Глава 30
Выбор судьбы
На следующий день Ливанов, Хохбауэр и Гордеев взяли увольнительные и отправились в город. Война войной, а бросать девушек нехорошо. На этот раз проблем с увольнениями не было, желающих ехать в город оказалось на удивление мало. Инженерным подразделениям и БАО сегодня не до отдыха — работы навалилось по горло, времени даже на сон не остается. Весь технический и вспомогательный персонал занят ремонтом техники и расквартированием прибывающих на воздушную базу частей.
Из летного состава полка большинство предпочло поездке в город незатейливый отдых на аэродроме. Тем более что погода так и шепчет: падай и спи до вечера, чтобы с запасом на грядущее наступление. Середина осени. Небо затянуто серой хмарью, пасмурно. С небес регулярно сыплет холодной моросью. Нет, в такую погоду собаку из дома не выгонишь, не то что самому куда-то ехать.
Машина остановилась у ратуши. Все как всегда. Сбор вечером здесь же. Трое друзей переглянулись и, махнув на прощанье однополчанам, свернули на боковую улочку. Давно изученная, как свои пять пальцев, кратчайшая дорога к набережной.
По дороге Гордеев попытался было еще раз напомнить товарищам о нехорошем интересе особиста к сердечным делам капитана Ливанова. Дима искренне беспокоился за своего друга, переживал за него. По мнению лейтенанта Гордеева, Владимиру следовало быть осторожнее и не привлекать излишнего внимания однополчан к предмету своего увлечения.
— Глупости, — презрительно хмыкнул Макс. — Гайда перестраховывается, а ты идешь у него на поводу, веришь всякой ерунде.
— А кто докажет особисту, что Володя не сболтнул чего лишнего? — горячился Гордеев. — Сам знаешь: Гайда со своими повстанцами совсем с дуба рухнул, каждую ночь солдат гоняет окрестности прочесывать. Сам все время в разъездах, в каждом местном врага видит, с гестаповцами снюхался.
— А никто не докажет, — парировал Ливанов. — Мы с Элен военные тайны не обсуждаем, о службе ни слова. Нечего сплетни распускать. Чего доброго поделится новостью с подругой, та другой передаст, а потом Элен заинтересуется Сопротивлением.
— И ты?! — вспыхнул Гордеев. — Небось тоже гестаповцам сочувствуешь?
— Не понял? — с угрозой в голосе произнес Владимир, поворачиваясь к товарищу. — Какое еще гестапо? Я советский человек! И если ты до сих пор не понял, в городе нет немецкой тайной полиции, есть только обычная фельджандармерия.
— Нашли о чем спорить, — проворчал Макс, вставая между летчиками, — еще подеритесь из-за троцкистских россказней.
— Действительно, погорячился. Извини, Володя. Пойдемте быстрее, девушки нас заждались.
На этом конфликт был исчерпан. Владимир понимал, что Диму иногда заносит, человек он горячий, резко реагирует на любую несправедливость или подозрение на таковую. Зато настоящий друг, не подведет, а слабости друзьям надо прощать. Все мы не ангелы.
К заветному мостику ребята подошли первыми. Успели, не пришлось перед девушками краснеть. Незаметно распогодилось. Дождя нет, сквозь разрывы туч проглядывает солнышко.
— Может, вообще не придут? С утра дождило, — озабоченным голосом произнес Гордеев, — подумают, что мы остались дома.
— Дурак. Они давно запомнили, что мы обычно в плохую погоду вырываемся в город, — усмехнулся Макс и хитровато прищурился.
— Верно. Если небо чистое, мы на задании или отсыпаемся после ночного рейда, — согласился Владимир, — а нелетная погода — это наше все. Свободное личное время в графике. Придут, они с утра, как тучи на небе увидели, так и поняли, что мы приедем в город.
— Опять цветы забыл нарвать! — вспомнил Дима и хлопнул себя по лбу.
Гордеев уже собирался рвануть к ближайшему уличному цветочнику, но вовремя заметил появившуюся на горизонте Элен. Вынырнувшая с боковой улочки девушка быстрым шагом направлялась к мостику. Сегодня она была одна.
— А где?! — потерянно протянул Дима. — Может, задерживается?
Нет. Сара не задерживается. Элен, поздоровавшись с ребятами и позволив Владимиру поцеловать ручку, принялась сбивчиво рассказывать, что у подруги большое горе. Она не придет. Не может. Нет, дело не в Дмитрии, она его любит, но прийти не может. В семье приключилась беда. Страшное горе. Погиб Якоб, старший брат Сары.
