Глава 28
Осенние ночи
На аэродроме царил натуральный бардак. Наше командование как всегда умудрилось все напутать и устроить хаос там, где, по мнению подполковника Овсянникова, достаточно было разумения и житейской смекалки обычного армейского старшины. Нет, уроки никогда не идут впрок. Штабы отдавали приказы, и не подумав согласовывать планы между собой. «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним шагать».
Полночь. Начало первого. Дальние бомбардировщики один за другим возвращаются с задания. На летном поле шум и суета. Приземляющиеся машины откатывают к стоянкам и тут же снаряжают к следующему вылету. Механики и оружейники сбиваются с ног, но стараются уложиться в заданный жесткий норматив.
Одновременно люди суетятся вокруг тяжелых многомоторных туш «ТБ-3». Командир транспортного полка полковник Максимов и сам вроде бы рад перенести подготовку самолетов на более позднее время, но не может — час назад получил категорический приказ: утром поднять полк и идти на бомбежку вражеских объектов на Корнуолле.
Овсянников прекрасно понимал чувства коллеги. Пусть переоборудование тяжелых бомбардировщиков в военно-транспортные машины было чисто символическим. Пусть на самолетах стоят бомбардировочные прицелы, а держатели бомб не демонтированы, все равно — приказ идиотский по сути и дурной по времени отдачи. Полк не готов к работе в роли бомбардировщиков. Да еще старый тихоходный «ТБ-3» имел явно недостаточное оборонительное вооружение. Хорошо, если союзники обеспечат нормальное истребительное сопровождение, а если нет?
Как бы то ни было, полковник Максимов сумел наладить работу своей инженерной службы и сагитировать летный персонал на помощь механикам. С матом-перематом, но работа у транспортников движется. Бомбы коллегам выделил Овсянников, он же дал два бензозаправщика. Все, что мог. Дал бы и больше, но самому не хватает. Заправка одного «ДБ-3» занимает до часа времени, а «ДБ-ЗФ» еще дольше. Много горловин, медленное перетекание бензина, узкие трубопроводы, все это требует времени, а времени нет.
Суета, беготня, неразбериха, люди мешают друг другу, путаются между самолетами. Ребята полковника Максимова под шумок пытались угнать бензозаправщик, что, естественно, не добавило спокойствия и умиротворения.
Подходившие к КП по одному летчики дальнебомбардировочного полка первым делом пытались насесть на своего командира и выпытать, когда и куда следующий вылет. Ребята были возбуждены и рвались в бой. Всем хотелось повторить успех первого за эту ночь удара.
Сам Овсянников в небо не поднимался, командовал с земли, но уже успел составить свое собственное мнение о результатах удара. Если разведка не ошиблась, а штурманы не промахнулись — полк действительно разбомбил аэродром в Дарксфорде. И это если ребята по ошибке не вышли на ложную цель. Майор Чернов в небе над Каналом передал на землю подробный и точный доклад о налете, по его словам получалось, что самолетные стоянки точно накрыло бомбами, на земле замечены пожары, вражеская ПВО ведет ураганный неприцельный огонь.
Что ж, одну работу мы сделали, остается дозаправить самолеты, принять бомбы и лететь на Турнхаус. Начиная с этой ночи, корпус переключился со стратегических объектов на работу по военным объектам. Для летчиков это означало — короткие вылеты в ближний тыл противника, поиск аэродромов, военных лагерей, железнодорожных станций, районов сосредоточения войск, и так по два-три раза за ночь.
Для командования же смена профиля означала новую головную боль. Слишком велика вероятность ошибки, слишком велик риск, что осветители и разведчики выведут ударные группы на ложные цели или не имеющие особого значения населенные пункты. А это означает, что люди рисковали зря и на следующую ночь опять придется искать те же самые объекты.
Аэродром бурлил. Летное поле освещено, в начале посадочной полосы в небо упирается столб света мощного зенитного прожектора. Именно такие моменты Овсянников не любил. После английских налетов он глядел на небо с опаской. Аэродром и все постройки прекрасно видны, идеальная цель для стремительной атаки бомбардировщиков.
