Глава девятая

— Значит, не выдержал все-таки, — сказал Мерцалов. В голосе его не было, однако, полного удовлетворения. — Ну а дальше? На кого же мы теперь выходим?

— Кличка — Банкир. Во всяком случае, так записка адресована.

— Куда же предполагалось ее доставить?

— Всего лишь передать официанту в ресторане. Официанта зовут Василием. Прежде чем отдать — передать привет от Десятичного.

— Кто понесет?

— Один паренек — не из штатных…

— Не опознают?

— Вряд ли. Он в таких делах не участвовал.

— Ну ладно. Официанта этого потом не упустить.

— Успеем приготовиться. Сегодня он отдыхает, его смена — завтра.

— Вот и позаботьтесь, чтобы комар носа не подточил.

— Сделаем, Сергей Симонович.

— Ну а с другой стороны — с банковской — пытались заглянуть?

— Так точно. Начали с того, где у этих фондов счета.

— И что?

— Полное ничего. В «Интеркредите» все очень надежно. Начиная с президента банка…

— Понятно. Хотя, конечно, Банкир — не обязательно профессия. Хорошо. Свободны пока.

Проводив выходившего Грибовского взглядом, Мерцалов задумался. Сейчас самое важное — разобраться, ведут ли какие-нибудь ниточки к возникшему и исчезнувшему Берфитгу. Вряд ли он и есть тот самый Банкир: трудно предположить, что англичанин настолько связан с московскими бандами, чтобы иметь у них свою кличку, тем более что (по полученным данным) в Москве он до сих пор вообще не бывал. Впрочем, еще не факт: в таком обличье не бывал, ну а с другими паспортами — вполне даже… Хорошо бы на него взглянуть все-таки. Если он вернется сюда, конечно. Безусловно, номер в «Империуме» числится за ним, оплачен на четыре дня вперед, и барахлишко его там осталось, однако все это может быть просто финтом: ждите меня здесь, а я стану действовать в другом конце мира. Ну что же, будем ждать, ничего другого нам все равно не остается.

Ждать, однако, вовсе не значит бездействовать. Нет, ожидание у нас будет активным…

Мерцалов снял трубку.

— Силов? Вот что нужно: аккуратно, не высовываясь, установить, как продвигаются дела в областном губернаторстве относительно продажи или аренды санатория в Липках… Подробно: в каком состоянии дело сейчас и когда у них намечено продолжить или закончить переговоры. Если возможно, узнать, когда и каким способом будет оплачиваться покупка или аренда… Вот-вот. И главное, кто ведет переговоры от администрации. Затем: устраивались ли прежде дела такого рода — если да, то с кем, и вообще все, что можно выяснить, до самых мелочей. Сколько раз, где, как контактировали при этих переговорах с покупателем. Как и где проводили время. Как только установите представителя с нашей стороны, поинтересуйтесь им вплотную. Биография, послужной список, уровень доходов и расходов, значится ли у нас… И на всякий случай вот что: не лечился ли в клинике «Гортензия» или в какой-нибудь другой, но того же фонда, «Лазарет». — Он послушал. — Да, вот именно, за рубежом, не исключено, что за каким-то ближним… Если лежал там, то по какому поводу. Уяснили? Отлично. Теперь дальше. Все те же вопросы, но в приложении к Министерству здравоохранения, в связи с делом по предстоящему открытию клиники упомянутого фонда. Да-да, у нас в Москве, а вы, выходит, и не в курсе совсем? Что же вы так, а? Надо знать, что происходит в родном городе… Вот пока все. Докладывайте по мере поступления данных, сразу же, не откладывая на после обеда! Ну, работайте.

Закончив разговор, Мерцалов занялся другими делами — их вдоволь было, — и больше часа о Берфитте даже не вспоминал. Он умел, когда нужно, совершенно переключаться; хотя, конечно, только на первый взгляд: подсознательно отставленное на время дело продолжало проворачиваться, возникали новые версии, и все это потом всплывало в достаточно четком уже оформлении. Поэтому, когда позвонил Силов, генералу не потребовалось никакого труда, чтобы снова целиком оказаться в берфиттовском материале.

— Выяснили, товарищ генерал, относительно переговоров о санатории…

— Докладывайте.

— Соглашение готово к подписанию.

— Когда?

— Предположительно завтра.

— Где?

— Там, у них, в губернаторстве, как и обычно.

— А этот подписант? Ну, вы понимаете…

— Пока не возникал.

— Значит, так. Ждать: в «Империуме», в губернаторстве, в аэропортах, на вокзалах — Питерском, Западном, Юго-Западном. Как только появится, доложить незамедлительно. Смотреть по спискам пассажиров, а также на таможенных постах. Только учтите: он может возникнуть и под другой фамилией.

— Нужны фотографии.

— Есть, размножены. Подошлите кого-нибудь и немедленно развезите. Но предупреждаю: снимки десятилетней давности. Да уж такие прислали — видимо, другими просто не располагают… Говорят, правда, что не очень изменился за это время. Если поведете его, особо отметьте в случае посещения им банков, это нам очень нужно. Уяснили?

— Так точно.

— Вот и давайте.

Мерцалов положил трубку, поджал губы, нахохлился, размышляя. Не получится ли так, что дело и копейки не стоит? Скорее всего окажется, что приезжий действует целиком в рамках закона, совершенно легально, сделки его выгодны обеим сторонам, и все, что мы сможем сделать, это помахать ему ручкой, когда он сядет в самолет, чтобы возвратиться в свой офис где-нибудь на Британских островах. А покушение на убийство иностранного гражданина, господина Докинга, может статься, и не является покушением на убийство, а просто не очень умелая попытка взять хороший куш цветной капусты у заграничного лоха. Разве не может так быть? Вполне.

Размышления эти были совершенно справедливы. И, однако, Мерцалов своим крупным носом явственно чуял: нет, здесь не праздные мысли по воскресным дням, тут что-то достаточно крутое, но не хватает пока информации, чтобы все эти отдельные пятна краски на холсте слились в одну легко воспринимаемую картину… Он тряхнул головой. Конечно, если бы знать, что такие дела возникнут, надо было бы своевременно вытащить Милова из архива и стряхнуть с него нафталин. Кстати, пора бы ему уже прибыть в распоряжение английского коллеги в Карачи и оттуда доложиться. А он молчит. Не похоже на него. Интересно, во что он там еще ухитрился ввязаться?..

Докинг был хмур и как будто всем на свете недоволен; во всяком случае, трясясь на сиденье джипа рядом с Миловым, подолгу не произносил ни слова, уставившись на текущую под колеса ухабистую пыльную дорогу, которой, казалось, не будет конца. Бесконечная, она так никуда и не приведет, настолько на ней пустынно и неуютно. Пальмы, редко раскиданные по сторонам, невысоко возносили перистые макушки, и не пахло от них никакой тропической экзотикой — напротив, все сильнее становилась тоска по широколиственной Европе, по уютным островам, столетним паркам… Время от времени англичанин, сам того не замечая, сердито шмыгал носом, других признаков жизни подавать не желая. Не будь у Милова устоявшейся привычки к одиночеству даже на людях, он, пожалуй, обиделся бы. А так он спокойно вел машину, временами отводя взгляд от дороги, чтобы скользнуть глазами по заднему зеркальцу. Впрочем, чаще — по дисплею компьютера, чтобы убедиться, что никого вдали не видно, преследованию они не подвергаются и могут спокойно продолжать путь в наиболее экономичном режиме: горючее сейчас и в самом деле следовало расходовать аккуратно, потому что возможности пополнить его запас в обозримом будущем не предвиделось.

