Книга: Автоматная баллада
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Вслепую пушка лупит, наотмашь шашка рубит,
и ворон большекрылый над битвою кружит.
А пуля знает точно, кого она не любит:
кого она не любит – в земле сырой лежит.
Булат Окуджава

 

ШЕМЯКА
Будь сегодня ночью облачность, никаких проблем бы не было вовсе – иди себе спокойненько, только под ноги не забывай смотреть. Однако там, на небесах, главный по тучам и облакам решил, что достаточно поработал на них утренним дождиком. В чем-то, конечно, так оно и есть, но… полнолуние ведь на дворе!
Убедиться в этом прискорбном факте можно было легко – красная, словно прямо из бани, морда луны ехидно щурилась точно над нужной им точкой противоположного берега. Кроме наглой хари в небе имелись также звезды – в немереном количестве, и вдобавок на северо-западе переливалось нечто вроде хиленького северного сияния. Джентльменский набор, одним словом! И – тишина, хотя в скелете за их спинами какая-то ночная жизнь уже в разгаре – кто-то воет, кто-то ухает, кто-то визжит… жрут его, похоже, бедолагу… а может, и он жрет и визжит как раз от радости – больно уж долго визжит, за это время кого угодно можно три раза загрызть!
– Ну что? Как идем?
Айсман вздохнул:
– Ножками. Дальше ждать бессмысленно. Темнее не будет точно, зато раскочегарившаяся дрянь, – ствол Сашки уперся в красный диск, явно жалея о том, что данная заманчивая мишень представляет собой далеко не воздушный шарик, – с каждой минутой уползает все выше. А тени от нее при этом соответственно делаются все короче.
– Я имела в виду – идем вместе или по очереди?
– А что, есть какие-то яркие идеи?
– Считаю, – словно не замечая скептического тона Шемяки, произнесла девушка, – что нам сейчас надо лучше всего вспомнить формулу – один бежит, второй прикрывает. Мало ли что может встретиться на дне… и особенно на том берегу.
– Пожалуй… – Айсман лязгнул затвором, и долей секунды позже четкому щелчку Сашки эхом отозвалась «М16», – что и соглашусь. Но с поправкой. Ты бежишь, я прикрываю.
– Что, боишься, как бы пузо снова не растрясло?
– Нет. Просто в случае «мало ли что» твоя супер-броняшка подарит лишний шанс нам обоим.
– Согласна, – кивнула Анна. – На раз-два… пошла!
Глядя на ее пробежку, Шемяка едва не взвыл в голос. Она бежала хорошо, быстро – и забирала вправо, к приткнувшемуся в двух десятках метров от набережной пароходику. Тень-то у него была густая, но вот дальше расстилалось голое дно, в то время как слева цепь мусорных куч тянулась почти к дальнему берегу, считай, идеальная дорожка, только красный коврик постелить забыли.
Он с трудом дождался, пока она растворится в отбрасываемой корабликом черноте, – и сорвался с места.
Тот, давешний крупнокалиберный, стрелял откуда-то сверху, похоже, с крыши одного из домов на съезде с моста. Узнать бы, как там у него с сектором обстрела… причем узнать раньше, чем тебе в бок прилетит стограммовый «огурец». Впрочем, если что – Анна тоже шиш-с-два отсидится, повесят ракету, и все, здравствуй-прощай!
Мешок на спине казался сейчас якорем. «Пока добежим, сдохнем, – зло подумал Сергей. – Одно дело идти со всеми этими килограммами, даже по болоту, и совсем другое – галопировать на манер кобылы. Точно сдохнем, дыхалки не хватит – и тут кури не кури рояля не играет, лишние пять шагов никого не спасут».
Затем тень пароходика накрыла его, словно волна, и Айсман резко затормозил – чертовски, как выяснилось, вовремя. Еще шаг-другой – и влетел бы в борт, почему-то он оказался куда ближе от края тени, чем казалось сверху, с набережной, а уж какой бы грохот при этом пошел…
– Ты тише хрипеть не можешь?
Анна затаилась под кормой, просунув ствол винтовки прямо сквозь дыру в проржавевшем винте.
– Ну и какого хрена ты сюда завернула?
– В смысле?
– В смысле, как мы теперь дальше идти будем? – прошипел Сергей. – Мусор-то весь – во-он где. Или ты по-пластунски, на брюхе до того берега ползти собралась? Так ведь с рюкзаками нашими все равно получимся хуже, чем бородавки на заднице.
