ГЛАВА 6
Обеденный перерыв закончился, но народ все еще толпился возле аквариума, где рядом на подставке разместился маленький телевизор. Я издали заметил огромную фигуру Вавилова, он бурно жестикулировал, его широкие, как лопаты, ладони театрально взмывали в воздух, делали виражи, иммельманы и всякие там мертвые петли.
Шеф время от времени высовывался из кабинета, покрикивал, все, как вспугнутые гуси, разбегались по местам, но телевизор сам шеф велел не выключать, и вскоре из-за столов снова поднимались эти существа, уши шевелятся, ноздри дергаются, глаза горят.
За столом, недалеко от телевизора, как золотой одуванчик под ярким солнцем, горит головка Маринки. Она как ощутила мой взгляд – вскинула голову. Полные губы раздвинулись, блеснули белые и ровные зубы. Она украдкой показала кончик языка, красный и влажный.
Я постоял у порога, на меня внимания не обращают, сейчас половина сотрудников отпущена работать дома, их как бы сбросили со счетов, а оставшиеся на местах сроднились еще больше.
Вавилов сказал свистящим шепотом, который прозвучал громче боевой трубы:
– Маринка, сделай громче!
– Но шеф…
– А ты чуть-чуть!
– Ладно, но если шеф меня убьет…
– Да похороним, похороним! И венок купим.
Маринка поднялась, потянулась к телевизору. Пульт потеряли давно, но выиграли в другом: это стоило посмотреть, как Маринка нагибается над столом и кончиками вытянутой руки касается сенсоров под экраном. В этой классической позе, которую Анатоль Франс предпочитал всем другим, ее зад оттопыривался и приподнимался настолько вызывающе, что женщины зеленели от ревности, а у мужчин вырывался полувздох-полувсхлип. Роскошная грудь, тяжелая и горячая, едва не прорывая тонкую ткань, прицеливалась в поверхность стола.
Сейчас ее пальцы коснулись верньера, соскользнули, снова попробовали повернуть уже с таким усилием, словно поворачивала штурвал авианосца. Звук громче не стал, зато взвыли из-за столов, и Маринка, выгнувшись еще провокационнее, рискнула в самом деле чуть добавить звука.
На экране мелькали фигуры в пятнистых комбинезонах. Диктор громко и взволнованно комментировал последние приготовления на американском авианосце. Летчики поднимались в кабины, прозрачные колпаки со стуком задвигались. Механики убирали колодки из-под колес.
Вавилов повернул ко мне голову, толстая шея побагровела, налившись тяжелой кровью.
– Ну что? – спросил он злорадно. – Ты вчера сказал, что войны не будет.
Другие посматривали тоже не то что злорадно, но с видом победителей, что понимают ситуацию лучше. В нашем отделе часто загадывали, сколько катастроф случится на этой неделе, кто первым взберется на трибуну в Госдуме, какая погода будет в следующий четверг. Последнее пари держали на войну в Албании. Сперва только сам Вавилов да еще влюбленный в НАТО Розенкренц ставили на военное разрешение конфликта, но когда в Албании начались уличные бои, Совет НАТО направил большой флот в Средиземное море, «голуби» нашего отдела начали переходить в «ястребы».
– А что я должен сказать? – буркнул я.
– Что проиграл!
Я сделал вид, что удивился:
– Разве?
– Да ты посмотри!
Я повернул голову, несколько мгновений смотрел в сторону телевизора. Честно говоря, чувствовал себя препаршиво. Ясно же, что если такие сверхмощные корабли вышли из портов своих стран, собрались в середке южного моря и уже толпой явились к берегам Албании, то так просто не уйдут. Они затратили несколько десятков миллионов долларов на этот переход, теперь глупо вернуться так же, как прибыли. Раз явились, надо ударить. Надо показать, кто в этом регионе хозяин. По крайней мере будет оправдание перед налогоплательщиками: мол, не зря жгли топливо.
– Нет, – услышал я свой голос. – Все равно… не будет этого удара!
Вавилов захохотал. За его спиной тяжело груженные бомбардировщики начали разбег. Широкие шины прогибались от исполинской тяжести. Я затаил дыхание, такая громада из железа не может взлететь, это противоестественно… но тяжелый самолет набрал скорость, затем колеса плавно оторвались от бетонной площадки, его понесло по кривой вверх, и я подумал невольно, до чего же бесстрашные и изобретательные существа на этой планете!
– Ты, – сказал он саркастически, – человек с принципами! Стоишь на своем. Не то что эти… тут же переметнулись.
В его голосе звучало недовольство, сорвали полную победу. Я проговорил через силу:
– И все-таки… войны не будет.
