ГЛАВА 9

Яростно топча педаль газа, Причер гнал машину в сторону моря. Попутно капеллан пытался убедить себя, что не может быть на базе заговора, имеющего целью свести его, капитана Причера, с ума. Не того полета крокодил.

Но с какой тогда стати вполне приличные военные, офицеры, постоянно изображают перед ним придурков? Заняться им больше нечем?

Или это страшный знак того, что люди на уровне бессознательного чуют приближение неотвратимой гибели? Причер о похожих массовых феноменах читал, но в жизни, слава Богу, ничего подобного не видел. И не хотел бы увидеть на Кляксе. Не хватало еще таких метафизических намеков на то, что прикидки капеллана относительно судьбы базы верны.

«Следующую атаку мы, скорее всего, отобьем. А потом либо эвакуация, либо конец. Бесславный и, главное, ну такой бессмысленный! Прямо хоть со стыда дезертируй. Только на мне, в отличие от некоторых, целых две присяги».

Капеллан почувствовал, что сейчас во что-нибудь врежется, и остановил машину. Вытащил из «бардачка» сигару, закурил и попытался хоть немного успокоиться. Не вышло. Он был совершенно выбит из колеи. В ушах отдавался голос хриплого, перед глазами стояла безобразная сцена на плацу.

Просто невообразимая сцена. Два человека, облеченных колоссальной властью и ответственных за судьбы множества бойцов, готовы были на полном серьезе подраться из-за совершеннейшей ерунды. Вроде и не верится – а вот он, бьющий в глаза факт. Неужели они и вправду такие?

Не станут же старшие офицеры – люди образованные, просвещенные – разыгрывать перед скромным гарнизонным капелланом целый спектакль! Причер вспомнил, какими увидел их впервые, за завтраком в столовой. Перед ним предстала армейская элита. Битые службой мастера, для которых личные и боевые качества человека превыше чинов и должностей. Опытные профессионалы, знающие, когда можно слегка обойти букву Устава, но уважающие его дух. И еще – взрослые люди, способные относиться к себе со здоровой иронией. Они тогда все до единого понравились ему. Даже зануда Виллис, который так артистично зануду из себя изображал.

Причер знал таких военных и любил их всем сердцем. Прожженные дядьки, видевшие множество смертей, умели каждый отпущенный им день проживать со вкусом, словно он единственный. Пусть это будет не День благодарения, а всего лишь «парково-хозяйственный день»… Вспомнилось, как на приснопамятных Черных Болотах молодой Кэссиди, тогда еще лейтенант, стоял (лежал, если честно) дежурным по парку техники – а мимо его палатки уж больно лихо, с понтом он тоже боевая машина, пронесся малый саперный тягач. Кэссиди одним прыжком оказался на улице, заорал своему механику: «Заводи! Покажем этой мандавохе, как надо ездить!» – и парк добрый час оставался без присмотра, зато саперы потом по собственной инициативе бутылку принесли.

Ну не могли такие люди, хоть ты тресни, столь легко и непринужденно рыть себе яму! Настолько презирать союзников, чтобы не договориться с ними об огневом взаимодействии! Загадочным образом промотать громадный запас реактивного топлива и потом уродовать стрелков на периметре! В последнюю секунду увернувшись от верной гибели, едва отдышавшись, не помолившись, устроить грызню вокруг раздавленного джипа! И клыками волчьими, когтями тигриными держаться за Кляксу. Прозакладывать души и головы идолу бессмертия. Даже не реального, а пока что совершенно мифического! Тут нужен был серьезный мотив, и Причер, как мог, пытался уяснить, в чем же он состоит.

Увы, на данный момент самой мощной и относительно логичной выглядела мотивация человека, назвавшегося Харитоновым. То ли вконец запутавшегося, то ли слегка ненормального. Русского ортодокса, поимевшего наглость за каким-то совершенно непонятным хреном припереться в мультикатолический храм и обдать помоями ни в чем не повинного священника. Но это хамло – скорее всего, больное на голову – хотя бы имело в оправдание своего отступничества некую богоборческую теорию («Потому и имело, что больное!» – подумалось капеллану). А что же у других? Так, мелкие страстишки. За которые настоящие люди и офицеры на верную смерть не пойдут.

Или пойдут?!

При таком раскладе даже господин полковник с его пакетом акций за пазухой и твердым материальным интересом гробить подчиненных выглядел в глазах капеллана более-менее ничего. Понятно, во всяком случае. Он хотя бы за деньги.

«А может, именно ты, Причер, главный дурак во всей этой истории? Превратился за пять лет священничества в благодушного добрячка-идеалиста. Так долбился об пол лбом, что вбил себе в голову, будто вокруг чистая утопия под названием «Плохих людей нет». А зло вовсю подтачивало души. И даже явилось лично, в концентрированном виде, приняв облик хриплого мичмана. Отодрало тебя, прямо скажем, как конный варвар пешую монашку. А ты, паладин фигов, рыцарь-храмовник кастрированный, только зубы стиснул! Слышь, капитан, не пора ли активно воспротивиться злу?»

Но как?!

Крест сколотить из двух скамеек, вскарабкаться на крышу храма и там самолично распяться на фиг. «Блестящая идея, господин капитан. Главное – свежая и оригинальная. Предыдущий ненормальный священник до нее самое чуть-чуть не додумался».

Выпить и забыть. Весьма заманчивый вариант. Успешно апробированный моим русским коллегой, чтоб он был здоров. «Вдвойне плагиат – наш ведь тоже керосинил неслабо».

Как достучаться до людей? Как объяснить, что главная война на Кляксе идет в душах самих военных? Убивая изнутри, выжигая дотла человеческое. Да подавитесь вы своим креатином, будь он проклят! Не в нем же дело! Предположим – «чисто в теории», как любит говорить Лурье, – вам удастся вырвать его у Кляксы и остаться в живых. И наши славные алхимики-биохимики действительно сварят из него эликсир жизни. А вы подумали, господа, КОМУ ИМЕННО ЭЛИКСИР ДОСТАНЕТСЯ?

