Глава восьмая

Урбс нервничал. Время уходило, а в Приюте, как ни считай — с начала или с конца, — по-прежнему насчитывалось тридцать восемь ветеранов; между тем нужны были ровно четыре десятка.

Вечером, когда упала тропическая темнота и близкие звезды в очередной раз затеяли переговоры по своему загадочному коду, Урбс привычно обходил Приют дозором. Стража была на местах; не стоило опасаться, что кто-либо из охранников задремлет на посту, хотя чужих людей здесь не очень-то и боялись. Тем не менее Урбс обходил Приют каждый день дважды: с наступлением темноты и перед рассветом. И не только потому, что издавна привык полагаться лишь на самого себя. Его чем дальше, тем больше волновало молчание того отряда — или, если угодно, банды (терминология Урбса мало беспокоила), — который должен был доставить недостающих до сорока. Если завтра последних «ветеранов» не привезут, то придется действовать по рецепту благополучно улетевшего Берфитта: пожертвовать двумя из своих людей, ибо условия следовало соблюдать пунктуально: никогда в жизни Урбс еще не зарабатывал таких денег, какие обещаны ему за эту операцию. Надо любой ценой сделать то, чего ожидал Берфитт, а еще больше — как догадывался Урбс — его хозяева, которых экс-хирург, похоже, здорово боялся. Все это примиряло с мыслью о необходимости приговорить двоих своих людей к смерти. Но вовсе не жалость, не человеколюбие смущали Урбса: такими недостатками он не страдал. Тревожило его другое: люди, которых он возглавлял, тоже никак не относились к моралистам, но свою жизнь и благополучие ценили очень высоко; именно это сплачивало их, делало сброд отрядом, где каждый вынужден крепко держаться друг за друга. Если бы кто-то попытался пойти на предательство, он пал бы первой жертвой. Урбс прекрасно знал это, потому-то предложенный Берфиттом вариант относил к числу невыполнимых.

Размышляя так, Урбс бесшумными шагами продвигался вдоль постов. Ему всегда лучше думалось в темноте и в движении. Что-то уже начало складываться в его голове, когда он услыхал странный звук, заставивший его застыть и вскинуть всегда готовое к бою оружие.

Звук, донесшийся до него, мог, конечно, издать и зверь; во всяком случае, так скорее всего подумал бы человек, непривычный к Экваториальной Африке и не знающий как следует ее этноса. По мнению людей несведущих, живые существа тропического леса или буша могут издавать великое множество всяких звуков, на самом же деле их количество и характер достаточно ограниченны. Урбсу это было прекрасно известно, и он ни на мгновение не усомнился в том, что услышанный им звук не принадлежал ни одному из обитавших здесь зверей: он вышел из уст человека.

Урбс в этот миг находился между двумя соседними постами и не мог позвать на помощь никого, чтобы не выдать себя. Сейчас приходилось полагаться только на самого себя. Впрочем, ему не впервой.

Услышанный звук Урбс оценил сразу: он свидетельствовал о беспомощности. Правильнее всего было бы определить его как сдавленный стон, вырвавшийся вопреки старанию удержаться. Урбс и сам поступил бы так же, окажись он в критическом положении в густом мраке обступающего Приют леса Всякий звук привлекает внимание зверей куда быстрее, чем доходит до сознания человека, а выстоять в схватке с хищником безоружному вряд ли удастся, если он даже здоров.

Первая мысль, шевельнувшаяся в мозгу Урбса, была, пожалуй, самая нелепая: он подумал, что это Берфитт. Вертолет мог потерпеть аварию, а то и подвергнуться атаке с земли или с воздуха: до полного спокойствия в Раинде было еще далеко В таком случае Берфитт мог пострадать при вынужденной посадке или даже — если вертолет подвергся обстрелу с земли — получить ранение. Произошло это где-то поблизости, вскоре после вылета из Приюта, иначе Берфитту было бы сюда не добраться. Если так, то надо спешить на помощь. О возможности появления Берфитта говорило и то, что неизвестный явно пытался добраться именно до Приюта, иначе нормальный, знающий эти места человек поскорее покинул бы пределы звериного царства.

Решение созрело мгновенно. Держа автомат на изготовку, Урбс сдвинул со лба на глаза окуляры ноктовизора. До сих пор начальник обходился без этого полезного прибора, но всегда имел его при себе, совершая обход. Он повернул влево и, ступая все так же бесшумно, направился туда, откуда только что донесся стон; Урбс двигался, пригибаясь, чтобы не представлять собой хорошую мишень на случай, если это ловушка. Одновременно он внимательно вслушивался в тишину.

Человек, однако, молчал, и идти приходилось почти наугад. Хотя Урбс был уверен, что в общем сохраняет верное направление.

Сделав уже около тридцати шагов, он снова уловил наконец звук. Не стон, но громкое, редкое дыхание; казалось, человек втягивает и выталкивает из себя воздух уже из последних сил.

Ориентируясь на звук, Урбс немного изменил направление и, продвинувшись еще футов на тридцать, нашел наконец того, кто заставил его немало встревожиться. Он снова поднял ночные очки на лоб, вгляделся.

К счастью, тут стонал не Берфитт; лежавший человек был — Урбс понял сразу — куда меньше ростом, и кожа его казалась намного темнее. Это явствовало даже сейчас, почти в полной темноте: лицо его почти не выделялось на фоне земли, в то время как свои загорелые руки Урбс ясно различал. Немного поколебавшись, он включил фонарь — всего лишь на мгновение. И тут же выключил, успев заметить главное.

Нет, не Берфитт, но и не какой-нибудь неизвестный туземец. В лежавшем человеке, чья защитного цвета рубашка была перемазана кровью, в особенности на груди, распорядитель Приюта, обладавший хорошей памятью, сразу же опознал своего давнего знакомого — помощника главаря той шайки, которая вот уже достаточно давно и без осечек доставляла ему постояльцев Приюта, а именно ветеранов, или тех, кого тут было принято так называть.

— Хозяин… — пробормотал раненый хриплым шепотом. — Помоги, во имя Аллаха…

— Что с тобой? Где остальные?

— Наверное, больше нет никого… Может быть, кому-то… удалось убежать… не знаю. Говорить ему было трудно.

— Помоги мне… Перевязать нужно…

— Сейчас, сейчас, — успокоил его Урбс. — Но что произошло?

— Мы пошли… достать для тебя… последних…

— Понимаю. И что?

— Была засада… Нас расстреливали… в упор… из луков…

— Кто?

— Не знаю… Не арабы. Не обычные негры. Пигмеи. Нам не надо было брать их человека. Теперь они мстят…

— Кому-нибудь из ваших удалось остаться в живых?

— Не знаю… Меня ударили ножом в самом начале, и я…

— Поспешил унести ноги, понимаю. Где это было?

— На Киву…

— Было ведь вам сказано: не ходите дважды в одно место!

— Всего из-за одного человека… Почему ты не спасаешь меня?

— Не бойся. Сейчас. Много было этих — нападавших?

— Не знаю. Стреляли из-за укрытий. Из кустов. Подкрались совсем бесшумно…

— Они точно были пигмеями?

— Я давно их знаю. Стреляют очень хорошо.

— Это известно… Как ты добрался сюда?

— Я… не знаю. Шел… Потом полз…

От Киву доковылять сюда — с такой раной в груди? Это представлялось Урбсу по меньшей мере невероятным. Что-то в этой истории было не так. И с этим надо разобраться как можно скорее.