Мало того — осветители и прожектора слепят зенитчиков и наблюдателей. Сейчас они не видят даже звезд над головой. На посадку заходят наши самолеты. Гул моторов над головой. На летном поле и у стоянок суета, заправщики снуют, бомбардировщики стоят открыто, на земле лежат тонны бомб. Опасный момент, свалившаяся с неба эскадрилья «Бленхеймов» или «Веллингтонов» может натворить дел.
Ко всему прочему подполковника раздражала неразбериха с подготовкой к вылету двух полков одновременно. Да тут еще полчаса назад пришлось выделить три машины для перевозки прибывших по железной дороге десантников. Первая партия должна подъехать к воротам с минуты на минуту.
— Проклятье! — невольно срывается с губ подполковника.
Все не вовремя, все скомкано и делается через задницу. Вновь прибывших людей приходится где-то размещать. Бараки и палатки для них готовы, но нужны еще постели, горячая еда к утру, надо выделить время для разговора с командиром десантников, сразу объяснить прибывшим правила поведения на воздушной базе, провести кое-какой ликбез по технике безопасности.
— Товарищ подполковник, телефонограмма из штаба дивизии, — докладывает дежурный.
— Читай! — Из-за шума в помещении штаба и на крыльце Овсянников не расслышал телефонный звонок.
— Генерал-майор Семенов требует разделить полк на две группы и нанести удары по аэродромам Турнхаус и Мидлтон. Время вылета прежнее.
— А время на штурманскую прокладку? — горько усмехается подполковник.
— Сообщают, что ваш рапорт о присвоении новых воинских званий и присвоении правительственных наград удовлетворен, — невозмутимым тоном продолжает младший лейтенант, — рапорт комдива тоже удовлетворен.
— А это еще что такое?
— Вам, товарищ полковник, и подполковнику Чернову присвоены очередные звания, — в глазах дежурного играют бесовские огоньки. Знает, чертяка, как новость подать.
— Поздравляю, полковник! — первым реагирует Андрей Иванов.
— Да иди ты! — Овсянников пытается отмахнуться от комэска, но не тут-то было.
Командира полка окружили со всех сторон.
— Поздравляем с полковником, товарищ командир!
— Давно пора. Теперь в звании с самим комкором сравнялись, — расплылся в широкой белозубой улыбке верный Савинцев.
— Благодарю, ребята. Спасибо вам большое. — Овсянников попытался улыбнуться.
На глаза Ивана Марковича навернулись предательские слезинки. Пожимая протянутые руки, полковник не знал, что говорить. Слишком все неожиданно. Семенов-то! Ну, генерал! Ну, удружил! Сколько с ним спорили и ругались, сколько раз Овсянников был готов к тому, что его снимут с полка, а вот ведь как все повернулось. И ни одним словом черт не обмолвился!
Полковник Овсянников протолкался на крыльцо. Ему остро хотелось вдохнуть полной грудью свежий ночной воздух. Ребята все поняли и вежливо расступились, уважая право командира на минуту одиночества. Подходивших к штабу летчиков аккуратно перехватывали, предупреждали и просили пока не докучать Ивану Марковичу. Впрочем, судя по доносящемуся до крыльца шепоту, просто так товарищи от командира не отстанут. За обедом поднимут здравицу, если не вином, так виноградным соком. Появилась в полку такая мода.
Самому Овсянникову было грустно. Вроде бы должен радоваться, ан нет, на душе кошки скребли. Молодежь еще не понимает, а комполка прекрасно знал — присвоение очередных и внеочередных званий частенько происходит перед жестоким сражением, решающей битвой. Старый как мир способ стимуляции энтузиазма командиров. И как всегда, это дело предвещает только огонь и кровь. Дополнительный прямоугольник в задаток за бросаемые в огонь эскадрильи.
Спокойно докурить Овсянникову не дали. К крыльцу протолкались капитан Гайда и незнакомый командир в пехотном обмундировании, но с малиновыми околышками ГБ.
