Глава 4. КОМАНДИР ОСОБОЙ ГРУППЫ 1

Ночью загрохотало: подтянувшиеся сутками раньше гаубицы и мортиры, куда более полезные в горной войне, чем пушки, к двум часам выдвинулись на позиции и открыли огонь. Взвились легкие ракеты. На склонах выросли сады огненных деревьев, чей век измерялся секундами, но завершался и век тех людей, чья судьба заставила их оказаться поблизости.

Никто, конечно, не ожидал от этого концерта – "Симфония войны, часть первая, allegro molto" – большого выигрыша. Огонь велся по площадям, улкасские же стрелки наверняка сидели в укрытиях: пещер в Горной стране хватало, глубоких и с извилистыми ходами; так что заметного численного урона врагу нанести не рассчитывали. Целью обстрела было – как и всего запланированного в новом варианте массированного наступления – лишь отвлечь внимание улкасов от других направлений, других проходов к немногим перевалам, которые следовало преодолеть, чтобы выйти на плато Ич-Майрат.

Эта крупная войсковая операция с точки зрения привыкшего во всем сомневаться веркома Сидо не имела шансов на успех: слишком уж много оставалось неясностей. Однако она могла послужить для того, на чем Сидо в последние дни сосредоточил все свое внимание: для скрытного и беспрепятственного заброса группы Онго в тот горный район, где Директор Про-Института рассчитывал найти подтверждения своей гипотезы о подлинных причинах и возможных следствиях Нежданной войны.

Он знал, что опыта войны у улкасов хватало, во всяком случае – войны в горах, и потому не сомневался: дороги к центральным, важнейшим районам Горной страны будут охраняться в зависимости от удобства и протяжения троп – чем ближе перевал и удобнее проход, тем серьезнее окажется защита, тем тщательнее будут контролироваться тропы и тем больше шансов на то, что каждый овраг будет заминирован, так что всякий, не знающий ключевых слов и действий, обрушится в пропасть, не успев сделать и пяти шагов по хрупкому настилу, висящему, как сказано уже давно, "подобно слезе на реснице Создателя". Из этой простой формулы следовало, что самый далекий путь к самому неудобному перевалу будет охраняться с меньшим тщанием, чем любой другой – и не потому, что таков приказ (его, естественно, никто никогда не отдаст), а по той лишь причине, что выставленные для охраны люди знают, что главную часть задачи за них выполняет сама природа, а на их долю остается самая малость; а такое ощущение всегда действует расслабляюще. На этом обстоятельстве и был построен расчет, коим был предусмотрен чуть ли не каждый шаг группы; однако на словах флаг-воину было дано еще одно указание, или разъяснение, и было оно выражено так: "У тебя инструкции на все случаи, а уж как ими пользоваться – решай сам в каждом конкретном варианте. Потому что и спрос будет с тебя, а не с компьютерной команды". Онго и начал с первых же минут поступать именно таким образом.

Впрочем, группа начала свое движение именно по указанному маршруту.

Произошло это, когда неожиданно сильный ответный огонь с гор достиг уже подобающей плотности, чтобы можно было поверить, что противник на склонах всерьез втянулся в игру.

Разработкой предписывалось, углубляясь в тыл улкасов, двигаться под прямым углом к направлению действий отвлекающих сил – то есть на северо-восток, принимая еще к востоку. Разведчики, по-одному выскользнув из колонны квадрата, выходившего из внутренних ворот туннеля, собрались вокруг Онго в месте, определенном заранее по карте, – на пятачке, рядом с отдельно стоящим тут деревом – арубой с толстым стволом и мощной кроной. Здесь темнота была еще гуще, чем вокруг, где мгновенные озарения рвали мглу в клочья. Группа, в последний раз проверив подгонку снаряжения, уже выстроилась в колонну по одному, чтобы незримо и неслышимо ни для кого покинуть эти места, однако в самый последний миг неподвижности Онго внезапно принял другое решение.

Дело было в том, что он накрепко – на всю жизнь, наверное, – запомнил лицо триг-воина ОСС Раго, того, кто недавно арестовывал его, потом держал в тесной камере агралета и под конец пытался убить. Онго надеялся больше никогда с этим человеком не встретиться; но когда группа, смешавшись с солдатами квадрата, выходила из туннеля, ему показалось, что .почти рядом с внешним входом он заметил именно этого офицера. Правда, уже не в мундире, а в общевойсковом комбинезоне, но это был именно он – тут сомнений у Онго ни на миг не возникло. Раго стоял, словно чего-то или кого-то ожидая, и был не один: в двух шагах от него расположились, словно отдыхая, кто присев на камень, кто просто опустившись на корточки, не менее двух дюжин солдат, снаряженных для похода примерно так же, как и сам Онго с его группой. А ведь Сидо предостерегал…

Раго не заметил никого из разведчиков; возможно, ожидал, что они будут двигаться через туннель самостоятельно, а не растворившись в массе войск. Но вряд ли его задача ограничивалась поисками Онго только тут, у входа. А значит…

Однако не только это смутило флаг-воина. Там, куда им следовало направиться, огонь был вовсе не самым слабым, как предполагалось; может, люди там, наверху, просто не выдержали напряжения, которое неизбежно овладевает солдатами, когда их товарищи ведут неравный бой – пока еще огневой, но того и гляди грозящий превратиться в схватку лицом к лицу. Товарищи отбиваются, может, из последних сил, а они тут вынуждены сидеть тихо, не привлекая к себе внимания наступающего противника, не помогая своим даже огнем; нужно иметь сильный характер, а главное – привычку к беспрекословному выполнению приказов, чтобы так вот и просидеть молча. Эта привычка вовсе не свойственна улкасам, повиноваться они готовы только и исключительно Создателю, в остальном же подчиняются лишь собственному рассудку, а еще больше – чувствам. И вот теперь там, где предполагалось, по разработке, наименьшее внимание и численность охраняющих тропы улкасов, огонь вдруг возник достаточно сильный, чтобы сразу же отбросить этот вариант.

Шесть человек ждали команды на движение, Онго же медлил; и когда прошло три минуты, а огонь с того направления не ослабевал, флаг-воин справедливо решил, что наверху у сильного патруля (которого там быть вообще-то не должно бы) не выдержали нервы и, следовательно, пройти там бесшумно и незаметно не удастся. Нужно было другое решение. Он обернулся к группе:

– Уходим вправо – расщелиной между хребтами! Колонной по-одному, за мной шагом – марш.

И группа тронулась, но не в горы, не на внутренний кольцевой (средний из трех подобных) хребет, куда вела намеченная было для движения тропа, а прямо на восток – узкой расщелиной между этим вторым хребтом и внешним, отделявшим их теперь от свирских равнин. Тут никакой тропы не предвиделось, расщелина была завалена камнями, что веками скатывались с обоих склонов; улкасы, как предполагалось, еще не успели проложить рокадные дороги для маневра по линии границы, и уже с первых шагов пришлось пробираться с глыбы на глыбу, сохраняя при этом полную тишину: даже выругаться можно было только про себя, а это, как известно, не приносит искомого облегчения. Однако именно так группе и удалось выйти из зоны пристального внимания, оставшись никем не замеченными.

Мгла становилась все плотнее, звуки канонады и перестрелки понемногу затухали, они доносились теперь с разных сторон, отражаясь от скал и склонов самым неожиданным образом; так что продвижение группы вряд ли хоть кто-то мог услышать. Здесь, в узком дефиле между горными склонами, патрулей не должно было быть, потому что движение этим путем, в общем, никуда не могло привести; это был, со всех точек зрения, самый невыгодный, неудобный и долгий путь.

Не должно было быть ни патрулей, ни кого-то другого. Однако…

Группа отдалилась от входа в туннель примерно на выстрел, когда шедший головным Було внезапно остановился, едва слышным шипением заставив сделать то же и всех остальных. Онго приблизился к головному. В самое ухо спросил – не звуком даже, а дыханием:

– Что?

И так же получил ответ:

– Впереди – что-то такое. Пахнет железом, понимаешь?

Откуда здесь железо? Тут, в разгуле глыб, и в самом деле не должно быть никакого металла. Но не доверять острому чутью разведчика – опасно. И в самом деле, легкий ветерок тек вниз по склону, и какой-то запах изощренное обоняние, пожалуй, могло уловить.

– Разберись. Осторожно.

Було кивнул и растаял в темноте. Группа ждала, разведчики вслушивались, изготовив оружие к бою. Було вернулся – так же бесшумно материализовался из ничего. Доложил:

– Странно. Разбитый вездеход. Большой. Наш. "Свароник". Смят в гармошку. Похоже – упал откуда-то сверху.

– У нас же нет вездеходов в наступающих войсках.

– Да он и не сейчас упал. Много ржавчины. Давно лежит.

– Тут же, наверху, не должно быть никакой дороги.

– Должно или нет – не знаю. Но как-то он наверху оказался. Потом упал.

Наверное, дорога плохая. Но главное в другом. Выше, на круче – люди. Много.

Дюжины четыре.

– Нас не видят?

– Сюда не смотрят. Туда, откуда идем – да.

– Там, поверху, можно пройти к туннелю?

– Они – смогут. Их места. Пройдут даже во сне.

– Арук их побери…

А ведь ни единого выстрела оттуда не было. Никаких признаков жизни. И вряд ли это только тут. Наверное – по всем склонам, спускающимся к туннелю. А огонь ведут те, кого можно не бояться, потому что самим им до туннеля добираться пришлось бы часами. Ясно: как только наши всерьез втянутся в драку – эти хлынут вниз лавиной. И заварится каша…

Первым движением было – вернуться. Хотя бы для того, чтобы предупредить своих. Чтобы были готовы к мощной контратаке улкасов. Или, если не всем возвращаться, то хотя бы одного отправить. Вызывать по радио – обнаружить группу, сорвать всю операцию, ради которой все и затеяно. Нельзя. Никак нельзя.

А вот одного… Кого же послать? Кто там у нас замыкающим?

– Соки! – это едва слышно. Но тот и сам подошел уже, не дожидаясь вызова:

– Онго, сверху спустилось с полдюжины вниз – туда, где мы только что прошли.

– Ищут след?

– Нет; наверное, сейчас сверху пойдут все – этим коридором будут подбираться к туннелю. Нам теперь обратно не пройти. Никак.

Онго неслышно вздохнул. Больше нечего было раздумывать, бередить место, которое долго теперь будет болеть.

– Було, как там впереди?

– Чисто.

– Продолжаем движение.

А через полчаса после выхода группы Онго на том же месте, с которого начали свое движение они, собрался еще один отряд, вдвое многочисленнее и почти точно так же вооруженный и снаряженный. Под началом Раго не находилось ни одного обертыша – потому что в Секретную Службу их, по старой традиции, вообще не набирали. Никто из военных, руководивших этой операцией, о назначении спецотряда не знал, да и о самом его существовании узнали только два часа назад – когда группа вдруг прибыла, возникла как бы ниоткуда; однако провожал его высокопоставленный офицер из десанта ОСС, никакой помощи от войск он не просил, а всего лишь – пропустить отряд через туннель; оснований отказать в этом не было никаких, и им разрешили. И этот отряд, в свою очередь, двинулся в горы.

