Часть третья КОСМОС

Очнувшись, я час или два лежал не шевелясь. Щека приклеилась к полу, и один глаз упирался прямо в него, а вторым я тупо смотрел в стену. Время от времени я проваливался в забытье, но почти сразу просыпался и продолжал пялиться в серую поверхность. Потом понял, что просто боюсь пошевелиться, что я готов лежать так два часа, три, сутки, лишь бы не двинуться, лишь бы не потревожить боль, которая, казалось, стоит надо мной и только и ждет, как всадить нож, стоит мне лишь дернуться.

Для начала я подвигал пальцами. Потом оперся руками и отодрал голову от пола. Лицо опухло, саднило, как от солнечного ожога. Но боли — той страшной, ударяющей молнией боли, которой я боялся больше всего, — не возникло. Тело словно побывало в качестве мяча на футбольном матче: отбито, помято, ободрано. Однако мяч не порвался и был еще способен служить. В тревоге прислушиваясь к собственным ощущениям, я поднялся и сел.

Я лежал в какой-то каморке — низкой норе. Голова упиралась в потолок, плечи — в стены. С усилием раскрывая заплывшие глаза, попытался оглядеться. Свет шел откуда-то сзади. Кряхтя как столетний дед, стараясь не слишком тревожить исстрадавшееся тело, я стал потихоньку выползать, скребя ногами.

Поначалу я не сообразил, где очутился. Каморка оказалась щелью между полом и искореженным металлом, нависающим сверху. В принципе еще немного — и я бы превратился в консервы. Всматриваясь в окружающую обстановку, постепенно я понял, что нахожусь на капитанском мостике. Правда, от него осталась только часть. Большую половину смят и придавил изуродованный потолок.

Я наконец смог распрямиться, принять позу более соответствующую человеку. Хотя на человека сейчас походил с большой натяжкой. Голова набрякла, как вымоченный куль белья. На глаза давили отекшие веки, приходилось сознательным усилием поддерживать их в открытом положении. Вдобавок лицо саднило, каждое движение сопровождалось облегчающим чувством прохладного ветерка, скользящего по коже. Не только лицо, но и все тело зудело. Осторожно приподняв футболку, я увидел покрытые красными полосами живот и грудь. Задрал рукава куртки — руки тоже горели ожогом.

Но все эти травмы, висящие на теле болезненным, тяжелым грузом, говорили об одном: я — жив. Это было самым главным. Та невыносимая мука, что я вынес, вела прямиком к смерти. Обнаружить после этого, что я двигаюсь, что могу даже стоять, — казалось невозможным, нереальным. Коллапс пространства, который я видел и который навсегда вжился в мой хребет пережитой болью, опустошил душу и заставил потерять ту часть, тот стержень, что делал из меня того, кем я был и кем себя ощущал. Боль заставляла отказаться от всего, за избавление от нее я был готов заплатить любую цену, отдать все, что для меня дорого и ценно. И хотя я не сделал это буквально, никому не отдал и не заплатил, но сам факт моего внутреннего согласия лишал меня смысла существования. Теперь же дискомфорт, ощущаемый каждой клеточкой моего измученного организма, воз-вРащал к жизни, напоминал и не давал забыть, что я — человек, что я жив и снова отвечаю за себя.

Еще раз огляделся. Вмятина сплющила корабль с левой стороны, придавив командную площадку и, скорее всего, все левое крыло. Неяркий свет от бокового обода, опоясывающего стены, падал на кошмарные искореженные поверхности. Но раз я жив, значит, корабль не разгерметизировался. Где мы находимся? Что случилось после коллапса? Где истант?

Я обогнул торчащие куски металла. Закругляющееся полотно лобового иллюминатора проваливалось в космос черной дырой, наполненной сиянием звезд. Я не был готов сейчас любоваться чем бы то ни было, но при виде открывшейся в иллюминаторе картины у меня отвисла челюсть. Оперевшись о прозрачную поверхность разбухшими ладонями, я застыл. Красота зрелища заставляла забыть даже о боли.

В бездонной черной глубине сияло божественное колье, развернутое полукругом от края до края пространства. Мириады звезд услаждали взгляд сиянием драгоценных камней. Красноватые и желтые, голубые и цвета морской волны. Разбросанные хаотично, они сверкали отдельными бриллиантами, соединялись в крупные огни, висевшие в паутине широкой полосы дымчатой алмазной россыпи. С правой стороны колье заворачивалось вдаль, теряясь в огромных пылающих огнях, почти сливающихся друг с другом, уходящих вглубь насколько хватало взгляда.

