Глава 20
Машину Сташко остановил на въезде в село. «Так принято, если идешь к святому Каролю Войтыле», – заметил Юрген Ост. Закрывать салон не стали, оказалось, что здесь не воруют. В селе вообще не воруют, положи на землю деньги и иди спокойно. Если тебе их не принесут, то сам потом заберешь, где оставил! Чудо настоящее.
По дороге к костелу Виктор Николаевич обратил внимание на зажиточность села. Домов мало, деревенька крошечная, но все вокруг обихожено, дома и заборы крепкие, стоят основательно. Ни одной покосившейся хибары, ни одного перекошенного ставня или битого окна. Улица подсыпана щебенкой, привычных деревенских ям и луж, в которых и трактор утонет, не видно. Перед домами разбиты палисадники.
Вот и церковь. Храм небольшой, но видно, что он в хороших руках, ограда сверкает свежей краской, дорожки подметены. К задней стене примыкают строительные леса, двое мужиков в рабочих спецовках красят оконные рамы.
– Богато живут, даже хуторяне не так зажиточны, – уважительно протянул Виктор Котлов.
За время своего недолгого пребывания на землях генерал-губернаторства вице-адмирал еще не видел такой богатой польской деревни. Наоборот, он уже привык на глаз из окна машины отличать немецкие селения от польских. В первую очередь по заборам, признакам благополучия или нищеты. Да и рассказы Юргена Оста подтверждали вывод о повальной беспробудной бедности местных, тщетности всех попыток выбраться из нищеты.
– Телевизор не смотрят, радио не слушают, газет не читают, – рассудительно ответствовал капитан Ост, – вот и живут. Вудку пьют только по большим праздникам, и в меру. А если не пьешь, идиотские фильмы не смотришь, пропаганду не слушаешь, что еще в деревне делать? Только работать.
– Молодцы. Редкое у вас дело. Это все отец Кароль постарался?
– Я же говорил, он святой.
Было далеко за полдень. Обедня давно закончилась, и прихожане разошлись по домам. На улицах пустынно, только у колодца судачат несколько пани. Вечная картина в любой день и у любого деревенского колодца. Там, где встречаются больше одной женщины, без разговоров и пересудов не обходится.
Проходя в ворота церковной ограды, капитан Ост снял фуражку, Сташко последовал его примеру. Боевитый, шебутной, немало видевший в свои юные годы паренек неожиданно присмирел и спрятался за спину командира. На лице Сташко появилось непривычное для него мечтательное выражение, небесной синевы глаза светились теплом и нежной грустью.
Виктор Николаевич тихо дивился происходящим с его спутниками переменам. Сам он давно уже относился к церковникам и церкви как к своего рода торговцам, пиетета и почтения он к ним не испытывал, если те того не заслуживали. Разве может верить в какого-то там заоблачного бога прошедший огонь, воду и медные трубы ветеран флота? Разве может серьезно относиться к загробным карам моряк, неоднократно бывавший под ударом эсминцев, знающий, что чувствует человек, когда за бортом подлодки рвутся глубинные бомбы? Ад после такого кажется детскими играми. И бог не властен над сталью кораблей и атомом энергоустановок.
Обстановка церкви была Котлову знакома. Почти совсем как в уже виденных им католических церквах в Германии, Франции и Аргентине, похоже на англиканские церкви Корнуолла. Что хорошо у западных христиан, так это ряды стульев или лавки перед кафедрой, или как там это называется? Виктор Николаевич все не мог вспомнить название возвышения перед царскими вратами, там еще большой подсвечник ставится. И еще у католиков специальные кабинки для исповедания, очень хорошо для стеснительных людей, особенно для тех, чьи грехи не только против церкви и морали, но и попадают под интерес правоохранительных органов.
К вошедшим под своды храма людям тут же подошел молодой послушник и вежливо поинтересовался целью визита. Услышав, что пришли специально встретиться со святым Каролем, спросить благословления, паренек кивнул, перекрестился и предложил всем выйти на улицу. По словам послушника, ксендз Войтыла сам пригласит тех, с кем захочет разговаривать, а если не захочет… На все воля Господня, а наша церковь наместник Бога на земле.
