Вексельман не подвел.

Уже во вторник утром двадцать седьмого июля Северцев сошел с трапа самолета в аэропорту Норильска, одетый во всепогодный туристический костюм, в котором он преодолел не одну сотню километров в горах и на Крайнем Севере, за плечами у него висел рюкзак «бэкпак», а карман оттягивал бумажник с суммой денег, которой хватило бы на покупку приличной квартиры где-нибудь в небольшом городке наподобие Волоколамска.

Норильск не произвел на Северцева особого впечатления. Вернее – произвел, но скорее отрицательное, нежели положительное. Это был город добытчиков никелевой руды и производителей металла, никеля в первую очередь, и его экология до сих пор оставляла желать лучшего. Что было видно невооруженным глазом – по желтой дымке в воздухе, сгущавшейся по мере приближения к горно-обогатительному комбинату, по серым скучным зданиям, по лицам прохожих, стремящихся побыстрее нырнуть в спасительные, а может быть, и не очень, глубины офисов, квартир и магазинов. Не зря город считали одним из самых экологически загрязненных городов мира еще в двадцатом веке. Таким он был и в двадцать первом.

Северцев еще дома изучил досье на город и знал, что первый дом в Норильске был поставлен в тысяча девятьсот двадцать первом году экспедицией Урванцева. Хотя люди жили здесь еще со времен бронзового века, если судить о найденных остатках примитивных плавилен самородной меди. Однако только в тысяча девятьсот тридцать пятом году у подножия горы Шмитихи началось строительство Норильского комбината силами заключенных ГУЛАГа, здесь в настоящий момент располагался нежилой «старый город», а новый комбинат построили на восточном берегу озера Долгого. Статус города Норильск получил только после войны, в пятьдесят третьем.

Встречающие провезли Северцева по всему Норильску, показали «старый город» с его унылыми казарменного вида строениями, базальтовую глыбу в центре Гвардейской площади, где власти города еще в шестьдесят шестом обещали возвести памятник строителям города (но так и не поставили), музей Урванцева, тюрьму и кинотеатр, после чего отвезли гостя к озеру Хантыйскому, где его ждал вертолет. Ему даже не пришлось никого и ничего искать: встретили в аэропорту двое, с виду русские, бородатые, с простыми смущенными лицами, покормили и снабдили великолепными вещами, сделанными в Финляндии и Канаде. У Северцева был свой комбинезон – российский «Пингвин», и рюкзак – хоть и иностранного производства, однако старый, но когда ему предложили «Урс» и «Норд», он не колеблясь поменял свой видавший виды гардероб на новый, легкий, теплый и удобный. Оставил только ботинки, кстати тоже произведенные за рубежом.

Не возникло осложнений и с оружием.

Он всегда брал в походы карабин «Тайга-2» тридцать восьмого калибра, имея на него разрешение охотничьего клуба, и во время перелетов изредка возникали конфликтные ситуации, если вдруг ретивые служащие систем безопасности аэропортов отказывались пропускать путешественника, несмотря на отсутствие запрещающих перевозку охотничьего оружия законов. Обычно он сдавал карабин под роспись командира воздушного судна.

То же самое произошло и здесь. В аэропорту Внуково Северцев сдал карабин и легко получил его в аэропорту Норильска.

– Помните главное, – сказал ему Вексельман при прощании. – Вам надо определить, искусственное это сооружение, Маяк, или нет. Только после этого можно будет готовить настоящую комплексную экспедицию. И еще найдите Феликса. Человек он сложный, но будет очень жаль, если он погиб.

– Поищу, – пообещал Северцев.

