Книга: Властелин пустоты
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Знаменитого воздухоплавателя однажды спросили: «На каком этаже вы предпочитаете жить?» – «На первом, – покраснев, ответил герой воздушного океана. – Выше боюсь».
(Из сборника одобренных анекдотов про пилота Аминтаса, издание 3-е, исправленное; 2-я Государственная машинная типография.)
Не слишком далеко от пустоши над лесом едва возвышалась дозорная вышка, одна из многих, установленных по западному рубежу контролируемой территории. Три особенно высоких дерева, растущих рядом, согнули, притянув друг к другу вершины, срубили лишние ветви и установили наверху помост. Собственно, вышка числилась не только дозорной, но и боевой, хотя и была оснащена устаревшей техникой. На помосте в скрипучем устройстве, напоминавшем гигантскую уключину, помещалась небольшая деревянная пушка, всегда заряженная и по ночам укрываемая драконьей шкурой от росы. Кроме того, дозорный на помосте имел пулемет «льюис» и два снаряженных патронами диска к нему. Один из дисков был неполным.
Дозорного на вышке звали Папп. Прежде он был охотником в крошечной деревушке, расположенной к северу от горного пояса, и благодаря природной зоркости глаза получил назначение в дозор. Отец, дед и прадед Паппа тоже были охотниками.
Папп не был добровольцем. Его мобилизовал Полидевк. У себя в деревне Папп, несмотря на молодость, считался не последним человеком. Как большинство охотников, он был слабым шептуном, но имел редкую способность зашептывать насекомых и добывал для деревенской Хранительницы пчелиную бумагу из свежих, недостроенных гнезд. Его уважали и даже любили. Меньше года назад он женился на дочери соседа, и теперь та ждала ребенка. Папп хотел, чтобы первым ребенком в семье была девочка.
В случае появления заурядов Папп должен был подать дымный сигнал.
Все необходимое для этого имелось на помосте: дрова и трава, очаг из камней, тлеющий огонек и тыквенная фляжка с нефтью. Для подачи сигнала хватило бы трех секунд.
В одиночку он не управился бы и с пулеметом и с пушкой. Вышку обслуживало четверо дозорных, но торчать всем вместе наверху на дневном солнечном пекле не было особой необходимости. Светлое время суток честно делилось на четыре смены, а ночью от дозорного на вышке все равно не было никакого толку, наблюдай не наблюдай.
Папп ходил по помосту взад и вперед – пять шагов в одну сторону, пять в другую. После каждого прохода он останавливался, чтобы внимательно, как требовал приказ, оглядеть западную часть небосвода и дрожащий от испарений горизонт над лесом.
С того времени, как поставили вышку, ничего в небе не появлялось, кроме нечастых птиц.
По стволам всех трех деревьев, образующих вышку, на равном расстоянии друг от друга были набиты поперечные планки – ступени. Трое свободных от дежурства дозорных, дремлющих внизу, под прохладной сенью леса, были готовы по первому крику взлететь наверх в считанные мгновения. Они специально тренировались.
Смена Паппа подходила к концу. Его разморило на жаре, и глаза слипались. Только героическим усилием воли он продолжал ходить взад и вперед. Он знал: недавно на соседней вышке дозорный заснул на ходу и сделал лишний шаг, а ограждение помоста оказалось слишком хлипким.
Папп закрыл глаза. Воспаленные солнцем веки казались тяжелыми, как неподъемные камни. Стоп! Пятый шаг. Теперь еще раз оглядеть горизонт, и еще пять шагов в другую сторону… Он с усилием поднял веки.
С запада низко над лесом двигались какие-то темные точки. Они быстро росли. Чересчур быстро для детенышей Железного Зверя, и все-таки это были именно они, и никто другой.
Сон слетел мгновенно.
– Тревога! – не своим голосом заорал Папп, бросаясь к пулемету. Он понимал, что успеет либо открыть огонь, либо подать сигнал. Что-то одно из двух.
Один из детенышей Зверя летел прямо на него. Совершенно беззвучно.
Папп успел удивиться, заметив необычную форму зауряда. Тот вовсе не был сверкающим на солнце диском. Вышку стремительно атаковал темный приплюснутый ромб, двигавшийся много быстрее первого поколения детей Железного Зверя.