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться.
— Товарищ полковник, — выкрикнули из толпы летчиков.
— Поздравляю, Иван Маркович, — моментально отреагировал особист.
— Нечего. Пошли в кабинет, — недружелюбно пробурчал в ответ Овсянников.
Прибывший с оперуполномоченным широкоплечий, под два метра ростом, атлетически сложенный капитан госбезопасности отрапортовался как командир батальона ВДВ Верхотин. Десантник вежливо поздравил Овсянникова с присвоением и попросил уделить немного времени: разъяснить, куда заселять людей.
— Найди майора Вайкулиса, — комполка повернулся к стоявшему у дверей посыльному, — живо!
— Извини, у нас сегодня аврал, — поддержал командира Михаил Гайда, можно было заметить, что он быстро перешел на «ты» со старшим по званию. Капитан ГБ соответствует армейскому подполковнику.
— Я заметил, — кивнул десантник и тихонько спросил: — У вас здесь каждую ночь такой шум?
— Почти каждую, если погода позволяет.
— Сейчас придет командир БАО, — проговорил Овсянников. Иван Маркович успел обратить внимание на то, как быстро особист нашел общий язык с новоприбывшим, — он все покажет, расскажет и расквартирует. Ваш батальон ставится на довольствие, жилье есть. Пусть времянки, но крыша не течет, и печки сварганили.
— Благодарствую. Если что, мы можем помочь. Бомбы там подносить, пулеметы снаряжать.
— Спасибо за предложение, людей и техники у нас хватает. Хотя… — Иван Маркович вовремя вспомнил о коллегах из транспортного полка, — если действительно люди не сильно устали, после того как разместитесь, найдите на аэродроме полковника Максимова. Он командует вашими «ТБ-3». Вот ему-то помощь нужна.
Капитан Верхотин хотел было еще что-то спросить, но его прервал дежурный:
— Товарищ особист, вас к телефону.
Гайда немедленно рванулся к аппарату, прижал трубку к уху, выслушал с каменным выражением лица, ответил что-то по-немецки.
— Полковник, извините, но мне надо срочно ехать. Коллеги приглашают на охоту. — В этот момент капитан Гайда был удивительно похож на кота, объевшегося сметаны.
— Ни пуха, ни пера, — напутствовал Овсянников.
— Удачи и темной ночки, — пожелал со своей стороны десантник. Крепкий, вежливый, дружелюбный капитан госбезопасности произвел впечатление на летчиков. «Наш» — и все тут. Одним словом сказано.
— К черту! — отреагировал оперуполномоченный на полпути к двери.
Уже схватившись за ручку, Гайда остановился.
— Машины нужны. Кровь из носу. У меня только «эмка». Иван Маркович, дай две полуторки. Людей надо прихватить, у Клауса своих маловато.
— Бери, — махнул рукой полковник Овсянников, — но чтоб пустым не возвращался. Если не привезешь бомбистов, сам за машины будешь у Селиванова тягловой лошадью отрабатывать.
— Круто, — пробормотал капитан Верхотин, потирая подбородок.
Через два часа на аэродроме установилось некоторое подобие порядка. Овсянников был готов в течение получаса поднять в воздух две эскадрильи. С минуты на минуту ему доложат о готовности второй группы. Всего три десятка бомбардировщиков. Остальные числящиеся по штату машины стоят в ремонте.
У коллег из транспортной авиации тоже все устаканилось. Спасибо орлам Верхотина, не побрезговали бурлацкой работой, помогли своим летунам, а когда у Овсянникова освободятся бензозаправщики, он их передаст Максимову. Уже скоро, еще три бомбардировщика осталось заправить, и все. Последние литры заливают.
Цели распределены между группами. Майор Савинцев вместе со штурманами комэсков проработал маршруты. Можно надеяться, что неожиданностей над целями не будет. Как обычно, первыми вылетают разведчики с забитыми САБами бомбоотсеками. Решив подстраховаться, полковник Овсянников выделил по три осветителя на каждую цель. Одни из самых опытных экипажей, основное требование к штурманам, чтобы с закрытыми глазами могли цель найти.
