Глава 15

– Не завтрак, а подметки какие-то, – Анна, скривившись, отодвинула в сторону миску. – Жуешь, а вкуса никакого.

А ведь наверняка не жевала ты настоящих подметок, мысленно усмехнулся Айсман, на что угодно спорю – не жевала! Как и я – только я-то, прежде чем встретил Рудольфа, иной раз жрал такое, рядом с чем и подметка покажется говяжьей отбивной, нежненькой такой отбивной, с корочкой… до сих пор как вспомню, кишки к позвонкам прилипают!

Вслух, впрочем, он сказал, вернее, прочавкал совсем другое:

– Да ладно тебе, Ань. Что ты, в самом деле…

– Есть я хочу. Нормальную еду! А не то дерьмо, что нам подсунули.

– Более нормальной еды нам здесь не найти при всем желании, – примирительно произнес Сергей. – И продали нам эти люди то же, что и сами едят.

– За дюжину патронов могли б и курицу дать!

– Курицу? – повторил Шемяка. – Ну, подруга, мечты у тебя… эти курицы у них – единственные нормальные на леший знает сколько верст в округе! И то, слышала, что Василий вчера за ужином говорил? Без мутаций хорошо, если каждый седьмой цыпленок получается. Для них эти несушки на вес золота… которое, к слову, тут без надобности.

«И еще лет сто будет без надобности, – подумал он, – а то и больше. Разве что Сибирь наша еще чуток поднимется и торговлишку какую наладит, заморскую. Хотя… чем эти убогие торговать-то будут? Да и вообще, будут ли они через сто лет?»

Все познается в сравнении – только сейчас Айсман полностью осознал, насколько повезло Сибири. Без всяких кавычек повезло – тем, что не нашлось там большого количества целей, достойных межконтинентальной ракеты. А всякая мелочевка «малой и средней дальности» к ним за Урал попросту не дотянулась. Зато уж здесь, на бывшей европейской части СССР, натовцы развлеклись по полной программе.

– Хочешь – сам доедай этот… силос!

– И доем, – пообещал Сергей. – Свою долю прикончу и тебе подсоблю. А ты подумай, как дальше будешь нос воротить. Дальше-то, Василий говорит, с такими вот оазисами туго, а нам еще вокруг московского пятна крюк давать.

– А я не очень-то нашему хозяину верю, – задумчиво проговорила Анна. – Больно уж он неохотно подробностями делится.

– Что знает, – пожал плечами Шемяка, – тем и делится. Они же тут дальше подворья нос боятся высунуть… болотники и то не такие пуганые.

– Вот-вот. И ты ему веришь?

– Верю. Ань, ты сама подумай – у нас в скелеты и прочее тоже ведь далеко не каждый лезет. В гопачи народец куда охотнее идет, чем в следопыты. Да и с выживаемостью в нашей профессии не ахти как. А ведь у нас, Ань, как я сейчас понимаю, еще райские условия.

– Райские?

– Ну да, – кивнул Сергей. – Или ты думаешь, будто я только и делаю, что по скелетам шастаю? Не-е… у нас основная работенка и основной же доходец – заброшенные всякие места, из тех, что в Зиму повымерзали да повымирали с голодухи. Ну, на крайняк – эпидемиями повыкосило, это уже опаснее, там и подцепить чего можно. И скелеты наши… их же по пальцам сосчитать. Я всерьез только по Челябинску лазал да по Тагилу… ну еще на Ижевск один раз ходил. Ну а здесь… здесь, если на карте помечать местность, где щелкает как в наших ЗКЗ, карандашей не напасешься! Ты прикинь, как нам повезло, что Горький с Дзержинском перелетели, а дальше на юг тянуть не стали! Запросто могли ж плюхнуться в центре пятна – и вышли б уже зеленые да подсвечивающиеся.

– Скачет, – неожиданно проронила Анна. Айсман недоуменно моргнул, а в следующий миг и сам услышал четкий перестук подков.