– Слушай, привыкни, наконец, к мысли, что я не глупее тебя…
– Да неужели?
– Ужели. Эту мусорную гряду я еще в самый первый момент засекла – и тогда же отсеяла.
– Что, запашок не понравился?
– Сергей, только дурака не изображай! Эта цепочка выглядит как издевательское приглашение. И если уж на мост не пожалели пулемета с расчетом, то устроить в ней какой-нибудь сюрприз – пару мин или что-то еще – у здешних клановцев также вполне могло хватить ума.
– Да ну, чушь… на пару ржавых бочек мины тратить…
– А та проволока на тропе тоже была чушь? – с напором произнесла Анна. – А этот пулемет? Ты же не знаешь, что сейчас происходит в городе, следопыт хренов, ничегошеньки толком не знаешь!
– Почему не знаю. Воюют.
– Кто? С кем?
– «Механики», – буркнул Шемяка. – С кем-то. Скорее всего, с каким-то другим кланом.
В скелете позади них какая-то ночная тварь взвыла особенно тоскливо-пронзительно, заставив обоих людей непроизвольно съежиться.
– Вот я и говорю – ни шиша-то ты толком не знаешь! – безжалостно констатировала девушка.
Шемяка промолчал. Возражения у него, конечно, имелись, и в товарных количествах, но, в общем, по большому счету – она была права. И что обидно вдвойне – мог ведь и попытаться кой-чего разузнать, поспрашивать, повынюхивать… кланы держатся обособленно, но все ж не в полной изоляции, а «механикам смерти» наверняка есть чем расторговаться. Другой вопрос, что в тот момент ему было глубоко по барабану, с чем столкнется парочка на Большом Острове, его дело было – довести и сказать «адью!».
– Значит, так, – отчеканила Анна. – Двигаемся перебежками по сто метров. Я вперед, жду тебя, потом цикл повторяется – ты страхуешь, я бегу. Все внимание – на передний сектор. Не думай о том, что за спиной, забудь про бока, но будь готов стрелять по тому, что выскочит спереди.
– Млин, – нервно поежился Сергей, – ты так гoворишь, словно точно знаешь, что тыл-фланги чисты. Может, ты даже знаешь, чего нам навстречу выскочить может?
– Нет, – качнула головой девушка. – Точно – не знаю. Но у меня есть чувство…
– Ах, чувство…
– …что впереди кто-то есть, – спокойно договорила Анна. – И этот кто-то нас ждет.
– Тогда какого…
– Я пошла, прикрывай!

 

ШВЕЙЦАРЕЦ
Им оставалось уже совсем немного, меньше часа – знакомая до каждого придорожного куста дорога словно бы сама укладывалась под колеса чоппера, и Швейцарец с трудом сдерживал желание сорвать с головы шлем и проорать «Я дома!» или еще чего-нибудь столь же бессвязно-радостное. Как пел тот парень в Свирске? «Новый поворот, и мотор ревет…»
Они как раз прошли поворот, лихо, с «истребительным» креном, и Швейцарец вдруг почувствовал – Тайна, вздрогнув, прижалась к нему еще больше. Это не могло быть реакцией на вираж – ей нравилось, как он ведет мотоцикл, да ей и просто нравилось так вот ехать, даже шлем надевать не захотела. Скорость, ветер в лицо – родись девчонка лет за двадцать до войны и за океаном, стала бы байкершей, ночным кошмаром дорожной полиции в какой-нибудь Оклахоме или Небраске. Нет, сейчас ее испугал не резкий поворот, а что-то другое – и Швейцарец, сбросив газ, развернул мотоцикл поперек дороги.
– Что случилось?
– Увидела… вон… их…
– А-а…
Он тоже увидел их, едва только завернули, но просто не проассоциировал с возможной угрозой. Полярные бабуины, небольшая, в чертову дюжину голов, стая.
Непонятно, правда, какого лешего эти падальщики забрались так далеко на юг – здесь их снежно-белые шубы на фоне зелени выглядят, мягко говоря, демаскирующе. Впрочем, желающие отобедать этими тварями в очередь не выстраиваются. Нрав у бабуинов отвратный, а вкус мяса – еще более омерзительный.
– Ненавижу, – прошептала Тайна. – Они… сестренку двоюродную… среди бела дня, прямо в деревне… перескочили частокол… пока мужики добежали…
– Ты только не плачь, – строго сказал он. – А эти… я их тоже терпеть не могу. Один раз… хочешь, – неожиданно перебив сам себя, предложил Швейцарец, – пойду и объясню, какие они уроды? Ну-ка, подержи шлем.