Трудно пока сказать: что было известно командованию этого отряда о группе, вышедшей на полчаса раньше. Но, возможно, что-то и было; думать так позволяет избранный этим отрядом маршрут движения. А именно тот самый маршрут, что был предписан и группе Онго, но ею отвергнут, о чем в отряде, конечно, известно не было: группа Онго не должна была выходить на связь ни с кем и об изменении своего маршрута никому не сообщала. И отряд (хотя, возможно, это было простым совпадением?) пошел именно в том направлении, в котором должен был двигаться Онго; пошел, хотя стрельба оттуда велась все еще достаточно активно.

Впрочем, вся операция уже заканчивалась. Она не смогла получить того развития, что было предусмотрено компьютерной разработкой и утверждено Высоким Совещанием. Ожидалось ведь, что сопротивление здесь будет встречено самое незначительное, однако действительность оказалась совершенно иной. Словно бы этого наступления улкасы и ждали, и к нему соответственно приготовились. Огонь по наступавшим велся со всех румбов, при этом даже с тех высот, какие казались для этого слишком отдаленными; но в горах расстояния воспринимаются вовсе не так, как на равнине, они там существуют в трех измерениях, и пули летят, не. следуя извилинам троп, а по прямой. И потому уже ко времени выхода второго отряда артиллерийский и ракетный огонь свиров начал стихать, а стрелковый ромб, успевший подняться на сотню двойных шагов вверх, принялся медленно отходить; предполагалось, что улкасы контратаковать не будут – малочисленность не позволит им поймать свиров, как выражаются футболисты, на противоходе. На деле же – едва лишь стрелки свиров начали отход, как с высот на них посыпалось такое множество улкасов, какого здесь никакая разведка не предсказывала. Да, улкасы, несомненно, в этой войне действовали вовсе не так, как во всех предыдущих.

Контрнаступление оказалось не только неожиданным, но и очень мощным.

Дело быстро дошло до рукопашной; а в таком бою улкасы всегда преобладали.

Пришлось отходить до самого входа в туннель. Там дрались долго и ожесточенно: нельзя было пятиться дальше, чтобы не оставить улкасам всю выведенную на позиции артиллерию. Однако улкасы лезли на рожон: их стремление вернуть себе туннель было более чем очевидно. Быстро протащить артиллерию через туннель не представлялось возможным, подкреплений тоже ожидать не приходилось: соседнему ромбу просто негде было развернуться. Поколебавшись, командир ромба отдал приказ – взрывать технику и отходить. Так и сделали. Свиры втянулись в туннель, где уже вовсю работали саперы, закладывая мощные заряды. Бой продолжался и в туннеле, улкасы не позволяли свирам оторваться от себя даже на два шага; наконец, когда свиры покинули туннель, выбираясь на равнину, а за ними хлынули было преследователи – раздались взрывы, обрушившие всю среднюю часть прохода; сколько там при этом погибло улкасов – неизвестно, зато все знают, что те из них, кто успел выйти на равнину, были перебиты сразу же, не уцелел ни один.

Потом спохватились: надо было хоть несколько пленных захватить, вопросов к ним могло быть множество. Хотя – тут же утешили себя начальники – они бы все равно ничего не сказали: улкасы – народ жесткий.

И как они вообще тут живут? Через каждые несколько минут Онго задавал себе этот вопрос, естественный для городского жителя, привыкшего ходить по гладкому, а еще больше – по нему ездить. Тут же ничем подобным и не пахло, и если удавалось хоть дюжину размахов пройти, не спотыкаясь о камни и не опускаясь на четвереньки для сохранения устойчивости, то это становилось поводом для радости. Но таких мест попадалось не так уж много. И Онго не раз уже задавал выбиравшему путь Було один и тот же вопрос:

– Неужели тут нет дорог поудобнее?

На что следовал опять-таки один и тот же ответ:

– Как не быть? Только здесь безопаснее. Ничего, это недолго.

Недаром, однако, сказано, что человек ко всему привыкает. И промежутки между вопросами становились все продолжительнее. И даже уверенность Онго в том, что еще через несколько шагов он обязательно упадет и больше не сможет подняться и продолжать путь, уверенность эта становилась с каждой минутой все меньше и, наконец, вообще куда-то исчезла – как раз перед тем, как Було шепнул командиру:

– Скомандуй привал. На полчаса.

Будь на то воля Онго, они остановились бы еще раньше, и не на полчаса, а трудно сказать, на сколько – так ему, во всяком случае, казалось. Он, однако, при всей своей усталости и набитых синяках понимал: если хочешь и в этих условиях оставаться командиром (а он хотел), то пользуйся уроками, которые тебе ненавязчиво преподают привычные к горам люди, усваивай и используй. Только эта мысль и позволила ему дотерпеть, а сейчас – воспользоваться советом, а вернее, слегка замаскированным указанием опытного разведчика, не выказывая откровенного облегчения, но совершенно спокойно, как будто именно тут и сейчас привал и был заранее намечен, и каждому это было известно. Точно так же восприняла это и вся группа.

За исключением разве что комп-связиста Сури, у которого привычки к горам было не больше, чем у Онго, зато причин мириться с ними – куда меньше: он ведь военной карьеры не делал. Правда, он тоже не стал выражать возникшее чувство облегчения слишком откровенно; но по глубине его вздоха все и так было понятно. Он даже не стал искать местечко поудобнее, чтобы присесть, – опустился на камни там, где застала его команда, закрыл глаза и начал медленно, ритмично дышать, чтобы побыстрее прогнать едва не осилившую его усталость.

Откровенно говоря, он не раз попросил бы уже пощады, хотя бы в форме такого вот передыха, если бы не Онго. Да, пусть мужчина, пусть командир – но он-то отлично помнил ее девушкой, его девушкой, забыть ощущение ее тела ему никак не удавалось. И сейчас еще стоило ему хоть ненадолго закрыть глаза, и он без труда различал в хрипловатом голосе Онго прежние, женские нотки и ловил себя на том, что каждую минуту ожидал услышать какие-то прежние слова, любовные, ласковые, нежные… Поход оказался для него трудным, почти невыносимым, он ведь никогда не служил в строю и не был готов к таким переделкам. И будь здесь какой-нибудь другой командир, Сури наверняка уже не раз сорвался бы, взбунтовался, просто отказался идти дальше (повиновение, главная солдатская добродетель, не было в нем воспитано); но тут была Онго, и всякий раз, когда Сури находился уже на грани изнеможения и бунта, его останавливала именно невозможность откровенно опозориться на ее (или его?) глазах. Он что – надеялся на что-нибудь? На что вообще тут можно надеяться?

Логического ответа он не знал, да его и не было; и тем не менее именно это никак не угасающее чувство и помогало ему держаться наравне с другими, привычными к такой обстановке. И сейчас, отдыхая, он сидел и, сам того не сознавая, улыбался – не настоящему, а тому прошлому, какое ему виделось.

Все остальные восприняли остановку как естественную часть похода: выбрали местечки поудобнее, чтобы было на что опереться спиной, не снимая увесистых ранцев, – на получасовом привале этого лучше не делать, особенно в условиях, в которых вероятны всякие неожиданности. Один – на сей раз то был Нито – занял позицию повыше, поднявшись еще на несколько двушагов: был его черед наблюдать, чтобы в случае опасности вовремя подать сигнал. Другие минуты три расслабленно молчали. Потом Онго вынул планшет, вызвал на экран карту того района, в котором они сейчас находились, – карту, сделанную аэросъемкой.

– Керо, Мори, можете определить место? Карты такие они видели и раньше, во время подготовки к рейду. Но не эту. Куда и как идти, держалось в тайне до сих пор, тем более что для первых часов после выхода это не имело никакого значения: до определенной точки, откуда должен был начаться собственно маршрут, можно было добираться несколькими способами, из которых, как известно, в последний миг Онго выбрал самый трудный. Зато и безопасный – пока, во всяком случае, никто и ничто им не помешал. Сейчас разведчики склонили головы над светлым прямоугольником и стали вглядываться молча: все-таки одно дело – узнавать место, на котором находишься сам, и совсем другое – разбираться, когда его показывают тебе с высоты в дюжины выстрелов.

– Что – трудно опознать? – пришел на помощь Онго. – Вышли мы вот откуда. – Он указал карандашом. – Это вот – внешний кольцевой, это – второй.

Шли мы вот так, наверное. – Он и сам не был совершенно уверен, но все же карту читал лучше, чем они. – Сколько прошли, как думаете?

– Да постой ты, командир, – сказал Мори с некоторой досадой. – Дай обнюхаться.

– Только недолго. Пять минут.

– Пять… А как мы должны были идти – можешь показать?

– Ну… Вроде бы вот указанный маршрут – видишь, красная ниточка идет.

– Ага. Значит, вот это тогда должен быть Стурог? Точно,он.

Стурог был господствующей высотой в районе,стодюжинник с голыми склонами.

– Стурог, да. Видишь отметку высоты? Стурог.

– Значит, так…

Мори негромко сказал – наверх, наблюдателю:

– Нито, посмотри с юга на запад: какие там высоты?

Через несколько секунд донеслось:

– На половине восьмого – двойная, с седловиной.

– Ага. А у нас тут есть такая? Нашли быстро.

– Значит, мы ее видим на половине восьмого – выходит, находимся где-то вот на этой линии. Из расщелины мы вышли два часа назад, пошли вверх по старому руслу, старому… это вот оно, что ли?

Онго всмотрелся. Подтвердил:

– Ни на что другое не похоже.

– Значит, засекаем здесь… Ну, что же, командир: вот наше место. С минимальной ошибкой.

– Ну-ка, ну-ка… Э, выходит, мы уже совсем близко подошли к тропе, по которой намечался первый маршрут?

– Давай поглядим. Да вот она. Еще минут десять – и мы бы на нее вышли.

Рано привал сделали.

Онго глянул на разведчика с сомнением:

– Думаешь?

– А разве нет?

Онго хотел было что-то ответить и уже пожал плечами в знак сомнения, как сверху послышалось:

– Внизу: всем умереть!

И слова Онго так и остались непроизнесенными. Зато все оружие мгновенно оказалось изготовленным. Даже Сури открыл глаза, и волновавшее его видение исчезло, уступив место действительности. Онго же, положив автомат на колени, вытащил из бокового кармана своего ранца, который он нес, как и каждый участник группы, динафон, вложил капсулу в ухо и включил усиление.

Отряд Раго, покинувший место боя у туннеля через полчаса после группы Онго, поднимался в горы путем, гораздо более удобным и коротким, а именно тем самым, какой был предусмотрен и для группы. Отряд шел, не очень опасаясь пролетавших над их головами пуль: не по ним ведь велся огонь, их отряд сейчас нельзя было даже увидеть с той высоты, а вот площадка у входа в туннель была как на ладони. Судя по тому, как двигался отряд – достаточно быстро и почти бесшумно, – состоял он если и не из прирожденных горцев, то, во всяком случае, из бойцов ОСС, изрядно тренированных и опытных. До зари они успели преодолеть немалую часть подъема, а когда уже рассвело, сошли с тропы в заранее предусмотренном месте, где можно было отдохнуть, не боясь, что их заметят случайные путники. А впрочем, в эти дни тут случайных путников наверняка и не было. Что же касается неслучайных – то известно, как следует с ними поступать.