Виктор Котлов во время этого разговора осматривал храм. Хоть раз в жизни побывать в польском костеле, будет о чем рассказать. Царившая под сводами костела атмосфера удивила моряка. Было тут что-то такое умиротворяющее, успокаивающее, доброе. И запах ладана не раздражал. В церкви пустынно. Только на скамейке перед распятием сидел мужчина средних лет. Почувствовав упершийся в спину взгляд Виктора Котлова, священник повернулся, кивнул визитерам и широко искренне улыбнулся.
– Анжей, пусть юноша останется, ему не надо исповедоваться. А остальные пусть подождут, – в голосе ксендза Кароля Войтылы чувствовалась такая уверенность и внутренняя сила, что все трое беспрекословно повернулись и вышли.
Спустившись с крыльца, Котлов и Ост закурили. Капитан долго пытался зажечь спичку, руки дрожали. Наконец Виктор Николаевич догадался угостить его огнем. Непривычно было видеть настолько взволнованного Юргена Оста, удивительно и непонятно. Неужели поездка, визит к местной церковной достопримечательности настолько серьезное дело, что выбило бравого капитана, несгибаемого командира боевой группы Армии Крайовой из колеи?
Не успел Виктор Котлов докурить трубку, как на крыльцо вышел Сташко. Паренек сдержанно кивнул им и пошел за ограду, на улицу. Следующим на прием к святому отправился Збых. Виктор Николаевич хотел было расспросить Сташко, что там за разговор был, но вовремя вспомнил, что так не принято. У сторонников традиционного христианства беседа по душам со священником дело серьезное, интимное, об этом не принято кричать на улице и болтать с кем ни попадя.
После Збыха настал черед Виктора Котлова. Вице-адмирал еще думал, стоит ли идти. Что хорошего и полезного может сказать этот поп? Но служка настойчиво повторил приглашение «пану моряку», да и Збых скромненько дважды напомнил, что не стоит заставлять себя ждать.
– Здравствуйте, пан Виктор, очень рад, что Бог дал нам свидеться, – первым заговорил ксендз, причем на русском.
– Здравствуйте, удивлен такому радушию. Я-то ведь не католик.
– Для Бога нет разницы, в какой церкви Ему молятся. Молятся или служат по зову сердца. Он все видит и знает. Ведь суббота для человека, а не человек для субботы, – лицо Кароля Войтылы озарила мягкая улыбка. Слова, фразы из его уст звучали слишком правильно, книжно. Видно было, язык он учил по учебникам, много читал, а вот живую речь слышал редко.
– Я много о вас слышал, люди вас любят и уважают, – начал Котлов осторожное прощупывание собеседника.
– Пустое, – махнул рукой ксендз Кароль. – Я исполняю свой долг, не более того.
– Долг можно исполнять по-разному, католическая церковь давно примирилась с нацистами, поддерживает оккупантов, – жестковато, зато прямо к делу. Виктор Котлов решил сразу проверить реакцию собеседника неудобными вопросами.
– Не церковь, а люди. Не каждый может бороться со своими слабостями, думать о душе, а не о теле. Враг многолик, он находит слабости, соблазняет неукрепившихся духом. Вынужден признать, режим дал нам много: привилегии, гарантии, поддержку. Золотые цепи, бриллиантовая клетка. Это дары Сатаны, подкуп, хитрость вечного обманщика, – прямой честный ответ умного человека. Одновременно признание своего оппортунизма по отношению к начальству. Многообещающее начало.
– И удар по церкви, – добавил Виктор Николаевич.
– Вы правы. Скажите, вы действительно родом из России?
– Совершенно верно. Вице-адмирал советского флота Котлов Виктор Николаевич, участник Европейской войны и битвы за Британию. Один из тех, кто ставил на колени империалистов. Во время перелета на Корнуолл мой самолет потерпел катастрофу под Варшау. Вот так я и встретился с капитаном Остом и получил возможность познакомиться с вами.