Пораженный, я не мог двинуться с места. Не знаю, сколько времени я простоял, разглядывая эту красоту. Мне хотелось впитать ее всю, запомнить, чтобы потом иметь возможность снова и снова наслаждаться ею. И от иллюминатора я смог оторваться только тогда, когда выпил все увиденное до дна, насытившись до кончиков ушей.

Обернувшись, уперся взглядом в изувеченные внутренности корабля. Контраст с царившей за иллюминатором красотой бил в глаза. Ужас, пережитый и переживаемый маленькой частичкой, в противовес безмятежной красоте бесконечного космоса. Неужели страдания свойственны только мелкому? Только крохотные твари обречены испытывать тяготы жизни, а безбрежные просторы всегда холодны и спокойны? Или все в мире равновесно? И то божественное скопление звезд тоже страдает, причем пропорционально своим размерам? В это не верилось. А может, просто не хватало мозгов, чтобы представить возможность такого.

Я продолжал рассматривать продавленный потолок. И как только корабль не разгерметизировался после такого повреждения? И долго ли он еще сможет продержаться? Ведь малейшая дырка — и я, застыв в ледяную статую, навсегда останусь любоваться здешними звездами. Может быть, спасло от разгерметизации то, что корабль управлялся истантом, который отчасти и творил его, мог мгновенно изменить, подправить… Где же он сам?

Я оглядел оставшееся пространство мостика, но никого не обнаружил. И тут же я вспомнил о раненых. Господи, как они вынесли произошедшее!

Ковыляя, я побежал в главный коридор и в самом его начале наткнулся на огромный кусок мяса, перегородивший путь. Похолодев, я уперся взглядом в обнаженную открытую плоть, словно стараясь оттолкнуть ее от себя. Вздрогнул — и меня вырвало. Согнувшись, я, словно загипнотизированный, скосил глаза на отвратительное зрелище. Внезапно я понял, что это истант, и желудок снова сжался в комок. Тошнить было нечем, я просто хрипел, сплевывая тягучую слюну. Истанта вывернуло наизнанку. Я не понимал, как это могло быть.

Прижимаясь к холодной стене, я обошел его и увидел еще более страшное зрелище. Я раньше никогда не терял сознание от страха, а здесь…

Не выжил никто. Тела были в беспорядке разбросаны по коридору, свалены бесформенными брусками в кучи, переплетались вывернутыми конечностями. Очнувшись, я зажмурил глаза и хотел уползти из этого кошмарного места. Но вдруг хоть кто-нибудь выжил? Я поднялся, зажал рот ладонью и прошел весь коридор, внимательно вглядываясь в тела. Прикасаться к ним было выше моих сил… Выбежав из коридора, я снова свалился на четвереньки. Рвотные спазмы выгибали тело дугой, но мне оставалось лишь стонать…

Корабль летел. Постепенно я заметил это по смещению звезд. Жемчужное колье уплывало чуть вправо. Определить скорость не представлялось никакой возможности. Пять километров в час? Сто миллионов километров в час? В школе мы такого не проходили. Да и что это было? Движение по курсу или же произвольное перемещение под влиянием тяготения ближайшей звезды? Истант погиб. Что двигало кораблем?

Я попытался отыскать двигатель, какие-нибудь устройства управления. Капитанский мостик разрушен, но и раньше я не видел на нем никаких штурвалов, кнопок или рулей. Не было даже пилотских кресел. Собственно, истантам ничего этого и не нужно. А вот мне бы сейчас пригодилось! Хоть бы командный экран работал! Но место, где он был, напоминало район крушения самолета. Иллюминатор же просто открывал вид вперед. Я прощупал его весь, в надежде, что тут сенсорное управление. Но иллюминатор оказался простым окном, а стены — металлом.

В поисках двигателя я обошел оставшуюся целой часть корабля. Боковой коридор с правой стороны остался невредим. В него выходили двери пяти кают. Созданные для людей, каюты были обустроены кроватями, столиками, кабинками уборных, совмещенных с душем, — точно такими же, как на станции. Я даже нашел пару пустых пластиковых бутылок и носки, оставленные кем-то из пассажиров. Однако и в каютах не оказалось ничего, что имело бы отношение к управлению кораблем. Внимательно осмотрев стены в коридоре, я не обнаружил никаких люков, никаких дверок, никаких щитков. Машинное отделение тут отсутствовало по принципу, а инженерные сети, если они существовали, не предусматривали ни ремонта, ни замены. Корабль показался мне выточенной деревяшкой: внутри устроены удобные норки для пассажиров, а все остальное — цельный кусок.