Поймав врага в прицел, Папп открыл огонь, или ему только показалось, что открыл. В ту же секунду верхушка вышки вместе с помостом, ограждением и деревянной пушкой разлетелась веером, а там, где она только что была, ненадолго возник огненный шар. Почти сразу он съежился и погас.
Падая ничком с вышки, Папп еще успел вытянуть вперед руки, надеясь смягчить удар о землю. Но удара уже не почувствовал.

 

О появлении заурядов нового типа Умнейшему доложили на минуту раньше, чем Леону. Субординация тут была ни при чем – взмыленный, едва живой гонец, свалившийся с загнанного дракончика, меньше всего думал о субординации. Когда Леон прибежал в штаб, работа уже кипела вовсю. Рявкал, ставя кого-то навытяжку, багровый Полидевк; распоряжался рассылкой почтовых летяг и связью по цепи шептунов трясущийся Парис; бегали с высунутыми языками адъютанты и посыльные; в смежной комнате шкворчал адской вольтовой дугой искровой передатчик, – и где-то на краю суматошной круговерти стоял, сгорбившись у карты, Умнейший, делал ногтем пометки, лишь изредка отдавая негромкие приказания молчаливым посыльным. Он почти терялся среди шума, ора и щелканья каблуков, беглый взгляд не выхватывал его из толпы, но стоило лишь его заметить, как сразу чувствовалось, кто на самом деле является движущей пружиной всего этого коловращения.
Леон узнал последние новости. Это не заняло много времени. Новостей было мало.
Цепь сторожевых постов на западной границе перестала существовать. Только на одной вышке дозорные успели подать дымный сигнал. Незамедлительно вслед за этим подверглись нападению несколько переполненных деревень и один из лагерей в западном секторе. О степени причиненного ущерба не сообщалось: видимо, донесения были отправлены немедленно после появления над горизонтом заурядов нового типа.
Следовало сразу учесть тот факт, что новости запаздывали в лучшем случае на несколько часов.
– Это значит, что они могут появиться над нашими головами в любую минуту, – уточнил Умнейший.
Леон ощутил холодок, пробежавший по спине. Париса трясла крупная дрожь.
– А гнезда обороны? А ПВО?
Умнейший оторвал взгляд от карты.
– Боюсь, что время легких успехов для нас прошло, – медленно проговорил он. – Теперь-то и начнется настоящая драка.
Это оказалась не драка, а избиение. Новости поступали целый день, и к вечеру из них удалось сложить общую картину человеческого горя и гибели того, что было создано с таким трудом.
Точных сведений о том, сколько новых заурядов пересекли границу, не оказалось. По-видимому, не более двадцати-тридцати, а может быть, всего-навсего десяток. Но, казалось, они были одновременно всюду и методично сеяли смерть. Леон бессильно сжимал кулаки. Где завод под открытым небом, выпускавший счетверенки? Нет завода, как будто и не было. Где лагерь беженцев с патронным производством? Нет лагеря, догорают бараки, а люди, кто уцелел, разбежались…
Всякая зенитная счетверенка, открывшая огонь, немедленно уничтожалась. Парис дребезжащим фальцетом докладывал о разрушениях. Потери в людях и особенно в технике огромны, войска дезориентированы. Фактически всю западную зону можно считать потерянной… Нет, пока не территориально, хотя один шептун с границы успел передать, будто бы видел несколько прежних, дискообразных заурядов, возобновивших расширение пустоши, что, впрочем, нуждается в проверке. Но промышленность на западе разрушена как минимум наполовину, и надо ждать, что за разрушением второй половины дело не станет…
Из-за плеча Умнейшего Леон следил за пометками на карте. Печальных известий с востока пока не поступало, все шло там своим чередом, и вряд ли противник уже обнаружил рудники и металлургический завод в горах у яйцеедов, за Голью Покатой. Пока не обнаружил… На западе же он делал что хотел и пока не потерял ни одного зауряда нового типа. В байку о том, что один ромб, получивший в брюхо хорошую очередь, «задымил и ушел со снижением», Леон не поверил с самого начала, к тому же байка эта вскоре была опровергнута десятком свидетелей. Выслушивая донесения, Леон рычал сквозь зубы. Выкормыши Железного Зверя хозяйничали на его территории и вдобавок оказались неуязвимыми. Ни одного уничтоженного зауряда. Ни одного!
