С придорожного транспаранта на проезжающие по шоссе машины взирал надменный Будда. Слоган под портретом индийского принца светился неоном. Ужасный слоган: «Приди к Будде». Должно быть, сочинял сей косноязычный призыв мигрант из Китая, что обосновался вместе с единомышленниками в монастыре по соседству. Неоновая стрелка под неоновыми буквами указывала на дорогу к монастырю. Отлично вымощенная дорога, трудолюбивые монахи постарались. Если прищуриться и вглядеться в темноту, можно увидеть на горизонте монастырские стены и островок ухоженного леса рядом, в честь которого назвалась обитель.

«Яуза» сбросила скорость, притормаживая у транспаранта. Раб за рулем с опаской покосился на дремлющего Евграфа Игоревича.

– Ваше степенство, приехали.

– Сворачивай, братец... Э! Нет-нет, в «Маленький лес» нам не нужно. В другую сторону сворачивай.

– В другой стороне поле паханое.

– Фары включи, дурень. Поперек поля протоптана дорожка, по ней и езжай, братец. Даю следующий ориентир: деревушка. Впрочем, и не деревушка даже, а хуторок посреди полей. Как увидишь домики да садики, разбуди меня.

На самом деле Евграф Игоревич спать вовсе не собирался. «Яузу» швыряло по ухабам, трясло, мотало из стороны в сторону, плохо приспособленный к езде по бездорожью автомобиль полз через поле по мерзлой земле, а ротмистр сидел, прижатый к креслу ремнем безопасности, и дышал. Закрытые глаза с виду спящего седовласого рабовладельца смотрели в ничто, во вселенскую пустоту бесконечности. Волны дыхания смыли из закоулков мозговых извилин сварливо копошащиеся мысли. Змеи-мышцы оцепенели. Сердце замедлило марафонский бег длиною в жизнь. В низу мерно вздымающегося живота рождалось приятное ощущение невесомости. К Евграфу Игоревичу возвращались растраченные с вечера силы. Организм восстанавливал ресурсы нервных клеток и готовился к впрыскиванию в кровь свежих доз норадреналина.

На самом деле Мастера Боевых Искусств от человека, обученного приемам боя, отличает отнюдь не техника выполнения бросков и ударов. Разница в биохимии. Адреналин – гормон бегства, норадреналин – гормон драки. После долгих лет практики, пройдя подготовку по правильным и часто жестоким методикам, Мастер забывает, каково это, когда надпочечники фонтанируют адреналином. Дрожь в коленях, темнота в глазах – Мастер про них забыл. Холодная решимость, нечувствительность к боли – знакомы и рядовым бойцам, однако лишь реликты, обладающие особым ДАРОМ, способны поддерживать это бесподобное, восхитительное состояние абсолютной свободы от страха сколь угодно долго. И ОНИ называют это состояние счастьем.

– Хутор, ваш благородь.

Евграф Игоревич глубоко вздохнул, резко выдохнул. Открыл глаза. Редкие снежные мухи кружились на присмиревшем ветру. Сквозь прореху в облаках выглядывала полная луна. В голубоватом свечении вечной земной спутницы хуторок просматривался прекрасно, вплоть до отдельных яблоневых веточек, вплоть до каждой доски в заборе.

– Фары выключи, братец.

О! Еще лучше видно все, до мельчайших деталей. Далекий хутор выглядит макетом, детской игрушкой, и ежели имеешь воображение, то легко можно обмануть себя и представить, что по мере приближения к хутору не он вырастает в твоих глазах, а наоборот – ты уменьшаешься до размера игрушечного макета. Лунный свет и прозрачный студеный воздух способствуют самообману. Неужели еще вечером шел дождь вперемешку с мокрым снегом, а небо застилали тучи? Вокруг морозная благодать.

– Братец, езжай между крайними домами.

– Между какими?

– Видишь, всего четыре дома. Между крайними ближними проезжай. Видишь дом на отшибе от нас слева? Бери к нему ближе.