– И верно, – сказал он, придвигаясь к мутному, наискось переклеенному бумагой оконцу, – несет кого-то спозаранок. И даже, – после короткой паузы добавил он, – не кого-то, а конкретно Мишку Горюхина. Ну, помнишь, белобрысый такой малец с фермы, где мы позавчера были?

– Склерозом не страдаю.

Отвернувшись от окна, Шемяка с тревогой посмотрел на девушку.

– Ань, ты чего? – вполголоса спросил он. – Не с той ноги встала? Все утро, как псина цепная, кидаешься.

– Не знаю, – Анна, отвернувшись, нервно теребила завязки рукава. – Не могу понять. Паршиво на душе. Мает.

Громко хлопнула дверь.

– Василий Афанасьич… о! – радостно пискнул влетевший в комнату Мишка. – Я как раз до вас.

– И чего же ты «до нас»? – улыбнулся Сергей.

– Так с новостью, – затараторил паренек. – К нам вчерась под вечер двое постучались, тож пу-те-шест и веники, в точности как вы. И тож один парень и одна девка, ой, простите, женщина. Парень, значит, постарше тебя будет, в черном таком… ну, вроде шинели, только из кожи, он вокруг башки косынку повязал, а на рюкзаке сверху шлем нес, белый такой, круглый, и к нему хвост еще пушистый прицеплен, вот. А дев… ой, женщина молодая совсем, ей лет, ну как Настене, не больше, веселая, у нее серьги колечками и на щеке треугольник забавный нарисован, а…

– У этого парня, – медленно произнесла Анна, – есть два пистолета, верно? Два никелированных, с белыми накладками, в подмышечных кобурах…

– Ой, а вы его что, тоже знаете? Он-то про вас расспрашивал, даже фотографию показал, вы на ней еще красивше, чем в жизни выглядите. А пистолет он мне даже подержать дал, большой такой, весь блескучий, с золотым узором и еще такое красненькое с крестиком…

– Господи боже…

Такой Анны Шемяка еще не видел ни разу. Девушка не просто побледнела – ее лицо заострилось, стало похожим на высохший лик какой-нибудь скелетной мумии.

– Вот батя и подумал, – упавшим голосом закончил Мишка, – вам, наверное, про этих двоих узнать стоит. Так я с утреца на Доброго и к Василь Афанасьичу…

– Это Черный Охотник, – прошептала Анна.

– Кто?

– Черный Охотник. Убийца по найму. Самый лучший на Востоке. А девчонка с ним – храмовая… бывшая рабыня… наверняка за какие-нибудь заслуги возвеличенная, из особо преданных.

– Совпадение просто удивительное, – весело заявил он. – Даже и не верится. Я-то был уверен, что если мы с ними и пересечемся где-нибудь, то этим где-нибудь скорее всего будет уже Швейцария.

– Да… наверное.

– Почему «наверное»? – удивился Швейцарец. – Ау, малыш? Что с тобой? С самого утра какая-то… не такая.

Он потому и заговорил с ней сейчас, и еще – чтобы отвлечься от нытья в ногах. Стыдно признавать, но ведь отвык, отвык от долгих пеших прогулок с рюкзаком за плечами. Все на колесах… а последнее время так и вовсе на крыльях.

Припомнив заключительную часть их последнего перелета, Швейцарец с трудом сдержал усмешку. Старичок «Ан» тогда скрипел так, что в какой-то момент ему даже показалось – все! А внизу тянулась и тянулась нескончаемая сине-зеленая рябь Волжского моря, на севере зловеще темнел приближающийся грозовой фронт – но «швецов» не подвел, стучал ровно и надежно, и крылья тоже не отвалились. Через пять минут точно по курсу замаячила береговая кромка, еще через двадцать под самолетом оказалась лужайка. А еще несколькими минутами позже он и Тайна вжимались друг в друга под одеялом и слушали, как прямо над ними обиженно барабанит по крылу так и не успевшая настичь их гроза. Совершенно невероятное, охренительное везение – учитывая степень обученности пилота, точнее, уровень невежества доморощенного Чкалова. Логика идиотов в действии – с точки зрения логики нормальной они с Тайной просто-таки обязаны были улететь куда-то к черту на рога и, выработав горючку, кувыркнуться в волны где-нибудь над бывшей тундрой.