Крутиться и крутиться. Не спать. Самому быть всюду, поставить на уши всех, до кого удастся дотянуться. Собрать разбежавшихся. Орать. Драться. Трусов и непонятливых расстреливать без пощады. Организовать как следует службу слежения. Перестроить производство. Главное – как можно скорее заменить неэффективные пулеметы на более совершенное оружие…
Какое?
Аверс-Реверс, накануне выпросивший время на самовосстановление и потому сутки не тревожимый, с долгим скрежетом раздвинулся, в последний раз приглашая полюбоваться на экран.
Там светилось всего два слова – пять букв и один пробел:
Я СДОХ
Постепенно буквы стали темнеть и погасли.
Умнейший обнажил голову. Зато Леон с рычанием, похожим на стон, ударил старого робота ногой – раз и два.
Робот не реагировал.
– На тебя смотрят, – сказал Умнейший. – Научись уважать чужую смерть. Может быть, тогда кто-нибудь уважит твою.
– Какая смерть – он симулирует! – кричал Леон. – Железяки не умирают, а выходят из строя. Такой, как он, должен ремонтировать себя сам. Надо его заставить, вот и все.
– Он сам сказал, что умирает, – возразил старик. – Раз он так сказал, я не могу ему не верить. И еще он сказал, что, пока мог, боролся за жизнь, потому что знал, как он нам нужен. Теперь – кончено…
Он надел свою нелепую шляпу и быстро пошел прочь.
Несколько дней спустя, когда стало ясно, что старик не ошибся, с робота содрали обшивку. Из ее части получилась отличная бронеспинка для «летающего крыла». Остальное пошло на бронирование пола и стенок кабины.
Умнейший нашел время приказать, чтобы то, что осталось от робота, опустили в карстовую воронку и завалили камнями. Все равно никто из специалистов не знал, как применить электронную начинку, вдобавок неисправную. На скромной дощечке охряной краской вывели надпись:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ И МЕДЛЕННО КОРРОЗИРУЕТ АВЕРС-РЕВЕРС, ЛУЧШЕЕ ИЗ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ ПРОСТОРА, СКОНЧАВШЕЕСЯ ОТ МНОЖЕСТВЕННЫХ МИКРОЗАМЫКАНИЙ.
Леон ходил мрачнее тучи. Почти ничего из того, что хранилось в памяти робота, не успели перенести на бумагу.
– Неужели конец? – шепотом спросил он Умнейшего.
Тот молча помотал головой.
– Знаю, знаю. Ты опять скажешь, что это только начало. Нет?
Умнейший пожал плечами.
– Все, что ни делается, является началом. Всегда. Конца нет и не будет.
– Началом чего?! – взвился Леон.
– Успокойся. Робота жаль, но теперь мы справимся и без него. Я в этом уверен.

 

Ровно тарахтя двумя двигателями, «летающее крыло» шло низко над лесом. Так велел Леон, оправившийся после страха высоты, скрутившего его сразу после взлета, когда земля, такая твердая и надежная, провалилась куда-то под пятки. «Чем выше, тем безопасней, – втолковывал, провожая, Умнейший. – Может, пилот успеет что-то сделать». Леон, однако, остался при своем мнении.
Совсем рядом – казалось, можно достать рукой – под брюхом машины проносились верхушки деревьев. Надвинулась, прошла слева и убежала назад сторожевая вышка – на помосте суетящиеся человечки устанавливали крупнокалиберную счетверенку. Если напрячь зрение, можно было разглядеть вдали еще несколько вышек. Несомненно, там шла та же работа во исполнение отданного вчера приказа: встречать врага на подлете и патронов не жалеть.
Приказ отдал Умнейший, даже не посоветовавшись с Леоном, и это снова больно задело. Старик нахально и властно заграбастал в свои руки управление обороной, а Леону сказал наедине вполголоса: «Моя ответственность, моя вина в случае чего. Тебе-то зачем?» И тогда Леон заявил, что в таком случае на переговоры с Астилом полетит он, и никто другой. Умнейший досадливо крякнул, но согласился с тем, что в сложившейся ситуации это, возможно, единственный выход.