– Да, так и должно было быть, – задумчиво пробормотал ксендз. – Знаете, в нашей жизни ничего не бывает случайным. Неисповедимы пути Господни. Я сожалею, что вам выпало потерпеть на нашей земле. Может быть, вы обижены на людей Юргена, негодуете оттого, что не можете вернуться домой, на Большую землю. Просто примите это как есть, Бог всегда воздает нам за наши усилия, поступки, помыслы и страдания ради ближних. Я вижу, вы хороший человек с чистым сердцем, вы вернетесь домой, ибо это не ваша война. Простите еще раз, но это не ваш дом, вас ждут другие дела.
– Я надеюсь на это, но мне тяжело быть ведомым, идти на поводке за непонятно кем, чувствовать, что я несвободен.
– Вы свободны. Виктор Николаевич, вы сами не понимаете, что вы свободнее всех нас, живущих на этой многострадальной и страшно грешной земле, в страдающей из-за своей гордыни Польше. Страшно идти на Голгофу, еще страшнее, когда тебя гонят на крест бичом.
– Трудно понять, – хмыкнул Виктор Котлов.
Он чувствовал, что в словах ксендза есть внутренняя правда. Умный, честный человек, сильный человек.
Котлов хотел подружиться с ксендзом, сделать его союзником, попросить передать весточку, сказать пару слов нужным людям в немецкой администрации или в полиции, но понял, что Войтыла этого не сделает. Не сделает, так как это не его метод, не его правда, не его принципы. Ксендз никогда не будет пешкой в чужой игре, никогда не сделает того, что может принести вред людям, только если ради спасения других людей. Войтыла абсолютно независим, независим настолько, насколько можно быть независимым в рейхе. А жизни Виктора Котлова сейчас ничего не угрожает, посему и…
– Я много слышал о России. Удивлен, как вам удалось обойти соблазны врага рода человеческого и как близко вы подошли к настоящему христианскому государству.
– К христианскому государству?! – глаза Котлова полезли на лоб. Моряк не верил ушам своим.
– А что вас удивляет? – в глазах Войтылы плясали лукавые искорки. – Вы живете по заповедям Господа нашего, приближаете Царствие Его. Пусть у вас много атеистов, но лучше искренне творящий добро атеист с чистым сердцем и помыслами, чем лукавый фарисей с крестиком.
– Странно слышать такое от священника.
– Мне тоже странно такое говорить. Поверьте, не многие мои собратья во Христе разделяют это мнение. Понимаете, я много общался с людьми, много думал, молился, сравнивал, как мы живем в Польше и как живут люди в бывших крессах, тех землях, что русские заняли в тридцать девятом году. У нас живут с церковью, но без Бога. Вы с Богом, но церковь для вас не важна, она свободна, как должно быть христианской церкви.
– Официально у нас возбраняется ходить в церковь, – заметил Котлов.
– Возбраняется, но не карается. В вашу русскую церковь идут по зову сердца, а не соседей. Вашей церкви не приходится освящать непотребство и сатанинские обряды, ей не нужно приносить требы нечистому. Каюсь, я раньше не понимал вас. Считал коммунистов сторонниками Сатаны. Но только время, опыт и молитва позволили мне понять свою ошибку, увидеть, что вы отошли от неправого Люцифера и постепенно движетесь по пути Христа.
– Вы удивительный и редкий человек…
В действительности Виктор Котлов уже встречался с такой точкой зрения, ему приходилось общаться с православными попами, англиканскими пасторами, да и с лютеранами, принявшими советскую идеологию. Принявшие если не букву, то дух социализма. Другое дело, католики всегда занимали антисоветскую позицию, для них это один из догматов веры.
Виктор Котлов незаметно для себя проникся чувством уважения к этому необычному человеку, который со спокойной улыбкой на устах высказывает крамольные идеи и одновременно почитается местными жителями святым. Постепенно разговор перешел на польские дела. В голосе ксендза звучала острая боль, когда он рассказывал, какими методами действуют оккупанты, уничтожая поляков.
Нет, внешне все прилично и пристойно, законы для поляков и немцев почти одинаковы, расстрелы заложников и беспричинное выселение людей с понравившихся переселенцам земель уже не практикуются. Времена Гитлера и Коха прошли.