– Вик, не знаю, – со вздохом отозвалась девушка. – Честно не знаю. Вроде все как всегда…

«…то же небо, опять голубое – мысленно продолжил Швейцарец и мысленно же чертыхнулся: – Вот ведь… лезет из памяти всякое».

Небо сегодня действительно было голубое, с самого утра. Хотя вчера небосвод был наглухо затянут серой мглой, и казалось – на неделю, не меньше. Казалось… а так, еще минут шесть, прикинул Швейцарец, и плащ нужно будет отправлять в мешок – от рассветной прохлады уже одно воспоминание осталось, солнце жарит с каждой секундой все чувствительнее… да, насколько все же приятнее рассекать земные просторы на мотоцикле!

– Может, просто съела чего не то? – предположил он. – Попробуй определить, что конкретно беспокоит? Подташнивает, голова болит или кружится?

Судя по энергичному отрицательному мотанию в ответ, мигренью здесь не пахло точно.

На миг его тревожно кольнуло – но только на миг, эту мысль он почти сразу же отбросил. Никак, ну совершенно никаким образом не могла Тайна «поймать дозу» так, чтобы ни он, ни она сама про это не узнали. Всю еду… и вообще все, с чем они соприкасались, Швейцарец тщательнейшим образом контролировал, пленочные бирки тоже были на них постоянно. Нет, радиация тут ни при чем – а что же тогда?

Потом он вспомнил об еще одной возможности… попытался сосчитать дни, прошедшие с момента их первой, тогда, в «Новой заре», ночи. Ой-ей, с восторженным испугом сообразил Швейцарец, а ведь вполне может оказаться, меры мерами, но даже «меры» Агеева не дают полной гарантии, а уж травка Полины и вовсе… и начал отчаянно вспоминать, что еще, какие иные признаки этого ему известны.

– А-а… тебе, случайно, чего-нибудь солененького поесть не хочется? – осторожно спросил он.

– Огурчиков, – почти сразу же откликнулась Тайна, – бабушкиных, малосольных. Вчера они даже мне приснились ночью, представляешь?

– Представляю… – автоматически кивнул Швейцарец, думая при этом совсем о другом.

Их обратный билет сейчас находился в шести днях «неторопливого пешкодарала» – польский, из последних довоенных выпусков, да еще с недавно «реставрированным» мотором «Ан-2». Эта покупка на три четверти опустошила «сейф» Швейцарца, да и то: с учетом прошлых «особых заслуг»… и того факта, что пригодных к восстановлению самолетов у томского Главы Народного Собрания оказалось больше, чем людей, способных поднять их в небо. В ангаре бывшего МТС и с поручительством хозяина ближайшей фермы он имел все шансы дождаться их возвращения – если цель их пути окажется неспособной предложить более удобный вариант. «Но… похоже, – весело подумал Швейцарец, – возвращаться-то придется куда раньше».

А еще через миг он увидел, как в кустах слева от тропинки вспыхнуло слепяще-белым.

– Вот ж***! – огорченно выдохнул Айсман. – Засек, гад!

«А чего еще ты ожидал, – ехидно подумал я. – Или выбирай позицию так, чтобы солнце подсвечивало с тыла, или не пытайся разглядывать врага во всякие стеклянные приспособы».

Сейчас до Черного Охотника было почти шесть сотен метров, и в принципе я мог бы попытаться достать этого типа очередью, но шансы его собственного карабина выглядели на такой дистанции куда предпочтительней. Даже если вынести за скобки оптику – а прицел у него смотрелся очень даже неплохо.

– Отползаем!

– Нет, постой…

Сергей колебался. Очередная дурацкая идея, понял я и начал прикидывать, как бы этому дурню побольнее врезать.

