Василий Мелентьев стоял на улице и смотрел в небеса. Обычный райцентр Советского Союза был занят, как всегда, своими делами, шумел вокруг. И только один человек, задрав голову, смотрел вверх в пронзительно голубое, безоблачное небо. Василий довольно часто выезжал в райцентр по выходным с семьей. И нынешний был не исключением.

Неожиданностью был звонок Тимофея Павловича, который, поинтересовавшись, где Василий находится, напросился на встречу. Пришлось договориться с женой и ребенком встретиться в парке аттракционов через полтора часа и торчать посреди улицы, дожидаясь начальства. Правда, зрелище, что он увидел в небесах, скрасило ожидание. Там, оставляя тонюсенький инверсионный след, ползла, таща за собой веер ударной волны, маленькая искорка. Проходившие мимо люди тоже бросали взгляд на небо, любопытствуя, что же это там этот человек так пристально рассматривает, но, увидев довольно привычную картину, спешили дальше.

– И куда смотришь? – ехидно спросил Палыч, подкравшись к Василию незаметно.

– А вон, видишь, «тюльпан» в небе?

– Угу. «Молния»?

– Да по ходу-то она. Большегрузная. Только она может так зарисоваться в наших небесах. Что-то на полярную орбиту выводят… Может, по новостям объявят?

– Интересуешься?

– Конечно. Все жду новостей о «Прыгуне». И прочих экспериментах в том же направлении.

– Ну, положим, о «Прыгуне» вряд ли по новостям что скажут, – заметил Тимофей Павлович. – Проект слишком хитрый. К тому же тут запуск.

– Могли запускать «Молнию» именно для того, чтобы вернувшийся аппарат с орбиты снять, – высказал логичное предположение Василий.

– Хм… не! Ты посмотри, какая орбита получается у этой «Молнии» после выхода. Почти перпендикулярно направлению движения Земли по орбите. Для «Прыгуна» была бы вдоль вектора. Скорее всего спутник связи меняют.

– Но все равно, пойдем, посмотрим, тут недалеко. Вдруг что интересное будет.

– Пойдем. Как раз это в сторону парка.

– А нам туда?

– Туда-туда! – сказал Палыч и добавил загадочно: – Я тебя обещал в курсе держать.

На перекрестке перед площадью с фонтаном висел здоровенный плазменный экран, по которому транслировались только новости. Уже издали было видно, что идет трансляция с Луны. Пара фигурок в скафандрах прыгала возле каких-то аппаратов непонятного для непосвященных назначения.

– А ты прав – там действительно что-то по космической теме, – с удовлетворением заметил Тимофей Павлович, когда они приблизились к небольшой компании зевак, мгновенно собравшихся по случаю интересных новостей, появившихся на экране.

– Что-то не разберу, где это… – сказал кто-то рядом. – Это какая станция?

– Станция на обратной стороне Луны, – пояснил Василий; он интересовался всеми деталями этих программ. – Специально для астрономов поставлена. Чтобы свет Земли не мешал.

– Только вот забыл диктор пояснить, кто в кадре. А то в скафандрах они все одинаковые, – тут же вклинился другой сосед.

– А это товарищ Титов, – тут же сообщил Василий с видом знатока.

– А как ты его опознал? – удивился Палыч.

– По скафандру.

На реплику обернулись уже несколько человек с вопросительными взглядами, явно ждущие продолжения. Пришлось Василию пояснить подробно:

– Там, чтобы всех издали различать, на рукавах и на груди стали разные рисунки лепить. Часто просто абстрактного содержания.

Его слова были тут же подтверждены титрами:

«Товарищ Титов показывает американцу новое астрономическое оборудование, установленное в обсерватории».

– О! Я ж говорил!

– Делать им больше нечего! – раздалось из-за спины ворчание.

Бабка была колоритная – в толстой шубе, обмотанная пуховым платком и со здоровенной сумкой. Только что из магазина, видно.

– Так они там американца экскурсоводят! – полушутя-полусерьезно заявил кто-то из присутствующих.

– Вот и говорю, делом бы лучше занялись, нежели всяких бездельников по лунам водить.

– Но ведь они там по договору о сотрудничестве. Вот покажут, как там все устроено, и будут налаживать совместную работу. Американцы обещали свое оборудование на нашей станции поставить, для исследования дальнего космоса.

– А повезут-то на наших же! На наших ракетах, – гнула свое бабка. – Вот кабы они на своем к нам прилетели, тогда другое дело.

– Ну, до своего им пока далековато… денег для НАСА их правительство как-то не очень любит выделять. Особенно на исследовательские проекты абстрактно-теоретического характера.

– Вот и летают на нашем, ДАРМОЕДЫ! – заключила бабка и развернулась, куда шла.

Вся компания, что слушала диалог, расхохоталась.

К площади подошла странная пара: опасливо, но вместе с тем с любопытством озиравшийся молодой человек лет двадцати и дама с отличительными знаками социопсихолога высшей квалификации на рукаве. Они тоже остановились поодаль послушать, что передают в новостях. Ближе всех они были к Василию и Тимофею Павловичу, поэтому весь разговор между этими двумя остальным присутствующим слышен практически не был. Поначалу и Мелентьев с Палычем к нему не прислушивались, но далее между этими двумя состоялся такой диалог, который невольно заинтересовал ученых Полигона.

– А почему у американцев нет денег на исследования космоса?

– Они жили за счет стран «третьего мира». А теперь приходится на свои средства жить. Количество подконтрольных им стран резко убавилось.

– Почему?

– Мы помогли, – усмехнувшись, пояснила психолог.

– Что, военной силой?

– Нет, это редко было – военной силой помогать.

– Но было?

