Маринку я все-таки довел до квартиры, поздновато для прогулок одинокой женщины, а пьяни на улицах много, ночевать отказался: муравьи не кормлены.

Дома наскоро принял душ, потом всматривался в это существо, что вытиралось мохнатым полотенцем. Мягкая протоплазма, жидкая плоть на непрочном скелете, но на этой планете это считается «крепко сбитым». За тонкой пленкой кожи, что предохраняет… как же, предохраняет!.. от микробов и плесени, слабая плоть, что изнашивается с каждой микросекундой, сложные внутренние органы, что мешают друг другу. Ни во что не могу вмешаться, все идет само по себе, я катастрофически старею, приближаюсь к этому самому… к небытию.

Не отрывая глаз от зеркала, я сказал негромко:

– Итак, Генеральный Конструктор… предположим, что ты слышишь меня. В любом случае, что я теряю? Я хочу сказать тебе, что твой великолепный план создания человечества… начинает рушиться. Да-да, хотя сейчас это еще незаметно. Совсем недавно людям достаточно было, что их не убьют, что не умрут от болезней в молодости… или в зрелости. А смерть от старости воспринималась как неизбежное, как должное! К тому же везде поддерживалась вера в загробную жизнь. Хоть религией, хоть сектами, хоть суевериями или псевдонаучными рассуждениями о жизни после смерти.

Я передохнул, прислушался, ответа не получил, продолжил:

– Но сейчас религия рухнула, а жалким публикациям об ином мире грош цена. Сам же человек, живя в сравнительном благополучии, уже думает не о том, как дожить до старости, а как жить и жить, не покидая этого мира. Если он узнает… если в самом деле узнает!!! – что после его смерти все исчезнет, если он это прочувствует, то устоит ли общество в том виде, в каком ты его создал? Нет, наверняка рухнет. Посему ты должен подумать о новой ступеньке нашей организации. Мы должны стать бессмертными! Если же это почему-то очень сложно, то долгоживущими. Несколько тысячелетий или хотя бы столетий. Отдельные же особи должны жить оч-ч-ч-чень долго. Чтобы у других была надежда! Человек такое существо, что каждый уверен, что именно он будет долгожителем.

Из зеркала на меня смотрел двойник. Губы его шевелились, лицо побледнело. Мокрые волосы торчком, в глазах страх и боль. За спиной белые кафельные стены, белая, как в больнице, дверь. А я стою в пустой ванной перед этим стеклом с зеркальной поверхностью и разговариваю со своим отражением.

– К черту, – сказал я вслух. – Скоро из стен розовые слоны полезут… Надо завязывать.

На алгоритмах расстелил постель, но сердце колотилось, как после двух чашек крепкого кофе вслед за рюмкой коньяка. Левая половинка груди вздрагивала, сердечная мышца захватывала кровь большими кружками и выбрасывала с такой силой, что вены вздувались.

Перед глазами встал телескоп Аркадия, его горьковатый рассказ, но, сколько я ни пытался представить звездное небо, получалось нечто серое, даже не темное, блеклое, а абсолютно нейтральное. Как не вызывает эмоций небо у любого зверя: оттуда не пахнет ни добычей, ни опасностью.

Понятно, для меня небо как небо, пока я не пытаюсь выйти за рамки простых человеческих… из вежливости назовем их человеческими, чувств. И все же ЭТО происходит именно на уровне чувств. Ведь когда начинаю думать, что умру, ничего не происходит. Когда начинаю думать усиленно, что умру, что меня съедят черви, что меня не станет, не будет, что дальше мир будет без меня, все равно ничего, кроме неприятного ощущения, не возникает.

А вот когда пытаюсь это представить…

Стараясь не потерять мысль, я поспешно лег на диван, расслабился, закрыл глаза. Неприятное ощущение начало нарастать почти сразу.

Внезапно в сознание ворвался посторонний звук. Я вынырнул из темного озера, куда начал погружаться. Сердце снова заколотилось учащенно, разбудило застывающую кровь. Красные потоки потекли по жилам, зашумели на порогах суставов, проникли в мозг и наполнили меня ощущением дивана, где в бок уперся корешок забытой книги, нерасшнурованных кроссовок и отвратительного визга сработавшей сигнализации чересчур осторожного владельца машины.

Некоторое время я лежал, все еще пытаясь углубиться в состояние, когда меня не станет, но стерва визжала, взвывала, скрежетала, отпугивая потенциальных угонщиков, хотя наверняка всего лишь какая-то ворона нагадила из поднебесья, а сигнальная система с готовностью пошла отрабатывать затраты.

