Глава десятая

Мерцалов внимательно прослушал запись разговора; закончив, повторил еще раз. Помолчал, глядя куда-то в окно, похоже, просто в небо, в котором высоко плыли белые облака. Грибовский выжидательно смотрел на генерала. Тот наконец вздохнул, возвращаясь к действительности.

— И все же, — сказал он как бы полувопросительно, — нет пока четких доказательств того, что Приют этот — или как его там — собираются использовать в незаконных целях. Или я чего-то недопонял?

— Прямых доказательств нет, — согласился Грибовский. — Я ведь его не допрашивал — шел просто деловой разговор…

— Это-то понятно… Ну хорошо. Следовательно, завтра он практически начнет уже обживать свое новое хозяйство, так? И лишь через две недели ожидаются решительные действия, верно?

— Так получается, Сергей Симонович.

— А что именно — мы не знаем. И потому можем спокойно пропустить мимо глаз и ушей какие-то его поступки, не придав им значения. А на самом деле они-то и окажутся главными. Ну что ж, ситуация в принципе привычная. Но нужно прежде всего понять, чего же он хочет.

— Последняя новость наблюдения: он был в Быкове и встретил там двух человек, прилетевших из Леры. Повез их в свою гостиницу.

— Надо услышать, о чем они будут разговаривать.

— Попробуем.

— И все-таки в основном приходится рассчитывать на свои мозги. Берфитт собирает здесь свою команду; значит, те люди, что помогали ему здесь, то ли испугались последствий и отошли, или их просто слишком мало. В то же время тут может быть другой вариант: вновь прибывшие начнут делать глупости и оставлять следы, мы волей-неволей отвлечемся на них, а у него будет относительная свобода действий. В чем его задача? Самое реальное: восстановление тропы, вернее — создание новой. Он получает груз откуда-то — ну, скажем, из Таджикистана или через Таджикистан — и из Москвы переадресует его — такой уж наша столица узел, что из нее можно отправить груз куда угодно.

— Жаловаться на таможню нам как будто пока не приходится…

— Они знают это не хуже нас с тобой. Раз уж пошли на такие дела в Москве — значит, придумали что-то, нам пока неведомое. И я боюсь, что если мы будем работать по их графику, то ничего так и не узнаем или же просветимся задним числом. Лично мне было бы обидно. Как ты полагаешь?

— Да уж конечно.

— А какой вывод? Единственный — заставить их заторопиться. Засуетиться хоть немного. В спешке люди делают куда больше ошибок…

— Знать бы только, каким способом можно их заставить.

— А на то нам и дано серое вещество… Тут у нас задача разделяется на две части: первая — желательно установить, когда и что именно он должен получить. И второе — когда, кому и как отправить. Думаю, что, получив нечто, он, как и любой на его месте, будет стараться как можно скорее от этого избавиться: пока предполагаемый груз находится у него в тех же Липках, не видать ему покоя. Теперь предположим, что он получает свой груз раньше времени. Что он предпримет? Полагаю, что он пойдет на связь с получателями, чтобы переориентировать их по срокам. Вот что будет означать ту самую суету…

— То есть мы должны быть в курсе его связей…

— Азбучно.

— Если почта, телефон, телеграф — это нетрудно при наличии санкции прокурора, то радио — сложнее. Компьютерная сеть?

— Санкцию, надеюсь, нам дадут. Свои сложности, конечно, будут. Но для полной уверенности мы должны соответственно оборудовать его Приют. И быстрее, времени у нас — до утра.

— Липки могут быть у него под контролем. Места населенные, посадить своего человека — раз плюнуть. Даже из местных, по вполне законному поводу: посторожи, а мы хорошо заплатим.

— Я тоже не верю, что мы сможем там резвиться без его ведома. Он все равно не поверит: репутация в этом смысле у нас во всем мире скверная — вспомнить хотя бы ту историю с американским посольством в прошлом веке. Значит, пусть знает.

— Будет искать.

— И на здоровье. А ты поставь в два слоя.

— Нужны тонкие специалисты…

— Сейчас свяжусь с коллегами. Думаю, не откажут.

— Они народ ревнивый…

— Пообещаю поделиться информацией. Этим они не пренебрегают. Будь готов через час. Я предупрежу пожарников; возникнете там как их инспекция — мол, процедура, обязательная перед оформлением сделки по недвижимости… А пока я буду договариваться с ними и с прокуратурой, ты готовь средства перехвата.

— Слушаюсь, Сергей Симонович. Все?

— Да. Хотя… Постой минутку. Там от Милова ничего не поступало?

— Нет.

— Вот и у меня ничего. Растворился он где-то там — в Майруби. Такое не в его привычках. А ведь этот наш Берфигг именно туда летал, выходит, с той стороны нужно ожидать каких-то новостей… Ну, ладно. Иди, работай. Черт его знает, куда он подевался!..

Урбс хмуро размышлял, подперев подбородок.

Его заботила машина с боевиками, обнаруженная Гуроном. Откуда было ей тут взяться и для чего? Остановились они не в самом удобном месте, зато в опасной близости от Приюта. Случайность? А что это получилось синхронно с возвращением Милфа — тоже случайность? Не верится. Это одно. А второе: куда же тогда провалился этот самый Милф со своим бешеным джипом? Целый день ищут его всерьез — и ни следа. Что он туг, проездом был? Опять случайность? Вот на такие стечения обстоятельств дураков и ловят…

Гурон — не новичок, не верить ему нет оснований. Да и остальным тоже. Значит, вот ситуация: замечен Милф — но он исчез. Парни Бахугу не были замечены — но они есть. Это факты. Как же они группируются и какой из их анализа можно сделать вывод?

Урбс думал.

Факты группировались так: Милф, вынужденный бежать из Приюта, все же остается замкнутым на него. Это, видимо, связано с его заданием, и то, что он, возвращаясь, идет на немалый риск, свидетельствует о том, что задание солидное.

Далее. Одному ему — дамочка не в счет — серьезные действия не под силу. Он вынужден искать помощи. Где, у кого может он ее получить в этих местах в ближайшее время? У властей? Но властям, если даже они в состоянии, предположим, такую помощь оказать, надо все объяснить, предъявить свои полномочия и так далее. Да и проволочки неизбежны. На это Милф вряд ли пошел. Если бы и пошел — власти сейчас думают о собственной шкуре, на Приют с его делами им просто наплевать — это даже не их учреждение, арендаторы и не более того.

Но подмога Милфу нужна. Единственные, кого он попросит о поддержке, — это бандиты. Или, если угодно, Армия Бахуту. Те самые вооруженные отряды, что пытаются свергнуть нынешнюю раиндскую власть или хотя бы на половине территории установить свое правление. На самом деле они уже давно превратились в бандитов. Эти-то не спросят никаких полномочий. Им надо только заплатить, а при отсутствии наличных объяснить, какой может оказаться добыча, и пообещать процент. Армия Бахугу всегда нуждается в деньгах и добывает их, не отягощая себя моральными и правовыми проблемами.

Следовательно, Милф договорился с Бахугу. Туда он и бросился из Приюта; вот почему ловушка, о которой туг распространялся Берфитт, не сработала: Милф в Ксении тогда и не показался. Понятно. Дальше. С Бахуту он договорился. Или сейчас завершает переговоры. Ну да, вполне логично: отсюда — к Бахуту, там потребовали денег или хотя бы гарантий. Лишь тогда он обратился в Майруби, где его уже и не ждали. Там кто-то — возможно, даже полиция, а то и более высокие власти — такие гарантии предоставил. Почему? Здесь ведь другая страна. Да потому скорее всего, что Милф и их заинтересовал результатом. Видимо, он знает, что речь идет об очень серьезном грузе. О больших деньгах. Но ему, европейцу, невдомек, что в решающий миг полиция сама наложит на все лапу, а сам он останется в лучшем случае живым, но уж никак не богатым и славным. Бахуту? Их полиция просто перекупит, и даже не за деньги — хотя бы за оружие и патроны, которых после множества всяких конфискаций у нее полно. Нет, здешние игры не для европейцев…

Итак, Милф получил гарантии и вернулся к Армии, а там, пока идет подготовка к налету, которой сам же Милф и руководит, дали ему двух наблюдателей. Вот их-то и нашел Гурон. Милф, бедняга, воображает, что эти парни будут бдительно нести службу, они же по давней традиции залегли дрыхнуть, приняв предварительно как следует из бутылки — Гурон и об этом упоминал…

Что же все это в конечном итоге значит? Вывод один: в самом недалеком будущем Милф наведет сюда бахутских головорезов. Это плохо. Те нападают всегда многочисленным отрядом, действуют решительно, и живых после них не остается. То есть сейчас возник такой риск, который правилами игры не предусмотрен. И нужно незамедлительно принимать решение.