Сейчас все куда мягче, благопристойнее… и ужаснее. Оформление иное, а цель прежняя – гуманное убийство целого народа. Мягкое, ласковое утопление целого народа в собственном дерьме. Все делается для того, чтоб местное население тихо-мирно вымирало. Причем уничтожение осуществляется под лозунгами свободы от предрассудков, под защитой прав личности. А реально, если убрать красивую обертку, права эти сплошь такие, что нормальный человек сам от них отказывается.
В первую очередь у поляков убивают душу, а потом уже они сами убивают себя. Кароль Войтыла рассказывал о школьной программе, о рекламе вудки, о популярности самогоноварения, о целенаправленной политике по разрушению душ молодежи. Ведь как иначе можно назвать мягкое внедрение в головы убеждения, что всего можно добиться, не работая? Достаточно только везения и умения выгодно себя продать. Разве может быть труд позорным? А детям говорят, что половой, холуй поганый в трактире, живет гораздо лучше крестьянина или механика.
– Виктор Николаевич, Польши нет, нашего народа нет. Вы говорите, Армия Крайова? Это даже не смешно. За все время своего существования повстанцы не добились ничего. Абсолютно ничего.
– Странно. А то, что они убивают компрадоров, бомбят полицейские участки и фольварки переселенцев? Тот факт, что они существуют и не дают немцам жить спокойно? – Виктор Котлов прекрасно помнил, как работает отряд Юргена Оста. Трудно сказать, что они ничего не делают. Отвлекать на себя отряды егерей и служить примером для молодежи это тоже немало.
– Убивают простых людей. В действительности немцам нужна Армия Крайова, – грустно молвил ксендз. И это было еще одной страшной правдой генерал-губернаторства. – Несколько убийств в год, десяток налетов – этого достаточно для того чтобы оправдать оккупацию, Армия Крайова дает противнику моральное право убивать поляков. Молодые люди с чистым горячим сердцем и болью в душе идут к повстанцам, исчезают в лесах вместо того, чтоб жить ради своей страны. А ведь от одного крупного чиновника пользы больше, чем от всех этих повстанцев. Но честные люди не идут в чиновники, они идут в АК. Во власти остаются бездушные черви, рабы Сатаны. Об АК много говорят, но в действительности повстанцы за все время своего существования не нанесли ни одного серьезного удара по немецкой власти или армии. Мелкие уколы, писк комара над ухом медведя.
– С вами тяжело разговаривать. Я в свое время сталкивался с германскими методами умиротворения оккупированных территорий. С одной стороны, жестокая бездушная практичность, но при этом честная жестокость. Человеку всегда дается выбор: умереть, убежать, пойти к новой власти на службу или принять все как есть и жить по новым правилам. В Польше все не так. Здесь нет знаменитой гитлеровской прямолинейности, открытого вызова и требования бороться или погибнуть.
– На открытый бой вызывают равного. Нас же не считают людьми. Для вас это странно, вы не привыкли к разделению людей на категории. У нас это уже привычно. У нас это естественно.
Разговор постепенно перешел на обсуждение оккупационной и внутренней политики Германии. Кароль Войтыла хорошо прошелся по канцлеру Гюнтеру Кауфману. С точки зрения ксендза, либерализация кабинета Кауфмана очень сильно ударила по полякам. Если раньше житель генерал-губернаторства знал, что его считают двуногим животным, никогда не позволят сравняться с белыми людьми, и соответственно ненавидел оккупантов, не мучая себя несбыточными надеждами, то сейчас стало только хуже.
Из рук поляков вырвали ненависть. Реально отношение немцев и арийских народов к славянам не изменилось. Кто-то испытывал неприязнь и при первой же возможности демонстрировал свое превосходство. Кто-то вспоминал, что имеет дело с низшей кастой, только когда дело касалось личных интересов. А некоторые даже при власти Гитлера и Коха оставались христианами, сочувствовали угнетенным, относились к полякам как к людям.