Евграф Игоревич отстегнул ремень безопасности, сунул руку за пазуху, нащупал кожаный футляр размером с сигаретную пачку, который цеплялся к кобуре посредством ленты-»липучки». Щщщ – затрещала «липучка», шшш – зашуршал плащ. Ротмистр вытащил футляр, бжикнул «молнией», вшитой в коричневую кожу, и на ладонь Евграфа Игоревича выкатился шарик с «глазками»-линзами, с ножками «коленками назад» и с тараканьими проволочными усиками. Этакая круглая пародия на кузнечика из легкого металла. Пустой футляр упал под ноги ротмистру, его падение осталось без внимания. Евграф Игоревич сосредоточился на манипуляциях с шариком. Потянул за усики, и в попке кузнечика открылась шторка, под которой прятался окуляр видоискателя. Ротмистр поднес шарик к лицу, глядя через окуляр, поймал в светящееся зеленым перекрестье силуэт предпоследнего дома в ряду бревенчатых домишек, совместил кончики усиков, и зеленое перекрестье, мигнув, поменяло цвет, стало красным. Внутри шарика загудело, завибрировало, дернулись карикатурные ножки кузнечика. Стиснув шарик в кулаке, Карпов опустил боковое стекло автомобильной дверцы, высунул наружу, на воздух, кулак с кузнечиком, разжал пальцы. Ножки искусственного насекомого оттолкнулись от ладони жандарма. Шарик соскочил на землю, подпрыгнул вперед и вверх, еще раз, еще и безнадежно отстал от автомобиля. Колеса «Яузы» крутились быстрее, чем прыгал колобок-кузнечик.

– Через десять минут, братец раб, загорится изба, где сидят СГБисты и фиксируют на видеодиск наше с тобой приближение к хутору. Не трусь, братец, – видео сгорит вместе с избой, а СГБэшники не вспомнят марку твоей машины и номера забудут, обещаю. Право слово, твое инкогнито дорого для меня, как и мое собственное. Ферштейн?

– Смилуйтесь, барин! За убийство сотрудников СГБ...

– Спокойно! Их никто не собирается убивать. – Евграф Игоревич расстегнул пуговицы плаща, распахнул пиджак. Не торопясь извлек «Вий» из кобуры. Подкорректировал настройку частот, радиус действия. – Не вздумай бунтовать с перепугу, братец. Бояться, согласно моему плану, положено не нам с тобой, а господам ГБистам. Сей момент я нажму на кнопочку, и мы с тобой напугаем служивых, да так, что только пятки засверкают.

Карпов выставил раструб излучателя в открытое оконце, прицелился в ту же избушку, что зафиксировалась в «памяти» шарообразного кузнечика. Кнопка активизации ответила на нажатие слабым электрическим уколом в подушечку пальца.

Сначала завыли собаки. Надрывно, тягуче. Звякнули цепи собачьих вериг, «строгие» ошейники пережали косматые глотки, псы и суки жалобно заскулили. Потом брызнули осколками окна обреченной избушки. Вышибая стекла, ломая рамы, из дома выпрыгивали люди. Молодые и не очень мужчины и, кажется, среди них одна женщина. Спецы СГБ бежали. Кто куда. Россыпью. Животный, неосознанный страх гнал их через поле. Даже у тех, чьи надпочечники привыкли генерировать норадреналин, сейчас бушевал в крови гормон бегства. В данном конкретном случае незаурядная физподготовка спецов возымела обратный, негативный эффект. Табун тренированных троянских коней будет мчаться, покуда хватит сил, запас каковых значителен. Обычная кляча, пришпоренная седоком-ужасом, быстренько, на второй минуте, свалилась бы в спасительный для организма обморок, а рысачок СГБ гнедой масти будет сопротивляться узде подсознания втрое дольше, и, как следствие, период релаксации для скакуна СГБиста продлится много дольше среднестатистического. Через двадцать минут, ежели принять текущую секунду за точку отсчета, разбросанные по полю веером спецы начнут оживать, злые и похмельные после экстраординарной адреналиновой дозы. Начнут шарить по карманам, искать стимулирующие таблетки, коммуникаторы, оружие.