– Постой, не над… – запоздало начала Тайна, однако Швейцарец уже махнул через кювет.
Он шел не спеша, ровно – торопиться здесь было ни к чему. И бабуины не почувствовали угрозы в одинокой приближающейся фигуре. Может, не знали, что такое человек и чем он бывает опасен. А может, и как раз наоборот – отлично знали, что страшен лишь человек с длинной металлической палкой. Швейцарец больше склонялся ко второй версии – полярные бабуины твари редкостно хитрые, можно даже сказать, умные. Старик однажды шутя – или полушутя – заметил, что в списке претендентов на пошатнувшийся под человеком трон царя природы они уверенно держатся в первой десятке. Если это и в самом деле так – что ж, шарику не повезло, эти-то со своей воинственностью его уж точно доконают. «Не то что мы, – с усмешкой подумал Швейцарец, – мирные, в общем-то, макаки…»
Ему оставалось полсотни шагов, когда вожак – крупный, с изукрашенной шрамами мордой, – окончательно решив, что приближающийся человек ведет себя подозрительно уверенно для существа без палки-громыхалки, приподнялся на задних лапах, оскалился и пролаял команду. В том, что этот отрывистый лай был именно командой, сомневаться не приходилось – едва заслышав ее, вся стая дружно бросилась на Швейцарца.
Парой минут позже, снова прокрутив «в уме» эту сцену, Швейцарец решил, что, будь на его месте автоматчик, там бы он и остался. Слишком уж слаженно атаковали бестии – широким фронтом, чертовски быстро и вообще – весьма похоже, что у них был свой план, свой заранее заготовленный и, возможно, уже неоднократно срабатывавший прием. Скольких тварей лихорадочная, на весь рожок, очередь могла бы перечеркнуть гарантированно? Троих? Четверых? А если взять дугу больше, атакующий бабуин – это вам не человек, он одиночной, случайной дырки может и не заметить вовсе.
У них просто не было опыта схватки с существом, умеющим выбивать клыкастые и не очень мишени быстро и прицельно, а когда этот опыт у них появился, то передавать его стало некому.
– Знаешь, – сказала Тайна, когда Швейцарец вернулся к мотоциклу. – Я в какой-то миг даже за тебя испугалась. Совсем немножко, но испугалась.
– Бывает, – спокойно отозвался он. – Иногда я и сам за себя пугаюсь. Но уже потом, после. Там испугаться не успеваешь.
– Я запомню, – пообещала девушка, вызвав у Швейцарца очередную усмешку – можно подумать, он какую-то великую мудрость изрек. Но Тайне отчего-то нравилось запоминать именно такие вот его случайные дурацкие сентенции, и, что самое удивительное, она их действительно запоминала. – Далеко еще нам ехать?
– Нет, – Швейцарец отрицательно качнул головой. – Собственно, мы уже почти приехали.

 

ТАЙНА
Когда-то здесь был аэродром. Настоящий, не какая-то там наскоро подготовленная «точка» с грунтовкой, а хорошая вещь с бетонными ВПП, ангарами, складами горючего и боезапаса. Ну и всем прочим, что считалось необходимым для нормальной жизнедеятельности, а точнее, боевой деятельности БАП-а, бомбардировочного авиаполка.
Потом началась война, и полк улетел на запад, где в перечеркнутом дымами небе среднестатистическая продолжительность существования летательных аппаратов редко для кого превышала десяток минут. Устаревшие «МиГи», которые в несвойственной им от рождения роли легких штурмовиков пытались расчистить путь для танковых лавин, и их ничуть не менее древние зеркальные близнецы из ВВС НАТО, пытавшиеся эти лавины хоть на миг притормозить, – эти, расходный материал большой войны, гибли чаще прочих. Более дорогие и современные машины жили чуть подольше – их старались «тратить» экономнее, сберегая для важных целей. Старались, но война, как уже сказано, была большая, соответственно, важных целей имелось много, и цели эти, как правило, защищать старались ничуть не менее яростно, чем уничтожить.