– Отползать, – задумчиво проговорил он, – а толку? В кошки-мышки с ним играть? Ань, если он и впрямь настолько хорош, то мне против него мало что светит. Будь дело на болоте или хотя бы в скелете…

– А что ты предлагаешь? – оскалилась девушка. – Сидеть здесь и ждать, пока этот мясник на уверенный выстрел подойдет?

– Почти угадала, – кивнул Шемяка, вставая и вновь, уже не особо таясь, поднося к глазам бинокль. – Есть у меня одна мыслишка…

– Что?! Стой, ты куда! – запоздало вскрикнула Анна, но Сергей уже решительно раздвинул ветки, выходя на залитую солнцем лужайку.

– Ты говорила, – не оборачиваясь, произнес он, – этот парень охотнее всего пистолетами работает? Так?

– Да, но…

– Вот на это, – прошептал Шемяка, – мы его сейчас и попробуем купить.

Он повесил меня на плечо, стволом вниз, и, подняв руку, несколько раз махнул Черному Охотнику – подходи, мол, разговор есть. И старательно заулыбался – хотя тот уже опустил карабин, и разглядеть выражение Шемякиной рожи навряд ли мог.

– Сергей, это слишком рискованно, – с отчаянием произнесла Анна. – Не надо… мы ведь еще можем попытаться…

– Анют, прекрати! – Айсман полез было за кисетом… еще раз смерил взглядом отделявшее нас от Черного расстояние, нахмурился… – Все будет путем, – он пытался говорить нарочито спокойно, только выходило у него так себе – голос дрожал и подпрыгивал, словно кроличий волк перед броском. – Когда мы над морем в корзинке болтались на манер сопли – это да, это было слишком рискованно. А сейчас… может, у вас там на Востоке он и фигура… на болоте и не такие фигуры, бывало, очередью половинили. Верно я говорю, Сашка?

Я не ответил – просто смотрел, как идут навстречу нам те двое. Странно – этот зловещий Черный Охотник… я был готов поклясться, что ему весело. Именно так – в отличие от Шемякиной, его улыбка ничуть не выглядела натянутой, и то, как он шел – то и дело оборачиваясь к своей спутнице… а один раз даже сшиб ногой желтый шарик цветка.

Или он был настолько уверен в своих силах, что предстоящий бой не заботил его ни на миг… или…

– Ему нельзя позволить говорить, – горячечный шепот Анны отвлек меня, сбил с мысли, – а отвечать – тем более. Я знаю точно – его излюбленный прием: сказать что-нибудь, отвлечь внимание и сразу же стрелять!

– Анют, не волнуйся, – Сергей вроде бы сумел унять мандраж, по крайней мере, сейчас его голос звучал куда спокойней. – Вот увидишь, все будет хорошо.

Оружие не ведает сомнений, это слабость людей, но сейчас, похоже, во мне проявилось нечто людское. И я увидел то, чего быть не могло…

…увидел, как тот, в черном плаще, шевелит губами точно в такт словам Айсмана – только самое первое… только имя выглядело иначе.

Двести метров.

Рука Айсмана привычно легла на цевье – рано! Рано! Рано! Торопыга! И тот, впереди, сбился с шага, разом перестав улыбаться.

Две сотни метров – это много… здесь, на поляне, густая трава вымахала почти со сложенного меня – и нырнувшего в такую траву совсем не просто нащупать даже длинной, на весь рожок, очередью.

– Ну что же ты, – пробормотал Шемяка. – Ну иди же…

Черный Охотник сбросил рюкзак. Сказал что-то – в ответ его спутница яростно мотнула головой. Охотник нахмурился, повысил тон – ответом снова был вихрь разлетающихся волос, – пожал плечами… третья фраза, наоборот, явно была тише предыдущей.

«Он приказывал ей остаться»…

Я в тот миг даже не задумался, откуда раздались эти слова… и почему они показались мне так знакомы…

– А в третий раз?

«А в третий раз он уже просил… просто попросил ее держаться в стороне».

– Я… Эмма?!

И тишина в ответ.

Черный уже снова шагал навстречу. Девушка, чуть помедлив, двинулась за ним.