– Конечно! Если просят настойчиво, почему бы не помочь? У нас для такой помощи есть специальный «Корпус Добровольцев».

– И много они воевали?

– Не так чтобы очень, но хватает. Самая скандальная война с участием «Добровольцев» была в Латинской Америке, она завершилась формированием из группы стран Южной Америки весьма социалистического Боливарианского Союза.

– А во Вьетнаме «Добровольцы» воевали?

– Конечно! Французов вместе выгоняли. Это была первая война с их участием.

– А американцев?

– Ну… С американцами они в основном имели дело в Африке и Латинской Америке.

– Я имею в виду Вьетнам.

– ?! Там вся война закончилась изгнанием французов…

– Ах, вот оно что… – собеседник на секунду замолчал, но потом продолжил расспросы: – А вообще с помощью малоразвитым странам как у вас тут дело обстояло? Много средств в них вложили?

– Достаточно много. В основном вкладывали средства в укрепление экономик тех стран, которые хотели получить полную независимость от Запада. А так как независимость можно получить, только выйдя из общей системы капитализма, то и переходило большинство из них к строю, очень отличающемуся от капитализма.

– Вы хотите сказать, что они перешли к социализму?

– Не все. Но нечто социализмоподобное построили все. Почему и получили независимость.

– Но ради чего это делали? От себя отрывали и дарили этим странам…

– Не дарили. Вкладывали. Вкладывали и кредитовали, отрывая эти страны от паразитов. Мы, оказывая помощь, тем самым включали эти страны в свою экономическую систему взаимопомощи и взаиморазвития. И лишали Запад источников дальнейшего паразитирования. Ослабляли его.

– А обойтись без этого «кормления слабых» разве невозможно было?

– Конечно, нет! Ведь если не бороться за освобождение стран «третьего мира», то тем самым мы оставляем их на разграбление Западу. А это значит ослаблять себя и усиливать противника. Ведь они, продолжая кормиться грабежом этих стран, направляли средства не только на свое потребление, но и на развитие противостояния с нами. Военное противостояние. А так – мы уменьшаем их возможности и тем самым уменьшаем угрозу уничтожения страны Западом. Уменьшаем вообще возможности возникновения новой мировой войны.

– Но ведь если они поймут, что все, их системе кирдык, не ударят ли они всей своей мощью?

– По ту сторону не самоубийцы. Им тоже жить хочется.

– А «синдром загнанной крысы»? – хитро усмехнулся собеседник.

– Ты хочешь сказать, что Запад, поняв, что их система гибнет, пустится во все тяжкие чтобы сохранить ее?

– Да.

– Так если прямо перед носом есть реальная АЛЬТЕРНАТИВА, альтернатива лучшей жизни, причем активно предлагаемая, будет ли у народов этих стран стимул «погибнуть, но не сдаться»? В том числе и у элиты? Ведь и элите предлагается эта самая лучшая альтернатива!

– Пожалуй, нет.

– Вот потому мы и помогаем всем, не жалея средств. В том числе и воюя, защищая своих от агрессии извне.

– Чтобы предотвратить большую войну?

– Конечно!

– Да уж. Этого объяснения «на пальцах» нам очень не хватало! А то часто слышались вопли разных дебилов, что мы полмира ДАРОМ кормили.

– У вас там очень много было предателей Родины, – печально сказала психолог.

– Предателей? – удивился парень.

– А как еще назвать человека, сознательно распространяющего басни вражьей пропаганды, ЗАВЕДОМО ложные.

– А почему сразу «заведомо ложные»? Ведь пропаганда далеко не всегда состоит из одной неправды.

– Резонно. Но своя-то голова на плечах должна иметься? Чтобы просто подумать и самому решить, для чего ИМЕННО эта помощь оказывается.

– Но у нас она распространялась весьма значительным количеством людей. Причем имела смысл «тайной правды». Типа: «от нас это скрывают».

– Вот-вот! Типичная позиция типичного ренегата, – кивнула женщина, – они все принимают своих за полных идиотов и конченых мерзавцев, зато врагов – за гениев и правдолюбцев. У них это как-то априори.

– А у вас такие есть?

– Ренегаты?

– Да.

Психолог пожала плечами:

– Есть… но я их не встречала. Мало их очень. Это у вас они были весьма значительной массой и силой.

– А если я их встречу, что мне делать? – задал провокационный вопрос собеседник.

– Выслушать и послать! – с усмешкой сказала психолог.

– А в КГБ сообщать разве не надо?

– Зачем? Лучше уж сразу врачам-психиатрам. Это больше по их части клиенты.

– Какие у вас тут все правильные! – с сомнением и ернически заметил парень.

– Просто дураков и мерзавцев само общество правит. Очень эффективно. Привыкай.

– Че, им морды бьют?

– Не без этого… – усмехнулась психолог.

– Что-то мне кажется, что это один из тех, кто при катастрофе в наш мир попал. Из кап-России, – заметил Палыч, когда они отошли наконец от площади с экраном и пара со странной беседой осталась позади.

– Правильно кажется. Я его несколько раз видел. И видел в тот день, когда ту группу целиком отловили в наших лесах.

– Получается, его наши психологи решили адаптировать к нашему обществу. Заметил ранг? – Палыч красноречиво похлопал себя по плечу, намекая на нарукавную нашивку психолога.

– Угу. Интересно было бы его самому так поводить. Про наш мирок и про их очень много чего интересного узнаешь. Сравнением…

– А тебе что, того, что наши на Полигоне тогда рассказали, было недостаточно? – Палыч вопросительно посмотрел на Василия. – Про тех подростков оттуда? Весьма омерзительная картина.

– Да. Омерзительная. Но этот похож на человека. Потому и интересно.

– Думаю, что стоит тебе слегка обождать, и информация ОТТУДА польется широким потоком. Стоит только Врата туда настроить.