Поселок Тухында – четыре домика, два чума, загон для оленей, метеостанция – располагался на берегу озера Хантыйского, вода в котором была желтовато-буроватого цвета – из-за железисто-алюминиево-титановых соединений. На окраине поселка Северцева дожидался вертолет – маленький «Ансат», способный нести на борту до девяти пассажиров. Каким образом Вексельману, находясь в Москве, удалось договориться с летчиком лететь на Путорана, было неизвестно. Возможно, у бизнесмена были свои люди в администрации края. И города. Но Северцев подумал об этом вскользь. Его интересовала прежде всего судьба первого посланца, потому что от того, с чем ему пришлось столкнуться, зависела и судьба самого Северцева.

Провожатые подвели его к вертолету, у которого беседовали трое: пожилой мужчина в малахае и ватнике, молодой парень в летном комбинезоне, но без шлема, и местный житель, одетый не в современный защитный костюм, а в экзотический меховой наряд народов Севера. На нем красовались белая пушистая малица, ичиги, штаны на меху, – все из шкурок зайцев, белок и оленьих шкур. Он оказался проводником по имени Эльбай, который и должен был показать Северцеву дорогу к Маяку.

– Лючага, – сунул заскорузлую руку пожилой; Северцев так и не понял, фамилия это, имя или кличка.

– Эльбай, – поклонился эвенк. На вид ему было не больше пятидесяти, но впоследствии Северцев выяснил, что проводнику на самом деле под семьдесят.

– Миха, – заулыбался пилот.

Северцев представился.

– Ну, мы поехали обратно, – сказал один из провожатых.

– Спасибо, мужики, – сердечно поблагодарил их Северцев.

«Нива» с провожатыми уехала.

– Кто из вас контактировал с Феликсом? – осведомился он.

Мужчины переглянулись.

– Ну я, – сказал пожилой в малахае по имени-фамилии Лючага; несмотря на июльский день, температура воздуха в Норильске и его окрестностях не превышала четырнадцати градусов, и Северцев понимал, что одеты местные жители абсолютно правильно – по погоде.

– И я, – сказал Миха.

Эльбай промолчал.

– Как он себя вел?

Местные снова переглянулись.

– Нормально, – сказал Миха. – Я высадил его у Котуйки, на террасе, в долине той нельзя было сесть. И дальше он потопал один.

– Без проводника?

Пожилой в малахае и Миха посмотрели на Эльбая.

– Без.

– Силен! Никто за ним не следил?

– Да вроде бы нет. Он вообще мужик здоровый, самостоятельный, смотрит – как прицеливается.

– Кто его искал?

– Я… и он. – Миха бросил взгляд на Лючагу.

– Никого не нашли, – буркнул пожилой. – Это вобче плохое место, там «диких» видели, самолет упал. Лучше туда не ходить.

– Когда упал?

– Давно.

– А пирамиду видели?

– Чего? – не понял Лючага.

– Феликс собирался обследовать долину в десяти километрах от горы Котуйской, где стоит пирамида – такая заостренная гора. Вы ее видели?

– Нет, – дружно качнули головами собеседники.

– Я пролетал над Глазом, там глубоко, темно, ничего не видать.

– Над каким глазом?

– Долина та зовется Хур Оли – Глаз Ворона.

– А вы? – посмотрел на третьего участника беседы Северцев.

– Не ходи туда, – неожиданно заговорил Эльбай гортанным голосом. – Пропадать, однако.

Северцев усмехнулся.

– Это вряд ли. Вы не ответили на вопрос.

– Тама прячется авах.

– Кто?

– Злой дух.

– Зачем же вы согласились сопровождать Феликса к этому аваху?

– Мы отговаривали, он гордый был, – буркнул Лючага.

– А из вас кто-нибудь видел живого аваха?

Мужчины переступили с ноги на ногу, обменялись взглядами.

– Ерунда это, – бесшабашно махнул рукой Миха, – сказки.

– Не сказки, – возразил Эльбай. – Авах ночью подбирасса, душит или уносит. Он не любит, когда дынгды тревожат его сон.

– Странные вы люди, – задумчиво сказал Северцев. – Вас ведь Вексельман нанял?

– Инчун нанял, – покачал пальцем Лючага. – Не знаем никакого Вексумана.

