Часть II
Воды и земли

Дверь с резными украшениями захлопнулась за Одинцовым, отрезав его от приемной, полной чиновников Казначейства и офицеров из департамента Охраны Спокойствия. Три секретаря ловко сортировали их, сверяясь со списками и громозкими механическими часами, занимавшими целый простенок; каждому из жаждущих получить аудиенцию у Амрита бар Савалта, щедрейшего казначея и милосердного верховного судьи, был назначен свой час. Одинцову не пришлось толкаться среди этой мелкоты; он прибыл, когда наступило его время, и прошел в кабинет щедрейшего почти без проволочек.

Бар Савалт, невысокий, тощий, длинноносый, уставился на посетителя холодным взглядом. Он был коренным айденитом, о чем говорили морковного цвета волосы, узкий вытянутый череп и бледная кожа, и принадлежал к почтенному роду, на протяжении трех столетий поставлявшему империи высших сановников и полководцев-стратегов. Был он хитер, жесток и сосредоточил в своих руках огромную власть. Ходили слухи, что бар Савалт пользуется неограниченным доверием пресветлого Аларета Двенадцатого, императора Айдена.

В кабинете у него стояли два кресла для посетителей: одно из полированного дерева, с мягким сиденьем, обтянутым ксамитским бархатом; второе – кожаное, продавленное чуть ли не до пола. Первое предлагалось знатным гостям, коих можно было перечесть по пальцам одной руки; второе – всем остальным, на кого бар Савалт желал взирать – и взирал – свысока.

Любой великан, утонув в кожаном кресле, оказывался на голову ниже хозяина кабинета. Если же он желал выказать посетителю немилость, то даже о кожаном кресле можно было забыть. Одинцову он сесть не предложил.

– Мне передали твое послание, молодой бар Ригон, – сановник помахал пергаментным свитком. – И что же оно значит?

– Там все написано. – Одинцов встал посреди кабинета, выпятил грудь, подбоченился и гордо поднял голову. Меч и кинжал у него отобрали при входе, но он все равно выглядел великолепно в своей алой шелковой тунике с золотым шитьем, высоких сапогах и подбитом мехом плаще. На груди у него сверкала золотая цепь с солнечным диском, знак пэрского достоинства, за широкий кожаный пояс были заткнуты перчатки и кошель размером с небольшую подушку.

– То, что здесь написано, мне непонятно. – Бар Савалт снова небрежно помахал свитком.

Одинцов, шагнув к столу щедрейшего, без церемоний выхватил свое послание у него из рук.

– Если непонятно, я прочитаю, – с усмешкой произнес он и, развернув пергамент, начал: – «Я, Аррах бар Ригон, сын Асруда бар Ригона, бывшего главы нашей благородной фамилии, ныне пребывающего в царстве светлого Айдена, шлю привет Амриту бар Савалту, казначею и верховному судье, – да пребудет с ним милость великого императора, владыки владык!

Год миновал, как наш повелитель, карающая рука грозной Шебрет, прогневался на моего родителя Асруда, лишив его места в Совете Пэров, всех земель, а также головы. Но я, Аррах бар Ригон, посланный на Юг великим императором, свершил там славные подвиги, за что волею владыки были возвращены мне звание сардара гвардии и половина родовых поместий. Сердце мое преисполнено благодарности, но я претендую на большее, ибо кресло моего родителя в Совете Пэров не может пустовать. Наш древний благородный род верно служил империи, и стратеги, носившие имя бар Ригонов и титул Стражей Запада, водили воинов на все стороны света, покорив – во славу Айдена и династии Аларетов! – земли Джейда и Диграны, а также…»

Тут бар Савалт взмахнул рукой, прервав посетителя.

– О заслугах предков ваших мне известно. Можешь переходить к заключительной части.

– Как скажешь, щедрейший. – Одинцов прошелся взглядом по строчкам, изящно выписанным затейливыми айденитскими буквами, и продолжал: – «А посему я, Аррах бар Ригон, сын Асруда бар Ригона, припадая к стопам пресветлого императора, прошу учесть последние мои заслуги и возвратить мне титул пэра и отчее достояние, все земли моего покойного родителя, все его замки и дома, всех его слуг и рабов. А я, как велит традиция нашей фамилии, готов служить великому императору честью, кровью и…»

Бар Савалт хмыкнул.

– Остальное неважно, молодой Ригон, абсолютно неважно. Дай-ка сюда! – Он повелительно протянул руку, и Одинцов вложил в нее свиток. Развернув его на столе, щедрейший, хмыкая и почесывая кончик длинного носа, приступил к изучению послания.

– Нет, все-таки непонятно! – признался он спустя несколько минут. – Решительно непонятно!