Пристроившись в дальнем углу мостика, так, чтобы продавленная крыша корабля как можно больше отгораживала меня от ужасного коридора с погибшими, я растянулся на полу. Отекшее измочаленное тело требовало отдыха. А вот мозги работали довольно ясно.

Главный вопрос — где находится корабль? Что случилось во время взрыва станции? Пережитый мной коллапс пространства — был ли он реальным? Или же это игра сознания, доведенного болью до шокового порога? Местный «млечный путь», или лучше сказать «алмазный путь», говорил о том, что нас все же отбросило, и отбросило достаточно далеко. Ничего похожего на эти звезды ни с Ка-148, ни со станции я не видел. Правда, это не означало, что все безнадежно. Нас могло закинуть за какое-нибудь пылевое облако, типа того, вдоль которого мы хотели повернуть Красных Зед. Пролетев сквозь облако, корабль оказался по другую сторону. Если мы недалеко, то спасение не заставит себя ждать. Истанты наверняка могут контролировать местоположение своих кораблей. Или же координатор, наподобие того, каким раньше был я, сможет найти нас на своем внутреннем экране.

Я снова попытался вызвать в голове модель пространства, но ничего не получилось. Теперь я даже не смог увидеть начальной белой картинки. Способности координатора исчезли насовсем. И мне кажется, я начал понимать почему. На станции, в безумии последних минут, когда не было времени подумать, я принял исчезновение способностей как факт и даже не попытался объяснить его. Теперь же до меня начало доходить, что, скорее всего, на меня повлиял спасенный мной истант. Не зря меня мутило от погребальной песни, когда я катил его тушу по командной площадке к выходу. Черт его знает, что за волны он испускал в тот момент. Вспоминая, как звуки, производимые истантами, могли влиять на психику, как истанты изменяли наши тела, приспосабливая их к существованию в условиях, отличных от земных, я понял, что стенания тяжело раненного истанта модифицировали меня еще раз. Определенная часть волнового спектра из его стонов отразилась на мне, в том числе отключила способности координатора. Ох, как пригодились бы мне сейчас эти способности! А теперь я как пылинка на ветру, как щепка в океане — бессильный и безвольный…

Мысли замедлялись, шли по кругу. Размышления ничего не меняли, лишь убаюкивали. Я задремал. Время от времени, просыпаясь, вскидывал голову. Но вокруг по-прежнему царила тишина, неярко горел свет и тянулся за окном «алмазный путь». Двигаться совсем не хотелось, я и не двигался. Что бы я мог сделать? Мерить шагами пространство корабля? Еще раз все обыскать в бесплодной попытке найти хоть что-нибудь, позволившее бы мне управлять полетом? Возможно, то, что я выжил, случайность? Нелепая ошибка, подарившая мне жизнь на несколько часов? Что ж, я увидел напоследок красивейший космос — последнее, что я видел в своей жизни. Если в ближайшее время ничего не поменяется… Ждать смерти от голода или жажды я не хотел…

Очнулся я от резкого прерывистого сигнала тревоги. Он вопил так, что закладывало уши, а безжизненный голос повторял: «Аварийная посадка! Аварийная посадка!..»

Кряхтя и постанывая, я поднялся. Ух! Вид в иллюминаторе снова поражал. Будто специально для меня устроили экскурсию «Красивейшие пейзажи космоса». Красивое шоу для смертников…

Мы летели над планетой, высоко-высоко, так что было видно, что это шар. В краткий первый миг пронеслась мысль: «Земля!» Но сразу стало видно, что это не Земля, да и вряд ли какая-либо другая планета Солнечной системы. Само солнце, восходящее в сияющем ореоле атмосферы, светило непривычным желто-коричневым пыланием, словно ты смотрел на него сквозь солнечные очки. Густой насыщенный цвет грел взгляд, но вызывал тоску по яркости родного Солнца. Рваные облака разметанной пеной стелились внизу, открывая глубокую землю. Это не старушка Земля, сияющая бело-голубым очарованием. Озаренная темным сиянием звезды изогнутая поверхность под тучами открывалась мрачной бездной, блеснула черная вода.