Не-ет, я не полный идиот и не намерен уверять вас, будто он окажется исключительным достоянием толстосумов и их прихвостней. При капитализме так дела не делаются. Что там бормотал Лурье – «экономика рухнет»? Дурак, она поднимется на невиданную высоту! Даже я, далеко не гений, знаю, как все организовать. Вас элементарно посадят на иглу. Вожделенный эликсир почему-то окажется с дискретным эффектом. Алхимики скажут – простите, ребята, иначе не получится. Одна инъекция, допустим, в год. И придется вам остаток своего бесконечного века зарабатывать на эту самую бесконечность. Пахать широким фронтом. Биться за жизнь до усеру, аки гвардейская дивизия имени Сизифа.

Но то еще цветочки будут. Так, сугубо техническая проблема.

А о душе вы, ребята, подумали?

А ну как вас, полубожков бессмертных, индюков надутых, возьмет за глотку и слегка придушит загадочный психологический феномен «синдром Кляксы»?

Капеллан выплюнул изжеванную сигару, повернул ключ зажигания и резко сорвал джип с места. Успокоиться не получилось, он только больнее разбередил себе душу. И мысленная обличительная речь все никак не шла к финалу. Наоборот, «синдром Кляксы» пришелся очень кстати – некоторые туманные соображения тут же оформились в конкретные слова.

«Посмотрите на персонал нашей героической военной базы, – думал Причер. – Тут будто все добровольно надели шоры. Гибель накатывается на базу волнами, но после каждой они встают, отряхиваются, считают потери и говорят: ничего, эта еще маленькая была, вот грядет седьмой вал, и тогда уж нам точно крышка! Они уверены, что их пытается раздавить не какое-то зверье, а планета в целом. Они уже поклоняются ей. Им страшно увидеть в ее противодействии и чудесах промысел Божий – и они скорее готовы стать язычниками, поклоняясь Кляксе. Потому что языческому идолу можно смело дать по морде, когда он не хочет отрабатывать дары.

Они почувствовали это первыми. Но если через сколько-то лет каждый отдельно взятый человек, ранее поклонявшийся тому, сему, пятому, десятому, вдруг обретет для себя единственную в мире высшую ценность – бессмертие… Кем он станет? Чем он будет? В том-то и фокус, господа, что вы превратитесь в нечто совершенно иное. Принципиально. У вас будет другая мораль, измененная этика, новые приоритеты. И скорее всего, нынешний Бог вам больше не понадобится. Ни в облике Троицы, ни как абстрактный Высший Разум, ни как простая человеческая любовь – к другому человеку, например. Вы обретете нового Бога, единого и неделимого, одного на всех. Супербога, очень жестокого, сурово наказывающего за задержку очередного жертвоприношения, – свое бессмертие.

Только готовы ли вы к этому, господа простые смертные?»

«Не готовы!» – ответил на собственный вопрос Причер и буквально через пару секунд чуть было не устроил лобовое столкновение с большой командирской амфибией.

Водил Причер средне, как нормальный американец, и это его уберегло от неприятностей. Вздумай капеллан уйти в сторону «переставкой», он бы на такой скорости точно перевернулся, и бедолаге Джефферсону пришлось бы списывать уже два джипа. Но оба потенциальных участника дорожно-транспортного происшествия для начала со всей дури влупили по тормозам, а потом уже, замедлившись, провели маневр расхождения. Машина Причера осталась без левого зеркала, амфибия отделалась небольшим сколом краски.

На какой-то миг запах паленой резины забил все остальные, и малость ошалевший капеллан совершил ненароком открытие – вокруг чудовищно воняло дерьмом, кровью, перегноем и дезинфекцией, но он уже, оказывается, притерпелся.

– Стоять! – приказало радио голосом полковника. – Отставить гонки, мать вашу! Что вам тут, Гран-при Монте-Карло?! А ну, ко мне!

Причер, выдумывая на ходу подходящую отмазку, сдал задом к остановившейся амфибии.

– Куда летим? – поинтересовалось радио уже более миролюбиво.

– В публичный дом! – выдал капеллан первое, что пришло в голову.

– Скорее уж на кладбище. Ну-ка, выйдем.

Причер хотел представиться, как положено, но полковник, не слушая доклада, сунул ему руку.

– Вы чего такой взъерошенный, святой отец?

– Да так… Устал немного.

– Понимаю. Слышал, вы приняли какое-то неестественное количество народу сегодня. Благодарю за службу.

– Рад стараться, господин полковник, сэр.

– Вы уж не перетруждайтесь, берегите себя, – сказал полковник чуть ли не ласково. – Что ж, неплохая идея – заглянуть в бордель с устатку! Ха-ха, шучу. Слушайте, – он понизил голос, – строго между нами, что там на плацу творится, а?

– На майора Джефферсона подбитый «дракон» упал. Машина всмятку.

– Уж это-то я знаю, – отмахнулся полковник. – Они договорились или как?

– Похоже, нет, сэр. Майор Лурье очень воинственно настроен.

Полковник тяжело вздохнул.

– В гроб они меня вгонят, – пожаловался он. – Сейчас Лурье начнет требовать на Джефферсона приказ по базе. Приковать нарушителя, так сказать, к позорному столбу. А знаете для чего? Маленькая личная месть. Стоял как-то господин майор Лурье дежурным по базе. Решил прогуляться, лично проверить службу войск. Забрел в хозяйство Джефферсона, сунулся в бокс с транспортными машинами. Ну, там, как обычно, в первом ряду стоит рабочая группа, во втором резерв. И Лурье от великого ума говорит – а чего это у вас машины не сцеплены? Вдруг пожар в боксе? Как вы будете резерв спасать, он же без пусковых аккумуляторов. Ну-ка, быстренько, сцепили задний ряд с передним. Чтобы в случае чего рабочими машинами вытянуть резервные… Смекаете?