Милов ехал полевыми дорогами, все круче забирая к востоку. До этого они успели уже, держа курс на юго-запад, спуститься к озеру Натрон и, оставляя его справа, пересечь ровную, по линейке проведенную границу с Данзанией. Оттуда, перевалив через невысокий хребет, по едва намеченным колеям отправиться на восток — до Ньякабинди, Буквимбу, чтобы оттуда, не доезжая до Мабуки, выскочить на автобан, по нему устремиться на юг до Нзеги и там свернуть круто вправо, на другое шоссе, что уводило на северо-восток; по нему — таков был план Милова — добраться до Бахарамулы и, обратясь тылом к озеру Виктория, рулить уже прямо к раиндской границе. Сомнительным в этом плане было лишь форсирование реки Катера. Но места там не дикие, и Милов надеялся, что кто-нибудь да перевезет, а нет, то наверняка сыщется брод. Можно, конечно, найти и объездной путь, однако это означало бы лишь дополнительную потерю времени. Милову же казалось, что следовало поскорее разобраться: за чем же они, собственно, пустились в погоню и не относятся ли их предположения к чистейшей фантазии, возникшей из-за перегрева умов под экваториальным солнышком.

На сердитого Докинга Милов поглядывал лишь изредка, каждый раз внутренне усмехаясь: он отлично понимал, какие мысли терзали сейчас честную полицейскую душу. Докинг формально невинность свою соблюл: Милова он на побег не наталкивал, а то, что промешкал на окраине Майруби вроде бы без особых на то причин — ну мало ли что помешало тронуться в путь в намеченный срок: например, не на чем оказалось добраться до аэропорта… Однако Докинг был человеком изначально честным, и раздирало сейчас его, с одной стороны, сознание своей вины. Долг службы диктовал, как только Милов на своем супертанке подъехал к гостиничке, где Докинг вот уже целый час исшагивал комнату по диагонали, стараясь утихомирить свое нетерпение, надо было сразу вызывать полицию и держать Милова под арестом. А с другой стороны, сделай он так, его еще пуще пожирали бы сомнения. Милов владел оперативным материалом, ради которого британский сыщик, собственно, тут и оказался. Его нельзя было изложить на словах — вернее, изложить-то можно, однако толку от этого ни малейшего. Следовало все показать на местности, и не только показать, а в самых хитрых ситуациях провести Докинга по принципу «делай, как я». Все это англичанин понимал, но мириться никак не мог, поэтому и подскакивал сейчас на тугом сиденье, злясь на самого себя.

Так или иначе, дело было сделано, и они приближались, хотя и не молниеносно, к цели; окрестности были чисты, небеса тоже, за все время лишь однажды увидели вертолет — где-то далеко, на горизонте, так что нельзя было рассмотреть, полицейская ли то машина или какая-то другая. Милов, впрочем, сомневался в том, что их ищут сейчас на дорогах: сперва в Майруби должны понять, куда же он, собственно, девался вместе со своим авточудом, потому что они вряд ли смогли так сразу разгадать его финт с армейской колонной. Ну а тут уже совсем другая страна, где до них, собственно, никому нет ни малейшего дела.

— Да, — проговорил наконец Докинг, обращаясь скорее к самому себе. — Боюсь, что тут уже ничего больше нельзя поделать.

— Ну и прекрасно, — откликнулся Милов немедленно. — Будем считать, что с прошлым вы примирились. Теперь, может быть, стоит подумать о будущем?

Докинг вздохнул.

— Оно настолько неясно, что не знаю, что тут думать. Если доедем благополучно, там посмотрим…

— Берфитта мы вряд ли застанем. Но вся прочая команда, я полагаю, никуда не делась. Мы ждем темноты и, когда она наступит, пытаемся осторожно проникнуть в их укрепление.

— Ну и там?

— Ищем.

— Что именно?

— А черт его знает. Если там действительно есть что-то, что заинтересует вас, как-нибудь сумеем разобраться, все-таки мы не сосунки в этих делах. А вот дальше…

— Дальше, — прервал его Докинг, — у нас останется только один выход: обратиться к местным властям и попросить у них помощи, серьезной военной поддержки. И уже с ними…

— Докинг, Докинг, не забудьте, что мы будем находиться в Раинде; там мы вряд ли получим хоть какую-то помощь от властей. Да и найдем ли эту власть: вы лучше меня должны знать, что последняя вспышка взаимного уничтожения племен была там совсем недавно и сейчас они только-только приходят в себя. Поэтому, если вы даже попросите их именем короля Англии, это вряд ли поможет.

— Не сомневаюсь, поскольку они даже не входят в Содружество…

— Да и потом неизвестно еще, что опаснее: прибегать к их помощи или обходиться без нее. Когда люди привыкают быстро нажимать на спуск, лучше всего не вводить их в искушение.

— Пожалуй, да.

— Так что подумайте еще, к кому можно обратиться за помощью, если понадобится?

— Гм… — промычал Докинг. Продолжил он не сразу: — Ну что же, выход есть, в конце концов… Хотя для того чтобы к нему прибегнуть, нужно будет сперва убедиться в том, что овчинка стоит выделки.

— Допустим, убедились. А затем?

— Затем я постараюсь вызвать рейнджеров.

— Ваших?

— Естественно.

— Что ж, это было бы неплохо. Можете гарантировать?

— Сию минуту — нет. Если бы у меня была возможность переговорить кое с кем в Лондоне…

— Раз нужно — найдем.

— А что, у вас в машине есть и аппарат спутниковой связи?

Милов усмехнулся.

— Представьте себе, есть. Беда только в том, что сейчас он не работает: спутник в тени, и воспользоваться им можно будет (он глянул на часы) только к вечеру. Часов через шесть-семь.

— Хотелось бы пораньше. Надеюсь, по дороге… Проводная-то связь тут имеется?

— Попробуем. Но в этих городках вряд ли найдется… Хотя как знать.

— Попытаемся позвонить из первого же городка, что попадется нам на шоссе.

— Согласен.

— Хорошо. Как будто мы достигли договоренности. Вы не устали?

— Не без того.

— Я поведу. Попробуйте подремать.

— Вы надеетесь, что я стану отказываться? Не надейтесь. Я немедленно воспользуюсь вашим любезным предложением…

Милов затормозил, чтобы перебраться назад, где можно было прилечь, скорчившись, подобно младенцу в утробе матери.

Приняв меры предосторожности, Берфитт вернулся в Москву кружным путем, примирившись с неизбежной потерей времени: через Мадрид и Варшаву. Эти столицы он выбрал не случайно: ни в Испании, ни в Польше те фонды, что он представлял, своих предприятий пока не имели, да и не собирались заводить в ближайшем будущем. Такое пренебрежение заметными европейскими державами было не случайным, отнюдь; тактика предписывала иметь в своем распоряжении нейтральные территории, где не наслежено, чтобы являться туда без риска оказаться под колпаком. Из Варшавы Берфитт поехал поездом, по опыту зная, что контроль в поездах не столь строг, как в аэропортах. Однако и на этом, последнем участке пути он не утерпел, чтобы не подстраховаться: хотя билет был взят до Москвы, он сошел с поезда в Смоленске, там нанял чартерный самолетик, на нем добрался до маленького — для частных машин — летного поля в городке Раменское и оттуда уже, минуя все возможные посты, на пригородном поезде приехал в Москву. Контрольную — белорусскую — границу он пересек, предъявив паспорт на имя Глена Миллера; Берфитт любил мелкие издевки и искренне полагал, что в азиатской России, а тем более в полудикой Белоруссии имя это никому ничего не скажет. Так или иначе, на обширном вокзале Казанской дороги, где он сошел с электрички, никакого внимания к себе Берфитт не заметил, музыкальный паспорт тут же уничтожил и в отель «Империум» явился под своим настоящим именем.