Сейчас все хуже. Полякам дали надежду. Нет, не надежду, а призрачный лучик, приманку, надежду на надежду. Им сказали, что они почти как люди, они могут сделать один шажочек и стать настоящими людьми. Лукавство. Изуверский шаг, обман с помощью самого святого и чистого, что есть у человека. Самое последнее, что остается у раба, это надежда на свободу. Надежду не отнять, но, оказалось, ее можно использовать против человека.
Беседуя с ксендзом, Виктор Николаевич ловил себя на мысли, что все в Польше не так, как кажется на первый взгляд. Здесь все хуже, чем кажется. Жадное, топкое болото, зловонная лужа, из которой нет выхода. Сплошная иллюзия благопристойности, за которой скрывается трясина. Котлов с грустью подумал, что выхода из ситуации нет. Даже если (а ксендз настойчиво подводил его к этому решению) донести всю правду до руководства СССР, пользы будет мало. Это чужая, не наша земля, территория сильного и нужного нам союзника. Советский Союз слишком прочно связан с Европой и недостаточно силен, чтобы лезть во внутреннюю политику Германии. Каждому свое. Каждый хозяин в своем доме, даже если это не нравится соседям.
Кароль Войтыла человек умный, твердый и удивительно честный. Недаром местные называют его святым. Католическая церковь никогда не признает Войтылу, официально его не канонизируют, но ему это и не нужно. Мятежный ксендз считает себя находящимся под юрисдикцией другой, нечеловеческой силы и власти. Удивительная твердость, верность убеждениям. Виктор Котлов умел это ценить, хоть и не разделял веру Войтылы.
– А чем все это кончится? – поинтересовался Виктор Николаевич, заранее зная, каков будет ответ.
– Один Бог знает, – грустно вздохнул ксендз. – Это поколение уйдет. А оно хуже послевоенного. Следующее будет еще хуже. Еще одно-два поколения, и поляков не останется. Может быть, немцы окажутся благодушными и отселят оставшихся в резервацию. Специальное гетто со своими законами, своей властью и колючей проволокой на границе.
– Два поколения это целых полвека, – ободряюще сказал Виктор Николаевич. – Еще многое может измениться.
– Да, уныние – это грех. Вы сильный человек, вы живете в сильной стране, среди свободных добрых и сильных людей, а мне выпало испытание нести свой крест унтерменша под властью национал-социалистов. Я вижу, как умирает мой народ, как постепенно уходит христианство, а на его месте растут языческие идолы Мамоны и золотого желудка, – ксендз Войтыла намеренно назвал так золотого тельца.
Виктор Котлов его понял. Пропаганда безудержного стремления к ежеминутному удовлетворению прихотей, жизни на полную катушку с одновременным акцентированием на врожденной неполноценности, неспособности к труду пожинала обильный урожай.
– Я заметил, вот это селение выглядит очень неплохо, – усмехнулся Виктор Николаевич. – Ваше влияние?
– Мое, – улыбнулся в ответ Кароль Войтыла. – Маленький островок старой Польши. Но это ненадолго. Найдется повод, и людей переселят или уничтожат, чтоб не портили картины всеобщего пьянства, разврата и безделья.
– А если это и будет ядро будущей резервации?
– Тогда мне остается только молиться за этих людей. Лучше смерть с Богом в душе и огнем в сердце, чем сытая, бездумная жизнь растения. Лучше умереть, чем превратиться в обитателя зоопарка, стать животным и жить с подачек туристов, как негры в Нигерии.
Виктор Котлов, – продолжил ксендз, – иди и живи с Богом. Не забывай, что здесь увидел. И если тебе придется делать выбор из двух зол, не выбирай ни одного. А я молю Деву Марию, чтоб тебе не пришлось делать такой выбор.
– Странно, я всю жизнь только и делал, как выбирал между плохим и жутко плохим, – пробурчал моряк.
– Значит, ты не понимал, что выбираешь, – мягким тоном молвил ксендз. – Впереди тебя ждет испытание. Ты не бойся, Бог тебя любит. Слушайся своего сердца, и оно не позволит свернуть с пути, даст спасение и надежду.
– Благодарствую, – Виктор вежливо поклонился.
Ксендз перекрестил на прощание русского гостя и отвернулся к иконам. Аудиенция завершилась.