После первых удачных полетов отношение к «летающему крылу» изменилось. На праве пилотировать машину сгоряча настаивал Памфил, видимо решивший, что вести самолет не труднее, чем автомобиль. Рвался лететь и Тирсис в качестве телохранителя, кричал и спорил, так что его пришлось едва ли не силой тащить из кабины, рассчитанной на двоих. Перегруженное «летающее крыло» (залитого в баки горючего должно было хватить и на обратный путь) все равно не смогло бы поднять троих ни при каких обстоятельствах.
От тряски и вони нагретого бензина Леона мутило. Не будь гуляющего по открытой кабине ветра – вытошнило бы наверняка. Ветер был спасением, но мешал дышать.
Иногда Леон тянулся вперед, чтобы из-за плеча пилота мельком взглянуть на приборы.
Приборов в кабине было всего два: во-первых, врущий индикатор уровня топлива в бензобаке, а во-вторых, тахометр правого двигателя, отказавший сразу после взлета. Еще, правда, имелся флажок, сигнализирующий об уборке шасси «летающего крыла», который показывал, что полет проходит при выпущенном шасси.
Ничего другого он и не мог показать – шасси вообще не убиралось.
Самонадеянная попытка смастерить механизм для его уборки едва не привела к посадке «на брюхо» под занавес испытательного полета. И Умнейший посоветовал не тратить времени зря.
Головокружение мало-помалу прошло, и под тугой струей врывающегося в кабину ветра исчезла муторная, постыдная для вождя тошнота. Когда надоело глядеть на суматошное мельтешение древесных крон, Леон дал пилоту знак подняться повыше.
На высоте скорость полета скрадывалась. Медленно-медленно под брюхом машины полз лес – сплошной зеленый ковер, изредка пересекаемый извилинами лесной речушки. Глаза уставали ждать, пока замеченный на горизонте ориентир пройдет под крылом и останется позади. Спокойно, без стрельбы и излишней тряски, тарахтели двигатели. «Благодарность механикам, – лениво подумал Леон. – Если ни разу не засбоит и на обратном пути – непременно поощрить. Пусть носят какой-нибудь отличительный знак, венок на голове, например. Нет, неудобно в работе… Пусть вопрос о наградах обдумает Парис, что ли…»
Леон зевнул. Он не спал ни минуты последние двое суток. Монотонность полета навевала сон. Как велики чужие земли! Казалось бы, давно оставшаяся позади подконтрольная территория обширна сверх возможностей управления ею, – а что она на самом деле? Пятнышко на карте Простора, только и всего. Сокращающееся под ударами заурядов пятнышко.
Долог, долог полет. А вряд ли одолели и половину пути. Вон поляна – лесной дракон задрал вверх морду и, наверно, пугает непонятного зверя истошным ревом. Уплыла поляна. Крупная птица-свинья пристраивается сбоку и сзади, пытается догнать самолет. Где ей.
Большое озеро; даже с высоты полета едва заметен противоположный берег. Заболоченный исток реки, вытекающей из озера и плавными изгибами змеящейся на запад. До сих пор никто не знает, что происходит с реками на пустошах, выжженных заурядами. Достигнет ли эта река океана или выкипит на полдороге?
Деревня у воды, причалы. Несколько долбленок покачиваются на зыби, поднятой ленивым бризом, – не иначе в деревне захотели рыбки. При виде «летающего крыла» лодки рассыпаются веером и спешат к берегу, а вон ту, заплывшую дальше других, рыбаки опрокинули и пытаются уйти вплавь, часто ныряя. Выходит, и здесь люди научились бояться летающего неживого.
Над южной кромкой озера тряхнуло раз и два. В наборе крыла что-то протяжно заскрипело. Леон вцепился в борт кабины, опасаясь выпасть. Пилот, обернувшись, успокоил жестом: незначительные воздушные ямы, не опасно.
Солнце почти в зените, а вылетели с рассветом. Сколько еще болтаться в небе?
Еще одно озеро, поменьше первого, проплыло в стороне, надвинулась и ушла к северному горизонту цепочка невысоких зеленых холмов, прежде чем Леон заметил над лесом темную точку. Точка быстро росла, идя наперерез. Еще одна птица решила посостязаться в скорости? Эта, пожалуй, догонит.
Он понял, что это не птица, секундой раньше, чем точка превратилась в черный ромб.