– Анют, – обернулся Сергей. – Ты вот что… чуть в сторонку отойди.

– Какая разница, – хрипло прошептала девушка. – Можно подумать, это хоть что-нибудь изменит… да ничегошеньки…

На губе у нее тоненько алела полоска – здорово прокусила, отметил я, прежде чем Шемяка вновь развернулся лицом к врагу.

Охотник сбросил плащ – и белое пламя никелированной стали полыхнуло на его груди.

Два пистолета незнакомой мне модели, удобно расположившиеся в притертых кобурах, – до срока. Белая, словно свежевыпавший снег, кость, золото гравировки… по виду их можно было бы счесть игрушками для падких на яркие цвета дураков. Но я-то даже сквозь разделяющие нас метры чувствовал холодную непреклонную уверенность… уверенность высококлассных боевых машин в надежности механизма, качестве отборных боеприпасов и умении опытного стрелка. Уверенность, надежно подкрепленную множеством выигранных боев.

Уверенность, которой не было у меня.

До сих пор я считал, что идти в бой с надеждой на чудо – это удел человека, а для оружия есть лишь строгая логика математического расчета. Но сейчас…

…сейчас я мог только верить.

Потому что нельзя идти в бой, который ты для себя уже проиграл.

Он и сам не знал, чего ждет. И дело было вовсе не в тонкой хищной черноте дульного среза впереди. И уж подавно не в судорожно сжимавшем этот автомат пареньке. Что-то другое… важное… страшное… вот-вот разорвет влажный горячий воздух…

Не-по-пра-ви-мо!

Мгновения вдруг стали вязкими, словно загустевший мед, с трудом проталкиваясь сквозь паутину циферблата.

А потом что-то неуловимо дрогнуло там, впереди, на судорожной маске лица этого… как же его… Айсмана. Какая-то чертова мимическая мышца предала своего хозяина, во весь голос прокричав его врагу о принятом решении – прежде чем медлительные нервы донесли это решение до нужного пальца.

Так просто.

Тренированное тело скрутилось в рывке, уходя с линии огня еще прежде, чем спуск автомата до конца прошел отведенный ему путь. И падая, Швейцарец уже не слышал грохота очереди… хруста сминаемой легкими ботиночками травы… отчаянного, на выдохе, крика… стука пуль. Мир сузился до темной фигуры впереди – и надежной шершавости рукояток в ладонях.

Тайна сорвалась с места в тот же миг, когда он начал падать. Она бежала к нему, она летела… и этот полет вынес ее наперерез рвущей воздух смерти калибра пять сорок пять.

В следующий миг руки стрелка плюнули огнем – и ствол замолчавшего автомата бессильно уставился в ослепительно-голубое небо… прежде чем упасть рядом со своим хозяином.

Сергей Шемяка тоже смотрел в небо, а трава вокруг его головы быстро темнела. Обе пули «210-х» попали в шею, обе были смертельны – одна разорвала сонную артерию, вторая сокрушила позвонок.

Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трех лет от роду, бродяга, «болотный следопыт», умер мгновенно.

Кровь… Тайна почти секунду недоуменно вглядывалась в ладонь, не в силах понять – как? Откуда?

Швейцарец успел подхватить ее над самой землей.

Кровь… просто удивительно, сколько может натворить… наворотить всего одна маленькая пуля – когда начнет кувыркаться, попав в более плотную, чем воздух, среду. Кровь упругими толчками билась в руку стрелка, которой он пытался зажать рану, и, протекая меж пальцев, сбегала вниз. Еще одна алая дорожка протянулась из уголка рта, с каждым вздохом становясь все шире.

– Милый…

– Молчи! Тебе нельзя…

Он не сразу понял, что судорожная гримаса была попыткой улыбнуться.

– Можно. Мне теперь все… можно. Любимый. Мой.