А тут думать, собственно, не о чем. И решений напрашивается два, простых и ясных.

Первое: тех, кто сейчас на дорогах и тропах, назад не отзывать, а напротив: приказать им затаиться и ждать, с какой стороны появятся налетчики. И незамедлительно предупредить его, Урбса, при малейших признаках опасности.

И второе: срочно паковать весь груз по контейнерам. Если начать, скажем, через полчаса, то — в четыре руки — к утру можно будет закончить. И сразу же в путь. Пусть тогда налетает Армия Бахуту; найдет пустой Приют. Побесятся, конечно. Могут даже сжечь. Но это как раз не самое страшное: строения застрахованы. Хорошо, что не пожалел денег, хотя, честно говоря, рука каждый раз с трудом поднималась, когда надо было вносить очередной взнос. Ну что ж, я платил, теперь пусть платят они в случае чего.

Вот и весь план действий на ближайшие часы…

Урбс удовлетворенно кивнул. Позвонил в гараж, приказал найти Вернера и передать, чтобы задний мост через час, от силы — полтора стоял на месте, все машины заправить и готовиться к выезду.

Потом Урбс перешел на радиотелефон. Всех, кто шарил по дорогам и лесам, он должен предупредить сам: такое дополнение к программе никому, понятное дело, не понравится, и только он со своим авторитетом мог добиться того, чтобы распоряжение выполнялось добросовестно.

Прежде всего связаться с Гуроном. Вероятнее всего, Армия Бахугу появится именно с той стороны, где уже находятся ее разведчики. А кроме того, надо этих парней не терять из виду, чтобы они не нагрянули сюда как раз во время погрузки и отъезда. Пусть думают, что здесь полный покой и нет никакой опасности.

Да, вот еще. Как только все будет готово, каким-то образом сообщить Берфигту в Москву — по спутниковой связи скорее всего, — что графики меняются, спросить, остается ли при этом в силе маршрут и готов ли он будет принять груз раньше условленного срока. Если нет, пусть ориентирует на любую часть света, где можно будет переждать эти десять-пятнадцать дней. Берфитт, понятно, взбесится, однако поймет, что другого выхода просто нет.

Урбс опять кивнул и принялся вызывать Гурона.

Докинг и Милов переглянулись. Радиотелефон зажужжал снова. Докинг пожал плечами. Милов решился.

— Эй, ты… Как отзываешься на вызов?

Связанный Гурон, сидевший, привалясь спиной к колесу джипа, только усмехнулся. Телефон прожужжал еще раз. Докинг взял кинжал — его, Гурона, кинжал, каким бриться можно. Попробовал на ногте. Спросил:

— Щекотки боишься, а?

Гурон сперва не поверил, но, глянув в темные, напряженные глаза англичанина, увидел в них холодную решимость. Разжал губы:

— Шестнадцатый, шеф.

— Пароли, коды? Гурон качнул головой.

— Обходимся.

Тогда Милф, вытянув антенну, включил аппарат. Губы прикрыл носовым платком.

— Шестнадцатый, шеф…

Докинг подумал, что Милову, к счастью, не нужно имитировать акцент: произношение его, в чем-то неуловимом не английское, было похоже на речь Гурона, для которого этот язык тоже не родной.

— Где ты? Я тебя искал там, куда тебе было сказано…

Ага, пользуется направленной антенной.

— Там пусто, шеф. Я вернулся к машине.

— Почему не сразу ответил?

— Могли бы услышать. Слишком близко от этих.

— Они все там? Что делают? Милов очень натурально вздохнул.

— Обедают, с выпивкой.

— На связь с кем-нибудь выходили?

— Да нет, не слышно было.

— Ты хорошо укрыт?

— Надежно.

— Молодец. Теперь слушай: крайняя внимательность! Ожидается, что с той стороны, где ты с ними находиться, пойдет отряд таких же, как они, бахутских парней. Пойдет на нас. Твое дело — ювремя заметить и предупредить меня. Усвоил?

Милов стрельнул глазами на Докинга. Тот — на Гурона:

— Согласие и выполнение? Быстро и тихо! Тот сообразил.

— Так точно, шеф!

Милов повторил слова в микрофон.

— Плохо тебя слышу, — сказал Урбс.

— Они не так далеко, шеф.

— Ага, понял. Значит, не забудь: как завидишь — доложишь немедленно и с подробностями, насколько сможешь. Сколько, как вооружены… И тогда за ними по пятам, со всей осторожностью. Как только ты просигналишь, дам команду всем остальным, чтобы стягивались к тебе. Окажетесь у них за спиной, дальше видно будет. Вопросы есть?

— Никак нет, шеф.

— Действуй.

Урбс отключился. Милов утопил антенну в корпусе рации.

— Он предполагает нападение Армии Бахуту. Боюсь, как бы это нам не помешало. Докинг улыбнулся.

— В этом районе вся Армия Бахугу — это мы с вами.

— Ах, вот как? Ну, тогда все в порядке. Можно готовиться к визиту. Как только стемнеет…

— Нет, Дан. Ближе к утру. Когда сон крепче.

— О'кей.

— Да как же ты!..

Больше Урбс ничего не мог выговорить от возмущения и злости. В руке его был скальпель, и он поймал себя на том, что начал уже заносить эту руку — для удара, наверное? — забыв о пациенте, что лежал на столе со вскрытой грудной клеткой, причем вскрытой не в первый раз. Движение шефа не ускользнуло от доктора Курье, Он выставил руки перед собой, словно защищаясь; в правой руке у него тоже был скальпель, потому что он оперировал сейчас за другим столом. Со стороны это, пожалуй, было похоже на начало поединка: два фехтовальщика в стойке друг против друга, только вместо шпаг оружием служат хирургические ножи… Урбс первым опомнился, опустил руку.

А причина его срыва была и в самом деле серьезной. Вот уже пятый час подряд они оперировали, как на конвейере: грудная клетка, где одного легкого уже не было (его удалили раньше) — грудина — ребра — заполнитель извлечь — нужное поместить — закрывать — шить. И еще раз. И еще. И еще. Все шло благополучно до последнего мгновения, 'когда доктор Курье неудачно двинул тем самым скальпелем, что держал сейчас в пальцах. Нет, он не сделал никакого дополнительного, не обязательного или вовсе не нужного разреза. Гораздо хуже. Он задел острием инструмента то, что было уже аккуратно помещено в грудную полость. Необычайно прочный на разрыв пластик оказался легко уязвимым для хорошо заточенной стали; он рассекся, и в образовавшуюся прореху немедленно посыпалось содержимое — мелкие, вроде песка, темные кристаллики. Заскользили, влажнея от крови, слипаясь в комочки. Растерявшийся доктор ухватил пакет, но, вытаскивая, просыпал еще больше — на стол, на пол, уже достаточно грязный. Тут-то Урбс, обернувшись на невольный вскрик Курье, и набросился на него.

— Я устал… — пробормотал доктор в свое оправдание. — Нельзя же так…

Урбс, презирая Курье, даже не стал ему отвечать. С полминуты постоял, напряженно размышляя. Этот пакет потерян безвозвратно: не станешь же собирать все просыпавшееся, вытаскивать из операционной раны… «Господи, ну и послал ты мне специалиста!..» — в аварийной ситуации Урбс вспомнил Бога, без мыслей о котором прекрасно обходился уже с молодых лет. Ну что ж, одно место потеряно. Как объяснить это, будет время подумать, во всяком случае — не рассказом о том, что на самом деле только что произошло. Мало ли на что можно свалить: и то нападение, от которого они ухитрились отбиться, и то, что еще только предстоит…

— Ну что вы стоите, как пугало! — прикрикнул он на врача. — Действуйте! Время идет!