– Бред! – восхитился Причер. – Знаю я эти транспорты, коробочки такие. Они же с толкача безо всяких аккумуляторов за милую душу заводятся.

– Пра-авильно… Ну, солдатикам – что? Приказ дежурного по базе. Накинули тросы. Лурье ушел очень довольный и устраненный непорядок в журнал дежурного записал. Вот, мол, я какой правильный офицер. А буквально через полчаса является в бокс заспанный водила – про сцепку, естественно, ни сном ни духом. Садится в машину, дает по газам… Резервная, к которой его присобачили, стоит, между прочим, на второй передаче. Так что она мгновенно заводится, прыгает вперед, да ка-ак даст ему под зад своим баллистическим носом!

– Станция питания, – кивнул понимающе Причер. – Висит справа на корме в большом ящике.

– Совершенно верно. Знаете матчасть. Отменный, доложу я вам, генератор. И цена соответствующая – четыре тысячи. Джефферсон очень хотел эту штуку повесить на Лурье, чтобы тот впредь попусту не умничал. Я, конечно, запретил ему, но и без того скандал получился совершенно отвратительный. А Лурье теперь мстит тылу. Строго в пределах своей компетенции, если можно так выразиться.

Тут полковник заглянул Причеру в глаза и тоном заговорщика спросил:

– Как вы считаете, это нормально?

– Меня на Кляксе многое удивляет, – уклонился от прямого ответа Причер.

– Меня тоже, – доверительно сообщил полковник.

– Позвольте неприятный вопрос? – решился Причер. – Что у нас с русскими?

– А что у нас с русскими? – удивился полковник.

– Я тут нашел в архивах тэ-тэ-ха «Тревоги»…

– Откуда вы только взялись такой любопытный, святой отец? – Голос полковника ощутимо похолодел.

– Из Службы поддержки, сэр. Просто мне показалось… Допустим, русские не хотят нас от угрозы с воздуха защитить – ладно, их личное дело. Я сам-то не очень уверен, что это нужно. Но когда на базу идет зверье по суше – русским ничего не стоит накрыть эту волну ракетным залпом.

– Им – ничего, концессионеру – полмиллиона.

Некоторое время Причер молча переваривал ценную финансовую информацию, только глазами хлопал.

– Что, сотня-другая обожженных не стоит таких денег? – пробормотал он наконец. – А если жертвы? Потом, вы помните, какой цейтнот случился в прошлый раз? Звери чуть было не перешли стену.

– Они не перешли ее, – сказал полковник жестко. – В чем, между прочим, и ваша личная заслуга. Не хотел раньше времени говорить, но вы даже представлены к награде. Еще вопросы, святой отец?

– Да, – кивнул Причер с упорством обреченного. – За представление благодарю вас, сэр. Последний вопрос. Концессионер на грани банкротства?

– Кто вам это сказал, капитан?!

– Он набрал под будущий эликсир жизни огромные кредиты, но планета начала отбиваться от нас, и все средства ушли на оборону? – гнул свое Причер. – Теперь нет денег, чтобы стрелять, а кредиторы не дадут больше ни цента, потому что мечтают перехватить концессию?

– Я спрашиваю – кто вам это сказал, капитан?! – шипел полковник, наливаясь кровью.

– А самое важное – чтобы о бедственном положении базы не узнал Генштаб, ведь поднимется скандал, произойдет утечка информации, да и вообще, отступать уже некуда, слишком далеко все зашло…

В недрах амфибии проснулась рация – командира базы вызывал истомившийся на плацу Лурье.

– И, короче говоря, – заключил Причер, – мы тут погибнем ни за хрен собачий, разработка остановится, а через двадцать лет, когда истечет контракт, планету возьмут под себя кредиторы, и все начнется по новой. Верно, господин полковник? И не беспокойтесь вы так, честное слово, это моя личная версия, никто мне ничего не говорил. Просто я на своем веку дважды вваливался в похожие мясорубки. И вырваться было совсем не просто. Но если поднапрячься – можно.

– Версия, значит… Шли бы вы, капитан, с этой версией… В публичный дом!!! – сорвался полковник.

– Есть, господин полковник, сэр! – рявкнул Причер, вытягиваясь в струнку и щелкая каблуками. – Разрешите выполнять?!

Полковник, не говоря ни слова, полез в амфибию.

– Слушаюсь, – сообщил капеллан спине полковника. Уселся в джип, завел мотор и очень медленно покатил в прежнем направлении – отнюдь не к публичному дому.

Портовая охрана капеллана опознала мигом.

– Здравия желаем, святой отец! – донеслось из-под маски. – Вам кого?

– Капитан-лейтенанта Кронштейна, если можно.

– Попробуем. – Один из охранников скрылся в дежурке. У русских была закрытая система коммуникации, выйти на которую с базы мог только оперативный дежурный. Если офицеры НАТО не расставались с мобильными терминалами, то русские, вспомнил Причер, выбираясь за ворота порта, даже раций с собой не брали. Такие вот союзнички. В кабак наш ходят, даже на гауптвахту натовскую иногда попадают, а прослушки боятся все равно. Чем очень расстраивают отделение электронной разведки. Которое должно было, по идее, комфортно сидеть на базе, приборами обставившись, и за русскими шпионить. А вынуждено оказалось нормальной боевой работой заниматься – по джунглям лазать и датчики слежения расставлять.

– У него прием сегодня! – крикнул из дежурки охранник. – До позднего вечера! Хотите оставить сообщение?

– Не хочет, – раздался из-за ворот знакомый голос. – Незачем. Сегодня я буду Кронштейн.

Ворота откатились в сторону, за ними стоял улыбающийся прапорщик Воровский и делал приглашающие жесты.

Охранники возбужденно затараторили по-русски. Воровский напыжился и произнес короткий монолог, секунд на тридцать, от которого охрана впала в ступор.