Она была легкой, словно перышко, а потом вдруг стала тяжелее свинца. Швейцарец осторожно опустил ее на траву. Поднял голову. Солнце – огромный пылающий шар – висело, казалось, прямо перед глазами, но стрелок не моргал. Медленно, словно во сне, он вытянул руки – и «210-е» плюнули огнем. Раз, другой… пока вместо грохота выстрела не раздался четкий щелчок вставших на задержку затворов.

Потом… потом пистолеты упали в траву, а человек… человек ли? Звук, который вырвался из горла стрелка, мог быть рожден зверем под полной луной, но не двуногим под полуденным солнцем.

– Он любил меня, – прошептала она. – Любил. А я… расчетливая дура…

Двигаясь рывками, словно кукла, она подняла «АКС» и направила ствол на стрелка.

– Я сейчас убью тебя, – спокойно, почти буднично проговорила она.

Стрелок не шевельнулся.

– Я убью тебя… ну! Что ты молчишь!

И тогда он улыбнулся. Медленно. Страшно.

– Убивай.

В тишине звук удара бойка кажется очень громким. Равно как и лязг затвора, передергиваемого, чтобы вышвырнуть осечный патрон. И снова стук бойка. Щелк-лязг, щелк-лязг.

Оскал Швейцарца стал еще шире.

– Кажется, – хрипло произнес он, – не один только я решил, что на сегодня довольно смертей.

Анна отшвырнула автомат, упала на колени. Ей очень хотелось зарыдать, выпустить, выкричать рвущую легкие боль – но звук не шел, застревал где-то на полпути, только слезы двумя холодными дорожками катились по горячим щекам.

Она стояла на коленях и смотрела, как непонятно откуда появившийся ветерок лениво перебирает его волосы – точь-в-точь так же, как нравилось делать ей.

Потом она услышала хруст.

Швейцарец выкроил травяной ковер щедро, не скупясь – два на три метра. Дальше дело пошло медленней, земля под дерном оказалась неожиданно твердой… впрочем, он быстро наловчился вырезать ножом цельные «кирпичи»…

…и лишь углубившись по колено, заметил, что Анна кромсает землю рядом с ним.

Выходило у нее неважно – много ярости, мало толку. С минуту поглядев, он молча отстранил ее – едва не заполучив при этом пять дюймов стали чуть выше трахеи, и показал, как надо.

Еще через пару минут она сломала нож. Непонятно как – клинок был отличный. Сделан «по мотивам» танто из довоенной инструменталки, сломать его о землю – это надо было суметь. Тот, который она сняла с убитого, был явно хуже, и потому Швейцарец сказал:

– Не надо.

– Надо.

– Осталось немного, – пояснил он. – Я не хочу… не хочу, чтобы она была слишком глубоко. Зверья тут мало… а земля тяжелая.

– Хорошо.

Потом они долго стояли на краю – каждый сжимал в ладони горсть земли и каждый не решался бросить первым.

– Возьми что-нибудь, – неожиданно сказала Анна. – На память.

Швейцарец покачал головой.

– Она уже дала мне, что могла, – глухо произнес он.

– Как знаешь…

Они медленно вытянули руки… разжали пальцы – одновременно и так же дружно вздрогнули, услышав сухой шорох упавших комьев.

– Я даже не знаю, во что он верил…

Швейцарец ответил не сразу – аккуратно затянул последний виток проволоки, встал и воткнул бывший танто в изголовье.

– Это не важно. Во что верил он… во что верила она… во что не верю я. На могиле должен быть крест.

– Да. Ты прав.

– Возьми автомат.

Они целились точно в огромный красный диск заходящего солнца. Пять сдвоенных выстрелов разорвали вечернюю тишину – десять гильз растворились в траве.

Анна подошла к нему, когда он перебирал рюкзак, и молча стояла рядом, пока он, наконец, не поднял голову и не взглянул на нее.

– Почему ты не убил меня?

«Я должен был бы удивиться, – подумал Швейцарец, – но не могу. Просто не могу».

– Зачем?

– Разве тебя не наняли для этого?

– Наняли, – равнодушно кивнул Швейцарец. – Даже выдали задаток. Но этот контракт аннулирован.

