Одинцову так и не пришлось пустить в ход длинный прямой клинок, которым его снабдила Р’гади. Когда они, проехав с километр, добрались до обширного сада, окружавшего жилище Х’раста, большая из айденских лун стояла еще высоко, а меньшая, стремительный Кром, успевший за ночь дважды пробежать по небу, уже скрылся за горизонтом. Мягкая поверхность грунтовой дороги заглушала топот копыт, и Одинцов рискнул приблизиться к дому. Это строение выглядело внушительно – раза в три длиннее, чем дворец Ар’каста, и на этаж выше. Подходы к жилищу первого советника оказались свободными; ни стены, ни изгороди, ни рвы не преграждали путь. Власть эдора была крепка, о ворах и разбойниках в Ксаме слыхом не слыхали – во всяком случае, в этом аристократическом пригороде Катампы.

Знаком велев девушке спешиться, Одинцов осмотрел здание. Вдоль фасада дворца шла галерея, плоскую кровлю которой поддерживали квадратные колонны. На них опирался балкон, на первом этаже были широкие арочные окна, а на втором и третьем – стрельчатые, поуже, напоминавшие бойницы. Парадный вход в жилище первого советника располагался посередине – лестница о шести ступенях вела на галерею к большой двустворчатой двери, щедро окованной бронзой. По обе ее стороны пылал огонь, бросая отблески света на металлические шлемы и доспехи стражей.

Их было двое, и они не столько охраняли дом, сколько находились при лестнице и двери для почета и общего впечатления. Один спал, присев на ступеньку, другой дремал, опершись на копье; Одинцов мог разделаться с обоими за полминуты. Несомненно, Х’раст являлся богатым человеком, и его людям было что стеречь – вот только от кого? Грабителей в Ксаме не водилось, что составляло приятное отличие от империи с ее разношерстным населением.

Насколько знал Одинцов, этот порядок обеспечивался не одной лишь строгостью закона. В Ксаме каждый был приписан к определенному делу, которое кормило, и неплохо. Крестьяне принадлежали князьям, ремесленники – богатым мастерам и торговцам, солдаты – их благородным военачальникам; над всей этой пирамидой стояли ад’серит и эдор, бдительно следившие за тем, чтобы высшие не выжимали из низших более положенного.

Это, конечно, не значило, что эдор возлюбил своих бедных чад больше, чем богатых; просто каждому полагался свой кусок – в зависимости от древности рода, деяний предков и собственных заслуг. Рабов ксамиты не держали, все слишком честолюбивые князья быстро укорачивались на голову, чужеземцам разрешалось посещать только портовые города на севере и востоке. Одинцов полагал, что найти в Ксаме недовольных и, к примеру, поднять бунт совсем не просто; даже с его земным опытом пришлось бы поломать голову.

Но сейчас такая устойчивость была ему на руку. Верные люди Ар’каста не пошли бы против закона ни за какие деньги; с другой стороны, и закон не ожидал, что кто-то попытается на него посягнуть. Одинцов еще раз оглядел сонных стражей и усмехнулся; он чувствовал себя взломщиком, долго подбиравшим отмычку к незапертой двери.

Наклонившись к Р’гади, он прошептал ей на ухо:

– Что расположено за домом? С другой стороны?

Она пожала плечами:

– Конюшни, кладовые, жилища слуг, мастерская, где изготовляют карты… – Внезапно глаза ее расширились, тревожно блеснув в неярком свете Баста: – Там… там харза! Я могла бы и сама догадаться!

– Харза? – переспросил Одинцов. Этим ксамитским словом обозначалась большая яма-ловушка, но он догадывался, что сейчас речь идет не об охоте. Из торопливых объяснений Р’гади он понял, что девушка имела в виду нечто вроде домашней тюрьмы, какая имелась при всех богатых домах. Слуг туда сажали редко, в основном используя ее для укрощения строптивых жен, которых у каждого благородного ксамита было не меньше дюжины. Если Ар’каста действительно заперли там в компании сварливых наложниц первого советника, завидовать ему не приходилось.

– Хорошо, мне все ясно. – Он кивнул и похлопал девушку по плечу. – Отведи лошадей поближе к дороге и жди меня там. Мне надо взглянуть на эту харзу. Что бы ни случилось, стой на месте и не вмешивайся. Запомни: кони – наше спасение.

