавались все ближе, и Одинцов уже не решался высунуть нос. Он ждал, придерживая Чоса за плечо левой рукой, сжимая и разжимая пальцы правой и отсчитывая про себя дистанцию: двадцать метров, пятнадцать, десять… Наконец он услышал дыхание бар Савалта, спокойное и размеренное, – вероятно, он находился на расстоянии пары шагов. Одинцов напряг мышцы.
Край темного плаща показался из-за колонны, и он легонько подтолкнул Чоса вперед. Одновременно его правая рука метнулась змеей, пальцы стиснули горло щедрейшего, нашарили сонную артерию. Он рванул Савалта к себе, зажимая ему рот ладонью.
Верховный судья даже не пикнул. Да и зачем ему было кричать? Возможно, он запнулся на ходу, но тут же выпрямился и с прежней уверенной неторопливостью зашагал к лестнице. Поднявшись на нее, щедрейший скрылся с глаз. Одинцов, сжимая свою обмякшую жертву, увидел, как от террасы к кустам метнулась неясная тень. Люди Савалта не заметили ничего, и через секунду он расслышал тихий конский храп и удалявшийся топот копыт.
Все! Комедия закончена! Легонько стукнув бар Савалта за ухом – исключительно в целях профилактики – он взвалил его на плечо и, пригибаясь, направился к темневшим поблизости кустам. Чос уже ждал; его шагов не было слышно, но Одинцов не сомневался, что оруженосец рядом, словно мог ощущить поток тепла, идущий от его тела.
– Хозяин… – раздалось дуновением ветра. – Благословил ли нас Айден добычей?
– Благословил. Держи! – Перебросив тело щедрейшего через колючую изгородь, Одинцов пал наземь и успешно форсировал преграду. Чос возился в темноте, едва слышно чертыхаясь и поминая грозную Шебрет: казначей свалился прямо ему на голову.
Подхватив пленника, Одинцов цыкнул на Чоса и прислушался.
Все было тихо; раздавались только стрекот насекомых да чуть заметный шелест листьев, которыми, пролетая над лесом, играл Найдел, один из Священных Ветров Хайры, покровитель охотников. Но лишнего времени не оставалось; пройдет пять или десять минут, и прелестная Неза обеспокоится, куда подевался ее гость. Бар Савалт был человеком точным.
– Пошли! – Он подтолкнул Чоса, и похитители быстрым шагом двинулись к лошадям. Упругий мох под ногами скрадывал звуки, и скакуны, лакомясь зерном, тоже стояли тихо; лишь жеребец Одинцова фыркнул, когда на него взвалили бесчувственное тело. Затем они выехали из леска и пустились по дороге к замку. Минут через десять Одинцов свернул на неприметную тропу, затем всадники проехали полем, и вскоре под копытами коней заскрипел песок, а в лицо повеяло морскими запахами. Только тогда Чос спросил:
– Разве мы повезем его не домой, хозяин? Не в замковую темницу?
– А зачем? – Одинцов пожал плечами.
– И правда, зачем? Придушим тут, на берегу, напихаем камней в плащ – и в море!
– Нет, Чос. То, что брошено в воду, может всплыть. Я сделаю кое-что получше.
– Закопаем живьем? – Чос кровожадно оскалился.
– Нет. – Одинцов спрыгнул, снял бар Савалта, положив его на песок, и повернулся к своему оруженосцу. – Слушай, парень, ты мне доверяешь?
Чос задумчиво потер скулу, потом изрек:
– Да, мой господин. И куда больше, чем себе самому! Я могу напиться… могу ухлестнуть за девкой… да и мало ли чего… Скажу одно, получится другое… А ты совсем иной. У тебя слово и дело едины.
– Ну, раз так, приятель, возьми коней и подержи их – вон там, шагах в тридцати. И не бойся того, что увидишь.
– А что? – Чос с любопытством округлил глаза. – Вызовешь демонов, хозяин? Или саму… саму Шебрет? – Имя страшной богини он прошептал едва слышно.
– Нет, ни демонов, ни Шебрет я вызывать не собираюсь. – Одинцов вытащил из-за пояса плоскую коробочку, пульт дистанционного управления флаером, и приложил палец к торцу. – Сюда, Чос, опустится летающая колесница… очень красивая, блестящая… не надо ее пугаться.
– Колесница? Колесницы, хозяин, не внушают мне страха, даже летающие. – На всякий случай Чос отступил подальше вместе с лошадьми и, о чем-то размышляя, уставился в небо. – Вот ежели в нее будут запряжены драконы…
– Я ведь сказал, никаких демонов и драконов, только колесница.
Вытащив платок, Одинцов завязал пленнику глаза. Дыхание щедрейшего было ровным и чувствовалось, что он вот-вот очнется.
– А кто же будет тащить эту колесницу? Колесницы сами не ездят и не… – начал Чос и вдруг ойкнул: над песком скользнула стремительная тень. Сбросив скорость, флаер развернулся, потом бесшумно пошел вниз.
– Ну, вот видишь, – сказал Одинцов, – ни дракона, ни демона. Только белая магия… самая белейшая…
Он сдвинул дверцу и забросил бар Савалта на сиденье.
Программа полета туда и обратно была уже задана, ручное управление заблокировано, и невольному пассажиру оставалось лишь одно: лететь до самого конца. Потом вылезти и полюбоваться тем, как флаер ложится на обратный курс.