Дольше всех мог продержаться какой-нибудь экспериментальный «невидимка», но рано или поздно – скорее, все же рано – и его прихлопнул бы сверхмощным ядерным молотом какой-нибудь усовершенствованный Хок. А все потому, что отупевшему от многочасового стресса оператору некогда было думать: видит ли он на мерцающем экране сквозь рябь помех очередной электронный мираж, НЛО или русский бомбардировщик с ракетой класса «воздух-РЛС». Пуск! А там, дальше, – будь, что будет, лишь бы уже скорей все это кончилось…

 

Полк улетел и не вернулся, растворившись в огненном небе бывшей Европы, в одночасье ставшей короткой аббревиатурой ЕТВД. Да он и не мог бы вернуться, потому что волны «отрыжки Судного дня», матерного отклика из недр планеты в ответ на ядерный долбеж снаружи – эти волны даже в виде докатившихся издалека отголосков перекорежили бетонные плиты немногим хуже какого-нибудь хваленого натовского «Дюрандаля».
Правда, было и еще кое-что…
Та война началась внезапно – как это обычно и бывает. Разумеется, ей предшествовал «период напряженности», но люди устроены так, что привыкают ко всему – к череде сменяющих друг друга кризисов, тревожным звонкам, начальственным окрикам. Сложнее тем, кто «держит пальцы на кнопках» – у них-то в итоге и сдали нервы, – но в относительно тыловой части постоянно выдерживать «готовность ноль» вроде бы и резону нет. Либо все повернется так, что и никто ничего не успеет, кроме сидящих у тех самых кнопок, либо все-таки часы, а может, и дни «на все про все» будут…
Вот и получилось, что полк улетел, но два самолета остались. «По техническим причинам», которые в мирное время устранить было делом нескольких дней, а то и часов. Однако война – это, помимо всего прочего, еще и бардак, ответственным людям с большими звездами на погонах было в те горячие дни вовсе не до запросов из какой-то там части. Которая, тем более «формально», уже убыла из-под их ответственности. И когда «технические причины» наконец устранились – вдруг оказалось, что на войну они опоздали. Точнее, она кончилась без их участия – вместе с отдававшими грозные приказы штабами, вместе со страной, которую они собирались защищать в небе других стран, тоже в одночасье ставших «бывшими». Все кончилось. Ну, кроме жизни на Земле. Хотя оставшимся в какой-то миг показалось, что и в этом вопросе – уже.
Когда схлынул первый шок, то почти все решили, что делать здесь теперь уже нечего и нужно выбираться к более обжитым местам. Почти все…
Но несколько человек все же решили остаться.
Тайна с удивлением смотрела, как Вик, радостно улыбаясь, идет к вышедшему навстречу им высокому мужчине. Подходит, но вместо привычного рукопожатия они изображают что-то вроде соревнования: кто чью руку к столу прижмет.
– Как ты узнал, что я еду?
– А вот… сподобился. Дай, думаю, гляну, – ехидно произнес встречавший, – кто это у меня в округе браконьерствует втихаря.
– Не браконьерствую, а «санитарю лес», – засмеялся Вик. – Маньку, опять же, вспомнил… они ее, случаем, сожрать не успели?
– Нет.
– Ну да, эта бодливая зараза сама кого угодно сожрет… но все-таки…
– Увидел я тебя.
– Увидел?! Хм…
– Сказать, как?
– Нет, погоди, – тряхнул головой Вик, – дай сам попробую сообразить… неужели камеру от «Чайки» установил?
– Угадал.
– Ну, Старик… и не лень тебе было провод за двадцать верст волочь? – усмехнулся Вик.
Старик пожал плечами.
– Когда доживешь до моих лет, – медленно произнес он, – и у тебя так же не будет ни женщины… ни детей… никого рядом… только много свободного времени… ты тоже начнешь изобретать всякие глупости.
– Это намек, что я все еще не представил тебя даме? – Вик, обернувшись, призывно махнул рукой.
Почему-то ей было страшно. В поезде Виктор почти ничего не рассказывал про цель их поездки – место, которое он считал своим домом. Сама увидишь, отшучивался он… это лучше смотреть глазами…
И когда он пару раз все же помянул некоего старика, воображение Тайны придало тому черты сказочного Деда Мороза с картинки в истрепанном букваре. Красный колпак, длинная седая борода, посох…
Абсолютно непохоже на стоящего перед ней человека в старой армейской, с тщательно закатанными рукавами, рубашке. Особенно по части бороды не похож – по сравнению с его гладко выбритым подбородком дедушкой начинал казаться ее Виктор со своей недельной щетиной.
Она даже возраст его толком не могла определить. Судя по виду – немногим за сорок, по крайней мере, большинство известных ей мужчин выглядели так именно в период между сорока и пятьюдесятью, далее стремительно превращаясь в тех самых длиннобородых Дед Морозов. Но этот человек был явно старше – Тайна знала это, просто не могла сама себе толком объяснить, откуда это знание взялось. Просто знала – как в подобных случаях узнает такие вещи большинство женщин.