– Что, прочитать еще раз? – Одинцов шагнул к столу. – Как сын Асруда бар Ригона, я претендую…

– Стой, где стоишь! – резко приказал бар Савалт. – На что ты претендуешь, мне ясно! Но твои права…

– Мои права подтверждаются этими грамотами! – Отстегнув кошель, Одинцов начал выкладывать на стол казначея свиток за свитком. – Вот наша родословная, составленная по всем правилам и заверенная печатью храма Айдена… вот древние грамоты о возведении предка нашего, славного Арлита бар Ригона, в достоинство пэра и даровании ему земель под Джейдом… вот список поместий, отторгнутых казной… вот купчие на замки, дома, поля и фруктовые рощи в Фейде и Линке… Еще медные копи в провинции Стамо – они тоже были нашими…

Амрит бар Савалт окинул задумчивым взором груду пергаментов на своем столе, потом перевел глаза на кошель посетителя; судя по его размерам, там скрывалось еще немало любопытных документов.

– Вот что, молодой бар Ригон, – решительно заявил щедрейший, – давай-ка разберемся по существу. Разумеется, мои люди изучат все твои доказательства, – он кивнул на гору пергаментов, – ибо в том и состоит назначение моего ведомства… Да, в том и состоит – выяснить истину и доложить пресветлому…

При упоминании императора Одинцов почтительно склонился.

Правда, ходили слухи, что пресветлый Аларет Двенадцатый слаб головой и ни в чем не перечит Амриту бар Савалту и еще двум-трем влиятельным членам Совета Пэров, так что решение щедрейшего будет, скорее всего, окончательным. Сейчас казначей походил на тощую крысу рыжей масти, что принюхивается к ломтику сыра, размышляя, как ухватить лакомый кусок. С одной стороны, имения бар Ригонов, бывшие под императорской рукой, лично ему дохода не приносили; отдав же их Арраху, щедрейший мог обрести верного союзника и подголоска в Совете. С другой, не исключалось, что этот Аррах, известный мот и забияка, окажется человеком несговорчивым и излишне гордым. Кроме того, были и другие неясные моменты.

Бар Савалт прикоснулся к посланию кончиком пальца:

– Тут сказано о твоих последних заслугах, молодой бар Ригон. Вот чего я не понимаю! Ты вернулся в Тагру из южного похода и спустя недолгое время исчез без следа… Где ты был? В каких краях скитался? Почему? О том не ведают дознаватели, опросившие всех в твоем замке, от госпожи Лидор до последнего конюха! Теперь ты снова здесь и явился ко мне с прошением на имя повелителя и грудой старых пергаментов. Толкуешь о заслугах и хочешь получить отцовский титул и поместья… Но где ты был четыре месяца?

«Даже больше», – подумал Одинцов. Прошло ровно сто пятьдесят дней с той ночи, когда он покинул опочивальню Лидор и, направляемый смутным воспоминанием, разыскал тайник Асруда. Потом были стремительный полет, крушение и плен на проклятой скале посреди Зеленого Потока, побег, долгий путь с Найлой к восточным островам и гибель девушки. При мысли о ней еще щемило сердце… Может, потому он так спешил к Лидор, словно боясь, что и ее потеряет. Тем более что цели своей он достиг, встретился с южанами, и не только с ними, но и с посланцами Земли. Чего еще искать, чего желать? В царство светлого Айдена он не торопился.

Правду о его странствиях – вернее, часть правды – знали только трое: Лидор, его возлюбленная, Чос, его верный слуга, да Арток бар Занкор, старый целитель, прижившийся в замке бар Ригонов. Лидор, считавшая Одинцова своим родичем из Хайры, была счастлива, когда он вернулся, и лишних вопросов не задавала; Чос в хозяйские дела не вмешивался, а целитель Арток, старец проницательный и умный, держал свои домыслы при себе. Возможно, он догадался, что перед ним не Рахи, не молодой беспутный бар Ригон, которого он знал при жизни старого Асруда; но, догадавшись, не пытался разрешить загадку – то ли поверил в переселение душ, то ли новый Рахи его вполне устраивал. И когда Одинцову с Лидор пришлось обратиться в столичный храм светозарного Айдена, целитель не отказал им в протекции.

– Так где ты был? И чем заслужил милость владыки?

Бар Савалт поднялся, обошел стол и смерил посетителя суровым взглядом. Не дождавшись ответа, он начал кружить по комнате, посматривая то в потолок, то опуская глаза на груду пергаментов, от которых попахивало старой кожей. Вероятно, он собирался произнести речь, и Одинцов представлял, на какую тему.

– Сколько бы свитков ты ни принес в мой кабинет, – произнес щедрейший, – пользы не будет. Тебе обещано прощение лишь в том случае, если ты узнаешь путь на Юг. Тогда – и только тогда! – наш повелитель вернет тебе титул и родовые земли… Это понятно?