В номере все было в порядке. Похоже, что во время его отсутствия им здесь никто не интересовался — видимо, Докинг в погоне за ним не прибегал к помощи местных властей, так что никаких претензий к Берфитту, деловому человеку из Лондона, в Москве не возникло. Берфитт с наслаждением принял ванну, заказал завтрак, закусывая, прослушал записи на автоответчике. Пока он порхал в африканских небесах, ему звонили три раза; искали его люди, ему известные, и все по делу. Внимательно выслушав, Берфитт с удовлетворением констатировал, что никуда не опоздал, первая из деловых встреч заключительного цикла была назначена на завтрашнее утро, так что он еще полностью располагал сегодняшним днем. Берфитт предполагал посетить оба интересующих его места: клинику и загородную усадьбу, где предстояло вскоре открытие Приюта Ветеранов. Поэтому, закончив завтракать и окончательно приведя себя в порядок, он вместо того, чтобы как следует отдохнуть после утомительного путешествия (что в его возрасте было бы вполне естественным), вызвал машину и направился прежде всего в клинику.

Там Берфитт с радостью убедился в том, что его предыдущее посещение возымело действие. Прежде всего теперь попасть на территорию госпиталя оказалось куда сложнее, чем прежде, когда сюда мог войти всякий любопытствующий. Была нанята охрана — молодцы в пятнистой униформе, и Берфитту удалось проникнуть в клинику только после того, как охранники переговорили со старшим представителем фирмы, монтировавшей оборудование, и таким путем личность приезжего была удостоверена. Это заставило его сделать приятный вывод: охрану везти с собой нет никакой надобности, на людей, нанятых здесь, вполне можно положиться, надо будет лишь заключить с ними солидный контракт на продолжительное время; платить же им — и это тоже имело значение — придется куда меньше, чем привезенным с Запада. Берфитт привык экономить деньги фирмы — если речь не шла о его собственных интересах.

На территории тоже все шло должным образом. Столы, осветительная арматура, автоклавы, высокочастотные стерилизаторы, рефрижераторы для донорских органов, высокотемпературные агрегаты для уничтожения отходов всякого рода, лабораторное оборудование — все это и еще многое другое, в первый его приезд сложенное кое-как под открытым небом и плохо защищенное от нередких здесь дождей, пыли и возможного (как его сразу предупредили) расхищения, теперь в основном было перенесено под крышу, и то, что сейчас не монтировалось, хранилось под замком. Берфитт поинтересовался, много ли за эти дни похищено; ему ответили, что недосчитываются одной аккумуляторной тележки, каких было привезено с десяток — для быстрого передвижения по длинным коридорам и перевозки больных. Пытались также украсть больничную кровать — современный агрегат, автоматизированный и компьютеризированный; однако попытку эту вовремя пресекли охранники; злоумышленникам, правда, удалось сбежать. Берфитг нахмурился сначала: электрическая каталка стоила недешево; однако он утешил себя мыслью о том, что могло случиться намного хуже: если бы материальные потери оказались более значительными, ему трудно было бы оправдаться перед директорами фонда за свою непредусмотренную африканскую эскападу. В фонде, естественно, ничего не знали — и не должны были знать — о той операции, которую он проводил в своих личных интересах, операции, связанной со второй буквой греческого алфавита.

В сопровождении шеф-монтера Берфитт прошел по готовым палатам, где все блестело чистотой, прилег на одну из не застланных еще кроватей, опробовал автоматику — все действовало прекрасно, нетрудно было представить себе, что находишься не в Москве, а где-нибудь в Европе. Закончив двухчасовой визит, Берфитт довел до сведения монтажников, что очередная сумма денег, как и полагалось по контракту, будет переведена на их счет в Германском банке (московское отделение) не позже завтрашнего дня. После этого заявления проводили его в высшей степени любезно, и он, отказавшись от предложенного обеда, поехал прямо в Липки, предварительно позвонив туда из клиники и убедившись, что и там его будут ждать с большим нетерпением.

В машине Берфитт, удобно расположившись на заднем сиденье, с любопытством разглядывал природу средней полосы России; казалось странным, что она ничем не отличалась от Центральной Европы, и даже дубы и каштаны попадались, ни в чем не уступавшие родным британским. Судя по природе, Россия и в самом деле напоминала дом; ему пришла в голову нелепая на первый взгляд мысль: когда операция «Бета» завершится и он будет наконец располагать немалыми средствами, не купить ли здесь какую-нибудь усадебку для себя: похоже, тут можно недурно отдохнуть — вдали от треволнений, которыми всегда полна Европа. В России и время шло как-то иначе: куда медленнее, плавнее… Кстати, сразу подсказал его практический ум, если приобрести землю где-то неподалеку от Приюта, который уже вот-вот возникнет, то приятное расслабление совместится с приютскими делами, иными словами — продолжать пользоваться доходами и от этого предприятия. Мысль Берфитту понравилась, и он решил, не откладывая в долгий ящик, сегодня же переговорить с представителем губернаторства на эту тему и условиться посмотреть возможные участки и подготовить оформление. Если он подберет что-то, что его устроит, — оформить сейчас, а первый взнос для оплаты отложить… ну, скажем, на две недели, а еще лучше на три. К тому времени (был убежден Берфитт) в его распоряжении окажутся суммы куда больше того, во что могла обойтись усадьба здесь. Он не думал, что при покупке возникнут какие-то трудности: здешние торговцы, финансисты и промышленники — ему успели рассказать — уже обзавелись в этих краях подобными усадьбами, чего в родной Британии мог себе позволить далеко не каждый: земля там все-таки стоила дороже, потому что было ее намного меньше.

Вот в таком настроении он и приехал в Липки, где был встречен с почетом, как человек, заключающий крупную сделку.

Дальше дела, однако, пошли вовсе не так гладко, как он рассчитывал. Берфитт ожидал, что контракт с губернаторством подготовлен и можно будег сразу же заняться обсуждением его статей — процесс, неизбежный при заключении даже мелкой сделки, а тут речь шла все-таки о значительных суммах. На деле же оказалось, что контракт не был готов даже в черновике, хотя Берфитт совершенно точно помнил, что перед его отъездом из Москвы к этой работе уже приступили.

— В чем же дело? — спросил он, насупившись. Берфитт не забывал, что для ускорения процесса и поощрения другой стороны некоторые средства были уже истрачены, и вполне обоснованно полагал, что если какая-то работа оплачена, то она должна быть выполнена. На деле же получалось вовсе не так.

Губернаторский чиновник лишь развел руками.

— К сожалению, в последние дни наш парламент принял некоторые новые документы относительно отчуждения земель в стокилометровой зоне вокруг столицы. Видимо, причина в том, что слишком много мест отдыха, которыми раньше пользовалось общество, теперь перешло или грозит перейти в собственность различных компаний и частных лиц. Это вызвало немалые протесты населения, к которым депутаты вынуждены прислушиваться…

Что всякий парламент есть болезненная язва, Берфитт и без того знал. Но, что придется сталкиваться с парламентскими интригами и в России, где настоящий парламентаризм только-только вылез из пеленок, он, откровенно говоря, не ожидал. И высказался по этому поводу со всей резкостью, какая проявлялась у него далеко не часто. Губернаторский чиновник лишь вздохнул.

— К сожалению, тут бессилен не только я; и губернатор при всем желании не мог бы ничем помочь.

— Что же получается: такого рода сделки становятся вообще невозможными? Это же совершенная глупость…

— Нет, разумеется, вопрос так не стоит. Многое теперь будет зависеть от мотивов, по которым объект приобретается…

— Я полагаю, что с этой точки зрения мы находимся в привилегированном положении: наши цели абсолютно гуманны, мы стремимся лишь помочь людям, пострадавшим в жизни, а вовсе не собираемся создавать какие-то увеселительные заведения или доходные предприятия!..

— Совершенно верно. Поэтому я и не сомневаюсь в том, что в конечном итоге вы получите желаемое.

— Почему же вы не объяснили тем, от кого зависит…

— Поверьте, я пытался. Однако я в данном случае не та персона. Вы это отлично понимаете. В моей власти — подготовить документацию и сделать так, чтобы не возникало никаких препятствии на нижних уровнях. С этим я справился, можете быть уверены. Но разговаривать наверху придется вам самому: вы для них — лицо авторитетное, вы распоряжаетесь кредитом, вы уполномочены вести все переговоры…

Берфитт сердито засопел носом.