– Конечно-конечно, – согласился он громко, – может быть, удвоим ставки? Если не будет, то в отпуск зимой иду я. К тому же весь год по праздникам я буду дежурить вместо тебя. Если же война все-таки начнется, то ты всего лишь отдежуришь за меня ближайшие выходные. Как, справедливо?
На меня поглядывали из-за столов с сожалением. Упрямство до добра не доводит. Многие сперва полагали, что конфликт удастся погасить в самом начале, но сейчас уже видно, что без освежающей войны не обойтись.
– Согласен, – ответил я.
Бомбардировщики набирали высоту, делали боевой разворот, а на палубе авианосца из трюмов спешно поднимали истребители. Я тупо смотрел, а они взлетали, быстрые, как осы, стремительные, с хищными клювами. Бомбардировщиков догонят в воздухе, пойдут в охранении, а когда уже будут подлетать к первой линии противовоздушной обороны, с кораблей по этим ракетно-зенитным комплексам ударят крылатыми ракетами.
Если учесть, что флот подошел к берегам Албании вплотную, то крылатые ракеты сорвутся с полозьев уже вот-вот.
В помещении стояла мертвая тишина. Даже пальцы Маринки не порхали по клавишам, а Розенкренц справа от меня старался не дышать вовсе. Только Вавилов все потирал ладони, тихонько похохатывал, поглядывал на все с видом хозяина.
Самолеты огромной стальной стаей на лету перестроились в чудовищный клин. Камеры показывали их то со спутника, то снизу с кораблей, над которыми пролетали, в комнате дрожали стекла от рева двигателей.
Из своего кабинета вышел шеф. Знаком велев испуганно-виноватой Маринке не выключать, он остановился за нашими спинами, смотрел молча и хмуро. Поговаривали, что он работал в тайных органах, но там отпускают на пенсию рано, и он пришел к нам, загадочный и всепонимающий.
– Противовоздушную сметут всю, – прокомментировал он, – а вот военных объектов будет уничтожено на восемьдесят-девяносто процентов.
Его слушали почтительно, а Вавилов сказал угодливо:
– Да, вам виднее! Вы можете, так сказать, определить даже ущерб!.. А вот у нас есть, ха-ха, человек, который уверен, что войны все еще не будет.
Взгляды всего отдела уперлись в меня, как скальпели. Я чувствовал, как меня распластывают, рассматривают с презрительным удивлением, словно диковинную уродливую рыбу.
Шеф кивнул, не отрывая взгляда от экрана:
– Ага, подходят… Сейчас с кораблей запустят крылатые ракеты… А на чем же, Егор… э-э… Королев, зиждется ваша уверенность?
Я не сразу понял, что вопрос относится ко мне, шеф хотел меня по батюшке, но позабыл мое отчество, вздрогнул, тоже не отрывал взгляда от экрана, ответил невпопад:
– На данных, которые есть только у меня.
Самолеты начали медленно расходиться в стороны, явно со спутника им задавали цели. Мы застыли, слышно было, как бьется о стекло невесть откуда залетевшая на этаж муха.
Камера сместилась на боевые корабли. Ракетные установки пришли в движение. Крылатые ракеты, похожие на длинные оперенные стрелы, целыми обоймами медленно поднимались на полозья. Острые клювы смотрели под углом в синее небо.
Затем камера показала молоденькую дикторшу за столом в студии. Перед ней мелькнула рука с листком, дикторша ухватила листок, видно было, как ее красивые глаза профессионально цепко пробежали по тексту, хватая крупными блоками, затем тонкие брови взлетели в великом удивлении, а голосок зазвенел, как серебряный колокольчик:
– Экстренное сообщение!.. Председателю ООН удалось договориться с правительством Албании! Все объекты с этого мгновения открыты для любой инспекции!.. Премьер-министр Албании согласился сесть за стол переговоров!
В помещении пробежал шорох. Все смотрели, не отрываясь, на экран. Самолеты уже прошли над береговой линией, внизу мелькали горные склоны, зелень, голубая ниточка мелкой речки. Поверх изображения наложилась полупрозрачная карта местности. Кое-где вспыхивали красные точки: места расположения военных складов и комплексов ПВО, которые надо уничтожить в первую очередь.
Самолеты медленно прошли над ракетными комплексами, явно выполняя задание, но там все как вымерло. Очень медленно и нехотя вся воздушная армада сделала широкий полукруг и в том же страшновато-ровном строе легла на обратный курс.
В помещении вырвался общий вздох облегчения. Все задвигались, заговорили. Маринка истерически смеялась, терла кулачками глаза. У нее брат служил где-то военным советником, часто исчезал в длительные командировки. Да, насколько помню, еще у кого-то из нашего института в далекой Албании что-то да оставалось…
Вавилов бросил на меня злой взгляд, отвернулся. Его движение не осталось незамеченным для шефа. Я ощутил на себе взгляд человека, который привык и умеет получать сведения.