Именно так, мысленно продолжил он: контракт на Анну – анн-нулирован! Забавно получилось… наверное.

– Что значит «аннулирован»?!

– Это значит, что Храма больше нет, – сказал Швейцарец.

– Нет Храма? Нет Ордена? Да скажи ты толком, что произошло?!

– Произошел я.

– Ты?! Что зна… ты хочешь сказать, что уничтожил Орден?!

– Да.

– Ты один уничтожил Орден, – медленно проговорила Анна. – Ты хочешь, чтобы я в это поверила?

– Я уже ничего не хочу, – сухо отозвался он. – И мне абсолютно безразлично, во что ты веришь.

– Как ты это сделал? – требовательно спросила девушка.

– Авиабомбами.

– Как?!

– Сбросил на их крепость четыре бомбы, – устало пояснил Швейцарец. – С самолета.

– Откуда у тебя взялся самолет?

– Из дома.

Разговор выглядел идиотским, и Швейцарец понимал это – равно как и то, что этого разговора не должно было быть в принципе. Им просто не о чем разговаривать.

Но так же он понимал, что разговор дает им обоим возможность хоть как-то перестать вспоминать, хоть на какое-то время не думать…

… о тех, кто лежит меньше чем в двух сотнях метров от них.

– Хочешь сказать, что ты умеешь не только пулять из пистолетов, но и летать на боевом самолете?

– Я – многофункциональная боевая машина. Меня хорошо учили.

– Не верю, – Анна, подогнув колени, села рядом. – Не верю, – снова повторила она. – Ни единому твоему слову не верю. Все, что вылетает из твоей поганой глотки, – дерьмо!

– Я уже сказал, – напомнил Швейцарец. – Мне безразлично, во что ты веришь. Без-раз-лич-но! На-пле-вать!

– И ты сам – дерьмо!

– Если ты, – медленно произнес он, – явилась в надежде разозлить меня и нарваться на пулю, можешь не тратить зря силы. Не хочешь жить дальше – застрелись! Или соверши дзигай.

– Дзигай – это для самурайских жен.

– А для подруг следопытов что? – криво усмехнулся Швейцарец. – Ритуальные мотыги?

– Зачем ты пошел за нами?

– Я шел не за вами.

– Врешь, – уверенно возразила Анна. – Мальчишка с хутора рассказал, как ты махал моей фотографией. Тебе была нужна я.

– Ах, – после долгой паузы с очень странной интонацией произнес Швейцарец. – Вот оно что.

– Что тебе от меня нужно?!

– Ничего. Теперь. Уже. Ничего.

– А раньше ты чего хотел? – бешено закричала она. – Ну?! Какого черта?!

– Я просто хотел задать один вопрос, – тихо отозвался Швейцарец. – Один вопрос. Решить головоломку Найти последний кусочек мозаики. Подарок на память от иерарха Дяо. Все-таки он меня достал… любопытство сгубило кошку…

– Прекрати бредить!

– Я просто хотел задать один вопрос…

– ***, так задай его! Вот она я, перед тобой – задай этот проклятый вопрос!

Когда она шла к нему… не зная только, хочет ли убить или погибнуть, – она шла к врагу. Живому человеку, чью боль на краю могилы чувствовала так же остро, как свою собственную. Сейчас же Анна не могла точно сказать, за что больше ненавидит сидящего рядом: за смерть Шемяки или за этот застывший взгляд.

И ей было страшно.

– Вопрос… – задумчиво повторил Швейцарец. – Один-единственный вопрос. Почему храмовники так хотели твоей смерти?

Она не поняла, это было видно, и ему пришлось пояснять:

– Дяо не смог бы открыто нанять меня, да еще за немалые даже для Храма деньги, если б не имел очень серьезного обоснования для своих действий. Само по себе бегство взбалмошной дочурки с гвардейским десятником таким обоснованием явиться не могло. И я не думаю, что иерархи сильно боялись твоего триумфального возвращения во главе танковых колонн Европы. Почему же им так нужна была именно смерть?

– Оскорбление…

– Чушь! – резко сказал он.

