Глава 18

Он всегда видел сны. Сейчас ему казалось, что это началось с тех незапамятных времен, когда он еще вообще не ощущал себя личностью, будучи атомом этой необъятной вселенной. Или самой вселенной. Или... А впрочем, сейчас это уже не имело значения. Главное, что удивительные и неправдоподобные сны, о которых мгновенно забываешь, как только проснешься, всегда были с ним. Можно даже сказать, что по-настоящему он жил только во сне, хотя, разумеется, это было не так. Как бы то ни было, сон, а точнее сказать, удивительные сновидения являлись неотъемлемой частью его жизни.

На этот раз ему выпало быть кошкой.

Черной кошкой, идущей по следу какого-то человека или демона, которого нужно было найти и убить. Очень редко он принимал обличье этого маленького зверька, но всякий раз задачи, поставленные перед ним, отличались особой изысканностью. Именно тем, что отличает искусство от обычной работы и гений — от таланта.

Нет, положительно ему нравилось быть кошкой, так же как нравился и этот кропотливый поиск, и выслеживание добычи, затем — стремительный поединок и, наконец, мощный финал — завершающий аккорд всего блестящего произведения.

В сновидениях он был всесилен, поэтому мог обращаться с этой мнимой реальностью так, как ему заблагорассудится, — выворачивать ее наизнанку или сворачивать в трубочку, наподобие той, из которой мальчишки плюются бумажными шариками. Все зависело от его желания и находилось в его власти. Бывали, конечно, редкие случаи, когда его убивали во сне, но такое скорее происходило оттого, что он сам позволял это сделать, в глубине сознания устав от неизменных побед, а не потому, что кто-то действительно превзошел его.

Черная кошка продолжала поиски, начавшиеся сутки назад, и к своему удовольствию отметила, что на этот раз ей встретился по-настоящему сильный противник, сумевший спрятаться настолько хорошо, что даже она, властительница своего собственного сна, до сих пор не могла его отыскать.

Мелькали лица и судьбы, проносились мысли и обрывки бессмысленных фраз, которые невозможно было разобрать, но во всем этом пестром хороводе мнимой жизни, являющейся не более чем фантасмагорией ее спящего мозга, кошка никак не могла уловить образ нужного ей человека. Прошло еще немного времени в безрезультатных поисках, и она даже начала сомневаться, а принадлежит ли это существо к ее сну, или, быть может, она сама придумала его — внушила себе, что ищет таинственного невидимку, и теперь играет в кошки-мышки с собственным разумом, пытаясь найти нечто в темных глубинах своего сна. Однако все сомнения отлетели прочь, как только обнаружился слабый след — едва уловимая зацепка, способная в конечном итоге размотать весь этот запутанный клубок, дойдя до самого конца ее трудного, но в то же время интересного пути — туда, где начинался и заканчивался этот увлекательный сон.

Ей нужно было еще совсем немного — самую малость, последний рывок, чтобы настигнуть хитроумного беглеца, но неожиданно на пути встали два отвратительных слепых монстра — и кошке не оставалось ничего иного, как отложить на время преследование, приняв брошенный вызов.

Боги играли в собственную игру, меняя правила прямо по ходу партии. Только что гольстерры были на стороне Хаоса, а теперь, сами об этом не подозревая, выступали в роли защитников Этана — предателя и отступника, мятежника, посеявшего семена смуты в сердцах людей, бога без сердца, в чьих жилах с некоторых пор текла кровь обычного смертного.

Игры без правил...

Они хороши только до тех пор, пока за игровым столом остается хоть кто-то, способный контролировать ситуацию. Как только этот кто-то теряет свою власть, игра автоматически прекращается. И что самое главное — в ней нет и не может быть победителей.

Я не знаю, намеренно ли вмешался посланник Фасы, в последний миг предотвратив убийство или это была роковая случайность — один из тех нелепых капризов судьбы, которые в конечном итоге меняют весь ход истории. Как бы то ни было, произошедшего не изменить.

Валд выпустил стрелу, направив ее в голову ненавистного орка, и тут прямо из ниоткуда материализовался файт богини Хаоса — огромный каменный голем.

Две глыбы — его ноги — с такой силой ударили о землю, что вызвали нечто наподобие небольшого землетрясения. Группа орков попадала, словно кучка деревянных солдатиков, сброшенная со стола рукой капризного ребенка. Стоящий рядом со мной Валд тоже не устоял, а предводитель орков, упирающийся в спину несчастного Айвеля, покачнулся назад, после чего, хотя и с трудом, все же сумел сохранить равновесие. Именно это в конечном итоге и спасло огромного воина. Выпущенная практически в упор стрела, вместо того чтобы пробить череп, всего лишь слегка оцарапала его щеку.