– Может, не надо? – спросил Причер.

– Еще как надо! – заверил его прапорщик. – Я же вижу.

Деморализованная охрана, неодобрительно мотая головами, расступилась.

– Загоняйте машину, чтобы перед воротами не отсвечивала, – скомандовал Воровский. – Сюда, в отстойник. Потом чистка обуви – и милости просим на поправку здоровья. Давайте, падре, вперед.

Причер секунду поразмыслил, вздохнул и подчинился. Самочувствие у него сейчас было на уровне использованного носового платка, и рюмочка-другая пришлась бы очень кстати.

«Да и куда мне идти-то? – подумал капеллан, заводя машину на стоянку. – Некуда. И не к кому».

– Правильное решение! – поддержал капеллана Воровский, когда тот загнал машину на парковку и потопал к знакомой уже механической щетке.

– Вы что, специально меня караулили? – спросил капеллан подозрительно.

Воровский в ответ только фыркнул.

– Виноват, господин прапорщик. Строго не судите – день безумный выдался, скоро на людей кидаться начну.

– Оно заметно. Вы меня, падре, извините, но на вас просто-таки лица нет. Так что военно-полевая психиатрия в лице доктора Кронштейна, ввиду занятости по службе выступающего сегодня в моем скромном лице…

– Слушайте, а ведь у вас совсем нет акцента! – восхитился Причер. – Я раньше не обращал на это внимания и только сейчас догадался почему – потому что акцента действительно нет! И у Кронштейна тоже нет. Как так?

– Больной, не перебивайте! Ну-у, я такую роскошную тираду закатить хотел, а теперь мысль потерял. Нет акцента. Конечно, нет! Как бы я с акцентом попал на натовскую базу? Пришлось устранить. Что, почистились? Тогда держите намордник, облачайтесь – и за мной.

Воровский шагнул в узкую неприметную щель между рядами контейнеров, Причер не без труда протиснулся за ним. Двигались они, предположительно, вдоль портового забора, куда-то влево, но вскоре прапорщик начал делать финты, ныряя в боковые проходы, и уставший соображать Причер перестал отмечать направление.

– Так что, если бы вы недостаточно чисто изъяснялись по-американски, вас не пустили бы сюда? – спросил Причер.

– Естественно. У нас даже матросы – да вот дневальные у ворот хотя бы – без акцента говорят. Конечно, они знают слов двести от силы, но зато верное произношение чуть ли не в подкорку вбито.

– И зачем?

– У вас какое гражданство, Причер?

– Ну, Соединенных Штатов, – ответил капеллан в легком недоумении.

– А у нас – Российской империи! – сообщил прапорщик так гордо, что даже подрос немного. Плечи расправил, наверное.

– И чего? – окончательно растерялся Причер.

– Разницу не чувствуете?

– Если честно – не очень.

– Да и хрен с вами, – милостиво разрешил Воровский и опять свернул. Причер тупо повторил его маневр. Стало заметно светлее – наверное, они подобрались к самому краю лабиринта.

– И за воротами нам запрещено по-русски болтать, – сказал прапорщик, осторожно выглядывая из коридора на свет. – Только американский.

– А что ж вы пару минут назад с охраной?.. – подловил Воровского капеллан.

– Я в порту стоял, – отрезал прапорщик. – Ну, пришли. Сейчас короткая перебежка, и окажемся непосредственно в моей уютной психиатрической клинике… – Он еще немного повертел головой, оглядываясь. – Та-ак… Крупных хищников не обнаружено, мелких вроде бы тоже. Значит, падре, я вам дверь открою, а вы ныряйте. Ну, за мной!

Они выскочили из коридора, пробежали рысью пару дюжин шагов по открытому месту и оказались у неприметной двери в стене приземистого длинного здания. Воровский мазнул по замку невесть откуда появившейся в его руке карточкой и рванул дверь на себя. Капеллан впрыгнул в открывшийся темный проем, обнаружил фута через три стену и так об нее приложился лбом, что увидел звезды.

Дверь за спиной захлопнулась, тихо зашипела прокладка, лязгнули стопора.

Причер стоял в кромешной тьме, схватившись обеими руками за голову, приглушенно ругаясь и чувствуя себя полным кретином. Окончательным.

Когда звезды в глазах перестали мерцать, капеллан попытался выяснить, куда же его забросила нелегкая армейская судьба. Обшаривание руками дало неутешительный результат. Причер находился в каморке площадью около десяти квадратных футов. Помимо внешней двери, здесь имелась еще одна, ведущая неизвестно куда и, естественно, тоже с магнитным замком. Над головой нащупался плафон, на стене – что-то вроде контрольной панели. «Аварийный тамбур, – понял капеллан. – Но почему ничего не работает? Двери-то под током, открываются».

«Потому и не работает, что для тебя приготовлен!» – услужливо подсказал внутренний голос.

«Выходит, меня… э-э… поймали?» – ужаснулся капеллан.

Перед глазами пронеслась фантастическая картина – русские захватывают базу. Начинают, как водится, с нейтрализации гарнизонного священника. Врачей, поваров и священников в таких случаях не убивают, это портит имидж. Затем и устроена была провокация в храме – чтобы капеллан сам приехал разбираться, искать этого… Харитонова. А Воровский его за воротами поджидал, ручки потирая. И крокодил на машину Джефферсона не случайно упал! Его русские сбили! Знали, что будет скандал, на плацу соберется все руководство базы – там его и накроют! Ракетой! Один Кэссиди останется, он сейчас дежурным стоит. Ему и скажут: будешь выкаблучиваться, так мы твоего дружка закадычного Причера на медленном огне зажарим. А не сдашься, тебе же хуже – огневая мощь у «Тревоги» вполне достаточная. В общем, спасайся кто может – объявляем Кляксу доминионом Российской империи. Креатин теперь наш, бессмертие только для русских!