Итак, в запасе у ротмистра двадцать минут. Пять на достижение объекта, восемь на работу с объектом, семь на уход из оперативной зоны. Время пошло.

Рядом с «Яузой» промчался галопом дородный, мускулистый мужчина с безумными глазами. Едва не угодил под колеса, мерин. Раба за «баранкой» напугал. Раб, скотина, затормозил резко, Евграфа Игоревича качнуло в кресле, стукнуло грудью о приборную панель. Впрочем, нет худа без добра – «Яуза» остановилась точнехонько подле зеленого забора крайнего, нужного жандарму дома. До соседнего дома с битыми стеклами достаточное расстояние, чтобы машина не пострадала, когда (через шесть минут) шарик-кузнечик достигнет цели.

– Жди, скоро вернусь. – Евграф Игоревич сунул «Вий» в кобуру, толкнул плечом автомобильную дверцу.

Раб на слова хозяина никак не прореагировал. Сидел, неудобно развернувшись затылком к рулевому колесу, и смотрел, оцепеневший, в спину галопирующему мерину СГБисту. Карпов вспомнил, как сам пребывал в легком шоке, впервые понаблюдав, каково в деле оружие нового поколения, и на всякий случай выдернул ключ из замка зажигания.

– Двенадцать минут буду отсутствовать, братец. Засекай время и будь любезен, оставайся в машине, держи себя в руках.

Опираясь на палку, Евграф Игоревич обошел «Яузу», доковылял до калитки в зеленом заборе. Вспомнился зеленый коридор в хоромах Хохлика, ротмистр весело удивился мимоходом совпадению цветов и тронул калитку.

Калитка не заперта, это настораживает, а до условного времени начала работы с объектом осталось три с половиной минуты, некогда страховаться, приходится рисковать. Ротмистр толкнул калитку.

Ах, вот оно что! Пес, большой и лохматый, поджидает за калиткой непрошеных гостей. В радиус поражения «Вия» псина не попала, но его четвероногих собратьев-хуторян зацепило, их вой взбудоражил сторожевого. Замечательно! Песик нервничает, а значит, нападет сразу и сэкономит столь необходимое ротмистру время.

Пес зарычал, гавкнул, припал на передние лапы, готовясь к прыжку. Евграф Игоревич взялся за трость обеими руками. Сторожевой прыгнул и со всего лету напоролся сопящим носом на резиновый набалдашник трости. Точности встречного удара позавидовал бы самый заядлый бильярдист, а вот несчастному псу посочувствовал даже сам объект собачьей атаки, Евграф Игоревич. Досталось кобелю с лихвой. Упал кверху брюхом, скулит. В нокауте пес, плохо бедняге.

Скрипнула дверь, на крыльцо вышла женщина. Низенькая, пожилая, болезненно полная.

– Стрелок! Ко мне! К ноге, Стрелок. – позвала женщина, кутаясь в пуховый платок, накинутый поверх ночной сорочки, вытянув шею по-птичьи, вглядываясь в разбавленную лунным светом темень.

– Стрелок? Хи!.. – усмехнулся Евграф Игоревич. – Смешно вы собаку назвали, Софья Сергевна.

– Кто здесь? Кто вы?

– Разве вы не признали вашего покорного слугу по костяной ноге да неизменной шляпе? – Евграф Игоревич перешагнул через нокаутированного пса, поклонился его хозяйке. – Ротмистр Карпов. Рад видеть вас в добром здравии, Софья Сергевна.

– Евграф?

– Он самый, госпожа Таможина. Разрешите пройти в комнаты?

– Как тебя занесло, Евграфушка, сюда, ко мне...

– Некогда, Софья Сергевна, вдаваться в подробности. – Набалдашник трости отсчитал ступеньки крыльца. – Пройдемте в дом, есть короткий неотложный разговор.