Северцев понял, что организацией походов на Путорана занимался не сам Вексельман, а его представитель по фамилии Инчун.

– Все равно Инчун вам приказал доставить Феликса на плато, да и меня тоже, а вы нас отговариваете. Не боитесь гнева Инчуна?

– Он не Сэвэки, – веско сказал Эльбай, – и даже не Харги, ничего не сделает, а мы только предупредит, однако.

– Ладно, считайте, что предупредили. Задача такая: летим к месту высадки Феликса, ищем его следы…

– Не было такого уговора, – замотал головой Миха. – Сами ищите Феликса. Я токо должен доставить вас к Хур Оли, и все. Потом я возвращаюсь, жду неделю и лечу обратно.

– Но ведь человек пропал, его надо попытаться найти.

– Мы искали, Инчун искал, ничего не нашли.

– Авахи утащили его в Буни, – сказал Эльбай.

– В баню?

– В Буни, подземный мир, однако. Злой мухун Оглы там живет, авахи дружат с дуэнте, с Дябдаром, лучше их не злить.

– Уговорили, постараюсь никого не злить.

Еще дома Северцев почитал материалы по фольклору тунгусских племен и знал кое-какие мифологические фигуры. Дябдаром, к примеру, эвенки называли гигантского дракона, якобы живущего в пещерах Таймыра и Путорана, Оглы был злым духом, Хозяином Нижнего мира, а кто такие дуэнте и мухун, было непонятно.

– Спасибо, друг. – Северцев пожал руку Лючаге. – Мы полетели, а то солнце ся… – Он глянул на низкое солнце и вспомнил, что здесь, в Заполярье, все еще длится полярный день. Буквально через двое суток, с двадцать девятого июля, солнце должно было начать всходить и заходить на короткое время, чтобы с конца ноября кануть за макушку Земли до середины января.

Пожилой в малахае суеверно сплюнул через плечо.

– Пускай тебе повезет.

– А как же, – кивнул Северцев, – это непременное условие экстрим-путешествий.

– Чего?

– И вам здоровья.

Миха полез в кабину вертолета.

Эльбай пропустил гостя, что-то сказал пожилому, влез следом. Его торба с вещами и достаточно современное ружье – двухствольный бельгийский штуцер фирмы «Франкотт» – уже лежали на полу пассажирского отсека.

Вертолет взлетел.

Стали видны домики поселка, мачта антенны, пустой загон для оленей и два десятка бочек за дощатой стенкой. Горизонт раздвинулся. Под винтокрылой машиной пролегла лесная ширь, раздвигаемая желтеющими проймами болот, в которой просверкивали ручьи и малые озерца.

Эльбай прислонился боком к стенке отсека, запел:

– Дынгды, дынгды, дынгды коен, гонге, гейте, генке коен…

– Лючага – он кто? – спросил Северцев, послушав пение эвенка.

– Голова, – ответил Эльбай.

Северцев улыбнулся. Его забавляла лаконичность проводника.

– Голова чего?

– Улуса, однако.

– Поселка, откуда мы стартовали?

– Зачем поселка? Колхосы мертвы, улус остался. Начальнык улуса Лючага, однако, большой человек. Больше только Инчун.

– Понял, Лючага – глава администрации района, а кто Инчун? Губернатор?

– Не, главная мэчэсе.

– Начальник МЧС, что ли?

Эльбай не ответил, снова прислонился к стенке, запел:

– Гонге, гонге, чивер коен…

Его натура, натура кочевника по бескрайним просторам сибирских тундр, требовала душевного успокоения, что и достигалось пением, а ехал ли он на оленях или летел в самолете-вертолете – не имело значения.

«Ансат» повернул на восток.

Северцев увидел приближавшийся коричневый, с выпуклыми спусками, вал, и у него невольно сжалось сердце. Перед ним лежало плато Путорана, полное неведомых авахов, злых духов Оглы и «диких людей».