Он сунул ей в руку повод своей лошадки и, не оглядываясь, скользнул в тень, под раскидистые кроны деревьев. Видно, этот сад или рощу тщательно прибирали; на земле не было ни сучков, ни листьев, ни опавших плодов, только невысокая мягкая трава, позволявшая двигаться абсолютно бесшумно. Одинцов обогнул здание. Как и говорила Р’гади, за ним находился двор, окруженный рядами темных молчаливых построек. Только у одной двери горел факел, и рядом с ним маячила фигура в шлеме.

Это часовой не спал. С другой стороны, было незаметно, чтобы он слишком бдительно нес охрану: он топтался на освещенном пятачке, иногда для порядка бросая взгляд на амбары и деревья. Скорчившись, Одинцов застыл под кустом, рассматривая стража и вспоминая воинов Р’гади, с которыми встретился в далекой южной степи. Те оказались настоящими бойцами, умевшими драться до последнего – то есть до смерти; а на что способен этот рослый молодец у тюремных дверей? Убить его проблем не составляло, но Одинцов нуждался в информации.

До рассвета было не больше часа, и он понял, что надо поспешить. Во всех странах, во всех мирах караул меняют с солнечным восходом, и к этому времени им лучше очутиться у скал или хотя бы на полпути к ним. Хорошо еще, что Ар’каста держат в домашней тюрьме, а не в казематах ад’серита, за прочными стенами с высокими башнями! Тогда пришлось бы вербовать наемников среди портового сброда и устраивать настоящую резню… Одинцов привстал и, выждав, когда темное облачко заслонит лунный диск, гигантскими скачками ринулся к двери харзы.

Страж не успел ни вскрикнуть, ни выставить копье. Он только заметил огромную тень, надвигавшуюся стремительно и бесшумно, страшную, как ночной дьюв; в следующий миг на его шею обрушился сильный удар, воин захрипел и покачнулся. Обхватив ксамита за плечи, Одинцов опустил его на землю, освободив от оружия. Кушак у пленника оказался длинный и прочный; он быстро связал часового и оттащил за угол.

Этому парню едва ли стукнуло восемнадцать. Кожа смуглого безбородого лица казалась нежной, как у девушки, выбившиеся из-под шлема волосы были мягкими, словно шелк. Но выглядел он крепким бойцом, таким же рослым и мускулистым, как те ксамиты, которых набирали в фалангу. Одинцов вспомнил ряды трупов в бронзовых шлемах, мертвых воинов, упорно сжимавших в руках свои длинные копья, и щека его дернулась. У половины из них во лбу торчали хайритские стрелы, а остальные были располосованы страшными ударами челей. Этот юноша тоже мог оказаться там, среди холмов…

Парень зашевелился, закашлял, и широкая ладонь тут же легла на его губы. Одинцов наклонился к самому уху пленника и негромко спросил:

– Жить хочешь?

Тот смотрел непонимающими глазами, потом вдруг прохрипел:

– Кх-то? Кх-то ты?

Вполне естественный вопрос, решил Одинцов, и представился:

– Дьюв. Чувствуешь, какая у меня холодная кожа? – Он приложил к щеке парня лезвие кинжала, и тот затрясся в непритворном ужасе.

– Д-дьюв… – Глаза у него закатились. – З-за м-мной?

– За изменником Ар’кастом. Ты мне не нужен, если будешь лежать тихо.

– Хр… хр-ро-шо… я н-не… н-не…

– Ты не против, я полагаю? Вот и отлично. Где ключи?

Пленник, видно, находился в таком состоянии, что этот приказ дьюва его не удивил; он только выдавил, глотая кровавую слюну:

– Т-там з-за-сов…

Одинцов глядел на него, задумчиво похлопывая по ладони клинком старого Асруда. Одно движение, и нить жизни будет пресечена; душа этого парня улетит в чертоги Айдена, царившего в южных пределах. Умчится в небо, как дым от погребального костра Найлы! Ей перебили спину, и она страшно мучилась перед смертью; он же отнимет жизнь у человека одним ударом. Одним-единственным!

«Режь!» – рявкнул Грим, безжалостный ветер битвы. «Пощади», – шепнул сердобольный Майр. «Подумай и взвесь», – сказал хитроумный Шараст.