– Что случилось, Евграф? В доме напротив... – Уже никого нет в доме напротив! – Евграф Игоревич мягко взял женщину под локоток. – Да и сам дом напротив скоро полыхнет со всем его содержимым. Пойдемте, Софья Сергевна. Времени чуть, а сказать мне вам надо успеть многое.

Под руку со встревоженной женщиной ротмистр прошел в сени. Вошли в «залу». Испокон веков, со времен крепостного права, самая большая комната в русских избах гордо величалась «залой». Веками в «зале» выставляли все предметы роскоши из имеющихся в доме. Самым роскошным предметом в «зале« Софьи Сергевны являлся старый телевизор с плазменным экраном, как полагается покрытый кружевной салфеткой. Экран телевизора мерцал в режиме будильника, мигали цифры запрограмированной побудки – 5:30. На хуторе встают рано. Огородничество и садоводство предполагают ранний подъем в любое время года, при любой погоде. Руки Софьи Сергевны огрубели и потрескались от крестьянских трудов, ногти почернели, и невозможным казалось, что когда-то эта состарившаяся женщина-труженица имела внешность и характер модной приблатненной девахи, язык не повернулся бы назвать ее сегодня Сонькой Таможней.

– Софья Сергевна, садитесь на тахту, садитесь. А я постою. Вы сидите и молчите, ладно? А я буду говорить, хорошо? Мне нужно многое успеть вам сказать, Софья Сергевна, и времени в обрез, но, все равно, в первую очередь разрешите сделать вам комплимент – со времени нашей последней встречи вы совершенно не изменились! Прекрасно выглядите, право слово!

– Спасибо, мальчик. Ты всегда умел...

ПУМ! Хлопнуло за окном. Соседний дом озарило белой вспышкой. Софья Сергевна привстала с тахты, силясь рассмотреть через плечо ротмистра, что происходит на улице.

– Садитесь, Софья Сергевна, садитесь. Ничего страшного. Как я и обещал, форпост соглядатаев СГБ загорелся, только и всего.

– Евграфушка...

– Все нормально! СГБисты не здоровы, но живы, разбежались кто куда. Временно вы остались без надзора, уважаемая. Садитесь! Ради всего святого, сосредоточьтесь на восприятии моих слов, о мелочах забудьте. Семь минут спустя я уйду, ради вашего сына Александра выслушайте меня внимательно.

Упоминание о сыне подействовало волшебно. Софья Сергевна, сидя на тахте поверх разобранной постели, выпрямила спину, будто королева на троне. Лицо ее приобрело особенное, торжественное и одухотворенное выражение, и сразу же захотелось сравнить мерцание телевизионного экрана с благородным свечением живой, восковой свечи, кружевную салфетку – с медными завитками канделябра, и «залу» сразу захотелось называть залом, без всяких иронических кавычек.

Евграф Игоревич приосанился, как и подобает в присутствии королевы-матери, кашлянул в кулак.