– Вполне, – кивнул Одинцов и поправил перчатки за широким поясом.

Бар Савалт, скрестив руки на тощей груди, остановился прямо перед ним.

– Мы должны найти дорогу в царство светлого Айдена, где человек обретет невиданную силу! Не всякий, разумеется, но лишь благородный, коему Айден пожелал бы даровать ее… наш пресветлый император, например… И тогда, получив эту мощь, мы сметем фаланги Ксама и сокрушим стены его крепостей! Мы утопим корабли ксамитов, сожжем их посевы, испепелим фруктовые рощи, снимем голову с каждого второго, а остальных отправим в рудники! А после… после… – на физиономии бар Савалта заиграла плотоядная улыбка, – после мы шагнем на восток, в Страны Перешейка, в Кинтан и…

– Не торопись, щедрейший, – усмехнулся Одинцов. – Давай вернемся к насущным делам. Ты спрашивал, куда я исчез и чем заслужил милость владыки? Конечно, не болтовней и пустыми мечтами. Я искал, искал упорно и долго. И теперь знаю путь на Юг… почти знаю, и готов повергнуть все, что удалось найти, к стопам пресветлого.

Бар Савалт дернул щекой, глаза его расширились, впившись в лицо Одинцова как пара стальных буравчиков, на лбу выступила испарина.

– Ты шутишь, молодой Ригон? – Голос его внезапно стал тонким, пронзительным. – Ты шутишь? Так учти, шутки в моем кабинете обходятся недешево!

– Какие шутки? – Одинцов был невозмутим. – Ты спросил, я ответил… Вот и все.

– Как ты узнал дорогу? Откуда? – Щедрейший едва не сорвался на визг. – Говори и не пытайся меня одурачить! Не то окажешься в подвале, где закончил жизнь твой упрямый отец! Вместе с этой Лидор, его воспитанницей! Сначала тебя подвесят над очагом… очень теплым, надо заметить… а потом – ее!

«Вот за это я сверну тебе шею не сразу, тварь», – подумал Одинцов, не дрогнув ни единым мускулом. Голос его был спокоен:

– Не надо пугать меня, милосердный. У мужчин нашей фамилии крепкие сердца… должно быть, ты это понял, когда пытал старого Асруда.

С минуту они мерили друг друга холодными взглядами, потом бар Савалт пожал плечами. Чувствовалось, что верховный судья возбужден и пытается это скрыть, но лихорадочный блеск глаз выдавал его. Словно догадавшись об этом, он опустил веки, шагнул к своему креслу и уселся.

– Прошу! – Его рука вытянулась в сторону кожаного монстра. – Садись и поведай мне о том, что удалось тебе узнать.

Одинцов покачал головой:

– Нет, это кресло не для меня, милосердный. Слишком мягкое! Я лучше постою.

– Ну, как хочешь… Так откуда ты узнал дорогу?

– Можно сказать, я ее вычислил. Если идти на юг из Тагры или Ксама, упрешься в топи. Мы убедились, что эти болота непроходимы – страшная жара, гнилостный воздух, хищные чудища… Шагнешь и уходишь в грязь до пояса! Даже шестиноги хайритов там не пройдут.

Задумчиво погладив кончик носа, бар Савалт кивнул:

– Готов поверить. Те, кто добрался с тобой до этой трясины, утверждают то же самое. Что дальше?

– Здесь, на западе, суша переходит в Великое Болото, но на востоке, за Странами Перешейка и Кинтаном, лежат моря. Мне пришлось отправиться в те земли, и я не могу описать, щедрейший, сколько я вынес мучений и опасностей и сколько потратил золота. Одна дорога по владениям ксамитов чего стоила! Там нас не очень любят. – Одинцов сделал паузу. Ноздри казначея хищно дрогнули, и Одинцов едва удержался от усмешки – рыбка попалась на крючок. – Так ли, иначе, я прошел через Ксам и достиг торгового города Ханд на севере Перешейка. От него лежит дорога к южному морю и острову Калитан, а еще к Рукбату и Сайлору. Только оттуда можно попасть в царство светлого Айдена, лучше с Калитана, чем с Сайлора. В Сайлоре есть мыс, что вдается в морские воды, но край тот пустынный и безжизненный, окруженный полями водорослей, и строить там корабль тяжело. Вдобавок мне сказали, что сайлорцы – народ неприятный и подозрительный к чужакам. Другое дело Калитан, край купцов и мореходов! Жители Ханда торгуют с островом и утверждают, что люди там гостеприимны, а корабли превосходны. Добраться туда, купить корабль, нанять моряков и…

– Стой! Теперь ты торопишься! – воскликнул бар Савалт. – Про Сайлор я знаю, так как Ведающим Истину известно, что есть такая страна. Но Ханд и этот Калитан… Никогда не слышал! Почему я должен тебе верить? Может, ты сидел в дальнем своем поместье, а теперь кормишь меня сказками! – Новая мысль пришла ему в голову, и казначей с подозрением уставился на Одинцова. – Скажи-ка, если корабли и мореходы Калитана так хороши, почему они сами не плавают на Юг, в царство светлого Айдена? Как тебе это объяснили в Ханде? – Глаза бар Савалта холодно блеснули, и он пробормотал: – Кажется, немного каленого железа нам не повредит… Как ты считаешь, молодой Ригон?