Достав из нагрудного кармашка свисток, Урбс вызвал подмогу и успокоил раненого:

— Сейчас мы отнесем тебя в Приют, окажем помощь. Если ты не умер до сих пор, то уж теперь мы тебе не позволим.

— Во имя Аллаха милостивого… Спасибо… — прохрипел тот из последних, похоже, сил.

Урбс просвистел еще раз. На этот раз ему откликнулись из-за ограды. Он опустился на колени, еще раз — для верности — вгляделся; да, тот самый, его можно узнать по холеной бороде. Не повезло тебе, бородач. Но что-то все же не совпадает. Или он уж и память потерял?..

Додумывать было некогда: подбежали трое охранников. Урбс распорядился нести раненого прямо в операционную и предупредить врача. На себя он не очень полагался. Но в общем не так уж плохо получалось: вот и еще один ветеран нашелся. Конечно, потом будет много лишней возни: если этих и в самом деле истребили, придется искать новых поставщиков… Урбс усмехнулся, махнул рукой, отгоняя эту мысль: если операция пройдет успешно, пусть тогда кто-нибудь другой гниет в глуши, в Приюте, а на его век и полученного достанет. Ему очень хотелось верить, что пройдет неделя, ну от силы две — и конец, весь мир открыт, живи где хочешь и как хочешь.

Думал он об этом, возвращаясь в Приют, как-то механически, продолжая внимательно наблюдать: смотреть и слушать, снова опустив ноктовизор на глаза. И, как оказалось, не напрасно.

Наверное, днем он и не заметил бы людей, на расстоянии в полсотни ярдов мелькавших между невысокими, в рост человека, кустами. Они были до странности маленького роста, и опытный Урбс сразу понял — это батва, иными словами, пигмеи, При свете дня их передвижения скрыла бы пестрая, колеблющаяся листва. Сейчас совсем другое дело: прибор ночного видения сразу же воспринял движущиеся пятна, излучающие тепло, среди успевших остыть ночью кустов. Не было сомнении: приближались люди, и их немало. Вот, значит, в чем заключался секрет уцелевшего поставщика… Он привел пигмеев сюда и потому остался в живых, хотя, возможно, им пришлось нести его на руках. Впрочем, рана, надо полагать, не очень глубокая. Не исключено, что его просто пугали.

Урбс рванул свисток из кармана; громко, резко просигналил тревогу. И тут же, падая, откатился и открыл огонь — длинными очередями, чтобы свои сразу поняли, что происходит и откуда приближается опасность.

Впрочем, она, наверное, не только с этой стороны грозила: куда грамотнее было обойти Приют и атаковать самое малое с двух сторон. Урбс понимал, конечно, что нападают не профессионалы и тем более не парни из специальных отрядов: тех и ноктовизор не помог бы обнаружить, ибо их спецкомбинезоны снабжены системой принудительного охлаждения. Но это всего лишь лесные пигмеи, вооруженные, как и столетия назад, луками и стрелами, ножами и дубинками, быть может; вряд ли им удастся осилить хорошо налаженную оборону…

Так думал Урбс, достреливая уже второй рожок; больше при себе у него не было, но его уже поддержали: неподалеку били еще автоматы и наконец заговорил пулемет. Их было два в отряде Урбса; не прошло и двадцати секунд, как в дело включился второй, но уже по другую сторону.

У нападавших с самого начала не хватило характера или опыта. Дождись они, пока Урбс, проверявший посты, зайдет за ограду Приюта, во внутренний дворик, еще неизвестно, как засекли бы приближавшихся постовые, может, и прозевали бы, потому что, откровенно говоря, такого поворота событий никто не ждал, а пигмеи батва умели возникать неожиданно и исчезать так же.

Сражение продолжалось, но без стремительного штурма. Может быть, нападавших было не так уж много или им неизвестно, сколько здесь, в Приюте, собралось. А тут, кроме персонала, находилось без малого четыре десятка ветеранов. Человек, знакомый с ними лишь поверхностно, не поверил бы, что эти едва волочащие ноги калеки могут оказать какое-то сопротивление. Среди населения бытовало мнение, возникшее скорее всего после регулярных прогулок ветеранов, что эти бедняги в обтрепанном камуфляже без помощи и на горшок сходить не могут, не говоря уже о владении оружием. На самом же деле это было не совсем так — или совсем не так.

Сражение приняло, так сказать, позиционный характер, подумал Урбс, вставляя новый рожок из сумки, только что подброшенной ему охранником. И этим, пока не поздно, следовало воспользоваться. Потому что, если бой затянется, стрелы нанесут немалый урон персоналу Приюта; это будет означать провал операции, иными словами — тысячу и одну неприятность, из которых самая маленькая — остаться без денег, а самая большая грозила потерей самой жизни. Нападающие быстро сообразят, что такой бой никакого успеха им не сулит, и прибегнут к другой тактике. Могут попытаться поджечь Приют, например, горящими стрелами. Так что никак не следовало уступать им инициативу. Что касается самих ветеранов, то за их жизнь и здоровье глава Приюта не очень опасался — у него были на то основания. Однако их сохранность была лишь частью операции, не более.

Похоже, нападавшим удалось все-таки перебраться через ограду, а может быть, они отыскали заднюю калитку, потому что стрелы стали вылетать уже и из внутреннего двора. Урбс, обождав, пока в полуоткрытые ворота не занесли раненого, свистком подозвал ближайшего охранника и, уступив ему место — удобное, за невысоким бугорком, умело, по-пластунски, дополз до проходной будки и оказался во внутреннем дворе. Поднялся на ноги и, пригнувшись, помчался к ветеранскому корпусу. Прорысил по коридору и вбежал в операционную.

Там на столе уже лежал подобранный им раненый, близ него находилась мисс Кальдер. Вооруженная автоматом, она готова была открыть огонь при первом же признаке непосредственной опасности.

— Ну, что там? — сразу же спросила она приглушенным голосом, словно нападавшие могли ее услышать.

— Ничего страшного. Как пациенты? Вы хоть раз посмотрели?

— Конечно. Две стрелы угодили в открытое окно. К счастью, они не отравлены. Одна попала в пациента — легкая царапина.

— А этот… раненый, вновь поступивший?

— Жив. Ничего страшного. Правда, большая потеря крови. Вливаю раствор.

— Ладно, это сейчас не главное. Впрочем… Если вся эта история завершится благополучно, мы его прооперируем по нашей программе.

— Вряд ли он нуждается в этом.

— Мы нуждаемся, мы. Тогда у нас будет уже тридцать девять ветеранов. А сию минуту меня интересует другое. Ветераны. Можно подключить их?

Она поморщилась.

— Риск.

— Другого выхода не вижу. Мисс Кальдер только моргнула.

— Ну что ж, я готова.

— Тогда начинайте. Поднимайте их и выводите.

Я пойду во двор, посмотрю, как у них будет получаться, потом вернусь к вам.

И, не дожидаясь ответа, повернулся и выбрался наружу. Он снова ловко заскользил по земле и лишь морщился, когда поверх головы с шелестом проносилась стрела. А мисс Кальдер вошла к пациентам.

Ветераны неподвижно лежали в своих койках, одетыми, словно прилегли на минутку перед тем, как тронуться в путь. Грудь каждого едва заметно поднималась и опускалась; если бы не это движение, можно было подумать, что все они мертвы.