«Как же вы меня задолбали своим помешательством на бессмертии, господа хорошие! Стою, развлекаюсь, глупости себе на потеху выдумываю, так даже в них это бессмертие дурацкое лезет!»

Причер в темноте рассмеялся, но как-то натужно.

То ли потому, что его действительно утомил всеобщий психоз на креатиновой почве, то ли из-за общей нервозности обстановки.

Ведь действительно попался. Классический прием – захват на доверии. Шуточки-прибауточки вещь хорошая, но какую ерунду могла себе вообразить про натовского священника русская контрразведка в лице Воровского и Кронштейна – а что, очень похоже! – Причеру даже задумываться не хотелось.

Светящиеся цифры на часах показывали, что время к ужину. «Сколько я тут? – подумал капеллан. – Минут пять, не больше, а уже весь извелся. Нервы лечить надо. Обязательно попрошу у Кронштейна таблеточку какую-нибудь. Сразу после вербовки. Интересно, как они со мной поступят? Шантаж? Да не на чем меня взять, кажется. Ну, раздолбай. Ну, пьянь. Ну, без пяти минут саботажник – так это еще доказать надо, у меня такое намерение до сих пор в голове не оформилось – даже просто как намерение. Хотя делать что-то придется. Иначе сожрут… Эй, Причер! Отставить панику. Чего ты вбил себе в голову, будто погибнешь здесь? Не так уж стопроцентно база обречена. Может, еще обойдется… Ладно, если не шантаж, то что? Деньги? Зачем мне деньги, у меня папа генерал и недвижимость фамильная. Угрозы? Ага, запугали одного такого. Пытки? Ерунда, Господь терпел и нам велел. Я хоть и бывший, но десантник, отключаться от боли умею. Хм-м… как же они решили под меня подкопаться?»

Тут Причер вспомнил, что, если верить слухам, русские когда-то достигли больших успехов в разработке психотронных систем, превращающих человека в зомби, и слегка затосковал. Провести остаток жизни агентом русских спецслужб, не осознавая этого, показалось ну совсем обидно. Даже авантюрную жилку в характере не потешишь. Собираешь информацию, отсылаешь шифровки – и никакого тебе морального удовлетворения. Кошмар.

А может, просто химией накачают и допросят? Но какими секретными данными возможно разжиться у простого капеллана? Не-ет, если химия, тогда вкатят укол для расслабления воли и дадут гипнотическую установку – например, полковнику шею свернуть. За что тебя потом свои же посадят. Ужас.

Щелкнул замок внутренней двери. Причер от неожиданности подпрыгнул, а еще через секунду – заслонился рукой от яркого света.

– Извините, падре, выхо… О, черт! Да тут же лампочка накрылась! Проклятье!

– Вы как больше любите, господин Воровский? – спросил Причер утробным голосом очень голодного людоеда. – Сапогом по нижней части тела или кулаком по верхней?

– Падре! – взмолился прапорщик. – Не знал! Вот вам крест! Ну, заходите. Хватит конспирации, начинаем операцию.

– Зачем все это было, а? – поинтересовался капеллан, выбираясь из тамбура и оглядываясь в поисках солдат с автоматами или Кронштейна со шприцем. Никого тут не оказалось, только пустой длинный коридор с зарешеченными дверцами камер. Гауптвахта, точь-в-точь как натовская.

– У меня главный вход просматривается. Вам это надо?

– Сами говорили, я тут смогу двери ногами открывать…

– Пока не стоит, – загадочно сообщил Воровский.

– Хорошо, ну а вы-то почему за мной не вошли?

– А как ребята тогда придут?

– Какие еще ребята?!

– Ну… Разные. И девчонки тоже. Что им, через аварийку лезть? Нет уж, падре. Между обычной пьянкой и конспиративной пьянкой очень большая разница. Обычная у меня тут почти ежедневно. Начальство уже привыкло. А если мы прятаться начнем, могут быть сделаны далекоидущие выводы. Понятно?

– Трудно было заранее объяснить… – буркнул капеллан.

– Да вы сами меня с толку сбили расспросами про акцент! Я и забыл. А за лампочку отдельно извините. Понервничали? Ничего, сейчас подлечимся. Сюда, прошу.

Они зашли в небольшой уютный кабинет. Причер увидел мягкий диван и без приглашения уселся. Воровский колдовал над дверцей сейфа.

– Вот, собственно, мое рабочее помещение, – сказал он. – А вот и рабочая жидкость!

На столе появилась внушительная канистра. За ней стаканы и нехитрая снедь.

– Эту рабочую жидкость лучше не закусывать, а сначала запивать. – Прапорщик выставил на стол пару бутылок лимонада и небрежно прикрыл дверцу сейфа. – Значит, вам будет вполне привычно. Американцы, по моим наблюдениям, закусывать учатся долго и мучительно. Сказывается, наверное, разница культур. Пока одни гоняли по степи коров, другие в поте лица выдумывали радио, телевидение и периодическую систему элементов. Поневоле закусывать начнешь.

«То-то вы так падки до американских денег – потому что своей закуски на всех не хватает!» – подумал, но не сказал Причер. Он все еще был очень зол на Воровского и даже соображал, не устроил ли тот ему «темную» нарочно, исходя из далекоидущих коварных планов.

Прапорщик тем временем ловко разлил по стаканам «рабочую жидкость», оказавшуюся совершенно прозрачной и какой-то странно невесомой на вид.

– Это что? – опасливо спросил капеллан, принимая свою дозу.

– Это он! – радостно выпалил прапорщик и уставился на Причера, будто ожидая, что тот сейчас завизжит от восторга. – Он самый!

– М-м?.. – Капеллан поднес стакан к носу и осторожно нюхнул. Потом заглянул в него.

– Да спирт! – не выдержал прапорщик. – Настоящий оружейный спирт! Артиллерийский, для протирки оптических осей!

