Глава 15
52
Начальство всегда представляет собой гораздо большую угрозу, чем любой самый коварный и могучий враг. Врагов, согласно старой мудрости, не считают, а бьют. Считать начальство бессмысленно, все равно его слишком много, побить же его никому не удавалось. Во всяком случае, чтобы не пострадать при этом самому.
Нашествие проверяющих в часть сродни стихийному бедствию. Если хорошо подготовился, авось пронесет, если же оно обрушилось внезапно, обязательно жди беды. Но даже подготовка к начальственному визиту по насыщенности и затраченным силам равна большому сражению.
Судя по словам полкача, таковых сражений у нас намечалось довольно много. Достаточно, чтобы превратить наше пребывание здесь в сплошной ад. И сейчас мы стояли в самом его преддверии.
Солдаты пока не знали о том, что им предстоит, но пункты плана уже ложились на бумагу. Бой, бывает, можно отложить, но строевой смотр…
Составление всевозможных пунктов шло быстро. Все же не первый день из училища, кое-какой опыт есть. Я машинально и быстро записывал занятия необходимые и занятия требуемые, а сам еще успевал подумать не о делах, а о желаниях.
Иначе говоря: под каким предлогом и когда можно сорваться в ученый городок? Нет, офицеру всяко легче, чем срочнику, но сие отнюдь не означает, будто мы совсем уж свободные люди.
Помню, когда я прибыл в первый свой полк, еще в далеком Союзе, да к тому же на Дальнем Востоке, несколько месяцев вообще не видел выходных. Не дежурства, так занятия, не занятия, так еще что-нибудь. В итоге, когда загремел на губу, даже невольно обрадовался: отдохну. Отвезли меня, сердешного, в город, а камеры на офицерской губе не закрываются, да и по дороге я успел заскочить в магазин. Как сразу выяснилось: не только я. У каждого там имелась с собой заветная бутылка, и я почувствовал себя вполне свободным человеком.
Жалко, что утро началось с крика заглянувшего туда моего комдива, мол, что, от службы отлыниваете? А ну, марш в полк! И никакие робкие возражения, что срок еще не отбыт, роли не сыграли. Пришлось отправиться крутиться по новой, да еще с бодуна.
Свобода любит обманывать всех, кто поверит ее заманчивым надеждам.
Теперь было не легче. Все-таки не на родине, да еще в неопределенной обстановке, отягощенной гневом полкача. По всему получалось — визит реален разве что после вечерней проверки, если ученые к этому времени не лягут спать.
В чехарде разнообразных дел я еще успел заскочить в наш военторг. Выбор привычно не радовал. Все та же сухая колбаса, те же консервированные огурчики — вещи неплохие под закуску, но не понесешь же их в качестве презента даме! Хоть бы шампанское было, но, увы, любые алкоголесодержащие напитки в армии как бы считаются под запретом. И никому нет дела, что при обычной дислокации их можно купить в обычном же магазине. А вот здесь… Эх, где вы, дуканы, в которых прикупить можно было все! И как тут не вспомнить добром наших друзей-противников!
Пришлось мне ограничиться шоколадом, да еще бурча под нос, мол, сладенького захотелось.
Я как раз успел занести скромный подарок в комнату и вернулся к роте, когда в поле зрения всплыл полкач в сопровождении большой свиты из всех своих замов и начальников служб.
— Старший лейтенант Зверев!
— Я! — тело само приняло строевую стойку, а рука метнулась к панаме.
— Показывайте ваш спортгородок!
— Слушаюсь! Роте продолжать занятия!
Лагерь наш велик, но городок мы оборудовали поближе к модулям, и путь наш занял пару минут.
Николаич окинул взором турники, всевозможные препятствия, шведскую стенку, то, что мы успели соорудить из подручных средств, и благосклонно повернулся к начфизу:
— Ну, что скажешь, капитан?
Ответа он не дождался. Взор командира упал на стоявшие чуть в отдалении качели, и благожелательный тон сразу изменился.
— А это что?!
— Качели, товарищ подполковник! — бодренько подсказал я начальству.
— Я вижу, что качели. Почему они здесь?
— Как воспоминание о родине. Бойцы молодые, все вокруг чужое, а так увидят — и на душе потеплеет. Опять-таки порция доброго армейского юмора никому не повредит.
— Я вам такой юмор покажу — обхохочетесь! — пообещал полкач, словно в его силах было чем-то напугать меня.
Дальше все равно уже не сошлют. Как в анекдоте про чукчу.
Но больше Николаич говорить ничего не стал. Он резко развернулся и устремился в глубь лагеря в поисках очередных недостатков, даже позабыв отдать распоряжение о ликвидации плодов «армейского юмора». А нет приказа — нет действия.
Лишь начфиз осуждающе покачал головой, но раз нет распоряжений от нашего отца-командира, то и заму по физкультуре вмешиваться негоже, и он бросился догонять уходящее начальство.
А дальше — обычные дела, занятия, вечерняя проверка…
Хотя куда с подводной лодки-то денешься?