Совсем струхнувший доктор присел, сгребая кристаллики на полу в кучку…

— Идиот! Оставьте, это не спасти! Берите новый кубик! И заканчивайте с этим, вон уже следующий готов…

Доктор послушно разогнулся, вернулся к столу. Мисс Кальдер, невозмутимая, как всегда, уже протягивала ему пакет.

— Но смотрите! — все же предупредил Урбс. — Если еще раз позволите себе такое… я вас самого на стол положу! Я из вас сделаю ветерана!

В том, что Урбс — скотина такая, палач, людоед! — свое обещание, не задумываясь, выполнит, доктор ничуть не сомневался. Он глубоко вздохнул, прогоняя все посторонние мысли, оставляя лишь те, что относились к операции. Ветеран на столе лежал спокойно, дышал за него аппарат, сознание бьио отключено. Ничего страшного, успокаивал себя доктор Курье, теперь не так уж много, часа через три этот ад закончится, можно будет помыться, передохнуть… Хотя отдыхать придется, вернее всего, уже в машине, в дороге; ну и пусть — он сейчас согласился бы расслабиться и подремать даже в багажнике, где угодно…

— Шить! — приказал он, на сей раз без приключении уложив пакет, заполнив промежутки и вернув ребра и грудину на место.

Нормальному больному после такой операции — лежать и лежать, разучился бы ходить. Но с ветеранами не так. Еще до утра каждый из них встанет и послушно пойдет, невзирая на швы, бинты и прочие прелести, к автобусам — садиться и ехать куда повезут. И не выкажет ни малейшего неудовольствия. Так, видно, каждому из них было на роду написано.

Урбс еще несколько секунд наблюдал за доктором Курье, убедился в том, что тот пришел в норму, и повернулся к своему столу.

Нервничать было для Фэрклота делом необычным. Впрочем, со стороны никто и сейчас не сказал бы, что глава Комитета волнуется.

Фэрклот являлся не только председателем Комитета (о чем знали, во всяком случае, все работники этой Службы, да и многие другие тоже), но и негласным советником министра — по специальным вопросам, в которых старый служака был компетентен более чем кто-либо другой. И вот только что он вернулся от министра. Визиты Фэрклота в министерство не были делом обычным, но на сей раз тема разговора оказалась настолько деликатной, что доверять ее средствам связи, пусть и хорошо защищенным, министр не решился.

— Вести из Бомбея, — сказал министр, ответив на сдержанное, как обычно, приветствие Фэрклота. — И, боюсь, не самые добрые. Да садитесь же…

Фэрклот внял приглашению.

— Наши люди сделали, по-видимому, все что возможно…

Старик что-то проворчал под нос.

— Простите?

— Я говорю: все, на что были способны, а это вовсе не одно и то же.

— Ну разумеется… Так или иначе нет ни малейшего подтверждения того, что бета-углерод находится — или хотя бы находился — в пределах Индии, Пакистана либо граничащих с ними государств.

Министр произнес это с таким выражением лица, словно только что обнаружил муху в бульоне. Фэрклот остался невозмутим.

— Таким образом, мы оказались в крайне неловком положении, — продолжал министр. — В свете всех наших предыдущих сообщений средствам массовой информации мир ждет, что в любую минуту мы объявим об успешном завершении операции и возвращении похищенного высокоценного минерала его владельцам. Реальность, однако, такова, что если мы и сделаем сообщение, то вынуждены будем признать свое поражение или, во всяком случае, бессилие в сложившейся ситуации.

— По-видимому, так оно и есть, — согласился Фэрклот.

— Видите ли вы возможность какого-либо успешного развития наших действий? — спросил министр. — Я, откровенно говоря, не могу найти сколько-нибудь приемлемого — для нас и для всего заинтересованного мира — решения. Наверное, у вас сложилось мнение на этот счет? Не представляю, чтобы вы совершенно не интересовались данной проблемой…

— Моей Службе это не поручалось, — сказал Фэрклот, внешне все еще остававшийся совершенно безразличным.

— Да. Я готов признать непродуманность нашей стратегии. Вы понимаете, однако же, что тут речь идет не о неверии в возможности вашего Комитета, просто мы принимали во внимание, что объем выполняемой вами работы и так достаточно велик; кроме того, вы являетесь международной организацией…

— И тем не менее, — сказал Фэрклот, — вряд ли Комитет отказался бы. Поскольку мы так или иначе действуем на территории большинства стран, которые могут быть замешаны в это дело.

— Я же сказал, Фэрклот: произошла ошибка, и я ее признаю. Но вы ведь не хотите, чтобы Англия оказалась в неудобном положении на глазах у всего света? Хотите вы этого?

— Ни в коем случае, сэр.

— В таком случае могу ли я ожидать, что вы наряду с другими поставите повсеместно перед вашими людьми и задачи, связанные с поисками бега-углерода?

— Разумеется.

— Можем ли мы сообщить эту информацию прессе?

Фэрклот покачал головой.

— Полагаю, что ни в коем случае. Пусть все продолжают думать, что поиски идут в прежнем направлении. Высказываться следует в высшей степени оптимистически.

— Дезинформация?

— Это самое малое из того, что мы должны сделать немедленно.

— Хорошо. Согласен. Но вы сразу же начинаете действовать.

Фэрклот пожал плечами.

— Полагаю, министр, что творить чудеса не под силу и моему Комитету. Во всяком случае, я обдумаю ситуацию и отдам срочные распоряжения.

Вот таким был разговор. Он доставил главе Комитета удовольствие — тем, что пренебрежение этой Службой было признано ошибочным, но принес, разумеется, и новые заботы. Перед самим собой Фэрклот притворяться не собирался, прекрасно отдавая себе отчет в том, что возможности его на самом деле крайне ограниченны, чтобы не сказать больше. Его люди сейчас разбросаны по всему миру, потому что ожидались новые шаги со стороны наркомафий по созданию новых транспортных каналов, поэтому приходилось, как говорится, держать руку на пульсе. Однако на этот час бета-углерод, разумеется, был важнее, кроме всего прочего, еще и потому, что розыск его в прямые обязанности Комитета не входил, и тем больше будет славы, внимания, а следовательно, и средств на развитие Службы, которых всегда не хватало.

Да, люди. Конечно, собрать их в нужном месте для проведения быстрой и решающей операции вполне возможно: связь существовала с любым из них. Недоставало безделицы: понимания того, где же их собрать и куда направить.

Кстати, и связь, если быть абсолютно точным, налажена не со всеми. Докинг, например, после исчезновения из Москвы так и не подавал более признаков жизни.

Фэрклот не думал, конечно, что подобное молчание означает самое худшее. Бывало, людям приходилось умолкать надолго, но в конце концов они, как правило, находились. И все же вызывало досаду, что твой работник в нужный момент вне сферы влияния.

Неприятно прислушиваться к каждому звонку и каждую радиограмму разворачивать так, будто именно она несет долгожданный сигнал — от того же Докинга, допустим. Как вот сейчас…

Последняя мысль возникла в связи с деликатным — ноготками — стуком; в дверях появился секретарь.

— Срочный телефонный вызов, сэр.

— Да? Откуда?

— Москва.

— Переключите!

Он сдержался, чтобы не схватить трубку рывком. Движения всегда должны быть спокойными. Но пальцы стиснули трубку, словно то была рукоятка пистолета. Докинг вернулся наконец в Москву? Очень хотелось бы…

Однако то оказался полицейский генерал из Москвы, с которым в последние дни не раз уже приходилось разговаривать. Ну, что он может сообщить нового?

Фэрклот сразу понял, что нового у генерала ничего нет, наоборот, сам ищет информации.

— Скажите, председатель… у вас есть какие-нибудь сведения о моем человеке, которого я направил в Карачи в распоряжение вашего агента? Хотя бы сообщение о прибытии?..

Фэрклот, откровенно говоря, об этом человеке совсем забыл — не до него было.

— Нет, генерал. Никаких сведений. Как и о моем работнике. Хотя именно сейчас… Туг он оборвал сам себя.

— Надеюсь, вы не откажетесь проинформировать меня, если что-нибудь у вас выяснится?

— Вне сомнения. В свою очередь, ожидаю такой же любезности от вас.

— Можете быть уверены.

На этом разговор закончился. Клал трубку Фэрклот медленно, без эмоций. Вызвал секретаря.