Потом их словно током ударило: все лежавшие одновременно вскинулись, сели в койках, так же синхронно свесили ноги, встали. Ни одного лишнего движения и ни одного нарушения синхронности. Словно действовал один человек, а все остальные были всего лишь его отражениями. Еще секунда — и медленно, ритмично они зашагали к выходу, едва поднимая ноги. С другого конца просторного помещения к мисс Кальдер уже подходил санитар.

— Оружие! — скомандовала женщина.

Санитар, кивнув, отвернул в сторону. Там, у торцевой стены, стояла оружейная пирамида, закрытая на задвижку. Санитар распахнул ближайшую дверцу. За ней ровной шеренгой стояли современные автоматы, какими вооружают войска спецназа.

Опять-таки словно повинуясь неслышной команде, ветераны четко повернулись и колонной по одному направились к пирамиде, по-прежнему не обращая внимания на недалекую стрельбу и посвистывание пуль.

Санитар вынул из зажима первый автомат и, даже не глядя, протянул. Подошедший первым ветеран точным движением перехватил оружие. Круто повернулся и направился к выходу. Глаза его при этом смотрели куда-то вверх, будто он действовал, находясь в трансе. За ним уже следовал успевший вооружиться второй. Третий. И остальные. Мисс Кальдер стояла в стороне. На ее шее висел небольшой прибор, походивший на фотокамеру, под крышкой которого были кнопки — небольшая, как на калькуляторе, клавиатура, а боковую стенку занимал экран. Прибор был включен, экран светился. На нем различались какие-то шевелившиеся фигуры Мисс Кальдер нажимала на клавиши. Снова вбежал Урбс.

— Похоже, наши отходят, — проговорила она не-громко.

И в самом деле, стрельба, казалось, заметно приблизилась.

— Теперь это уже не так страшно. Скомандуйте — пусть шагают побыстрее. Урбс вгляделся в экран.

— Еще шагов десять…

Картинка на экране продолжала перемещаться

— Прекрасно. Направо — все сразу.

— Я не очень понимаю…

— Сейчас вы вывели их на фланг. Ни в коем случае не поворачивайте правее, иначе достанется нашим. Еще чуть поближе…

Мисс Кальдер застыла.

— Теперь командуйте огонь!

Мисс Кальдер нажала одну из кнопок.

И сразу — было слышно — музыка стрельбы изменилась: звуки усилились, а источник их переместился левее. Мелодия зазвучала в более высоком регистре.

— Ага! — крикнул Урбс. — Ага!

Сильный, плотный огонь с фланга, похоже, внес растерянность в порядки атакующих. Даже на маленьком экране заметно было, как в беспорядке задвигались фигуры, как все больше их падало и оставалось неподвижными.

— По-моему, кое-кто из ветеранов тоже пострадал, — спокойно заметила мисс Кальдер.

— Вы же знаете: их трудно поразить всерьез. А если даже и так, думаю, после этого эпизода у нас хватит ремонтного материала.

Мисс Кальдер лишь кивнула.

Бой быстро заканчивался. Не имея, видимо, возможности хорошо ориентироваться в темноте, нападавшие, рассчитывавшие, вероятно, прежде всего на внезапность, после неожиданной атаки с фланга гак и не смогли перестроиться хотя бы для того, чтобы грамотно выйти из боя. Судя по изображению, они просто побежали под кинжальным огнем ветеранов; спастись, впрочем, удалось немногим.

— Сколько их там осталось, по-вашему? — спросил Урбс.

— Семь-восемь, никак не меньше.

— Жаль, что это пигмеи, иначе решилась бы наша проблема…

Мисс Кальдер озабоченно посматривала на крохотные индикаторы над клавиатурой, некоторые из них сменили зеленую окраску на желтую. Но не виднелось ни одного красного.

— Ну что же, — сказал Урбс, — легко отделались.

Мисс Кальдер подняла на него внимательный взгляд.

— Вы уверены, что ничего подобного не повторится?

— Я думаю, что в любом случае мы вынуждены были в достаточной степени демаскировать себя. Пожалуй, самым разумным сейчас будет ускорить наш выезд. Вам не кажется?

— На вашем месте, — произнесла мисс Кальдер, — я прежде постаралась бы убедиться, что мы не попадем из огня в полымя.

— Конечно. Но, во всяком случае, я могу рисковать чем угодно, только не нашим грузом. Хорошо, что пигмеи не применяют гранат, а если бы?.. Тогда бы при этом пострадал сундук. А есть ли гарантия, что вслед за ними не последуют другие?

Мисс Кальдер пожала плечами.

— Так что груз в любом случае надо увезти поскорее — для его сохранности.

Женщина покачала головой.

— Возможно, хотя… Но вы правы — вообще без риска мы обойтись больше не можем, придется выбирать наименьший. Учтите только: мы еще не знаем, насколько тяжело пострадали ветераны; может быть, из-за них придется задержаться здесь.

— Посмотрим. Пока что дайте команду подобрать всех и возвращаться. Окончательно решим после осмотра.

Осмотр показал, что на самом деле немедленно двинуться в путь нельзя: с ранеными ветеранами — их оказалось шестеро — надо было повозиться, прежде чем они станут способны передвигаться. Урбса утешало то, что времени на приведение их в порядок достаточно.

— А где наш доктор? Забился со страху куда-нибудь в туалет? Найти и доставить сюда! И пусть тоже готовит свое хозяйство к походу.

Докинг безрадостно посмотрел на Милова и покачал головой.

— Что, никак?

— Боюсь, что вы угадали. Он ни за что не хочет отпустить вас. Похоже, рассчитывает, что с вашей помощью сделает громкое дело — безразлично, окажетесь ли вы свидетелем или обвиняемым. Ему, видите ли, втемяшилось, что все это — и вы в том числе — имеет прямое отношение к истории с бета-углеродом.

— А вы уверены, что нет?

— Не знаю, — сказал Докинг. — Знаю только, что вы смогли бы очень помочь мне — куда больше, чем ему. Но не вижу, как разрядить существующую обстановку.

— Вы же меня знаете, Докинг.

— В какой-то мере безусловно.

— Вы верите, что я не сумасшедший маньяк-убийца?

— Ну, верю, верю, разумеется. Что из того?

— Помогите мне выпутаться. Докинг пожал плечами.

— Я уже думал об этом. Без нарушения закона не получится.

— Ну, нарушьте его.

— У вас, русских, все так просто… Работник британской полиции не может позволить себе что-либо подобное в стране — члене Содружества Наций. Вреда будет, пожалуй, больше, чем пользы, — для меня, во всяком случае. Нет, Милф, поверьте — это не проходит.

Милов насупился.

— Ну что ж, вам виднее. Придется рассчитывать на самого себя. Поскольку эта страна в наше содружество не входит, к счастью.

Докинг едва заметно улыбнулся.

— Я не собираюсь брать с вас слово, что вы не предпримете никаких попыток изменить свое положение…

— Да у вас нет никакого права на это.

— Допустим. Да, вот что. Все забываю передать вам настоятельную просьбу генерала. Кстати, я, кажется, уже сказал вам, что он крайне серьезно относится к вашей целости и сохранности. Он не уверен, смог ли бы выстрелить в вас, если бы вы попытались удрать. Так что он очень хочет не предоставлять вам такой возможности.

— Как трогательно. Он страшно деликатен. А что за желание выражает мистер начальник?

— Они очень хотят обыскать вашу машину. Но успели уже убедиться, что без вашей помощи это невыполнимо.