Он подумал и взвесил – недолго, секунд тридцать. Парень видел его; первый ужас пройдет, и он догадается, что дьюв всего лишь ловкий похититель. Значит, неминуема погоня… С другой стороны, она и так начнется, когда сменят караул… Одинцов поднял лицо к небу, прикидывая время; оттуда на него смотрели звезды, а за ними светлым облачком маячила головка Найлы. Она молчала, но взгляд ее был красноречивей слов.

– Живи, черт с тобой, – пробормотал Одинцов, шаря за пазухой. Осторожно – чтобы не зазвенели! – он вытряхнул монеты на землю и сунул кожаный кляп в рот пленнику. Потом поднялся, подошел к двери, взял факел и отодвинул засов.

Там были ступени, а за ними, ниже уровня земли, начинался коридор. Здесь тоже были двери с бронзовыми засовами, и он принялся открывать их одну за другой, заглядывая в сырые холодные камеры. Пламя озаряло темные стены из массивных каменных блоков, низкие топчаны с ворохами какого-то тряпья, бадьи по углам, от которых тянуло застарелой вонью, и сороконожек длиной в ладонь, торопливо прятавшихся от света. Отца Р’гади он обнаружил в пятом отделении этого подвала. Похоже, южанин был без сознания – и, что хуже всего, ступни и ноги Ар’каста почернели и чудовищно распухли. Ожоги, определил Одинцов, – каленые железные прутья, щипцы или что-то в этом роде. Наверное, пара дней работы для медиков Ратона, но до Ратона нужно еще добраться! Он засомневался, сможет ли Ар’каст усидеть на коне.

В потайном кармашке его пояса были спрятаны два мягких патрончика с каким-то бальзамом Азасты Риэг. Одинцов свинтил крышку с одного, поднес к ноздрям распростертого на топчане человека и сильно надавил. Секунда, другая, третья… Веки Ар’каста затрепетали, потом он прошептал:

– Ты?.. – и снова: – Ты… откуда?..

– С Юга, – внятно произнес Одинцов. – С Юга, за тобой.

– С Юга… Не-ве-ро-ятно… – Даже сейчас он говорил на ксамитском.

Одинцов поднял его на руки, подивившись, насколько тяжелым и мощным был этот человек. Сильный мужчина, решил он; такого первая пытка не должна вымотать. Лишь бы Ар’каст усидел на коне…

Вытащив его из подвала, он торопливо направился к дороге, обогнув левое крыло здания. Теперь каждая минута работала против них. Баст уже склонялся к закату, а небо на востоке начало сереть. Р’гади, как было велено, ждала на обочине, за первым рядом деревьев; при виде отца она прижала ладонь к губам, подавляя стон.

– Скорее, – сказал Одинцов, – помоги мне!

Вдвоем они взгромоздили Ар’каста в седло. Одинцов набросил на него свой плащ, обмотал поверх веревкой и пропустил ее под брюхом жеребца. Ему показалось, что южанин выглядит теперь пободрее – то ли от свежего воздуха, то ли из-за целебного снадобья; он вцепился руками в повод и непроизвольным движением опытного всадника свел колени. Одинцов нашарил стремя, потом взглянул на распухшую босую ступню и только покачал головой. Нет, стремена придется отставить.

– Усидишь на лошади? – спросил он, проверяя, хорошо ли натянута веревка.

– Усижу… только… не быстро… – Ар’каст едва шевелил губами.

– Надо быстро. – Одинцов вскочил в седло и повернулся к Р’гади. – Едем к западной дороге, к той, что ведет в ущелье и к рудникам. Ты знаешь эти места, так что постарайся провести нас самым коротким путем.

Девушка кивнула и тронула пятками лошадь, но тут Ар’каст внезапно ткнул рукой в сторону Одинцова и прохрипел:

– Ты… кто?

– Аррах Эльс бар Ригон, сын Асруда.

– Сын Асруда… – Теперь он говорил почти внятно. – Сын Асруда из Айдена… Чудеса!..

– Поехали. – Одинцов подхлестнул жеребца и пустил рысью свою кобылу. Лошади затрусили по дороге, и сквозь мягкий топот копыт он расслышал, как южанин бормочет:

– Сын Асруда… из Айдена… А как насчет дочери Ар’каста? Дочери Ар’каста из Ксама?