– Знакомьтесь. Тайна – это Старик. Старик – это Тайна.
Она несмело протянула руку и едва не отдернула ее, когда Старик вместо привычного ее пожатия вдруг наклонился.
– Тайна, – задумчиво повторил он. – Что ж… настоящая женщина и должна быть тайной для мужчины.
– Мне тоже очень… очень приятно с вами познакомиться.
Он выпрямился, но ладонь ее не выпустил, неторопливо, чуть прищурившись, разглядывая девушку сверху вниз.
Тайна, вспыхнув, сначала попыталась опустить взгляд. Но почти сразу же, словно бы и не она сама, а что-то внутри нее заставило девушку гордо вскинуть носик.
А у него ведь глаза Вика, неожиданно поняла она. Вернее, это у Вика – его глаза, хоть и совершенно другие по цвету.
– Вы чего-то боитесь, юная леди?
– Нет, – соврала она. – Просто… мне еще никто никогда не целовал руку.
– В самом деле? – изумленно приподнял бровь Старик. – Какой кошмар… И – Виктор, с твоей стороны это упущение из числа непростительных.
– Обстоятельства не сложились, – не будь внимание Тайны поглощено другим, она бы непременно поразилась необычайному по редкости зрелищу: смущенный Швейцарец.
– В любом случае, – продолжил Старик, – я невероятно счастлив, что мне выпала честь исправить эту несправедливость. Сейчас же… – улыбнувшись, он отступил на шаг, – приглашаю вас почтить своим присутствием жилище скромного отшельника.
За спиной Тайны негромко фыркнул Вик.
– Ты б еще сказал: «приют убогого чухонца».
– Я не настолько хорошо знаком с собственной родословной…

 

ШВЕЙЦАРЕЦ
Он был дома.
Для Швейцарца это понятие всегда – по крайней мере, так ему казалось – включало в себя больше, чем для всех остальных. Дом – это не просто деревянно-каменно-бетонное строение из стен, окон и полусъехавшей крыши. Не просто место, где можно сесть на стул, придвинуть его к столу, поваляться на кровати, плюнуть в потолок и принять ванну.
Для него дом был в первую очередь местом, где он мог быть самим собой. Здесь не нужно было вслушиваться в каждый звук – хоть он и продолжал делать это, слишком уж глубоко въелась в кровь и кости привычка. Здесь не требовалось всегда иметь оружие не дальше вытянутой руки. А еще…
…здесь были книги, которые он любил…
…и, главное, именно здесь жил человек, перед которым ему не было ни малейшей нужды изображать из себя Черного Охотника – потому что этот человек знал Швейцарца даже лучше, чем он сам.
До недавнего времени – единственный такой человек. Сейчас, правда, это могло уже быть не совсем так.
Комната была наполнена звуками. Свист резца, обрезающего дульца, смешивался с низким гудением развертки и звоном готовых под снаряжение гильз, сбрасываемых со стола в коробку.
– Не понимаю, – ворчливо произнес Старик. – Зачем тебе такой большой запас «парок»? Сколько ты настрелял за свое последнее турне? Двадцать? Тридцать?
– Двадцать три.
– Так для чего нужна еще сотня?
– Тебе, – ехидно спросил Швейцарец, – жалко тэтэшных гильз или макаровских пуль?
– Мне хотелось бы получить ответ! – резко отозвался Старик.
– Пожалуйста. Я считаю, что мне в этот раз потребуется больший запас патронов калибра «девять пара», потому что у меня могут возникнуть трудности с его пополнением. Кстати, Громыхалу и Красотку я оставляю, возьму только карабин.
– Мне хотелось бы получить более развернутый ответ!
– Хорошо… за обедом – устроит?
– После обеда.
– Абгемахт!
Швейцарец поднес к глазам очередную развальцованую гильзу, прищурился…
– Дульца кто шлифовать будет?
– Кому нужно, тот и будет.
«Старик определенно не в духе – подумал Швейцарец, – раз отказывается от своего, как мне до сих пор казалось, почти самого любимого занятия.
А не в духе он потому, что ему чертовски любопытно узнать, что же я задумал. И он даже не считает нужным особо скрывать свое нетерпение. Или – не может?