— Ну, допустим, это так и есть… Но, боюсь, возникнут новые проволочки. Я уже знаю, каково добиваться приема у ваших руководителей…

Чиновник едва заметно усмехнулся.

— Думаю, что в нашем случае вам такое не грозит. Потому что мы, включая самого губернатора, весьма заинтересованы в этой сделке. Скажу вам конфиденциально: у нас сейчас некоторые осложнения с финансами, что не большая редкость, но труднее всего справляться с подобными неурядицами летом, когда люди уходят в отпуска и нужно оплачивать им отдых, а многим еще и лечение… Как раз в данный момент у нас этих денег нет и нет источника, где мы могли бы их получить достаточно быстро и безболезненно. У нас были свои надежды, но они, к сожалению, не оправдались — что-то помешало…

Чиновник выразительно поглядел на Берфитта, как бы давая понять, что помешавшим был тот самый чиновник и никто другой.

— Таким образом, если вы пообещаете произвести расчеты по сделке незамедлительно и в полном объеме, уверен, что все завершится быстро и ко взаимному удовлетворению.

Берфитт поднял брови.

— То есть, насколько я понял, мне следует доказать, что в моем распоряжении сейчас имеются необходимые средства?

— И это, разумеется, а также то, что вы уполномочены этими средствами распоряжаться в полном объеме.

— Sheet. Само собой, я имею средства — и наделен правами.

— Туг недостаточно слов…

— Я и не собираюсь ограничиваться словами. Могу показать выписку из расчетного счета фонда «Призрение», а также доверенность фонда на ведение дел, выданную мне.

— Больше ничего от вас и не потребуется, сэр.

— Кому я должен показать все? Кто может решить вопрос?

— Один из заместителей председателя Земельной палаты при президенте.

— Как мне связаться с ним?

— О, я попытаюсь сделать это тут же, в вашем присутствии…

И чиновник с некоторой осторожностью снял трубку одного из телефонов на маленьком столике. Набрал номер.

— Приемная господина Грибовского? Говорят из губернаторства Московской области, старший референт Селянин. По поводу визита господина… м-м… господина Берфитта — сделка относительно продажи земельного участка со всеми постройками в Липках, с целью основания Приюта для инвалидов войн… для ветеранов, да. Бер-фитт, два "т". Господин Грибовский в курсе, но выразил желание лично переговорить с полномочным представителем покупателя…

Он умолк, ожидая. Минуты две царило молчание. Берфитт стал уже нетерпеливо постукивать пальцами по светлой полировке стола, когда Селянин заговорил снова:

— Завтра в девять тридцать или послезавтра в пятнадцать? Одну секунду, я сейчас выясню…

— Завтра, — сказал Берфитт быстро, не ожидая вопроса.

Селянин прикрыл микрофон ладонью.

— Вы успеете получить нужное вам в банке?

— Да. Я поеду туда немедленно.

«Это ведь не русский банк», — хотел было он добавить, но сдержался. Не следует понапрасну обижать людей, от которых что-то зависит.

Селянин понимающе кивнул.

— Завтра в девять тридцать мистер Берфитт будет у вас. Разумеется, я объясню ему, как добраться… Что? Сопутствовать ему?

Он снова закрыл микрофон.

— Там хотят, чтобы я был с вами…

— Отчего же нет? Буду только рад.

— Я приеду вместе с ним, — ответил Селянин в трубку. — Спасибо, всего вам доброго. Он положил трубку.

— Видите, как все устраивается… Теперь нам осталось лишь договориться, встретимся ли мы прямо на месте или у вас есть иной вариант?

Берфитт уже успел решить этот вопрос.

— К чему лишние сложности? В девять утра буду ждать вас в холле моей гостиницы. Мы доберемся за полчаса?

— Простите, какой гостиницы?

— «Империум», разумеется.

— О, оттуда доберемся, там почти рядом.

— Вот и прекрасно. Итак, в девять часов я жду вас.

И, видя, что Селянин глядит на него достаточно выразительно, добавил:

— Как вы понимаете, дополнительные услуги требуют и дополнительного вознаграждения. Но, естественно, лишь в случае полного успеха.

— Да, — согласился Селянин, вставая, чтобы проводить гостя до двери. — Я понимаю.

— Ну вот, — сказал Милов. — Отсюда можно попытаться позвонить, если у них и в самом деле имеется международный телефон.

— Не похоже. — Докинг критически оглядел строение, перед которым они остановились: дощатую хибару, на которой только вывеска свидетельствовала о том, что она имеет какое-то отношение к почтовой службе. — Однако попробуем — чем мы рискуем?

— Идите, — предложил Милов. — Я побуду около машины. Если там найдется что-нибудь прохладительное, захватите и на мою долю.

Докинг кивнул. Милов откинулся на спинку сиденья, расслабился. Дорога была утомительной, а едва начавшийся день обещал такую же жару, как и вчера. Впрочем, другого здесь, надо думать, нечего ждать — во всяком случае, в это время года.

Вокруг было тихо. Люди, у которых имелось какое-то занятие, наверняка давно уже работали — мотыжили посевы, к примеру; проезжая, Милов видел их на полях, когда окружавшие дорогу насаждения редели и расступались. Из окошек неказистых хибарок, нередко просто соломенных (у таких, впрочем, никаких окон и не было), при появлении машины выглянуло несколько любопытствующих лиц; однако, не опознав, наверное, знакомых, они почти сразу скрылись. Кучка мальчишек, в основном бесштанного возраста, находилась неподалеку; ребятишки глазели на автомобиль, но близко не подходили — наверное, не научились еще выпрашивать, цивилизация не успела донести сюда свое достижение. Когда послышался звук другого мотора, глаза наблюдавших мгновенно повернулись в ту сторону, откуда появился новый экипаж Милов на всякий случай напрягся, привыкнув ожидать всяческих неожиданностей. Их, однако, не последовало — машина, микроавтобус японской постройки, неторопливо прошуршала мимо, переваливаясь на рытвинах. Милов невольно заметил, что экипаж этот оснащен черными — тонированными — стеклами и увидеть, кто в ней ехал или что везли, не было возможности. Он и не старался, впрочем. Мало ли кто едет… Микроавтобус миновал то место, где стоял джип, на секунду-другую замедлил ход, словно собираясь остановиться, — Милов даже успел дружелюбно помахать рукой проезжавшим, — но тут же взревел мотором, прибавив газ, и покатил быстрее. Милов провожал машину взглядом. На выезде из городка — на самом деле то была скорее большая деревня, — микроавтобус еще прибавил скорости и вскоре скрылся за кустарником, там, где дорога делала очередной поворот. Милов зевнул и закрыл глаза. Хотелось спать, и не просто абы как, но по-человечески, нормально, на чистой постели, не урывками по полчаса-часу, а основательно, без перерыва, минуток шестьсот или в этом роде. Но такой возможности в ближайшей перспективе не предвиделось.

Скрипнула дверь почтовой конторы; вышел хмурый Докинг, неся в руках четыре бутылочки кока-колы. Его провожал до самой машины чернокожий в шортах, рубашке и форменной фуражке на голове — наверное, здешний почтмейстер. Он улыбался, но глаза его были глубоко равнодушными; наверное, улыбка просто входила в число его служебных обязанностей, за которые ему, надо полагать, платили.

— Спасибо, — проговорил Милов, принимая бутылки. — Судя по вашему лицу, экспедиция завершилась неудачей?

Докинг нехотя усмехнулся.