— Подготовьте сообщение по всей сети. Срочно, важно, секретно. Шифр — пятый общий. Всеми средствами связи. Текст…

Он откинулся на спинку кресла, глянул в потолок, сощурился.

— В связи с участием Комитета в операции «Бета»…

— Простите, сэр…

— Ну, что?

— Комитет не принимал такого решения…

— Примет после ланча. Итак — «в операции „Бета“…». Нет, «в глобальной операции… вам предписывается…».

Пальцы секретаря легко танцевали над клавишами блокнота.

Машин получилась целая колонна: «седан» с начальством и четыре микроавтобуса, в каждом из которых располагалось по два охранника и одному санитару. Не считая, разумеется, самых важных пассажиров. Замыкал караван длинный мерседе-совский автобус, в котором была оборудована походная операционная; бывали случаи, когда ее приходилось использовать.

Самой сложной оказалась посадка. Весь персонал Приюта: санитары, охрана, доктор Курье, мисс Кальдер с несколько старомодной фотокамерой (во всяком случае, девяносто девять из ста именно так восприняли бы тот кожаный футляр с кнопками и рычажками, видными под откинутой крышкой) на груди, и сам Урбс после того, как машины были подогнаны к самому выходу из помещения, где находились ветераны, встали по обе стороны крыльца. Охранники держали автоматы на изготовку. Урбс внимательно оглядел каждого, негромко кашлянул и молвил, обращаясь к мисс Кальдер:

— По одному?

— Можно по двое, — сказала она. — Проблем не будет.

— Хорошо. Начинайте.

Мисс Кальдер и два санитара вошли в дверь. Прошла минута, другая. Внутри послышалась тяжелая поступь. Мисс Кальдер вышла, пятясь. За ней, слегка поддерживаемые санитарами, показались первые два ветерана. Оба молодые, чернокожие. Один — без левой ноги, с костылем; рядом шагал санитар наготове. У второго все было вроде на месте, однако черные очки на глазах заставляли думать, что он лишен зрения. Рослые, молодые, они передвигались, однако, неуверенно, солдатская привычка, верно, заставляла их шагать в ногу. Мисс Кальдер осторожно, все так же пятясь, спустилась с крыльца; Урбс поддержал ее под локоть. Так, вдвоем, они преодолели несколько метров, отделявших крыльцо от первого микроавтобуса. Ветераны безмолвно шагали за ними, не отставая. Собравшиеся внимательно следили, готовые, казалось, в любое мгновение кинуться на помощь: увечные как-то не очень твердо держались на ногах. Но, против ожидания, они благополучно добрались до автобуса, куда уже успела войти мисс Кальдер; они последовали за ней. Санитары помогли им усесться на одном диванчике. Мисс Кальдер вышла; санитары, чуть помедлив, тоже. Ветераны, оставшись одни, не проявив никакого интереса к перемене обстановки, сразу будто уснули, свесив головы.

— Продолжайте, — распорядился, кивнув, Урбс.

Точно таким же образом была выведена и усажена в автобус вторая пара. Третья. И так до последней, двадцатой. Пока не заполнился последний автобус. И каждая едва тащившаяся пара, среди которых были безрукие, безногие, слепые, люди с туго перебинтованными головами (но все же ухитрявшиеся ступать в ногу с партнером), едва оказавшись на своих местах, тут же крепко засыпала. Похоже было, что все ветераны обессилены до крайности или находятся, грубо говоря, при последнем издыхании.

Несмотря на недостаток времени, Урбс после завершения погрузки позволил занятому в операционной персоналу отдохнуть целый час: они с ног валились. Сам же (сказывалась хорошая тренированность) использовал это время для того, чтобы обойти весь Приют и убедиться в том, что все его распоряжения выполнены. Разумеется, такое бывает только в сказках, и некоторым пришлось объяснить, что работать надо даже в необычной обстановке. Справившись с этим, он в одиночестве сделал то, чего не хотел доверить никому: поскольку главный сейф освободился, он перетащил туда полученную, согласно обещанию Берфитта, травку: скоро начнется и отвлекающая операция. Если Берфитт прав, то не исключена возможность, что здесь окажутся профессиональные ищейки. Милфа ведь не бандиты направили, их нынешний союз — дело случайное и кратковременное. Нагрянут какие-нибудь рейнджеры — с опытом, хваткой, а то еще и с собаками. Приют непоправимо засветится, и его, Урбса, не поблагодарят. Что ж, стоит облегчить им работу — навести на хороший след, только в противоположную сторону. Берфитг будет доволен. Только выбрать исполнителя ненадежнее…

Он перебрал в уме несколько имен. Вернер, разумеется, но с ним сейчас расстаться никак нельзя: мало ли как поведет себя техника в дороге. Кого же послать? Костера? Ну а почему бы и нет?

Он вызвал старшего охранника.

— Я доверяю вам, Костер, больше, чем кому-либо другому. И поэтому хочу поручить вам крайне ответственное и очень выгодное для нас обоих дело.

Костер щелкнул каблуками. Урбс жестом пригласил его подойти к сейфу. Распахнул дверцу.

— Вот груз, Костер…

По глазам охранника, мгновенно вспыхнувшим, словно два индикатора опасности, Урбс понял, что объяснять особо не надо.

— Мы не можем отправить его обычным способом: как вам известно, наши контейнеры заняты.

Тот лишь кивнул, напряженно ожидая дальнейшего.

— Тем не менее оставлять тут такую ценность рискованно. Да и к чему замораживать деньги? За груз ведь заплачено…

— Конечно, шеф, ни к чему.

— И я решил поручить вам… Возьмите с собой еще двоих, по своему выбору. Вернер даст вам — я распоряжусь — один грузовик. Вывезите и реализуйте как сумеете. Но не слишком дешево, разумеется.

Последних слов можно было бы не говорить: Урбс отлично знал, что дешево Костер не отдаст Впрочем, опыт у него немалый, конечно…

— Из выручки, как полагается, отложите пятую часть — на покрытие расходов по покупке, хранению, перевозке. Остальное…

Костер заметно напрягся.

— Остальное так: третья часть идет наверх, как всегда, треть мне. А оставшееся — то, что обычно делится на весь персонал, — вам и тем двоим, кого вы возьмете. Как распределить, решите сами.

Костер только кивнул. Урбс, внутренне усмехнувшись, подумал, что, если дойдет до дележа, спутники Костера получат ничуть не больше, чем обычно.

— Маршрут выберете из наезженных. Но только — запомните! — ни в коем случае не то направление, в котором мы повезем ветеранов. Ни в коем случае!

Урбс отлично понимал, что именно такое распоряжение вполне устраивало Костера. Он как бы прочитывал мысли, множившиеся сейчас в мозгу охранника, как на дисплее монитора: «Дай только оторваться от вас, как же, увидите вы свою треть, да и хозяевам придется обождать…» Ну что ж, пусть думает, радуется, предвкушает…

— Встреча и окончательный расчет, — заключил он, — по моему указанию. Прислушивайтесь к телефону. Ждать звонка будете в…

— Лучше всего в Дар-эс-Саламе — у меня там есть приятели, шеф Да и сбыть там легче всего…

Верный признак того, что там он никогда больше не покажется. Да черт с ним!.. Реальных шансов больше всего за то, что если он и появится еще где-нибудь, то в полосатой робе и под конвоем. Или вообще исчезнет из списка живых. Последнее было бы лучше всего. Но вот если его возьмут живым…

— И вот еще что, Костер, — сказал он. — На случай, если вам понадобится срочно снестись со мной… Нынешний маршрут ветеранов вам известен?

— Нет, шеф. Разве его сообщали?

— Правда, я упустил из виду… Так вот. Отсюда — в Нонбасу, но минуя Майруби, дальше — Бомбей, а оттуда — в Австралию, в порт Дарвин. Точнее пока не знаю, но в управлении порта будут извещены. Из Бомбея до Дарвина — морем, так что учитывайте необходимое время.

— Все понял, шеф.

— В таком случае идите, берите людей и готовьтесь.

Костер четко повернулся и вышел.

Ну вот, и с этим более или менее в порядке. Теперь если даже возьмут и расколют, то в скорлупках его найдут очень мало съедобного…

Оставалось последнее — и едва ли не самое важное: предупредить Берфитта.