Старик – не может? Старик – торопится? Что-то в этих словах глубоко не так…
…хотя, черт возьми, сколько лет человек из плоти и крови может притворяться – успешно, заметим, – закованным в сверкающие латы рыцарем без нервов? Ну, соответственно, без страха, упрека, наследства и всего остального, чего должен быть лишен каждый настоящий рыцарь. Теперь-то я и сам знаю, чего это стоит – держать роль!
И, может, теперь хотя бы я могу сказать себе, что некий человек – далеко не мальчишка – попросту жутко соскучился по другому человеку… который для него, наверное, так навсегда и останется мальчишкой. Его мальчишкой.
Да ты посмотри на него, олух, разуй глаза – он же сдал за последние годы, здорово. Вспомни…»
– Кстати… – медленно заговорил Швейцарец, – ты так ни разу и не сказал мне, откуда взялись эти «210-е»? Все-таки гравировка золотом и резьба по кости – немного не твой профиль, да и навряд ли бы ты стал разукрашивать собственные стволы в столь пижонском стиле. Или это снова одна из твоих любимых страшных военных… – он едва не сказал «тайн», но в последний момент заменил на другое слово: – секретов?
– Так и не сказал? – удивленно переспросил Старик. – Забавно… нет, страшного и военного в этом ничего нет… теперь уже. Это был подарок от фирмы.
– От фирмы SIG?
– А ты думаешь, «Р210» мне могли поднести от «Хеклера» или «Штайра»? – насмешливо улыбнувшись, Старик на миг стал очень похож на прежнего себя.
– Нет, но… мало ли какая фирма может сделать такой подарок. Вдруг ты курировал закупку тракторов или пылесосов.
– Вот чем не торговал ни разу, так это пылесосами, – отозвался Старик. – Тракторами, да, приходилось… правда, трактора эти были, как бы помягче сказать…
– С лемехом плуга калибра сто мы-мы? – предположил Швейцарец.
– Это уже от марки трактора зависело. Нет, эти позолоченные игрушки преподнесли мне именно зиговцы… за посредничество в одной небольшой, но весьма прибыльной для них сделке.
– Я раньше, – задумчиво сказал Швейцарец, – все удивлялся, что ты мне их так легко отдал.
– А мне они как-то не легли, – спокойно отозвался Старик. – И потом, ты же знаешь – я хоть и специализировался по большей части на Европе, но в душу мне запал именно американский стрелковый стиль. Сорок пятый – это любовь навсегда.
– В ногу он тебе запал, – хмыкнул Швейцарец. – И в плечо… левое. Плечо – это ведь Сальвадор был?
– Сальвадор, – кивнул Старик. – Вот потому, в общем, и запал, что попади тот олух не в левое, а в правое плечо, лежал бы я сейчас под пальмой… хотя, если крепко подумать, сейчас бы, наверное, уже под водорослями.
Он встал, неторопливо потянулся, со вкусом хрустнув напоследок пальцами…
– Готово.
– Быстро ты управился…
– Практика, сынок, практика… великая вещь!
– Кто бы спорил, – Швейцарец с удовольствием последовал примеру Старика, правда, костяшками хрустеть не стал, а вместо этого старательно промял шею, разминая затекшие мышцы, – но я не буду. Ты сейчас куда?
– Сначала на огород, потом на пасеку загляну. Обед ведь на троих надо сготовить, а я одного только гостя ждал.
– Пасеку… с мясом-то у тебя как?
– Ты, – усмехнулся Старик, – помнишь день, когда в этом доме мясо переводилось?
– Нет, – признался Швейцарец. – Не помню.
– То-то же.
– Послушай, – неожиданно сказал Швейцарец. – Я спросить хотел… а… как тебе она?
– Забавно…
Старик, поправив рукав, неторопливо прошелся вдоль комнаты.
– Забавно, что ты меня спрашиваешь об этом.
– А кого еще?
– Себя, разумеется. Ты ведь знаком с ней уже… сколько? Почти две недели?
– И? – Швейцарец вдруг сообразил, что полминуты вертит в пальцах карандашный огрызок. «Вот ведь дурацкая привычка, – расстроенно подумал он, – а казалось, давно уже отучился. Нервничаю. Может, отсутствие кобур сказывается. Черт, затянул я свой последний вояж – без пистолета под рукой чувствую себя хуже, чем голый на площади».
– Свое мнение я знаю. А спросил именно потому, что мне интересно твое впечатление. Взгляд со стороны.
– Боишься, что влюбленность повлияла на остроту твоего собственного взгляда не в лучшую сторону?