Злой, я вскочил, схватил со стола пустую бутылку из-под шампанского, если швырнуть с моего четырнадцатого этажа, то у какой машины не лопнет крыша? Сигнализация не заткнется, но зато хозяин машины поймет, что он не один, что в следующий раз могут и похлеще…

В последний момент с усилием заставил себя оставить бутылку на подоконнике. Отпечатки пальцев надо сперва стереть, да и потом буду лежать и прислушиваться к крикам, а сейчас у меня задача покруче…

Затворил дверь на балкон, закрыл форточку, лег, но сердце колотилось бешено, мысленно я разбивал машину дурака, сжигал ее, бил ему самому морду, объяснял свои действия соседям, а сердце все колотилось, и эти картины были куда ярче и живее, чем попытки представить себе черноту небытия.

Со все еще колотящимся сердцем поднялся, прошлепал в ванную. Пальцы привычно покрутили вентили, палец потыкал в тугую струю воды, ощутил фарфоровую гладкость вентиля, брызги стали горячее, заученными движениями сполоснул белое корыто, заткнул пробкой. Потом я видел, как на вешалке появляется моя одежда, это разумоноситель раздевается на привычных алгоритмах. Перед глазами высветились ровные белые квадратики кафельной плитки.

Над краем ванны мелькнула худая волосатая нога. Из крана бьет толстая струя, вода разбрызгивается. Мои пальцы все так же без моего участия сняли душ на гибком шланге, перевели рычаг, вода пошла без шума, мелким дождиком.

Я лег на дно, вода приятно щекочет ногу. Кроме убаюкивающего плеска, никаких звуков, сердце уже перестало колотиться, кровь течет спокойнее, тело расслабляется, я медленно и с наслаждением ощутил приятную тяжесть, удовольствие, глубокое животное наслаждение уютом, теплом, покоем, просто жизнью.

Удар ужаса был внезапен и страшен. В груди похолодело, чернота возникла и разрослась внутри грудной клетки, ледяными струйками потекла в мозг. Челюсти стиснулись, я напрягся всем телом разумоносителя, стараясь ощутить каждую жилку в нем, чтобы знать, что это я, что я еще жив, что я есть, не исчез.

Волны дикого животного ужаса, слепого и беспощадного, накатывали, как при быстро наступающем приливе на низкий берег. Мозг был словно сахарный островок среди океана кипящей воды. С каждым ударом черных волн я чувствовал, как сознание угасает, вот уже искорка, что только трепещет, вот-вот погаснет…

– Я еще жив, – прошептал я вслух. – Я есть…

Голос был страшный и нечеловеческий, но он все-таки прозвучал, и чернота слегка отхлынула. Страшась, что она уйдет вовсе, я заставил себя расслабиться снова, снова вообразил то страшное состояние, когда эта ванная с теплой водой исчезнет, когда исчезнет мое тело, моя плоть. Мозг упорно отказывался представить такое, но я уперся, сосредоточился. Не на мысли, мысль бледна, а на ощущении небытия…

Второй удар наполнил тоской и чувством невосполнимой потери. Всего этого мира уже не будет! Как не будет этой ванны и теплой воды, так и всей комнаты, города, синего неба и солнца, земли и деревьев…

Не будет даже черноты, в которой бы я висел и держался ужасом. Просто ничего не будет. Ничего.

Краем сознания чувствовал, что вода постепенно поднимается, мой вес исчез окончательно. Теплая, вровень с температурой тела, она растворила меня, и когда, я зажмурился и стал дышать совсем ровно, без усилий, снова ощутил, что Меня нет… вернее, нет этого тела, а есть только Я, чистая мысль, что зависла в черноте космоса, как первотворец, что не знает и не чувствует ни времени, ни пространства.

Третья волна ужаса накрыла с головой. Посудина с некогда теплой водой превратилась в ванну с жидким гелием. Ледяной холод расколол кости и заморозил внутри костный мозг. Меня трясло, мое сознание пыталось отступить хотя бы на шажок, скрыться, но я сам же удерживал Себя, заставляя смотреть в страшное Небытие.

– Нет, – сказало из глубины черноты нечто во Мне, – весь Я не умру… Оно останется! Оно, которое Сверхсущество… А значит, останусь и Я.

Чернота накрыла и погасила последнюю искорку сознания. В безумии я видел и осязал бездну. Я чувствовал себя уже мертвым, несуществующим, холод смерти сковал то немногое, чем я был, и коснулся сердца. Лязгая несуществующими зубами, я смотрел и смотрел. Говорят, на солнце и смерть во все глаза не посмотришь, но на смерть я сейчас смотрел неотрывно, пристально, и хотя умирал в черном, затопившем душу ужасе, смотрел.

– Я – часть Вселенной, – услышал я чей-то страшный и печальный голос, но не узнал в нем свой. – Никогда не стану бессмертным… Да, умру… исчезну бесследно. Но Вселенная будет жить благодаря мне тоже. Теперь мне только надо понять… как жить… зная это все…

Из черноты медленно проступило светлое пятно. Разрослось, я различил продольные полосы, затем оно разбилось на ровные квадратики кафельной плитки.