Милов усмехнулся.

— И на том спасибо.

Услышанное его не обрадовало: в машине, в сумке, находился добытый им в цирке странный прибор укротителя. И отдавать его кому бы то ни было вовсе не хотелось.

— Просьба заключается в следующем: чтобы вы дали им возможность проникнуть внутрь.

— Вероятно, они уже попробовали…

— Полагаю, что да. Надеюсь, у вас там нет ничего, что могло бы скомпрометировать вас?

— Нет, разумеется.

— В таком случае, думаю, вам стоит удовлетворить их просьбу. К чему излишне обострять отношения?

— Я и не собираюсь. Однако для того, чтобы выполнить их пожелание, мне необходимо быть там самому.

— У машины?

— Более того, в ней. Там есть множество хитрых устройств, которые нейтрализуются лишь с водительского места. Как можно сочетать это с их нежеланием дать мне хоть малейший шанс на побег?

— Они, конечно, вас подстрелят, не сомневайтесь. Но вряд ли боевыми патронами. Скорее усыпляющими. Однако так ли уж нужно вам быть там? Может быть, если объяснить им подробно…

— Нет. Там все настроено на меня: на биотоки, на ритмы, на отпечатки пальцев…

— Вы постарались.

— Не я, мои приятели по былым делам. Я на этот раз играю лишь роль испытателя.

— Ну что же, видимо, им придется идти на определенный риск…

— Если они действительно хотят там пошарить.

— Они крайне любопытны.

— Опасное свойство. Итак?

— Я передам ваши слова.

— Кстати, почему бы генералу не прийти ко мне самому?

— Он заботится о своем престиже. Получать отказы, полагает он, ниже его достоинства.

— И он решил предоставить эту возможность вам. Вероятно, он считал, что вам я отказать не смогу?

— Может быть, и так.

— Ну что ж, возможно, он и прав.

— Я иду.

— Вы тоже будете участвовать в обыске? Или хотя бы присутствовать?

— Нет на это времени. Да меня и не приглашают, откровенно говоря. После доклада генералу я уеду отсюда.

— Отправитесь на охоту за Берфиттом?

— Не сразу. Я некоторое время побуду в одном месте на окраине города и только потом…

— Я тоже любопытен. Не можете ли сказать, где именно?

— С удовольствием. Гостиница «Нгонг-сити». Это на восточном выезде, близ дороги на Накуру.

— И долго вы там пробудете?

— Ну, пожалуй, с полчаса.

— Мало. Лучше — от часа до полутора.

— Гм…

— Хотя я не думаю, что понадобится так много времени.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, Милф.

— Естественно. Вы и не должны понимать. Так что лучше и не задумывайтесь над этим.

— Хорошо. Не буду. Итак, желаю удачи.

— Взаимно, Докинг.

Англичанин ушел. Милов оглядел камеру, не оставил ли он чего-нибудь, вынув по рассеянности из кармана. Ничего не было; значит, он совершенно спокоен, как и следовало (в последнее время он заметил за собой такую странность: в волнении опустошать карманы, словно бы для того, чтобы не отягощать себя лишним грузом). Если его соображения правильны, то за ним придут не позже чем минут через десять. Милов снова присел на койку, сосредоточиваясь, настраиваясь на действия. Он охотно обошелся бы без них; однако другого выхода у него сейчас, похоже, не оставалось.

Дальше события развертывались примерно так, как Милову и представлялось. За ним пришли и отвели вниз, к машине; перед тем как вывести из камеры, надели на него наручники (он лишь усмехнулся) Генерал, естественно, при этом не присутствовал, зато чинов помельче оказалось более чем достаточно. Его подвели к машине.

— Будьте любезны, откройте ее.

— Для этого мне нужны обе руки.

— Хорошо, — после паузы сказал командовавший теми, кто здесь собрался. — Только не пытайтесь… У вас за спиной постоянно будет вооруженный человек. И при попытке к бегству…

— Я понимаю, — сказал Милов. — Не беспокойтесь.

После этого с него сняли наручники

— Вы принесли все, что было изъято у меня при задержании?

— Эти вещи у меня.

— Мне нужен ключ.

— Пожалуйста.

— Нет. — Милов положил переданный ему кошелек с ключами в карман. — Это ключи от моего дома на родине. Я прошу ключ от машины.

— Там не было других…

— Черная плоская коробочка с несколькими кнопками.

— Ах, вот что! Мы и не подумали, что это ключ от машины. Жаль.

— Вы полагаете, что, зная это, смогли бы открыть ее без меня? Что ж, можете попробовать. Я с интересом посмотрю, как у вас будет получаться.

— M-м… Нет, я, пожалуй, не стану. Открывайте вы

— С удовольствием. Позвольте ключ…

Он взял коробочку. Дистанционной кнопкой включил мотор и тут же компьютер. Вторичным нажимом включилась программа «Уклонение».

Машина замигала указателем поворота. Кратко просигналив, она мягко тронулась с места.

Полицейские шарахнулись в стороны.

— Что вы делаете! — крикнул старший по команде — Не беспокойтесь, — сказал Милов невозмутимо. — Автомобиль делает предварительный маневр: вокруг слишком много народа, и он, естественно, опасается.

— Она же не живая, ваша машина!

— Это сложный философский вопрос, — сказал Милов, продолжая манипулировать ключом.

На глазах у всех джип легко развернулся на пятачке и начал приближаться к ним.

— Пожалуйста, освободите проезжую часть, — сказал Милов. — Понимаете, она иногда выкидывает всякие штуки. Перед вами, знаете ли, опытный экземпляр. Но на тротуар никогда не въезжает: на это у нее существует строжайший запрет.

— Хотел бы я иметь такую машину, — пробормотал кто-то у него за спиной.

Милов усмехнулся. Джип был уже совсем рядом. Остановился прямо перед Миловым. Дверца распахнулась. Милов сделал движение, чтобы сесть в машину. Полицейский, стоявший позади, схватил его за плечо.

— Оставайтесь на месте. Вы открыли, и этого достаточно.

Милов ухмыльнулся.

— Что ж, садитесь вы. Но за все последствия отвечаете вы.

Тот поглядел с подозрением.

— Что у вас там еще за фокусы?

— Ничего. Разве что кое-какие меры против угонщиков. А любой из вас для машины не более чем человек, пытающийся угнать ее без моего разрешения.

— Так дайте такое разрешение, черт бы вас побрал!

— Для этого я должен сесть на свое место.

— Прекрасно. Я сяду рядом с вами.

— Только после меня. Иначе…

— Да, я понимаю. Обождите, пока я зайду с той стороны.

— Охотно.

Полицейский, держа пистолет наготове, обошел машину и остановился возле дверцы.

— Теперь можете садиться.

— О'кей.

И Милов нырнул на свое место. Уселся. Дверца захлопнулась сама. Мягко щелкнула блокировка. Полицейский снаружи застучал в стекло.

— Минуту! — крикнул Милов.

Мотор, так и не заглушенный, глухо шуршал под капотом. Мерцали индикаторы компьютера. Милов обернулся, кинул взгляд на заднее сиденье; его сумка лежала там, никем не тронутая. Он удовлетворенно кивнул и включил передачу.

Полицейский снаружи заколотил по стеклу рукояткой пистолета. Но в эти стекла можно было бы стрелять и боевой пулей. Возможно, даже бронебойной, хотя подобному испытанию Милов еще не подвергал эту машину — его противники, видимо, просто не запаслись такими пулями.