– Интересно у вас вышло, – проговорил он снисходительно. – Весь отдел ошибался, только вы один… Чем вы руководствовались?
Я ощутил предостерегающий холодок. Глаза шефа смотрели немигающе, пристально.
– Да так, – ответил я почти искренне. – Скорее из упрямства.
– Гм, – сказал он задумчиво, – положим, уперлись вы действительно… Но в самом начале? Почему решили, что войны удастся избежать?
Я подвигал складками на лбу, ответил глупым напыщенным голосом:
– Мне было видение.
Он несколько мгновений пристально рассматривал меня, как жука на булавке. Похоже, прикинуться верующим не удалось, явно знает из моего досье, как отношусь ко всем шаманам, гадалкам, попам и прочим бесноватым, потому его плечи сдвинулись, он покачал головой:
– Видение… Меня интересует, какие данные вы проанализировали для такого… гм… видения. Ладно, оставим… пока.
Голос стал строже, Марина послушно приглушила звук. Сотрудники разбрелись по рабочим местам, одинаковые, как клоны киплинговских клерков. Шеф скрылся за дверью, но я и сквозь стену чувствовал его взгляд.
Похоже, он еще вернется к вопросу, как же все-таки я предсказал так точно.
Перед моим взором вставали страшные звездные дали, но мой разумоноситель отмахнулся: что они моему огороду, обошел столы и похлопал Вавилова по толстой спине:
– Не забудь, зимой в отпуск идешь ты!.. И все дежурства твои.
– Да ладно тебе, – ответил он, скривившись. – Разве я спорю? Но все равно не поверю, что вот так взял и угадал. Что-то ты знал!
Краем глаза заметил, как выжидающе посматривает Маринка. Перехватив мой взгляд, она спросила настороженно:
– Прости, но… Лена вроде бы отбыла куда-то на острова? В Тихом океане?
– Точно, – ответил я скупо.
– Случаем не на те, – спросила она голосом, что сразу стал тише, – на каких, я слышала, землетрясение?
– Случаем нет, – ответил я как можно спокойнее. – Но близко, близко. Я звонил, опасности нет. Да и вернулась уже…
– Как хорошо! – сказала она искренне. – Сейчас по всем каналам передают такие картины!.. Я не думала, что эти волны могут докатиться за тысячу миль до берега… Твои, наверное, были в воздухе?
– Наверное, – ответил я. – Я как-то не интересовался деталями. Все сошло благополучно, она даже ничего не заметила. Так что мне, понятно, не пришлось хвататься за сердце.
Она улыбнулась:
– А оно у тебя есть?
– Четырехкамерное, – похвастался я. – Как у холодильника «Суперлюкс»! С большим и малым кругом кровообращения. И еще там много всяких хитрых проводков и трубочек!
Пошел веселый легкий треп, что уже возведен в искусство, где главное не интеллект или общее развитие, а умение не лезть в карман за словом, когда, как известно, ни ума, ни знаний не требуется.
Доступность женщин, подумал я, глядя на Маринку, расслоила общество здешних разумоносителей еще больше. Если всего лишь в прошлом поколении, чтобы затащить женщину в постель, надо было прилагать неимоверные ухищрения, массу усилий, умения, существовали целые науки обольщения, то сейчас это проще чем почесать в промежности.
В результате свобод одни самцы бросились в удалой секс, где позволено все, а другие же, напротив, без усилий насытив свои животные инстинкты, оставшуюся энергию, да и время, направили на, так сказать, свершения. Похоже, что мой разумоноситель все-таки из таких. Полностью освободиться от оков инстинктов не может, но научился как-то ладить, изворачиваться.
К столу Маринки подсели Вавилов и Розенкренц, вполголоса спорили, реальная личность князь Рюрик или же вымышленная, игра слов или ошибка малограмотного переписчика. Пару раз взглянули в мою сторону, приглашая отдать свой голос за ту или иную сторону.
Я слушал краем уха, на всякий случай улыбался, словно разделял или не разделял чье-то мнение. Увлеченные энтузиасты не понимают, что весь тот мир, все те древние века – уже сказка для нас, живущих в мире небоскребов, компов, Интернета, мгновенной передачи данных.
Не только древний мир Месопотамии или Киевской Руси, но и недавняя эпоха Второй мировой, когда люди не знали холодильников, телевизоров, сексуальных свобод, – все это чувствами относится к туманному прошлому, нереальному и почти сказочному, потому что сейчас мир совсем-совсем другой.
Мир другой!
Настолько другой, что наконец-то появился я.