Возглавлявшие отряд офицеры, триг-воин Раго и еще два офицера, старший рог-воин и просто рог, использовали привал для краткого совещания.

– Я думал, что в этой точке мы их настигнем, – сказал триг-воин. –' Видно, они легки на ногу.

– Могут быть варианты, – сказал старший рог.

– Послушаем.

– Первый: они могли, отойдя ненамного, сойти с тропы, затаиться и пропустить нас вперед. В таком случае не мы идем за ними, а наоборот.

– По-моему, там не было удобных мест, чтобы залечь и выждать, – усомнился рог-воин.

– Да – если говорить о нашем отряде. Но их всего семеро.

– Совершенно точно, – подтвердил командир. – Семеро. Я сам наблюдал, когда они входили в туннель.

– Значит, вариант вероятен, – продолжил старший рог. – Вторая возможность: они выбрали другой маршрут.

– А он есть?

– Ну… зависит от уровня их подготовки и мотивации. Если они что-то слышали о нас…

– Исключено! – категорически опроверг эту мысль триг-воин. – Даже командование всей операцией знало о нас лишь то, что отряд следует беспрепятственно пропустить. И узнало об этом лишь в последний миг. А этот миг наступил, как вы помните, когда группа уже ушла на маршрут.

– А почему ты вообще стал изобретать варианты? – поинтересовался рог-воин.

– Да потому, – ответил стар-рог, – что уже рассвело, а…

– Мы ведь уже поняли: они просто идут быстрее, чем предполагалось.

– Да обожди… Уже рассвело, я сказал. Чем быстрее они шли, тем больше следов должно было остаться. Однако следов нет. А у нас ведь в следопытах – чемпионы Свиры.

– Даже и они в темноте могли не заметить чего-то.

– Но не заметили ничего! И это бы с полбеды. Но ведь и сейчас, уже при свете, они по-прежнему не обнаружили ни, единого следочка!

Командир нахмурился:

– Значит, твое мнение…

– Есть другой путь. И те, кого мы ищем, им воспользовались.

– Ну, пусть так. Если, пока мы здесь отдыхаем, они не покажутся на тропе, – значит, первый твой вариант отсыхает: они не останавливались и не идут вслед за нами. А что касается другого пути… каким бы он ни был, он не может быть самым коротким: на самом коротком стоим мы. О?

– О!

– А значит, в точке "В" мы окажемся первыми.

– Ты уверен, что они тоже выйдут в ту точку?

– Если нет, тогда им вообще незачем было идти. Во всяком случае, если у них какая-то другая цель, то пусть ищут ее до полного посинения: тогда они нас вообще не должны беспокоить. Наша задача – не допустить их в район… Дай-ка карту.

Старший рог-воин раскрыл планшет.

– Смотри. Вот район, в который они, по нашим предположениям, должны выйти. О?

– О!

– А вот нужная точка, из которой только и можно туда попасть. В природе ей соответствует перевал 17, по-местному Ур-Обор. Войти в район можно только этим единственным путем.

– Есть и другой: с воздуха.

– Десант? Ну, есть такая возможность. Но не забудь: воздух во всем этом районе контролируем мы. Это ведь по-прежнему считается областью действия Службы Границы, а чья она? Наша. Да и кроме того, эта-то группа ушла ножками, а не на крылышках.

– О…

– Значит, мимо этой точки им никак не пройти. Или же они не попадут в район. В этом случае, я уже сказал, их судьба нас не будет интересовать: вернутся они или нет – это уже их проблемы.

– Их и тех, кто их послал.

– Обязательно тебе надо хоть что-то сказать.

– Извини, командир. Виноват.

– Да ладно. Значит, так: ждем еще двадцать минут; если их нет – трогаемся и идем форсированным маршем.

– А эти там, на высотах – улкасские стрелки? Не помешают?

– С ними все будет в полном порядке… Через двадцать минут, как и было сказано, отряд снялся с места и двинулся дальше по уводившей все глубже и выше в горы тропе.

* * *

Онго невольно зажмурился: таким оглушительным шумом обернулось вдруг то, что еще недавно казалось совершенной тишиной. Что-то скрипело, кряхтело, резкие свисты проносились, раз-другой нечто ухнуло; нужно было время, чтобы привыкнуть, чтобы в этом концерте выделить звучание отдельных инструментов и назвать каждый из них. На это ушло, пожалуй, никак не меньше пяти минут. Так он и просидел – с закрытыми глазами, только поводя из стороны в сторону цилиндриком динафона; при этом одни звуки усиливались, другие – ослабевали.

Понемногу становилось ясным: вот это – ветерок раскачивает деревья, растущие там, где склон становился более пологим; кряхтение – еще выше немного оседает снег под лучами поднимающегося солнца; а свист – это уже проснулись птицы. Их было в горах немного, но они все же были. Ни один из этих звуков не таил в себе угрозы. Но не зря ведь дозорный Нито просигналил о соблюдении полной, мертвой тишины?

Онго еще довернул цилиндрик. И наконец услышал. Сначала ему подумалось, что это падают камни – не камнепад сходит, но валятся достаточно увесистые камешки, по одному, как капли из неплотно закрытого крана. Был в этом падении определенный ритм, но какой-то сложный – будто кранов было несколько. Больше дюжины, наверное. Да больше. И по времени падение капель из каждого из них не совпадало, хотя частота была почти одной и той же. И это шмяканье камней о плотный грунт сопровождалось, похоже, короткими, но сильными порывами ветра, каждый продолжался секунды две, потом была пауза, потом новое дуновение – уже в несколько иной тональности. Что-то было в этом знакомое. Очень…

Новый звук, единичный, неповторившийся, поставил все на свои места. Он мог быть вызван только одним: соприкосновением металла с металлом. И если камни могли падать, а ветры – дуть по каким-то природным причинам, то металлический лязг, пусть и на общем фоне не очень громкий и отчетливый, был вызван только людским снаряжением. А уж то, что последовало вслед за ним, развеяло бы любые сомнения, если бы они возникли:

– Тихо, там!..

Приглушенно, но совершенно различимо. И произнесено на чистом свирском языке, на городском, даже на столичном его диалекте.

Падавшие камни мгновенно перестали быть камнями, а обратились в шаги – тяжелые шаги людей, несущих к тому же на себе груз, видимо, достаточно тяжелый.

Не двух, не трех людей и даже не дюжины, как подумалось вначале. Людей было больше. Целый отряд. И двигался он по недалекой отсюда тропе, а не по бездорожью: тогда никакого ритма вообще не прослушивалось бы. Двигался, постепенно приближаясь: за те минуты, что Онго их слушал, звуки сделались громче, яснее.

Это было по меньшей мере странным. Весьма странным.

Говорят по-свирски – значит, не улкасы. Те даже в случае необходимости прибегают к языку врагов крайне неохотно. И часто намеренно коверкают его – чтобы показать свое презрение к его носителям. Значит, в горы углубляется свирский отряд. Военный, конечно, больше здесь быть некому и незачем. Зачем он здесь? Кто его послал? Почему им командует триг-воин Раго – офицер ОСС?

Именно увидев там, у туннеля, Раго, Онго решил изменить маршрут группы.

Это было сделано им тогда чисто интуитивно – хотя бы потому, что времени на обдумывание не было. Ну а если бы Раго не был тем, кто арестовал его после захвата туннеля? Как-никак, ОСС – свирская служба, следовательно, и группа Онго, и Раго решают одну и ту же задачу? Тогда – чего же бояться?

Мысли катились быстро. Отряд послан на помощь его группе для усиления?

Нет. Будь это так, его предупредили бы: ведь отряд не мог возникнуть вдруг из ничего, он наверняка был готов к выходу еще тогда, когда Онго со своей группой находился в своем расположении. Значит – не на помощь.

Может быть и другое объяснение: командование для большей вероятности успеха решило выслать не одну его группу, а сразу две – независимо друг от друга. Возможно такое? Безусловно. Даже то, что его об этом не предупредили, можно как-то оправдать: чтобы не надеялся, что работу сделает чужой дядя, чтобы полагался только на свои силы. В таком случае и этот второй отряд ничего не должен знать о них. Что же, тогда все в порядке?

Но в это не верилось. Ладно, решили послать два отряда – послали. Дело хозяйское. Однако второй отряд ведь продвигается по тому маршруту, который был назначен группе Онго и от которого они отказались в самый последний миг, никого об этом не поставив в известность. Значит, двум почти одновременно выступившим отрядам указан один и тот же маршрут движения? Но на такое не был способен даже самый глупый военный чиновник, потому что это никак не увеличивает вероятности успеха. Если дорога где-то контролируется улкасами, то придется вступить в бой тому, кто придет туда первым, но и второму не останется ничего другого – разве что повернуть назад и отходить, убедившись, что здесь не пройти. Отходить в поисках иной возможности прорваться в нужный район? Но если такая возможность вообще существует, то второй отряд и был бы сразу послан на ее поиски, иначе говоря, в другом направлении. А он оказался здесь. И если бы Онго повел свою группу по разработанной заранее схеме, то эти – вторые – сейчас продвигались бы в его . тылу. Зачем? Чтобы не дать отступить? Или?..

Возможно, Онго и еще рассуждал бы в поисках разумного объяснения обстановки. Но, рассуждая, он продолжал слушать – и именно это помогло ему сделать окончательный вывод. Потому что тот же голос, что уже был однажды услышан, прозвучал вновь, негромко, но ясно:

– Ни единого следа. Ясно: они тут не проходили. И другой – в ответ, так же приглушенно:

– Где же еще? Единственный путь.

– Ну, у него там – знатоки этих мест…

На это ответ последовал после небольшой паузы:

– Как бы ни шли – Ур-Обора им не миновать.

– Там их и встретим.

– Если они не впереди.

– Придут они первыми – мы издали услышим. Там их ждут не дождутся.

Короткий смешок. И снова: вдохи – выдохи, вдохи – выдохи. И тяжелая поступь по каменистой тропе.

Ну, что же, пожалуй, все понятно. Хотя и невесело.

Онго выключил динафон. Сказал одним дыханием – учитывая, что и в том отряде могли прослушивать окрестности:

– Сидим тихо-тихо. Выждем, пока не пройдут.

– Кто там? – Это Керо не удержался, задал вопрос начальнику.

– По нашу душу.

– Улки?

Онго лишь покачал головой. Глаза Керо стали еще уже: понял. И остальные тоже.

– Слушай, так, может, их…

Онго едва заметным движением дал понять: не годится.

– Нас здесь нет, понял? Ни для них, ни для кого другого. А сейчас – отдыхаем. Не шевелиться. Не говорить. Дышать тихо.

Так прошло еще больше дюжины минут. Онго снова слушал, снизив громкость до предела: топот раздавался теперь словно внутри его черепа, грозившего вот-вот разлететься на кусочки. Нито сверху по-птичьи чирикнул. Онго поднял глаза. Нито жестом показал: прошли по тропе. Не заметили, не учуяли. Уходят.