— Отсюда позвонить даже в соседнюю деревню можно только от мэра, а международной связи у него, конечно, нет. Здесь еще не очень понимают, что это такое — другие страны…

— Счастливые люди, — проговорил Милов, пожав плечами. Он заранее был уверен в таком результате. — Ну что ж, звонок придется отложить…

— Боюсь, что очень надолго. — Докинг уселся на свое место рядом с водителем: свою вахту за рулем он уже отсидел. — Не ехать же в столицу…

— Думаю, что этого не понадобится: спутниковый телефон, как я помню, есть — вы удивитесь — в том самом Приюте, куда мы держим путь.

— И они, разумеется, с радостью нам его предоставят?

— Ну, зависит от нашей ловкости…

— Нас ожидает блестящее будущее, несомненно. А сейчас чего мы еще ждем? Вы засыпаете, Милф?

— Нет. Размышляю.

— Есть повод?

— Сколько угодно. Пока вы там запасались пойлом…

— Кстати, не откладывайте питье: оно и так теплое, а здесь того и гляди вскипит…

— Спасибо за совет. Откройте, если не трудно, будем считать это нашим утренним кофе. Да, так пока вы там были, мимо проехала машина. Микроавтобус.

— Да?

— Такие я видел в Приюте.

— Такие или именно эту?

— Не знаю! Но не исключено, что она как раз оттуда. Нам ведь не так уж далеко осталось…

— Допустим. И что же?

— Если в ней ехали люди из Приюта, то они могли опознать меня, или мой джип, или нас обоих вместе.

— Надеюсь, что этого не произошло.

— Я всегда предполагаю худшее. Однако нет худа без добра.

— Именно?

— Вас-то они не видели.

— Очень хорошо.

— Так что все представительство, когда оно потребуется, ляжет на вас.

— Ну что ж, — сказал Докинг, — не самое страшное… Да вы собираетесь трогаться с места или мы делаем большой привал?

Милов допил, бросил бутылочку на заднее сиденье, вытер губы и включил наконец мотор.

Нет, все было сделано совершенно правильно.

К такому выводу пришел Урбс, когда ветеранов уложили туда, где им полагалось быть после того, как они отличились в бою, — на их койки, и это, наверное, им понравилось, хотя они, как обычно, ничем своих эмоций не проявили. Ровным, тяжелым шагом они промаршировали по коридору, подошли каждый к своему ложу, замерли на несколько секунд, синхронно повернулись, столь же синхронно улеглись и словно умерли; только редкое — пять-шесть вдохов-выдохов в минуту — движение грудной клетки показывало, что они в полном порядке и чувствуют себя нормально. Конечно, такая сдержанность посторонним могла бы показаться по меньшей мере странной: именно ветераны выиграли схватку с нападавшими бандитами, после такой передряги среди людей обычно царит возбуждение, участники делятся воспоминаниями о самых острых эпизодах; переживания и еще раз переживания… Ветераны же, казалось, были совершенно равнодушны ко всему, что только что закончилось, и не обменялись ни единым словом. Впрочем, их голосов никто давно не слышал. Да, постороннего это удивило бы, но здесь, в Приюте, все уже отвыкли удивляться. Урбс, пройдясь по палатам, остался доволен тем, что увидел. Было поздно, от усталости и волнений начальника Приюта клонило ко сну, но он, не позволяя себе преждевременно расслабиться, снова обошел территорию по внутреннему периметру и по внешнему, за забором, проверил охрану; все были на своих местах. Только после этого он направился в свое жилье. Кое-как вымылся — что-то не ладилось с подачей воды — и улегся спать, запретив будить себя без крайней нужды.

Тем не менее его растолкали достаточно рано — где-то часов после девяти.

— Ну, что там — конец света? — рявкнул он, еще не раскрывая глаз.

— Простите, шеф. Вернер вернулся.

Инженера сразу же после возвращения из парка Урбс послал в Уширомбо, где по какому-то капризу природы находился гараж, а при нем — склад запчастей. У одного из автобусиков «тойота» возникла скверная вибрация в заднем мосту, а машины следовало содержать в полном порядке, учитывая тот путь, какой им предстояло пройти в ближайшем будущем. Вернер должен был привезти — договорились по телефону — новый задний мост; поставить его собирались своими силами.

— Ну, вернулся. Куда же ему деваться? Могли бы дать мне поспать еще часик-другой…

— Он говорит: у него срочное сообщение…

— Отчего же не пришел сам?

— Дает какие-то инструкции охране.

— О, дьявол!..

Видимо, и в самом деле надо подниматься. Урбс зевнул, нашарил шорты, валявшиеся на кресле, натянул, крепко потер ладонью лицо, просыпаясь окончательно.

— Ну, где он там?

Он вышел, невольно содрогнувшись (так и не привык за много лет) от неожиданного, как взрыв, солнечного натиска. Вернер уже спешил ему навстречу, отражая свет своими защитными очками.

— Ну, что там такое стряслось? Мост привезли? — спросил Урбс, не стараясь скрыть раздражения.

— Мост? А, да, конечно… Шеф, боюсь, у нас туг спокойной жизни не получится.

— Так. Ну, все по порядку. Способен?

— Я встретил Милфа, шеф.

— Милф? Какой, к чертям, Милф? Постой, постой… Тот, что сбежал?

— Другого я не знаю.

— Где?

— В Бахарамуло.

— Он что, смерти ищет?

— Может, и так. Только чьей?

— Тьфу!.. Точно он?

— И на той же машине. На бешеном джипе.

— Один?

— Насколько мы успели разглядеть — один. Но ручаться не могу. Он сидел в ней перед почтовой конторой — возможно, туда зашел кто-то ехавший с ним.

— Опять та красотка?

— Скорее всего так.

— Одного не понимаю: он все еще жив?

— Не мертвее нас с вами.

— А почему? Ты же был там! Ты проезжал мимо!..

— Виноват, шеф. Я уже стал тормозить, хотел достать его гранатой. Но гранат с собой не оказалось. Кто мог знать…

— Стрелять! Стрелять надо было!

— Он был в той машине, шеф, я же сказал. Я ее хорошо помню. Простой пулей ее не проймешь. Зато он понял бы, что засветился… Я подумал, что так будет лучше: он-то не знает, что это наша «тойота»…

— Ну, может быть, ты и прав. М-да, новости твои не из приятных. То есть если он тут один — ну, пусть вдвоем — не страшно: пусть только попробует сюда сунуться. Но я боюсь, что он разведчик и его задача — навести на нас какие-то серьезные силы… Берфитт уверял, что нейтрализовал Милфа надолго, но, видно, не так-то уж просто оказалось. Раз он вывернулся, значит, его в этих краях кто-то серьезно поддерживает. Нет, это мне не нравится, Вернер, никак не… Ты предупредил охрану? Что сказал?

— Едва завидят — стрелять без предупреждения.

— Вряд ли они помнят его в лицо.

— Его нет. Помнят машину. По виду, да и по номеру тоже. Египетский номер.

— Ты уверен?

— Как сейчас помню.

— Тогда — или сейчас?

— Тогда. Ну… и сейчас, конечно, тоже.

(Стыдно было признаться, что сегодня, опешив от неожиданного зрелища: Милф в своей проклятой колымаге, он просто не посмотрел на номер машины, да и ни к чему это было.) — Хорошо. Тогда вот что. Подними подсменных охранников. Ничего, отоспятся потом. Пусть идут по дорогам, по тропам… Как ты думаешь: если бы он ехал прямо сюда, то на каком расстоянии…

— Тогда, шеф, он был бы уже здесь.

— Но у него, конечно, хватило ума не делать этого. Поэтому что его в первую очередь заботит сейчас? Он ищет — или уже нашел — место, где укрыть машину, прежде чем направиться сюда…

— Думаете, он все-таки покажется здесь?

— А что еще может его тут интересовать? Прежде чем послать сигнал тем, кто его сюда направил, он должен убедиться в том, что здесь не ждут никаких неприятностей, что мы живем тихо и спокойно или, наоборот, что мы готовы к неожиданностям; в зависимости от этого его хозяева изберут и образ действия…

— Шеф… вы не думаете, что его интерес связан с нашим… новым грузом? Урбс покачал головой.