Это было сложнее всего, но тем не менее выполнимо. Урбс выглянул в коридор, убедился, что поблизости никого нет. Вернулся к себе, заперся и стал настраивать аппарат спутниковой связи, оставленный ему Берфиттом для самых неотложных случаев. Урбс знал, что разговор спутниковой связи с недавних времен фиксировался и брался на учет; ввели правило после того, как этот вид коммуникации стал очень уж активно использоваться закононепослушными деятелями. В конце концов, Урбса здесь не будет, да и Берфитт, надо думать, в Москве ненадолго…

Большого опыта у него не было, и прошло не менее получаса, пока ему удалось настроиться на спутник, вызвать нужный номер в Москве и дождаться синхронизации.

К сожалению, Берфитга на месте не оказалось. Ответил автосекретарь. Но Урбсу выбирать не приходилось.

— Груз вынужденно отправлен раньше договорного срока. — Он четко назвал дату и время по Гринвичу. — Маршрут условленный. Ожидаем встречей. В случае осложнений старайтесь найти по марш-ругу. Шеф Приюта.

На всякий случай он повторил текст дважды. Выключил аппарат, убрал в сумку: технику он бросать не собирался. Жалко было. Подумав, махнул рукой: тащить с собой опасно, таможенный досмотр проходить придется не однажды, может привлечь внимание. Приюты, как известно, не самые богатые заведения, а уж таскать такое с собой… Вот если бы Берфитт оставил тот портативный аппарат в кейсе, но он и раньше скупился до невероятности и ту штучку забрал с собой. Ладно, пусть пропадает…

Теперь все было закончено. И Урбс, прощальным взглядом окинув свое гнездо, подхватил уложенную сумку и вышел поднимать всех спящих из персонала и трогаться в путь, пока все еще спокойно.

Отзывать тех, кто был в разведке, Урбс не стал. В дороге ему столько народу и не нужно. Ничего, не пропадут. А если приведется сюда еще вернуться — оправдается. Хорошо, что Армия Бахуту медлит; можно уехать без лишнего шума. Итак, вперед.

Мерцалов пытался мысленно расставить все фигуры на доске так, чтобы в расположении их возникла какая-то логика — пусть на первый взгляд и скрытая, как в шахматной задаче. Или в геометрической теореме.

Итак, что нам дано?

Милов канул в неизвестность в Майруби или где-то в том районе. И то же, оказывается, произошло и с тем самым Докингом, что помчался туда из Москвы, даже не попрощавшись.

Милов и Докинт. Помнится… нет, точно: Докинг говорил, что они с Миловым когда-то работали вместе. Значит, не только знакомы, но между ними существует и определенная сработанность.

Могли ли они встретиться? Могли. Случайно? Нет, вполне обусловленно. Милов контактировал с тамошней полицией. Ну а Докинг наверняка явился туда: к кому же ему еще обратиться, если его поездка имела конкретную розыскную цель? А если бы такой цели не было, он бы и не поехал вовсе.

Итак, предположение об их встрече не является натяжкой.

Допустим, встретились. И вместе начали разрабатывать какое-то дело. Милов тогда докладывал, что вышел на что-то интересное, правда, к России не имеющее непосредственного отношения. Какой-то интерес был и у Докинга. И они, предположим, решили объединить усилия — то ли в работе над миловским делом, или по программе Докинга. Но могло случиться и так, что оба вышли на одно и то же, только с разных сторон. Что ж, неудивительно: чтобы увлечь их, дело должно быть незаурядным; эти люди не из тех, кто ловит карманников.

Одно дело. Масштабное. Список подобных дел глобального характера, над которыми работали интернационально, в распоряжении Мерцалова имелся. Не составляло большого труда с ним ознакомиться.

Мерцалов так и сделал — загрузил список и стал неторопливо, внимательно вчитываться и вдумываться.

Перечень оказался не очень-то велик, и отметить там можно было лишь немногое. Особенно по линии незаконных перевозок.

Вот, например, поиски новых маршрутов для контрабандной переправки наркотиков из хорошо известных, в общем, районов планеты.

Эта тема неизбежно появлялась в каждой ориентировке МАКа, но, когда бы ее вдруг не стало, никто бы о ней не забыл: поиск новых троп составлял основное занятие людей Мерцалова. И тем более Службы, которой ведал Фэрклот. Если бы Докинг с Миловым вышли на что-нибудь интересное в этой области, они бы не таились, наоборот, сразу же ударили бы в большие колокола, дали информацию, затребовали помощь…

Нет, похоже, их заинтересовали не наркотики.

Что там дальше?

Мерцалов скользнул взглядом по следующим строчкам. Несколько из них оставил без внимания: там речь шла о совсем других делах — промышленном шпионаже, о шантаже в крупных масштабах, о терроризме. Конечно, весьма важно, но не для него и не в данном случае.

Ага, вот еще интересная ориентировка: подозрения по поводу контрабандной перевозки человеческих тканей, предназначенных для пересадки. Он пробежал глазами список возможной контрабанды и даже поежился немного: как-то не по себе от того, что человеческое тело, разъятое на части, становилось предметом оживленной торговли, а значит, и контрабанды.

Собственно, тема эта возникла не впервые в подобных информациях. Да и с Докингом, когда он приходил, поговорили на эту тему вдоволь. Но на сей раз Мерцалов впервые воспринял ее как нечто имеющее к нему прямое отношение. Раз в Москве открывается клиника, которая исключительно этим и будет заниматься, следовательно, незаконная перевозка тканей («Тьфу! — подумал он с неудовольствием, — слово-то какое употребляют: будто речь о провозе какого-нибудь шелка или… ну, какая там еще бывает мануфактура?») — могла в самом близком будущем возникнуть и на московских путях-дорогах. Или, как знать, уже полным ходом?..

Он наморщил лоб.

Докинг в связке с Миловым. Могли бы они так вот вплотную, по-крупному заинтересоваться человеческими тканями?

Докинг безусловно: он сам назвал это дело своей основной задачей, долгом чести, что ли. А вот Ми-лов? Он в принципе не ведомый, он из ведущих. Конечно, для того чтобы спасти, скажем, чью-то жизнь, он может отложить свои дела и подключиться к чужой разработке. Правда, лишь в критической ситуации. Так что вряд ли Докинг мог его просто уговорить. Нет.

Ну а если речь шла не об уговоре? Вдруг Милов сам решил заняться поиском в области контрабанды тканей?

Разумеется, на такое он способен, но только если у него появилась серьезная информация относительно того, что эта контрабанда каким-то своим боком задевает Россию. Однако подобных данных у него нет, им неоткуда было взяться: разговоры о новой клинике пошли уже после его ухода с активной работы. Намного позже они возникли. И даже не у нас. А когда об этом стали думать мы, он успел уже убыть в свою кругосветку.

Да, но информация такого рода наверняка была у Докинга! Включая и московскую ее часть, недаром ведь он навестил нас перед тем, как исчезнуть в Экваториальной Африке, в ее непроходимых, как говорят, лесах.

Если Докинг и Милов встретились, англичанин действительно мог сообщить Милову какие-то факты или хотя бы серьезные предположения, которые заставили московского коллегу присоединиться к британскому сыщику.

Вполне логично.

Значит, эту возможность надо было проанализировать.

Ну а касаемо бета-углерода…

«Постой, — остановил себя Мерцалов. — Что-то еще осталось недодуманным в версии с контрабандой тканей…» Он еще раз внимательно прочитал ориентировку.

Ага, вот что его подсознательно насторожило: ну да, упоминание о клиниках фонда «Лазарет» как о возможных потребителях — покупателях контрабандного товара.

Человеческие ткани — не наркота, их нельзя продавать малыми дозами на улицах, в подъездах и забегаловках. Их потребитель должен быть весьма квалифицированным. Все-таки пересадка тканей — не криминальный аборт, его не станет делать кто попало и где попало. Все это Мерцалов понял еще при первом прочтении.

А вот что за мысль сформировалась только сейчас.

Вряд ли правильным будет считать, что в Москве заинтересованность в этих тканях возникла только после решения открыть такую клинику здесь. Кто-то из наших граждан пользовался услугами «Лазарета» и раньше. Например, Загорский-Роялист. Интересно, сам ли он оплатил все расходы? Или кто-то, как мы привыкли говорить, спонсировал?

Так, один вопрос, значит, возник.