Описывая круг по орбите, мы быстро снижались. «Аварийная посадка! Аварийная посадка!» — продолжал талдычить голос. Аварийная? До меня вдруг дошел смысл этой фразы. Насколько я знал из земной практики, посадка корабля — самая сложная вещь. У инопланетян, конечно, технологии не чета нашим, однако так просто предупреждать не станут. Все-таки они сделали автопилот на корабле, предназначенном для транспортировки землян. Я мог только мысленно сказать им спасибо за предусмотрительность. Оставлять пассажиров запертыми в клетке, как кроликов, в случае гибели пилота — это было бы чересчур жестоко. Но что же мне делать? Где чертовы кресла с ремнями безопасности, с кислородными масками, где кнопка вызова стюардессы? Как я должен готовиться к этой аварийной посадке? Читать молитвы о надежности инопланетного автопилота? Предупреждение предусмотрели, а средства? Как должны спасаться люди?

Каюты! Мысль вспыхнула в голове озаряющей догадкой. Каюты заточены под людей! Этот капитанский мостик — место для истантов, тут нет ничего для человека. А вот в каютах для людей много чего создано.

Я бросил последний взгляд в иллюминатор. Мы врывались в свечение атмосферы. Дуга горизонта растягивалась в линию. Медлить нельзя. Я побежал к каютам.

Что там бывает при экстренных посадках? Как помнилось из фильмов-катастроф, должно немилосердно трясти. Но корабль шел плавно. Об аварийности не давали забыть очень частые провалы и резкие повороты: закладывало уши, холодящая пустота замирала в груди. Пространственных катаклизмов я за последнее время испытал столько, что реакция на любое резкое изменение положения тела в пространстве была одна — страх. Когда корабль проваливался в очередной раз, у меня немели ноги и холодный пот пропитывал футболку. Я вцеплялся руками в ремень, зажмуривал глаза.

Каюты и впрямь приспособлены для аварийной посадки. В первой же я нашел, что у кровати имеется три ремня: бедра, живот, грудь. А вот кислородной маски не было. Не знаю, возможно, где-то тут есть скафандры, но на их поиски времени не оставалось. Впрочем, если уж корабль перенес такую деформацию в открытом космосе, то разгерметизация при спуске ему не грозила.

Ремнями я пристегнулся всеми тремя и теперь походил на пациента психбольницы, прикованного к кровати. Если и вылечу, то только вместе с ней. Хватит с меня экспериментов по игре в мяч моим телом. Я больше не вынесу даже пяти минут такого развлечения. Лучше уж чувствовать под собой твердую поверхность.

А развлечение не заставило себя ждать. После небольшого затишья корабль вдруг рвануло в сторону и закрутило. Удара я не слышал, звуков вообще никаких не было с самого начала посадки: герметичность тут и вправду на славу. Но все кульбиты корабля я великолепно прочувствовал и без звукового сопровождения. Не зря, ох не зря были предусмотрены три ремня! За несколько секунд мое тело побывало во всех возможных пространственных положениях, словно на тренажере для космонавтов. Я просто закрыл глаза и затаил дыхание… Боль, смерть… Страшное ожидание конца… Разум плохо переваривает такие вещи, в подобные мгновения он предпочитает уйти с арены жизни, оставляя голову пустой. Только тело сжато спазмом, будто напряжение защитит его от гибели… Последний толчок рванул меня ногами вперед, и я чуть не выскользнул из ремней. Но все уже закончилось.

Тишина и неподвижность. Корабль приземлился. Акробатические этюды в койке для умалишенных оказались последним номером представления. Я засмеялся. Хорошая шутка! Представив, как выгляжу сейчас со стороны, я заржал во весь голос. Смех заставлял напрягаться, это было больно, но остановиться я не мог. Хохот душил меня… Истерика продолжалась минут пять, после чего я просто застыл и долго-долго лежал в прострации.

Иллюминатор завален какой-то дрянью — не то мусор, не то земля, черная масса, перемешанная черт знает с чем. Ни единого лучика света сквозь нее не проходило. Где сейчас корабль? Зарылся в землю? Утонул в болоте? Угодил в самую большую выгребную яму в космосе? Наплевать. В любом случае мне надо выходить. Какая разница: лететь взаперти в космосе и помереть или сидеть взаперти на неизвестной планете и помереть? Абсолютно никакой разницы. Что там меня ждет? Динозавры? Атмосфера из цианистого калия? Внутри корабля немногим лучше.