— Не думаю. Вспомни: он появился здесь не только до того, как прибыл груз, но и до того, как мы вообще о нем узнали, — прежде чем приехал Берфитт! Нет, думаю, новый груз тут ни при чем. Да и последние новости… Ты не слушал радио?

— В дороге? Нет.

— Ну вот, а я слышал. Те, кто ищет, по-прежнему уверены, что груз находится где-то чуть ли не в Гималаях. Но, конечно, это не значит, что если они наткнутся на новый груз, то пройдут мимо. Итак, пусть охрана… да и свободные санитары тоже — пусть они найдут место, где он спрячет свой крейсер. И уж на этот раз мы его не упустим.

— Вы хотите, чтобы они шли пешком? Или дать им машины?

— Никаких машин! Только ножками. Да не по дорогам, а рядом с ними. Потому что Милф-то со своей девицей будут настороже! Кстати, по девице тоже можно опознать его — это примета не худшая, чем машина…

— Да, шеф, верно.

— Займись этим. А я подумаю, что следует сделать тут — на случай, если все-таки появятся какие-то представители властей. Меньше всего я хочу вступать в бой с ними…

— Представители власти — здесь? Сейчас? Право же, шеф…

— Согласен, шансов немного, однако могут быть и какие-то международные силы — нас ведь травят, как дичь. Разумеется, мы не пустим их и на порог — если у них не будет соответствующих полномочий. Но боюсь, что все будет оформлено по закону. Что касается ветеранов, то туг нам ничто не грозит, они — надежный щит, правда, в случае, если не найдут ничего противозаконного. Значит, они не должны найти. Вот с этим я и хочу разобраться.

— А то, что вы нарезали из того пигмея, сжечь?

— На этот запах сюда сбежится вся округа! Да и, кроме того, стал бы ты жечь наличные деньги?

— Я бы крепко подумал, конечно. Хотя ради спасения жизни…

— Ну, так вопрос не стоит.

— Это приятно слышать. Я могу идти?

— Не то слово, Вернер. Бежать. И они тоже — пусть не воображают, что они на воскресной прогулке. Пусть побегают. А чтобы они двигали ногами повеселее, объявите: заметивший первым машину или одного из ездоков, не говорю уже обоих, получит вознаграждение: три тысячи.

— Вот как? Тогда я сам готов возглавить поиск…

— Нет, возвращайся побыстрее: без тебя не заменят задний мост, а кто знает — машины могут нам понадобиться раньше, чем мы предполагали…

— Понял вас, шеф. Сделаю все как можно быстрее.

Селянин из губернаторства оказался человеком пунктуальным, что приятно удивило Берфитга, который приготовился ожидать и уже заранее стал нервничать. Однако чиновник не подвел. Берфитт предложил вызвать машину, но Селянин сообщил, что пешком они доберутся быстрее.

И в самом деле, машины в центре Москвы двигались, как и полагается в современном большом городе, пунктиром: пятьдесят метров движения — потом чуть ли не полчаса ожидания. Пешком же они добрались вовремя и могли себе позволить неторопливо подняться на шестнадцатый этаж одного из ставших уже старомодными зданий на улице Новый Арбат.

Их приняли немедленно. Вице-председатель Земельной палаты оказался очень похожим на любого чиновника такого ранга — английского, немецкого, американского: темный костюм, белоснежный воротничок, мягкие манеры, очки в модной оправе и косой пробор в волосах. По дороге Берфитт предупредил Селянина, что рассчитывает на него как на переводчика. Тот с готовностью согласился, однако надобности в переводе не возникло: вице-председатель говорил по-английски, как уроженец островов, и Берфитт в самом начале беседы не преминул сделать комплимент по этому поводу.

— Оксфорд, — кратко объяснил вице-председатель.

— О!

— К сожалению, должен сразу перейти к делу: я стеснен временем. В одиннадцать часов должен быть на заседании правительства — наш шеф сейчас в Вашингтоне. Поэтому приступим. Я внимательно ознакомился с вашим делом. Замысел мне нравится. Человеколюбие — нам его очень часто еще не хватает, и мы искренне радуемся, когда кто-то предпринимает серьезные действия в этом направлении. Конечно, нас еще более радовало бы, если бы такой проект выдвинул кто-нибудь из наших, но у нас нет еще столь серьезных и авторитетных организаций, как фонд «Призрение»… Да, я ознакомился, естественно, с доступной нам информацией по этому фонду.

— Следует ли понимать это так, что вы намерены поддержать нас?

— Безусловно. Меня интересуют лишь некоторые детали, ради которых я, собственно, и попросил вас заглянуть к нам.

— Готов ответить на любой вопрос — в пределах, разумеется, моей компетенции.

— О, успокойтесь, я не собираюсь спрашивать вас о мелочах. Меня интересуют, так сказать, вопросы общего плана. Сейчас я расскажу вам, как все это мне представляется, а вы будете поправлять меня, когда мои представления не совпадут с действительным положением дел.

— Ну, вряд ли вы способны ошибаться…

— Благодарю за высокое мнение… Итак, предположим, мы дали разрешение, вы уладили все денежные проблемы с губернаторством…

— Тут не будет никаких затруднений.

— Мы на это и рассчитываем, безусловно. Намерены ли вы вести в Липках какие-то строительные работы? Снос, строительство, достройка, перестройка…

— Во всяком случае, в ближайшие годы такой необходимости, по моему убеждению, не возникнет. Я внимательно осмотрел и участок, и строения; они нас вполне устраивают.

— Внутреннее переоборудование?

— В очень небольших пределах. Мы добавим несколько кроватей и переоборудуем несколько помещений для медицинских нужд. Один из коттеджей займет персонал.

— Вы пригласите персонал из-за границы? Спрашиваю потому, что мы, как и весь мир, заинтересованы в рабочих местах.

— Видимо, начинать нам придется с некоторым количеством наших весьма опытных работников; одновременно будем готовить — уже для постоянной работы — работников из ваших соотечественников.

— Хорошо, это нас устраивает. Итак, предположим, вы уже все наладили и весь персонал, как говорится, стоит по местам. Дальше: вы заселяете ваш Приют ветеранами?

— С вашего позволения — не Приют, а Пристань Ветеранов. Наши дома в Европе носят такое название. Приюты — это в развивающихся странах…

— Вижу, вы доброго мнения о моей стране. Благодарю вас. Но вы не ответили…

— Я отвечаю. Тут та же ситуация, что и с работниками. Видите ли, наши ветераны не просто участники былых сражений. Это люди, пострадавшие тяжко и необратимо, лишенные помощи, участия, тепла, не имеющие родных, близких… Все, что общество способно еще дать им, — возможность тихо, спокойно, без забот дожить свой — краткий, увы — век под небом мирной страны. Вы понимаете, мы выработали как бы свой рейтинг, но отсчет там идет в обратном порядке: на первых местах — те, у кого сумма обстоятельств хуже, чем у прочих. Вы понимаете?

— Разумеется.

— Так вот, боюсь, что если мы начнем сравнивать положение ветеранов в вашей стране и, скажем, в некоторых африканских государствах, где все еще нередки междуусобные войны, а нравы и обычаи, к сожалению, далеко не всегда достаточно гуманны, — если мы начнем сравнивать, то такое сопоставление будет, так сказать, не в пользу ваших ветеранов, которых, между прочим, уже очень немного: у вас с конца прошлого века не было никаких вооруженных конфликтов. У вас они обеспечены, во всяком случае, по нашим данным, гораздо лучше, чем те, о ком я только что говорил. Не так ли?

— Полагаю, что в этом отношении нам уже не приходится краснеть, — ответил вице-председатель.