Тут же напрашивается и второй: кто спонсировал? Кто Роялиста направил? И — очень важно: только ли его?

Если Загорского в самом деле облагодетельствовали, то кто-нибудь из земляков. Какой-то авторитетный господин. Почему? Зачем? Ну, туг особенно ломать голову не приходится.

Как правило, никакое серьезное дело, противоречащее закону, нельзя реализовать, не имея, мягко выражаясь, доброжелателей в государственных органах, ведающих теми областями, в которых это дело ведется. Таких людей в эти органы или внедряют (тоже своего рода трансплантация, усмехнулся про себя Мерцалов), иногда предварительно освободив нужное кресло от занимающей его персоны (но это путь не быстрый и не безопасный для исполнителей), или покупают на месте. На корню, так сказать. Платят в зависимости от возможностей приобретаемого чиновника. Часто — очень хорошие деньги…

Кроме денег, могут быть ценности — от перстня с бриллиантами до «линкольна», яхты, загородного дома на имя троюродной племянницы какой-нибудь…

Но разве это самые ценные вещи в мире?

Нет. Давно уже и хорошо известно: нет на свете ничего ценнее здоровья, дороже его. Так что вполне может получиться, что взятку — именно так будем называть — могут дать в виде здоровья. Особенно если оно расшатано и морскими прогулками его уже не восстановишь. Нужна, скажем, серьезная операция. Заменить перетрудившееся в ходе головокружительной карьеры сердечко, скажем. Или изношенную от чрезмерного потребления мирских благ печень. А у нас без «употребления» до сих пор серьезные дела не совершаются. Сейчас, говорят, такая практика пошла: если, допустим, рачок поджелудочной, ранее неизлечимый, захвачен вовремя, пока не дал метастазов, — а это даже у нас научились делать, — то виновный орган просто, так сказать, снимают с работы и бросают на помойку, а вместо него ставят свеженький, здоровенький. И главное — хорошо приживляют. И дело с концом.

Вот ты, скажем, обратился Мерцалов к себе самому (мысленно, конечно; подобные мысли вслух он даже наедине не позволял себе произносить по многим понятным причинам), ты, полицейский генерал с заслугами, узнай ты на очередной медкомиссии, что завелась в тебе какая-то пакость, и позвони тебе хорошо информированный некто, и предложи доброжелательно: господин генерал, любезный наш Сергей Симонович, наслышаны мы о вашей ситуации и предлагаем — из чистого человеколюбия, разумеется, — дать вам возможность пройти курс лечения в первоклассной западной клинике, где что ни хирург, то звезда, где к вашим услугам все на свете… Там вам что следует заменят, наладят с полной гарантией на предстоящие, самое малое, лет двадцать, а то и поболе, и выйдете вы оттуда сильно помолодевшим и красивым, небывало энергичным и с новыми силами возьметесь за вашу глубоко полезную работу… Нет, мы понимаем, о чем вы сейчас подумали: что один день в клинике стоит не меньше, чем вы в год зарабатываете, да плюс еще сама операция или даже операции, да стоимость донорских тканей и все такое. Но вы не сомневайтесь: мы вас туда не только рекомендуем — мы добьемся того, что они это сделают, так сказать, gratis, по-русски значит — на халяву: они, видите ли, нам многим обязаны и отказать не смогут. Так что, как вы уже, несомненно, заметили, никакие деньги, никакие страшные суммы тут даже теоретически не фигурируют Что мы от вас взамен потребуем? Да ничего, совершенно ничего, вы не тот, от которого можно что-то требовать; мы просто уповаем на то, что человек вы совестливый, захотите как-то нас отблагодарить, услуга за услугу, а уж если захотите, сами найдете способ…

Вот так будут тебе журчать по телефону, причем не по обычному городскому, а по специальному, защищенному от всяких неприятностей вроде прослушивания, — по тому телефону, чей номер они неизвестным образом ухитрились узнать, хотя в этом доме он никому, кроме самого Мерцалова, неизвестен; а ты слушаешь, и перед глазами твоими стоит красный ящик с косыми стенками, а в нем — ты, бездыханный, служебные веночки; твой преемник дрожащим голосом произносит: «Спи спокойно, дорогой друг, память о тебе навеки..» К тому же идет мелкий нудный дождик, обязательно будет дождик в тот веселый день, потому что ты такой погоды и при жизни терпеть не мог, и вода понемногу набирается там, куда твое последнее жилье сейчас опустят на длинных полотнищах, непременно перекосив при этом… Вот такая картина встанет перед твоими глазами, и ты вспомнишь с сожалением, что так и не добрался до таких чинов-званий, чтобы подобное лечение обеспечить себе за казенный счет, и мелькнет мыслишка: «В конце концов, я первый, что ли? Да и вообще никто ничего доказать не сможет, потому что все, понятно, будет оформлено как часть благотворительной программы, существующей, как известно, у этих клиник. Нет, никак нельзя так легкомысленно отнестись к своей жизни, не чьей-нибудь, чтобы взять и отказаться от нее ради какого-то неведомого принципа, от которого ни жарко ни холодно… Да и чего они потом от меня потребуют? Им ведь и пригрозить можно…» Вот такие мысли промелькнут, вытесняя другие: о том, что у них все будет, разумеется, оформлено как оплаченное, и все цифры проставлены, каждая на своем месте, и имя твое четко обозначится. И ты, покашляв немного от волнения, скажешь в микрофон немножко не своим голосом: «Не знаю, откуда у вас такая информация, я чувствую себя прекрасно… Но вообще-то не отказываюсь встретиться, поговорить на всякие темы — и о нашем здравоохранении в том числе…» Да, думал дальше генерал Мерцалов, я-то, быть может, устоял бы даже в этой хреновой, прямо скажем, ситуации, потому что в разные периоды моей службы столько в меня стреляли — и попадали не раз, что такого рода печальные картинки ко мне давно уже не приходят, иначе и служить невозможно; но не всякий, далеко не всякий удержался бы, и чем выше человек, чем больше он от жизни берет, тем скорее согласится. Взятка здоровьем, взятка жизнью — самое действенное средство…

А что из этого рассуждения следует? Весьма возможно, прежде чем у нас организовывать подобную клинику, заинтересованные люди постарались подвести под нее хороший фундамент. Найти нужных людей и купить их по сходной цене. Нужных не только для того, чтобы не получить от властей отказа, но скорее даже ради другой надобности: обеспечить потом хорошее функционирование тропы, по которой пойдет контрабанда. И если этим занимаются люди с размахом, то они, чего доброго, постараются сделать тропу многофункциональной… Что тут задействуют? Таможню. Границу. Что еще?..

Он снял трубку, потыкал пальцем в клавиши.

— Пал Палыч? Мерцалов.. Как живете-можете9 Мы? Слава Богу, все благополучно… Ну, от вас не скрыть: звоним исключительно по необходимости У меня просьба: интересует меня состояние здоровья личного состава таких вот департаментов… Под одним углом зрения: не лечился ли кто-либо из них в зарубежных клиниках фонда «Лазарет», если да — место, время и все с этим связанное, что может найтись. Да понимаю я, что тут, как говорится, корма для трех ослов на три года, но ведь ваша служба, говорят, лучшая в России и не только.. А уж за мной не пропадет, вы знаете. Когда? Лучше бы вчера, но раз нельзя, то хотя бы очень быстро. Дело темповое, Пал Палыч. Промедление — проигрыш. Ну, спасибо. Жду с нетерпением… Если понадобится еще что-нибудь — в смысле дополнительных данных, — позвоню… Да не ужасайся, работенка-то пустяковая, если вдуматься!

Он положил трубку. Недоверчиво усмехнулся.

Вот будет номер, если Милов — ну, вместе с До-кингом, конечно, — нашли другой конец тропы прежде, чем возникло ее начало. Впрочем.. не исключено и обратное: начало — там, а здесь — то ли станция назначения, то ли перевалочная база; своего рода терминал, куда стекается товар из разных частей света. Возможно? Вполне. Потому что у нас до сих пор все-таки не сражались с контрабандой так жестоко, как она того заслуживает. Да и серьезных поводов для этого вроде не возникало.

Итак, к чему мы пришли? Что представляется вполне вероятным: Милов с Докингом в Африке занимаются расследованием какого-то контрабандного сюжета, некоторым образом связанного с Москвой.