И в самом деле, звуки уже не рвали слух. Становились все глуше. И, выждав еще, Онго подал команду:

– Всем одеваться.

И сам нагнулся, расстегивая ранец.

В Сургане, столице Свиры, и тем более в Постоянной Резиденции Вершителя Мору жизнь была, конечно, полегче, чем в горах, – во всяком случае, по внешним ее признакам. И ходили там не по каменным осыпям, а по ковровым дорожкам, и обедали не всухомятку, а в удобной столовой, где не котелки с фляжками составляли сервировку, а столовая посуда из тончайшего, полупрозрачного куррона, расписанная золотом, кубки из кристалла с государственными гербами, серебряные приборы и все такое прочее. А главное – говорить тут вроде бы можно было в полный голос, не опасаясь, что тебя услышит кто-то из тех, кому слышать здешние разговоры никак не следует.

И все же на этот раз в обширном, со знаменами и портретами великих предшественников, кабинете Вершителя разговаривали едва уловимо – как будто самим собеседникам было неприятно слышать собственные слова. И то сказать, что тема разговора была не очень-то приятной. Хотя и вовсе не новой.

Разговаривали двое: сам Вершитель и верком Сидо. И разговор шел о том, о чем только и мог сейчас идти между этими людьми и в этом месте, – о войне.

А точнее, о том, что идет она не так, совсем не так, как ей следовало бы. Еще точнее: похоже было, что свиры начинают эту войну проигрывать, тогда как прежде все подобные войны, раньше или позже, кончались по нулям – обе стороны оставались при своих. Теперь же впечатление было такое, что улкасы о ничьей и не думают. Что война с самого начала задумана с их стороны как окончательная и победоносная, хотя теоретически до ее начала уже одно такое предположение любому сколько-нибудь грамотному аналитику показалось бы донельзя глупым и не правдоподобным. "Горцы победят в открытом бою могучую равнинную страну с ее мощной современной техникой и немалыми резервами – и техническими, и людскими? Смеху подобно!" – так ответил бы любой мыслящий. Сейчас же подобное предположение уже не казалось нелепым; даже более, оно перестало быть предположением и перешло в категорию большой вероятности.

Что, почему, каким образом? Вот о чем беседовали двое.

Тут надо оговориться: в главном кабинете Свиры происходили одновременно два разговора. Причем между одними и теми же людьми. И один диалог – для ясности назовем его первым – его участники вели, не понижая голоса, напротив, иногда повышая, как бы в некотором раздражении. Второй же разговор тех же двух человек развивался, как уже упомянуто, на самой малой звучности, почти исключительно шепотом.

Первый диалог был заранее записан, и сейчас всего лишь воспроизводился с кристалла. Второй тоже велся не без участия электроники, а именно генератора защитного поля, уже на расстоянии одного шага превращавшего тихие слова в белый шум. Подслушать второй разговор даже при современном уровне устройств перехвата было практически невозможно, в то время как первый был, по сути дела, открыт даже не очень технически вооруженному слухачу. Если, конечно, такие в Главной Резиденции существовали. Приходится предположить: и Вершитель, и его разведчик исходили из того, что любопытствующие такого рода могут найтись даже и в прекрасно охраняемом Дворце Сурганидов (таково было историческое и официальное название этого дома).

Первый, открытый разговор не заслуживает нашего внимания, поскольку оба высоких государственных деятеля на. всем его протяжении вели почти яростный спор о том, есть ли шансы у Юго-Западного спортивного альянса завоевать первенство в ежегодном розыгрыше Венка Равнин, высшего приза в "Двенадцати".

Такое название носила спортивная игра, самая любимая на равнинах, представляющая собой сложную смесь боевых единоборств с командной игрой в мяч, где можно использовать в борьбе ноги и кулаки, а мяча касаться и руками, и ногами. Несведущему зрителю это показалось бы сперва крайне сумбурной возней на обширном поле, где две команды, по двенадцать игроков в каждой, несколько минут дрались между собою под внимательным присмотром судей, которых на поле было шестеро, а мяч тем временем спокойно лежал в центральном кружке. – Затем раздавался свисток главного судьи, находившегося не на поле, а над ним, на высоте четырех двушагов, в прозрачной, удерживаемой антигравом кабине.

Единоборства мгновенно прекращались, судьи объявляли победителей в каждой паре, и все игроки устремлялись с поля прочь, на беговую дорожку. Звучал стартовый выстрел, и победители начинали бег: полный круг, и от финиша – прямо к центру, к мячу; подбежавший первым делал первый удар ногой, стараясь отдать пас игроку своей же команды; тот имел право вести мяч лишь руками, с отскоком от газона через каждые два шага, и рукой же направлял мяч следующему, который, в свою очередь, мог играть лишь ногами. Противники в это время, естественно, старались мяч перехватить: при ручном его ведении – лишь отбив ногой, и наоборот, если пас отдавался ногой, мяч можно было перехватить только руками – ну, и так далее. В игре было множество правил и еще больше тонкостей, которые в полном объеме знали разве что единицы. Вот об изменении этих правил и спорили оба начальствующих лица – громко, сердито, убежденно. И спор этот аккуратно считывался с кристалла съемным лучом, декодировался, усиливался и становился доступен практически любому перехвату.

Реальный же разговор шел, как уже сказано, совсем на другую тему.

– Смотри, – в самом начале его сказал Вершитель разведчику, с которым они были на "ты" еще с давних времен, когда оба служили на границе в небольших чинах. – С первого дня Нежданной войны мы получили из сундука (так неуважительно назывался на жаргоне верхов Главный Правительствующий Компьютер) разработки шести операций. И каждая из них должна была привести к достаточно крупному успеху.

– Должна была, – согласился верком Сидо. – Но не привела.

– Да. Первая: мы выбросили десант из парней ОСС, многочисленный и хорошо снаряженный самим Гумо, туда, где противник не должен был ожидать его: не на плато Ич-Майрат, их жизненно важный район, а в место, удаленное от центров, от удобного для развертывания сил пространства, в место, где и сами-то улки бывают весьма редко. Десант, как предполагалось, должен был захватить плацдарм, практически никем не защищавшийся, в точке, откуда можно было бы по обстановке, получив подкрепление из посадочников, развивать наступление в одном из трех направлений, каждое из которых давало свои выгоды, прежде всего – отвлекая силы противника от сходных ущелий. А что получилось?

Разведчик слегка пожал плечами:

– По нашим данным, десант ждали именно там, куда он и был выброшен.

Ждали силы, которых оказалось достаточно, чтобы целиком или почти целиком уничтожить его еще в ходе высадки. Еще в воздухе. Это, кстати, показало, что улки владеют противовоздушной техникой, которой в прошлую войну у них не было.

– В результате провал номер один. Номер два: сундук рекомендовал на юго-востоке, где сход с гор крайне затруднителен благодаря рельефу местности, вести лишь оборону, главные же усилия сосредоточить на северо-восточном направлении. Мы так и сделали. В результате на северо-востоке противник заранее создал линию обороны, практически из-за недостаточной численности и низкого уровня имевшихся к тому времени войск: проект "Метаморф" еще только начинал давать результаты. А на юго-востоке каким-то неведомым для нас образом…

– Пока неведомым. Пока!

– От этого не легче… Неведомым образом, преодолев все сложности рельефа, улкасы ухитрились спустить по почти отвесным склонам неизвестно откуда полученную горную технику, прорыть туннель – более ста двойных шагов, и не в песке, не в известняке! – и лишь случайность, по сути дела, предотвратила их неожиданный удар по выступу Ком Сот; не будь этой, никем не планировавшейся операции – сейчас мы уже лишились бы этого выступа, улкасы вышли бы на равнину сразу большими силами и заставили наши оборонявшиеся части с потерями отойти на вторую, а затем и на третью линию обороны, где мы сейчас удерживаем их натиск с большим трудом и по-прежнему ценой потерь. Дальше ты и сам представляешь, что было бы. Овладев первыми двумя линиями, улкасы получили бы возможность фронтального маневра. Спасли положение опять-таки парни из ОСС – обрушили туннель и не дали улкасам возможности использовать его так, как было задумано…

– Ну, – проговорил Сидо, покачав головой, – по поводу этого подрыва могут быть и другие мнения. У меня, во всяком случае, они есть.

– Я знаю, Сидо, что с веркомом Гумо ты на ножах. Старая традиция. Но тут его заслуга, его людей, неоспорима. Не взорви они туннель – улкасы использовали бы возможность, о которой я уже сказал.

– А ты уверен? Но ведь эта возможность у них была, вероятно, достаточно долго: с первого дня войны. Надо думать, они выступили не прежде, чем туннель был закончен. Однако они ее не использовали. А это позволяет сделать вывод, что должно было произойти еще что-то для того, чтобы улкасы начали эту неплохо подготовленную операцию. Ребята, заставившие их открыть туннель, нарушили этот план.

– Но мы так и не знаем, в чем он заключался. Хотя тебе было приказано работать в этом направлении, не покладая рук. Дальше, наш провал номер три…

И третий, и четвертый, и пятый провалы свирской стратегии были рассмотрены так же кратко и со столь же неутешительными выводами.

– И, наконец, шестой, пока – пока! – последний: мы захватываем этот пресловутый туннель, намереваемся использовать его для начала продвижения в горы в достаточно удобном для нас районе. Начинаем – уже по разработке сундука – войсковую операцию. А в результате нас, как оказалось, и там ждали. Именно ждали, потому что в ином случае противник сразу предпринял бы попытку отбить объект, они не сделали этого. Мы полагали, что у них там просто некем было предпринимать сколько-нибудь крупную операцию; но события показали, что силы на это у них имелись, они просто не хотели тратить их на атаку, предоставляя эту возможность нам, и провели, должен признать, достаточно успешную контратаку.

Так?

– Ну, так.

– В таком случае твой вывод? Ответ у разведчика был готов заранее – судя по тому, что он не задумался ни на секунду:

– Измена. Предательство. Какой-то "крот" сидит у нас здесь – у меня, у тебя, а может, и в Высоком Совещании – и находится в курсе всех наших разработок, которые незамедлительно передает противной стороне. Другого варианта я не вижу.

– К прискорбию, и я тоже не вижу другого варианта, – признал Вершитель.

– Но если это все, что ты можешь сказать, то плохо.

– А это не мои функции. Не наши. На то имеется ОСС. Каждый должен знать только то, что ему положено.

– Согласен.

– Интересно, а та информация, которая, по предположению, утекает, носит лишь военный характер или касается и других сторон жизни? Что Говорит по этому поводу всеведущий Гумо?

– А вот мне, Сидо, гораздо интереснее: что думает об этом глава моей разведки верком Сидо? На границе ведут туннель – а вы об этом не знаете, мы готовим операцию, исходя из того, что противника там нет, – а когда начинаем, оказывается, что там их столько, что и мухе некуда ступить, а разведка молчит.

Сидо, я всегда считал, что ты – на своем месте. Однако все последние события заставляют над этим задуматься.