53
Никаких часовых у четко очерченной невысоким трубчатым забором границы ученого лагеря, разумеется, не наблюдалось. Да и кого от кого охранять? Солдаты, по мысли начальства, в течение дня никакого свободного времени иметь не должны, ночью же обязаны спать без задних ног, равно как и без передних, ежели таковые имеются. Какие уж тут прогулки на сторону?
С учеными несколько посложнее. Посторонним нечего делать в расположении части, но не превращать же обремененных степенями людей в заключенных! Да и с чего бы людям штатским, переполненным ощущениями собственной исключительности, вдруг переть на плацы да наблюдать там за муштрой? Каждый интеллигент от рождения знает: армия унижает человеческое достоинство, не позволяет духу взмыть ввысь и вообще служит аппаратом насилия. Уже потому он, интеллигент, обязан держаться от данного адского механизма возможно дальше. Их самих к нам в гости ходить не заставишь. Даже столовую себе оборудовали отдельно.
Идти было недалеко. Звездное небо над головой, не замутненное электричеством на земле, теплый воздух — поневоле душа радуется и хочет чего-то иного вместо рутинной службы. Словно возвращаешься в юность, когда еще были перед тобой открыты все пути, и ты был вправе выбирать, по какой именно дороге двигаться тебе дальше.
Вот я и выбрал по дури. Но толку в нашем выборе? Я окончил училище, кто-то — университеты и институты, а в итоге все попали в одно и то же место, лишь задачи наши несколько различаются. Да на пенсию я уйду гораздо раньше ученых собратьев, наверное, в качестве компенсации за бесчисленные бессонные ночи.
Свободные, в отличие от нас, мудрецы вели себя так же, как мы, грешные. В большинстве модулей свет уже не горел, но попадались и такие, обитатели которых бодрствовали несмотря ни на что.
Найти искомый не составляло труда. Я же сам провожал Дашу к ее новому жилищу, и какая разница, ночь сейчас или день? Лишь бы горело нужное окно, а прочее…
Окно светилось, и я сначала прибавил шагу, а потом, напротив, едва не остановился.
Нет, нерешительным меня назвать нельзя. Просто я несколько отвык от женского общества, если не брать в расчет определенные его категории, и поневоле опасался, как бы с языка случайно не сорвалась фраза, вполне уместная среди мужчин, но, увы, совсем не предназначенная для хорошеньких девичьих ушек. Тем более когда обладательница этих ушек имеет университетское образование и скоро получит кандидатскую степень. Надо быть непробиваемым идиотом, чтобы чувствовать себя совсем уж непринужденно. Или — поручиком Ржевским. По званию я ровня с легендарным героем, а в остальном несколько не дотягиваю. Хотя и стараюсь.
Ладно. Кто не рискует, тот вообще ничего не пьет. Я одергиваю куртку и решительно тяну дверь на себя. Здесь, как и у нас, попадаешь в своеобразный предбанник, куда выходят двери комнат. Стучу в нужную, и после приглашения заглядываю внутрь.
— Разрешите? — я уже вошел, но вежливость, вежливость и еще раз вежливость. — Прошу прощения за столь поздний визит, однако раньше никак не мог — служба.
Комнаты у ученых на двоих. Напарница Даши — женщина в летах и очках, черноволосая, несколько подрасполневшая, но все еще молодящаяся и выглядевшая весьма ничего. До Даши ей, разумеется, далеко, но все же я не могу не признать: крокодилом соседка переводчицы отнюдь не была.
Что ее портило — это определенная спесь, выражение высокомерия, с которым она скользнула по моей форме.
— Елена Владимировна, — представилась соседка, не подавая руки.
— Андрей, — на этот раз на мне были туфли, и я смог щелкнуть каблуками и склонил голову. Панаму я снял еще перед входом в модуль.
Подумывал, не нацепить ли орден, но витающие в эмпиреях женщины вполне могут принять его за какой-нибудь значок. Да и чем особенно хвастать? Тем, что уцелел в свинцовых непогодах?
Если ей угодно по отчеству, пусть будет так. Хотя подобное обращение поневоле делает человека старше.
Сразу видно, что в комнате обитают женщины. Они уже успели создать здесь уют, не то что мы, вечные странники и невольные пофигисты. Вроде ничего особенного, тут — картинка, там — салфеточка, но в итоге появлялось впечатление обжитости. Словно все происходит не в военном лагере, а дома. Даже чайник на столе был не закопченным, как наши, а чистеньким и блестящим, а вместо стаканов стояли настоящие фарфоровые чашки.
— Это вам, — я выложил принесенный шоколад.
— Чай будете? — снизошла до меня Елена.
— Не откажусь.
Чай — это лишний повод несколько задержаться, ведь его можно пить очень и очень долго.
— Дашенька, обслужи своего гостя. Кипяток уже остыл.
Кипяток остыть не может, ибо тогда элементарно превращается в теплую воду, но поправлять ученую даму я не стал.
— Вам не попадет от начальства? — с оттенком высокомерия поинтересовалась Елена, пока Даша занималась чайником.
— С чего бы?
— Ночь все-таки, а вы гуляете.
— И что? В данный момент я не на службе.
Ее слова можно расценить как желание послать меня подальше. А можно — как попытку уколоть, противопоставить свою независимость и свободу моим невольным ограничениям.