Каждая жилка трепетала, в душе поселился страх, нет, на этот раз не страх, а осознание, что был в чем-то великом… нет, сверхвеликом, всеобъемлющем, словно стал частицей не то Галактики, не то Вселенной.

Стены комнаты из кафельных плиток качнулись и встали на свои места. Да, я здесь, в этом теле, этом времени и в этой части Вселенной. Я возник в теле существа, именуемого человеком.

Стены качнулись снова, противоположная придвинулась рывком. Это я вылез, с шумом расплескивая воду. Тело тряслось, в нем остались страх перед бездной и странное ликование, или пока что тень ликования, словно я владел чем-то несметным, неимоверным, пока еще не зная, как пользоваться и даже как к своей мощи и богатству подступиться, но это уже есть со мной, это мое, это во мне.

Я – переходное звено! Не отличаюсь внешне от других, таких же двуногих, таких же спешащих на службу, но я ощутил то, что другим пока что не дано ощутить!

Может быть, не такие уж и идиоты эти, которые помахивают руками и говорят о том, что общаются с Высшим Космическим Разумом? Нет, конечно же, идиоты, да еще и клинические, у которых слюни текут, если не отъявленное жулье. Те могут оказаться совсем не дураками…

Но и те и другие могут смутно чувствовать, как и другие люди, очень-очень смутно, что они не каждый сам по себе, а есть какие-то связи, незримые, очень тонкие, намного более тонкие, чем если бы слона привязали ниткой из паутины…

Но человечку хочется чуда, вот и начинает придумывать либо сказки, либо Высший Космический Разум, что то же самое, что для одних идиотов Бог, для других – щука, дающая свое щучье веленье, для третьих – НЛО, с которых за ними бдительно следят Старшие Братья по Разуму, готовые в любой момент смазать наши разбитые колени зеленкой, вытереть носы, дать конфетку, предотвратить ядерные войны, вылечить, сунуть бессмертие в кулечке…

Очень нужно мне заботиться о каждом из своих лейкоцитов или фагоцитов! Не говоря уже о том, могу ли? Черт, вроде бы слишком часто обращаюсь к аналогии со своим телом… Но с другой стороны, основной чертеж для всего мира один, а разными нас делают лишь модификации. Даже с так называемой неживой природой общего больше, чем надо для случайности. Не только то, что мы состоим из той же земли, если копнуть глубже, но даже строение, скажем, симметрия абсолютно одинакова как для галактик, так и для морских раковин. А также для кристаллов, морозного узора на замерзшем окне, амеб или человеков.

Мы – порождение неживой материи. Состоим из нее целиком и полностью. Из тех же атомов, что и звезды, космическая пыль, далекие галактики!

Но этот космический зверь, в теле которого наше человечество, да что там человечество – вся наша звездная система помещается, как помещается кровяной шарик в моих жилах, так же беспомощен, как и я! Я кажусь сверхбогом какому-нибудь фагоциту, что ползает у меня по жилам и бьет по голове микробов. Но я не могу ему продлить жизнь, не могу ему подать руку. Не могу ему сказать спасибо… И как он умрет через несколько минут, ибо у него такой срок жизни, так и я умру через тридцать-сорок лет. Впрочем, тот Сверхорганизм умрет через какие-нибудь пару миллиардов лет, которые для него кажутся ничтожно малым сроком.

Честно говоря, он кажется ничтожно малым даже мне. Ибо, когда пройдет эта пара миллиардов, впереди замаячит все та же страшная пустота, что уже встает впереди сейчас.

Ноги начали подкашиваться от усталости. Почти на рефлексах я заполз в постель, на последнем проблеске сознания успел подумать смятенно, что не могло Сверхсущество дать мне задание! Оно само судорожно пытается понять себя!.. Пытается понять всеми своими чувствами, всеми кровяными шариками, нервами, пытается понять мною, ибо я тоже какой-то нерв, крохотная часть нерва, что ощущает мир!

И все же, засыпая, не мог заснуть, что-то тревожило, пока не лег, скрючившись, подогнув колени и укрывая даже локтями самое ценное и уязвимое место, без которого бессмысленно развиваться, расти, даже жить, если потеряю возможность размножаться. Спину выгнул горбиком, там всего лишь пласты мышц, за них пусть кусают…

Блаженное тепло пришло почти сразу. Я расслабился, начал проваливаться в то состояние, когда перестаешь чувствовать тело, затем очень медленно угасает мозг, размывается сознание. Я погружался, растворялся в Огромном Организме… сливался с ним полностью на уровне рефлексов, когда от меня уже ничего не остается, как от ложки сахара, брошенной в океан, в то время как океан не станет слаще… на этой грани, начиная нечто воспринимать от Сверхсущества и успевая перевести в убогую кодировку этого существа…

Нет, мои чувства не могли ничего воспринять… Пока еще оставалась искорка сознания, осталось только ощущение вселенской огромности.