— В таком случае вас не удивит, если я скажу, что пациентами нашего учреждения будут в основном африканцы. Однако вы не должны смущаться, ведь, по сути, вы подобным образом принимаете участие в мировом гуманистическом движении…

— Так сказать, в гуманистическом реализме?

— Я полагаю, это прекрасное определение.

— Да нет, разумеется, мы и не думаем обижаться. Напротив. Итак, вы привозите ваших ветеранов к нам. Тут они мирно доживают свой век и умирают.

— Увы, к этому рано или поздно приходит жизнь каждого…

— Но мы не намерены включать показатель о них в нашу статистику смертности. Это не наши граждане, и не мы довели их до столь прискорбного состояния.

— Само собой разумеется! Никому и в голову не придет включать их в ваши демографические данные.

— Тогда и здесь вопрос ясен. Далее. Для того чтобы привезти их сюда, перевезти через границу, необходимо соблюсти все общепринятые формальности: люди эти должны иметь документы, выездные и въездные визы… Вы предусмотрели, не так ли?

— Разумеется. Россия — не первая страна, в которой фонд открывает свои учреждения, и у нас налажена практика такого рода.

— Что ж, меня радуют ваши слова. И последнее. Как мы с вами уже установили, люди будут умирать. Видимо, через какое-то время вам понадобится расширить свой участок: кладбище разрастется… Или вы рассчитываете кремировать умерших? Вот с этим, боюсь, мы не сможем согласиться. Как же вы намерены выйти из положения?

— О, вам не надо беспокоиться. Видите ли, мы стараемся соблюдать не только законы тех стран, с которыми имеем дело, но и традиции. Так вот, мы получаем возможность беспрепятственно увозить наших ветеранов из их стран только при условии, что упокоятся они в родной земле, на территории своего племени — будут там похоронены со всеми свойственными этим народам ритуальными действиями.

— Иными словами…

— Иными словами, тела скончавшихся мы отправляем в их родные места. Всю организацию и выполнение этого берет на себя фонд — за свой счет, разумеется.

— Чудесно. И у вас на все хватает денег?

— Откровенно говоря, бывают трудности. Однако мы никогда не просили и не собираемся просить средства у правительств. В мире, к счастью, еще много добрых людей.

— Добрых — и достаточно хорошо обеспеченных, не так ли?

— Увы, одной лишь доброты в наши дни слишком мало…

— Вы правы. Ну что ж, для меня велико искушение тоже оказаться добрым человеком. Считайте, что мое согласие вы получили. Я прикажу составить соответствующий документ, подпишу его, и завтра вы сможете получить эту бумагу и действовать дальше.

— О, я вам бесконечно благодарен…

— Пустое. Кстати, теперь, когда вопрос решен, вы в силах назвать какие-то сроки? Мне ведь придется докладывать выше. Например, когда ожидается прибытие первых ветеранов?

— Вам хочется их увидеть?

— Не уверен, что найду время. Но знать всегда полезно.

— Охотно пойду вам навстречу. Поскольку изменения, как я уже сказал, будут минимальными, я рассчитываю, что первые пациенты прибудут уже через две недели.

— Благодарю вас. А теперь я вынужден…

— О, это я благодарен вам — очень, очень. И прошу извинить за отнятое у вас время.

— Это было моей обязанностью. Желаю вам успехов.

— Еще раз — весьма вам признателен, сэр.

Берфитт вышел весьма удовлетворенный. Визит занял меньше времени, чем он рассчитывал, и сейчас можно было спокойно ехать в аэропорт, чтобы встретить наконец-то прилетающих Юровица и Meнотги. Нынче, когда операция вступала в решающую фазу, им следовало быть под руками.

Однако прежде чем двинуться в путь, он позвонил по телефону, который был записан только в его памяти.

— Господин Банкир? Есть какие-нибудь новости?

— M-м… Да. Не очень благоприятные, хотя и не страшные. Им удалось разговорить того исполнителя, который не смог выполнить заказа.

— Плохо.

— Ну, я полагаю, что особой опасности нет: он не знает никого, кроме связного, а о том мы уже позаботились.

— Ну, если вы так считаете…

— Уверен.

Охранник Приюта Ветеранов по прозвищу Гурон (настоящих имен своих люди из приютского персонала — те, кто еще не забыл их — предпочитали никому не сообщать, да от них этого и не требовалось), отправляясь на поиски чужой машины, считал, что ему не повезло. Положение вещей им в общем объяснили перед выходом, и когда он понял, в какой угол его посылают, то сразу погрустнел: ясно было, что обещанная премия достанется кому угодно, только не ему. Лишь совершенный идиот мог прятать машину в этом редком, третий год умиравшем лесу, который между сухими стволами просматривался за целую милю, если только не таращиться себе под ноги. Привыкший мыслить философски, Гурон махнул рукой на всю эту затею — ему уж точно не повезет; ну что ж, не в этот, так в следующий раз. Тем не менее он переходил от ствола к стволу, соблюдая все полагавшиеся предосторожности, хотя опасался, по правде говоря, не тех, кого разыскивал, а своего собственного начальства: надзирать и проверять здесь всегда любили, и если бы потом шефу доложили, что Гурон пренебрегал заданием, делал все кое-как, то его в лучшем случае выкинули бы за ворота, чего ему как раз не хотелось. Приют вполне подходящее место для продолжительной передышки, места же более цивилизованные были противопоказаны. Так что он шел, внимательно наблюдая вокруг. Когда ему показалось, что мгновенный узкий луч света кольнул его в зрачок, охранник даже не успел ни о чем подумать толком, как тренированное тело само выполнило все полагавшиеся действия: с ходу упало на выдвинутые вперед ладони, сохраняя направление, в котором Гурон только что передвигался, потом и вовсе прижалось к земле. Полежав так несколько секунд, он стал осторожно приподнимать голову, вглядываясь туда, где что-то сверкнуло. Не спеша переводить взгляд с одной ветки на другую, с куста — на соседний, он вдруг увидел искомое, и сердце его на несколько минут вырвалось из-под контроля, кровь бросилась в голову.

Да, то была, несомненно, машина. И вроде бы именно такая, какую было приказано искать: массивный джип. И цвет ее похож на тот, каким обладал бешеный автомобиль, пару дней назад выкидывавший фортели перед оградой Приюта. Правда, для полной уверенности следовало бы еще взглянуть на ее номер. Так Гурон и хотел сделать.

Собственно, сейчас машина была видна плохо, потому что стояла задом к охраннику и большая часть ее заслонялась разросшимся кустом, который люди, приведшие джип сюда, решили использовать в качестве укрытия. Однако, стой машина к нему передом, он, чего доброго, мог бы и не заметить ее запыленный, почти не отличавшийся окраской от окружающего леса корпус. Но солнечный луч, пробившись сквозь сухие листья, ударил в левое зеркальце заднего обзора, отразился и (вот удача!) попал прямо в глаз Гурона. Он невольно усмехнулся: никогда не следует жаловаться на судьбу, потому что не знаешь, каким боком она повернется к тебе в следующее мгновение.

Значит, машина вроде бы похожа. А где люди?

Гурон полежал еще немного, надеясь заметить хоть какое-то движение близ неумело спрятанного экипажа. Там, однако, царили покой и безмолвие. Это была бы уж и вовсе невероятная удача, если люди, ехавшие в ней, приустав в дороге и загнав джип сюда, решили отдохнуть, выспаться; в таком случае он — один! — сможет взять их тепленькими — мужика и бабу. Мысль о бабе привела Гурона в несколько даже игривое настроение, но он тут же одернул себя и приказал такие мысли отложить на потом.