Пройдя по боковому коридору, я подошел к стене, где находился вход в корабль. Сзади меня дышал ужасом главный коридор, но я не желал знать и видеть, что там сейчас происходит. Как открыть двери? Ладонь почувствовала тепло металла, но створки не разъехались. Черт! Не хватало помереть от того, что в дверях забыли сделать ручку! Как открыть эту коробочку? На что она реагирует? Я помахал руками, в надежде на какие-нибудь датчики. Ничего. Постучал кулаком по стене. Ничего. Ощущая спиной леденящий мрак главного коридора, я принялся колотить по стене со всей дури. «Открывайся, открывайся!» Потеряв дыхание, уперся лбом в тупой металл. «Сволочь!» Размахнувшись, пнул ногой — и створки разъехались. Я отшатнулся.

Динозавров снаружи не оказалось. И цианистый калий не задушил меня. Вдохнув потекший внутрь воздух, я ощутил аромат прелости, но вместе с тем и сухости. Так бы, наверное, пахло на болоте в жаркий ветреный день. А впрочем, черт его знает, никогда не бывал на болотах в такой день. Я глубоко вдохнул еще раз. Живой! Что бы там ни было, а дышать я мог. Не знаю, что сыграло свою роль. Возможно, измененный истантами организм мог жить и в такой атмосфере. Или же автопилот подобрал планету, пригодную для человека. Спасибо, цилиндры! Все-таки вы не последние сволочи…

Я спрыгнул на землю — и взгляд сразу заскользил вверх, вверх и вверх. Огромные деревья черными столбами уходили в высоту. Сто, двести метров? Сквозь прозрачные жидкие кроны просвечивало желтоватое небо. Солнца не видно, то ли рассвет, а может, и вечер, закат. Коричневатый сумрак сливался в черноту за стволами. Земля уходила туда же — темная, покрытая слоем темной листвы, ни травы, ни кустов, ничего. Корабль лежал сбоку небольшого склона, на открытом пространстве, основная масса деревьев начиналась чуть дальше. Впрочем, деревья стояли довольно редко, и вся местность казалось пустой, будто дырявой.

Я обернулся. Дальше по склону частокол черных стволов сгущался. Был виден путь, по которому падал корабль, — провал сшибленных верхушек. Одно из гигантских деревьев, падая, зацепилось за соседнее, торчали огромные страшные корни. Сам корабль рухнул задом наперед на склон, обрушив большой его кусок. Этот кусок и завалил носовой иллюминатор.

Прилетели…

Конец путешествию.

Корабль сдох, путей назад нет. Я один на чужой планете, и вряд ли стоит ждать спасательной экспедиции.

В мертвящей тишине чуть слышно шумели деревья. Я огляделся во все стороны. Пустота. Тишина, пустота и мрак. Внезапно ощутил, какая бездна пространства отделяет меня от дома. Робинзон Крузо по сравнению со мной — житель мегаполиса. Метры, километры, парсеки… В чем измерить бесконечность? В каких единицах? Разве только в чувстве жалостливой тоски к самому себе…

Осторожно ступая, будто боясь произвести шум, я попятился назад к кораблю. Пощупал, ощутил его реальность. Это не сон, все по-настоящему. Медленно опустился на ступеньку входного порога.

Что мне сейчас делать? Голова не желала думать о будущем. Все мысли тянулись к прошлому. Покалеченное тело зудело ожогом.

Где я? И что я? Зачем все это случилось? Я упорно возвращался в мыслях к той жизни, что затерялась сейчас для меня в бездонной бездне космоса маленьким огоньком моего родного Солнца. Огонек настолько маленький, что отсюда его не разглядеть ни в какой телескоп. Да и неизвестно, куда смотреть: где он? Слева, справа, снизу? Но в том огоньке вся моя жизнь: все, что я знал, все, что было для меня родным и близким. Там не надо было думать, чем закончится завтрашний день. Там все свое, обжитое и понятное. И вокруг те, для которых тоже все обжито и понятно. Я вспомнил о Дэне. В первый раз после взрыва. Дэн погиб. Все, его больше нет. И все пилоты, что самоотверженно защищали нас, тоже погибли. И сзади меня мертвые тела. И нет ни одного живого. А мне нужен сейчас хоть один живой человек…

Сунув руку в карман, я достал россыпь хвоинок, тех самых, собранных в последнем сосновом бору на Земле. Единственное, что осталось у меня от целой планеты. А нет, еще жвачка Лехи. Леха тоже погиб. Бессмысленная судьба…

По обожженной щеке скользнула слеза. Я зажмурил опухшие глаза, и слезы темными пятнышками расплылись по джинсам, замочили ладони.

Пробравшись назад на корабль, я закрылся в каюте. Сжался в комок на кровати, уткнувшись в стену…