— Я сама не знаю, что там точно случилось. Сара ничего не говорит, почернела от горя, плачет. Переживает страшно. Родители сразу постарели на десять лет.
— Несчастный случай? Вражеский налет? — Владимир вспомнил, что два дня назад англичане сбросили на город бомбы. Промахнулись, потеряли ориентировку, спутали город с военным объектом либо напоролись на наши перехватчики и в панике сыпанули бомбы куда придется.
— Нет, Якоба убили немцы. Три дня назад привезли тело. Его застрелили во время облавы, — держалась Элен хорошо.
— Странно.
— Сара почти ничего не говорила о своем брате. Человек он был неплохой, но связался с дурной компанией.
При этих словах Дмитрий непроизвольно стиснул кулаки, его лицо враз заострилось, глаза сузились.
— Плохая компания? Она рассказывала о семейном деле.
— Я не знаю. Говорят, Якоб был связан с подпольем.
Отстраненно наблюдавший за разговором Владимир неожиданно понял, что Элен хоть и переживает за подругу, но рассказывает о смерти ее брата совершенно спокойно. Кажется, она восприняла происшедшее как должное. Или все дело в слухах о подполье? В свое время девушка обмолвилась, что ее семья не одобряет методы деголлистов. Воевать надо честно, да и новая власть не хуже прежнего французского правительства.
— Как я понимаю, к дому Сары нам лучше не приближаться, — тихо проговорил Макс, наклоняясь к уху Владимира. Тот в ответ молча кивнул.
Стоять и разговаривать посередине улицы неудобно. Сообразив, что прохожие бросают на них неодобрительные взгляды, Владимир Ливанов предложил пройтись, и если по пути встретится уютное заведение, зайти, посидеть в тепле и уюте за чашкой чая. Настроение упало, летчик чувствовал себя не в своей тарелке. Вроде бы брат подруги его друга погиб не по нашей вине. Сам оказался дураком, а все равно на душе остался неприятный осадок.
Да еще Дима Гордеев убитым голосом с тяжелым вздохом предложил друзьям обойтись сегодня без него. Обеспокоенные состоянием друга Владимир и Макс отпустили его, только взяв клятвенное обещание возвращаться к ратуше и, реквизировав машину, ехать домой. Все было понятно — человеку сегодня не до веселья.
Во время прогулки Владимир постарался незаметно перевести разговор на нейтральную тему, развлечь девушку, помочь ей расслабиться и забыть о плохом. Беззастенчиво пользуясь услугами Макса как переводчика, Ливанов рассказал несколько забавных историй из своего детства. Словно невзначай, вспомнил, как первый раз в жизни торговался на восточном базаре в Тегеране.
Помогло, в глазах Элен зажглись задорные огоньки, на лице заиграла румянцем лукавая улыбка. Ответив девушке такой же искренней жизнерадостной улыбкой, Владимир на ходу сочинил историю о своей якобы встрече с диким медведем на улице Севастополя зимой в страшный мороз.
Сочинял летчик от всей души, искренне, да так, что Элен почувствовала подвох только тогда, когда Владимир на голубом глазу описал, как он накормил медведя замерзшей водкой и привел в военный городок, а часовому на воротах сказал, что это командир дивизии в волчьей шубе и меховой шапке. Девушка не осталась в долгу и ехидно поинтересовалась: правда ли, что в России зимой бывают такие морозы, что слова на лету замерзают, а по весне оттаивают.
— Чистая правда! — расхохотался в ответ Владимир.
— Только не говорите девушке, какие слова по весне оттаивают, — прозвучал за его спиной громкий голос капитана Гайды.
— Товарищ капитан? — Ливанов резко остановился и повернулся к догнавшему их особисту.
— Разрешите представиться. Капитан Гайда, оперуполномоченный особого отдела, — Михаил Иванович церемонно поклонился девушке и галантно коснулся губами протянутой ручки.
— Очень рада, — Элен удивленно хлопала ресницами, пытаясь понять, чего хочет от нее и ее друзей этот русский офицер.
— Владимир Александрович, разговор серьезный, касается вас и вашей дамы. Прошу отнестись к делу со всей ответственностью и не принимать скоропалительных решений, — обращаясь к однополчанам, Гайда перешел на русский язык.
— Хорошо. Я слушаю, — по обращению Ливанов понял, что разговор будет неофициальный и непосредственно касающийся судьбы Элен.
— Давайте присядем. — Гайда смущенно улыбнулся и кивнул в сторону уличного кафе на противоположной стороне улицы. — Самое первое, я ничего не имею против вашей дружбы и более серьезных отношений, — начал особист, когда компания расположилась за столиком.