– Очень сомневаюсь, что это будет скоро.

– Скоро-нескоро, но перспектива с последними экспериментами, особенно после эксперимента в первой группе и настройки наших датчиков, тут дает очень много.

Василий с сомнением пожал плечами.

– Кстати, о «Прыгуне». Я для чего тебя вызванивал, Василий? Тут где-то Митя из первой. Обещал подойти. У него какие-то новости по первой части Проекта.

– Можем уже провести сравнительный анализ? – живо заинтересовался Василий.

– Да тут сравнением можно не только это изучать! Но и два мира непосредственно! – вдруг заявил Палыч, посмеиваясь, и взглядом показал в сторону.

К ним подошел Дмитрий, с которым оба не замедлили устроить диспут по только что увиденному. Но надолго не хватило.

– Ладно, замяли на время, – сказал Дмитрий. – У меня новости. Потеряли-таки наши «Прыгуна». Скачок первый – зафиксирован аппаратурой четко. Ваша идея сработала на славу. Второго, возвратного – ни гу-гу. Пробовали искать – глухо.

– Может, он не вдоль, а поперек пошел? – высказал предположение Василий.

– Думали. Но по параметрам первой волны – четко вдоль. И даже туда, куда посылали… ну, в общем, в том направлении. А вот обратного… так и не дождались.

– Хреново! – помрачнел Палыч.

– Да не то слово! Совсем хреново. Полный провал с экспериментальной калибровкой, – сказал Дмитрий, опустил голову и принялся ковырять ботинком асфальт.

– Получается, что в первой части Проблемы серьезный косяк, – печально высказался Тимофей Павлович; он весьма «неровно дышал» к «Звездной ветви» Проекта и поэтому весьма болезненно воспринимал неудачи. – Последняя модель оказалась где-то неверной, – мрачно заключил он.

– Оппоненты утверждают, что в корне неверной, – подтвердил Дмитрий, – но для проверки ИХ выкладок Министерство финансов уже фигу скрутило. Слишком уж много на «Прыгуна» было потрачено. Теперь, по общему мнению, чтобы возобновить работы в этом направлении, надо ждать завершения работы по второй ветви.

– То есть нашей. – На лице Палыча нарисовались весьма двойственные эмоции.

– Жаль! Очень жаль. А я так надеялся звезды увидеть… – печально заметил Василий.

– Да ты и так их ночью увидишь, сегодня, – неудачно сострил Дмитрий.

– Это не то. Я хотел, чтобы вот так, как, например, сейчас Марс – ПРЕДМЕТНО. А не очень издалека.

Выйдя на улицу, Игорь Миронов вдохнул полной грудью. Воздух был морозный и очень чистый, из-за чего производил впечатление чего-то нереального. Пахло елями и соснами, что росли неподалеку. Пахло снегом. Но в воздухе не было привычных запахов большого города – запаха машин. Запаха бензиновой гари. Возможно, он и был заметен где-то возле трассы, но благодаря преобладанию водородных и электродвигателей в городском транспорте здесь этой гари не чувствовалось.

Предложение выйти погулять поздно вечером было воспринято Игорем «на ура». Насыщенный день не повлиял на уровень любопытства. Все вокруг было настолько новым и интересным, что вызывало дикий энтузиазм. Хотелось узнавать все больше и больше, несмотря на то что от изобилия новой информации голова пухла.

Добавила этого энтузиазма встреча с собственным двойником. Сестра, которую приставили к нему для знакомства с новым миром, далеко не сразу познакомила его с семьей. Чем эта большая задержка была вызвана – не ясно. Может быть, секретностью – вводили семейку в «дело», – может, просто она проверяла Игоря на психологическую устойчивость. В смысле: а не сойдет ли он с ума от знакомства с двойниками тех, кто остался в параллельном мире, и, особенно, с двойником его самого?

Если последнее, то все оказалось терпимо. Единственная проблема, которая возникла, так это в идентификации, кто есть кто. Ведь оба имели одинаковые имя, отчество и фамилию. Из положения вышли просто – пришелец стал называться Игорь-первый, а хозяин дома – второй. Номера выбрали простейшим способом – монетку подбросили.

Для родственников же эти отличия были визуально видимы, так что в идентификации после «жеребьевки» проблем не возникало. Сестра-психолог, удостоверившись, что с подопечным все в порядке, что он пристроен и чувствует себя нормально, покинула их. Теперь и Первый, и Второй были предоставлены сами себе. Они очень быстро договорились, так как каждый испытывал жгучий интерес к миру другого. Даже предложение пройтись вечером по городу созрело как-то само собой и плавно вытекало из обсуждения.

– Ты… это я… я – это опять ты!.. Я ШИЗЕЮ! – заявил Игорь-первый, стоя возле подъезда и оглядывая двор. От Второго он отличался не только более молодым возрастом, но и несколько более живой реакцией. Второй был поспокойнее – жизненный опыт сказывался. Второй хлопнул «брата» по плечу и указал, куда идти.

– Генетики говорят, что мы абсолютные биологические двойники, но это не значит, что «я это ты» – ты преувеличиваешь, – заявил он, когда они чуть отошли от дома.

– Да ты смотри, мы даже идем по тротуару в ногу! – не унимался Первый.

– Ну и что?.. А! Ты этого не знаешь, так как в школе у вас психологию не проходили.

– А что это значит?

– Это значит, что мы просто уважаем друг друга и стараемся друг другу не противоречить. Подстроились под общий ритм. И это банальное явление. Вон, посмотри, две девахи идут – заболтались. Тоже подстроились и идут в ногу.

– Е-мое… никогда не замечал такого.