– Кто сказал, что калитанцы туда не плавают? – спокойно заметил Одинцов. – Плавают, но редко. Дорога длинная, тяжелая, а островитяне ленивы и не помышляют о завоевании чужих земель. Но кое-какие редкости с Юга у них имеются. Временами они их продают или меняют… Взгляни, что я купил в Ханде! – Вытянув из-за пояса перчатки, он надел их и аккуратно расправил. – Сей предмет, щедрейший, обладает удивительными свойствами и, несомненно, доставлен с Юга. Он дарует владельцу невиданную мощь! Такую, перед которой каленое железо – детская игрушка!

Заметив, как вздрогнул от испуга бар Савалт, Одинцов довольно улыбнулся. Эти перчатки, найденные им в инструментальном отсеке флаера, были самым веским аргументом, способным подтвердить всю ложь и полуправду, поднесенные щедрейшему. Они не являлись оружием, которого в Ратоне не имелось вообще; всего лишь устройство на аварийный случай – с их помощью путник мог свалить дерево и разжечь костер. Внешне материал перчаток походил на тонкую серую замшу без всяких украшений, только на тыльной стороне, над верхней фалангой среднего пальца, были закреплены две небольшие трубочки из синеватого металла.

Подступив к старому кожаному креслу, Одинцов несколько секунд разглядывал его, потом вытянул руки и включил лучевые ножи. Пара огненных нитей протянулась сантиметров на шестьдесят; он почувствовал слабый жар на лице, но кисти, защищенные перчатками, не ощущали ничего. Наклонившись, Одинцов повел правой рукой, и кресло распалось на две половины. Взвился сизый дымок, запахло паленой кожей и шерстью, бар Савалт, скорчившийся за своим столом, охнул. Не обращая на него внимания, Одинцов расправлялся с кожаным монстром. Плавились медные гвозди, скреплявшие днище, тлела старая шерсть набивки, коричневая кожа превращалась в лохмотья, деревянная рама – в груду щепок. Через минуту кресло походило на животное, побывавшее в когтях хищника; его истерзанная шкура дымилась, распространяя едкий неприятный запах.

Одинцов растопырил пальцы, и огненные нити исчезли. Вовремя!

Заряда в крохотных батареях хватило бы еще на двадцать-тридцать секунд.

Он повернулся к бар Савалту.

Верховный судья, щедрейший казначей и милосердный Страж Спокойствия пребывал в трансе. Конечно, этот сановник, один из самых важных чинов имперской иерархии, был неглуп, хитер, жесток и весьма недоверчив, но при всех своих достоинствах он оставался сыном эпохи, не знавшей электричества и лазеров. Сейчас он увидел нечто жуткое, необъяснимое, ибо ни один ксамитский маг и никто из Ведающих Истину не умел испускать огненные лучи, резавшие кожу, дерево и даже медь как масло.

– Хрм… – Казначей прочистил горло. – Что… что это было, молодой бар Ригон?

– Думаю, молнии Айдена, – коротко пояснил Одинцов. – Хочешь их получить? – Он потряс перчатками над столом и ухмыльнулся.

Верховный судья, словно отгоняя наваждение, испуганно замахал руками.

– И там… на Юге… таких… таких… много? – пробормотал он.

– Про то мне неведомо, но если послать людей в Калитан и дать им побольше золота… – Одинцов выдержал паузу. – Ну, щедрейший, теперь ты мне веришь? Или надо что-нибудь еще поджечь?

Он подошел к окну и распахнул тяжелые створки – вонь в комнате стояла сильная. Бар Савалт пробубнил за его спиной:

– Послать людей… Конечно, я их пошлю! Самых лучших, самых доверенных! А ты проводишь их на Калитан!

– Только мимо Ксама, в торговый город Ханд, – возразил Одинцов, обернувшись к казначею. – Ради величия державы я и так потратил массу времени и сил. А сейчас я не могу отлучаться надолго.

– Отчего же? – Бар Савалт нахмурился. Он уже пришел в себя и с интересом поглядывал на перчатки за поясом Одинцова. Тот опять полез в свой кошель и извлек новый свиток, украшенный печатями столичного храма Айдена. Выглядел этот документ очень внушительно: пергамент с алыми и золотыми письменами и с золотыми же дисками на витых шнурках; на каждом был оттиснут лик благого солнечного божества. Одинцов развернул его бережно и держал словно младенца.