— Вы начальник Владимира? — поинтересовалась Элен.
— Нет, моя работа связана с обеспечением безопасности части, в которой служит ваш друг. — Гайда непринужденно переходил с французского на русский и обратно.
— Жандармерия, — Макс Хохбауэр умудрился одним словом перевести должность капитана Гайды на понятный Элен язык.
— Можно и так назвать. Товарищи, вам уже известно, что случилось с Якобом Гольдбергом? Уточню, я лично видел его труп и допрашивал его подельников. Он, равно как и его отец, отец Сары, был активным участником Сопротивления. Причем это не политическая группа, а настоящие боевики. На их руках кровь, налеты на дальние гарнизоны, обстрелы нашего аэродрома, убийства.
— А Сара? — Владимир невольно скрипнул зубами.
— И она тоже, — кивнул Гайда, — интересная семейка. Взятые с поличным бандиты в один голос заявляют, что именно Гольдберги организовали местное Сопротивление. Весьма активную группу, надо сказать. Французы вообще довольно спокойно относятся к оккупации. То, с чем мы столкнулись в Ла Бурже, исключение из правил. Уникальное исключение. Обычно дальше пассивного сопротивления новой власти дело не доходит. А здесь повстанцы даже нападали на военный аэродром и убивали из-за угла немецких солдат.
— Я надеюсь, Элен не попала под подозрение? — медленно по слогам произнес Владимир. На его глазах рушился мир. Он не мог поверить, что эта милая, чистая душой девушка цинично его использовала. Не верил и решил защищать ее до конца. — Сара никогда не интересовалась нашим полком, нашей боевой работой. При ней не было сказано ни одного слова о планах нашего командования. Старший лейтенант Хохбауэр может подтвердить.
— Нет. Я еще раз приношу извинения мадемуазель Элен, — говорил Гайда искренне, его глаза при этом светились теплотой, — я сам завидую вашей дружбе. Поверьте, это редкое дело. Вы очень хорошая, милая и добрая девушка, чего, к сожалению, не могу сказать о вашей подруге.
— Значит, Дима вляпался, — констатировал Хохбауэр.
— Смотря с какой стороны посмотреть. Ему не повезло влюбиться не в ту девушку. Ему повезло не попасться на ее уловки, — согласился особист. — Я поговорю с лейтенантом Гордеевым, полагаю, при этом мне потребуется помощь его друзей.
— Мы не предаем друзей, — мрачным тоном ответил Ливанов.
— Не в этом смысле. Правда бывает горькой, особенно в нашем случае. Для Гордеева это будет удар. По себе знаю, трудно поверить, что тебя использовали.
Человеку нужна дружеская поддержка, простое человеческое участие. Поможете?
— Конечно, поможем, — согласился Владимир.
— Он сейчас в городе, собирается возвращаться на аэродром, — уточнил Макс. — Если успеем, догоним.
— Не нужно. Его уже встретили, посадили в машину и везут домой. — В глазах Гайды играли бесовские огоньки. — Моя служба тоже кое-что может. Вечером попрошу Ивана Марковича придумать Гордееву какое-нибудь важное дело на аэродроме, чтобы пару дней отдохнул на земле. И вы, ребята, не теряйтесь и не бросайте товарища.
— Ловко у вас получается, — присвистнул Макс. — А как быть с Сарой?
— Никак. Немецкая фельджандармерия тоже не сидит без дела. Сейчас эту буйную, шебутную семейку должны допрашивать. Думаю, Гольдбергов мы уже не увидим. К шпионажу и подрывной деятельности относятся серьезно, здесь даже связи и дружба с комендантом города не помогут.
Капитан Гайда сидел спиной ко входу. Расположившийся напротив особиста рядом с Элен Владимир внимательно вслушивался в речь капитана и поздно заметил нового посетителя. В помещении царил полумрак, и в первые секунды лицо человека не было видно. Девушка в приталенном плаще с капюшоном. Из-под косынки выбиваются темные локоны. В руках посетительница сжимает дамскую сумочку.
Именно сумочка и привлекла внимание Владимира. Сумочка. Фигура знакомая. Да это же Сара! Рука девушки выскользнула из сумочки. В этот момент Ливанов уже вставал со стула.
— Гайда! Атас!!! — Владимир понял, что сейчас произойдет.
Капитан резко обернулся и тут же вместе со стулом упал на спину. В лицо плеснуло огнем. От грохота выстрелов заложило уши. Время замедлилось. Владимир видел, что особист перекатывается по полу. — Макс Хохбауэр застыл на месте, а его рука медленно тянется к Элен. Девушка выронила из рук чашку и оседает на пол. На ее платье расплывается красное пятно.