– Хочешь, чтобы я порассуждал вслух? Попытаюсь, я человек дисциплинированный. Туннель? Но ведь граница – не наше ведомство, а Гумо.

Скбпление ул-касов у туннеля? Могу сказать точно: в день, когда принималось решение, их там не было; Не было! Значит, они своевременно получили информацию о принятых нами мерах. Но и это проблема ОСС. Ты задавал Гумо эти вопросы? Или приберег их исключительно для меня?

Вершитель нахмурился:

– Послушай, Сидо. Прекрати эту мышиную возню. Не знаю, чего вы там с секретчиками не поделили, однако ваши с Гумо отношения начинают сильно вредить делу. Кто прав, кто виноват – отложите выяснение до конца войны. А сейчас будьте любезны работать в мире и согласии. Иначе мне придется сделать выводы, и кто-то из вас, – или оба – вынужден будет уйти в отставку. Хотя мне этого крайне не хотелось бы. Поэтому вот мой приказ: сейчас же, прямо отсюда, поезжай к Гумо и, так сказать, заключи с ним перемирие. Буду ждать доклада о результате ваших переговоров. Я и ему дал такие же указания, предупредил о твоем визите, так что ты не окажешься в неловком положении – как видишь, я забочусь даже о твоем самолюбии. И сделай, пожалуйста, так, чтобы работа разведки давала хоть какие-то ощутимые результаты. Потому что уже многие члены Совещания начали…

Да ты и сам знаешь.

– Знаю, – подтвердил Сидо, в голосе его не было радости. – Твой приказ выполню. Доклад последует. Я могу идти?..

Пройдя через множество постов охраны на крышу Дворца Сурганидов, Сидо уселся в ожидавший его агрик и сказал пилоту:

– Давай, полетели в термитник. Только спокойно, без лихости, маяков и всего такого. Не то кто-нибудь с перепуга еще врежется в нас, и придется потом аэрополиции гадать, которые косточки мои, а которые – пилотские. Кости-то – они, знаешь ли, все более или менее похожи, на них знаков различия нет.

– У меня как раз есть, – возразил пилот, медленно поднимаясь к нужному эшелону. – На правой ноге – два перелома, один титановый штифт.

– Ага, – сказал Сидо, – а у меня на обеих. Смолоду. Так что все равно хватит им мороки. Ты уж постарайся лететь поделикатнее.

Он откинулся на спинку, закрыл глаза. Туннель, туннель… И в самом деле, почему улки его не использовали для организации хорошего наступления на Ком Сот? То, что в конце концов люди Гумо взорвали его – тут причины ясны, лежат на поверхности. Но вот почему он не использовался для развития военных действий?

Вдруг мысль вспыхнула – ослепительно яркая, такая, что даже виски заломило. Вот ведь как все просто может быть!..

– Нигуси-буси… – пробормотал он под нос древнее ругательство Сурганидов. Ну почему было не сообразить этого раньше?

– Вы что-то сказали, шеф?

– Ничего, – откликнулся он, не открывая глаз. – Лети себе, следи за воздухом. Кстати: ты агролитные батареи давно менял?

– Они у нас в порядке. А с новыми сейчас вообще проблемы. Не для вашего агрика, конечно, а вообще.

Война же его жрет, как пирожки с салом, – без передышки.

– Ну да, – проворчал Сидо. – Агролит. Агролит?..

* * *

Стало жарко. Не столько от солнца, стоявшего уже высоко, сколько от дороги, которая чем выше, тем становилась труднее. Даже местные женщины, а именно они и преодолевали сейчас крутой подъем, шли медленно и дышали с некоторым трудом. Тут, впрочем, свою роль скорее всего играл и нелегкий, видимо, груз, который.каждая из них тащила на спине; груз, заставлявший их сгибаться чуть ли не пополам. Хотя груз похоже, состоял лишь из толстых сучьев, собранных внизу, там, где еще росли деревья, и так нужных наверху, где топить сохранившиеся от неизвестно каких времен печи для тепла и пищи было больше нечем. Правда, древесина тут, в горах, была тяжелой, твердой, на равнинах она ценилась высоко, а тут шла в основном на дрова. А что добывали ее женщины – это было установлено испокон веку. Для того чтобы спуститься в лес, они собирались обычно такими вот кучками – для спокойствия и надежности. Хотя даже сейчас, когда шла война, тут никого чужого быть не могло: в горах все видно и слышно издалека, и появись здесь незнакомые люди, пусть тоже горские, но из других мест, – это стало бы сразу же известно всей округе: связь между поселениями здесь была налажена давно и основательно. Будь кто-нибудь подозрительный замечен – и на одной, другой, третьей вершине густо задымили бы костры. Однако сейчас воздух был прозрачен, и только в самых высоких местах клубились серо-голубые туманы.

Но если все это именно так и обстоит, то приходится сделать вывод: уже замеченный нами ранее отряд, поднимавшийся ночью по тропе в горы, никаких подозрений у местного населения не вызывал; разумеется, он не прошел незамеченным и даже дважды был остановлен улкасскими патрулями. Однако после непродолжительных переговоров в обоих случаях отряд пропустили, даже не потребовав разоружиться; видимо, и на самом деле тут все было согласовано заранее. Зато, пропустив отряд, патрули продолжали нести службу еще бдительнее, как если бы их предупредили о какой-то грозящей опасности. Правда, пока ничего такого им заметить не удалось. Женщины с дровами в счет не шли: это было дело обычное, житейское, и ни один горец не унизил бы себя до того, чтобы проверять небольшой бабий караван. Правда, совсем без внимания они не остались: один из бойцов второго патруля, провожая глазами уходящих вверх женщин, уже скрывавшихся в длинных вечерних тенях, сладко причмокнув, сказал старшему:

– Как идут, как задом крутят, а? Слюнки текут! Никто так не ходит, как наши женщины, горские. На что старшой ответил с усмешкой:

– Если будут так ковылять – им сегодня до дома не добраться.

Они были не из этих мест, патрульные, но знали, конечно, где тут живут люди. До ближайшего поселения таким шагом было никак не менее шести часов.

– Далеко приходится ходить за дровами.

– Да, – согласился старшой. – Тут лес низко опустился. У нас лучше жить: и лес, и вода ближе.

– Как думаешь: они и ночью ходят? Старшой немного подумал.

– По доброй воле тут в темноте никто не пойдет, – ответил он уверенно.

– Там, выше, тропа идет через осыпи – не так ступишь и загремишь вниз; пока туда долетишь – одни кости останутся, и те будут переломаны.

– Значит, заночуют где-то в дороге? – не унимался патрульный.

– Где же еще.

– Тут только одно место есть, где можно спокойно расположиться на ночь.

Помнишь, мы проходили: пещерка в Трех камнях. И крыша, и вода там, ключ – с привкусом, правда, но пить можно. А костер у них с собой.

– Помню, конечно. Вода, скажу тебе, противная, хотя и говорят, что целебная. Так не болей – и не надо будет исцеляться.

– Ну да. А как думаешь: не заглянуть ли к ним ночью? Надо же думать об их безопасности. Мало ли…

– У тебя всегда козлиные дела на уме.

– Ну, а как же без этого жить? – Это конечно…

– Нам же все равно по пути.

– По пути, да не очень.

– Ну, подумаешь – отклонимся на сотню-другую размахов. Не на всю же ночь! Облегчим им жизнь и вернемся на тропу. А им после этого куда веселее станет до дома добираться.

– Это если они еще захотят…

– Ну! Чтобы женщина в горах отказалгГ воину, не подчинилась…

– У них ведь и свои мужчины есть, надо думать.

– Так ведь не скажут! Кому охота сознаваться в таком.

– Да что это ты вдруг так распалился? Может, там одни старухи.

– Нет других – так и старуха сгодится. А только я успел одной в лицо заглянуть, хотя и шли они скромно; нет, старшой, она была молоденькой, любой бы заволновался.

– То-то у тебя кровь заиграла.

– Так сходим? Честно предупреждаю: я все равно не утерплю.

– Видно будет. Может, и сходим – для порядка.

– Да ты сам подумай. Мы ведь этот отряд пропустили с равнины, свирский?

– Такой приказ был.

– Я не об этом. Они ведь тоже заночуют где-нибудь в пути?

– Надо думать. Но они той пещеры не знают.

– Пусть не знают. Увидят женщин – пойдут за ними. А ведь им, чужакам, какое дело до чести наших женщин? Понял?

– Ну… Тут ты, пожалуй, прав. Нельзя женщин без охраны оставлять.

– Значит, пойдем?

– Прямо сейчас. А то ведь и опоздать можем. Старшой скомандовал, и патруль – девять воинов – привычным, быстрым шагом двинулся в том на правлении, откуда пришел: вверх.

* * *

Верком Гумо принял веркома Сидо без особой радости, но достойно. Обмен приветствиями мог показаться слишком сухим, чисто формальным – однако наблюдать тут за ними было, вероятно, некому. Во всяком случае, так подумал разведчик, прежде чем сказать:

– Вершитель считает, что накопились вопросы, которые нам с тобой следует обсудить с глазу на глаз.

– Садись, верком. Да. Вершителя тревожит утечка информации. Могу тебя заверить, как заверил его: в этом направлении мы работаем, и вовсе не без успехов.

– Рад это слышать. Может, посвятишь меня – в той мере, в какой позволяет уровень моего допуска к государственным секретам?

Допуск у Сидо был запредельный, и оба это прекрасно знали.

– Отчего бы и нет? Для пользы дела… Что именно тебя интересует?

– Ты хотя бы предполагаешь, где происходит утечка?

– Если бы не предполагал, – сказал Гумо, едва заметно усмехнувшись, – давно подал бы в отставку.

– Но раз есть предположения, то у тебя должны быть уже и кандидаты на эту роль? – прищурился разведчик.

Глава ОСС усмехнулся:

– В кандидатах недостатка не испытываю. Может, это я. Может – ты. Или сам Вершитель. Младший швейцар. Или любой на каждой ступеньке лестницы, что ведет от швейцара к главе государства. Устраивает тебя такой набор?

– Нимало.

– Вот и меня тоже. И поэтому задачу надо решать с другого конца.

– Посмотрев ответ в задачнике?

– Если угодно. Обозначим искомого человека как "маску". Чем должна обладать маска?

– Ну, определенными чертами характера, способностями…

– Тебе не мешало бы постажироваться у нас – это дисциплинирует мышление.

– Я что, не прав?

– Прежде всего он должен обладать двумя свойствами: способом получать нужную информацию – первое, и передавать заказчику скрытно от нас – второе. Без этого ни мне, ни тебе и никому другому не удавалось бы выполнять такую задачу.

– Логично. Но разве это так сложно?

– Вот и давай – попробуем разобраться.

– Начинай. Тебе и карты в руки. Верком Гумо кивнул серьезно:

– Начал я не сегодня.

– И с чего же?

– Как и всегда, с источника информации. С места ее возникновения. Она ведь не природного характера, на нее нельзя просто наткнуться, прогуливаясь где-нибудь в саду.

– Бесспорно.

– Поэтому вопрос первый: где возникает та информация, которая затем передается противнику?

