Глава 10
Возвращаясь домой пешком, я затравленно рыскал глазами по сторонам, пытаясь понять, что изменилось в городе. Эксперименты, наподобие тех, как поворошить палкой муравейник или накрыть жука на столе стаканом, проводятся умозрительно. Слишком они просты, чтобы проверять их на практике. Поэтому не стоило тешить себя надеждой, что, накрыв Холмовск куполом, пришельцы этим и ограничатся. Сделали они что-то еще, причем кардинально, но этого «чего-то» я и не замечал. Или не понимал — о чем красноречиво свидетельствовала жалость ко мне в глазах гибэдэдэшника и механика автосервиса Толика Вахрушева.
Вокруг вроде бы ничего не изменилось — те же дома, те же люди… Кроме розового света, льющегося с небес. От этого света мир вокруг казался радужным и веселым, вопреки стойкой мрачной предубежденности. Машин на улицах было мало, но Холмовск никогда не отличался насыщенностью автотранспортом — не столица, заштатный городок.
Вглядываясь в прохожих, я вдруг обнаружил, что с их лиц исчезла озабоченность, они стали одухотвореннее, что ли… Никто никуда не спешил, все шли спокойно, не суетясь, с каким-то внутренним достоинством и в то же время душевной открытостью. Казалось, заговори с любым, и он тут же остановится и ответит тебе радушием. Но я прекрасно понимал, что в данном случае сказывается известный даже ребенку эффект розовых очков, помимо воли настраивающий психику на благодушный лад. А потом — давно ли я смотрел на встречных, обращал внимание на выражение их лиц? Честно говоря, до сегодняшнего дня мне было наплевать, кто чем озабочен или чему радуется. Жил в свое удовольствие исключительно ради себя. Так же, как подавляющее большинство в этом мире.
И все же в городе что-то изменилось, но что именно, я уловить не мог. То ли было не дано, то ли сознание еще не справилось с потрясениями сегодняшнего утра. Как бы в подтверждение моего неадекватного состояния, мне постоянно мерещился запах весенней фиалки. Даже в гараже автосервиса, где атмосфера была пропитана запахами бензина и машинного масла, напрочь отбивающими тонкие ароматы. Как понимаю, навязчивый залах не имел никакого отношения к обонянию, скорее, к подсознанию. Что-то вроде идеи фикс на обонятельном уровне.
Дойдя до своего дома, я в нерешительности остановился. Идти в квартиру и слушать сентенции говорящего пса с сознанием пришельца и наполовину (как он сам охарактеризовал) земным телом не хотелось.
Покопавшись в карманах, я наскреб около трехсот рублей. На пиво хватит. Чисто русская привычка: если на душе тошно — напейся. Пить водку — с души воротило, а вот пиво — в самый раз. Мягкий напиток, хорошо снимает стресс. К тому же «хождение в народ» могло дать пищу для ума. Постою за стойкой, послушаю чужие разговоры, авось кто-либо из работяг поболе моего знает. Авось — это ведь тоже чисто по-нашенски…
Но «хождения в народ» не получилось. Обойдя липовый сквер, я увидел, что пивной ларек закрыт, а двое рабочих в оранжевых фирменных комбинезонах срезают автогеном металлический стол. Вот тебе и перемены в городе, но к пришельцам, понятное дело, они никакого отношения не имели. Не понравилось кому-то, что на бойком месте торгуют дешевым пивом, и решили ларек закрыть. Причем не дожидаясь, когда демонтируют металлический стол, поставили рядом пластиковые столики с зонтиками и торговали тем же пивом, но, естественно, уже по завышенным ценам.
Унылым взглядом я окинул контингент посетителей нового кафе на тротуаре. Разочарование полное. Вполне приличные интеллигентные люди — кто пил пиво, кто ел мороженое. В такой среде стресс не снимешь… Уж лучше взять в гастрономе бутылку водки, разыскать в сквере бомжей, часто ночующих здесь, и напиться с ними, чем чинно глотать пиво среди новых интеллигентов, озабоченных исключительно курсом акций.