– Что такое? – Щедрейший ткнул в свиток костлявым пальцем.

– Это, – Одинцов с мечтательным видом поднял глаза к потолку, – брачная запись между Аррахом бар Ригоном и Лидор, воспитанницей старого Асруда. Составлена не далее как вчерашним вечером. Подумай, можно ли бросить супругу, с которой провел единственную ночь? Это против законов Лефури, и я не хочу, чтобы богиня любви мне отомстила! А потому – только до Ханда! И отплывем не раньше чем через двадцать дней!

Глаза верховного судьи и Стража Спокойствия выпучились; с минуту он сидел неподвижно, только зрачки бегали по золотым и алым строчкам, проверяли подписи и печати. Потом щедрейший откинулся на спинку кресла и захохотал.

– Значит, ты женился, молодой бар Ригон! Удивительная новость, клянусь светлым Айденом! И еще удивительней, что мне об этом не доложили! Еще, должно быть, не успели… – Вдруг он хитро прищурился и подмигнул. – Ты просишь двадцать дней… это большой срок… Может, успеешь сделать ей ребенка?

– Может, и успею. – Одинцов уперся взглядом в стол, испытывая жгучее желание придушить его хозяина. Он не сомневался, что рано или поздно доберется до горла щедрейшего; долг перед Асрудом бар Ригоном повелевал разделаться с его убийцей. Но сейчас судья и казначей был ему нужен и весьма полезен – именно он вводил в права наследства сыновей знатных фамилий и обращался к императору за подтверждением титула. Тут, в Айдене, титул пэра и Стража Запада не был роскошью, но обеспечивал власть, стабильность и, в конечном счете, безопасность.

Бар Савалт все еще усмехался, но улыбка его походила на волчий оскал.

– Значит, через двадцать дней и только до Ханда… Ладно, я согласен! Но постарайся, чтобы мой посланец добрался в этот Ханд. Очень постарайся – ведь твоя супруга остается здесь! Вернешься с письмом от моего человека, станешь пэром империи. А сейчас… – Он потянулся к перчаткам.

– Когда стану, тогда и отдам тебе молнии Айдена. – Одинцов сгреб со стола свои пергаменты, поклонился и шагнул к дверям, пнув по дороге обломки кресла.

Через сорок минут, промчавшись с четверкой телохранителей по Имперскому Пути, Аррах Эльс бар Ригон достиг ворот своего замка.

Он въехал во двор, огражденный высокими стенами из серого камня; копыта рослого жеребца звонко зацокали по гранитным плитам, пробуждая гулкое эхо. Тут, в столичных окрестностях, Одинцов предпочитал ездить на лошади и в сопровождении стражей из айденитов. Шестиноги и два десятка всадников из Хайры, которых оставил ему брат Ильтар, слишком привлекали внимание горожан. Северным воинам приходилось большей частью сидеть в замке, пить вино да щупать молоденьких служанок. Иногда хайриты выезжали в степь или в одно из поместий бар Ригонов, где можно было поохотиться, и Одинцов присоединялся к ним; его вороному Баргузину тоже требовалось поразмяться и погонять на равнине антилоп и быстроногих койотов-шерров. Часто его сопровождала Лидор, занимавшая второе седло на необъятной спине скакуна. В отличие от Чоса, она совсем не боялась шестиногих чудищ с севера; Одинцов подозревал, что его супруга вообще не боится ничего, и лишь разлука с возлюбленным Эльсом способна повергнуть ее в ужас.

Спешившись, он поднялся по ступеням высокого крыльца и перешагнул порог. У двери, согнувшись в поклоне, хозяина ждал серестор Клам, дворецкий и замковый управитель; встречать господина было его обязанностью – или почетной привилегией.

Сбросив плащ ему на руки, Одинцов оглядел просторный холл.

Во всех четырех каминах уже пылал огонь; месяц Пробуждения, последний в году, самое начало весны, даже тут, на южном побережье Ксидумена, не баловал теплом. У каминов стояли кресла: самые покойные и удобные – около очага, рядом с которым начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Там, на маленьком столике, ждал его ужин – холодное мясо, печенье, фрукты и вино. Отблески пламени играли на гладком дереве стенных панелей, с потолка свешивались две люстры на сотню свечей, пол и мраморные ступени покрывали ковры, прекрасные изделия из Джейда и Ксама.