Без всякого сомнения, орку крупно повезло, но, пожалуй, наибольшую выгоду из создавшейся ситуации сумел извлечь принц дроу. Как только железное давление на его спину ослабло, он резко бросил свое тело в сторону и, перевернувшись два раза, вскочил на ноги.

Если до этого момента мне казалось, что я уже привык к любым, даже самым неожиданным гостям, взявшим в привычку без приглашения являться в лагерь к лучникам Сави, то появление этого каменного исполина меня все-таки удивило.

И не одного меня. Все остальные участники представления, называемого «честная дуэль», по-видимому, тоже находились под впечатлением появления гиганта, на какое-то время даже позабыв, ради чего они, собственно говоря, здесь собрались в неурочный утренний час. Впрочем, ситуация прояснилась достаточно быстро. Огромная каменная глыба склонилась над жалкой кучкой смертных, положив руку на землю ладонью вверх, после чего громоподобный голос исполина произнес:

— Богиня Фаса ожидает Хрустального Принца.

Все головы разом, как по команде, повернулись в мою сторону.

Впоследствии я узнал причину их непомерного удивления. Появление файта, прибывшего по поручению богини, чтобы покарать смертного или насильно увести его в заоблачные границы Хаоса, было в порядке вещей. Но выражение «ожидает» наталкивало на мысль о приватной встрече, точнее, о приглашении. А это было уже нечто невообразимое — сама богиня приглашает к себе какого-то жалкого смертного.

Хотя и с огромным трудом, но мне все-таки удалось справиться с вполне объяснимым волнением.

Легко поднявшись с земли, измученный грязный человек, больше похожий на бродягу, нежели на принца, шагнул на подставленную ладонь каменного гиганта.

В моей душе не было особой уверенности, что я когда-нибудь вернусь обратно и мне вновь доведется увидеть этот унылый, вечно серый пейзаж с низко висящими над землей облаками. Но даже несмотря на полную неизвестность и шаткость моего нынешнего положения, я счел за лучшее оставить кое-какие распоряжения напоследок.

— Я ненадолго отлучусь, — мой голос звучал спокойно, как будто речь шла о заурядной прогулке, — а когда вернусь, надеюсь, все будет в порядке. Если что-то изменится — скажем, кто-нибудь будет убит, — моей руке вряд ли удастся сдержать поводок с рвущимися на свободу гольстеррами.

Этот странный человек, разумеется, мог блефовать, но ни у кого из присутствующих не возникло желания проверить, говорит он правду или лжет. Приглашение Фасы вкупе с упоминанием о гольстеррах сделали свое дело. Даже Айвель, казалось бы, ничего не боящийся, кроме бесчестия, сдержал ярость, рвущуюся из глубины души, и не набросился на огромного орка, несколько минут назад прилюдно унизившего наследного принца дроу.

Я увидел, что упоминание о безжалостных гончих произвело на всех присутствующих неизгладимое впечатление.

«Во всяком случае некоторое время они будут вести себя тихо», — рассудил я про себя, после чего уже не колеблясь — словно бросившись головой в омут — сделал последний шаг и обеими ногами ступил на ладонь каменного гиганта.

Голова закружилась, и на какое-то мгновение мне показалось, что я не шагнул на подставленную ладонь голема, а рухнул с высоты огромного пика в бездонное чрево вселенской пропасти. Но это чувство прошло так же быстро, как и появилось, и оказалось, что если даже пропасть была, то я уже достиг ее дна, очутившись лицом к лицу с Фасой — богиней Хаоса.

Красота бывает разная. Тихая, милая, задумчивая, броская, мягкая, вызывающая... Список можно продолжать, но в самом конце его на пьедестале возвышается красота совершенная — та, с которой уже не может сравниться ничто.

Если бы красота женщины, сидящей в кресле напротив меня, была совершенной, я бы наверняка потерял дар речи и не смог воспринимать ее как живое существо. Но красота богини лежала даже за гранью совершенства, словно забытый сон, о котором можно только сказать, что он был, и при всем желании нельзя добавить ничего другого.

Красота Фасы была для меня словно обрывок этого сна. Я видел и в то же время не видел ее. Воспринимал, но не до конца. Может быть, в этом были повинны мои глаза, продолжавшие выдавать серую картинку мира. Может быть, что-то другое — не знаю. И вряд ли вообще когда-нибудь узнаю. Но как бы то ни было, вместо того чтобы ослепнуть от этой непередаваемой красоты или навечно застыть каменным изваянием у ног повелительницы Хаоса, не в силах даже пошевелиться, я с достоинством поклонился, рассудив так: если уж меня вызвали на аудиенцию, значит, в конечном итоге расскажут, для чего мог понадобиться обычный человек всесильной богине.

Он был странный, этот смертный...