– Вряд ли можно назвать единое место. Принципиальные решения принимаются, естественно, на Высоком Совещании. Конкретные операции разрабатываются сундуком. Да не заставляй меня повторять то, что тебе известно не хуже моего.

– Значит, первый круг подозреваемых – люди, имеющие непосредственный доступ к сундуку.

– Но они все просвечены вами со всех мыслимых ракурсов, разве не так?

– Ну, конечно, конечно. Однако тем не менее они – хотя бы просто по логике – в разных степенях подозрения. Четверо – на высшей ступени, и остальные восемь-на ступень ниже.

– Четверо – это те, кто работает непосредственно с программами, как я понимаю.

– Да. Профессор Мало и его ассистенты – трое сменных операторов. Те, кто питает сундук информацией, постоянно поддерживают диалог с ГПК и первыми знакомятся с результатами его работы.

– Так,так.

– Здесь не возникает вопроса, откуда они получают информацию: они делают это совершенно законно. Потому что решения Высшего Совещания попадают к ним как основа для программирования заданий сундуку, а ответы самого сундука попадают к ним, поскольку они там для того и находятся, чтобы получать эти тексты. То есть они становятся обладателями информации на в высшей степени легальном основании.

– Совершенно верно.

– Это первый этап распространения информации.

– Ну, остальные я знаю: второй этап – это поступление информации лично к тебе…

– Именно так. Информация поступает сперва к Главе Секретной Службы, к столь нелюбимому тобою Гумо, ко мне. У меня имеется подписанная Вершителем инструкция: кому какую информацию следует направлять – кроме меня самого, разумеется.

– Тебе, мне… кому еще?

– Смотря что. Ты получаешь не всю информацию, но лишь ту, которая имеет какое-то отношение к военным вопросам. Я – практически всю, потому что Секретная Служба занимается не только военными делами: экономика, экология, наука – это все области нашего внимания.

– Я мог бы обидеться, однако не стану.

– Итак, кто еще получает информацию не только от нас, но и по другим каналам – внутри отдельных ведомств? Ну, естественно, главы ведомств – но только ту ее часть, которая касается профиля каждого из них. Не более. То есть военную информацию, скажем, получаю я и – в какой-то степени – вооруженны и транспортники. Им ведь следует знать, на производстве чего именно надо сосредоточиться в ближайшее время и на каких направлениях ожидаются усиленные перевозки. А кроме них, еще, допустим, медики: если ожидается, скажем, усиление боевой активности, им следует быть готовыми к этому; и фармакологи: понадобится большее количество лекарств…

– Значит, хороший аналитик может и на основании такой информации сделать какие-то выводы?

– В определенных пределах. Не очень широких.

– Хорошо. Дальше?

– Дальше – кроме глав ведомств, информацию получают свободные члены Высокого Совещания, но только связанную с теми вопросами, которые предполагается обсуждать на ближайших заседаниях, на одном-двух.

– И, если я верно понимаю, каждый из них может стать центром утечки, поскольку у каждого есть жены, дети, прислуга, шоферы, телохранители и прочие более или менее приближенные люди.

– Ты забыл упомянуть любовниц. Из деликатности? Разведчик только усмехнулся:

– Я забыл в расчете, что ты сам назовешь их.

– А кроме того, у каждого из этих вторичных центров информации имеется достаточно мощный аппарат.

– Получается, что счет пойдет на сотни человек?

– Сказывается твоя скупость. У меня их уже – несколько тысяч.

– Знаешь, если я когда-нибудь тебе и завидовал, то больше не стану, честное слово.

– Завидовать нечему, поверь. Но мы все-таки очертили этот круг с вероятностью на девяносто процентов, может, даже чуть больше.

– Наверное, спать не приходилось?

– Не сыпь соли на раны. Мы спим теперь только во сне, если угодно.

– Хорошо сказано. Ладно, круг подозреваемых вы очертили. А потом?

– Потом взялись за второй вопрос. Информацию мало получить – ее ведь нужно еще и передать, не так ли?

– Ну, это уж и вовсе… я бы сказал, неопределимо.

– Думаешь?

– Я полагаю, что для твоих людей не очень сложно обнаружить канал передачи, если бы он был прямым: обладатель информации – конечный адресат.

– Не так просто, как тебе представляется, но в принципе мы с этим справляемся. В подробностях излагать не стану – эти сведения тебе и не нужны вовсе.

Однако могу сказать почти уверенно: таких каналов нет.

– То есть ни курьеры, ни радио, ни кабельная связь?..

– Ни радио, ни кабельная связь, это верно. Потому что этот контроль – в наших руках, и никто не может прочирикать хоть слово на любой частоте, чтобы мы не обратили на это внимания.

– Даже если передача закодирована?

– Мы все-таки свиры, и техника – у нас, а не у кого-нибудь другого.

Все, чем могут пользоваться наши соседи, – это наш вчерашний день. А мы живем сегодня.

– Ну-ну. Допустим, я тебе поверил.

– А вот с курьерами – сложнее. Здесь ведь может и не быть прямого канала. Даже скорее всего именно прямых и не может быть: слишком явно. Человек здесь, в столице, сел на какое угодно средство передвижения и оказался вдруг в приграничном районе, где его сразу же засекли, поскольку там все всех знают и каждый на учете. Такой курьер, выйдя из своего транспорта, попадет не куда-нибудь, а сразу же в тамошний спецотдел. А уж там из него вытрясут все, что у него за душой, о чем он знает и не знает… Но такой канал может быть, так сказать, суставчатым, состоять из нескольких отдельных маршрутов, из которых каждый ведет необязательно в сторону границы, а, возможно, совсем в другую сторону. Рисуется такой зигзаг; причем передача информации может произойти в любой миг, а курьер, сбросив ее, продолжает маршрут как ни в чем не бывало, отвлекая на себя внимание, оттягивая наших людей… Это своего рода цепная реакция: в каждой точке остановки число возможных курьеров множится, хотя настоящим продолжает оставаться только один.

– Почему не несколько сразу?

– Потому что им приходится тоже заботиться о секретности: из людей, которых они используют в таких операциях, кто-то ведь может оказаться и нашим сотрудником, и как только информация попадет, кроме прочих, и в его руки… Как оно и бывало, кстати.

– Ага, значит – такие маршруты перехватывались?

– Не раз, но это было еще в мирное время, и речь там почти всегда шла не о секретной военной информации, а о контрабанде; в мирное время нам приходилось заниматься в основном такими делами. Но в мирное время последний этап такой операции – перенос информации через границу – особой сложности не представлял: сам знаешь не хуже меня, что граница с горами была достаточно прозрачной, а для населения предгорий с нашей стороны и внешних склонов – с улкасской ее просто не существовало. Контроль был чисто формальным. Теперь все сколько-нибудь пригодные для перехода места или используются, или хотя бы строго контролируются войсками.

– Но получается, информация могла быть заброшена туда еще до начала военных действий?

– Какая-то – наверняка. Но не та, которая нас с тобой сейчас беспокоит: до начала военных действий у нас не существовало тех разработок, не планировались те операции, которые мы пытались теперь реализовать и-которые, как мы считаем, стали Известны противнику. Я готов утверждать: курьерским способом во время войны мог быть передан – в крайнем случае – один пакет информации. Но не четыре, пять, шесть! Это я исключаю.

– Тогда мы приходим к очень интересному выводу: информация не могла быть передана противнику, и тем не менее он ее получал и, может быть, продолжает получать сию минуту. Тебе не кажется, что твои рассуждения в корне ошибочны?

– Нет. Не кажется. Потому что один возможный канал все-таки есть.

– Так. И это? Кто сдает секретную информацию и через кого?

– Ты. Или кто-то из твоих людей.

– Все остришь?

– Нимало. Другого ответа просто нет.

– И через кого же я ее передаю?

– Раньше – затрудняюсь сказать. Но я знаю, с кем ушел последний пакет.

– Ну-ка?

– Это ведь лично ты подбирал, снаряжал и отправлял разведывательную группу в горы?

– Ах, вот ты о чем… – проговорил Сидо после паузы.

– Именно.

– А какие у тебя основания подозревать этих людей?

– Основания серьезные. У меня, как ты понимаешь, есть список людей, включенных в группу.

– Для тебя это и не было секретом.

– Естественно. Так вот, самое малое, один из них еще до войны был задержан за контрабанду. И отбыл наказание. Вот тебе один повод для подозрений.

А это заставляет думать и о том, что вся эта операция с туннелем с самого начала была задумана и разыграна противником именно для того, чтобы обеспечить получение какой-то очень важной для них информации. И эти твои герои на деле действовали по прямому указанию с гор. Хорошо, что мы вовремя взорвали туннель.

– И заодно скрыли все следы его создания – кто работал, какая техника была использована, как она туда попала…

– Ты, конечно, можешь так думать. Но мы действовали в интересах страны.

Безопасности. А ты своей волей не только освободил людей, которых следовало допрашивать и допрашивать, но и помог им скрыться за пределами Свиры.

Сидо сделал большие глаза:

– Это невероятно. Нет. Не могу поверить.

– Ну, что же. Я пока не могу ничего доказать. Однако, когда эти твои люди будут схвачены и доставлены к нам, тебе придется не только признать факты, но и понести наказание.

– Спасибо, друг, – поблагодарил Сидо с иронией. – Но наберись терпения: не торжествуй раньше времени. Ведь, если ты прав, эта группа не вернется, а останется там – откуда же ты возьмешь доказательства?

Разведчик усмехнулся:

– Не волнуйся. Их доставят сюда. Под конвоем и в наручниках.

– У тебя что – договор с улкасами?

– Упаси Творец. Нет, просто я разгадал эту твою операцию сразу же, как только ты приказал освободить четверых, взятых мною еще там, у туннеля. И принял меры. Сейчас по следам этой группы идет мой отряд. И я думаю, не пройдет и суток, как мне доложат об успешном выполнении моего приказания.

– Ага, – сказал верком Сидо угрожающе тихо. – Ты, значит, принял меры, чтобы сорвать выполнение боевой задачи, поставленной мною? Это, приятель, воинское преступление. И отвечать будешь ты, а не я. По-твоему, я сыграл на руку врагу? Ну, что же, попробуй арестуй меня сейчас! Увидим, где окажешься ты сам.

– Ни в коем случае. Навлечь позор на всю нашу службу? Да еще во время войны? Нет. Но в нужный миг – если у тебя самого не окажется под руками – я дам тебе пистолет с одним патроном.

– Прибереги ею для себя, Гумо. Это тебе он понадобится, и гораздо раньше, чем ты думаешь…

Сидо встал, с грохотом отодвинув стул. Нет, ничего не получилось из вершительского замысла – примирить руководителей двух важнейших служб воюющего государства…

Женщины и правда остановились на ночлег в той самой пещере в Трех камнях. Это, собственно, не пещера была, скорее грот, но достаточно глубокий, чтобы в нем могла разместиться дюжина людей. Тогда, правда, ношу им пришлось бы сложить снаружи, под открытым небом. Но сейчас путниц было почти вдвое меньше, и они смогли занести внутрь свою поклажу. С удовольствием напились воды, не обращая внимания на своеобразный привкус, поужинали всухомятку, разводить огонь не стали и улеглись спать – плотным рядком, чтобы теплее было. Одна из них правда осталась снаружи – присела у входа и сразу слилась с бурой поверхностью скалы, так что и в трех шагах ее можно было не заметить.