Двигались они не быстро и, когда солнечный диск всплыл в небеса, до ущелья оставалось еще километров пять. Одинцов то и дело посматривал назад, опасаясь погони, но беда пришла совсем с другой стороны. Внезапно Р’гади вскрикнула, протягивая руку к встававшим впереди предгорьям, и он увидел, как там что-то сверкнуло. Яркая точка вспыхнула у самой вершины утеса справа от ущелья, исчезла и загорелась вновь.

– Зеркало Эдна! – Смуглое лицо девушки побледнело. – И там тоже! – Теперь она показывала назад.

Обернувшись, Одинцов увидел такие же вспышки на востоке, там, где лежала Катампа; вероятно, эти сигналы подавали с какой-то башни. Гелиограф, мрачно подумал он, поднимая взгляд на Р’гади.

– Ты можешь узнать, что они передают?

С минуту девушка напряженно изучала настигший их блеск, потом повернулась к горам; вспышки на вершине утеса сверкали одна за другой. Глаза Р’гади были растерянными.

– Нет, я не понимаю… Это секретный язык… Есть много языков, на которых можно говорить с помощью зеркал, и этот мне не известен. Но отец должен его знать.

Одинцов посмотрел на Ар’каста. Южанин закрыл глаза, тяжело свесившись в седле и сжимая поводья окостеневшими пальцами; он явно был на грани обморока и видел перед собой только конскую гриву. Дать ему еще снадобья? Нет… Одинцов покачал головой. То, что осталось, Ар’каст примет тогда, когда они доберутся до тропы, иначе придется тащить его наверх по узкому опасному карнизу. Что касается сигналов, то смысл их был ясен: вряд ли в Катампе интересовались здоровьем горняков в медных копях.

– Там, в ущелье, застава, – Р’гади вытянула руку на запад. – Для охраны горной дороги и складов с рудой… Много воинов, тысяча или больше, и среди них есть всадники. А на скале – сигнальный пост…

– Сигнальный пост… – медленно протянул Одинцов. – Вероятно, пеших солдат отправят обыскивать горы, а конники устроят облаву на равнине… Надо торопиться, Р’гади!

Они потрусили к ущелью. Р’гади вела в поводу жеребца Ар’каста; его тело безвольно моталось в седле. Похоже, он таки лишился чувств, подумал Одинцов. Может, и к лучшему; теперь они продвигались быстрее и одолели последние километры за четверть часа. Не доезжая до скалистых круч, что стерегли тропу в ущелье, он резко забрал вправо, к морю, и принялся высматривать пирамидку из камней, сложенную вчерашним утром. Тогда он пешком выбрался к дороге минут за сорок, верхом же этот путь займет вдвое меньше времени. Правда, им то и дело приходилось объезжать камни и валуны, громоздившиеся у подножий утесов, но лошади были свежими и не капризничали. Одинцова беспокоило лишь состояние Ар’каста.

Свой столбик он увидел издалека и подстегнул кобылку. Отсюда начиналась тропа, и Одинцов мог уже разглядеть, как она едва заметным пунктиром тянется вдоль кручи, подымаясь все выше и выше к перевалу. Он втащит туда Ар’каста, даже если потом будет плевать кровью! В конце концов, сколько на это понадобится времени? Десять минут?.. Двадцать?.. Полчаса?..

Он оглянулся, чтобы проверить, как идут дела у Р’гади, и на миг застыл, приподнявшись в стременах: из устья ущелья вырвались всадники. Их было человек десять, и вся шайка тут же повернула прямо к беглецам. Ксамитов от их маленького отряда отделял километр, и они находились на расстоянии прямой видимости.

Подъехав к пирамидке, Одинцов спрыгнул на землю, вытащил кинжал и полоснул по веревкам, стягивавшим пояс и бедра Ар’каста. Тот мешком свалился вниз, что-то пробормотав в полубреду, – не человек, а тяжкий груз, который надо протащить пятнадцать сотен шагов по горной тропе. Одинцов уже представил, как делает это – в то время, как в спину ему летят ксамитские дротики.