Да и эти тоже, решил Милов, плавно отъезжая от полицейского управления. Правда, жестянку эту при везении пробить можно, но уж никак не усыпляющей пулей.

Ну что ж, теперь надо ожидать погони. Захватывающей, как в кино. К сожалению, в жизни они, как правило, не столь интересны и продолжительны. Еще лучше, когда их совсем не бывает. Вот так мы и постараемся сейчас сделать…

Милов понимал: форы перед преследователями — а что вдогонку за ним помчатся немедленно, сомнений нет — у него в лучшем случае минута. Вряд ли полицейским понадобится больше, чтобы разместиться по машинам. И в самом деле, минуты не прошло, как сзади послышался волчий призыв сирен. За это время Милов успел взять всего лишь один поворот. Вой сирен — это хорошо, по ним легко определить, где находится противник. Однако у них тоже есть свои хитрости. Те, кто воет во всю глотку, — это загонщики, и рассчитывают они направить Милова по ложному пути, туда, где вроде бы еще оставался выход, но именно там и станут ждать его перехватчики, занимающие свои позиции без сирен, даже без фар, может быть. Сейчас в эфире наверняка идет самый активный обмен сообщениями и раздаются команды: кому где быть и каким способом остановить Милова, когда он выскочит на засаду. Что ж, любопытно будет послушать эти голоса…

Было темно, и приходилось внимательно смотреть за дорогой, крутясь по узким переулкам, часто без нормального покрытия. Машина волочила за собой длинный шлейф пыли, поэтому ехать приходилось на небольшой скорости. Времени и свободных рук, чтобы поймать полицейскую волну в эфире, не оставалось. Милов задним числом выругал себя за то, что не поинтересовался у Докинга, какие частоты использует полиция в этих краях. Теперь оставалось рассчитывать лишь на то, что джип сам поможет — своим нестандартным снаряжением.

Милов задал компьютеру поиск и несколько ключевых слов для опознания: «Милф», «джип», «засада», «лейтенант», «сержант»… Конечно, если полицейские переговариваются не по-английски, вся эта хитрость не будет стоить и двух копеек. Но ничего другого он тут все равно не мог придумать: только крутить баранку и прислушиваться. Подумав, он дополнил заданный режим: переговаривавшиеся машины следовало выводить на дисплей, показывать их местонахождение на плане города.

Прошло около минуты, пока система справилась с заданием. Наконец из множества переговоров по радиотелефонам удалось выудить нужные, и тут же на экране стали одна за другой обозначаться полицейские машины. Милов, бросая на изображение мгновенные взгляды, соображал. Четыре машины шли вдогонку — параллельно ему по магистральным улицам, этакий гребешок о четырех зубьях. Понимали, что Милов крутится где-то тут, в переулках и, если он не захочет вертеться так до сухого бака, ему придется хоть однажды изменить направление и при этом неизбежно пересечь магистраль. Хорошо, что темно, подумал Милов, не то они подняли бы вертолет, и тогда деваться было бы совсем уж некуда. А так еще посмотрим…

Все новые точки вспыхивали на дисплее рядом с большими перекрестками. Полицейские посты. Глупо, подумал Милов, тратить силы друг на друга в то время, как нам следовало бы работать вместе… Что поделаешь, обстановка не позволяла спокойно втолковать им, где на самом деле собака зарыта. Да и это, как принято выражаться, не моя тайна. Скорее государственная. Вот и приходится изображать зайца — впрочем, англичанин скорее сказал бы «лису»… Тут, значит, посты. А сам я где? Ага, вот. Понятно. Кстати, а пометить меня они не догадались? Милов включил анализ. Нет, не догадались — им просто в голову не пришло, что в подобной обстановке я решусь на побег; кроме всего прочего, такое действие, по их правилам, является уликой, косвенным доказательством причастности к убийствам. Конечно, в конце концов я оправдался бы, но когда?.. А тут приходится спешить…

Он глянул на часы. Ага, как раз время спутниковой видимости. Надо воспользоваться этим — доложить о том, как оборачиваются события. Неожиданным образом… Пока меня еще не травят по-зрячему.

Милов выдвинул антенну. Послал вызов. Время, пока шла синхронизация, тянулось, как показалось ему, невыносимо медленно. Наконец ответили:

— Будишь среди ночи…

— Виноват. Свежие новости.

— Давай, раз уж разбудил.

Милов доложил. Потом минуты две слушал то, что говорили на том конце. Выслушав, кивнул, хотя там этого и не видели.

— Так и сделаю.

— Попытайся найти его обязательно. Теперь у него может уже быть информация.

— Все понял.

На этом связь закончилась. Надо поинтересоваться тем, что происходит куда ближе к нему, чем была Москва.

Так. Ну а там, впереди — кто еще вступил в переговоры? Ага, понятно: скорее всего это засады. Одна, две, три… Пять. Богато живут… И, само собой, дело еще и в том, что престиж задет — никому неохота выглядеть дураком. Правда, и мне тоже. Будь у меня возможность, я с ними поиграл бы в прятки, пока им не надоело бы. Но времени нет. Нужно успеть встретить Докинга, потому что только он смог бы все же вывести меня из-под удара, хотя бы объявив своим сотрудником. Если подумать как следует, ему стоило попробовать сделать это, не выходя из полицейского управления, в крайнем случае связаться со своими, объяснить… Хотя суть, вероятно, в том, что и он сам тут не совсем официально и, надо думать, не хочет прежде времени докладывать о возникшей у него версии. Пока ведь у меня самого одни лишь предположения, а у Докинга и того меньше. Вот когда нам удастся напасть на что-то действительно доказательное, тогда будем рассчитывать и на официальную поддержку и ему, и мне. Но для этого нам нужно объединиться, что возможно только в случае, если я все-таки выскочу из этой переделки…

Он пробирался, включив лишь габариты, по темному переулку. Ну ладно, а это направление, в котором я сейчас перемещаюсь, — куда оно приведет? Милов всмотрелся в экран. Похоже, что никуда. Переулки эти, очевидно, через километр-другой превратятся в тропы, да и те, судя по плану, быстро сойдут на нет, вольются в большой пустырь на краю города. Интересно: здесь нет ни постов, ни засад; словно бы меня подталкивают пробираться именно в те места, зная, что там я засяду7 накрепко — до света, когда и в самом деле можно будет поднять в воздух полицейские вертолеты; в том, что они туг есть, Милов не сомневался. Ну, хорошо. Но им ведь ясно, что если я пойму, куда меня хотят загнать, то сделаю все, чтобы этого не произошло. Постой, а как, с их точки зрения, ты сообразишь? Да очень просто, сам себе ответил Милов, у них есть уже представление о возможностях твоей машины; предположим, им неизвестно об экране, однако насчет прослушивания их разговоров они усекли давно. Кстати, видимо, поэтому они переговариваются по-английски: чтобы ты понял. И если даже они не знают, что у тебя в компьютер заложен план города, то вполне уверены в том, что хоть обычная схема, на бумаге или пластике, у тебя есть; более того, если ты, по их представлениям, выполняешь в городе какое-то задание, то уж план этот должен знать наизусть и, значит, прекрасно понимать, куда тебя заталкивают.