— Я думала, для вас обязателен режим.
— Как и для вас. Не больше и не меньше. Просто вы можете по каким-либо причинам растянуть свою работу, манкировать ею, а мы обязаны выполнять порученное нам дело вне зависимости от желаний и нежеланий, причем в срок.
— Подневольные люди, — вздохнула Елена.
— Не подневольные, а государевы, — поправил я. — Кому-то надо служить, чтобы остальные могли предаваться отдыху в собственное удовольствие. Увы, но так устроен мир, и изменить что-либо мы не в силах.
— Но мы в другом мире, а не в нашем, — мгновенно напомнили мне.
Интересно, как бы она себя чувствовала посреди пустыни без нас? И долго бы прожила, учитывая бродящих где-то восточных друзей?
Я невольно вспомнил выданную карту. Она охватывала сравнительно небольшой район, дорогу до Врат и прилегающую местность, однако там было минимум десятка два пометок, обозначавших чужие селения. Если бы летчики не были связаны приказами и отклонялись от трассы над дорогой, они без труда обнаружили бы немало чуждых здешней цивилизации кишлаков.
— И начальник у вас ужасный хам. Как он говорил с самим академиком!
Пока произносилась эта фраза, вернулась Даша с чайником.
— Николаич — отличный мужик, — выступил я на защиту командира. — Строг, но справедлив. Вдобавок, насколько я знаю, академик первым начал обращаться с Николаичем словно со своим подчиненным.
— Сколько шума было! — со смехом поведала Даша. — Я думала, стены начнут ходить ходуном! Битва былинных богатырей.
Надо отдать справедливость — Елена тоже не смогла сдержать улыбки.
— Извините, однако отнимать персональный автомобиль — уже хамство. Или — уголовное преступление, — я тоже улыбнулся, давая понять, что сказанное — это шутка.
— Академики не привыкли обходиться без собственной машины, — вставила Даша.
— Командиры полков — тоже, — возразил я. — Откровенно говоря, у вас есть свое начальство, и при чем тут наш доблестный командир? К науке Николаич отношения не имеет. Ему бы с нашим воинством разобраться да безопасность вашу обеспечить.
— Послушайте, за какой бандой вы здесь гонялись? — внезапно поинтересовалась Даша.
Ее соседка невольно напряглась. Я был прав — нас можно ругать, однако и без нас неуютно и страшно.
— Ерунда. Врата действуют неизвестно сколько лет, и кое-кто с той стороны перебрался сюда.
— Душманы? — спросила Елена уже без своего привычного высокомерия.
Я лишь чуть пожал плечами.
— Кто ж еще? Но они не на своей земле.
— А знаете, сколько мы натерпелись страха, пока добрались до Врат? — спросила Даша. — Нам такие страсти рассказали по дороге! Еще хорошо, что не ехали!
— Вас просто пугали, — я с удовольствием отхлебнул чай.
На самом деле духи вполне могли сбить вертолеты, и ученым повезло, что обошлось. Но не говорить же все это женщинам!
— Пугали, — согласилась Даша. — Только на аэродроме мы видели, как грузили раненых. И много.
— С гражданскими несчастные случаи происходят значительно реже, — успокоил я женщин. — Лучше скажите, вы откуда?
Примитивная уловка подействовала. Разговор переключился на далекую родину, а затем перешел в легкий треп. Моя первоначальная скованность прошла, и лишь присутствие Елены, порою демонстрировавшей свой норов, мешало всецело отдаться примитивной военной радости. Не то что имеется в виду. Иногда от простой беседы можно получить столько удовольствия, особенно когда собеседницей является красивая женщина!
Мы сами не заметили, как время перевалило за полночь. Чайник был выпит, поставлен вновь, и лишь после второго я спохватился.
— Почти час. Вам пора спать.
— Если учесть, что поднять обещали рано… — согласилась Елена. — Наверное. Но вы заходите еще.
— Обязательно. Как только смогу, — пообещал я.
— Я провожу, — заявила Даша, поднимаясь вместе со мной.
Мы вышли под свет звезд.
— Красиво как! — произнесла девушка, обращая взор к небу.
— Города далеко, потому… — я тоже посмотрел наверх.
Рука сама извлекла сигареты. Курить хотелось давно, но разговор не давал возможности вырваться на минутку, а дымить прямо в комнате — так потом запах пропитывает все и не выветривается очень долго.
— Разрешите? — все же спросил я.
Дым легким светлым облачком взмыл к темному небу.
Мы оставались на крыльце. Судя по окнам, ученые давно спали. Создавалось впечатление, что, кроме нас, в мире никого нет.
Или — действительно нет?
— Спасибо за вечер, — я отбросил сигарету и щелкнул каблуками.
— Что вы? — возразила девушка.
— Просто давно мне не было так хорошо, — признался я.
Даша улыбнулась и молча протянула мне руку. Я бережно принял ее, чуть повернул и припал губами к тыльной стороне ладони.
— Спокойной ночи!
— И вам.
Странно — я очень мало спал накануне, вдобавок принимал вчера, нет, уже позавчера, немалую дозу, полдня мучился с похмелья, однако сейчас сна не было ни в одном глазу. Я шел, курил и улыбался, а чему — сам не мог толком сказать.