– Надо будет сестричке указать, чтобы провести для тебя элементарный ликбез в этой области. Она все-таки спец…

– А что, так надо?

– Надо. Быстрее освоишься. У нас психологию, как я говорил, в школах изучают.

– Я тут еще кое-чего заметил, пока у вас осваивался, – не унимался Первый. – Мне там, дома, часто снились сны. Цветные. Я их так и называл – Сны О Светлом Будущем. Все с большой буквы. Там было все так, как здесь. Может, это оттого, что там у нас жизнь была мрачная, а хотелось чего-то светлого. Вот сны такие и снились… Ну, я так тогда думал. А тут посмотрел вокруг… все как в тех снах!

– Гм! Интересно… – Второй аж остановился и посмотрел на «брата». – Есть «эффект близнецов». Я вот могу «похвастаться» что мне снились сны содержания «типа про вас» – с бандитами, нищими и улицы с иностранными вывесками. Причем вывески висели на МОЕЙ улице! Я только сейчас, после твоих слов, это осознал.

– У меня та же мысль возникла, что мы друг другу снились. Вот и думаю, может, есть что-то в мире типа магии? Мы вот сразу «спелись». И сны у нас одинаковые…

– Что-то проходит через барьеры линий вероятности, – весьма серьезно заявил Второй. – Какая-то информация.

– И проявляется в снах.

– Надо бы нашим физикам идейку подбросить. Пусть проверят. А вдруг что-то такое есть…

– А они тебя послушают?

– Обязательно! – с удивлением сказал Второй.

Гулять даже ночью по городу было Игорю-первому очень интересно. Второму тоже интересно, так как он наблюдал за весьма живой реакцией Первого, что позволяло на привычное посмотреть с совершенно иной стороны. Взглянуть буквально чужими глазами. Для этого он даже специально подначивал Первого на постоянные комментарии того, что видит. Тому же этого и надо было. Выговориться, увидев что-то необычное, удивительное, кажется детской забавой. Но на самом деле все гораздо сложнее. Взрослые забывают, что так, проговаривая впечатления, дети осмысляют мир. Игорю-первому как раз именно это и нужно было для благополучного вживания в новую для него обстановку, для адаптации к новому миру.

Поэтому он шел по улице города и весьма активно «задирал» репликами и разговорами своего двойника. Чему тот тоже был рад.

Да и посмотреть было на что.

Сам город, каким его видел Первый у себя дома, в общих чертах был похож на этот, «коммунистический», как он его называл. Был похож потому, что архитектура и планировка были вполне «совковых» времен – времен шестидесятых-семидесятых. А тогда еще и здесь, и там многие решения брались из зарубежного опыта. Те же принципы Ле Корбюзье в постройке домов, которые были превзойдены полностью нашими архитекторами лишь позднее, наложили весьма сильный отпечаток. Хоть и велась она весьма по-советски. Масштабнее и рациональнее.

Естественно, что более поздние постройки уже значительно отличались по своему художественному совершенству от построек шестидесятых-семидесятых. Да и от известных Первому по своему городу построек-новоделов они тоже отличались.

Если в родном ему мире каждый архитектор лепил по заказу дом, то этот дом часто совершенно не сочетался с соседними, вызывая весьма режущий глаз диссонанс. Даже если сам дом выглядел красиво.

Здесь же, в «коммунистическом мире», застройка была плановая, отчего все дома даже по разные стороны улицы сочетались между собой. Вписывались в окружение.

Каждая улица имела здесь свое «лицо». Не хаос вычурности. А именно лицо. Очень красивое. Неповторимое.

Также в новом мире, что сразу бросалось в глаза, тупые плакаты, заслонявшие глухие стены домов, отсутствовали. Если во времена «развитого капитализма» были рекламные, то во времена более ранние – агитационные, как помнил Первый еще мальчишкой.

Здесь же вместо них была красивая мозаика и роспись. Роспись была видна везде, где только можно. Даже тротуары пестрели весьма нетривиальными картинами.

На главной же площади, закрытой для проезда автотранспорта, во всю ее ширь развернулась красочная карта Советского Союза. Выполнена она была из шестиугольных плит, плотно подогнанных друг к другу, каждая из которых несла фрагмент общей картины. Такое решение позволяло, в случае износа части изображения, просто отреставрировать его заменой отдельных плит на новые. Впрочем, как заметил Второй, иногда эти плиты меняли и потому, что на карте появлялись новые города. Такие замены производились каждый год.

Даже этот мелкий факт причины замены плит говорил о многом.

Если в родном мире Первого правилом было умирание городов, особенно на Севере и в Сибири – там целые города превращались в призраки, – то здесь, наоборот, они строились и заселялись людьми.

Если родная страна Первого неуклонно умирала, то здесь она бурно и неуклонно развивалась.

Да и люди здесь значительно отличались от того, что видел постоянно у себя дома Первый. Лица – спокойные и уверенные. Доброжелательные. Часто веселые.

В его же мире – мрачные, озабоченные, злые.

Здесь не было бомжей, не было беспризорных, не было алкашей, валяющихся по углам, в переходах метро и просто в подземных переходах. Вывели они их, что ли?

Одеты люди были весьма опрятно, но, что сильно отличало от стереотипов, вбиваемых молодежи в капиталистической «россиянии», – достаточно разнообразно.

Без вычурности и шизоидности, присущей капитализму, но разнообразно в своей функциональности. В одежде здесь прежде всего ценили – и это было видно в первую очередь, – удобство и красоту. Но не «выпендрежность».

То же самое относилось и к косметике, прическам, украшениям.

Не было видно ни одного человека, который бы выглядел как клоун. Этим людям не нужно было выделываться, подчеркивая что-то внешнее. Здесь ценили не по одежке. Тут ценились качества внутренние. Личные.