Кажется, тут анализ и завершается…

Однако свойственная Мерцалову добросовестность заставила его уделить немного времени и остальным вопросам того списка, с которым он работал.

Там назывались еще несколько тем, к нему не имевших отношения. А главным в документе вот уже целую неделю оставалось «ограбление века» (хотя век еще только-только начался, и поди знай, какие еще нападения, похищения и прочее будут преподнесены им за предстоящие десятилетия, но за прошедший десяток лет с небольшим это ограбление было, конечно же, крупнейшим) — сорок килограммов бета-углерода как в воду канули. Да, главная тема. Но ему, Мерцалову, от этого ни холодно ни жарко.

А впрочем… может быть, все-таки тепло?

Он попытался хоть за что-нибудь зацепиться, однако при всем желании связи с Россией не обнаружил. Пожал плечами и очистил экран.

Он недовольно поморщился: постучал секретарь и сразу вошел. В первое мгновение Мерцалову показалось, что капитан выпил: так блестели его глаза

— Товарищ генерал, разрешите…

— Ну что там еще? Конец света?

— Перехват.

— Кто, кому?

— Берфитту. Откуда-то из Африки. Спутниковая связь.

Недовольство генерала как мокрой тряпкой стерли.

— Ну-ка, дай сюда!

Он внимательно прочитал. Положил листок на стол. Усмехнулся.

— Интересно. Значит, груз выслан. Теперь нам остается только не пропустить его.

— Что там, как вы думаете? Наркотики?

— Скорее всего. — Мерцалов прищурил один глаз. — Но не исключено, что не только они.

Выражением лица капитан ясно дал понять, что с удовольствием услыхал бы продолжение. Мерцалов покачал головой.

— Не рассчитывай. Я человек суеверный… Лучше вот что: обзор международного обмена есть? С того же спутника?

— Так точно.

— Что-нибудь интересное?

— Не заметил.

Мерцалов знал, что капитан не любит перегружать себя работой.

— И все же сделай милость, доложи.

— Слушаюсь… В общем, действительно ничего, Сергей Симонович. Повседневная рутина. Вот, скажем, циркуляр по личному составу МАКа…

— Постой.

МАК. То есть Фэрклот. Который так явственно запнулся в разговоре с ним: что-то чуть не вырвалось — старик вовремя проглотил язык.

— Давай с выражением, как в школе на экзамене…

Секретарь прочитал.

— Так, — сказал Мерцалов. — Значит, ты ничего интересного не заметил…

Он проговорил это как-то механически — в эти секунды он внимательно вчитывался в циркулярное сообщение Фэрклота его подчиненным, находившимся в разных краях света. Собственно, Мерцало-ву оно никак не предназначалось и отправлялось отнюдь не открытым текстом, клером; однако многих интересует переписка коллег, даже друзей, и никто не жалеет усилий на то, чтобы постоянно быть в курсе их дел. Мерцалов был совершенно уверен, что Фэрклот с не меньшим интересом прочитывает его сообщения и указания, если, конечно, шифр оказался им по зубам.

— Выходит, ничего интересного…

Он даже не сознавал, что выговаривает эти слова и что слушающий их секретарь медленно заливается краской; мысли генерала сейчас были заняты другим.

Итак, все оказалось липой — относительно местонахождения украденного бета-углерода где-то в предгорьях Гималаев. На самом деле он продолжает обретаться неизвестно где и, возможно, уже отправился в путь к тем, кто организовал и профинансировал его похищение. А ведь ищут его, надо полагать, тоже не жалея сил и средств…

Но если так, то вовсе не исключено, что и на этот материал могли выйти там, в Африке, Докинг и Милов. И, быть может, сейчас идут по следу. Но в таком случае почему же они молчат? Не требуют помощи — почему? Не мальчишки ведь, чтобы так безответственно…

Продолжение Мерцалов даже не стал отливать в слова. Лишь досадливо мотнул головой и крякнул, как после хорошей стопки.

— Лейтенант! Срочно вызывать Милова! По всем спутниковым системам. С моим распоряжением: немедленно выйти на связь, что бы там ни происходило! Всем, кто нас слышит, просьба сообщить возможную информацию о его местонахождении. Результаты мне — через каждый час!.. Да, и соедините меня с квартирой — немедленно.

Лейтенант испарился.

Квартира оказалась на проводе сразу. Мерцалов сказал:

— Спросите-ка у Роялиста вот что…

— Так его же забрали, товарищ генерал!

— То есть как? Кто?

— Полковник Надворов. Приехал, выругал нас, сказал, что мы ничего не умеем, и увез.

— Ах да, — сказал Мерцалов. — Я и забыл.

Он положил трубку. Покачал головой. Вот, значит, до чего дошло. Ну ладно — с этим еще разберемся. Сейчас важнее другое.

Мерцалов подпер голову рукой.

Могло ведь быть и так, что Милов — ну и этот Докинг, разумеется, — идут на раскрытие «ограбления века», сами о том не подозревая! И потому не имеют представления о том, с каким прогивостоянием могут столкнуться.

— Докинг, — не в первый уже раз напомнил Милов, снова поглядев на часы. — Теряем время. Пора выходить…

Англичанин, похоже, его даже не услышал — сидя в машине с наушниками, принимал, видно, какую-то информацию через спутник. Эх, не надо было ему говорить, что джип снабжен устройством для такой связи, не надо было устанавливать антенну на крыше, включать программу поиска! Уходит время, уходит. Но не отнимать же силой…

Милов обошел джип, сердито сопя носом. Приблизился к Гурону. Хотя пленник был связан, Милов подходил к нему осторожно, помня, что стражник человек опытный — это всегда замечается по мелочам в поведении — и в любой миг способен на всякие пакости.

Сейчас, однако, тот остался неподвижным, даже когда Милов оказался совсем рядом и нагнулся, чтобы проверить, на месте ли наручники. Они были в порядке. Правда, с этой системой и большой специалист по замкам повозился бы изрядно, действуя пальцами без всяких помех.

Убедившись в безопасности, Милов опустился на пятки неподалеку, но никак не на расстоянии вытянутой руки.

— Значит, повторим еще раз. Я подхожу со стороны, противоположной воротам…

Гурон никак не реагировал. Сидел по-прежнему неподвижно, не дрогнув даже опущенными веками. И незаметно было, чтобы дышал.

Подманивает? Хитрит, вражий сын?

Докинг наконеи!-то закончил прослушивание эфира. Снял наушники, вылез, сладко потягиваясь. Милов негромко окликнул его, но не для того чтобы высказать претензии по поводу задержки:

— Посмотрите внимательно… Он что, чудит?

Докинг приблизился к Гурону. Склонился. Помедлив, протянул руку, нащупывая пульс на горле. Слушал пульс чуть ли не минуту. Потом разогнулся.

— Нет, думаю, не чудит. Он медитирует.

— Вы уверены?

— Сужу по пульсу. Очень трудно по желанию вызвать такое замедление.

— Зачем ему?

— О. это и прекрасный отдых, накопление сил, но главное — уход из неприятной действительности…

— И долго он так будет?

— Трудно сказать. Может быть, секунды, но, может, и часы…

— Что же с ним делать? Бросить скованным нельзя, все-таки дикие места, сожрет кто-нибудь. Тащить с собой — зачем он нам в таком состоянии? Да еще воспрянет в самый неподходящий миг, поднимет тревогу…

— Действительно, — согласился Докинг. — Придется к его медитации добавить нашу химию: усыпить и везти с собой.

— Друг мой, опомнитесь: куда везти? На чем? Отсюда мы только пешком и притом не по дороге.

— Да, верно. Значит, усыпим и оставим в джипе. Вернемся живыми — решим окончательно.

— Если не вернемся, кому-то придется помучиться, извлекая его из заблокированной машины, — усмехнулся Милов.

— Тем не менее ему тогда повезет больше, чем нам.

— Будь по-вашему. Кстати, что вы так увлеченно слушали? Трансляцию концерта?

— Если бы… Выслушал очередной плод усилий моего шефа.

— Как вы с ним связались?

— Да нет, циркуляр — всем, всем. Задержался из-за расшифровки.

— Что-то интересное? Докинг пожал плечами.

— И да, и нет. В поисках пресловутого углерода весь мир все на той же позиции, что и неделю назад: нет ни малейших представлений о том, где он в самом деле находится.