Внутри же все затихло. Но ненадолго. Уже через несколько минут завязался разговор – приглушенным шепотом – между двумя из них:

– Ты что?

– Я не могу, не могу больше так…

– Опомнись!

– Нет больше сил терпеть. Все помню, с начала до конца. А сегодня в особенности… Ты стала такой же, какой была в тот день. Ну пожалуйста…

– Ты в уме? Что же я могу сделать? Все изменилось, все не так…

– А мне уже все равно. Ну, можно же и так! Ты – все равно ты.

– Иди на место! Сейчас же! Врежу!..

– Делай, что хочешь – только согласись.

– Иди к чертям!

– Ну пожалуйста…

Кто-то третий вмешался – тоже шепотом, но погромче:

– Эй, вы! Дайте уснуть, а там делайте, что хотите!

– Да ну тебя! – это тот голос, что умолял. – И так уснешь.

– Немедленно иди на место – спать! – это тот голос, что отказывал.

– Ну…

– Ладно. Если не можешь уснуть – давай рацию. Пора уже выйти на связь с Прямым.

– А? Что? Здесь нельзя – не пройдет сигнал, горы кругом, и мы – в горе… Ну, что ты брыкаешься?.. Ты…

Дальше вместо слов последовало только приглушенное хрипение: словно кого-то схватили за горло, придушили. Потом послышалось лишь судорожное дыхание, затем – шорох: кто-то отполз в сторонку и замер. Стало можно уснуть.

Ненадолго, однако. Затаившаяся у входа фигура пришла в движение.

Скользнула в грот. Чуть помедлив,нашла нужного человека. Дотронулась до плеча.

– Опять ты? (Шепотом.) Да я тебя…

– Это я. Мори.

– А!.. Что там?

– Приближаются люди.

– Кто – можно опознать?

– По шагам – не из отряда. Скорее патрульные. Горский шаг, мягкий.

– Вот как. На сладкое потянуло!

– Что же, встретим?

После мгновенного раздумья:

– Нет. Рано. Спохватятся. Надо уходить.

– Куда?

– А вот куда… Где ночует отряд, известно примерно?

– Соки проследил. Примерно в махе отсюда – выше. Прямо рядом с тропой.

– Значит, туда.

– Хочешь вывести патруль на отряд?

– Было бы хорошо. Пусть почешут бока друг другу. Сдавленная усмешка. И сразу же:

– Всем подъем. Тревога. Выступаем немедленно. Мори – в голове колонны.

Голоса не подавать. Рука на плече переднего. Каждому проверить груз и подогнать. Три минуты.

Через три минуты короткая колонна растаяла в темноте.

А еще через несколько минут возле покинутого грота оказался патруль.

– Что за дьявол: никого!

– Прошли мимо?

– Нет. Были здесь. Лежали. Еще не остыло., – Отчего же вдруг – сбежали? От нас?

– Нас они услышать не могли, старшой. Думаю, тут другое.

– Ну?

– Свиры их засекли. И выкрали. Большое дело – утащить полдюжины женщин…

– Значит, решили поразвлечься?

– Ну так!

– Ладно. Устроим им развлечение. Они наверняка недалеко, если сделали такое. И с тропы им никуда не уйти. Всем: изготовить оружие к бою!

Команда была излишней: оружие у них и так постоянно было в готовности.

– Вверх по тропе, бесшумно, быстро! За мной, братья, – марш!

Прошли размахов двести, когда правый дозорный нагнулся, поднял что-то с земли. Оглядел, насколько позволяла темнота. И окликнул старшого:

– Брат, посмотри, что я нашел.

– Что там?

– Платок женский, вот что. Головной. Понимаешь, да?

Тут подошел и левый дозорный, он целых два платка нес. И одну мягкую кожаную туфельку – с женской ноги.

– Так, – зловеще сказал старшой. – Нет, это женщины не сами бросили.

– Что ты, какая женщина бросит свой платок! А туфлю? Их силой тащили, ясно. Нет сил стерпеть такое!

– Нет им пощады! – вынес приговор старшой. – Вперед, и пусть у каждого вырастут крылья! Улкасы любят образные выражения.

Остановившийся на ночевку отряд не был застигнут Врасплох: службу в нем знали и несли исправно. Так что приближение патруля улкасов, как ни старались они продвигаться бесшумно, было заблаговременно обнаружено. В первую очередь не людьми, правда, а приборами, которыми отряд был снабжен в изобилии. Однако такое действие патруля никого в отряде поначалу не встревожило: они уже встречались сегодня, и – хотя без особого восторга – отряд был пропущен: надо полагать, у патрульных имелись некие указания на сей счет.

– Что у них там стряслось? – сказал Саги, командир отряда, отдыхавший у небольшого костерка, разведенного на пятачке, окруженном здоровенными обломками, в давние поры скатившимися сверху и застрявшими тут, примерно на середине склона. – Такого уговора у нас не было…

– А может, они наткнулись на тех, кого мы ищем? А сами в одиночку не решились, – предположил второй офицер.

– Ладно, – сказал командир Саги. – Явятся – узнаем, что у них горит. На случай чего – подними наших, только без шума. Все-таки улки есть улки – никогда не знаешь, что у них на уме…

И нажал на телефоне кнопку, вызывая заметивший приближавшихся улкасов дозор. Дозор не откликнулся. Командир отряда нахмурился. Что-то было. не так, как надо.

Стукнул выстрел, гулко раскатился. Совсем в другой стороне: не там, где были замечены улкасы. Командир взвел затвор автомата, ожидая начала перестрелки. Но выстрел оказался единственным. Наступившая тишина показалась куда более опасной, чем огневой контакт.

– Рог-воин! – крикнул он, подзывая второго офицера.

Мелкие камни осыпались почти рядом – там, куда второй уходил. Но появился перед командиром вовсе не он.

– Слушай, что это вы тут… – начал было Офицер. – Эй, что вы себе…

Не договорил: чья-то рука, дурно пахнущая, закрыла рот. Сзади подкрались, схватили за локти, вывернули руки за спину. Один подошел спереди, протянул руку, схватил за горло:

– Дай ему сказать… Ты, грязный свир! Где женщины?

– Ты что? Какие…

– Такие! Скажешь?

– Да я ничего…

Ему снова закрыли рот. Запихнули что-то. Солдатскую рукавицу, понял он по фактуре ткани.

Саги повалили на землю. Он извивался. Ударили по голове. Стянули удобные горские башмаки, офицерские штаны.

– Ты их тоже, да? Сладкие горские бабы, да?

Он только мычал, с трудом догадываясь, в чем дело.

– Слушай. Если сейчас не скажешь – сначала отрежем тебе то, чем ты с женщинами воевал; им отнесем на память. Дай ему сказать, брат.

– Да не видали мы ваших баб!

– Врешь, нечистый пес. Где они? Куда спрятали?

– Да не спрятали они их, брат, – подал голос другой улкас. – Они их с кручи сбросили: вот, я на самом краю туфлю нашел!

Туфля на самом деле была той самой, что подобрали раньше. Но уж очень хотелось сделать со свиром – единственным, оставшимся в живых – то, что и полагалось сделать в таких случаях: заставить его долго-долго просить, умолять о смерти.

– А ты говоришь – не видали?!

– Брат, не надо разговаривать с ним, осквернять свой слух его ложью.

Слушай, позволь мне! Прошу тебя, позволь!..

Старшина, однако, не позволил. Не потому, что не хотел. Просто не смог.

Высоко над головами вспыхнул яркий ком света. И в тот же миг узкий веер крохотных, крутящихся в полете звездочек, вылетев из-за отдаленного камня, рассек грудь старшины слева направо как бы единым взмахом кинжала, и глава патруля, хрипя и извергая кровь из пересеченных сосудов, рухнул наземь, не успев издать ни звука. С другой стороны последовала еще одна очередь, и второй патрульный упал, не успев выстрелить ни разу, – да и не понять было в мгновение, куда же целиться. "Орро!" – раздалось сразу с трех сторон – боевой клич свиров.

Патрульные улкасы были людьми бывалыми; не дожидаясь команды, они сами выполнили все, что следовало в такой обстановке: упали, кто где стоял, и быстро расползлись, каждый – к ближайшему укрытию. Тут и без долгих размышлений понятно было, что произошло: отряд отдыхал не группой, каждый свир расположился на ночлег отдельно, и когда улкасы, ориентируясь на слабый огонь костра, пробирались к нему, по пути убив часовых и еще нескольких солдат – тех спавших, на кого наткнулись, – большей части отряд-ников удалось уцелеть: патрульные стремились прежде всего захватить командиров, обезглавив сопротивление. Но второй офицер, как известно, успел уйти; когда одному из застигнутых врасплох удалось все же выстрелить единственный раз, рог-воин немедленно поднял всех – не громкой командой, но условным сигналом по телефону, имевшемуся в отряде у каждого человека. Не увлекись так улкасы предстоящей казнью, они не позволили бы застать себя врасплох, но уж очень привлекательным было готовящееся дело, и вот теперь приходилось на скорую руку организовывать оборону.

Однако дело для них вовсе не было проиграно: они как-никак находились дома – если не у себя, то, во всяком случае, у единоплеменников. И в отличие от свиров им было кого позвать на помощь. Так они и поступили, а точнее – так поступил второй по главенству в патруле. И хотя телефонов у них не было – не успели обзавестись, – сигнальные ракеты разных цветов имелись в изобилии. Так что улкас, принявший на себя командование, предоставив другим вести ответный огонь, сам прежде всего трижды зарядил ракетницу, и три красных огня взвились высоко, ярко вспыхнули там и медленно упали, словно капли крови сползли по черному пологу ночи. Лишь после этого он и сам повел огонь, одновременно соображая, какой путь для отхода избрать – наиболее неожиданный для противника.

Однако когда он уже почти принял решение, три другие ракеты, на этот раз зеленые, вспыхнули в небе – если по лучу зрения, то совсем недалеко, но пешком по склонам (прикинул улкас) махах в двух. Близко. Эти могло быть лишь подкреплением, высланным караульным отрядом с перевала Ур-Обор, на который только и могла вывести эта самая тропа, что они патрулировали. Охранители перевала знают эти места как свой дом, значит, окажутся здесь даже быстрее, чем можно подумать. А значит – отходить нет смысла, напротив, надо удержать тут свиров, пока они не попадут под огонь со всех сторон. Перепутать врагов со своими невозможно, так как слишком по-разному звучит оружие у тех и Других: улкасские автоматы – гулко, громко, оружие свиров (на которое улкасы с большим интересом поглядывали еще при первой, мирной встрече с отрядом) скорее негромко свистели, выбрасывая серии звездочек. "Когда будем делить захваченное, – подумал улкас, выпустив короткую очередь в сторону очередного свиста, – надо будет, чтобы большая часть досталась нам, а не охранителям: ведь, если кто-то чужой приближается к перевалу, мы встречаем его первыми – значит, лучшее оружие и должно быть у нас… Ничего, договоримся".