Я уже развернулся, чтобы идти в гастроном; но тут меня окликнули:
— Артем! Идите сюда!
Оглянувшись, я узнал писателя-фантаста. Он сидел за крайним столиком и был единственным в кафе, перед кем на столе стояли четыре кружки пива. И единственным, кто курил, в противовес всем присутствующим в кафе, показывая как количеством пива, так и сигаретами, что ведет активный нездоровый образ жизни. С таким человеком пиво пить можно. Настоящую интеллигенцию издалека видно.
— Добрый день, Валентин Сергеевич, — поздоровался я, подходя.
— Не уверен… — вздохнул писатель и поморщился. — Присаживайтесь, угощайтесь.
Он был рад встрече, но в то же время в его глазах читалась некая настороженность.
Я сел в пластиковое кресло и потянулся к кружке пива.
— Как жизнь? — поинтересовался Валентин Сергеевич, пытливо вглядываясь в мои глаза. Ему явно что-то было нужно от меня, но я не стал ломать над этим голову. Хотелось пива.
— А… — отмахнулся я рукой. — Что жизнь? Проходит…
Залпом опорожнил кружку, выдохнул, замотал головой.
— Что так? — вновь спросил он, не сводя с меня пристального взгляда.
— Не помогает…. — пожаловался я.
— Берите вторую.
Я взял вторую кружку, но всю осилить не смог, только половину. Перевел дух, полез в карман, достал деньги.
— Восполним убыток, — сказал я, оглядываясь в поисках официанта.
— Так вы ничего не знаете… — протянул писатель.
— Чего не знаю?
Я продолжал оглядываться. Ни бармена за стойкой блистающего хромом и пластиком фирменного киоска, ни какого-нибудь другого обслуживающего персонала нигде не было.
— Пиво бесплатное.
— Что значит бесплатное? Предприниматель решил расщедриться по поводу открытия нового кафе?
— Нет. С сегодняшнего дня в городе ВСЕ БЕСПЛАТНО. Если бы меня ударили обухом по голове, эффект
был бы тот же. Или даже лучше — по крайней мере, потерял бы сознание, а не застыл сидячей статуей. Мысли смешались, как все в доме Облонских, и я начал заикаться:
— К-как вы с-сказали?
— С сегодняшнего дня в городе все бесплатно, — повторил Валентин Сергеевич.
— Эт-то что? Наступила эра свет-тлого ком-мунизма? Получилось насмешливо, но спрашивал я серьезно.
— Я бы сказал — розового, — поправил меня он. Настороженность исчезла из глаз писателя, и он с явным облегчением откинулся на спинку пластикового кресла. — Не заметили, что свет от солнца стал розовым, а небо зеленым? И еще запах какой-то тонкий… Как вчера на кладбище.
— Весенней фиалки? — с замиранием сердца спросил я.
— Вот-вот! — обрадовался писатель. — А я долго не мог понять, чем это пахнет!
«Выходит, я не ошибся, с тоской пронеслось в голове. — Нет у меня обонятельной галлюцинации…»
Я допил пиво, повертел в руках кружку. Мысли никак не хотели упорядочиваться.
— Так где тут бесплатное пиво наливают? — только и нашелся что спросить, хотя пива уже не хотелось. Хотелось водки, чтобы упиться до потери сознания.
— Здесь самообслуживание. Только берите в крайнем автомате слева. В остальных пиво безалкогольное.
Я взял пустые кружки и направился к автомату. Механической походкой, будто сам был автоматом. Безалкогольное пиво — этого я не понимал и в нормальное время. Пиво должно быть алкогольным, как масло масляным. Это неотъемлемые составляющие. Можно ли себе представить нежирное масло? Впрочем, сейчас появилось и такое…
Налив пива, я вернулся, сел и окинул взглядом соседние столики. Пиво пили только два человека, но по их лицам было понятно, что пиво у них без определяющего напиток ингредиента.
— А водку здесь не дают? — запоздало спросил я. Можно было и самому посмотреть, что там за стойкой на прилавке.