С тоской поглядев на уходившую вверх тропинку, он опустил южанина на землю за большим валуном и повернулся к всадникам. Их предводитель на чалом жеребце скакал впереди, размахивая саблей, и что-то вопил; сверкающее лезвие веером крутилось над головой. «Ловок, – подумал Одинцов, нащупывая метательный нож. – Ну, этот будет первым!»

Р’гади тоже поняла, что схватки не избежать. Спрыгнув с лошади, она вытащила из седельного вьюка пару дротиков и проверила, легко ли выходит сабля из ножен.

Р’гади, единственный боец его крохотного войска… Похоже, они обречены; вдвоем не одолеть десяток конных солдат. Это сражение не походило на бой в степи, когда он прикончил ксамитских лазутчиков. Там сыграли роль внезапность, стремительная атака и волшебный чель. Да, и чель тоже! Одинцов недовольно покосился на свой меч; сейчас он отдал бы его – и полжизни в придачу – за арбалет и чель, оставшиеся в пещере.

Воин на чалом жеребце делал какие-то знаки саблей, угрожал или приказывал стоять на месте. Р’гади, прищурившись, глядела на него.

– Будем биться, дьюв? – В темных ее глазах он не заметил ни страха, ни колебаний.

– Будем.

Девушка подняла дротик.

– Я возьму четверых. Справишься с остальными?

Эта отчаянная девчонка не собиралась ни умирать, ни сдаваться!

– У них тоже есть дротики. И, кажется, луки, – молвил Одинцов, с сомнением покачивая головой.

– Спрячемся в камнях. – Р’гади кивнула на лабиринт валунов и гранитных обломков. – И потом, они не будут метать копья и стрелять. Они видели, как ты стаскивал отца с коня… они знают, за кем охотятся. Значит, попробуют взять нас живьем.

Это верно, отметил Одинцов, всматриваясь в переднего всадника. До него было метров двести, и он продолжал орать и чертить знаки в воздухе. Будто пишет клинком, мелькнула мысль.

– Они нас не боятся, – продолжала Р’гади. – Нас двое, а их – десять…

– Да, всего двое, – угрюмо подтвердил Одинцов. – Сейчас бы нам пригодились твои люди… те, что пьют пиво в кухне вашего дома.

– Что о них говорить! – Девушка пожала плечами. – Они там, мы здесь… И ни один ксамит не обнажит оружие против солдат эдора. – Она взглядом измерила расстояние до преследователей. – Конечно, пара-тройка бойцов нам бы теперь не помешала… ну, хоть один…

Один! Будто шаровая молния взорвалась под черепом Одинцова.

Сабля ксамитского конника чертила в воздухе на русском: Один, Один…

Один! Внезапно он перешел с галопа на рысь, потом на шаг и повелительно махнул клинком. Всадники остановились, а их командир вложил саблю в ножны и направился к беглецам.

– Едет на переговоры, – сказала Р’гади, раскачивая дротик. – Сейчас я его…

Одинцов схватил ее за руку:

– Не надо! Это мой человек. Еще один дьюв из Сибири!

– Ты уверен?

– Абсолютно. – Он выступил вперед и, когда до ксамита осталось шагов тридцать, крикнул: – Сергей Борисыч, ты, что ли? Снова явился? А ведь обещал, сукин ты сын! Обещал!..

Всадник натянул поводья. По внешности был он ксамитом в зрелых годах и, несомненно, опытным воином – щеку пересекал рубец.

– Я не Шахов, Георгий Леонидович, я Вася Шостак. – Он приподнялся в стременах, хлопнул по груди ладонью и поглядел на свои ноги. – Здорово! Лежал в саргофаге, и вдруг – бац! – и мчусь на лошади! Едва из седла не вылетел! А в голове… в голове сначала туман, а потом воспоминания, будто бы чужие, а все равно мои! Стал вас выглядывать, только рожи кругом не те, разбойничьи рожи, и никто на вас не похож. А Шахов обещал, что вы окажетесь где-то рядом, в пределах радиуса рассеяния, то есть метров триста. И тут я гляжу, за кем мои злодеи гонятся, и…

– С прибытием, Василий, – прервал его Одинцов. – Тело тебе досталось приличное, и вообще ты очень кстати. Банду свою можешь отослать?