Странный и необычный — пожалуй, именно эти два слова наиболее полно отображали портрет стоящего перед ней человека. Фаса намеренно затягивала паузу, рассматривая грязного оборванца, носящего гордое имя Хрустальный Принц. Она уже поняла, что ее красота не ослепила его и не повергла в состояние странного оцепенения, в которое зачастую впадали смертные, впервые увидев повелительницу Хаоса. Более того, судя по его виду и поведению, он принял эту красоту как нечто само собой разумеющееся, не найдя в ней ничего примечательного. Так же как нет ничего примечательного в королевской короне, блистающей изысканными украшениями, она — всего лишь символ королевской власти. Ее отсутствие может повергнуть в шок или даже ужас, а присутствие воспринимается как должное, не более.

— Присаживайся, нам предстоит длинный разговор, — наконец нарушила слегка затянувшуюся паузу Фаса.

Я молча сел в появившееся за моей спиной кресло, приготовившись внимательно слушать.

Без всякого вступления она сразу же перешла к сути дела:

— Мой сын Этан сбежал на Землю, бросив вызов Хаосу. Он украл амфору нерожденных душ, тем самым поставив под сомнение победу наших армий над силами Альянса.

«Предательство, оказывается, норма жизни не только среди смертных, раз сами боги грешат этим пороком», — мысленно отметил я, но ничего не сказал, продолжая внимательно слушать.

— Если мы не получим артефакт обратно, то можем проиграть не только войну, но и все остальное.

Она не уточнила, что именно подразумевалось под термином «все остальное», но я почему-то понял, что речь идет не больше и не меньше как о жизни самих лордов.

— Ты должен найти и вернуть амфору.

Откровенно говоря, я не слишком-то удивился этой просьбе, гораздо больше меня поразило другое — зачем прибегать к услугам какого-то жалкого смертного, когда в распоряжении богини имеется чуть ли не вся беспредельная мощь Хаоса. Видимо, Фаса не только заметила тень удивления, промелькнувшую на моем лице, но и заранее предвидела такую реакцию.

— Сейчас ты можешь спрашивать все, что считаешь нужным.

— Зачем вам понадобился «Хрустальный Принц»? — Это был один из тех вопросов, которые не давали мне покоя с тех самых пор, как в наш город пришел корпус имуров.

— Задолго до того, как Этан предал Хаос и началась эта война, карты Судьбы рассказали о том, что однажды настанет эпоха войн и предательства, когда богам понадобится помощь человека, носящего имя Хрустальный Принц.

— Но на самом деле меня зовут иначе.

— Это не имеет значения. На вопрос имура ты ответил так, как ответил, и теперь ты Хрустальный Принц, о приходе которого было известно заранее.

Как оказалось, моя судьба была предопределена задолго до рождения. Если эта мысль и мне помогла мне смириться с нынешним положением, то, по крайней мере, хотя бы немного утешила.

— Но людей очень много, почему имуры пришли искать принца именно к Сави?

— Район поисков был достаточно большим, но в силу того, что в этих пустынных местах обитает не так уж и много племен... — Она не договорила: и без пояснений мне все стало ясно.

— Хорошо, но если я был вам так нужен, то почему никто не вмешался, когда тяжеловооруженные рыцари втаптывали в землю жалкую кучку ни в чем не повинных лучников?

— Одно имя еще ничего не значит. Я должна была убедиться, что ты — Истинный.

— И для этого нужно было уничтожить целую тысячу живых людей? — Я даже не пытался скрыть свою горечь.

— Все расы произошли от людей. — Она не оправдывалась, потому что это было бы в высшей степени глупо — богиня оправдывается перед каким-то, пускай даже необычным, но все-таки смертным. — Даже если прямо сейчас Альянс победит, он вместе с Хаосом исчезнет с лица Земли, оставив о себе только слабое воспоминание в сердцах тех людей, кто сумеет сохранить в себе остатки былой веры. Эта война не темных рас против светлых, не Альянса против Хаоса и даже не богов против копошащихся у их ног смертных. — Фаса чуть подалась вперед, будто намереваясь пригвоздить меня ледяным взглядом к спинке кресла. — Это война людей против всех остальных за право остаться единственной расой в подлунном мире. Поэтому смерть тысячи людей-лучников является скорее благом для Хаоса и всех остальных рас, нежели поводом для огорчения.

Если бы напротив меня сидела не богиня, а обычная женщина, я наверняка решил бы, что она просто-напросто сошла с ума, и рассмеялся бы ей в лицо. Но эта холодная красавица не была обычной женщиной, она была властительницей Хаоса, поэтому, скорее всего, ее слова были правдой. Страшной, жестокой, но все-таки правдой.

— Я ведь тоже человек, — тихо произнес я, не в силах сразу же осознать и переварить всю ту информацию, которая так неожиданно свалилась на меня.

— Да, ты человек, — легко согласилась она, — но ты добровольно присягнул Хаосу, и это в корне меняет дело.