— Нет, — тяжело вздохнул Валентин Сергеевич. Похоже, он испытывал те же чувства, что и я. — Есть вино, но тоже безалкогольное.
Я отхлебнул пива и икнул.
— Возьмите, попробуйте.
Валентин Сергеевич пододвинул ко мне тарелку с мясистыми темно-зелеными листьями.
— Что это?
— Не знаю. На ценнике, или как его там теперь называть в эпоху бесплатности, написано: «Паториче к пиву».
Взяв лист, я попробовал. С виду хрупкий, из-за больших разветвленных прожилок лист оказался неожиданно плотным и по вкусу напоминал воблу. Только без запаха. Не приходилось мне ранее слышать о таком растении, как паториче. Впрочем, слова «ауфлемэ» и «тэмбэсаддон» я тоже услышал недавно.
— Что же произошло? — спросил я, беспомощно озираясь.
За голыми кронами низеньких лип, не выпустивших пока ни одного листочка, по дороге проносились автомобили, по тротуару шли люди, и вроде бы ничего не изменилось. Но над головой простиралось зеленое небо, город заливал розовый свет, и на столе в тарелке передо мной лежал лист неземного растения. То, что на Земле такого растения быть не может, я понял сразу — иначе Россия закупала бы его сотнями тонн. Любят у нас пиво с воблой… И еще было одно, что я понял только сейчас. С самого раннего утра все в городе: и гибэдэдэшник за околицей, и механик в автосервисе, и даже Валентин Сергеевич — знали, что с сегодняшнего дня деньги ничего не значат. Один я не знал.
— Что произошло? — переспросил Валентин Сергеевич и глубоко затянулся сигаретой, — Как говорят, это вопрос вопросов. С самого утра ломаю над ним голову. Проснулся я, как всегда, поздно, выпил кофе и направился в магазин за хлебом… Кстати, — он невесело усмехнулся, — хлеба так и не взял, надо бы не забыть, когда буду домой возвращаться… Так вот, выхожу из подъезда и вижу — все вокруг залито розовым светом. Подивился я, что на старости лет сподобился лицезреть необычное атмосферное явление — и в мыслях тогда не было, что никакое это не атмосферное явление, а настоящее светопреставление. Подхожу к киоску, хочу сигарет купить. А мне их бесплатно дают, но предупреждают, что сигареты скоро закончатся и новых поступлений не будет. Пора, мол, завязывать с вредными привычками. И смотрит на меня продавец так это жалостливо, сочувствующе, как на безнадежно больного. С кем потом ни заговаривал, все на меня так смотрят. Оторопел я немного от сообщения продавца, что все в городе теперь бесплатно, не поверил, но, однако, зашел в универмаг, где давно себе курточку присмотрел, но все не решался купить — дороговато… И оказалось, смотрите, — он показал на себе новую куртку, — тоже бесплатно. В общем, получилось, как в анекдоте: ни хрена себе — за хлебом сходил… Я тогда по-настоящему растерялся и принялся ходить по магазинам. Действительно все, ВСЕ БЕСПЛАТНО! Но, что удивительно, никакого ажиотажа не наблюдается. Заходят люди в магазин, берут, что надо, и уходят. Спокойно, обыденно, будто всю жизнь жили при бесплатном режиме. Этакие новообращенные самаритяне. Честно скажу, сам атеист до мозга костей, но показалось мне тогда, что умер я и попал вот в такой вот загробный мир. Рай в розовом свете. Заболело у меня тогда сердце, не молодой человек все-таки, доплелся сюда и стал пиво пить. Так и сидел, пока вас не увидел. Вы — первый нормальный человек в розовом раю. А все эти… — Он поморщился, широко махнул рукой. — Алкоголь не потребляют, не курят, все такие правильные… Вы только прислушайтесь, о чем и как говорят эти люди. Такое впечатление, что это не обычный промышленный городок в российской глубинке, а, по крайней мере, университетский городок в Оксфорде.