От этого и мода, гораздо более спокойная по форме.

Правда, цветов в этой моде было поболее. Сказывалась чисто национальная черта – тяга к ярким цветам. Впрочем, она тоже объяснима – осень, зима и начало весны бедны на цветовую гамму. Мы, русские, этот недостаток и компенсируем яркими цветами в одежде. Что, кстати, сильно контрастирует с пастельной гаммой тех же французов, которые не страдают от недостатка цветов в течение года. У них просто не бывает таких снегов, как у нас, и так долго, как у нас.

От всего этого у Первого голова кружилась. И от обилия новой информации, и от того, что в город он ходил как в экзотический парк или музей. Он постоянно смотрел вокруг во все глаза.

Первый поднял голову к небу. Там тоже было на что посмотреть, кроме звезд…

– Красиво! – воскликнул он.

– Да, красиво сделали, – эхом отозвался Второй, глядя в другую сторону.

– Да я не о том! Вон, на небе… Странно, на самолеты не похоже…

– Так ты об «ожерелье»?

Второй тоже задрал голову к небу. На небе, очень ярко сверкая, расположились в ряд восемь «звезд». «Очень ярко» выражалось в том, что эти «звезды» были похожи на череду ярких ламп. Правда, приглядевшись, можно было заметить, что эти «звезды» – не точки, у них другая форма. Все «ожерелье» имело вид отстоящих друг от друга толстых черточек. Эдакий жирный звездный пунктир. Мешало приглядеться только их сияние.

– Оно что, так называется?

– Ну да…

– А что это за хрень такая?

– Это… да вот недавно сделали. Орбитальные зеркала на стационаре. Для освещения городов за Полярным кругом зимой. Так как зеркала очень большие, и нам слегка перепадает. Говорят, что лет через пять построят еще десятка два, и тогда для других городов ночное освещение будет.

– Вот это Д-А-А-А!

Второй посмотрел на восторженную физиономию Первого и рассмеялся.

– Чего ржешь?

– Рассмешила твоя реакция. Да и интересно за тобой наблюдать. Мы-то к таким «чудесам науки и техники» привычны. Каждый день сталкиваемся. А вот твоя живая реакция… это нечто!

– Привычны?!

– Ну да. Ведь сами же их и делаем.

– Ты хочешь сказать, что вон те зеркала на орбите и ты делал?

– Ну, эти-то зеркала делал не я, но предложил сделать их школьник.

– И в каком классе этот школьник учился?

– В пятом.

– Я серьезно.

– И я серьезно – в пятом. Конкурсы научно-технического творчества у нас ежегодно проводятся. И очень много народу в них участвует. Потому что после вот такие результаты получаются, – Второй указал на расцвеченные сияющим жемчугом небеса.

– Ошалеть! Ведь это сколько тому школьнику теперь поводов гордиться будет?!

– А это мелочи. У нас это как-то само собой разумеется. А вот амеры шалеют не по-детски. Ведь такие конкурсы очень часто дают решения поразительно простые. А сами амеры все делают с помощью суперновейших технологий и прочего большого капитального вложения средств. А тут… как два кирпича!

– А что за прикол про два кирпича?

– Это не прикол, а реальная история. Рассказать?

– Давай!

– Как-то начали амерские физики делиться с нашими впечатлениями о том, как они атомную бомбу делали. Ну и как обычно в те времена, стали хвастать перед нашими, какое у них под это было замечательное финансирование и как они быстро все это решили. Один из них даже блеснуть решил крутизной американской науки и рассказал, как они быстро и эффективно решили проблему измерения силы ударной волны и мощности взрыва. Ха! Они думали, что у нас до сих пор все примерно, на глаз измеряется. Наивный! Ну вот он и сказанул, что для измерения силы ударной волны заказали они какой-то амерской фирмé прибор. Те сделали его не помню за сколько времени, но стоил он миллион долларов за штуку. Наши тут же жутко заинтересовались и спросили: а сколько раз этот прибор можно было использовать? Сколько испытаний он выдерживал? Амеры подвоха не заметили и ляпнули правду – одно испытание. После этого одного измерения прибор превращался в хлам. Наши же со смеху покатились. Амеры обиделись, но вопрос все-таки задали – чего это они так веселятся? А наши и объяснили, как они на своем полигоне эту проблему решали. «Берем, – говорят, – два кирпича. Ставим их один на другой. Проводим испытание изделия. После него рулеткой измеряем, на сколько метров верхний кирпич улетел от нижнего – и по простейшей формуле – вот этой (пишут формулу) – высчитываем и мощность ударной волны, и мощность «изделия». С некоторых пор этот стиль решения проблем и стиль в науке западники прозвали «русским».

– Я вот чего подумал… Мы там от вас уже очень отстали. Вы тут «русскими стилями» козыряете, а у нас там сплошной американский «купи-продай». Люди отупели, и я сам тоже. Отупел.

– Не переживай. Подтянем.

– Но я честно! Я покрутился среди вас тут… Вы все такие «научные», что аж страх берет. Даже явные дебилы научными словечками козыряют.

– С сестрой говорил? На этот счет?

– Говорил…

– А она что?

– Говорит, меня учить надо. Долго.

– Так в чем проблема? Учись. У нас это бесплатно.

– Меня пугает ваше социальное устройство. Какие-то группы…

– Ах это! Чепуха!

– Мне так не кажется…

– Ну… представь себе, что это просто бригады. Мобильные бригады, которые могут собираться под конкретную задачу. Правда, тут одна тонкость есть…

– Ага! Весьма большой толщины!

– Ничего, отработаешь! Есть группы психотренировки для иммигрантов.

– Вот только и остается…

– Тут у нас на взаимодействии людей очень многое основано. Психологи в свое время очень сильно постарались. На этом Скачок вышел.