Да какая еще влюбленность, едва не выкрикнул Швейцарец. Но промолчал. «Если сомневаешься, лучше промолчи, – внушал ему когда-то стоявший напротив человек. – А если хочешь мне солгать, тогда молчи тем более».
– Ах вот, значит, оно как! – после долгой паузы задумчиво произнес Старик. – Признаюсь, я как раз не был уверен, что дело настолько… глубоко зашло.
– Если не был уверен, зачем сказал?
– Выстрел наудачу, – пожал плечами Старик. – И, как выясняется, удачный.
– Раньше ты не полагался на везение. И мне не советовал.
– Раньше… раньше я не имел права на ошибку.
– А сейчас имеешь?
– Сейчас, – устало вздохнул Старик. – Я имею право… почти на все.
– И все же…
– Упрямый ты…
– Я не меньше вас упряма, – попытки имитировать голос Шурочки Азаровой у Швейцарца всегда получались, мягко говоря, не очень, но Старик его понял.
– Ладно. Так и быть, не буду тебя мучить, отплачу, – Старик слегка усмехнулся, – добром за зло. Первое впечатление – положительное. Девчонка умная, симпатичная, в тебя, дурака, – он улыбнулся шире, – влюблена, словно кролик в морковку. Это ты хотел услышать?
– Примерно.
– Ну а так точно будет дня через три, когда я к ней поближе присмотрюсь. Идем, а то без лука обедать будешь.
– Котлеты без лука? – возмутился Швейцарец. – Это ж татьянство!

 

САШКА
Засада была примерно там, где я и предполагал, – в трех сотнях метров от бывшего берега, за первыми рядами домов. Улица Гипсовая…
Слева зашуршало, потом раздался дробный стук – я, резко дернувшись, поймал источник стука на прицел. Сообразил, что катящийся по груде битого камня кирпич – ловушка, но крикнуть, предупредить уже не успевал – ни я, ни Сергей. Протяжно хлопнула сталь, и – «бдзинь!» – звук, с которым самострельный болт, скользнув по панцирю Эмминой хозяйки, улетел куда-то в ночь, можно было назвать почти стеклянным.
Расчет был, в общем-то, верный – простенькой ловушкой, камнем на веревочке, заставить нас развернуться боком к стрелку. Подавляющая часть броников толком защищает лишь грудь и спину, да и шанс задеть что-либо жизненно важное при стрельбе в бок много выше – хотя, думаю, для самострельного болта с широким листовидным острием последнее куда менее значимо, чем для пули моего калибра. Хороший был расчет, но создатель титанового панциря оказался предусмотрительней.
Мигом позже стрелок уже с лязгом и грохотом летел вниз. Разряженный самострел он бросил наверху, и сейчас в каждой его лапе – назвать эти здоровенные, в перчатках каждая была почти с голову Шемяки, конечности руками у меня затвор не провернулся бы – сверкало по ножу. Вернее, по большой наточенной железяке – не уверен, что иззубренная стальная полоса почти в полметра длиной еще может причислять себя к ножам, пусть даже и держат ее обратным хватом.
Остальные габариты тоже соответствовали – своей массой наш «Комитет по встрече», думаю, был примерно равен Анне и Сергею, вместе взятым, причем с рюкзаками. Метр девяносто ростом, в высоких сапогах и несимметрично обшитой разнокалиберными пластинами куртке. Она-то и гремела в момент прыжка, понял я, затем разглядел на одной из бронепластин старательно процарапанную птицу – знак клана «Грифов», хотя общего с реальным грифом у персонажа данного рисунка было разве что наличие крыльев, – и едва не чихнул вхолостую. Для чиха, к слову, был еще и другой повод – немытым человеческим телом от «грифа» несло так, что я удивился, как мы не почуяли его засаду метров за сто. Настоящие стервятники не опускаются до мытья, что ли?
На носу у клановца был вытатуирован стилизованный птичий клюв – отличная работа, видно руку настоящего мастера. В сочетании с пятном ожога на лбу эффект выходил жутковатый – для людей, разумеется.
Первая мысль была – наглости ему не занимать, и я даже позволил Сергею выбрать большую часть хода крючка, прежде чем сообразил, что наглость вполне могла граничить все с тем же расчетом. В ночи выстрел слышен далеко – и кто знает, кого этот звук может привлечь. По крайней мере, мы этого сказать не могли, а вот наш противник – вполне возможно.
