37

Скрипнула дверь, потянуло сквозняком с запахом духов и мартини.

— Реми? Можно войти?

— Валяй, Грезочка. Ты уже это сделала.

— Снова кричишь во сне, дорогая. Отец очень переживает, да и я тоже.

На окнах — стальные ставни. Правильно, сейчас Карлик. Едва слышно работают кондиционеры, и покачивается портьера в такт движению воздуха. Из-за стены не проникает ни звука, словно за ней — космический вакуум.

В ночнике у изголовья — бело-голубой свет. Вращается под плафоном спиральная галактика, скользят по комнате косяками рыб размытые блики.

— Мне так жаль, дорогая. Если бы мы знали…

— Хорошо, Грезочка. Садись рядом. Дай я тебя обниму.

Волосы Грезы пахнут карамелью. Тончайший шелк ее неглиже щекочет красную от загара кожу на плечах Реми.

— Понимаешь, ни я, ни Грегори не пошли бы на этот фарс. Но Эдмонд настойчиво желал тебя спровоцировать, а с его волей не поспоришь. С первых же минут на Сирене он дал инструкции… Эдмонд хотел, чтобы мы всячески кололи и поддразнивали тебя. Ему было очень нужно, чтоб ты проявила характер, совершила волевой поступок, перестала изображать из себя дитя природы… ну, извини, пожалуйста. Ты понимаешь, о чем я веду речь.

— Грезочка! Моя хорошая! Кто же мог подумать, что на нас станут охотиться эти гадкие симмонсы!

— Бедная! Столько бед свалилось на твою голову! Ух, я бы на твоем месте… Я бы… Я даже не знаю! Подумать страшно… Умерла бы, наверное. А ты — молодчина.

— Грезочка, я так хочу домой.

— Понимаю, сладкая. Мне самой в печенках стоит эта дурацкая Сирена с ее карликами и безобразными туземцами…

— Когда мы полетим домой, а?

— Когда? Как только твой отец утрясет дела со всякими военными. Шутка ли — они прислали сюда целый боевой корабль, вот теперь симмонсам не поздоровится!

— Как же это может быть, Греза? Так низко, так подло, так неблагородно! Похитить ни в чем не повинную девушку! Из-за каких-то марганцевых приисков! А ведь этот левый марганец папочка даже не учел в программе развития Сирены!

— Симмонсам было нужно сохранить негласный контроль над планетой, милая. У них есть свои люди в администрации Сирены, у них, оказывается, даже в совете министров Федерации свои люди есть! И кто бы подумал, что такой порядочный на вид человек, как швейцар Бруно, — их соглядатай!

— Да, я бы никогда не заподозрила Бруно. Он еще про аксл рассказывал. Интересно было.

Несколько секунд они молчат. Реми задумчиво гладит Грезе колено.

— Грезочка, тебе не сложно принести для меня бокал мартини?

— Конечно, не сложно, милая, — отвечает Греза без раздумий. — С оливкой или без?

— Без, будь так любезна.

Греза выходит, оставляя после себя запах карамели и жасмина. Реми снимает с плеча лоскут кожи и шипит, как рассерженная аксла. Ей не больно, просто немного неприятно.

Шлепки босых ног по паркету. Ароматное дуновение и скрип матраца. Греза усаживается на кровать рядом с Реми. Она принесла мартини. Само собой, Греза не забыла и о бокале для себя.

— За мир в семье! — предлагает тост Греза.

— За нашу семью! — отвечает Реми.

Они чокаются, звенит хрусталь.

— Между нами не все было гладко, — говорит Греза, после того как осушает бокал, — но битые тарелки позади, так, девочка?

Реми целует Грезу в плечо. Чешет пятнышко на сгибе локтя; след от укола, сделанного венценосной акслой, ощутимо зудит.