Так, вернее всего, дело и обстоит. Примем это как данность. Что же ты, по их мнению, предпримешь, чтобы не попасть в разгаданную тобой ловушку? Ну-ка, попробуем представить себе ситуацию с их точки зрения…

Милов задумался ненадолго, потом, сделав очередной поворот — в другой такой же глухой проезд между двумя высокими бесконечными заборами, — решительно тряхнул головой. Полицейские, естественно, предполагают, что, разгадав их замысел, для того и предназначенный, ты перехитришь их: развернешься и поедешь навстречу им, уповая на то, что они, мол, не ждут такого и поэтому ты сможешь вырваться на оперативный, так сказать, простор. Вот тут-то они тебя засекут и кинутся вдогон уже по-зрячему. Смотри, даже загонщики почти не движутся, замирают около каждого перекрестка — подстерегают, когда ты пересечешь их поле зрения в каком-то отдалении, но теперь этого расстояния тебе уже не хватит на то, чтобы оторваться. Потому что в той стороне чем ближе к центру, тем больше пространства, а оно нужно прежде всего им — для организации настоящей погони. Да, скорее всего таких действий они от меня и ждут, следовательно, именно так делать мне и не надо.

Поступать вразрез тому, что предполагает противник, — старая и верная истина, основа всякой тактики. Ну а что же я могу измыслить?

Похоже, оставалось лишь одно: упорно двигаться туда, где я, по их представлениям, обязательно застряну. А попав туда, постараться выбраться. Выскочить из города; от пустыря до окраины — всего ничего. Обогнуть город по дуге: на дисплее просматривается нечто похожее на участок объездной дорога, предназначенной для транзитников. Значит, добраться и не задержаться там — вот и вся премудрость.

Придя к такому выводу, Милов увеличил скорость, насколько позволяла обстановка. Сворачивать больше не стал: ни к чему, никто не дышит в затылок. Минут через десять заборы оборвались. Сейчас должна начаться обещанная тропа…

Она и началась, хотя весьма неожиданным образом. Ощутимо тряхнуло, но вслед за этим трясти совершенно перестало: здесь оказалась дорога с хорошим покрытием; в худосочном свете подфарников было видно, что это не асфальт даже, а нормальный бетон. Бетонка, ведущая к глухому пустырю? Маловероятно. Но никуда не денешься: остается только вперед.

Проехав еще несколько минут, он увидел перед собой множество огней, заливавших пространство, обозначенное на плане как пустырь. Огни располагались ровными пересекавшимися линиями. Милов затормозил: надо было оглядеться и поразмыслить, прежде чем въезжать. Он обождал несколько секунд; компьютер показывал, что позади чисто, никакого преследования. А впереди? Тоже никого вроде бы. Милов, решившись, вылез из джипа, предварительно достав из сумки ноктовизор — непременный спутник на прогулках. Надел его и стал вглядываться туда, где светили огни.

Через полминуты он начал уже понимать. Темные холодные нити, наподобие нотного стана пересекавшие по горизонтали пространство, по-видимому, ограждение. Колючая проволока на холодных бетонных столбах, и на каждом из них — фонарь. Дорога (она была прохладнее, чем окружающая поросшая травой земля, и виделась поэтому достаточно ясно) убегала вперед, к воротам, около которых теплела будка, вернее даже домик, и в нем светилось окошко. Проходная? Предположим. Что дальше? Дорога, продолжаясь за воротами, переходит в улицу между рядами приземистых теплых строений. Да, очень сильно отдающих тепло. Вероятно, что это металлические бараки, в которых спят люди. От них и тепло. Что еще? Основную дорогу пересекают другие, точно с таким же покрытием. Они ведут к группе других строений, похожих на первые, но холодных. Значит, в них людей нет. Но для чего-то они построены? Склады? Или помещения для техники? Гаражи?

Гаражи.

Милов понял это почти сразу, потому что возле этих строений стал улавливать движение теплых фигурок. Засуетились люди. В ночной тишине раз-другой до слуха Милова донеслись голоса; судя по интонации и громкости, то были команды. Потом в эту перекличку вторглись другие ноты, низкие, наподобие рычания. Никакого сомнения: заводят моторы. Сейчас из гаражей должны появиться машины. Какая-то группа собирается на выезд. Что за люди? Милов тут же дал единственно правильный ответ: солдаты. На месте, которое когда-то и было заброшенным пустырем, ныне располагалась воинская часть. Мотопехота или что-то в этом роде. Совершенно естественно, не может же не быть в столице войск, притом хорошо снаряженных, отборных. Для парадов, и, разумеется, не только для них. Судя по площади военного городка, здесь размещалась чуть ли не дивизия — если подходить с нашими мерками, хотя у них это может быть всего лишь бригада; разницы, впрочем, никакой.

Собираются выезжать. Очень интересно. Учения? Поднять ночью по тревоге? Или у солдат не учебное, а какое-то иное задание?

И вдруг его как стукнуло по затылку: да ведь они едут тебя ловить! Вот зачем тебе позволили беспрепятственно укатить сюда. Пока ты петлял по переулкам, полиция связалась с воинским начальством, попросила о содействии — дело обычное — и получила согласие. Ты ехал, а приказ проходил по инстанциям и вот дошел наконец до исполнителей. Несколько минут — и из ворот вытянется колонна, прямо на тебя…

Действительно, пока Милов обдумывал это, из гаражей стали выдвигаться машины. Их легко было опознать по все более ярко светившимся моторным отсекам. Эти три — похоже, грузовики. Столько же приземистых БМП. Интересно, чьего производства? И шесть… нет, вот еще… девять джипов. На джипах, вернее всего, военная жандармерия; естественно, такие операции как раз находятся в ее ведении. А грузовики с солдатами — так, для тренировки. Или полицейские, чтобы получить поддержку, несколько преувеличили сложность и опасность операции, а может быть, на самом деле вообразили, что у меня в городе есть опора и потому я направился в эти глухие места. Им же невдомек, что я просто воспользовался первым же поворотом…

Ладно. Сейчас — через минуту-другую — они двинутся сюда. Что ж, надо быть по крайней мере вежливым и освободить дорогу… И сделать это немедля — пока тебя еще не заметил дневальный у ворог.

Милов вскочил в машину. Развернуться на бе гоне было делом пустяковым. Медленно, стараясь не шуметь, поехал назад. Колонна уже выстроилась, через считанные секунды тронется. Он прислушался, опасаясь собачьего лая; нет, не слышно. Ну, понятно, это же войска — к чему им собаки0 Милов добрался до начала бетонки, где забор, вдоль которого он добирался сюда, круто уходил направо. По обе стороны дороги были глубокие склоны — похоже, она шла по искусственной насыпи. Милов остановился. Вылез. Прикинул на глаз крутизну. Ничего, терпимо. И дерн тоже достаточно прочный. А там, ниже? Ниже почва ему не очень понравилась: чего доброго, забуксуешь, и тогда конец, возьмут. Или, самое малое, придется бросить машину, хотя, конечно, с джипом он был куда сильнее. Да, план рискованный, чтобы не сказать больше. Но другой выход и вовсе никуда не годится: удирать от солдат, пока не угодишь в распростертые объятия полиции…

Колонна там, в городке, уже тронулась. Надо было поторапливаться. Милов сел в машину, окончательно решившись. Круто вывернул руль, дал задний ход. Плавно съехал с дороги — вплотную к забору, вниз. Огни выключил. Мотор смолк. Из сумки он вытащил пистолет, навинтил глушитель. Прошел шагов тридцать вдоль насыпи, потом осторожно поднялся по ней и залег, так чтобы виднелась лишь макушка — если смотреть в прибор ночного видения. Впрочем, войска наверняка ориентированы на машину, которая будет двигаться навстречу. На первом же перекресте колонна, надо полагать, разделится на три подразделения и таким образом перекроет все три проезда, что ведут в этом направлении. То есть прочесывание будет с двух сторон, потому что и полицейские машины, весьма возможно, получив сигнал о выступлении, двинутся навстречу: никому не хочется уступать другому честь поимки беглого преступника.