— Не-е-е-ет!!! — Ливанов прыгает вперед. Сердце бешено колотится. Успеть бы!!! Пистолет в руках Сары дрожит и плюет огнем прямо в лицо. Легкий толчок в висок, кожа горит. Владимир этого не чувствует, мышцы рвутся от напряжения. Ноги пружинят и резко толкают тело вперед, прямо на пистолет. Владимир всей своей массой врезается в террористку. Летчик успевает ударить Сару лбом в переносицу и валит ее на пол.
Руки сами по себе стискивают горло девушки. Из глотки Владимира вырывается нечленораздельный рев. Пальцы сводит судорогой, они мнут и ломают горло убийцы. Слышен громкий отчетливый хруст, перебиваемый противным бульканьем. Подбежавшие к Владимиру друзья подняли летчика на ноги и с большим трудом оторвали его непослушные, сведенные судорогой пальцы от горла террористки.
— Все спокойно. Я сам, — голос капитана Ливанова звучал неестественно глухо.
— Подожди, Володя, у тебя висок обожжен. — Макс обнял друга за плечи и повел к ближайшему столику. — Сейчас перевяжем.
— Элен?! — перед глазами Ливанова вспыхнули черные молнии.
Он вскочил с места, оттолкнул Хохбауэра, подскочил к девушке и остановился. Все было ясно и так. Он опоздал. Опять опоздал. Второй раз в этой жизни!!!
Вечером на аэродроме после ужина Макс Хохбауэр утащил Ливанова и Диму Гордеева домой и устроил им сеанс спиртотерапии, продлившийся до поздней ночи. Благословление на нарушение дисциплины было получено от капитана Гайды. Особист прекрасно понимал, что ребятам лучше не мешать и позволить подлечить психику старым как мир способом.
После отбоя оперуполномоченный сам подключился к компании, настроение у него было далеким от идеала. Мало того что Михаил Иванович чувствовал себя виноватым в трагедии, так еще ускользнувшая от облавы Сара Гольдберг стреляла именно в него. Только по чистой случайности пуля нашла себе другую мишень. Получалось, что Элен его спасла. Спасла ценой своей жизни.
Паршивая штука. Одно дело, когда на войне гибнут солдаты. Как бы это чудовищно ни звучало, но смерть в бою считается нормальным, привычным делом. А вот смерть мирных граждан, невинных юных девушек всегда кажется чем-то неправильным, противоестественным. Им бы жить да жить, а поди ж ты…
Грозовой фронт плотно перекрыл все цели в южной Англии, над Ла-Маншем бушевал шторм. Погода опять помогла островитянам. Все понимали, что передышка обернется большой кровью. Противник не сидит без дела: восстанавливает аэродромы, пополняет истребительные эскадроны, роет укрепления на побережье. Но и сделать ничего нельзя — даже если поднять самолеты в небо, дойти до цели и отбомбиться они не смогут. Грозовой фронт — это не шутка.
После обеда 23 октября распогодилось. Поглядывавший на небо с опасением полковник Овсянников распорядился готовить полк к вылету. Баки залить под завязку, боекомплект к пулеметам принять усиленный, к самолетам подвешивать «ФАБ-100».
Иван Маркович был уверен, что их пошлют не на стратегические объекты, а работать по аэродромам, транспортным узлам и скоплениям войск. Для таких целей лучше всего мелкокалиберные «сотки». Нагрузку брать максимальную: для «ДБ-ЗФ» по две тонны, старым «ДБ-3» полторы.
Не только командиру полка, но и простым летчикам и механикам было ясно, что грядет наступление. И воздушное, и самое главное. Скоро будет рывок, прыжок через пролив. Все говорило о приближающейся «Грозе». Тем более что из штаба корпуса был получен приказ, запрещающий предоставлять увольнительные и отпускать летный состав полка за пределы военно-воздушной базы.
За последние два дня вдобавок к батальону капитана Верхотина на аэродром прибыла вся 12-я воздушно-десантная бригада в полном составе. Были даже четыре броневика, специально приспособленные для перевозки тяжелым бомбардировщиком. Гайда слышал, что флот концентрируется в Норвегии и Вильгельмсхафене. В Бресте стоят два крейсера. Весь каботажный тоннаж реквизирован немцами и собран во французских и голландских портах. Наши перегнали с Балтики целую эскадру и вспомогательные силы флота.