Следующие несколько мгновений плохо отложились в памяти Леона. Кажется, он колотил пилота в спину, кажется, что-то кричал… Что бы ни думал Леон о пилоте, тот сразу оценил ситуацию – «летающее крыло» заложило глубокий вираж с резким снижением. Вниз, вниз! Может быть, удастся найти поляну для спешной посадки. Нет смысла принимать воздушный бой: что там «льюисы» – новые зауряды не боятся и крупнокалиберных счетверенок! Быстрее же! «Летающее крыло» не летает, а ползет…
Рядом полыхнуло, громом заложило уши. Леону показалось, что первый удар черного ромба пришелся мимо. Но «летающему крылу» с лихвой хватило и этого.
«Неужели это все, – успел мысленно крикнуть Леон, не в силах оторвать глаз от стремительно надвигающегося, кружащегося леса, – и больше со мною уже ничего не будет? Неужели – конец?..»
И если бы что-то, о чем никто из нас не имеет ни малейшего понятия, захотело ответить ему, оно, вероятно, ответило бы огненными письменами: «А ТЫ КАК ДУМАЛ?»

 

Он не мог шевельнуться и все же шевельнулся – просто так, без всякой цели. Сразу стало плохо видно. Лесной полумрак размылся перед глазами, и Леон не сразу понял, что плачет – так было больно. Мужчине нечего стыдиться своих слез.
Боль была всюду, во всем теле не оказалось уголка, где она не устроилась, чтобы терзать то, что, вопреки ее расчету, почему-то еще живо. Гуще всего она гнездилась в грудной клетке, превращая каждый вдох в адскую муку, и не было от нее спасения. Весь мир был – боль.
Шевельнувшись, Леон приказал себе отдохнуть. Выполнить это приказание оказалось легко, потому что так хотела боль. Затем, превозмогая себя, он дотянулся до тела пилота и ощупал его, сразу наткнувшись ладонью на липкое.
Пилот был мертв.
Подвывая от боли и горя, Леон выбрался на отломанное наполовину крыло и здесь проклял день, когда родился, и Великий Нимб в придачу. Падая на лес, машина срезала несколько верхушек деревьев и в конце концов застряла на высоте десяти шагов от земли, втиснувшись между двумя могучими стволами. Нос машины оказался приподнятым к небу, словно «летающее крыло» тщилось взлететь, да деревья не пускали. Огрызок левой плоскости, куда выполз Леон, застрял в развилке ствола, гладкого до самой земли, как девичья кожа. Как духовая трубка, отполированная лучшими мастерами. С этой плоскости спуска на землю не было.
Журчал бензин, выбулькивая из пробитых баков. К счастью, при падении обошлось без искры.
Леон долго сидел на крыле, прежде чем набрался духу приказать себе переползти через фюзеляж и попробовать спуститься с другой плоскости – правой. Он не очень удивился, когда правого полукрыла не оказалось вовсе. Зато ствол, заклинивший фюзеляж с этой стороны, принадлежал дереву иной породы и имел какие-никакие ветви. При большом желании спуститься было можно.
Леон плохо помнил, как достиг земли. Чувство было такое, словно его схватил дракон, разжевал и выплюнул. Поддерживал страх – страх сорваться и сделать себе еще больнее. О том, что удачный удар о землю может разом покончить с болью, он не думал.
Сжав в ладонях очугуневшую голову, он попытался зашептать боль и не сумел. Конечно, Парис был прав: он дрянной шептун, он всего-навсего обыкновенный стрелок, никакой не шептун…
Леон нашел болеутоляющий корень и изгрыз его. Полегчать по-настоящему должно было не сразу, но вроде бы боль немного притупилась, и погасли огненные круги в глазах. И даже вернулось некое подобие способности думать. Только сейчас он заметил, что носом идет кровь, и унял ее.
Любопытная лесная белка спустилась по стволу посмотреть, что делает в лесу этот странный, ворочающийся на земле человек. В древесной кроне квакнула какая-то птица. Всполошенный колючий жуткобраз прошуршал кустами. Лесные бабочки, успокоившись, вновь завели свою обычную полудневную песню.