Я мог бы поспорить насчет формулировки «добровольно присягнул», однако это все равно ничего не могло изменить. Что сделано, то сделано.

— Зачем людям уничтожать другие расы? Ну с темными еще понятно — извечная вражда, ненависть и так далее... Но союзники по Альянсу — эльфы, гномы и прочие — чем они могут помешать моим соплеменникам?

— Боги не могут находиться в мире смертных больше одного светового дня. Этан продал свое сердце и отказался от божественной натуры в обмен на возможность остаться на Земле сколь угодно долго. Он хочет посеять в мире семена новой веры. А так как только чистокровные люди являются проводниками религии, то взоры моего честолюбивого сына обращены именно к ним. Он хочет при помощи людей возвыситься до божественного статуса и низвергнуть своих родителей.

— Разве богов можно низвергнуть?

— Боги без веры — словно киты без планктона. Без крошечных существ, обитающих в океане, — поспешила добавить Фаса, заметив мой вопросительный взгляд. — Именно поэтому, несмотря на поистине безграничное могущество, мы не вмешиваемся в войны Альянса и Хаоса, предоставляя смертным право на собственные победы или поражения. Да, пара гольстерров могла бы решить исход этой войны всего лишь за несколько часов, превратив в прах армии Альянса, но последствия этой мнимой победы были бы непредсказуемы. Люди могли потерять веру, а это, в свою очередь, напрямую затронуло бы и нас — лордов Хаоса.

— С людьми и богами понятно, но при чем здесь другие расы?

— Все остальные расы просто не нужны людям в новом порядке, который намерен установить Этан после своей окончательной победы, как не нужна старая изношенная одежда тому, кто только что купил новую.

— Значит, он может победить?

— До тех пор, пока в его руках не было амфоры, — не мог, а теперь... — Она на секунду задумалась. — Теперь его шансы на победу все-таки выше, чем наши.

— Но почему именно я должен вернуть артефакт? Почему бы не поручить это кому-то другому, более сильному и могущественному?

— Амфору нерожденных душ способен взять в руки только человек. Никто другой не в силах это сделать.

Положа руку на сердце, все эти запутанные интриги богов были выше моего понимания. Даже при всем желании я не мог охватить картины происходящего, поэтому решил довольствоваться той малой толикой информации, которую почерпнул из разговора с Фасой.

— Значит, вы найдете артефакт и укажете мне точное место? — Я был более чем уверен, что богиня подтвердит мою догадку, но ошибся.

— Этан слишком хорошо знает наши возможности, поэтому спрячет святыню настолько надежно, что никто, кроме него самого, не сможет ее найти. В наших силах только перехитрить его. Ты с небольшим отрядом отправишься в сердце Альянса якобы для того, чтобы найти амфору. Через некоторое время Этан узнает об этом и явится, чтобы расправиться с тобой. А там, где будет мой сын, будет и Амфора.

— Зачем ему это? Для чего ему лично убивать какого-то обычного человека?

— Ты не обычный человек, потому что являешься не только Хрустальным Принцем, но также и Истинным. Даже если Этан забыл о древнем предсказании, он вспомнит. Обязательно вспомнит... — На лице богини промелькнула слабая тень улыбки. — А как только память вернется к нему, он ни за что не упустит возможность лично расправиться с посланцем его божественных родителей и последней надеждой лордов Хаоса.

— Но тогда у меня нет шансов. Вообще никаких. Вторгнуться с небольшим отрядом во владения Альянса с единственной целью — быть обнаруженным могущественнейшим из смертных, полубогом-получеловеком — это же верное самоубийство. Я уже не говорю о том, что наш отряд может просто не дожить до встречи с вашим сыном — регулярные части Альянса без особого труда расправятся с немногочисленными разведчиками Хаоса.

— Во-первых, ты Истинный...

Я не знал, что обозначает это понятие, но, судя по всему, богиня придавала ему огромное значение.

— Во-вторых, ты получишь в свой отряд лучших бойцов, а в-третьих... — она вновь позволила себе тень слабой улыбки, — а в-третьих, мир еще не настолько изменился, чтобы поддержка богини Фасы перестала в нем что-либо значить.

При слове «поддержка» в памяти всплыла неумолимо надвигающаяся пасть чудовищного гольстерра. Огромным усилием воли я сохранил внимательно-вежливое выражение лица, одновременно подумав о том, что лучше бы обошелся собственными силами, без пресловутой поддержки. Но смертным не дано спорить с богами, поэтому эти мысли я предпочел оставить при себе.

— Значит ли это, что я могу сам набрать необходимых мне воинов?

— Частично. Группа должна насчитывать не более двух десятков бойцов, в противном случае ее будет слишком легко обнаружить. Плюс ко всему, кроме тебя должны быть еще чистокровные люди.

— Из тысячи лучников остались только три боеспособных человека, считая меня.