Причер оторвал глаза от стакана, внимательно поглядел на Воровского и сказал:

– Да пошли вы все в жопу!

И немедленно выпил.

Последующие несколько минут из памяти капеллана выпали напрочь. А когда сознание немного прояснилось, то обнаружил он себя на том же диване, с початой бутылкой лимонада в руке, дымящейся сигарой в зубах и радостной улыбкой от уха до уха.

Более того, он говорил!

– Понимаете, Воровский, я провожу небольшое социологическое исследование…

– Как они вас заездили, падре! – возмущался прапорщик, разглядывая капеллана и удрученно качая головой. – Ну, уроды!

– Всем задаю один и тот же вопрос…

– Буквально пару дней назад вы были в отличной форме!

– Зачем вам бессмертие?

– У вас, извините, конечно, стали пустые глаза, падре. Но выход есть – мы их сейчас зальем!

– Ну зачем вам бессмертие?

– Между первой и второй перерывчик не более двух минут тридцати секунд!

– Ну что вы будете делать с этим гребаным бессмертием?!

– Давайте, падре. Na zdorovie!

– Вы же элементарно не умеете им пользоваться! – выпалил капеллан и так лихо тяпнул полстакана спирта, будто всю жизнь в русской армии прослужил.

Запил дозу лимонадом, пыхнул вкусным сигарным дымом и спросил:

– А почему между первой и второй именно две с половиной минуты?

Спросил и понял, что это уже говорит совсем другой Причер. Умиротворенный, расслабленный, добрый. Просветленный. Все ему было по фигу – даже мичман Харитонов, в поисках которого он, собственно, здесь и оказался. Воспоминание о хриплом провокаторе больше не терзало душу. Подумаешь! Мало, что ли, в армии придурков? Зашел один, покуражился, да и хрен с ним. Как говаривал персонаж древнеамериканского эпоса «Двадцать две уловки воина» мудрый индейский вождь Йоссариан – если тебя что-то бесит, притворись, будто это прикол… «Так вот зачем русские пьют спирт! – догадался капеллан. – Ай, молодцы! Только они, как правило, не умеют вовремя останавливаться. А я сейчас возьму и остановлюсь. Ну, еще разок, может быть, выпью – и все».

– Это я у адмирала подцепил, – сказал Воровский. – Две с половиной минуты – полная готовность нашего главного калибра. Захватил цель, нажал пуск, хлопнул стакан за помин ея души, перекрестился, закусил. В это время идет перезарядка и захват следующей цели. Нажал пуск, выпил, перекрестился, бросил на зуб колбаски – и так далее, пока цели не закончатся.

– И на сколько целей хватает адмирала?

Воровский завел глаза к потолку.

– На прошлой неделе была небольшая тренировка… Так, в шахматы играли. Правда, мы пили водку, а не спирт. Но зато после каждого хода – по двадцать пять граммов на лицо. Классическая дегустационная норма. Где-то ходу к тридцатому я уже соглашался на ничью, но адмирал потребовал, чтобы противник дрался. И на сорок третьем влепил мне мат. Так и разошлись.

Капеллан припомнил, как играют в шахматы, и заметил:

– Что-то долго вы.

– Сами попробуйте! – обиделся Воровский. – Под конец вообще доски не видно ни хрена, а он говорит – долго! И кронштейны всякие мешаются, советы дурацкие под руку дают: лошадью ходи, лошадью…

Причер благодушно рассмеялся:

– Это шутка была, прапорщик. Точнее – доктор. Отлично вы меня лечите. Спасибо.

– Еще по одной! – обрадовался Воровский.

Третья проскочила совсем замечательно.

– Спирт – второе гениальное изобретение русских после колеса, – сообщил Воровский, слегка отдышавшись.

– Вы чего, прапорщик, совсем уже… того? – обиделся за американцев Причер.

– Больной, с вами проводят курс смехотерапии!

– А-а… Ладно. Ха-ха. Так нормально?

– Для начала сойдет.

– Кстати, о спирте, – вспомнил капеллан. – Могу пополнить ваш словарный запас современного американского. Есть у нас такое выражение – «пошел по-русски». Это когда человек в глубоком продолжительном запое. Не слыхали?

– Мы самая легендированная нация на свете, – гордо сообщил Воровский. – Евреи и те отдыхают.

– Так керосинить надо меньше.

– М-да? Это русский, что ли, поп оформил за неполный год тонну казенного винища?

Причер от изумления аж подпрыгнул.

– Спокойнее, больной, – посоветовал Воровский. – Не надо попусту напрягаться. Просто иногда я подслушиваю всякий пьяный кабацкий бред.

– Не мог я вам такой ерунды наговорить, – буркнул капеллан удрученно.

– А при чем тут вы? Это тыловики болтали. Кажется. Забыл уже кто.

– И всего-то полтонны… – Капеллан не собирался защищать своего предшественника, он просто терпеть не мог, когда искажали факты.

Воровский щедрой рукой плеснул ему спирта.

– Держите, – сказал он, протягивая капеллану стакан. – И утешьтесь хотя бы тем, что в русском, например, ни одной поговорки, связанной с американцами, нет. Хотя попили вы нашей кровушки изрядно.

– Сами виноваты. Ваши претензии на мировое господство…

– О-о! Чья бы корова мычала!

– Насколько я помню историю, уважаемый, – сказал Причер назидательно, – только ядерное сдерживание уберегло мир от красной угрозы. А кто сделал первую бомбу? И от кого? От вас же!

– Расскажите это морпехам, падре! Если б мы по-быстрому не сперли у вас технологию, вы бы нас этой бомбой и приложили… А согласитесь, землянам повезло с географией. Я вообще-то парень не религиозный, но в том, что Россию и Америку разделяет океан, вижу промысел Божий. Вплоть до появления ракетных средств доставки Атлантика мешала нам схлестнуться.

– Хорошо сказано! – оценил идею Причер.