– Хозяин… – сдавленным голосом молвил Чос.
– Теперь помолчи.
Одинцов достал склянку с ароматической солью и поднес к носу щедрейшего. Бар Савалт чихнул и очнулся. Он замер в неподвижности, но в слабом свете огоньков, сиявших на пилотском пульте, было заметно, как пальцы пленника чуть шевельнулись, как дрогнули колени. Похоже, он догадался, что не связан, не висит над огнем, не лежит на гвоздях или раскаленных угольях; под ним было мягкое кресло, а в легкие вливался свежий морской воздух.
– Не двигайся, Амрит бар Савалт, – прогудел Одинцов. – Ты в руке бога!
Голос его был неузнаваем, по крайней мере на октаву ниже обычного. Он звучал повелительно, но без угрозы.
– Где… где я? – пробормотал щедрейший. – И кто…
– Слушай, смертный, и не перебивай! – Одинцов добавил строгости. – Ты в колеснице светозарного Айдена, а я – его посланец! Ты свободен, ни веревок, ни цепей нет на твоих руках.
– Но глаза! – завопил щедрейщий. – Мои глаза! Они завязаны! – Он попытался приподняться. Одинцов мягким, но сильным толчком отправил его в глубины кресла.
– Ты, благородный бар Савалт, умный человек… Светлый бог наделяет нас, его посланцев, частицей своего сияния, так что, раскрыв глаза, можно ослепнуть. Но вскоре я покину тебя, и ты снимешь повязку.
– Я… я…
– Ты избран! Светозарный Айден давно знает о твоем желании попасть на Юг. И ты попадешь туда живым, в отличие от всех других смертных!
Наступило молчание. Казалось, щедрейший ошеломлен; его ладони гладили упругие подлокотники кресла, на лице читалась страстная надежда пополам с опаской. Наконец он произнес:
– Могу ли я поверить в это? Айден… светозарный Айден… всего лишь символ, а не… не…
– Не реальность, ты хочешь сказать? Но разве ты не видел блеска его молний? Разве талисман, порождающий их, не был ниспослан тебе как предвестник его внимания? – Бар Савалт безмолвствовал, и Одинцов, выдержав паузу, произнес: – Подожди немного! Скоро ты полетишь в небесах и убедишься сам в его могуществе. Айден милостив, он простит тебе неверие, если ты будешь правдив с ним.
– Правдив с ним? Я не понимаю…
– Твое путешествие, благородный нобиль, будет тайным. Ты узнаешь дорогу на Юг, но никому не должен открывать секрета.
Пленник торжественно поднял руку:
– Клянусь! Никому и никогда я…
– Лукавишь! – грозно взревел Одинцов. – А эти ничтожные, которых ты отправил в Калитан? Кто еще знает о цели их странствия?
– Никто! Клянусь милостью Айдена!
– Никто? А император, пресветлый Аларет?
– Но… но… он же сын бога… и сам бог! Почти бог! Я рассказал ему… в общих чертах…
– Больше никому?
– Нет!
Одинцов помолчал, словно пребывая в раздумьях. Он покосился на Чоса, на его побледневшее лицо, залитое светом восходившего над морем Баста, и хмыкнул.
– Ладно! Айден узнает, сказал ли ты правду, – произнес он наконец. – Великий император и в самом деле сын бога, так что, пожалуй, можно его не считать. Теперь слушай, избранник! – Он повысил голос. – Ты будешь лететь в колеснице Айдена всю ночь, а с рассветом она опустится на скалу посреди вод, и двери ее распахнутся. Ты должен выйти, понял?
– Да. Я понял. Я должен выйти.
– Там будет очень жарко, как и положено на Юге. Ибо то еще не царство светлого Айдена, а лишь его преддверие… Ты увидишь, что колесница приземлилась у входа в пещеру. Ты войдешь в нее… Там путь в божественные чертоги! Иди по нему! Ясно?
– Ясно, мой господин. Но… но смогу ли я вернуться?
– Разумеется! Когда пожелаешь! – Одинцов задвинул дверцу, щелкнул замком и отбежал в сторону. Флаер плавно поднялся, чуть покачиваясь в воздухе, стрелой скользнул над песком, задирая нос все выше и выше, и растаял в темном небе.
– Тьфу! – промолвил он обычным голосом. – Я чуть глотку не сорвал! Нелегко изображать божественного посланца, а, Чос?
– Ты, может, и не божественный посланец, – хрипло выдавил слуга, – но колесница-то была самая настоящая!
– Настоящая, – подтвердил Одинцов.
– И куда же ты отправил его, хозяин? Неужто впрямь к светлому Айдену? Этакого мерзавца!
– Ну, не совсем к Айдену. – Усмехнувшись, Одинцов поднялся в седло. – Далеко на юге, Чос, есть скала среди кипящих вод. Днем на ней жарковато, кожа лохмотьями сходит, однако ночью можно вылезти, половить рыбку. Есть там пещера, тут я правду сказал, и в ней можно укрыться от солнца… А главное, нашему другу гарантировано общество… очень изысканное общество, Чос!
– Божественных посланников? – Глаза слуги широко раскрылись.
– В некотором роде. Они обожают всяких пришельцев… И в сыром, и в вареном виде.
Всю дорогу домой Чос обдумывал эти загадочные слова хозяина.