Покой, уют и простор, недоступный на Земле бывшему полковнику… Одинцов усмехнулся, вспомнив свою тесную новосибирскую квартиру, и глубоко втянул воздух, в котором уже плавал благовонный запах горящих свечей. Ни радио, ни телевизора, ни электричества, ни газет… В этом старинном дворце, богатом и ухоженном, имелись мраморные ванны, но воду грели на дровяных печах; тут готовили отменные блюда и напитки, но шоколада и мороженого не было и в помине; тут спали на ароматном белье, в кроватях под шелковыми балдахинами, но во всем Айдене не сыскался бы пружинный матрас. И, разумеется, тут слыхом не слыхивали о лифтах, газовых плитах, компьютерах, телефонах и тысяче тысяч других вещей! И что с того? Зато он был дома!

Клам кашлянул, нарушив размышления хозяина.

– Почтенный целитель Арток ожидает тебя в библиотеке, – с поклоном произнес он.

– А где госпожа? – спросил Одинцов, расстегивая пояс и направляясь к лестнице.

Но серестор не успел ответить; Лидор уже мчалась вниз по ступенькам. Развевались золотые локоны, сверкали глаза, в манящей полуулыбке трепетали губы; обнаженные руки и шея казались выточенными из розового мрамора. Она прыгнула прямо в объятия Одинцова, и старый серестор деликатно опустил глаза.

Как и прочие обитатели замка, коих насчитывалось не меньше трех сотен, он воспринял без особого удивления все перемены, случившиеся с молодым хозяином. Аррах бар Ригон, сын старого Асруда, отправился в поход по велению императора, затем возвратился домой и в одну прекрасную ночь исчез. Обратно он прибыл через несколько месяцев, став на удивление темноволосым и смуглым, но черты лица, благородная осанка и грозный взгляд были прежними. Прибыл, вознес молитвы в храме Ирассы, богини удачи, и, не откладывая, женился на молодой госпоже. Клам это очень одобрял.

– Пришел! – выдохнула Лидор.

– Да, моя красавица.

– Я… я волновалась…

– Зря. Старый паук заглотил наживку. – Усмехнувшись, Одинцов покосился на валявшиеся в кресле перчатки.

– И все же…

Коснувшись подбородка, он приподнял ее лицо, всмотрелся в ясные глаза.

– Не стоило беспокоиться, девочка. Случившееся с моим отцом не повторится с нами. Да будет милостив к нему Айден в своих чертогах!

Лидор вздохнула, разгладила алый шелк туники на его груди.

– Будешь ужинать?

– Нет. Не сейчас. Мне надо потолковать с Артоком, он уже ждет в библиотеке. Убери это, – Одинцов кивнул на кресло, где валялись пояс с перчатками, меч и кошель. – Ужин пусть подадут на закате. Накормишь нас сама… мне будет приятно.

Кивнув, Лидор выскользнула из его объятий. Одинцов проводил ее взглядом, потом повернулся и, махнув Кламу рукой – мол, останься с хозяйкой, – зашагал вверх по лестнице.

Он был доволен – план, разработанный вместе с бар Занкором, начал приносить плоды. Пока что Одинцов не собирался свергать пресветлого владыку и был готов ограничиться титулом пэра и Стража Запада. Это давало власть над войском; кроме того, он мог войти в Совет и, после небольшой чистки благородного собрания, захватить в нем лидирующие позиции. Пожалуй, ради этой цели кое-кому придется расстаться с головой, и не только щедрейшему бар Савалту – семейство бар Нуратов тоже не вызывало у Одинцова особых симпатий.

Он шагнул в библиотеку, плотно притворив за собой дверь, обтянутую ковровой тканью. Убранство этой просторной комнаты не изменилось со времен Асруда: три стены были заставлены массивными резными шкафами, над которыми шли полки; у четвертой, между стрельчатыми окнами, раскинулся диван; посередине сверкал большой полированный стол. Слева, в глубокой нише, можно было заметить еще одну дверь, которая вела в личный кабинет и опочивальню; там же находилась маленькая гардеробная, где Одинцов держал оружие.

Арток бар Занкор сидел у стола, наполовину занятого картой – не прежней, вычерченной Одинцовым пять месяцев назад, а настоящей, копией ратонской, на которой три материка Айдена, три его океана и две островные гряды в западном полушарии представали в истинных пропорциях. Впервые увидев подробный чертеж своего мира, старый Арток был очарован; с тех пор он провел над ним немало дней, словно прилежный ученик, постигающий азы географии. Его огорчала лишь невозможность поделиться своим восторгом с коллегами; Одинцов взял с целителя клятву, что ни один из Ведающих Истину не приблизится к карте на пушечный выстрел.

– Ну что, Рахи? – Бар Занкор приподнялся ему навстречу.

Вероятно, он переживал не меньше Лидор: визит к Савалту был рискованной затеей. Однако сухое лицо целителя сохраняло бесстрастное выражение, и лишь в темных глазах мерцали искорки тревоги. Как многие из Ведающих Истину, бар Занкор был обязан поставлять сведения в департамент Охраны Спокойствия, но это не означало, что он питает любовь к его главе.