– Экхе, кхе. Прошу прощения за свой кашель. Простыл, вероятно. Простуда. Ну, да это не беда. Простуда легко лечится, беспокоит меня другая болезнь, до сих пор считавшаяся неизлечимой. Мы все инфицированы ЗНАКОМ. Вы, я, весь мир болен, имя болезни – ЗНАК. Нормальные люди, лишенные ЗНАКА, воспринимаются нами или как боги, или как дьяволы. А они НОРМАЛЬНЫ, черт побери! Просто – они нормальны, а мы – уроды. Мы все! Повредившиеся умом наши с вами нечистые собратья срезают бритвой кожу с татуированным ЗНАКОМ, выжигают татуировку огнем, вытравливают кислотой. Буддисты уверены, что носителям ЗНАКА недоступна нирвана, ортодоксальные христиане называют ЗНАК «печатью сатаны» и пророчат скорый апокалипсис, мусульмане ищут смерти, дабы освободить душу от изуродованной телесной оболочки. И только в Орде ЗНАКУ поклоняются, будто идолищу, жертвуют ему младенцев, а за каждого взрослого чистого иноверца хан платит золотом. Дети! Наши дети рождаются ЧИСТЫМИ! Мы ждем, пока они подрастут, и метим их. Но зачем? Зачем?! Феномен ЗНАКА, породивший Всемирную Трехдневную, давным-давно бесполезен. Газы, яды, взрывчатые вещества, всевозможные излучения куда эффективнее свинцовых цилиндриков пуль. Доколе, я вас, я себя спрашиваю, мы будем уродовать наших детей? Смысл нанесения ЗНАКА подрастающей смене лишь в том, чтобы сделать детей такими же, как мы. Эгоизм стариков не сможет властвовать вечно, когда-нибудь еще чистые подростки взбунтуются против уже нечистых взрослых, и чем этот бунт закончится, мне, например, страшно представить. Катастрофа не за горами, но на подступах к просыпающемуся вулкану, на наше общее счастье, во благо мира и Державы, возник одинокий герой, посланник Света, ваш сын Саша Таможин. Он знает и учит, как сделать ЗНАК не только теоретически, но и реально бесполезным. Я не хочу, чтобы его светлая миссия закончилась столь же печально, как было у других, известных истории пророков Добра. Я прошу о пустяке, о встрече с Сашей, о разговоре с ним один на один. Молчите! Ради бога, Софья Сергевна, умоляю – не говорите сейчас ничего, молчите! Не нужно лишних слов, заранее верю – вы понятия не имеете, где сейчас Саша, верю! И все же я оставлю вам коммуникатор.

Евграф Игоревич, суетясь, вытащил из кармана плаща прибор спецсвязи, вручил коммуникатор женщине, торопливо, но складно объяснил:

– Сашу ловит СГБ, его ищут мои коллеги жандармы, на него охотится «Братство Ткачей» и Орден «Белой Стрелы», но никто из ловцов, поисковиков и охотников, никто не в силах засечь сигнал этого коммуникатора, клянусь! До утра есть время, и мой домашний адрес имеется в любой телефонной книге, до утра я контролирую ситуацию, позже справляться с обстоятельствами станет значительно сложнее, помогите мне, умоляю, заклинаю вас – помогите! Мне надо, мне необходимо встретиться с Сашей!

Ротмистр круто развернулся спиной к женщине, неуклюже чередуя движение трости и калеченой ноги, переваливаясь по-утиному, побежал к двери и был жалок, беспомощен в этот момент, как никогда, и женские глаза увлажнили слезы, вызванные то ли страхом за сына, то ли состраданием к единственному знакомому ей другу юности сына Саши.

А дом напротив жилища Софьи Сергевны полыхал гигантским костром. И сгорали снежные мухи в трещащем пламени, а хуторские собаки охрипли от лая. И прятались за занавесками хуторяне, боясь выглянуть в окна. И шарахнулся в густые смородиновые кусты пес по кличке Стрелок, а ковыляющий по садовой дорожке колченогий ротмистр и головы не повернул в сторону собаки. И поймала на лету брошенные ключи от машины здоровенная лапа временного раба-водителя, а свободная от трости рука, бросившая ключи, не успела захлопнуть дверцу, как «Яуза» сорвалась с места, крутанулась посреди освещенной пламенем улицы и рванула откуда приехала. И сказал хозяин-жандарм рабу за «баранкой»:

– А сейчас жми, братец. Выскочим на шоссе, поедем степенно, соблюдая правила и памятуя о ресурсах мотора, а пока жми на полную. У плакатика с Буддой свернешь к Москве. К твоему сожалению, живу я отсель далече, аж возле метро «Авиамоторная», в новом комплексе, на месте бывшего завода пластмасс. Потерпи, братец, к утру доберемся, ночь на исходе, недолго осталось. Поверь мне, милый, терпение и самоконтроль, помноженные на возможности серого мозгового вещества, наиважнейшее в достижении наших целей и реализации наших намерений.

И ротмистр Карпов улыбнулся совершенно той же улыбкой, что и Будда на быстро приближающемся транспаранте, и ласково погладил серебряную морду льва, украшавшую верную спутницу трость. А лев, показалось, всепонимающе улыбнулся в ответ.