В этот вылет самолеты лейтенантов Гордеева и Туманова, вдобавок к хорошо зарекомендовавшим себя САБам, получили новые, недавно поставленные на вооружение ФОТАБы. Приславший подарок полковник Судец говорил, что вспышка от ФОТАБ очень мощная, позволяет не только как следует разглядеть все, что внизу творится, но даже сфотографировать. Зато у этой игрушки нет парашюта, вспыхивает и быстро гаснет. Для подсветки обнаруженного объекта надо использовать САБ.
К сожалению, ни сам Овсянников, ни Чернов на задание не пойдут. У обоих полно забот на земле. Командирами групп комполка поставил капитанов Иванова и Ливанова. Да, Ливанов с этой ночи капитан. И штурман у него пойдет в бой старшим лейтенантом. Назначение подтверждено, осталось дождаться курьерский «У-2» с приказом и зачитать перед строем. Торжественно, под полковым знаменем, чтоб запомнили. Хотя Иван Маркович и так знал, что ребята этот день запомнят надолго. Этому присвоению званий Овсянников был искренне рад. Еще бы дождаться орденов для Володьки Ливанова и его экипажа. Что бы там штабные пни не говорили, а «Красного Знамени» Ливанов достоин. Заслужил.
Начальство долго ждать не пришлось. Вскоре позвонил сам комкор и, коротко поздравив полковника Овсянникова с очередным званием, распорядился поднимать группы по мере готовности. Время вылета и удара на усмотрение полкового командования.
— Главное, бомбить до рассвета, чтоб лимонники твоим орлам перья не выклевали, — заявил Владимир Александрович Судец, — и готовь самолеты для дневного удара. Знаю, тяжело, люди устают, но ничего поделать не могу. Синоптики обещают грозовой фронт. Надо успеть пробомбить передний край.
— Будем работать, товарищ полковник. Максимову что передать?
— Он самолеты подготовил? Нет? Пусть сам через час позвонит, а пока передай товарищу, что для его тяжеловесов будет почти идеальная цель: на самом берегу, зениток мало, а наших истребителей будет много.
— Передам. У нас на аэродроме бензозаправщиков мало, не успеваем два полка одновременно…
— Успевайте. Бомбы есть? — Судец резко оборвал собравшегося было посетовать на технику и аккуратно выпросить своим орлам паузу Овсянникова.
— Моему полку хватит на 12 полноценных бомбардировок.
— Хорошо. Через четыре дня прибудет очередной эшелон. Пополните арсеналы, — говорил комкор коротко, немного резковато и по делу. — Можешь меня поздравить: командование расщедрилось на ромб.
— Комбриг?
— Генерал-майор, — хохотнул Судец, — совсем ты зарапортовался, Иван Маркович. Как гроза нам цели закроет, так зову всех к себе в Реймс, обмоем.
На этой оптимистичной ноте командир корпуса положил трубку.
— Иван, вызывай Иванова, — скаламбурил Овсянников, поворачиваясь к майору Чернову, — пусть запускает моторы и взлетает.
Второй рейд за ночь прошел удачно. Вернувшиеся под утро экипажи привезли всего несколько незначительных пробоин в плоскостях, а разведчики доложили, что бомбы и на этот раз легли на цели. Лейтенант Гордеев дольше всех кружил над вражеским аэродромом, израсходовал все световые и фотобомбы, но зато доложил, что как минимум три экипажа положили свой груз поперек стоянок вражеских истребителей. Остальные бомбы тоже не пропали даром: перепахали летное поле и накрыли склады вместе с жилыми палатками.
На заре в бой пошли тяжелые неповоротливые туши многомоторных «ТБ-3». Полковник Максимов, ознакомившись с ситуацией в небе над Островом, матерился, как пьяный извозчик, но ничего поделать не мог. Приказ есть приказ. Единственное, что он смог сделать для своих людей, так это распорядиться взять двойной боекомплект патронов.