Шостак наморщил лоб и на секунду задумался, словно перебирая чужие воспоминания. Затем помотал головой.

– Я у них вроде бы старший, но приказ все слышали – взять изменников живьем. – Он бросил любопытный взгляд на девушку. – Изменники – вы, красотка эта и кто-то третий, самый важный. Еще и награда обещана, за живых вдвое больше, чем за мертвых… Боюсь, не отступятся они, Георгий Леонидович, драться будут. А что тут у вас приключилось?

– Не до объяснений, Вася. Придется нам чуть-чуть повоевать. Дай мне твой лук и стрелы, слезь с лошади и приготовься.

– Всегда готов! Велено оказывать полное содействие, – произнес Шостак. Р’гади смотрела на него, как на безумца, а ксамитские всадники, посчитав, что их командир подкуплен или по иной причине перешел на сторону врага, заулюлюкали и бросили коней в галоп.

– Они атакуют, – промолвила Р’гади. – Этот второй дьюв будет сражаться?

– Будет, – заверил девушку Одинцов и похлопал пришельца по плечу.

– Дьюв? Почему дьюв? – Брови Василия Шостака взлетели вверх. Теперь он говорил по-ксамитски, демонстрируя отличное произношение.

– Эта юная леди считает, что ты, как и я, демон. – Одинцов попробовал согнуть лук и остался доволен. Не хайритский арбалет, но все же лучше, чем ничего. – Становитесь сюда и сюда. – Он показал позиции слева и справа от огромного валуна, за которым лежал ратонец. Шостак покосился на него, хмыкнул, но промолчал. – До нас доберутся четверо или пятеро. – Ты, Р’гади, постарайся прикончить кого-нибудь дротиком. Остальных зарубим.

– Крутые тут у вас дела! – буркнул Шостак, обнажая саблю. Мгновенное воспоминание пронзило Одинцова: два молодых лейтенанта в тренировочном зале, блеск клинков, пол, пружинящий под ногами, и снежные сугробы за окном. Как давно это было! И был ли там Василий?.. Нет, кажется, Манжула с Ртищевым…

Он поднял лук и натянул тетиву. Прянула стрела, с визгом рассекая воздух, пробила горло переднему всаднику. Ксамиты завыли и пришпорили коней. Лошадь убитого поскакала назад, волоча по камням тело всадника с застрявшей в стремени ногой. Одинцов послал вторую стрелу, затем третью.

До них добрались лишь четверо, и эти уже не думали о награде и о том, чтобы взять пленных. Они хотели мстить, убивать! Но дротик Р’гади не прошел мимо цели, а меч и сабля добили остальных.

– Я тут у вас ненадолго, – сказал Шостак, вытирая лезвие о штанину. – Что передать, Георгий Леонидович?

– На Шипке все спокойно. – Одинцов, склонившись над Ар’кастом, пошарил в поясе, затем поднес к лицу южанина ампулу и сдавил ее. – Можешь доложить, что принял участие в небольшой спасательной операции. Наш раненый – отец девушки. За ним гнались плохие парни, и мы им вышибли мозги. Вот, пожалуй, и все.

– Красивая девушка, – заметил Шостак, оглядываясь на Р’гади. – Для такой я бы тоже постарался. Очень милая! Но не похожа на ту, о которой рассказывал Сергей Борисович.

– Та умерла. – Голос Одинцова был сухим, как песок пустыни. – Вот что, Вася, если хочешь помочь, прикрывай тылы. Нашего друга надо доставить в укромное место. Задержишься на полчаса?

– Нет проблем, товарищ полковник.

Лицо Ар’каста порозовело, глаза открылись, пальцы обхватили запястье Одинцова. Р’гади, увидев, что отец зашевелился, облегченно вздохнула.

– Нет, ты и твой приятель не настоящие дьювы, – вдруг заявила она. – Теперь я это точно знаю.

– Почему? – Одинцов поднял южанина на ноги; тот покачивался, но стоял. Ступни у него кровоточили.

– Дьювы сожрали бы их. – Р’гади показала на трупы ксамитов. – Или хотя бы лошадей…

– Мы особенные дьювы, – усмехнулся Одинцов, обнимая Ар’каста за пояс. – Мы не питаемся человечиной. Разве только молоденькими девушками вроде тебя.