Не поворачивая головы, я прислушался к разговору за соседним столиком.
— …По-моему, Сергей Павлович, — говорил хорошо поставленный баритон, — при синтезе нуклеотидов лучше использовать наработки Майлетской лаборатории. Метод программированной витализации позволяет на порядок снизить нежелательные хромосомные аберрации.
— Олег Борисович, вы забываете, что у нас не исследовательская лаборатория, а промышленное производство, — корректно возражал суховатый, надтреснутый голос. — Метод программированной витализации разработан для тиражирования клеточных структур биомеханизмов. Но то, что хорошо для производства биотехники, где тиражирование приветствуется, не годится для синтеза промежуточных носителей. Однотипность хромосомного набора существенно ослабит их популяцию. Не забывайте к тому же, что средняя продолжительность жизни промежуточных носителей и без того составляет всего десять лет. Природа не терпит единообразия, поэтому хромосомные аберрации должны иметь в нашем производстве широчайший спектр…
— Послушали? — спросил Валентин Сергеевич. — Мне их треп напоминает наукообразные диалоги из фантастической литературы времён застоя.
Я повернулся и посмотрел на соседний столик. Двое прилично одетых мужчин лет по пятьдесят вели спокойный наукообразный диалог. В отличие от Валентина Сергеевича, мне они вовсе не показались персонажами. Спокойно и очень естественно ели Из вазочек мороженое, пили безалкогольное вино, разговаривали. Нет, не спорили, сидя истуканами, как в дебильных фантастических романах, и доказывая друг другу свою точку зрения, и даже не дискутировали, а просто обменивались мнениями по какой-то научной проблеме. В одном был прав Валентин Сергеевич: эта пара смотрелась бы естественно где угодно, в том же кафе научного городка в Оксфорде, но никак не в захолустном Холмовске.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал я, верный своему принципу «хождения в народ», — но мы вот тут сидим, краем уха слушаем ваш разговор и никак не можем понять, о чем идет речь. Если не секрет, не могли бы объяснить попроще, в двух словах?
Я ожидал какой угодно реакции — от уничижительной отповеди до оскорбления. Ничего подобного.
— Отнюдь не секрет, — пожал плечами худой, костистый мужчина с бледноватым лицом. — Мы обсуждаем теоретическую проблему, как продлить жизнь таким, как вы.
— Вы геронтологи? — вмешался Валентин Сергеевич, переводя недоуменный взгляд с них на меня. — Тогда при чем тут Артем с его-то годами? Скорее уж речь может идти о моем возрасте…
— Лично вы — случай особый, — заметил второй, небольшого роста, плотный мужчина.
Оба смотрели на нас открытыми доброжелательными взглядами, но где-то в глубине их глаз читалось нечто вроде сочувствия.
И вдруг я узнал их. Именно эти двое спорили вчера за стойкой пивного ларька, решая извечную застольную проблему в России — под каким барином-губернатором будет легче жить. Они разительно изменились — нездоровая бледность одного превратилась в аристократическую, с лица другого ушла краснота алкоголика, оба напрочь лишились седины. Но главным, пожалуй, было другое — не вполне пристойная одежда, не явно привычная опрятность, не раскрепощенные манеры, а глубина ума, читающаяся в глазах. Вчера в них не наблюдалось и проблеска разума. Сегодня же передо мной сидели благообразные научные мужи, а не пьянь подзаборная. Как сказал Бескровный — новообращенные самаритяне.
Кровь ударила мне в лицо, в глазах потемнело. Опрокинув пластиковое кресло, я вскочил, подхватил писателя под руку.
— Идемте отсюда, Валентин Сергеевич, — сдавленным горлом прохрипел я, увлекая писателя прочь. — Здесь нам делать нечего.
— Зачем, Артем? — попытался урезонить меня писатель. — А как же пиво? Разговор к тому же интересный намечается…
— Нечего жалеть пиво, коль оно везде бесплатное, — отрезал я, насильно ведя его к гастроному. — В таком деле без коньяка не разберешься. А собеседника я вам такого предоставлю, что век помнить будете.