— Этого хватит. Еще вопросы?

— Мне нужен имур по имени Динкс и его телохранитель. Но ни тот, ни другой не присоединятся к экспедиции, пока Динкс не присягнет на верность Хаосу.

— Считай, что они уже в команде. Это все?

— Последняя просьба — относительно моих раненых.

— Файт вернет их в твое селение.

— Спасибо.

Мне казалось, что я забыл спросить еще о чем-то жизненно важном, но, как я ни старался, не мог вспомнить о чем.

— А что делать с Этаном? — после непродолжительных раздумий все же спросил я, несмотря на то что заранее знал ответ.

На какое-то мгновение безупречно красивое лицо омрачила легкая тень, после чего Фаса ответила:

— Убей его, если сможешь.

— Убить, если смогу, — механически повторил я.

— Да!

Мне показалось, что этим последним «да» она убеждала скорее себя, чем меня, но не смертному судить о мыслях и чувствах богов, поэтому я принял ее слова как должное.

— Прощай!

Я встал с кресла, намереваясь откланяться, но не успел. На этот раз не было ни каменного голема, ни какого-либо другого файта, потому что Фасе хватило одного легкого движения руки, чтобы отправить потенциального убийцу туда, откуда он только совсем недавно прибыл, — в глупый и жестокий подлунный мир.

Этот человек должен был уничтожить ее сына, поэтому прощание было коротким. Как бы ни закончилась его миссия — успехом или поражением, — владычица Хаоса не хотела видеть Истинного ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Он был всего лишь слепым орудием в могущественных руках, но, даже несмотря на это, она не могла испытывать в его присутствии ничего, кроме плохо скрываемого раздражения. А те раненые, о которых он просил... Ну что ж. Слово богини Хаоса нерушимо — файт доставит их в племя, как они и договорились, но в ее обещании ничего не говорилось о том, что они достигнут места назначения живыми.

Их было двое — пара огромных гольстерров против всего лишь одной маленькой черной кошки, которая только выглядела как домашнее животное, а на самом деле являлась чем-то иным. Впрочем, чем или же кем на самом деле было это странное существо, слуг Фасы не интересовало. На некоторое время они перешли в подчинение Алту — мужу богини, выполняя его приказы. И все, что от них требовалось в данный момент, — найти и уничтожить необычную кошку. Остальное не имело значения.

Лорд Хаоса указал направление поисков, благодаря чему задача охотников заметно упростилась. А если принять во внимание, что гольстерры улавливали любое, даже самое ничтожное проявление магии, становится ясно — у несчастной жертвы не было ни единого шанса скрыться от идущих по ее следу преследователей.

Поле было большим и пустынным. Некогда в этом печальном месте наверняка зеленела листва, а в кронах деревьев резвился бродяга ветер, нашептывающий старые, никому не интересные и давно всеми позабытые тайны. Но сейчас это было голое пепелище — мертвое место, которое обходили стороной не только люди, но и звери. Место, где не было ничего живого, кроме маленькой черной кошки, непонятно какими судьбами оказавшейся на этом безжизненном участке, носящем страшный отпечаток былого пожара.

Они напали неожиданно. Просто вынырнули из подпространства, словно коршуны, пикирующие на ничего не подозревающую добычу, обрушившись всей своей подавляющей мощью на маленького зверька. Один атаковал, второй подстраховывал, следя, чтобы жертва не ускользнула.

Удар огромной лапы должен был уничтожить добычу, расплющив ее в лепешку, но, как ни странно, этого не произошло.

Это был его сон.

Только его — и ничей больше.

Место, куда должен был обрушиться удар монстра, вынырнувшего буквально ниоткуда, неожиданно пропало. Так одним неуловимо быстрым мазком кисти художник закрашивает неудачный участок на полотне. Так Спящий убрал кусок пространства прямо над собой. Там, где только что был воздух, оказалась бездонная черная дыра абсолютной пустоты. Нарисованная лапа по инерции ухнула в нереально черный провал и растворилась в стремительном водовороте сгустившихся красок.

Вложив в этот удар всю силу, гольстерр качнулся вперед, как будто намереваясь нырнуть в черную бездну вслед за исчезнувшей конечностью, но в самый последний момент все же сумел резким рывком переместить центр тяжести и, потеряв равновесие, рухнуть на землю.

Ослепительно брызнул фейерверк ярко-зеленых брызг.

«В этом месте не хватает цвета», — мимоходом отметил про себя Спящий — и раскрасил пепельно-серую палитру выжженного участка земли россыпью ярких цветов.

Потерявший конечность гольстерр не почувствовал боли — только холод. Ледяное дыхание вечного мрака, забравшего у него лапу и сжавшего разум убийственными тисками, заглянуло в самую глубину сознания безжалостного монстра, после чего, взорвавшись вспышкой ядовито-зеленой кислоты, рассыпалось безумными каплями нереального дождя.