Прежде чем двинуться, он с минуту поколебался: что сделать прежде? С одной стороны, всем им, снабженным радиотелефонами, было строго указано обнаружив что-либо подозрительное, немедленно сообщать и, лишь получив инструкции, продолжать работу. Однако для того чтобы выполнить эту обязанность, Гурону пришлось бы отползти подальше (идти в рост он теперь просто не решился бы) — заговори он тут, его могли бы услышать даже спящие в джипе. Однако, если бы он уполз, потеряв при этом машину из виду, кто знает, что тут бы случилось? Люди могли в любую секунду сорваться с места и поискать иного укрытия, и удача отвернулась бы от Гурона. Нет, терять машину из виду было опасно. А если он даже позвонит сейчас отсюда, что он скажет? Уверен ли он, что это та самая машина? Нет. Чтобы увериться, надо увидеть номер, а еще лучше — ездоков. Так что все обстоятельства указывали на то, что прежде следует поосновательнее познакомиться с автомобилем, а тогда уже докладывать — об удаче или неудаче, видно будет.

Гурон отлично знал, что в этой округе не редкость, когда проезжавшие останавливались лагерем в лесу или — если неподалеку была речка — на берегу: далеко не каждому хотелось платить за ночлег под крышей, что было не самым дешевым удовольствием. К таким туристам никто не выдвигал претензий, если они не разводили костра (что строжайше запрещалось), не браконьерствовали или же убирали за собой неизбежный мусор. Впрочем, сейчас и претензии предъявлять некому. Так что и машина, и люди вполне могли оказаться совершенно непричастными к делу и ехавшими как раз с противоположной стороны.

Охранник пополз, извиваясь ужом, почти не поднимая головы, в левой руке сжимая широкий кинжал, правой держа за ремень автомат, поставленный на предохранитель. Направился Гурон, разумеется, не к машине — не так глуп он был, — а в сторону. По всем правилам, надо было сперва оглядеть поле возможного действия со всех сторон и лишь после того решать, что предпринять дальше.

Полз Гурон осторожно, вглядываясь, вслушиваясь — по всему телу у него, казалось, повырастали уши. Любой птичий вскрик хлестал по нервам, хотя именно то, что птицы поблизости чувствовали себя непринужденно, вроде бы свидетельствовало о безопасности. Ну что ж, если в машине или возле нее есть люди, то их тоже это обстоятельство успокаивало. И все-таки Гурон оставался в напряжении.

Чтобы увидеть открывшуюся картину, ему пришлось ползти чуть ли не полчаса — пока он не получил наконец возможности осмотреть машину с противоположной стороны. Отсюда ее не загораживали кусты и можно было без помех разглядеть и запомнить все.

С этого бока обе дверцы машины оказались распахнуты — для того, наверное, чтобы проветрить салон. Какие-то узлы валялись на земле. В двух шагах от машины разостлано широкое одеяло. На нем, подложив под голову какие-то сумки, а рядом устроив автоматы, спали двое мужчин; видимо, они и составляли экипаж машины.

Затаив дыхание, Гурон вглядывался.

Спящие — два крупных чернокожих мужика — были одеты в поношенные пестрые комбинезоны старого образца, в какие облачались в последние годы бойцы раиндской Армии Бахуту — одной из двух, соперничавших в стране. Гурон чуть приподнял голову, чтобы лучше разглядеть автоматы. Он сразу узнал характерный облик «Калашниковых»; такой же и у него самого, разве что поновее. Боевики спали спокойно, не без оснований считая, что здесь, на их земле, угрожать им никто и ничто не может, кроме разве что змей, но именно поэтому, наверное, они и выбрали для отдыха сухой пригорочек. Спали они беззаботно, лежа ничком, закрывая лица от света черными ладонями. Будь здесь их враги, могли бы, поразив их в спину, спокойно уйти восвояси. Но Гурон к их врагам никак не относился, разве что ощутил некоторую обиду на то, что люди эти оказались не теми, кого он хотел увидеть; удача все-таки повернулась к нему тылом.

Все еще соблюдая осторожность, он подобрался поближе, взяв немного в сторону. Отсюда номер на переднем бампере машины был виден отчетливо. Гурон вгляделся. Нет, номер — увы! — не египетский, а тунисский. Само собой разумеется, машина попала к боевикам неправедным путем, и тем тунисцам, что совершали на ней свое путешествие, наверняка не поздоровилось. Но их судьба Гурона нимало не интересовала.

Можно было бы, конечно, пользуясь удобным моментом, заглянуть в оказавшиеся неподалеку узлы, наверняка тоже тунисского происхождения. Гурон поколебался. Но зачем липший риск: боевики, как правило, спят чутко, а вскочив по тревоге, сразу хватаются за оружие, верные правилу: «Сначала стреляй, разбираться будем потом». А стреляют они, как известно, хорошо. Нет, искушать судьбу по-глупому было ни к чему.

Теперь обо всем можно было и доложить. Гурон отполз, не поднимая головы. Лишь оказавшись в сотне метров, загороженный стволами пальм, позволил себе подняться на ноги. Покосившись на солнце, выбрал нужное направление для возвращения. Больше искать здесь не имело смысла: боевики, прежде чем устроиться на отдых, наверняка убедились в отсутствии малейших подозрительных примет. Жизнь приучила их к осторожности еще более, чем Гурона, — это он твердо знал.

Отдалившись еще на пару сот метров, он извлек наконец из сумки телефон. Настроился на волну Приюта.

— Шестнадцатый вызывает Первого… Пришлось повторить вызов трижды, прежде чем в Приюте откликнулись:

— Первый слушает.

— Докладываю…

Гурон постарался как можно короче рассказать об увиденном.

— Тунисская машина?

— Так точно.

— Совпадает. Мы тут услышали разговор — этих тунисцев ищут. Но совсем в другой стороне. Говоришь, головорезы из Армии Бахуту?

— Они, сэр.

— Ну хорошо. Возвращайся. В той стороне больше делать нечего. Хотя вот что: сделай крюк и осмотри ту часть леса, что юго-восточнее. Нас не хватает на все…

— Слушаюсь. Могу я спросить, шеф?

— О чем?

— Никто еще не нашел этих?..

— Дурак! Если бы нашел, вас бы отозвали.

— Ага, — сказал Гурон с удовлетворением. — Значит, у меня есть шанс.

На этом он закончил разговор. Уложил телефон — на этот раз не в сумку, а в карман куртки.

И в следующий миг ощутил на кистях обеих рук жесткую хватку чьих-то пальцев.

Не думая, он мгновенно ударил ногой — назад.

Ударил в пустоту. В то же мгновение ему сделали аккуратную подсечку, и он упал. Рука хрустнула. Он не успел даже крикнуть: рот зажали.

Морщась от боли, он глянул и увидел черные блестящие морды. Боевики. Те самые, сукины дети… Убьют, чего доброго…

Но его лишь стукнули по голове, выключая.

Милов с облегчением содрал с лица черную пластиковую маску, с рук — перчатки. Докинг, морщась, сделал то же самое, спросив, однако:

— Не рано ли?

— Думаю, теперь можно. Видите, а вы полагали, что они не станут нас искать тут. Что ж, теперь этот угол считается у них проверенным. Если и хватятся этого паренька, то там, куда он должен был направиться. А у нас возникла возможность следить за их переговорами.

— Признаю, Милф, вы были правы. И эта утка насчет тунисцев, что вы запустили в эфир, сработала Он вьггащил из кармана крохотный телевизор; и он, и Милов, изображая крепко спящих, держали экранчики перед самыми глазами, сторожко наблюдая за действиями охранника — маленькая камера с крыши джипа исправно передавала, не позволяя человеку — источнику тепла — выйти из кадра. Нельзя ведь было угадать: вдруг обнаружившему их парню в самом деле захотелось бы воспользоваться ситуацией в своих корыстных интересах…

— Что будем делать с ним, Милф?

— Сохраним. Он нам еще пригодится как «язык». А может быть, и того больше.

— Думаете?

— Надеюсь. Надо только обездвижить его как следует. Вы возьмете его телефон. И пора к машине. Там надежнее.

— Когда двинемся?

— Когда стемнеет.

— Хорошо, Милф. Командуйте. Милов только усмехнулся.