Но ничего путного из моей затеи не получилось, хотя вначале все шло по намеченному плану.
В гастрономе, не обращая ни на кого внимания, я загрузил в тележку для самообслуживания четыре бутылки коньяка и начал бросать в нее пакеты с нарезками колбас, копченой рыбы, сыра, лимоны…
— Куда мы направляемся? — спросил Валентин Сергеевич.
— Ко мне домой.
— Пить?
— И пить тоже. Но больше — говорить.
— Зачем? На свежем воздухе лучше…
На этот вопрос я не ответил. Загрузил тележку продуктами доверху и покатил к выходу.
— Неудобно как-то… — заметил Валентин Сергеевич. — Тележку бы надо в магазине оставить.
— Неудобно писать в форточку, — отрезал я. — Высоко, стекла забрызгиваются.
Контраргументов у писателя не нашлось, и он замолчал.
Мы обогнули липовый сквер, вышли к проезжей части, и здесь с Валентином Сергеевичем чуть не приключился инфаркт. Ожидая на переходе зеленый свет, мы вдруг увидели, как по дороге мчится странная машина. Обтекаемая форма, прозрачная полусферическая кабина не имели ничего общего с обычными автомобилями. Но главное — у машины не было колес, она передвигалась по полотну дороги на шести быстро мельтешащих суставчатых лапах.
— Что это?! — обомлев, просипел Валентин Сергеевич.
— Стопоход, — буркнул я, догадавшись, но сердце у меня тоже екнуло.
С почти неслышным шорохом машина промчалась мимо, обдав нас потоком воздуха со слабым, надоевшим до одури запахом весенней фиалки. В машине сидела девушка и управляла ею рычагом, чем-то похожим на джойстик.
— А вы откуда знаете?! — сдавленно прошептал писатель, с недоверием уставившись на меня.
— Одни тип рассказал, — раздраженно буркнул я. — Сейчас придем домой, познакомлю. Впрочем, вы уже знакомы.
Больше он меня ни о чем не спрашивал и молчал всю дорогу, пока мы не пришли ко мне домой.
— Сэр Лис, — с порога позвал я надтреснутым голосом, — гостей принимаете?
Не доставляло мне удовольствия встречаться с ним еще раз, тем более сосуществовать в одной квартире. Но деваться некуда — куда денешься в замкнутом пространстве, под колпаком? Даже если этот колпак накрывает весь город.
Пес не отозвался, возможно, игнорировал «Лиса» — говорил ведь, что не нравятся ему намеки на рыжий цвет.
Заглянув на кухню, я проверил прочие подсобные помещения, вошел в комнату. Пса нигде не было. На всякий случай, хотя дверь была заперта на шпингалет, вышел на балкон. Что ему стоило, как Ремишевскому, левитировать с балкона? С него станется… Впрочем, вполне мог уйти и через двери — лапы у него вон какие, как ладони, и пальцы хорошо разработаны. А мой старенький замок «с секретом» для таких, как он, не помеха.
Кого вы ищете? — спросил Валентин Сергеевич. — Пса?
— Какой он пес… — с тоской протянул я. — Из него такой же пес, как из вас — верблюд.
Не знаю, с какой стати у меня вырвалось подобное сравнение, но Валентин Сергеевич не обиделся. Фантаст, как понимаю, привык нестандартно мыслить.
— Знакомство отменяется, — мрачно сказал я. — Помогите накрыть на стол.
Стол мы накрыли на кухне, чтобы Валентин Сергеевич мог спокойно курить, сели, выпили, и тогда я начал рассказывать. Все, что знал. Как на духу, О своих необычных способностях, о Ремишевском, о «попутчике-налетчике», о Сэре Лисе, о розовом куполе, накрывшем город и окрестности.
Писатель не перебивал. Слушал, курил, недоверчиво улыбаясь. Пили мы часто и без тостов — какие к черту тосты, когда за окном такое? Поэтому потребляли коньяк как лекарство, чтобы унять смуту в голове и тяжесть на сердце. Но пили не каплями, а большими дозами. То есть не чайными ложками, а чайными стаканами.