«Здесь слишком красиво, чтобы портить пейзаж уродливым калекой», — подумал Спящий, намереваясь полностью стереть уродливого монстра из своего сна.

Но не успел. Посланец Фасы, почувствовав опасность, исчез, переместившись в подпространство.

Откровенно говоря, это было несколько неожиданно.

Ведь нападавший находился в чужом сне. А значит, должен был вести себя здесь в соответствии с правилами, установленными хозяином.

«Попробуем зайти с другой стороны», — отстраненно подумала кошка, падая на спину и одновременно, словно веселый котенок, начиная играть всеми четырьмя лапами с воображаемым клубком, который в конечном итоге должен был сформироваться в небольшой сгусток ментального поля, способный настигнуть противника, где бы он ни был.

В этом мире ничто не могло противостоять гольстеррам, потому что они были охотниками и вершителями правосудия самой хозяйки Хаоса. То, что эта маленькая черная тварь сумела застать одного из них врасплох, означало только то, что они недооценили ее. Досадная ошибка, которую прямо сейчас охотники намеревались исправить.

Покалеченный напарник вынырнул в точно назначенный срок, и сила двух существ слилась в один мощный энергетический удар, который должен был смести с лица земли все живое в радиусе нескольких километров.

Спящий увидел, как на него надвигается огромная всепоглощающая океанская волна. Даже не темно-синяя или черная, а какого-то отвратительного грязно-фиолетового цвета с темно-зелеными разводами поднятых с морского дна водорослей.

«Ненавижу воду, — недовольно подумала кошка, прекратив игру с воображаемым клубком. — Ненавижу проклятую воду», — мысленно скривилась она, одновременно выставив вперед правую лапу, чтобы остановить приближающуюся волну.

Как ни странно, надвигающаяся громада воды не остановилась, более того — ускорила свой бег. Спящий попытался повторить трюк с черной дырой, но цвета смешались на палитре уставшего художника, и вместо черной бездонной воронки на холсте его сна появилась лишь слабая впадина, которую волна преодолела без малейшей задержки.

То, что еще мгновение назад блистало сочными красками свежей зелени и ярких бутонов только что распустившихся цветов, теперь растворилось во всепожирающем мареве чудовищного энергетического удара, извергнутого коллективным усилием двух гольстерров. Кем бы или чем бы ни была эта черная крошечная тварь, ей не спастись.

Иногда даже собственный сон выходит из-под контроля. Это свидетельствует о том, что сознание спящего неспокойно. Еще мгновение назад ему казалось, что он полностью владеет ситуацией, будучи в силах в любой момент уничтожить охотников или проснуться, оставив далеко позади мнимый мир, проклятую волну и все остальное. Но прямо сейчас все эти мысли остались в прошлом.

Кошка попыталась уйти в подпространство — прыгнуть в спасительную тишину вечного сумрака, но прутья решетки, неожиданно возникшие над головой, помешали это сделать. Затравленно оглянувшись, она осознала, что в данный момент не в силах ничего изменить в создавшейся ситуации, поэтому нужно просто бежать.

Обжигающие брызги кислоты — предвестницы чудовищной волны — упали на тело, подпалив шкуру сразу в нескольких местах, после чего в ее разуме не осталось ни малейшего сомнения: это серьезно! От проклятой воды можно даже погибнуть. Разумеется, не по-настоящему, а так, как обычно умирают во сне, но от этого почему-то не стало легче. Чудовищное осознание того, что прямо сейчас твой разум растворится в мутном потоке настигающей волны, ударило по оголенным нервам, словно безжалостный хлыст погонщика мулов, спешащего успеть на базар впереди остальных, чтобы занять лучшее место.

Неумолимая вода размывала четкую картину сна, а черная кошка из последних сил пыталась уйти от настигающей громады, и казалось, сейчас у нее нет никакой возможности что-либо противопоставить паре охотников, спустивших на нее эту всесокрушающую стихию. Но...

Но все-таки это был его сон. Пускай смазанный, вышедший из-под контроля, и все-таки именно он, Спящий, был творцом и художником этого полотна.

Они решили убить его? И даже почти преуспели в этом? Что ж... Да будет так! Даже сильнейшие иногда проигрывают, потому что не могут выигрывать вечно, — иначе в этих победах не было бы никакого смысла. И если прямо сейчас не остается иного выхода, он умрет — провалится на некоторое время в беспросветную тьму. Переход между снами, длящийся секунду или же вечность — разницы нет... А затем он вернется сюда же, чтобы заплатить по счетам. Но прежде он сделает последний штрих, придавая этому испорченному полотну, залитому грязной темно-фиолетовой жижей, хоть какое-то подобие цвета.