Не мальчик все-таки, офицер.
54
Утро встретило самой плохой новостью из возможных. Еще перед разводом, настоящим, с музыкой, Хазаев подошел к нам и тихо произнес:
— Дождались счастья. После обеда прибудут гости.
— Кто такие?
— Проверяющие. Целая комиссия и к нам, и потом — в столицу. Наверное, будут договариваться о чем-то, а заодно нас проверят. Как мы тут морально разлагаемся?
Информация оказалась правдивой, как почти всегда случается, когда речь идет о чем-то скверном. Полкач обрушил на нас столько дел, что впору было вызвать третий батальон на помощь. Вкупе с ДШБ и еще с кем-нибудь.
Лагерь прибирали самым тщательным образом, разве что не красили, в связи с ее отсутствием, траву и не подметали зубными щетками плац. Но в остальном… Доставалось всем: и офицерам, и прапорщикам, и простым солдатам. Территория, техника, оружие, внутренние помещения, наконец, форма — все лихорадочно приводилось в порядок, ибо кому ведомо, на что обратит взоры прибывающее начальство?
Еще с утра сорвались с места летуны и отправились в сторону Врат. Аэродром опустел, только наземные службы лихорадочно занимались тем же, чем мы, — наведением лоска.
Полкач носился злой, как десять банд моджахедов, вместе взятых, ругался, кричал, разве что не топал ногами, хотя, казалось, еще миг — и он не только затопает, но и начнет бить всех направо и налево. Глядя на него, ругались замы, комбаты, а уж затем наступила очередь ротных, взводных, прапоров… При этом начальственная гроза продолжала обрушиваться на наши головы, и мы выступали в роли своеобразных передатчиков высочайшей воли и высочайшей брани.
Чем мы только не занимались! От приведения лагеря в порядок до оборудования за его пределами танкодрома и стрельбища. Все, что положено иметь воинской части где-нибудь в глубине России, обязательно должно быть и у нас. О соблюдении уставов не приходится говорить. Раз уж мы — лицо Советской армии, волей-неволей надо соответствовать в глазах развитых до полной изнеженности аборигенов. С той разницей, что местные могут не оценить наших усилий, а вот собственное начальство обмануть не удастся.
Хорошо, что о визите стало известно за несколько часов, а не за несколько дней. В противном случае никто бы не смог выдержать подобного напряжения.
И — свершилось. Вдалеке гудели вертолеты, а полк уже застыл ровными рядами, и все одеты были единообразно и аккуратно, как и положено советским воинам, несущим бремя службы в далеких краях и представляющих там свою великую родину.
От обилия высоких чинов рябило в глазах. По ту сторону Врат они наверняка были обряжены в какой-нибудь безликий камуфляж, но здесь, в местах цивилизованных, можно сказать, обетованных, визитеры вырядились в парадную форму с многочисленными колодками наград, высокими фуражками, штанами с лампасами.
Шутка ли — главный из них имел звание генерал-полковника, соответственно, в свите находилось полдюжины генералов помельче, а уж о полковниках остается только молчать. Они шли чуть в отдалении да записывали все, изрекаемое самым генералистым из генералов.
Из полусотни прибывших примерно с десяток были выряжены в штатские костюмы, но кто это — ученые или дипломаты, определить было трудно. Вероятнее второе. С моего места их не разглядеть, но я бы не удивился, узнав какого-нибудь, нет, не члена ЦК, те все же слишком староваты для долгой и небезопасной дороги, но уж кандидата в члены Политбюро — наверняка.
А может, и не было в толпе никаких кандидатов, а были лишь высокие чины госбезопасности, которым не впервой решать самые разные вопросы, и уж тем более — какие-то дипломатические штучки-дрючки.
— Полк! Смирно! Равнение на середину!
Важная толпа стала приближаться, и полковник легким и отчетливым строевым шагом тронулся навстречу.
Громкий доклад, кивок в ответ, отдание чести…
— Здравствуйте, товарищи солдаты и сержанты, офицеры и прапорщики!
Строй замер на секунду, набирая воздуха, и дружно рявкнул:
— Здравия желаем, товарищ генерал-полковник!
Получилось весьма неплохо, словно последние месяцы только и занимались тем, что репетировали разные приветствия.
Генерал довольно кивнул и медленно пошел вдоль строя. Так же медленно следовала за ним свита, к которой присоединился наш Николаич.
Впрочем, высокие чины явно спешили. На их уровне не стоило надолго задерживаться, а ведь хотелось взглянуть на совершенный мир, а то и прихватить какой-нибудь сувенирчик. Да и переговоры с местными властями, иначе зачем присылать трехзвездного генерала, требуют времени.
Потому гости проследовали в штаб, и лишь полковники разошлись по лагерю, проверяя, как тут устроился полк. Армейский взгляд — внимателен. Другое дело, что некоторые недочеты по молчаливому согласию сторон принято не замечать. Мы же демонстративно приступили к занятиям.
Все, как должно быть. Проверяющие проверяют, военные в поте лица своего отрабатывают упражнения, изучают обстановку, производят многочисленные хозработы, обслуживают технику. Это ведь только говорится: пехота, на самом деле в полку столько всяких боевых и вспомогательных машин, что ковыряйся с ними хоть с утра до вечера, всего не переделаешь.