Когда мой рассказ подошел к концу и я поведал о том, как разбил машину о купол, Валентин Сергеевич встал, нетвердой походкой подошел к окну и посмотрел на небо.
— М-да, действительно, если купол розовый, то небо должно быть зеленым… — пробормотал он. — Ох, ну и накурил я тут…
Он распахнул форточку, но не отпустил ее, а стал внимательно осматривать, держась за шпингалет.
— Что вы там обнаружили? — спросил я.
— Проверяю… — пробормотал он себе под нос. — Похоже, вы правы…
— В чем?
— Мочиться в форточку действительно неудобно… Мы рассмеялись, но смех получился невеселым. Отнюдь.
— Послушайте, Артем, — сказал Валентин Сергеевич, — если изменения в накрытом куполом городе столь глобальны, но в масштабах страны все-таки локальны, то следует ожидать заявление российского правительства. Давайте включим телевизор.
Он посмотрел на экран переносного телевизора, стоявшего в углу кухни на подвесной консоли.
Голова у писателя работала. Я как-то о телевизоре и не подумал.
— Насчет заявления правительства вы, пожалуй, размечтались, — сказал я. — Пока министры чесаться будут, можно оккупировать всю страну. Но репортажи средств массовой информации с места событий должны быть.
Достав из ящика стола дистанционный пульт управления, я включил телевизор.
Около получаса мы смотрели телевизор, перепрыгивая с программы на программу, но новостей нигде не обнаружили. Да и программы были какие-то не такие. С экрана напрочь исчезла атрибутика каналов, отсутствовала реклама, ни по одному из них не транслировали новости. Крутили художественные фильмы, постановки спектаклей, видовые фильмы, научно-популярные из жизни животных и растений, спорт… И мне почему-то подумалось, что все эти программы транслируются не из столицы, а идут откуда-то из другого места. Не зря Холмовск накрыли куполом — не везде «розовая революция» победила: По всей стране как ни в чем не бывало продолжается прежняя жизнь, и только у нас, под колпаком, началась вот такая, экспериментальная…
Смотрели мы молча, с напряжением ожидая новостей, и единственное, что делали во время просмотра, так это пили. Если первую бутылку коньяка, пока я рассказывал о своих злоключениях, мы оприходовали за час, то вторую «приговорили» за полчаса.
— Не будет новостей… — наконец подвел итог нашему просмотру Валентин Сергеевич. — Кстати, Артем, вы обратили внимание, какие фильмы крутят?
— Какие?
— Исключительно высокохудожественные, ни одного низкопробного. Будто ввели цензуру и отсекли порнографию и насилие.
— Вы уверены? — удивился я.
На содержание фильмов я не обратил внимания, ждал новостей, и страстное желание услышать их отсекло аналитические способности.
— Абсолютно уверен. Это у меня профессиональное — оценка качества произведений… Чуть ли не на подсознательном уровне. Дайте-ка мне пульт.
Он взял пульт, защелкал каналами и установил программу, по которой транслировался классический балет.
— Во-от… — протянул он. — Так лучше. По крайней мере, напоминает время оно.
— Простите, что?
— Я так называю дни переворота в Советском Союзе. Тогда по всем каналам — их всего три или четыре было — крутили «Лебединое озеро».
— Да ну вас к черту с вашими аналогиями! — выругался я, отобрал у него пульт и выключил телевизор. — Идемте в комнату, по Интернету посмотрим.
— Вы думаете, Интернет работает? А если работает, то там цензура не покопалась?
— Не знаю. Но попробовать надо. В противном случае, остается только одно — завернуться в простыню и ползти на кладбище.
— Убедили, — кивнул Валентин Сергеевич. — Идемте. Но… Но вначале выпьем.
От выпить я не отказался. Мы выпили по сто граммов, будто перед атакой на вражеские редуты, и направились в комнату.