Еду он найдет. Еще ни один человек на Просторе не умер голодной смертью в лесу, тем более охотник. В какую сторону идти, тоже известно. Если пилот сказал правду о том, где искать Астила, путь к нему вдвое короче пути назад. По сути, надо лишь добраться до ближайшего селения, а там помогут…
Оружие!.. Мало радости встретиться по пути с ненормальным драконом, а сейчас все они ненормальные. Затопчет.
Револьвер оказался на месте, зато патроны остались только те, что были в барабане. Нашитый на набедреннике карман, где россыпью лежали остальные, оказался разорван, и в лучшем случае патроны следовало искать в кабине «летающего крыла». О том, чтобы снова карабкаться на дерево, не хотелось и думать.
Он ощупал ребра. Целы, как ни странно. Вероятно, несколько трещин, а то и просто сильный ушиб плюс общее потрясение. Пройдет.
Путь падения «летающего крыла» был усеян обломками. Леон нашел один из крыльевых пулеметов и даже обрадовался тому, что ствол согнуло кочергой. Он ни за что не бросил бы исправное оружие, он тащил бы оба пулемета на себе, пока не упал бы под ненужной тяжестью.
Второй пулемет остался на дереве. Все-таки приходилось лезть. Кряхтя, Леон сел спиной к стволу и стал ждать, когда болеутоляющий корень подействует как следует.
Он сам не заметил, как провалился в забытье, – не то потерял сознание, не то просто заснул. Ему приснилась Филиса.
Просыпаться не хотелось нисколько.
Проснувшись, он поднялся по ветвям на крыло. Следовало торопиться, пока болеутоляющее действие корня еще держалось. Второй пулемет был совершенно цел, но диск оказался полностью разряженным. Тросик, оканчивающийся колечком, надетым на спусковой крючок, натянулся до звона. Вероятно, при ударе о деревья сработал и намертво заклинился спусковой механизм.
Часть пустых гильз забросило в кабину. Леон ощупью катал их, выискивая высыпавшиеся револьверные патроны, и нашел три. Мешало тело пилота, мешали сиденья и педали управления, мешала и путала мысли притупленная боль.
Он нашел ящичек с набором гаечных ключей, отвернул крепления и положил «льюис» на крыло. Отсоединив и связав тросики управления, он осторожно спустил пулемет на землю. Потом спустился сам.
Подумав о том, что надо как-то похоронить пилота, он отогнал суетную мысль. Некогда. Надо идти. Взять диск со второго «льюиса» и идти…
С разряженным пулеметом на плече он не успел сделать и трех шагов, как в приклад «льюиса» вонзилась оперенная стрелка.
Из-за деревьев показались люди, но Леон предпочел бы очутиться перед драконом. С виду – обыкновенные охотники в набедренниках и кожаных поножах для защиты от травы-колючки. Но с духовыми трубками, готовыми к стрельбе по человеку, и на груди каждого – деревянный амулет. У всех один и тот же.
Изображение Железного Зверя.
Леон осторожно положил пулемет на землю, и тут же вторая стрелка до половины ушла в почву, точно отыскав промежуток между спусковым крючком и предохранительной скобой. Его предупреждали.
Ни сопротивляться, ни бежать не было смысла. Оставалась надежда вступить в переговоры.
Никто не захотел тратить слов. Стрелять они умели и притом понимали, что такое настоящее оружие. Держа Леона на прицеле духовых трубок, они первым делом отобрали у него револьвер. Один из зверопоклонников, по виду – вожак, снял с себя набедренник и обмотал кисть руки, чтобы не притронуться к неживому Злу незащищенной кожей.
Слушать Леона не стали.
Разбросанные обломки были старательно собраны и свалены в кучу под застрявшими над землей останками воздушного корабля. Несколько человек взобрались на «летающее крыло» и долго рубили его топорами из кость-дерева. Убедившись, что металлические части машины успешно противостоят ударам, зверопоклонники расчистили подлесок в радиусе нескольких десятков шагов и свалили несколько деревьев вершинами от разбитого аппарата, после чего «летающее крыло» было обложено хворостом и подожжено.
Гореть оно умело не хуже, чем летать.
Револьвер, отобранный у Леона, тоже швырнули в костер.
Громкий раскатистый треск провожал процессию, увлекавшую Леона неизвестно куда, – в огне дружно и весело рвались револьверные патроны.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6