Мне выпали занятия по строевой подготовке. Что ж, сам виноват. Мог бы вписать их на другой день, но кто же знал о приезде начальства именно сегодня?
Подход к начальнику, отход от него, повороты в движениях, перестроения…
Один из прибывших полковников остановился неподалеку, внимательно наблюдая за марширующими солдатиками, а потом сделал несколько шагов и встал рядом со мной.
Я привычно козырнул, получил в ответ такое же приветствие, а полковник хитровато улыбнулся и не приказал, а словно попросил:
— Еще бы общее прохождение да с песней…
Вот уж старый хрыч! Любит начальство это дело, прямо жить без него не может. Спорить с проверяющим — себе дороже. Хорошо хоть, поить не надо.
— Слушаюсь! — я направился к своим бойцам и рявкнул: — Становись!
Рота привычно выстроилась, чуть пошевелилась, выравниваясь, и застыла в ожидании приказаний.
— Ребята, нас просят пройтись, — я воспользовался тем, что полковник остался довольно далеко сзади, и даже позволил себе улыбку. Мол, не моя прихоть, но все мы в одной лодке.
Короткий шум, в котором не было особого недовольства. Хоть мы давно не занимались привычной в Союзе шагистикой, плох тот солдат, который не может прогуляться строем перед начальством.
— Направо! Рота… шагом… марш!
Четко ударили в землю подошвы сапог.
— Песню запевай!
Высокий голос Горюнова из первого взвода словно взвился в безоблачное небо:
Мы выходим на рассвете,
Над Баграмом дует ветер.
Раздувая наши флаги до небес.
Только пыль встает над нами,
С нами Бог и с нами знамя,
И родной акаэмэс наперевес.
И дружный хор полусотни глоток подхватил:
Только пыль встает над нами,
С нами Бог и с нами знамя,
И родной акаэмэс наперевес.
Ничего вроде получилось. По крайней мере, полковник подошел ко мне, поблагодарил, долго говорил, что не ожидал такого уровня, а меньше чем через час, когда вертушки приняли в свои вместительные чрева гостей и взяли курс на столицу, сам полкач подошел ко мне и сказал, что мое имя будет в приказе с объявлением благодарности.
Воюешь, и никто не скажет доброго слова, будто так и надо, а стоит пройтись перед вышестоящим — и вот уже твой послужной список украшается соответствующей надписью.
— Улетели, — проговорил стоявший рядом Лобов.
— Но, как Карлсон, обещали вернуться, — дополнил я.
Вряд ли делегация задержится дольше чем на сутки, а ведь на обратном пути они обязательно заглянут еще.
Разве может быть иначе?
55
Ни о каких визитах и хождениях по гостям вечером не было речи. Столько проверяющих в паре десятков километров — да это ведь минутное дело — и начальство уже здесь.
Ученый люд, в отличие от нас, грешных, в коробках не стоял. Не Первомай, в строй штатских людей не затянешь. Однако кое-кто из людей в гражданских костюмах на ученую половину (да какую половину, там от силы — сотая часть) прошли. Партийцы ли крупного масштаба, академики — какая разница? Просто на каждого человека есть свой персональный начальник, и еще вопрос, который лучше — генерал или секретарь? С генералом, мне кажется, проще. При кажущейся дуболомности они все же придерживаются некоего заданного кодекса поведения и офицерской чести.
Академики наверняка получили полной ложкой новые ЦУ и тоже были в итоге заняты какой-нибудь писаниной или что у них там?
Мы вовсю отдувались и постигали прелести собственного положения. Даже в столовую солдаты теперь ходили под барабан, в полном соответствии с указаниями полкача. А уж дел навалили столько — под вечер хотелось лишь спать.
Тем не менее я не выдержал и после отбоя, проверив посты, украдкой направился в сторону манящего меня модуля.
Судьба все решила за меня. Окна там не горели, и не оставалось ничего другого, как вернуться к своему обиталищу. Я же не мальчик, чтобы стоять да вздыхать под окнами!
Утро подтвердило правоту моих расчетов. Проверяющие вновь всей толпой объявились в лагере, разве что теперь уже не потребовали общего построения, и через какой-то час вертушки унесли их прочь — на этот раз в сторону Врат.
Меня начальственный визит на этот раз не коснулся вообще. Я занимался с ротой согласно расписанию на импровизированном полигоне, проще говоря, на пустыре за лагерем.
Вокруг лежали сплошные пустыри.
Старая армейская истина — солдат надо гонять. Речь не о строительстве генеральских дач. Гонять их надо, обучая тому, что непосредственно потребуется в бою. Там думать уже некогда, и все совершается исключительно на рефлексах. Научишь бойца автоматически выполнять соответствующие действия — и у него появятся лишние шансы выжить.
Еще хорошо, что вместо весеннего призыва полк был укомплектован переведенными сюда ребятами предыдущего, осеннего. Эти кое-что уже умели, и за ними не требовалось следить постоянно.