Ар’каст сделал первый шаг к тропе.

Когда они добрались до карниза около пещеры, южанин был в полубреду. Одинцов нес его на руках, Р’гади тащила оружие, а Шостак, бдительно озираясь, двигался след в след за девушкой. Открывать при нем ход в пещеру Одинцов не пожелал. Пусть на Земле считают, что Айден – средневековый мир, где самый сложный механизм – мельница и, кроме опасных приключений, тут не разживешься ничем.

– Мне пора, Георгий Леонидович, – сказал Шостак. – Кажется, вас не преследуют.

Одинцов повернулся к нему.

– Ты, Василий, о радиусе рассеяния толковал… Объясни-ка, это что такое?

– Виролайнен придумал, как посылать к вам гонцов, чтобы не очень близко, но и не слишком далеко. Теперь он может регулировать дистанцию. Подробностей я не знаю, но на инструктаже говорили, что от метра до двух километров.

– Триста метров, и не ближе, – велел Одинцов, прикидывая габарит своего замка. – Триста метров, так и передай! И не устраивайте нашествия!

– Слушаюсь, товарищ полковник. До встречи!

Он бросил саблю, шагнул на самый край обрыва, опустил веки и окаменел. Через пару секунд его глаза открылись, но не было в них ни удивления, ни страха, ни проблеска мысли; не было ничего, даже желания жить. «Верно сказано, что глаза – зеркало души, – подумал Одинцов. – Нет души, нет и зеркала… Только пустота!»

Р’гади вскрикнула за его спиной, когда отслужившее пришельцу тело рухнуло в пропасть.

– Что… что с ним? Почему он упал?

– Не упал, а улетел домой. Мы, дьювы, это умеем. Не беспокойся за него. Он ушел туда, где его ждут с нетерпением.

– К светлому Эдну?

– Считай, что так.

В глазах девушки мелькнул ужас.

– И мне с отцом тоже придется…

– Нет. Ваш путь другой.

Вытянув руку с опознователем-фатром, Одинцов открыл вход в убежище. Р’гади снова вскрикнула, на этот раз восхищенно. Она смотрела во все глаза – сначала на закрывавшую проход скалу, что покорно сдвинулась с места, потом на флаеры и прочие чудеса, на сияющий светом потолок, на мебель из легкого пластика, дверцы шкафов у задней стены и приборы, чье назначение было тайной для Одинцова.

Опустив Ар’каста на ложе, он промолвил:

– Ну, теперь ты веришь, что твой отец – волшебник из далекой страны? Все здесь принадлежит ему, за исключением моей летающей лодки. Твой отец такой же дьюв, как и мы! А ты – дочь дьюва! – Он рассмеялся при виде ее растерянной физиономии.

– Не морочь девочке голову, сын Асруда, – вдруг отчетливо произнес Ар’каст. – Возьми в машине мой опознаватель, раскрой средний шкаф. Там лечебные препараты.

Оставив свою спутницу обозревать убежище, Одинцов заглянул в кабину серебристого флаера. Там, под пультом управления, торчала выпуклая головка «зажигалки», точно такой же, как его собственная. Он вытащил опознаватель, шагнул к шкафам и легонько коснулся их дверец. С мелодичным звоном они разъехались в стороны, открыв полки, заставленные контейнерами. Ящичек с зеленым кольцом, эмблемой медиков Ратона, бросился ему в глаза. Прихватив его, он вернулся к раненому.

– Умеешь пользоваться? – хрипло выдохнул Ар’каст.

– Нет. Лучше ты скажи, что делать. У тебя сильные ожоги.

– Я помогу! – Р’гади уже стояла рядом. Ар’каст слабо пошевелил кистью, и она ухватилась за нее обеими руками.

– Ничего, дочка, сейчас все будет в порядке. – Губы южанина едва шевелились, и Одинцов склонился над ним. – Возьми большой розовый флакон, сын Асруда, и клочок ткани… обработай раны… потом забинтуй…

В таких делах Одинцов имел немалый опыт и, при содействии Р’гади, справился быстро. Ар’каст перевел дух и благодарно опустил веки: видимо, маслянистая жидкость из флакона снимала боль. Теперь он был в полном сознании и ритмично, глубоко дышал – видимо, занимался ментотерапией.