Вечером на аэродром прилетел генерал-майор Судец. Окинув пристальным взглядом плотные ряды летчиков, штурманов, воздушных стрелков, механиков, оружейников, мотористов, командир корпуса поблагодарил всех за героический труд на благо Родины и пожелал как можно быстрее добиться победы над империалистической гадиной.
Настроение у генерала было боевым. Судец подробно расспросил Овсянникова, комэсков и военинженера о недавних боях, о состоянии техники. Уточнил, сколько бомбардировщиков можно прямо сейчас поднять в воздух и сколько машин выйдут из ремонта в ближайшие три дня.
Держался комкор просто, дружески беседовал с летчиками, запросто здоровался со знакомыми, служившими под его началом старыми товарищами. Неожиданно выяснилось, что капитан Иванов на финской войне был ведомым Владимира Судца. Разговор был долгим, генерал-майора интересовало буквально все. А летчики, в свою очередь, видя неподдельный интерес командира корпуса к мелким бытовым деталям, понемногу расслабились и успокоились перед грядущим вылетом.
Пообщавшись с летчиками, комкор пригласил Овсянникова, Чернова, Савинцева, комэсков и командиров военно-транспортного полка на КП. Здесь уже разговор пошел конкретный. Ровно в полночь все самолеты поднимаются в воздух. Бомбардировщикам выделяются цели на побережье, в южных и западных секторах вражеской обороны. Бомбить рекомендуется с высоты, залпом без повторного захода. Под прикрытием бомбардировки транспортники высаживают первую волну воздушного десанта на Корнуолл. Почти одновременно немцы десантируют в Южной Англии две дивизии. На следующую ночь сбросят еще одну нашу бригаду, туда, где наметится успех.
— Работать будет весь корпус. Полковник Максимов, ты должен максимально быстро перебросить бригаду, об истребителях не беспокойся, у англичан их не будет. После десантирования готовься возить грузы на аэродром Пензас. Это как раз на Корнуолле.
Судец пояснил, что, если десантники за ночь смогут захватить аэродромы, плотно оседлать перешеек и парализовать вражескую оборону полуострова, все будет тип-топ. Немецкие истребители с корнуолльских аэродромов обеспечат непосредственную поддержку войск и защиту наших бомбардировщиков.
Полковник Максимов отвечает за снабжение передовых аэродромов и доставку подкреплений на полуостров. Бензин и патроны для «Мессершмиттов» доставлять в первую очередь. Раненых вывозить своевременно. Броневики и пушки перевезти тоже в первую очередь. Сегодня ночью на станцию придет эшелон. Овсянникову и Вайкулису обеспечить доставку снаряжения на аэродром.
Бомбардировщики на заре подключаются к обработке вражеских узлов обороны. Работать придется весь день, желательно зарезервировать одну эскадрилью для ночного вылета.
— Но это если силы останутся, — мягко произнес Суден, — приказывать не могу, знаю: люди за день вымотаются. Но и пехота будет просить огня. Понимаю, мы дальние бомбардировщики, но в ближайшие дни придется работать в роли фронтовой авиации.
— Понимаю, товарищ генерал-майор, — вздохнул Овсянников.
— У нас только один шанс перепрыгнуть пролив и закрепиться на плацдармах. Второй попытки не будет, если не удержимся, погибнут все. Флот не сможет снять людей с побережья. Перед флотами и так поставлена задача: погибнуть, но не пропустить английские корабли к району высадки.
Поздно вечером, после отлета командира корпуса, Владимира встретил капитан Верхотин. Степан Анатольевич первым предложил закурить. Он многое хотел сказать выросшему на его глазах пацану, незаметно возмужавшему, превратившемуся в матерого волкодава. Хотел ободрить, посочувствовать, поддержать, и не мог. Все, что Верхотин собирался сказать Владимиру Ливанову, сейчас казалось банальным и приевшимся, а вот настоящее, стоящее, как назло, не приходило на ум.
Так они стояли под крылом бомбардировщика, молча курили, не обращая никакого внимания на царящую вокруг суету. А если честно, обоим все было понятно без слов. Наконец, капитан Верхотин нарушил молчание:
— Ты, если что, если подожгут, тяни на Корнуолл. Мой батальон десантируется первым. Встретим, приветим и домой отправим.
— Благодарю, дядя Степа, — Владимир вспомнил, как мальчишками они звали энкавэдэшника, — ты сам поосторожнее, если что, если лимонники прижмут, радируй по нашей волне. Приведу всю эскадрилью с гостинцами.
— Давай, ни пуха, ни пера, летун.
— К черту!