После обеда у меня были свои занятия. Лишь непосвященные думают, будто решения принимаются непосредственно в бою. На самом деле перед каждой операцией проводятся командирские учения, на которых разбираются наиболее вероятные ходы противника, намечаются контрмеры, прикидываются оптимальные пути, отрабатывается взаимодействие, и многое, непонятное человеку с гражданки.
Требовалось наметить комплекс мер в связи с последними данными. Мы пока не знали, какой путь изберет командование. Или же часть подразделений выстроится заставами вдоль единственной необходимой нам дороги, или, учитывая сравнительно редкое незаконное заселение, кто-то попробует договориться с местными о взаимном невмешательстве в дела друг друга. Сила явно на нашей стороне, если духи попробуют ходить здесь свободно, можно вычислить, куда они заходят за продовольствием. Со всеми вытекающими последствиями.
Но планы оказались переигранными. Комбатов вызвали в штаб, и мы оказались на некоторое время предоставлены сами себе.
Под первым же подвернувшимся предлогом я вырвался на волю. Но неудача ждала и тут. Ученый люд покинул лагерь, отправившись в столицу, причем, как сообщили очевидцы, еще во время визита начальства в большой спешке на машинах нашей автомобильной роты за пределы нижнего КПП, а там они пересели в местные автобусы. Во всяком случае, Кумейко охарактеризовал присланный за ними транспорт именно так.
Но разве можно было ожидать иного? В отличие от нас ученых прислали для конкретной работы, которую можно выполнить лишь в городах и при непосредственном общении с высокомудрыми аборигенами. Лагерь — не более чем перевалочная база, да на самый крайний случай — защита от неприятностей. Для нас же — место нашей постоянной дислокации.
Вернувшийся из штаба комбат немедленно потребовал ротных к себе.
— Товарищи офицеры, получен приказ, — Хазаев был предельно собран и серьезен. — Примерно в ста километрах от нас есть заброшенный город. Жители давно покинули его, однако там продолжают в автоматическом режиме функционировать заводы, в том числе пищевые. Недавно город был захвачен неизвестной бандой. Связь с центром прервана, отгрузка продуктов и продукции — тоже. Попытка местных разобраться привела к жертвам. Посланный туда отряд был разгромлен почти наголову. Со стороны противника использовались фугасы, гранатометы и стрелковое оружие. Перед тем был сбит высланный на разведку беспилотный самолет-разведчик. Так что дело серьезное. По договоренности с местными нашему полку поручено очистить город от бандитов.
Вот это уже полный сюрприз. Сразу понятно, что разрушать город авиацией и артиллерией права у нас нет. Там все-таки какие-то работающие заводы. Боевые действия в городе еще хуже, чем действия в зеленке. Только кто нас спрашивает?
Комбат все прекрасно понимал, однако, как и мы, был обязан выполнить приказ. Можно долго рассуждать, на каком основании мы должны решать чужие проблемы, почему развитое государство не в состоянии контролировать собственную территорию и еще многое и многое, только что это изменит в общем раскладе?
— Вот карта города и окрестностей.
Хоть что-то! Даже при беглом взгляде можно было отметить, что план города весьма подробный, и нам не придется тыкаться вслепую между домами. Большинство улиц были прямыми и достаточно широкими, лишь в центре вились всевозможные переулки, явно оставшиеся с более ранних времен.
— Сколько времени у нас на подготовку? — обстоятельно поинтересовался Пермяков.
— Три дня. Так что давайте прикинем, что тут можно поделать?
56
Тревогу объявили прямо посреди ночи. Солдаты торопливо выскакивали, вертели головами, не нападение ли, но нигде не было слышно стрельбы, и это хоть отчасти успокаивало.
— Командиры рот, ко мне! — голос Хазаева призвал немедленно покинуть строй.
— Провести перекличку! Лично удостовериться в наличии людей! — распорядился комбат, даже не слушая наших рапортов о прибытии.
Выполнение не заняло много времени. Все, кто был свободен от нарядов, стояли в строю, и я отправился назад к командиру.
— Двое солдат из автороты пытались покинуть лагерь посредством угона автомобиля, — лишь теперь сообщил нам Хазаев. — К счастью, были перехвачены часовыми. Смотрите, товарищи офицеры, если подобное случится, ответите.
Мог бы не предупреждать.
С одной стороны, я мог понять поступок беглецов. По ту сторону Врат кругом были враги, здесь же, если верить словам командования, буквально рядом с нами находилась столица государства, намного опередившего нас в развитии. Уж не знаю, что задумали эти неудачники: попросить политического убежища, просто затеряться среди местных или взглянуть хоть одним глазком на мир будущего и заодно прибарахлиться, но факт остается фактом. Самовольное оставление части считается дезертирством со всеми полагающимися последствиями. Конечно, не как в прошедшую большую войну, однако ничего хорошего солдатам не светит. Разве полкач решит замять случившееся и разобраться с беглецами келейно, не вынося сор из избы.
Если подумать — наивные люди. Никакого убежища предоставлять беглецам местные не будут. Мы для них вряд ли чем-то отличаемся от прочих дикарей, нахлынувших из-за Врат или находящихся за границей благословенных земель. Во всяком случае, заинтересованности в лишних людях они явно не испытывают. Да и ссориться с нашими властями им также не с руки.