– Иначе остались бы от вас рожки да ножки!

– Это еще как посмотреть…

– Агрессор всегда проигрывает, – заверил прапорщик. – Доказано практикой. Мы бы вас шапками закидали и фуфайками загоняли. Кто с дубиной на Русь придет, тот с дубиной в жопе и уковыляет. Так давайте же выпьем, падре, за нерушимую дружбу наших великих народов! Русский и американец братья навек!

Четвертая доза пошла идеально. Прапорщик закурил, положил ноги на стол, выпустил клуб дыма и сказал:

– Допустим, я знаю, для чего мне пригодилось бы бессмертие.

Причер от неожиданности чуть не проглотил сигару. Он, конечно, помнил, как приставал к Воровскому с «социологическим опросом». Но после третьего стакана его уже радовало, что прапорщик от ответа уклонился. Ан нет. Похоже, на Кляксе вопрос бессмертия задевал и волновал каждого. Ничего удивительного – оно тут буквально под ногами текло.

– Вы правы, уважаемый падре, – говорил Воровский, задумчиво глядя в потолок. – Большинство людей очень хочет бессмертия и при этом совершенно не понимает, зачем оно. Хочет просто из-за страха неминуемой смерти. Но что люди будут делать с этим даром, если получат его… Изменятся ли они…

– Изменятся! – сказал капеллан твердо. – Я думал об этом сегодня.

– С точки зрения священнослужителя? – Воровский, полулежа в глубоком кресле, сверкнул хитрым глазом.

– Ну? – Капеллану почудился в этом вопросе какой-то подвох, он даже сел прямее.

– Вы сколько лет при воротничке? Пять с лишним? И раньше были набожны? – допрашивал Воровский.

– Набожен – это чересчур, но, в общем, да… Интересовался.

– Как вас занесло в священники, падре? То есть мотивы ваши мне известны, вы сами рассказывали. А чисто по жизни – как это произошло?

– Да если честно, родители все устроили, – усмехнулся Причер. – Когда меня по инвалидности списали. Я мог, конечно, на штабную работу пойти, но это был дохлый номер – характером не вышел, манеры неподходящие, да и вообще закалка не та. Короче, засел дома. Пенсию изничтожаю, и душу свою заодно. Пью, в общем.

– Пошел по-русски, – напомнил прапорщик.

– Да уж. Как вспомню, до сих пор стыдно. Ко мне иногда мама заезжала, старалась поддержать, а я каждый раз то в слезах, то в блевотине… Фу. Ну, мама не выдержала, рассказала отцу, как я загибаюсь. Тот пошел в отдел условно годного резерва, треснул кулаком по столу – что же вы, говорит, сволочи, делаете?! Мальчишка всего себя армии отдал, а вы, как только ему какая-то падла ногу откусила, – капитана в зубы и на пенсию? Хотите, чтобы он в двадцать семь лет спился и руки на себя наложил? Кстати, недалек был от истины. Я совсем вкус к жизни утратил. Поначалу Господа молил – подскажи что-нибудь, укрепи, помоги, – только без толку. Чересчур себя жалел, Господь таких обычно игнорирует. Чтобы получать свыше ответы, нужно грамотно ставить вопросы. «Милый Боженька, почему так херово жить без ноги и не отрастишь ли ты мне новую?!» – это, честно говоря, не вопрос, а розовые сопли атеиста.

– А как правильно? – мягко спросил Воровский.

– Хм… Сказал же Моисей: «Избери себе жизнь, чтобы жить».

– Это вопрос?

– Это ответ. Ну и, короче, в один прекрасный день приходит ко мне папуля. Заявляется ни свет ни заря, да ка-ак начнет костылем бутылки колошматить! Не признает расхлябанности в людях, одно слово – генерал. Спасибо, меня не отдубасил, вспомнил, наверное, что с инвалидами воевать нехорошо, и вообще – солдат ребенка не обидит. Бар разнес и ушел. Только я успел за пивом смотаться, гляжу – сообщение: вызов в штаб Службы поддержки. А там – опыт работы с личным составом? Ну, имеется… По общей психологии зачем курс прослушал? Так командиру полезно… Чем вообще занят? Бухаю… Назад в армию хочешь? Есть вакансия на ускоренных курсах полевого капеллана. Если святые отцы решат, что годен, шесть месяцев отучишься – и в строй. Я говорю – ребята, да какой из меня капеллан?! Мне в ответ: не придуривайся, священники, с которыми ты служил, подтверждают – нормальный падре хреновней занимается, десантника изображает. И особисты тебя рекомендуют крайне положительно. Вот, собственно, и вся история. Уф-ф… Знаете, Воровский, а вы умеете правильно слушать. Вовлеченно. Прямо исповедник. То-то я заливаюсь…

На слове «заливаюсь» глаза капеллана обратились к канистре – видимо, рефлекторно.

– Интересная у вас профессия, – задумчиво произнес Воровский. – Совмещающая элементы служения и власти. Очень похоже на литературу, если, конечно, относиться к ней серьезно. Допустим, падре, достанься вам это самое бессмертие – вы бы так и остались священником?

– Я был бы должен, – сказал Причер убежденно. – Вы не представляете, что начнется, если креатин действительно окажется эликсиром жизни. Бессмертие – такая адская вещь…

– Не очень укладывается в церковные догмы?

– Дело не в догмах вообще. Тут сложнее во сто крат. Не вредно ли физическое бессмертие душе – вот в чем проблема. Расскажу как-нибудь. Просто это долгий разговор, целая…

– Проповедь, а? Ну и закатите проповедь.

«Кто-то мне это уже говорил, – вспомнил Причер. – Только кто именно?»

– Чтобы люди знали вашу точку зрения, – продолжал Воровский. – А то чего вы мучаетесь в одиночку. Пусть у них тоже ежики под черепом побегают.

– Дельная мысль, – согласился капеллан. – Я подумаю.