Тоже хорошее решение, у людей Овсянникова уже бывали случаи, когда в самый разгар боя кончались патроны, а вражеские истребители и не думали отвязываться от советских бомбардировщиков. Здесь выручал только плотный строй и меткий огонь более экономных стрелков.
Поздним утром, когда уставшие после бессонной ночи, с красными глазами люди тянулись в столовую, на аэродром вернулся капитан Гайда. Особист отпустил своих людей, разрешил водителям полуторок и «эмки» отдыхать, а сам направился к КП. Шагал Михаил Гайда медленно, руки в карманах, при этом он насвистывал себе под нос популярный мотивчик.
— Явился не запылился, — приветствовал особиста полковник Овсянников, отрывая взгляд от разложенной на столе карты.
— Явился, — кивнул оперуполномоченный особого отдела, — ты ночью обещал проставиться.
— А ты обещал сопротивленцев приволочь, — не остался в долгу комполка.
— Взяли. Накрыли гнездо, — с этими словами Гайда опустился на стул, откинулся на спинку и, заложив руки за голову, широко, во весь рот заразительно зевнул.
— Показывай! — обрадованно потребовал Иван Чернов.
— Взяли пятерых, из них четверых живьем. Ни один гад не ушел.
— Они здесь? — Иван Маркович нехорошо оскалился, ему мочи нет, как хотелось взглянуть на таинственных бандитов, неукротимых повстанцев, нагонявших страху на немецкие гарнизоны, да и на командование советской дальнебомбардировочной авиации. Чего уж греха таить.
— Все в камерах, в подвале фельджандармерии. Обер-лейтенант Мюллер их препарирует и раскладывает на предметных стеклышках.
— А ты?! Что ж ты, советский особист, холодная голова и горячее сердце, отдал добычу? — притворно возмутился Овсянников. Глаза полковника говорили совсем другое, он был рад тому, что застарелая проблема свалилась с плеч.
— Естественно, я участвовал в первом допросе, — лицо Гайды расплылось в улыбке, его серые глаза буквально светились от радости. — Это те самые, наши сигнальщики. Взяли вместе с рацией и взрывчаткой. Бомбисты хотели устроить еще один налет на наш периметр, да все время подгадать не могли. Вот и дождались, голубчики. Будут теперь из них хорошие рубленые голубцы.
— Давай рассказывай! — оба летчика не собирались отпускать товарища просто так. Пришел, раздразнил, и уходить?! Нет уж, дудки!
Дождавшись, когда посыльный принесет кружку с горячим кофе, Гайда сделал добрый глоток прочищающего мозги напитка и пустился в воспоминания о бурной ночи. В полночь домой к Клаусу Мюллеру примчался посыльный. Подняв начальника с кровати, военный полицейский в двух словах объяснил, что в фельджандармерии сидит полевой агент и ждет начальника. Рассказывать, с чем пришел, отказывается, требует обер-лейтенанта Мюллера лично.
Как выяснилось, разбудили Клауса Мюллера не зря. Через минуту после разговора с осведомителем обер-лейтенант вызвал в фельджандармерию своего помощника лейтенанта Эгера и приказал поднимать людей в ружье. Затем он позвонил капитану Гайде и попросил его срочно приехать в город и не забыть прихватить с собой солдат.
Новость того стоила. На приснопамятном хуторе, где в свое время повстанцы обвели вокруг пальца Ганса Эгера, появились люди. Агент определенно видел огни в доме, слышал ржание лошадей.
Разбираться, кто там занял пустующие выселки, Мюллер не стал; оценив серьезность происходящего, обер-лейтенант собрал всех, кого смог, лично позвонил коменданту города и вытребовал у того доступ на автобазу. Из полагавшихся фельджандармерии трех машин две в данный момент ремонтировались, а оставшаяся легковушка при всем желании не могла увезти всех людей Мюллера. Работали в военной полиции быстро, уже через час после получения сигнала машины стояли перед зданием жандармерии, группа была готова к выезду. Вскоре к ним присоединился взвод красноармейцев капитана Гайды.