Затеряться здесь тоже вряд ли возможно. Чем более развито государство, тем больше оно опутывает своих граждан всевозможными документами. А будет это паспорт или какое иное удостоверение — разницы нет. Попробуйте объявиться на моей родине или у наших идеологических противников, не имея на то легальных прав!
Плюс полное незнание языка и местных правил. Тут сразу поневоле обратят на вас внимание. Вся разница — что положено по местным законам за подобную попытку вторжения.
По той же причине весьма проблематично взглянуть хоть одним глазком на здешнюю столицу или иной город. Я уже не говорю о каких-то покупках, ведь нам до сих пор не сообщили, есть ли здесь деньги или какие иные средства, по которым граждане получают причитающиеся им блага. Однако порою людям свойственно терять голову, и в этот момент не думается обо всех последствиях, равно как и о том, что выигрыша не будет даже при самом благоприятном раскладе.
Самое обидное — из-за двух идиотов может пострадать весь полк. Особисты теперь поневоле утроят бдительность, и все наши возможные увольнительные легко накроются медным тазом. В итоге весь этот иной мир рискует сузиться для нас до все тех же осточертевших кишлаков и прочих прелестей, которых нам хватало без всяких переносов за Врата.
В этом смысле я и сделал объявление своей роте. С пояснениями, как и почему, и с напоминанием о присяге.
Бойцы, надеюсь, поняли. Мне было жаль этих славных ребят, чье положение здесь было еще хуже нашего. Если по части вырваться в увольнительную наши шансы были почти одинаковыми, то в остальном нас ждала все та же война, а у них не было ни малейшей отдушины. Мы хоть самогон могли гнать. Они же лишены даже чарса, последней крохотной радости солдата.
Нет, я не одобрял подобного рода расслаблений, но, как и все мои товарищи, понимал другое: в нечеловеческих условиях человеку необходима хоть какая-то разрядка, иначе крыша просто поедет. Потому и смотрел на некоторые проделки сквозь пальцы, лишь бы они не влияли на службу.
Могли бы хоть наркомовские ввести, а то получается какой-то абсурд: жизнь за родину ты отдать обязан, но выпить при этом — ни-ни. Разве что сумеешь прикупить у местных целлофановый пакет шаропа, куда вмещается ровно стакан откровенной гадости.
Но дай солдату поблажку, и он сядет тебе на шею. Поэтому я был вынужден не обращать внимания и в то же время пресекать, едва бойцы наглели и переходили определенную грань.
— Все понятно?
— Товарищ старший лейтенант, так будут увольнительные или нет?
— Думаю, да. Если больше не будете повторять откровенные глупости, — сам я был в этом не уверен, однако хотелось как-то поддержать ребят. Им ведь скоро в бой, хотя они еще не знают о подобной перспективе.
Или — знают? Солдатский телеграф разносит новости быстро.
— Все. Разойтись! Отбой!
Я машинально взглянул на часы. Спать оставалось минут восемьдесят.
Черт бы побрал этих беглецов!
57
Последующие дни были плотно заняты делами. Даже находись ученые в лагере, не знаю, удалось бы найти время для визита к Дарье или сил, чтобы пожалеть перед сном о невозможности встречи?
Насчет сил — преувеличение. Мы еще сидели по ночам, болтали о том о сем, строили догадки…
Вечером третьего дня прошло последнее совещание у полкача.
— Мы до сих пор не знаем о точном составе банды и ее вооружении, — подполковник едва удержался, чтобы не выматериться в адрес нынешних друзей, которые мало того что спихнули на нас свои проблемы, но даже разведку провести не удосужились. — Однако минная опасность существует. Потому соблюдать крайнюю осторожность. Правительство Элосты официально заявило — его подданных в городе быть не может, и все, кого мы там обнаружим, являются врагами. Желательно захватить пленных, однако в первую очередь — беречь своих людей. Прочесывание вести пешим порядком, прикрывая друг друга. При сопротивлении открывать огонь. Постоянно держать связь. Не пропускать ни одного дома. Районы действия рот…
Я старательно отметил на карте свой участок. Хорош он или плох, сказать невозможно. Тут уж что досталось…
— Корректировщики, — полкач переглянулся с начартом и принялся перечислять, кто из артиллеристов и с кем пойдет в город.
Мне опять выпало идти вместе с Тенсино, чему я был только рад. Всегда приятно иметь рядом доброго приятеля, тем более когда убежден в его профессиональных качествах.
— Авианаводчики…
Мне вновь повезло. Со мной шел Долгушин, уже знакомый по предыдущей вылазке.
— Медицина… — поворот к полковому эскулапу, а далее перечень фельдшеров, идущих с нами, и определение места, где будет развернут полковой медпункт.
Никакой самодеятельности. Все должно быть учтено и предусмотрено. Вплоть до доставки возможных раненых и пополнения боекомплекта, если в последнем возникнет нужда.