– Адская штука, говорите? – Похоже, Воровский сейчас размышлял вслух. – И вправду, есть в бессмертии какая-то бесовщина. Повторяю, я не религиозен. Но чует мое сердце, что вечность рано или поздно убивает. В общем, на бессмертии я не настаиваю. Однако зачем мне подошла бы очень-очень долгая жизнь – предполагаю. Интересно вам?

– Давайте уж, – согласился Причер обреченно. – Хоть умного человека послушаю. Задолбали дураки – прости, Господи!

– Видите ли, падре, я довольно спокойно воспринимаю себя как писателя. И не в восторге от своих текстов. Каждый раз, просматривая вышедшую книгу, остаюсь недоволен. Это в общем-то нормально, потому что я вполне осознанно учусь писать. Учусь делать это как можно лучше. Но есть смутное подозрение, что жизни моей короткой не хватит, дабы научиться писать так хорошо, как мне хотелось бы. Достичь… Ну, не совершенства, это понятие слишком относительное. Но чего-то достичь. Увы, падре, я не гений. Они способны выстреливать поразительные тексты, опираясь на недостаточный опыт. А мне приходится всего добиваться годами. Техника-то оттачивается быстро, а вот то неуловимое, знаете, что отличает хорошую книгу от обычной… Чтоб оно было, нужно жить. Копить личный опыт, подглядывать за людьми, впитывать новые впечатления. У меня лежат проекты трехлетней, пятилетней давности. Лежат в черновиках, потому что я пока не могу с ними справиться. Задумки хорошие, а простейшего жизненного багажа не хватает. Не знаний, не наблюдений, а уже другого, совсем другого… Просто возраста. Тебе должно быть не тридцать, а сорок, чтобы ты мог справиться с такой-то задачей. Ты должен ощущать себя на сорок. Ничего проблемка, да? Поэтому я с определенной надеждой гляжу на креатин.

– А зачем это вам? – спросил Причер.

– Не понял. – Воровский сел прямо и взялся за канистру. – Между прочим, вы тоже умеете слушать, падре. Вот, блин, встретились два исповедника.

– Не без этого. Я хотел задать глупый вопрос – что вы получаете взамен? Кроме денег и известности, конечно.

– Да какие в фантастике деньги… – улыбнулся Воровский, разливая спирт. Улыбнулся немного устало, видимо, «исповедь» далась ему нелегко. – Так, на прокорм. Что же я получаю… Знаете, падре, бывают удивительные моменты.

Подходят люди и говорят: мы прочли вашу книгу и получили огромное удовольствие, спасибо большое. А ты думаешь – надо же, эта мышиная возня, которую мы называем жизнью, все-таки может иметь смысл. И оказывается, смысл моей жизни – глубинный, потаенный, который вдруг открылся мне через улыбки читателей, – в том, чтобы им, моим читателям, стало хорошо! Каким-то совершенно незнакомым людям я принес радость. А теперь гляжу в их счастливые лица и так этим счастьем наслаждаюсь – без спирта пьяный. Впрочем, спирт тоже не помешает… Держите.

Причер с благодарным кивком принял стакан, покрутил его в пальцах и сказал:

– Понимаете, я к многим тут приставал с этим вопросом про бессмертие. И вы, прапорщик, единственный пока что на Кляксе человек, которому я без сомнений дал бы эликсир жизни.

– Польщен. Но, честно говоря, очень хорошо, что распределять эликсир не в вашей компетенции.

– Вы редкая язва, прапорщик. Да, не в моей компетенции. Но может быть, в моей власти. Может быть.

– О-о, так у вас страхи? – спросил Воровский голосом Кронштейна. – Ночные кошмары? А в постель мочитесь?

Причер даже не рассмеялся – заржал.

– Na zdorovie, господин капитан!

– Na zdorovie, господин прапорщик!

И стало хорошо. Началась ерундовая добродушная болтовня «за жизнь», байки и анекдоты. Потом в кабинете появился третий, правда, не Кронштейн, а какой-то дежурный по пирсу, а может, по кранцу, или что там еще у флотских бывает на берегу. Дежурный сказал, что ребята пока задерживаются, а девчонки наводят марафет и скоро будут здесь. Посетовал, что сам на посту, и с удовольствием помог собравшимся употребить очередную порцию спирта, после которой хорошо стало вообще. Совершенно. Вплоть до момента, пока разомлевший и утративший бдительность Воровский не спросил:

– И чего вы, падре, так вцепились в этот сраный креатин?

Капеллан пару секунд глупо моргал – вспоминал, наверное, что такое креатин и с чем его едят, – и вдруг побагровел.

– Да не я в него – он в меня вцепился! – заорал Причер, потрясая кулачищами. – Ко мне все лезут с этим вонючим креатином и долбаным бессмертием! Хотят вечности и боятся ее! А что б вы думали – вечность, мать-перемать! Не говно крокодилье! Вот и лезут – думают, утешу! Да хрен! Не утешения им надо, а п…дюлей!.. Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство?! Вся голова в язвах, и все сердце исчахло!.. Чье сердце? Мое! Ну не могу я, Воровский, понимаете, не могу в одиночку на себе такую ношу тащить! Помогите хоть кто-нибудь!

– И поможем! – согласился Воровский, поспешно наливая еще.

Уже затемно к стенке подошел дежурный бот с «Тревоги». По трапу наверх медленно поднялся усталый капитан-лейтенант. Услышал какой-то шум, наклонил голову, да так и замер, оставив ногу на ступеньке.

Со стороны портовой гауптвахты доносился нестройный и, судя по всему, пьяный в соплю хор. Голосов на дюжину. Капитан-лейтенант прислушался и разобрал слова:

Капитаново лицо!

Не дам, не дам!

– Эй! Ну-ка, стой! – крикнул Кронштейн вниз собравшемуся отваливать мотористу. Спустился обратно, сел в бот и сказал: – Лучше я сегодня посплю.