– Послушай, я не знаю…

– Врешь, – равнодушно перебил ее стрелок. – Как минимум ты догадываешься.

Минуты две она колебалась…

– Ты ведь в любом случае узнаешь все, что тебе нужно?

– Мог бы. Но мне это не нужно.

Он говорил правду, девушка почувствовала это. И – решилась.

– Алмазы.

– Ювелирные камни первого порядка. В ограненном виде именуются бриллиантами. Классическая бриллиантовая огранка состоит из 57 граней.

– Это камни Алмазного фонда СССР. После начала войны их перевезли из Кремля в одно из правительственных противоатомных укрытий. Я не знаю, как Орден заполучил эту информацию… но в сейфе отца была карта Подмосковья с отмеченным убежищем и коды доступа к хранилищу.

Теперь замолчал уже Швейцарец.

– Я подозревал, – тихо произнес он после долгой паузы, – что в этом деле примешалась подобная дрянь. Золото… алмазы… склад оружия… незапущенные ракеты… власть… могущество… что еще могло так интересовать этих ублюдков из Храма? Камни Алмазного фонда… за многими из них сквозь века тянутся кровавые реки. До сегодняшнего дня…

– Ты получил свой ответ. Ты доволен!? Теперь?

– Доволен? – переспросил Швейцарец. – О да. Теперь я доволен. Можно даже сказать – теперь я полностью и окончательно удовлетворен. И более того – я счастлив.

Анна, наконец, поняла, что же именно пугает ее сейчас в этом человеке больше всего. Не взгляд – Черный Охотник не смотрел прямо на нее, это скорее раздражало, чем пугало. Голос! Он менялся лишь по силе звука, но все слова произносились одним и тем же безжизненным тоном. Так могла бы говорить машина, оснащенная регулятором громкости. А вот люди так не говорят никогда. Почти никогда.

Если они – все еще люди.

Выпрямившись, Анна медленно – Сашка вдруг показался ей невероятно тяжелым – подняла автомат. Черный Охотник продолжал сидеть в прежней позе, никак не среагировав на четкий щелчок предохранителя в нескольких десятках сантиметров от своего виска.

– Что, – хрипло спросила она, – ты собираешься делать дальше?

– А у меня есть «дальше»?

«По крайней мере, он знает про ствол у башки, – зло подумала Анна. – Уже кое-что».

– Предположим.

– Тогда пойду вперед.

– В Европу?

– Да. Я хотел этого… раньше. Сейчас уже нет… сейчас уже неважно все. Но я начал это дело, а начатое надо закончить. И, – чуть подумав, добавил стрелок, – сделать это хорошо.

Он сидел и ждал, ясно чувствуя, как холодный металл автоматного компенсатора нервно подрагивает в считаных миллиметрах от его волос. Начальная скорость пули, вспомнил он, примерно в три раза превышает скорость звука в воздухе – если выстрел будет, он его не услышит.

Так легко и просто – нажать на спуск. Все остальную работу отлаженная механика проделает сама.

Так легко и просто – убить.

А потом он услышал – звук, показавшийся ему оглушительно громким. Грохочущий лязг предохранителя «АКС».

– Мы пойдем дальше вдвоем, – закидывая автомат на плечо, сказала Анна. – Ты прав – начатое дело надо закончить.

– В Европу?

– Через Москву. Путь в Европу для нас лежит через Москву, запомни.

Она не сразу поняла, что появившаяся на его лице гримаса – улыбка.

– Ловко. Все же я тебя не рассчитал. Не-до-рассчи-тал. Ты ведь из-за этого сбежала, да? Любимой дочке бонзы позволено многое, но в целом Храм весьма патриархальная структура – в смысле, очень мужская. Так? Лавры Колумба и Магеллана – это все побочно, приятный бонус, а основное – шанс начать свою игру… с карманами, набитыми алмазами.

– Не твое. Собачье. Дело. Ясно? Ты будешь играть по моим правилам.

– Буду, – спокойно кивнул он. – По твоим правилам. Они мне… подходят.