– Опять Скачок…Что за зверь такой?

– Тебе разве не объясняли?

– Да как-то нет…

– Скачок – это просто Скачок.

– Оч-чень содержательно!

– Скачок в скорости развития и общества, и экономики.

– И?

– Ранее было пятнадцать процентов прироста экономики в год, стало двадцать процентов.

– И все за счет психологов?

– Не совсем так… За счет новой организации труда, новой организации управления обществом и государством.

– Как-то туманно…

– Туманно потому, что ты не в курсе системы. Пройдешь тренировку – будешь понимать.

– А если «на пальцах»?

– Гм… «на пальцах»… «На пальцах» это выглядит так. Каждая группа имеет высокий уровень творческой активности. Это позволяет ей решать текущие проблемы быстро. Часто без привлечения специалистов со стороны. Правда, если знаний не хватает или квалификации, то тогда привлекают.

– Как привлекают?

– Хороший вопрос! Привлекают часто включением в свою группу. На время решения проблемы.

– А-а! Чуть-чуть понятнее. А как же это бывает там, где нужна строгая дисциплина?

– Дисциплина, регламент и приказ задают рамки. В этих рамках можно весьма много сделать.

– А армия? Там что, та же фигня? Тоже творческая активность?

– Так ведь в рамках приказа, если это армия, можно иногда весьма широко развернуться. Наши войска во время Великой Отечественной как раз таким и отличались от армий других стран.

– Широким творчеством?

– Угу. Мы тем отличаемся от остальных армий, что не воюем, а решаем проблемы.

– ?!

– Ты не знал?

– Да как-то другое знавал…

– Возможно, у вас там и не так, но у нас… Ведь наши умники из того же «Корпуса Добровольцев» не воюют – они проблемы решают. С пафосом, с кучей эмоций – куда без этого? – но именно решают. Для них война не война, а череда проблем. Вся наша предыдущая жизнь наш народ так воспитала: война не развлечение для героических придурков, как это было на Западе со всякими рыцарями, рыцарским кодексом и прочей мурой. Мы не геройствуем. Мы решаем проблемы по защите Родины, народа, отдельных людей. Да, жертвуя собой иногда. Но это все для решения главной проблемы – скорейшего завершения войны. Завершения победой. А для такого дела наши прямо на поле боя такие вещи откалывают… Амерский спецназ наших «Добровольцев» ну очень не любит.

– А что, были прецеденты?

– Были.

– А ну, опиши!

– В Боливии наши из «Корпуса Добровольцев» охраняли президента. Только что избранного народом. Ну, ясное дело, этот президент очень был неприятен амерскому госдепу, так как их «Юнайтед Фрут» тут же из страны выпер. А это амерам как серпом по яйцам. И они, не зная, что там наши «Добровольцы» стоят, послали свой спецназ этого президента свергнуть. Если бы знали, что там наши стоят, послали бы в разы больше… Ну и полегли они там все. Никто назад не вернулся. Так теперь не только по Боливии, но и вообще среди народа легенды ходят, как наши солдаты из подручных средств могут такое за полчаса смостырить, что только держись!

– А конкретно что там сделали?

– Да сделали то, что американцы вообще не ожидали встретить. Они использовали стационарную дизель-электростанцию, чтобы смастерить ловушку. Ловушка получилась на гектар. Когда амерский спецназ туда вперся целиком, они включили электростанцию…

– И?

– Ну, и всем конец настал мгновенно. Всем, кто в эту ловушку попал. Потому никто и не вернулся в Штаты.

– Ужас какой! – сказал Первый, но сказано это было со смешком, так что непонятно было, то ли он действительно ужаснулся, то ли просто прикалывается.

– Кому как… – философски заметил Второй. – Для нас вот есть повод за своих гордиться, а у амеров – траур.

– Не хрен соваться туда, куда не просят! – хищно отозвался Первый.

– И это верно. Но тогда наши из «Добровольцев» порвали доктрину Монро. И порвали они после того, как сами американцы по своей наглости нарушили некоторые из негласных правил ведения политики.

– У-у! Они у нас это всегда делают – нарушают эти самые правила. Бомбят кого хотят, морят всякими эмбарго, кого им очень хочется. Не удивительно, что они так у вас подставились.

– Ну, у нас они уже с шестидесятых так наглеть перестали, как у вас. Сразу после достижения паритета в ядерных вооружениях. Но от своих привычек они отказываться по сию пору не желают. Вот наши так их по носу и щелкнули.

– Расскажи-ка подробно об этом.

– Как щелкнули?

– Ну да…

– Суть там следующая: мы не можем напрямую оказывать помощь тем, кто этого очень желает. А именно: поставлять оружие, помогать материалами и прочим. В Южной Америке – особенно. Вот наши и придумали ввести аналог западных «диких гусей» – «Корпус Добровольцев». Они и воюют. Как бы по найму. Тогда, в Боливии, президент страны их нанял охранять президентский дворец и местный парламент. Чтобы не было, как в Аргентине – народ избрал, а амерский спецназ всех поубивал.

– У нас подобное было в Чили. Но там амеры на избранного народом президента местных военных натравили.

– И такое тоже было, но после этого наших «Добровольцев» как раз и начали приглашать тамошние политики вовсю. Особенно в Венесуэле это было. В восемьдесят втором. Там началась война за независимость, которая охватила сразу несколько стран. Боливийцы и венесуэльцы настоятельно попросили помощи. Ну, наши и послали туда дивизию из «Корпуса Добровольцев». Там еще и Европа влезла. Тоже помогли. Почему американцы и вынуждены были отступить: если даже союзники по НАТО в виде массы добровольцев участвуют в войне против американской армии, то тут уже все… Да в самих странах Западной Европы возникло настолько сильное неприятие этой войны, которую развязали США, что амеры вынуждены были смириться с тем, что в Южной Америке происходит. А там после завершения войны возникло нечто подобное нашему Союзу – объединение стран под названием Боливарианский Союз.