С замиранием сердца я включил компьютер, нажал на иконку Интернета. Интернет загрузился неожиданно быстро, но Валентин Сергеевич оказался прав. Сайты новостей исчезли как по мановению волшебной палочки. Сохранились лишь сайты образовательных программ, научные, сайты библиотек художественной литературы… В отчаянии я вошел на развлекательный сайт, посмотрел игры. Ни «стрелялок» с морями крови, ни остросюжетных «ходилок» не было, Одни интеллектуальные игры. Порносайтов я тоже не нашел — все вычистила неведомая цензура.
— Выключайте, — махнул рукой Валентин Сергеевич, — . идемте пить.
Я выключил компьютер и поплелся за ним на кухню пить коньяк. А что нам еще оставалось делать в розовом мире? Судя по постовому на околице города, механику автосервиса Толику Вахрушеву, двум, вчерашним пьянчугам? из кафе у липового сквера, всем горожанам нашлось место под циклопическим колпаком. Только мы с Валентином Сергеевичем оказались изгоями и бродили в розовом тумане как неприкаянные.
— Ничего, Артем, бывали времена и похуже, — сказал Валентин Сергеевич, закуривая. — Чего, собственно, расстраиваться? Еда, одежда, выпивка — все задарма, на халяву. Живи и радуйся. Правда, сигареты скоро кончатся, но, быть может, и к лучшему. Давно мечтал бросить, силы воли не хватало.
Я выпил, но радоваться почему-то не хотелось. Ни я, ни писатель не знали, что будет завтра.
— А вы заметили, что они все непьющие? — сказал я. — Как бы и спиртное скоро не кончилось.
Мое предположение писателя огорчило.
М-да, — сказал он. — Это хуже… Но тоже пережить можно. Другое беспокоит: чем тогда заниматься? Кому я как писатель здесь нужен? Вы обратили внимание, что все изменились, кроме нас? Похоже, в эксперименте нам отведена какая-то особая роль.
В данном случае он был абсолютно прав, и это беспокоило меня больше всего.
— Либо мы просто лишние в эксперименте, — высказал я надежду, хотя сам в это не верил.
— Да? — Валентин Сергеевич заломил бровь, подумал. — Тогда нам совсем плохо. Человек — существо общественное, жить вне общества не может. Превращается в животное. Надеюсь, вы ошибаетесь.
Я глянул на него исподлобья, но ничего не сказал. Здесь наши точки зрения полярны. Ничего на свете я не желал больше, чем быть независимым ни от кого. И в первую очередь — от общества.
Валентин Сергеевич вновь наполнил стаканы.
— Давайте выпьем, — сказал он.
Мы снова выпили.
— Интересный расклад получается, — выдохнул Валентин Сергеевич, закусывая долькой лимона. — Всю жизнь писал фантастику, не веря в то, что пишу, и — на тебе — очутился на месте своих героев. — Он пьяно хихикнул. — Вляпался, называется, мордой в собственную блевотину…
Я снова промолчал, а Валентина Сергеевича; что называется, понесло. Говорил он много, но, в отличие от вчерашнего вечера, бессвязно перескакивая с одной темы на другую. Чувствовалось, что сегодняшние события выбили его из привычного образа жизни ион находится в полной растерянности. Да и выпили мы сегодня порядочно, и я уже не был прилежным слушателем — свои мысли заедали.
Мы опять засиделись до позднего вечера. Когда стемнело, Валентин Сергеевич стал собираться домой. Ноги его уже не держали, язык заплетался, и я предложил переночевать у меня. Однако писатель категорически отказался, пьяно мотивируя отказ тем, что дома остался некормленый кот. Он вскочил со стула, но при первом же шаге споткнулся на ровном месте и растянулся на полу, расквасив нос. Тогда я поднял его и, несмотря на активное сопротивление, потащил в комнату, где уложил на диван. Стоило ему оказаться на диване, как он тут же перестал сопротивляться и мгновенно уснул,
В общем, как я уже говорил, ничего хорошего из моей затеи обсудить создавшееся положение не получилось. Тривиальная пьянка.