Пытающаяся убежать от огромной волны кошка начала нагреваться, наливаясь ярко-оранжевым сиянием. Когда свечение достигло максимума, раскалившись чуть ли не добела, она неожиданно развернулась и прыгнула в объятия надвигающегося вала.

Яркая вспышка падающей звезды пронзила полотно сна, безнадежно испорченное грязными потеками хаотично смешанных красок, и, пробив, казалось бы, непомерную толщу воды, вырвалась на свободу.

Остатки расплавленной кислотой и огнем кометы-кошки стремительно преодолели расстояние, отделяющее ее от охотников, разорвавшись звездным дождем в непосредственной близости от морды покалеченного чудовища. На затылок слуги Фасы упали всего несколько тлеющих искр, но и их оказалось вполне достаточно, чтобы голова и без того изувеченного гольстерра стекла каплями расплавленного металла к его собственным лапам.

Какое-то мгновение напарник убитого оцепенело стоял рядом с обезглавленным трупом, не в силах поверить, что в этом мире нашлась сила, способная уничтожить гольстерра, а затем огромное слепое чудовище исчезло, уйдя в подпространство.

На обезображенном до неузнаваемости поле, искореженном магией поистине запредельного уровня, больше нечего было делать. Красота навеки покинула это место, оставив после себя лишь последний яркий мазок гениального художника, растворившегося в своем изуродованном произведении.

Человек...

Этот проклятый человек, ставший его наваждением, навязчивой идеей, злым роком, пришел в лагерь имуров в сопровождении файта и предложил Динксу тот самый выбор, который однажды был вынужден сделать сам, — присяга лордам Хаоса в обмен на жизни всех соплеменников. Причем в случае отказа пригрозил тем, что не ограничится жалкими остатками разбитого корпуса — воинами, знающими, за что они воюют и умирают, а вырежет под корень всех мирных жителей родного города Динкса.

Он говорил спокойно и уверенно, так, как и должен был говорить смертный, имея за плечами поддержку богини Хаоса в лице присутствующего здесь же файта. И, может быть, именно это отстраненное спокойствие убедило имура в том, что Хрустальный Принц непременно воплотит в жизнь свои чудовищные угрозы. Может быть, это ему будет неприятно, так же как неприятно пачкать дорогую одежду кровью подстреленного на охоте животного, и тем не менее он перешагнет через эту незначительную преграду и выполнит данное обещание.

Я мог бы просто убить Динкса. Один короткий жест — и сидящий неподалеку файт легко и непринужденно разделается со всеми имурами. Тем более что у меня были все основания для мести — не далее как несколько часов назад Динкс без всякого на то повода покушался на мою жизнь (убийство одного соплеменника — скорее предлог, чем настоящая причина).

Но смерть — ничто по сравнению с присягой Хаосу, вечным рабством и потерей осколка души. Именно поэтому я не смог отказать себе в небольшом удовольствии вернуть высокомерному имуру его же собственную подачу.

— Мне нужны двое: ты и Лам. — У меня не было времени на любезности. — Причем основным пунктом нашей сделки будет твоя присяга на верность лордам Хаоса. Это обязательное условие. После того что сделали с вашим корпусом гольстерры, боюсь, даже остатки прежней лояльности навсегда покинули твое сердце. И совершенно не удивлюсь, если при первом же удобном случае ты обратишь оружие против недавних союзников.

Он был слишком умен, чтобы задавать вопросы или выдвигать какие-либо требования, О каких условиях вообще может идти разговор, когда неподалеку расположился огромный монстр, способный играючи разделаться со всеми, на кого укажет этот необъяснимо странный человек. Да, безусловно, Динкс мог бы пожертвовать своей жизнью, убив собеседника, но файт... Слуга Фасы в этом случае уничтожит всех имуров. Нет, как бы Динксу ни хотелось вырвать сердце врага, видя, как медленно, капля за каплей, уходит жизнь из цепенеющего в смертельных объятиях тела, он не сделает этого. Обмен был бы слишком неравным — всего одна жизнь против стольких сразу.

— Отправившись на поиски Хрустального Принца, я лишь выполнял приказ командования. — Динкс не унижался и не оправдывался перед врагом, он просто констатировал факт. — Твои же действия в данном случае продиктованы элементарной местью.

— Бесспорно. — Я утвердительно кивнул, соглашаясь, что не намерен спорить. — Но позволь спросить, чем были бы продиктованы твои поступки и чувства, если бы главнокомандующий людей вдруг ни с того ни с сего послал практически безоружных имуров на бойню? Туда, где у них не было ни единого шанса выжить? Или, быть может, ты хочешь возразить, что в душе не одобряя действий Тиссена, просто не посмел перечить начальству?

Мои глаза прямо-таки лучились фальшивым участием, а из глубин сознания поднималась наверх ярость. Еще одно его слово в свое оправдание — и я рассмеюсь имуру в лицо, после чего не останется ничего иного, кроме как окончательно стереть с лица земли жалкие остатки некогда непобедимого корпуса.