– А как «Добровольцы» там воевали?

– Очень хорошо воевали. Боливии мы сразу свои вооружения поставили через Кубу, так как она уже была независимым государством. Венесуэла тоже через некоторое время запросила такую же помощь. Когда и их тоже бомбить сильно начали, мы им свои комплексы ПВО поставили. А потом во всей Южной Америке вообще «большая свалка» началась. Там уже было очень сложно разобрать, кто против кого воюет. Там и местные против своих же, и свои против местных и вообще против американцев. Больше против американцев. Наши из «Корпуса Добровольцев» прославились тем, что их главный удар пришелся против наркобаронов Колумбии, которые были целиком под американским патронажем, и против американского спецназа. Из-за этого столкновения – американцы тут же просекли, кто против них так хорошо воюет, – вышел очень неслабый международный скандал и кризис.

– Что, настолько хорошо наши там воевали?

– Американцы просто не ожидали, что там окажется настолько хорошо подготовленная сила. Ожидали нечто типа местных партизан и деморализованных местных военных, а вышло совсем не так. Ну, и эффект неожиданности послужил тому, что американцы сразу понесли очень большие потери. К тому же, я уже говорил, наши там воевали весьма изобретательно. И местных партизан еще обучили.

– В каком смысле «изобретательно»?

– В прямом. Они прямо на месте изобретали такие методы борьбы с противником, что американских вояк, думаю, по сию пору жуткие кошмары по ночам мучают! Ведь я же говорил: наши не воюют, а решают ПРОБЛЕМУ, причем с применением всех своих знаний и подручных средств. И решения проблем бывали ну очень нетривиальные. У противника было полное впечатление, что против них воюет чуть ли не вся местная природа.

– Они там че, типа магию применили? – пошутил Первый.

– Нет. Просто свои знания. А выглядело это как настоящая магия. После, уже при разборе всех приколов, что наши там наворотили, кто-то заметил, что часто высшая технология мало чем отличается от магии. Так же мало отличается от магии массированное творческое применение знаний против кого-то или чего-то. Чем наши и прославились. Ведь наших людей изначально обучают не только знания иметь, но и творчески их применять. Вот это их творчество и выглядело в глазах американских войск как сплошная магия!

– Интересная точка зрения.

– Куда уж более! У нас тут есть книжка про это самое. Один ученый написал, который в этом «Корпусе» воевал… Да и западные исследователи тоже об этом много написали уже после, по следам событий. Мы же немедленно использовали эти факты в чисто пропагандистских целях.

– Каким образом?

– Да очень просто! Противопоставили их систему образования нашей. У нас не просто дают знания, но и учат их применять. Всех учат. Причем не просто применять, а применять массово, творчески и во взаимодействии с группой. Получается так, что вся группа или сообщество превращается в некий НИИ по решению букета проблем. На Западе же очень хорошее образование и уровень творчества получают только представители элиты. Поэтому у них и в обществе, и в армии такое сильное расхождение: элита и командование – творческие, а все остальные тупо подчиняются. Даже если очень большие знания имеют, то применяют их только в узких рамках. В тех, в которых их обучили применять, обращаясь с техникой.

– Хе! Зря эту тайну выдали – книжками.

– Нет. Не зря. Им она не впрок.

– Почему?

– Если они введут нашу систему образования у себя, их мир просто кончится.

– Че, сдохнут от переизбытка знаний?

– Почти так.

– Это как?!

– Просто! У них общество конкурентное. Следовательно, элита должна обезопасить себя от излишней конкуренции «снизу». Поэтому у них и образование в школах из двух «коридоров». Один «коридор» для элиты – там образование, как у нас в Союзе. Качественное, а другое для «всяких прочих». Для «рабочего скота». Там воспитывают тупиц. Если ликвидировать эту систему и ввести нашу, то конкуренция раздерет их общество в клочья.

– Почему раздерет? Не понял!

– А очень просто! Посуди сам: если «рабочий скот» будет иметь качественное образование, то он вступит с элитой в конкуренцию НА РАВНЫХ… Ведь конкуренция – это не наше соревнование, когда есть победители, но нет побежденных. В соревновании, если кто-то победил, то он делится полученными знаниями и достижениями с остальными. Поэтому те, кто не победил, ничего не теряют. Только приобретают. Но победитель получает вдвойне – еще и славу, почет. В конкуренции же, если кто-то побеждает, то победитель изничтожает побежденного. Морально, материально, а иногда и физически. Побежденный теряет, и иногда все. А теперь представь, что в таких условиях – условиях конкуренции и высокой творческой активности ВСЕХ граждан – будет развиваться общество…

– Да уж… Трындец будет.

– Вот потому у них и «разделение труда» – одни придумывают, а другие тупо исполняют.

– Угу. Видел я это… У нас уже скоро совсем разучатся что-то делать. Образование или узкоспециальное, или никакое…

– Да мне уже «донесли», что у вас мало кто руками работать умеет. Все больше языком трепать. А если что случается, «специалиста» зовут. Ну, это не так удивительно и не так неожиданно. Мы это на Западе наблюдаем.

– А у вас что, не так? Разве что-то вы сами делаете руками? Например, автомобиль починить, телевизор, компьютер…

– Да, у нас есть специализированные бригады и центры по ремонту оборудования и содержанию разных систем. Например, города. Но что-то для себя сделать и позвать, как у вас, «специалиста» у нас считается зазорным. Потому таких бригад «для населения» очень мало. Просто хватает, потому и мало. А творчество в области науки и техники у нас все общество охватывает.