На экстренном совещании в салоне «эмки» все трое — Гайда, Мюллер и Эгер единогласно решили брать хутор. Без промедления! Местность знакомая, люди Мюллера иногда наведывались в этот район, выспрашивали у местных жителей всякую ерунду, а сами разглядывали окрестности, искали следы пришлых.
Не доехав пять километров до хутора, Мюллер остановил машину. Дальше он разделил свой отряд на три группы. Ночь. Разбитые грунтовые дороги. Кругом поля, луга, холмы и перелески, жилье почти не встречается. Немудрено и заблудиться, проскочить мимо нужной развилки. Тем не менее командиры решили обойти хутор с трех сторон, спешиться и взять выселки в кольцо.
Несмотря на ночь и мелкие происшествия, вроде набитых в темноте шишек и падений в грязь, все три группы подошли к хутору почти одновременно. В доме темно, ворота закрыты на замок, следов присутствия людей не видно. Зато сами люди обнаружились в доме.
Услышав шум за забором и тихую ругань лезущих через забор солдат, повстанцы открыли огонь. Это им не помогло. Плотный огонь карабинов, винтовок и автоматов по окнам и дверям заставил противника залечь. Этого вполне хватило для бойцов экстренно сформированной штурмовой группы. Проскользнув через двор, солдаты одновременно ворвались в дом с парадного и черного входов.
Четверых повстанцев быстро успокоили прикладами. Труп пятого обнаружился в боковой спальне у окна. Ему не повезло, нарвался на шальную пулю. А может, наоборот, повезло, это смотря как считать.
В доме нашли керосиновые лампы, зажгли свет. В гостиную притащили связанных бомбистов. Допрос провели тут же, немедля. Гайда и Мюллер оба прекрасно понимали ценность признаний, полученных в первые минуты после захвата, пока подопечные не пришли в себя и не сориентировались в обстановке.
Одновременно солдаты переворачивали вверх дном дом, тщательно обыскивали двор, хозяйственные постройки и окрестности выселок. Всю добычу сносили в гостиную и складывали на стол перед ведущими допрос командирами. Улов оказался богатым: на чердаке нашли немецкую армейскую радиостанцию и два комплекта аккумуляторов; кроме взятых у бандитов пистолетов и двух автоматов, в подполе обнаружились магазинные винтовки, динамитные шашки, бикфордов шнур, взрыватели, сигнальные ракетницы, был там и изрядный запас консервов.
Судя по всему, повстанцы тщательно готовились к диверсиям, арсенала могло хватить на полвзвода ополчения. Допрос шел в жесткой форсированной манере. Об этом не принято говорить, но когда речь идет о жизни людей, соображения абстрактного гуманизма отходят на задний план.
Выпотрошив повстанцев, русские и немцы вернулись в город. Вторая стадия допроса проводилась в кабинете обер-лейтенанта Мюллера. Здесь уже вопросы задавались подробнее, все скрупулезно фиксировалось в протоколах. Работавшие вдвоем Гайда и Мюллер позволили себе начать с задержанными игру. Главным было выявить всех активистов Сопротивления, конспиративные квартиры, контакты с другими группами. Задача максимум, как всегда, это перевербовать захваченного агента, превратить его в источник дезинформации для вражеских штабов.
Рассказывая товарищам о проведенном ночью задержании, капитан Гайда кое о чем умолчал. Особист доверял Овсянникову и Чернову, как самому себе, но при этом считал, что есть вещи, знать которые командиру полка рановато. Речь шла о контактах повстанцев с советскими летчиками. Сопротивление получало информацию из первых уст, но принимать какие-либо решения рано. Сначала Гайда решил выяснить все, что только можно, восстановить полную картину и только потом рубить связи подпольщиков с советскими авиаторами и немецкими оккупационными войсками. Поспешность в этом деле излишня, могут ни за что пострадать наши люди.