– Сработало! – Одинцов подошел к старику и, коснувшись его плеча, заставил опуститься в кресло. – Все получилось так, как мы предполагали: сначала он мне не поверил, но молнии Айдена были убедительны. Он согласен. Даже изволил рассмеяться, узнав, что Лидор теперь моя супруга.

– Не вижу в этом ничего смешного, – сказал бар Занкор. – Пэр империи должен быть женат, ибо он государственный муж, а не юный повеса. Я был твоим восприемником, Рахи, и я счастлив, что ты остепенился.

Он задумчиво побарабанил пальцами по разостланной на столе карте и произнес:

– Странная история! Я имею в виду все, что случилось с тобой… Теперь я понимаю, что ты не Рахи, не тот Аррах, сын Асруда, что отправился в страну хайритов, и дело тут не в обличье, ты просто другой, совсем другой… Ты умнее его на целую жизнь, и пусть Шебрет прижжет мне задницу, если это не так!

Одинцов промолчал; лишь на его губах мелькнула и исчезла загадочная усмешка.

– Кто же ты, Аррах? – Бар Занкор заглянул ему в лицо. – Демон, вселившийся в тело молодого Ригона? Или могущественный маг из южных краев, из царства пресветлого Айдена, принявший облик Рахи?

– Я – Аррах, сын Асруда, Хранителя Запада. Пусть будет так, достопочтенный. Ты согласен?

– Согласен. – Целитель кивнул, огладив бритый череп. – Твой отец тоже был со странностями… Таинственный человек! Но я не собираюсь уподобляться шерру, вынюхивающему там и тут. Для меня ты Аррах Эльс бар Ригон, наследник славного рода и будущий пэр империи.

Поднявшись, бар Занкор подошел к окну и некоторое время обозревал сад, тихо дремавший между высоких каменных стен. Затем он повернулся к Одинцову. Черная тога, спускавшаяся почти до щикотолок, традиционное одеяние целителей, делала его выше и стройнее, серебряная цепь лежала на груди правильным полукругом.

– Значит, Савалт прочитал вашу брачную запись и развеселился, – медленно произнес старик. – А что было до этого, сын мой?

– До этого пугал и допрашивал, допрашивал и пугал. Огнем, каленым железом и тем, что расправится с Лидор… Так было, пока я не надел перчатки. Молнии Айдена его потрясли!

– Еще бы!

Целитель невольно вздрогнул, и Одинцову вспомнился тот ужас, с которым бар Занкор глядел на огненные лучи, испущенные загадочным предметом. Ужас его отличался от реакции щедрейшего; тот, хотя и был испуган, наверняка представлял себе груды вражеских тел, располосованных молниями, и это зрелище веселило душу Савалта. Старому Артоку, вероятно, тоже виделись горы трупов ксамитских солдат, но счастья он при этом не испытывал.

– Итак, мы договорились, – произнес Одинцов. – Я доставлю в Ханд его лазутчиков. Из Ханда они доберутся в Калитан без меня, а я вернусь в Тагру. Стану пэром и передам щедрейшему магические перчатки.

Бар Занкор моргнул.

– Разумно ли это, сын мой? Такая страшная сила… такой могучий талисман…

– Не беспокойся. Бар Савалт уверен, что не всякий человек, попавший в царство Айдена, обретает мощь и силу, но лишь отмеченный истинным благородством – как, например, наш пресветлый владыка или сам щедрейший казначей. Овладев талисманом, бар Савалт скоро выяснит, что благородства у него маловато.

– Что ты имеешь в виду, Рахи?

– Магия быстро иссякнет. – Одинцов отбросил со лба прядь волос и усмехнулся. – Может быть, щедрейшему удастся поджечь свой стол, но не более того.

– Хмм… будем надеяться… – Целитель покачал головой. – Эта… эта вещь… внушает мне ужас. Карта, которую ты привез, гораздо полезнее и безопаснее. – Он любовно покосился на портулан, лежавший на столе.

– Не могу с тобой согласиться, почтенный. Карта гораздо опасней! Молнии Айдена пропадут, когда исчезнет магическая сила перчаток, а карта… Владея этим чертежом, можно рассчитать время похода в любую страну, проложить маршрут, прикинуть число солдат… Для любого, кто стремится к завоеваниям, эта карта – настоящее сокровище! Если бы Савалт видел ее, он, возможно, догадался бы, что я его дурачу с экспедицией в Калитан.

– А это действительно так?

– Конечно! Я сказал щедрейшему, что калитанцы – опытные мореходы, и это правда. Еще сказал, что они плавают на Юг, и это ложь, ибо здесь, в районе экватора – видишь зеленую полосу?.. – тянутся водоросли, и они неодолимы. Видел бы ты их, отец мой! Там не пройдет ни лодка, ни корабль, ни плот! А дальше находится течение столь мощное и быстрое, что пересечь его способны лишь морские змеи!