— Но ведь, судя по сообщениям прессы…

— В этом-то весь юмор. Сплошная деза. И все оказались в таком джеме, что отныне к поискам пропажи подключена даже наша контора. Он махнул рукой.

— Нас с вами, дорогой друг, это вряд ли касается. Пока мы не разберемся с этим Приютом, с ролью Берфитга в этих делах, ничто другое нас интересовать не будет, не так ли?

— Допустим.

— Рад нашему единодушию. Ну что же, за дело? У вас есть усыпляющие патроны? У меня, к сожалению, только боевые.

— У меня тоже нет. Но вот у нашего парня могут и найтись…

Милов открыл сумку Гурона с рожками.

— Целый рожок… Видите? Вот они.

— Прекрасно.

Докинг взял автомат Гурона, заменил рожок.

— Вы или я?

Милов мотнул головой.

— Я уже пострелял здесь в свое удовольствие. Теперь ваша очередь.

— Ну что ж…

— Только не в упор — обожжете. Это Докинг и сам отлично знал — отошел на несколько шагов.

— Осветите его.

Милов включил фонарь. Докинг прицелился. Хлопнуло. Гурон дрогнул, мягко завалился на бок.

— Теперь его в машину…

Кое-как затащили: охранник был не из легковесов, мог бы наверняка выступать в полутяжелом. Пристроили на полу, ноги ему пришлось подогнуть.

— Ничего, не смертельно. У вас снаряжение в порядке, Докинг?

— Полагаю, что да. Вы помните то, что удалось из него выжать?

— Днем и ночью.

— Прекрасно. Тогда вперед?

— Ну-ка попрыгаем…

Они попрыгали. Ничто не звякнуло, подгонка была хорошей.

— Теперь вперед.

— Еще одну минуту. Милф, вы рассказывали, что нашли подстреленного человека, бежавшего из Приюта. Далеко отсюда?

— Не так уж близко. А зачем вам?..

— Хотелось бы убедиться, что… Видите ли, в этих местах был наш работник. Он погиб приблизительно в то же время. Может быть, вы его и обнаружили? Я хотел бы… Имелось ли при нем что-то интересное?

— Имелось. Ваш или нет, но он был человек Службы.

— Откуда вы знаете?

— Зуб, Докинг. Искусственный зуб, дающий опознавательный сигнал…

— Вы нашли? И оставили?

— Нет, конечно. Вот он.

— Посветите… Да, он. Значит, там, в Приюте он нашел нечто или решил, что нашел.

— Будем иметь это в виду, Докинг. А сейчас — в путь. У нас больше не остается времени.

Берфитт с трудом приходил в себя после приступа гнева, вызванного совершенно неожиданным для него сообщением Урбса, записанным на ответчик. И угораздило же его самого выйти из отеля. Хотя визит этот, несомненно, полезный, но лучше было бы ему самому выслушать — и ответить: нарушение графика — ни в коем случае! Сюда должны прибыть точно по расписанию, иначе вас просто некуда девать! И переадресовать их нельзя: как назло, именно сейчас все Приюты загружены полностью. Или все-таки куда-нибудь удастся воткнуть — ну хотя бы на неделю? Нужно обзвонить полсвета. Отсюда? Немыслимо. Все равно, что выйти на улицу в центре России и кричать во весь голос — будет такой же уровень конфиденциальности… Но что-то же нужно сделать!

Да, в конце концов, подумал он, разве я главный в этом деле? Взяв на себя определенные обязательства, я, черт бы побрал, их исправно выполняю! Но не для себя! Есть заказчики, и пусть они немного пошевелят если не конечностями, то хотя бы мозгами. Они не менее моего заинтересованы! И всего один звонок…

Он набрал давно заученный номер в тирийском посольстве.

Нужный человек откликнулся не сразу. Поняв, кто звонит, и обменявшись паролем, проговорил неласково:

— Вы нарушаете условия. В чем дело?

— В исходной точке вынуждены сломать график. Товар прибудет в ближайшие дни.

— Число, время?.. Хотя не нужно. При встрече. В чем проблемы?

— Склад не готов. Не могли бы вы разместить груз у себя?

Собеседник помолчал.

— Не исключено. Однако чистый вес. Без тары.

— Понятно. Когда мы можем увидеться?

— Когда вам станет известно, насколько местные власти в курсе всего касающегося операции с грузом.

— Завтра. Собственно, я уже сегодня… Но для верности — завтра.

— Детали меня не интересуют. Завтра, программа третья.

— Третья программа, понял. Благодарю. До встречи.

Собеседник повесил трубку, даже не попрощавшись.

Так, подумал Берфитт, еще одна забота. Впрочем, Банкиру пришлось бы позвонить так или иначе: нельзя забывать, что и предполагаемый противник не сидит сложа руки.

Но Банкир ждет звонка в строго оговоренном промежутке времени, когда он находится не в офисе, но и не дома, а в каком-то третьем месте, откуда — считал он — можно разговаривать более или менее безопасно. До того срока оставалось еще более трех часов. Это время, однако, пройдет не зря: надо же придумать, где освободиться от тары, чтобы потом переправить чистый вес тирийцам. Как славно, если бы тут и закончилась вся операция. Но они, сукины дети, боятся подставитъся, хотя к ним в России относятся по старой традиции весьма доброжелательно.

Раздумывать было некогда и не о чем лишь в одном учреждении здесь можно все проделать с удобством и практически без риска. Если у них тоже не возникло каких-то внеплановых затруднений…

Он позвонил в клинику.

— Доктор Юровиц? Берфигт. Добрый день. Как продвигаются ваши дела?

— Все по плану.

— Так что вы открываетесь…

— Двадцать восьмого числа. То есть почти через две недели.

— Значит, через две недели начнете принимать пациентов?

— Совершенно верно.

— Доктор, есть маленькое изменение первые пациенты прибудут к вам через четыре дня. Собственно, в предвидении такой ситуации я и вызвал вас сюда.

— Невозможно. Мы…

— Не надо возражать, доктор: ваши аргументы я знаю заранее, но они в данном случае не играют никакой роли. Это будут особые пациенты. Мои. С минимальными требованиями. И со своим персоналом. Вы должны лишь разместить сорок пациентов на несколько дней и предоставить нам ваши операционные.

В Москве Юровиц чувствовал себя далеко не столь уверенно, как в Калерии.

— Но мне незнакомы здешние врачи, сестры…

— Нам не нужен их персонал.

— Это меня успокаивает. Потому что они должны приступить к лечебной работе только с…

— Не надо, доктор, я все понял, и вы тоже. Итак, сорок коек.

— Ну, это-то у нас есть…

— Я позвоню вам через три дня.

Ну что же, подумал Берфитт, положив трубку. Против ожиданий, все налаживается. Нет, действительно прекрасная идея — запрячь оба фонда в одну телегу. На подобной телеге и в самом деле можно возить груз…

Секретарь ворвался даже без стука.

— Сергей Симонович!..

— Отозвался? — едва ли не во весь голос против обыкновения вопросил Мерцалов. — Милов отозвался, спрашиваю?

— Берфитт разговаривает!

— Откуда? С кем?

— Из гостиницы. С тирийским посольством говорил. Теперь с новой клиникой… ну, с той самой, чьими делами он тоже занимается. С новым главным врачом.

— Записали, надеюсь?

— Записали. И пишем.

— Ну хорошо, — сказал Мерцалов и вздохнул с облегчением. — Все вроде бы выстраивается в систему…

По внутреннему телефону позвонил Надворов, как обычно в урочный час:

— Сергей Симонович, как насчет корта?

Мерцалов снова вздохнул — на сей раз невесело.

— Ах, если бы!.. Ладно, вот когда я у тебя буду в заместителях, каждый день стану играть, а тебе воз за меня тащить придется.

— Ну, Сергей Симонович, такого не будет…

— Отчего же? Завалю с треском какую-нибудь операцию — и очень просто! Кстати, ты забрал этого… Загорского, что ли? Ну и какие успехи? Показывает что дополнительно?

— Уверен, что еще до конца дня… У меня свои методы.

— Ну раз уверен — действуй.

А генерал был уверен, что такого никогда не случится — чтобы он, Мерцалов, завалил операцию. Но для этого работать надо, черт дери, работать, а не…