– Что, даже лампочку ввинтить и то творчество прошибает?

– Ну, иногда и такое бывает… – хохотнул «брат».

Немного помолчали. Первый переваривал информацию. Потом сказал:

– Слушай, я тут вот на что обратил внимание – ты постоянно говоришь так, как будто у нас побывал. Это так?

– Ты че! Я о существовании самого Проекта и вообще о линиях вероятности только позавчера узнал.

– Так откуда у тебя такие познания о нашем мире?

– Ну так… это просто! – удивился Второй.

– Поясни, а то не догоняю.

Второй отметил про себя этот новый жаргонизм и усмехнулся.

– Все очень просто. Мы ведь тут уже давно охвачены мировыми информационными сетями. И мы имеем представление о том, чем и как живут наши ровесники на Западе. Иногда и общаемся через Сеть.

– А почему иногда? Запрещают, что ли?

– Да нет, не запрещают. Просто неинтересно.

– Неинтересно?!

Второй пожал плечами и решил пояснить чуть подробнее:

– Если сравнить их Интернет и нашу Сеть – это две большие разницы, как говорят в Одессе. У них больше просто треп ни о чем, торговля и порнуха. В нашей Сети больше половины объема передачи данных – разнообразное творчество. Даже если просто треплется народ, да и то чаще всего по какому-то делу. Дела житейские тоже обсуждают, но меньше. Чаще тут это по телефону или при встречах. Вот потому нам и не интересно с ними общаться. «Разные миры», так сказать.

Первый, услышав эту тираду, неожиданно нахмурился.

– Да уж… – мрачно вымолвил он, – если вам неинтересно…

– А че так мрачно? Ну неинтересны они нам…

– Так ведь я же почти что оттуда.

– Ну и что?

– Чую, тяжко будет мне встроиться в ваше общество.

– Не переживай! Сможешь. Мы тебе поможем.

– Думаешь, что я смогу стать таким, как вы?

– А почему бы и нет? Наши психологи утверждают, что это лишь вопрос среды обитания. Человек – существо весьма адаптивное.

– И я буду таким же знающим и творческим?

– Конечно.

– И мне хватит областей применения своих способностей?

– Всем хватит. Просторов для освоения ныне весьма много.

– А когда Земля кончится, чем заниматься будем?

– Дык… уже кончается.

– Дык то-то и оно!

Обоим понравилось такое проявление одинаковости лексики и реакции. Они глянули друг на друга и рассмеялись. Когда же отсмеялись, Второй продолжил:

– Так есть же глубины океана, ну и… – Второй красноречиво взглядом указал в небо. Чистое, звездное небо, где так же ярко, как и прежде, сияло «ожерелье». – Там для приложения сил любого из нас – неограниченное поле деятельности.

– Ну, ты романтик! Там пока очень мало людей работает. Я интересовался.

– Скоро будет много.

– Сомневаюсь.

– А ты не сомневайся! Лет десять назад многие сомневались, что мы в ближайшие двадцать лет поставим базу на Марсе и будем отправлять экспедиции в пояс астероидов.

– А что, уже и ТУДА летали?

– В пояс?

– Ну да…

– Пока нет, но уже готовимся. Есть корабль. Уже подняли на орбиту. Есть экипаж. Как только закончатся испытания и тесты – будет полет. Готовим начало освоения пояса астероидов. А с ним уже и людей в космосе станет очень много.

– Аффигеть!!!

– А то!

– Елы-палы! У нас то, что вы делаете, только в научной фантастике есть. Да и то ныне ее не очень уважают. Больше фэнтези читают.

– А это что такое – «фэнтези»?

– Ну… что-то типа сказки для взрослых дегенератов. Мечи там, магия, волшебники, драконы и прочая мура…

– А-а! Вот оно что! У нас все сказки какие-то более научные, что ли…

– А что, разве у вас фантастику не пишут?!

– Пишут. Научную. А сказки – для детей. Да и дитятки ныне пошли такие, что больше предпочитают фантастику читать, чем сказки.

– У нас еще и устное, так сказать, творчество процветает – фантазируют насчет всяких там «летающих тарелочек» и «зеленых человечков».

– На американский манер, как понимаю.

– Ну да… А у вас чем, например, вот так маются?

– Ну… много чем. Одни мистификации устраивают… Правда, редко. Другие, что похитрее, пытаются разгадать загадки, например, нашей Первой Марсианской экспедиции.

– А что, там чего-то скрыто было много?

– А фиг его знает! Потому и фантазируют напропалую. Американцы, например, на эту тему уже несколько фильмов сняли.

– И какого характера?

– Да так, на мой вкус – сказочки для дебилов. Но той публике нравится. Нашим, кстати, тоже – лишь бы поржать над чем было. Вот они и ржут от амерских кретинизмов.

– Занимаемся ведь всякой фигней!

– В свободное от работы время! – шутливо воздев к небесам палец, заметил Второй. – Представляешь, что будет, когда все эти гостайны прекратят свое существование?

– Думаешь, нам мозги занять другими загадками нельзя будет? – усмехнулся Первый. – Думаешь, когда коммунизм построим, скучно жить будет?

– Эт-то навряд ли, – ответил Второй на чисто риторический вопрос. – Без этих наших загадок марсианских эпопей проблем хватает. В истории, например… ну и не в последнюю очередь наши родные загадки великой матушки Природы!

– Кста-ати! Хорошая проблема!

– Какая?!

– Когда мы наконец коммунизм-то построим?

– Ага! Амеры говорят, что никогда. Это им так хочется! Мы-то ведь знаем, что построим. Почти построили.

– Ну уж это ты загну-ул.

– Нет.

– Так вот это мы и обсудим!