Милов рисковал. Если в колонне будут соблюдаться все правила, то внимательный взгляд даже в темноте обнаружит затаившуюся рядом с насыпью машину; остальное, как говорится, будет делом техники. И вся история на этом закончится навсегда: для солдат Милов не такая ценная личность, какой его считают полицейские, так что могут ненароком просто застрелить. Приходилось надеяться лишь на то, что солдаты, находясь у себя дома, не станут вести себя так, как на линии огня или хотя бы на чужой территории. Кроме того, насколько он знал, с дисциплиной в африканских войсках не всегда обстоит благополучно. Надежда, конечно, слабая, но ничего другого не оставалось.

Колонна между тем приближалась. Милов напрягся. Успех нужен с одного выстрела, особенно резвиться тут ему не позволят. Хорошо, если джипы шли в колонне последними; первыми наверняка пойдут боевые машины, но грузовики могут и замыкать колонну, впрочем, даже и тогда можно будет еще вывернуться…

Он прижался к траве. Первая боевая машина поравнялась с ним. Проехала. Вот она уже на полдороге к забору. Ближе. Ближе. Если заметят джип, то скорее всего с первой машины и именно сейчас. Секунды через три. Две. Одну… Сейчас или…

Никогда. Проехали, не заметив. Милов перевел дыхание, стараясь, чтобы получилось это не слишком шумно, словно бы этот звук могли услышать за урчанием моторов. Машины шли, соблюдая небольшой интервал — метров пять; при малой скорости это допускалось, хотя для Милова лучше было бы, окажись интервал побольше.

Боевые машины прошли. Так, вторыми идут все-таки джипы. Ну, ничего. Милов внимательно всматривался в силуэты скользивших мимо машин. Они были не той модели, что у него, но фамильное сходство несомненно. Это хорошо. Всего их было девять. Пятый проехал. Шестой… Девятый… Милов вытянул руку с пистолетом, сдвинул предохранитель. Надвинул на глаза ноктовизор. Прицелился. Девятый медленно наползал. Прокрутилось мимо переднее левое колесо. На мушке оказалось заднее. Нужное.

Милов дожал спуск. Пукнуло. Тише даже, чем он ожидал. Пуля была особо вредной, разрывной. Не попасть на таком расстоянии мог бы разве что безнадежно слепой. Шина рванула — показалось в тишине — оглушительно, звук этот слился с хлопком пистолета, во всяком случае, для человеческого восприятия. Взвизгнули тормоза. Распахнулись дверцы. Из передней выскочил, кажется, водитель, из задней — два солдата с автоматами на изготовку. Один из них оказался рядом с Миловым, еще шаг — и наткнулся бы. Но вовремя остановился, всматриваясь в ночь. К счастью, поглядеть под ноги ему не пришло в голову. Солдаты понаблюдали с минуту и, ничего не заметив, приблизились к шоферу. Тот, ругаясь сквозь зубы, уже достал инструменты — менять колесо. Один жандарм остался, чтобы помочь, другой вернулся в машину. Милов бесшумно соскользнул с насыпи вниз — заспешил к своему автомобилю.

Замыкавшие колонну грузовики успели уже объехать аварийный джип и сейчас последний из них скрывался за забором. Милов выглянул. Теперь уже все седоки застрявшей машины вылезли; затеплились огоньки сигарет, послышался негромкий разговор — судя по интонациям, встревожен никто не был: дорожная неприятность, только и всего.

Милов запустил мотор; как никогда, порадовался тихой работе хорошо отрегулированного механизма. Включил передний мост, за ним и демультипликатор, чтобы взобраться на насыпь наверняка, без осечек: не забывал, что оружие у солдат заряжено, конечно же, боевыми. Машина, словно ощутив серьезность положения, повела себя образцово: с приглушенным рокотом, без завываний, не пробуксовывая, выползла на бетон, — не зажигая огней, разумеется. Милов так и не понял, заметили ли оставшиеся позади, что на дороге появилась посторонняя машина. Вряд ли, потому что этого не ожидали: тут не было никакой развилки, и автомобилю было взяться просто неоткуда. Если же заметили (Милов, оказавшись на дороге, почти сразу включил габариты), то скорее всего решили, что это одна из своих — задержалась, чтобы оказать при нужде помощь; убедившись же в том, что опасности нет, а с установкой запаски справятся и без них, тронулась, догоняя колонну. Так или иначе, Милова никто не окликнул.

Он догнал колонну как раз тогда, когда она разделилась на три группы и каждая двинулась, как и предполагалось, по своему маршруту. Милов последовал за самой дальней, маленькой, всего из двух джипов, но обгонять грузовик не стал (здесь, между глухими заборами, это крайне затруднительно), а поехал за ним, соблюдая установленную дистанцию. Держись он вместе с остальными двумя, кто-нибудь, чего доброго, мог бы заметить, что силуэты машин не вполне совпадают; чтобы убедиться, осветил бы миловский номер — и все провалилось бы: тут, между заборами, и убежать было бы некуда. Милов, спокойно ведя машину, прикинул время, включил компьютер, на экране снова засветились полицейские машины. Как и предвидел Милов, они покинули свои точки и приближались, тоже по всем трем проездам, рассчитывая где-нибудь зажать беглеца между военными и своими машинами. И, безусловно, шансы на это у них велики.

Милов напряженно соображал; тут надо было думать самому, никакой компьютер не помог бы. Впереди несколько перекрестков, и все они будут просматриваться из машин. Из этих поперечных переулков лишь один не кончался тупиком, но, крутясь и извиваясь, вливался — немного в стороне-в другую дорогу, которая уже, в свою очередь, «впадала» в магистраль, уводившую из города. В другом направлении она вела к центру, но гам Милов уже побывал, спасибо. Это было единственным шансом Милова, и воспользоваться им даст лишь один случай: если военные приблизятся к нему раньше, чем отставший джип нагонит их и тем самым лишит Милова возможности какого-то маневра, а кроме того, очень быстро станет ясно, что в колонну затесалась чужая машина. Тот джип тоже засветился на дисплее — значит, тронулся с места; счет времени пошел теперь на секунды.

Милов через ноктовизор посмотрел на солдат в грузовике; лавки там были расположены вдоль бортов, тент сзади распахнут — для вентиляции, наверное; так что, начни Милов маневрировать, его легко заметили бы — стоило лишь немного повернуть голову. Но солдаты, какой и надеялся, дремали. А что еще остается поднятому среди ночи воину, если ему не подается никакой команды? Солдат спит каждую свободную минуту, если нечего поесть. Во всяком случае, российский, но Милов полагал, что вояки всех армии планеты в этом отношении одинаковы.

Нужного ему перекрестка достигли буквально за несколько секунд до того, как, судя по картинке на дисплее, отставший джип появился бы из-за последнего поворота. Милову казалось, что колонна минует перекресток по-черепашьи, чуть ли не совсем остановилась. Наконец настала и его очередь. Мгновенные взгляды направо, налево. Все три подразделения колонны шли с образцовой синхронностью: замыкающие грузовики как раз покидали перекресток. Пора. Милов выключил огни. Резко свернул. Невольно втянул голову в плечи, ожидая то ли окрика, то ли выстрела вдогонку. Никто не потревожил.