– Контакт, – вдруг пробормотал Ар’каст, и Одинцову показалось, что его речь звучит гораздо тверже и уверенней. – Контакт! Ты должен сообщить Залару или Азасте… лучше Азасте… код пятнадцать-двенадцать… Я чувствую, она тревожится…

– Сейчас. – Одинцов направился к своему флаеру, выудил из углубления под пультом маленький диск выносного терминала и набрал код.

– Эльс Ригон – Азасте Риэг, – негромко произнес он. – Все в порядке. Ар’каст, его дочь и я – в убежище.

– Благодарю. – Голос Азасты был сух, но Одинцов ощутил, как легкая ладонь погладила его волосы. Будто бы погладила – прикосновение было таким эфемерным, таким призрачным!

– Хотите поговорить с Ар’кастом?

– Да.

Одинцов вложил в руку южанина диск связи.

– Ваше состояние, Каст?

– Если я задержусь тут еще на пару дней, то останусь без ног. Все остальное в порядке. Включая голову.

– Вылетайте на Юг. И поскорее.

– Но я не один! И я не полечу без нее! Я знаю, это против правил, но… Если Ратон принял сына Асруда, почему не принять и дочь Ар’каста?

Наступило молчание; видимо, женщина в далеком Ханде обдумывала ситуацию или с кем-то советовалась.

– Они возьмут ее, – произнес Одинцов, – возьмут, никуда не денутся. Ты еще увидишь своих внуков, Ар’каст!

Южанин посмотрел ему в лицо; его глаза были ясными, не затуманенными болью.

– Cпасибо тебе, сын Асруда, спасибо за все… Я знаю, что ты сам перенес… – Он помолчал. – Твой отец был моим другом.

Внезапно диск ожил, но вместо голоса Азасты Риэг под сводами пещеры раздался мужской баритон:

– Каст, это Залар. Вы слышите меня? Возвращайтесь. Возвращайтесь немедленно, вместе с вашей девочкой. И передайте Эльсу мою благодарность.

– Он здесь и слышит вас. – Южанин с трудом приподнялся и сел, свесив на пол забинтованные ноги. – Я вылетаю, Залар. Помоги мне, сын Асруда!

Выключив диск, Одинцов раскрыл стену убежища и перенес Ар’каста в машину. Р’гади уселась рядом с отцом; ее глаза горели от любопытства и ожидания невиданных чудес.

Он улыбнулся девушке.

– Скоро ты окажешься в волшебной стране, Р’гади.

– На Юге? В священных пределах Эдна? – Ее зрачки светились, как два уголька.

– Вот именно. Но запомни: там нельзя метать в людей дротики и кинжалы, протыкать их мечом и пускать в ход кулаки.

– А что же можно?

– Любить.

Прощаясь, Одинцов склонил голову и отступил с дороги. Серебристая птица неторопливо выплыла из своего гнезда, зависла над морем у самой скалы и вдруг стремительно рванулась к зениту, спеша скрыться за облаком от глаз людских. Одинцов покружил по пещере, то касаясь гладкого крыла своей машины, то поглядывая на шкафы и загадочные приборы, потом встал на пороге, вдыхая соленый морской воздух, прислушиваясь к тонкому посвисту ветров. Они снова были с ним, священные хайритские ветры, стремительные и неукротимые; они играли его волосами, шевелили краешек туники, пели, звенели, ласкали кожу.

«Не забудь о мести!» – напомнил Грим, и Одинцов кивнул. «Поищем новую тайну?» – с надеждой спросил Шараст, и Одинцов кивнул снова. «Но сначала – в Тагру!» – пропел золотогривый Майр, и странник улыбнулся.

Он вылетит ночью, при свете звезд, и под утро будет в своем замке. Он спустится с башни вниз по древней каменной лестнице, пройдет подземным переходом, минует лабиринт подвальных коридоров, поднимется в жилые покои. Ладонь его ляжет на бронзовую ручку, и дверь распахнется… небольшая дверца, ведущая в уютный полумрак спальни… Он подойдет к широкому ложу, ступая неслышно, как на охоте. Постоит, наслаждаясь покоем и миром жилища, своего дома, отныне и навсегда. Потом скажет: «Здравствуй, Лидор. Я вернулся!»