— Все плохое — позади… — Она откидывается на подушку. — Знаешь, когда-то у меня в аквариуме жила зверушка. Аксолотль. Юркое созданьице с очень красивыми фиолетовыми веточками жабр и белой полупрозрачной кожицей. Так вот, мой аксолотль был личинкой. Он рос, старился, но оставался личинкой. Он был способен размножаться, оставаясь личинкой. Представляешь: живет себе и в ус не дует. Превращаться во взрослую особь не желает. Мол, и так ему хорошо. Да я, впрочем, и не возражала. Очень мне нравились его веточки жабр — яркие-яркие они были. И вот однажды отец посоветовал мне перенести аквариум в прохладную кладовую и… И вылить из него почти всю воду. Ты же знаешь, Грезочка, как умеет отдавать распоряжения мистер Марвелл. Маленькая Ремина возражать не посмела.

— Зверушка издохла? — Греза морщит носик.

Реми качает головой.

— Что ты! Аксолотль превратился во взрослую особь. В земноводное, которое называется амбистомой или кротовой саламандрой, — она улыбается. — Это уже совсем другой питомец. У него не было фиолетовых веточек жабр. Он дышал легкими.

— Ясно, — отвечает Греза с преувеличенной серьезностью. — Ты вернулась к нам без этих своих красивых веточек.

— Только не стоит называть меня саламандрой.

— Хорошо, не буду. Мы ведь теперь — семья. Хотя, «саламандра»… Что-то в этом есть.

— А чем занимается папа́, Грезушка?

— Ну почему ты называешь Эдмонда — папа́? Я же столько раз говорила тебе, что он этого не любит.

— Прости — привычка.

— И все-таки?

— Я его стала называть «папа́» после вашей свадьбы.

— Злючка!

Они смеются. Их веселье звучит, как хрусталь. Рыбные косяки световых бликов еще быстрее кружат по комнате.

— Где-где… — Греза лукаво улыбается. — В бильярдной! Вместе с О’Ливи, губернатором Мендолини и хозяином гостиницы делают вид, будто умеют обращаться с киями.

— Они снова пьют виски?

— Мне кажется, что для местных время Карлика — это прекрасный повод уйти в запой на четыре земных дня и ночи. Никто не видит, чем ты занимаешься за семью замками.

— Как же я хочу домой, подружка!

Греза указывает на круглый аквариум, который возвышается на комоде. За стеклом едва заметно пульсирует комок, окруженный жгутиковыми отростками.

— Твой новый друг полетит на Землю вместе с нами?

— Конечно, — улыбается Реми.

— Ты ведь знаешь, как бесчинствует служба биоконтроля на Земле.

— Да, но мы носим фамилию Марвелл!

— Ох уж моя саламандра гибкая! — Греза обнимает Реми. — Что там? Саженец дендрополипа?

— Нет, обычная мозговая косточка. Никакого криминала.

— И среди рифов нашла, у кого отобрать сердце. Ушлая девчонка! — Грезе, как обычно, хватало одного бокала, чтобы развязался язык.

— Да, коралловое сердце Сирены. — Реми задумчиво смотрит на то, как пульсирует «мозговая косточка». — Грезушка, я хочу тебя еще попросить. Спой то, что ты обычно поешь. Спой мне, чтобы стало как дома.

Грезу не нужно просить дважды. Она отпускает Реми, ставит бокал на пол, расправляет плечи. Ее голос — красивый голос молодой женщины, настоящей певицы, — звучит, точно музыкальный инструмент.

Оживают сервомеханизмы. Ставни начинают медленно подниматься. Сквозь щели льется золотистый свет раннего утра Сирены. Полумрак в комнате Реми отступает, косяки световых отсветов бледнеют и исчезают до того, как Греза допевает вторую половину куплета.

Реми больше не может удержать себя в руках. С неожиданным проворством она срывает с Грезы неглиже, а та хохочет, выгибая спинку.

Реми толкает Грезу на подушки. С жадностью припадает к ее мягким губам.

— Теперь мы настоящая семья, девочка! — шепчет Греза в перерывах между поцелуями. — Ты и я — настоящая семья! — и впивается в худые бедра Реми ноготками с французским маникюром.

…В биллиардной разыгрывают «американку» Марвелл, О’Ливи и Мендолини.

В папке из кожи жаброхвата — программа развития Сирены. Под текстом не хватает лишь одной подписи — росчерка будущего представителя корпорации на Сирене Ремины Марвелл.