Но Динкс был умен. Он понимал, что в данный момент разбит и полностью уничтожен. Однако поражение в одном раунде еще не означает завершения войны с человеком, стоящим напротив. Да, сейчас он проиграл и должен отступить, сделав временную уступку. Но лишь для того, чтобы собраться с силами и нанести один короткий и точный удар, способный в дальнейшем поставить финальную точку в слегка затянувшемся противостоянии.

— Хорошо. — Его покорность была такой же фальшивой, как и сочувствие Хрустального Принца. — Я присягну на верность лордам и сделаю все, как ты скажешь.

Мне не понравился ни его тон, ни тем более показное смирение. Право слово, лучше бы Динкс сказал что-нибудь откровенно грубое. Выплюнул оскорбление в лицо, как это когда-то в прошлой жизни сделал я, оказавшись на его месте. Но он поступил так, как счел наиболее выгодным в данный момент, и я неожиданно понял, что скорее проиграл, чем выиграл этот раунд. А решение, казавшееся еще несколько минут назад правильным, на поверку оказалось не более чем глупой мальчишеской выходкой, бумерангом ударившей по своему зачинщику. Вместо того чтобы убить имура, избавившись от одной проблемы, я взял его в команду.

По моментально сменившемуся выражению лица собеседника Динкс увидел: человек только сейчас понял, что собственноручно загнал себя в угол.

— Мы станем прекрасной командой, — голос имура струился сладкой патокой, в которой смертельного яда было намного больше, чем сахара, а глаза откровенно смеялись над недалеким противником, — которой будет под силу решить любую задачу.

— Не сомневаюсь в этом, — легко согласился я, неожиданно вспомнив, что в предстоящей экспедиции у нас практически нет шансов выжить. — А самое главное — нам действительно поручено опасное и ответственное задание. — Теперь пришел мой черед посмеяться над этим хитрецом, не иначе как считающим себя умнее всех остальных. — И я безумно рад, что мы все вместе, словно компания старых добрых друзей, отправимся в самое сердце Алавии, чтобы совершить воистину невозможное — то, что под силу лишь настоящим героям.

Я намеренно не стал уточнять, в чем именно заключается цель нашей миссии и для чего горстка смельчаков отправляется в глубокий тыл армий Альянса, но это и не требовалось. Даже из той скудной информации, что имелась в распоряжении Динкса, можно было сделать вывод — предстоящая операция будет не из легких, чтобы не сказать больше.

Я уже собирался уйти, но в последний момент, как будто вспомнив что-то чрезвычайно важное, обернулся и — опять фальшиво — добавил:

— Да, чуть было не забыл — если по каким-либо причинам задание не будет выполнено, мой друг, — короткий кивок в направлении файта не оставлял сомнений, о ком идет речь, — лично позаботится об остатках некогда славного корпуса генерала Тиссена. О безвременной и ужасной кончине которого мы не перестаем скорбеть с самого утра.

Рука Динкса непроизвольно дернулась к рукояти кинжала, а лицо чуть ли до неузнаваемости исказила отвратительная судорожная гримаса, но огромным усилием воли он смог подавить обжигающую вспышку ярости, чуть было не стоившую жизни не только ему, но и всем его воинам.

— Прекрасное решение, достойное великого человека. — Он был раздавлен и уничтожен и тем не менее сумел сохранить хотя бы остатки былого достоинства.

— Не сомневаюсь! Мы выступаем вечером.

Я коротко махнул рукой на прощание и, не дожидаясь реакции имура, развернулся, отправившись в лагерь. Больше здесь было нечего делать. Присягу на верность лордам Хаоса Динкс даст и без меня. Он знает, где находится шатер главнокомандующего нашей армии, поэтому жертвенный телец сам придет на заклание к жрецу. Лично меня эти незначительные детали уже не касались, так как на данный момент имелись дела поважнее. Нужно было сформировать команду и подготовиться к выступлению. Фаса упоминала о какой-то поддержке, но в чем именно она будет заключаться, пока оставалось загадкой. Единственное, что было ясно, — это будет нечто весомое. Владычица Хаоса не стала бы мелочиться, когда речь шла не больше и не меньше как о ее собственном будущем.

Придя в лагерь, я убедился, что не ошибся в догадках, — пресловутая поддержка не только превзошла все мои ожидания, но и заронила в душу крохотное семя надежды относительно возможности удачного завершения предстоящей миссии.

Надежда...

Медленная сладкая отрава, на какое-то время придающая нам силы, но в конечном итоге делающая нас слабее и уязвимее. Сколько раз я давал себе обещание не поддаваться ее насквозь лживым речам. И никогда не держал собственного слова, за что в конечном итоге всегда и платил. Причем самую высокую и страшную цену.