– Откуда ты знаешь все это? – Арток метнул на него испытующий взгляд.

– Ну… Мне рассказали об этом люди или, возможно, боги – те, кто подарил карту и магические перчатки. Однако, отец мой, напомню еще раз – я не вправе говорить о подобный вещах.

– Ладно. Смертным не понять путей богов! – Бар Занкор вернулся к столу и, склонившись над картой, стал разглядывать остров, лежавший далеко на востоке, в тысячах километров от Тагры. Потом сказал: – Но рано или поздно наш обман откроется… когда лазутчики щедрейшего вернутся с Калитана.

– Они не вернутся, почтеннейший. Или им перережут глотки по дороге, или они останутся на Калитане. Этот остров в теплых морях богат и прекрасен, а люди там гостеприимны. Бар Савалт даст лазутчикам много золота… К чему им возвращаться? Дорога опасна и тяжела, а жизнь на Калитане много приятней, чем в Айдене.

Бар Занкор покивал головой:

– Возможно, так и случится. Но будь осторожен, Рахи! Ты поплывешь с людьми Савалта в Ханд, и какие тайные приказы даст им щедрейший, ты не знаешь. А он человек коварный! Вдруг лазутчики тебя убьют! Или вас захватят ксамиты, или случится шторм, или…

– Это меня не тревожит. Я справлюсь, – сказал Одинцов. – Для грусти есть другие поводы.

– О чем ты, Рахи?

– О том, что через двадцать дней я снова расстанусь с Лидор. А пока этого не случилось, отец мой, пойдем к ней и сядем за стол. Время вечерней трапезы.

В его объятиях лежала женщина. Прижавшись щекой к плечу Одинцова, дышала прерывисто и жарко, словно недавний любовный экстаз вновь посетил ее в сонном забытьи, подарив наслаждение, к которому нельзя было привыкнуть. Для нее, совсем еще юной, страсть таила новизну, каждый поцелуй и каждое объятие казались божественным даром, каждое нежное слово – откровением.

Пряди золотых волос ласкали грудь Одинцова. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк; но он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и его лицо, озаренное пламенем свеч, догоравших в серебряных шандалах, выглядело таким же молодым, как у его подруги. Темные завитки спускались на лоб, на гладкой коже – ни морщинки, твердо очерченные губы хранили свежесть юности, в уголках рта прятался некий намек на улыбку – то беспричинное и щедрое веселье, что приходит иногда к сильным и уверенным в себе мужчинам в поре возмужания. Ибо Георгию Одинцову, мирно почивавшему в своей кровати, в своем наследственном замке близ имперской столицы Айд-эн-Тагры, было двадцать шесть лет.

Прямоугольник массивных каменных стен и зоркая стража берегли его покой. С угловых башен часовые, вооруженные мечами и арбалетами, могли видеть лежавший на севере Имперский Путь – ровную, как стрела, дорогу, уходившую направо, к каналу и к городу, к его улицам, площадям и дворцам, и налево, к полосе леса, темневшей на горизонте. За этой магистралью, которой дозволялось пользоваться лишь могущественным и знатным, вдавался в сушу прямоугольник гавани, заполненный кораблями и огромными плотами; их весла были подняты, паруса свернуты, будто крылья птиц, добравшихся к своему гнезду и прилегших вздремнуть до рассвета. Над ними возносилась башня маяка, и огонь, горевший на ее вершине, походил на глаз великана, надзиравшего за стаей уснувших птиц.

На юге, за фруктовой рощей, тянулся Большой Торговый Тракт, сейчас безлюдный и пустой, как и дорога знатных. Но на складах гавани уже копились сукна и стеклянные изделия из Стамо, оружие, доспехи и бронзовая посуда из Джейда, вино, парча, бархат, ковры и драгоценные камни из эдората Ксам и Стран Перешейка. Утром Торговый Тракт затопят фургоны и телеги, и грохот их будет доноситься до самых уединенных покоев замка бар Ригонов.

Но сейчас все было тихо. Древний замок, и лежавшая на западе столица, и весь имперский домен Айдена мирно дремали под светом двух лун, большого серебристого Баста и маленького быстрого Крома, похожего на золотой апельсин. Спали повара и конюхи, ключники и музыканты, служанки и садовники; дремали кони, мулы и шестиногие тархи; цветы в саду закрыли свои чашечки, вода бассейна застыла, словно зеркало из темного стекла.

Спал и Георгий Одинцов, и на его лице блуждала слабая улыбка. Потом его губы дрогнули, черты стали строже и словно бы старше; он глубоко вздохнул и что-то прошептал.

В дорогу! Скоро в дорогу…