— Я прекрасно знаю манеру некоторых товарищей офицеров смотреть сквозь пальцы на средства защиты, — подполковник обвел зал суровым взором. — Так вот. Довожу до вашего сведения: если в горах это терпимо, то здесь приказываю каждому офицеру и прапорщику лично проследить, чтобы каждый боец был в бронежилете и каске. Потаскают, может, кому жизнь спасет. Приказ понят? И чтобы сами не бравировали, а показывали солдатикам пример! Наши ученые в заботе о людях…
Достаточно было приказа, но полкач распинался еще добрых пять минут, и сидящий рядом со мной Плужников стал откровенно подремывать. От дяди Саши слегка попахивало брагой, но к этому все настолько привыкли, что махнули на сапера рукой. Главное — он делал дело, да и дело его было из самых опасных.
Николаич замолк и покосился на свой штаб: не забыл ли он чего? Замполит принялся что-то шептать, и полкач кивнул.
— Теперь политработники. Комсорг пойдет с первым батальоном.
— Я всегда хожу с первым батальоном, товарищ подполковник! — бодро и не к месту вскочил подтянутый капитан.
— Молодец, дурак! — прокомментировал на весь зал дядя Саша.
Все рассмеялись.
— Капитан Плужников! — отреагировал полкач. — Еще одно замечание, и я буду вынужден объявить вам выговор с занесением в личное дело!
Он явно хотел сказать — выгоню вас с совещания, однако саперам в грядущем деле была отведена не последняя роль.
— Пропагандист пойдет со вторым батальоном, — Николаич опасливо покосился на дядю Сашу, но тот лишь обиженно сопел.
— Парторг останется на КП полка, — уже увереннее закончил полкач. — Какие-нибудь вопросы есть, товарищи офицеры?
Легкий гомон известил, что всем все ясно. По крайней мере, в части планирования и распределения ролей.
— Разрешите, товарищ подполковник? — встал дядя Саша.
— Слушаю вас, товарищ капитан.
— Товарищ подполковник, — Плужников всем своим видом изображал смертельную обиду. — Я не понял, почему всем дополнительно дали политработников, а мне нет? Чем я хуже остальных? Мне как раз идейный человек нужен на первую машину.
Первая машина шла с противоминным тралом, и каждая мина на дороге была ее.
— Товарищ капитан! — полкач едва не сорвался на праведный крик. — Выйти из зала!
— Слушаюсь! — но обида на лице Плужникова сохранилась.
— Дядя Саша, зачем нарываешься? — спросил я, выходя вслед за ним на остывающий вечерний воздух.
— Задолбали уже эти идейные прохвосты! — выругался капитан. — Плюнуть некуда — везде в замполита попадешь! Еще жить учат! А ходят как — с виду на офицеров похожи. Погоны, звездочки! Тьфу!
— Но, дядя Саша…
— Пойдем лучше, примем немного, — предложил мне сапер. — Время пока есть…
— Не хочется. Завтра тяжелый день, — напомнил я.
— Брось! На марше выспишься. Нам еще часов пять выдвигаться, не меньше.
— Все равно не хочу. Да и с ротой побыть надо, задачи взводным поставить.
— Как знаешь, — не стал настаивать капитан. — Хотя и зря. Когда еще удастся?
— После операции. — Уверенности, что мы переживем ее, не было, однако надо всегда рассчитывать на лучшее. Идти в бой с похоронным настроением — последнее дело.
— Странно устроен мир, — дядя Саша прикурил и выпустил клуб дыма, словно был не советским офицером, а огнедышащим драконом из сказок. — Ученый люд сейчас в кабинетах сидит, труды местных Архимедов и Эдисонов изучает, а мы к какому-то заброшенному городу идем. Стоило ли забираться в такую даль, чтобы повоевать, словно на Земле для такой забавы уже и места нет?
— На этот раз мы хоть никого не учим, как им надо жить, — напомнил я. — Напротив, учат нас, как и что лучше делать. Разве игра не стоит свеч?
— Не знаю, Андрюха, — качнул головой Плужников. — Знаниями ведь еще уметь пользоваться надо. Да и не нравится мне здешнее общество. Если это действительно развитая страна будущего, то мне хочется оказаться в прошлом.
Я сам порою сомневался, насколько эффективными могут оказаться полученные здесь знания. Это как в Средневековье попытаться провести электричество. Вроде при удаче можно объяснить принцип действия, но позволят ли имеющиеся технологии воспроизвести то, до чего при нормальном развитии должны еще пройти века? Тем не менее все равно надо попытаться хоть что-то сделать, раз уж судьба предоставила подобный шанс. Не настолько плохи наши ученые, чтобы не разобраться в проблеме, да еще и имея все данные и готовые образцы.
— Пошли лучше хряпнем, — еще раз предложил дядя Саша. — До вечерней поверки времени еще полно.
— Я не пью перед боевыми, — напомнил я.
— Зря, — осуждающе произнес Плужников.
— Такой уродился. Вот после — другое дело.
— Как знаешь. Я предлагал…
— Спасибо, дядя Саша.
— Надо мне твое спасибо! — сапер отвернулся и пошагал в сторону расположения своей роты. Но по дороге все-таки повернулся, чтобы я невзначай не счел себя обиженным, и бросил: — Удачи тебе завтра!
— Взаимно.
Ох, как порою нам всем необходима самая обыкновенная удача! Что значат без нее самые хитроумно разработанные планы?
Пшик…