Взглянув на дисплей, он уверился, что на нужной дороге и никто вроде бы его впереди не подстерегал.

Милов увеличил скорость, включил ближний свет. Сделал это он после того, как — видно было в зеркало заднего вида — отставший джип проскочил перекресток, догоняя своих. Тогда Милов остановился. Нажал одну из кнопок на приборной панели. Обождав секунду-другую, вылез. Обошел машину. Все получилось как надо: прежние номера ушли в специально прорезанную потайную (не зная — не заметишь) щель, их место заняла другая табличка, на сей раз с иорданскими номерами. Ми-лову почему-то не понравилось, он вернулся и нажал еще раз; теперь вылезли тунисские номера. Это его удовлетворило. Он уселся, захлопнул дверцу и поехал, надеясь на последнюю милость судьбы: чтобы у Докинга хватило терпения дождаться его, потому что условленные полтора часа были уже на исходе, а до резиденции английского коллеги было еще ехать и ехать.

На безлюдном по ночному времени проезде, временами слегка пошевеливая руль, Милов напевал:

День, ночь, день, ночь Мы идем по Африке, День, ночь, день, ночь Все по той же Африке, Пыль, пыль, пыль, пыль От шагающих сапог…

Пыли и на самом деле за ним поднимался густой шлейф. Такая дорога наверняка не вела к военному городку.

Роялист, похоже, начал нервничать. Он так и не понял, у кого же он в гостях. Разговоры шли, но все какие-то обтекаемые, скользкие. Не раз уже казалось: ага, все ясно — но тут же что-то заставляло предполагать совершенно противоположное. Вот, например.

Поскольку некий авторитет все никак не приезжал для того, чтобы с ним потолковать, Петр Стефанович совсем уже было поверил, что держат его менты. Загорский стал развивать версию о том, что он человек, к преступным делам совершенно непричастный. Выпить не чуждается — это да, но не более того. Ну а уж если человек немного перебрал, то с него, как говорится, и взятки гладки. Так что в этой истории он, так сказать, сторона пострадавшая.

— Ну конечно, ну понятное дело, — соглашался с ним собеседник — всегда один и тот же. — Ты чистый лох, так, что ли? Фраерочек.

— Нормальный гражданин я…

— Ну да, ну да. Плеснуть под жабры — вот и вся твоя вина…

— В смысле выпить? Ну, я ведь вам сказал откровенно…

— Да слыхал я, что ты тут верзил. Значит, никогда не барабанил?

— Простите, не понял…

— А вот один наш черпун божится, что вы с ним лет более десяти назад вместе мочили рога на Печоре, у комиков в зоне. И ты там отзвонил полный червонец, в республике нефти, по мокроте, и кликали тебя тогда Роялист. Врал, что ли, кустарь?

— Честное слово, не знаю, о чем вы…

На самом деле знал, конечно, и перетрухал. Хотя он понимал отлично, что кто-то мог его по тем временам запомнить. Но если запомнил, то никак не гад легавый: у тех с глаз долой — из сердца вон, если живешь тихо, нет, кто-то из своих, фартовик какой-нибудь. Значит, он все-таки к уркам залетел? Пожалуй, самое время горлом брать.

— Ну а если и так, тогда все должно быть по закону. Я тебе не шнурок. Не впшварь какой-нибудь. Что же вы меня на погосте держите? Тоже мне, барин нашелся. Давай собирай сходняк, там и по-трекаем…

— Это бы можно, — согласился собеседник. — Коли ты и в самом деле чистый хомутник… Только одна незадача. Тот урка голову кладет, что век ему свободы не видать, если у того хмыря, у тебя то есть, вот на этом месте (собеседник одной рукой ухватил себя за кисть другой) не красовалась наколочка, хорошая такая наколочка — церквушка с тремя куполами, а значит, у тебя тогда уже три срока были ломаны. Но что-то я такой наколочки не вижу. Или ты ее свел так гладко? Потому-то и козырный к тебе не спешит: не раскусили мы тебя еще. Ну-ка!

И он, неожиданно схватив Петра Стефановича за руку, задрал ему рукав. А тот и не противился, уверившись окончательно, что здесь хата и дальше баки вколачивать — себе в убыток.

— Да не будь ты оленем! — ухмыльнулся он. — Была наколка, верно, сейчас нет и не ищи. Не сводил я ее.

— Такого не бывает, — не поверил тот. Петр Стефанович сам задрал рукав повыше.

— Вот браслет, видишь? И на другой руке так же…

И он показал на тонкий, нитяной шрам, что кольцом опоясывал предплечье сантиметрах в десяти от кистевого сустава. Блатной моргнул.

— Это что?

— Руки я сменил, только и всего. — Роялист чуть ли не наслаждался произведенным эффектом. — Старые отрезали — новые поставили. Те у меня в одном деле пострадали, работать больше не могли. Ну и заодно от уголовки отмазался: этих пальчиков там нет…

— Врешь ты, — сказал собеседник, не очень, правда, уверенно. — Такого не бывает.

— Много ты понимаешь.

— Где же так?

— Да не у нас, понятно. За ближним кордоном.

— Фартово… И во что встало?

— Одному не поднять. Только я не за свои.

— Ну, это я волоку: свои у нас не держатся, зато все чужие — наши.

— Верно, только я не про то. Нужна была моя работа, вот мне и поставили новые грабли. — Роялист с удовольствием поглядел на свои пальцы. — Экстра-пальчики.

— Кому же ты так понадобился? Тем самым, кто тебя сейчас подрядил?

— Об этом не с тобой трекать. Пусть бондарь придет. И дайте ксиву начиркать, чтобы большие люди знали, что я не сгорел, и шли меня отсюда вынимать.

— Ага, как же. А потом с ксивой тебя послать и за тобой воздух не нюхать, так, что ли?

— Своего пристяжного пошлете. Я не шестерка — самому ксивы таранить.

Ох, с большой радостью Роялист сам и понес бы свою записочку, понимал, что пустой это разговор, втирание шаров насчет того, чтобы его так просто отпустили.

Собеседник его задумался.

— Стукну пахану — может, и разрешит…

— Только побыстрее давай. И проясни: у вас-то что ко мне? Я что, не тому дых прикрыть хотел? Вашему, что ли?

— Большой князь из-за кордона приехал с нашими потолковать. Другим это не в цвет оказалось. Вот тебя и навели.

— Так с ними и толкуйте.

— Знали бы мы — кто. Таких в Москве — три бражки. И бобер тебя будет колоть на то, кто же из них тебя зарядил. Чтобы нам ненароком не в тот хоровод не попасть.

— Ну, раз такое дело… я за других досрочно освобождаться не согласен. Скажи бобру: я гнать порожняк не стану, пусть приходит.

Собеседник с минуту смотрел на Петра Стефановича тяжело, в упор, как бы сомневаясь насколько можно Роялисту верить. Наконец вздохнул:

— Лады. Только ты бобру — без особого интереса. Он тебя держит за косушника, ему с тобой трекать западло. Вот если сдашь давальщика — пахан с ним и потолкует, и придется тому мяукать за то, что нам на хвост наступил. Но если ты на того шьешь накладку…

— Курва буду. Век свободы… все в натуре.

— Тогда ладно. Чиркай…