Усмехнувшись про себя, он выпустил еще одну очередь. Ответный огонь велся все с тех же мест, свиры почти не перемещались – значит, ответного маневра опасаться не приходилось. Жаль, а то можно было бы завести их в хорошую ловушку и просто-напросто сбросить с кручи – или на худой конец обрушить на них каменную речку, которая превратила бы их в кровавую слякоть. Ладно, они и так уже приговорены…

* * *

– Что там за драчка завязалась? Чего не поделили и кто?

Это Мори тихо спросил у Онго. Группа, вернувшись на тропу, продолжала подниматься по склону, и внезапно вспыхнувший бой был впереди – похоже, там, куда они и направлялись.

– Кто тут может драться? – вопросом же ответил командир. – Только тот отряд, что обогнал нас. А что не поделили – не знаю. Может, отряд принял кого-то за нас. А может, вышел к перевалу, и их там обстреляли на всякий случай.

– Нет, – сказал Мори, подумав. – Это не перевал. Ближе. Примерно на полпути отсюда. Что же – поспешим, поддержим своих?

Эта мысль была первой и у Онго: как бы там ни было, но отряд был свой, свирский, и здесь, в чужих местах, в горах, где улкасов могло оказаться очень много, шансов спастись у него немного. Точнее, вовсе нет. И требование инстинкта было: помоги своим, потом как-нибудь с ними разберетесь.

Однако рассудок протестовал. У группы своя задача, от которой – как понимал Онго – слишком многое зависело не столько для них самих, сколько для страны и для войны вообще. До сих пор им удалось продвигаться скрытно: при дневном свете – в женских нарядах, теперь все успели уже скинуть длинные, мешавшие в шаге платья, когда-то столь привычные. Да и сейчас, как оказалось, никто не успел отвыкнуть от них по-настоящему, и как только надели их на себя, вытащив из тугих ранцев, так снова, пусть ненадолго, ощутили себя женщинами и даже поговорить захотелось о других, о женских делах, а не о мужском, солдатском. Если бы не это, Онго скорее всего не скомандовал бы обратное переодевание: так идти было куда безопаснее, случайный взгляд мог обнаружить их и в темноте. Но платья эти, и платки, и легкие женские башмачки расслабляли, и кто взялся бы сказать, куда такое расслабление могло завести. Да, они продвинулись до этого места скрытно; те, от кого они поспешили уйти, покинув удобную пещеру, наверняка искали там не свирскую группу, а женщин – хотели устроить пикничок на лоне природы. И скрытность эту надо сохранять до предела возможного. То есть ни в какие схватки не вступать, если только удар направлен не на них.

– Хотелось бы помочь, – ответил Онго. – Но тогда на этом наш поход и закончится. А мы не для того тут. Послушай-ка… эта суета, чего доброго, поможет нам проскользнуть через перевал. Нигде ведь не сказано, что это не с нами там дерутся.

– Думаешь, они о нас вообще что-то знают?

– Отряд ведь кто-то послал по нашим следам? А если так, то они могли и улкасов сориентировать – когда патруль пропускал их дальше по тропе.

– Могли, пожалуй, – согласился разведчик.

– Тогда наша задача сейчас: обойти бой так далеко, как местность позволит, и как можно дольше не возвращаться на тропу: если с перевала пошлют какое-то подкрепление к месту боя, мы не имеем права на них наткнуться. Можем мы обогнуть эти места?

– Пусть ведет Керо: он единственный, кто здесь бывал раньше.

– Группа – стой! Керо – в голову колонны! Керо, ты. помнишь эти места?

– Слишком хорошо, – ответил Керо мрачно.

– Постой, это не здесь ли случайно…

– Стоп, командир. Здесь. Вернее, там, где сейчас стрельба. Там – единственный хороший выпас на этом склоне.

– Ты сможешь провести?..

– Туда?

– Нет. В обход, как можно дальше. Чтобы выйти на тропу как можно ближе к перевалу.

– Отсюда – в обход? Не знаю. Я один – прошел бы. Все вместе – не знаю.

Отсюда надо забрать круто вверх. Без дороги. А впереди там – россыпи. Один плохой шаг – и камнепад. Его услышит вся округа. Не пойму, как еще от этой стрельбы ничего не началось.

– Но мы-то стрелять не собираемся.

– Разведчики пройдут, все мы – люди привычные. А вот насчет этого парня, связиста, – не верится: он и по тропе-то еле идет. А в гору по голым камням – выдохнется через сотню размахов. Путь же получится раза в полтора длиннее, чем по тропе.

– Не оставлять же его здесь!

– Лучше тут, Онго, чем там. Здесь он укроется, а ни обратном пути мы его захватим.

– Нельзя, Керо. Он нам будет нужен именно там. Керо пожал плечами:

– Ты – командир, тебе и решать.

– Да. Пойдем все.

Керо только пожал плечами.

– Тогда – пойдем в связке. Було, шнур у тебя?

– Ну, вот он.

– Вяжемся. Этого, Сури, – в середину. Я – первым, ты, командир, – за мной.

– Немного не так, Керо. Я за тобой, Сури – сразу за мной.

– Ну, как знаешь. Только, если он сорвется…

– Слышали все? Выполнять!

* * *

Подмога с перевала подоспела вовремя: огонь из нового свирского оружия оказался более действенным, чем автоматные очереди. Звездочки разлетались не по прямой, они не годились для прицельного огня: вращаясь сразу в нескольких плоскостях, они меняли траекторию и могли при случае поразить человека за прикрытием, которого прямой выстрел не достал бы. Так что в живых осталось уже меньше половины патрульных, когда наконец выстрелы послышались за спиной у залегшего свирского отряда: люди с перевала подошли даже в большем количестве, чем можно было рассчитывать. И хотя оружие их было не новее патрульного, численность сыграла свою роль, да и неожиданность тоже: охранители ударили не со стороны тропы – к такому варианту свиры были, в общем, готовы, – а сверху, с крутого склона, поднявшись по бездорожью. А поскольку вершины уже отбрасывали вниз слабый свет, прибывшие получили возможность сразу же вести прицельный огонь по противнику. Так что окончательный разгром свирского отряда хотя и потребовал времени, но закончился, в общем, без дополнительных потерь для улкасов. Охранители – а силы их тут состояли сразу из двух караульных смен, на перевале же оставалась лишь одна, те, кто сейчас стоял на постах, – осторожно спустились по крутому склону и встретились с немногими уцелевшими патрульными.

Поздоровавшись, поздравили друг друга с победой. Потом старший среди патрульных сказал командиру охранителей, лично возглавившему подкрепление:

– Тут оружие новое, мы возьмем по одному, остальное – ваше.

– Обсудим. Это кто: те, кто должен был пройти через наш перевал?

– Не знаю. Вроде бы нет.

– Мы о других не знаем. Те, те.

– Эти шли по разрешению. Искали каких-то других свиров.

– Откуда знаешь?

– Они слова знали. А нас предупредили. Тех еще искать надо.

– За что же вы их?..

– За женщин. За горских женщин, знаешь ли.

– Каких? Откуда тут женщины?

– Да оттуда же, наверное, от вас – вниз ходили за дровами…

– Сохрани тебя Создатель! Зачем там женщинам дрова?! Там – знаешь, что?

– Не знаю. Откуда?

– Правильно. Тебе и не надо знать. Но, клянусь Словом Создателя – там уже целые годы нет ни одной дровяной печки. И наши женщины там – вовсе не для тстряпни и стирки. Нет, наверное, вы что-то не так увидели!

Патрульный задумался. А командир подкрепления, он же – начальник охранителей перевала Ур-Обор, нагнувшись, вынул из рук убитого отрядника новое свир-ское оружие. Он тоже, как и все улкасы, видел его впервые.

– Интересная штука. А как она действует?

Задрав ствол вверх, он нажал на спуск.

Рвануло: сработал механизм самоуничтожения.

И патрульный, и командир – вернее, то, что от них осталось, разлетелось в стороны.

Неожиданный взрыв заставил всех на мгновение замереть. Прошло несколько секунд, никто еще не сказал ни слова. И в этой тишине взрыв прозвучал снова – наверное, то было отразившееся от недалеких утесов эхо. А вслед за ним послышался негромкий рокот. Он нарастал очень быстро…

– Камнепад! – догадался крикнуть кто-то один. Бросились все разом, стремясь достичь тропы и спуститься по ней, чтобы не остаться на пути обвала.

Но камни были быстрее.

Может, два-три человека там и выжили. Но оказать им помощь было некому.

А из охранителей перевала уцелела только та смена, что несла в этот час караул; сменить их было тоже некому. Хотя сами они этого еще не знали.

* * *

– Похоже, там дело пошло всерьез, – пробормотал Мори, услышав донесшийся снизу грохот взрыва. – И сейчас, чего доброго… Командир, надо выждать немного! Дальше – опасно.

– Стой! – скомандовал Онго, и группа остановилась у самого края начинавшейся каменной россыпи, по которой им предстояло еще пройти. – Чего ты испугался?

– Надо обождать с минуту: от этого взрыва может начаться обвал. Вся осыпь потечет вниз, и не дай Творец оказаться на этих камушках! Мне случалось видеть…

– Вот эта осыпь? – вмешался Керо.

– Какая же еще?

Маленький разведчик действовал дальше с такой быстротой, что никто не успел не только остановить его, но даже сообразить, что он собирается сделать.

Рука Керо мгновенно сорвала что-то с пояса, сделала неуловимое движение, потом описала широкий круг замаха…

– Ложись! – крикнул Мори, первым сообразивший, в чем дело. – Один, два…

Граната разорвалась, как ей и полагалось, после трехсекундной паузы.

Еще миг тишины – и потревоженные камни, покрывавшие лежавшую впереди часть склона и едва державшиеся на своих местах, негромко заворчали: сперва – самые неустойчивые из них, потом – их соседи, больше, громче…

– Лихой ты парень, – Соки крикнул это в полный голос, чтобы перекрыть теперь уже оглушительный грохот падавших все с большей высоты камней. – Только не засекут ли нас теперь?

– Спишут на тот взрыв, внизу, – откликнулся Керо. – Да и будет ли кому засекать? Они, похоже, как раз попадут под дождик.

– Хотел бы я знать, как мы теперь переберемся на тот берег, – сказал Онго, наверняка имея в виду каменную реку, приведенную последним взрывом в движение.

– Отдохнем полчаса, – ответил успевший уже разобраться в обстановке многоопытный Мори. – Камни сойдут, и пройдем, как по шоссе, без всякой помехи.

Можно будет сразу вернуться на тропу и выходитьк перевалу.

Послышался облегченный вздох. Для Сури все обрушившиеся камни словно упали с его души: он не на шутку боялся предстоявшего перехода по едва державшимся камням, как и любой человек равнины. Онго, похоже, заботило уже другое:

– На перевале все, надо думать, всполошились после такого шума. И нас наверняка там уже ждут.

– Если еще Осталось – кому ждать, – усомнился Нито, оптимист по натуре.

* * *

– Слишком многого хочешь, – урезонил его Онго.