Неожиданно я услышал негодующий скрежет Эммы. И, прежде чем успел спросить, какого еще кривого гвоздя она решила именно сейчас потереться стволом о кирпичи, увидел, что Анна выходит навстречу клановцу.
– Ань, ты чего? – потрясенно выдохнул Сергей. Не удостоив его ответом, девушка вскинула руку.
Я услышал тихий, почти на грани различимости, щелчок, и над головой Анны беззвучно вспыхнул холодный огонь – лунный свет в ужасе шарахнулся от зеркальной полировки катаны.
На клановца эта иллюминация также произвела впечатление – прищурившись, он отступил на шаг, но почти сразу же вернулся на прежнее место и, хищно улыбнувшись, взмахнул одним из своих клинков.
– У-у-у ты, какая цыпа. Ну, иди сюда, познакомься с птенчиком…
– Думаешь, клюв намалевал, так сразу и орлом заделался? – презрительно бросила Анна. – По мне, ты и на ворону-то не тянешь.
– Да я тебя…
Атаковать первым клановец, однако, не спешил. Видимо, двойное преимущество в массе казалось ему не столь уж весомым аргументом по сравнению с лишними сантиметрами клинка и панцирем, в непробиваемости которого ему недавно довелось удостовериться.
– Цыпа-цыпа-цыпа…
Я быстро прикинул, что его собственная броня подобным качеством похвалиться никак не может – левый наплечник был весьма похож на обычную лопату, да и остальные пластины навряд ли лучше. Пулю такие удержат разве что на излете, не защита, а так, наряд самоуспокоения… или без второго «с». Вот ножики сделаны уже серьезнее – инструменталка, широкие и толстые лезвия, с одной стороны заточка ровная, с другой зубчатая… и лучше бы Анне на эти зубцы не ловиться.
– Ладно-ладно…
Сосредоточившись на дуэлянтах, я даже не обратил внимания на то, что меня продолжает удерживать лишь одна из хозяйских рук. И потому, когда что-то темное неожиданно перекрыло мне почти весь обзор, едва не выстрелил. Шемяка, правда, тоже хорош – какого, спрашивается, все еще держал спуск почти выбранным?
Это была фляга, обычнейшая фляга из скорлупы ореха, который до войны и южнее считался кокосовым. В ней даже вода еще имелась, буквально пара капель на донышке. Глушитель из этой фляги, конечно, аховый, да и улетит она после первого же выстрела, но ведь нам-то больше и не требуется.
Анна и «гриф» все еще стояли друг напротив друга – ножи клановца нарезали из ночной темноты неторопливые восьмерки, катана же девушки замерла в неподвижности, словно подвешенная кем-то белая лента. Шемяка начал обходить их слева, но «гриф», то ли моментально разгадав, что сулит ему новое украшение моего компенсатора, то ли просто заподозрив неладное, также шагнул в сторону, вновь оказавшись полускрытым девушкой.
– *** твою перемать! – прошипел Сергей, и в этот миг Анна бросилась вперед.
Мне, как говорят люди, грех жаловаться на скорость восприятия – если я и не увидел все, что хотел бы, то виновна была заслонившая большую часть обзора фляга.
Вначале Анна держала катану высоко над головой – такой удар, как я мгновенно просчитал, мог развалить «грифа» от макушки до паха, но при этом был настолько явным… впрочем, никакой особой роли это не играло. Бой класса чешуйчатый мангуст против слона, когда преимущество одного из противников настолько раздавляюще, становится уже не суть важным, с какой конкретно части он начнет жрать соперника.
«Гриф», чуть пригнувшись, вскинул над собой скрещенные клинки, готовясь принять удар. Только вот катана уже не рушилась на него сверху, на манер дровяного колуна – коротко блеснув слева, тонкое лезвие на миг растянулось в сверкающий веер… и на этом бой закончился.
В первый миг даже я решил, что для удачного выпада Анна стояла слишком далеко. Заблуждение длилось недолго. Упав на колено, громила-клановец выронил клинки, схватился за горло – и между пальцами сразу же весело запузырилось черным.
Шумно выдохнув, Сергей опустил меня – фляга немедленно свалилась, и я, наконец, смог досматривать финал без помехи.
Вших-х-х! Вших-х! Это была уже чистая, как говорят люди, работа на публику – эффектная прокрутка, картинная стойка… публику из одного человека, потому что «гриф» уже ничего толком не видел…
…как замершая на миг позади него девушка резко взмахнула мечом – и обезглавленное тело мешком повалилось на камни, все еще продолжая зажимать укоротившуюся шею обрубками пальцев.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14