Книга: Роско планета Анджела
Назад: 4
Дальше: 6

5

История Земли — Переселения Горан

Масса — три двадцать стандарт-единицы, время обращения вокруг светила (солнца А в бело-голубой паре) — восемь с половиной стандарт-земных лет, вокруг собственной оси — один и девять, планет-сутки — два, удаление от звезды — одиннадцать, температура у поверхности превышает стандарт-норму на порядок, сила тяжести — три и три…
Здесь нужно было быть сильным. Чтобы двигаться, дышать, жить. Чтобы добывать пищу и строить себе убежище от убийственных метеоритных дождей, обрушивавшихся на этот мир с завидным постоянством, но без всякой периодичности. Хотя периодичность, конечно, была, ведь небесные законы исполняются гораздо точнее, чем законы меж теми, кто полагает себя разумными, просто здешний разум еще не научился видеть в камнях, падающих с неба и убивающих, большее, чем просто стихийное бедствие. И кочуя, племена строили себе убежища. Темные от жгучего солнца, перевитые мышцами от непомерной тяжести, ворочали камни и ороговевшие по краям кроны повсеместно распространенных деревьев… нет, каких-то полурастений-полуживотных-полугрибов, Роско так и не понял, но они давали гарантированную защиту, если только метеорит не попадал точно в центр перевернутой чаши. Способная выдержать чиркающие касания, от удара в макушку чаша-купол на тонкой, твердой, как камень, ноге, сама будто взрывалась, хороня среди осколков тех, кто искал под ней спасения.
Планетников на Горане можно было без большой натяжки назвать людьми. Привычный набор конечностей, прямохождение; знакомое по большинству случаев общинное устройство… И никакой техники, никаких искусственных приспособлений для улучшения условий жизни, полное отсутствие самих представлений об искусстве инженерии. Зато сверх вообразимого развитое восприятие во внечувственных областях.
Ведуны предупреждали об опасностях, матери разыскивали потерявшихся детей — буквально — с закрытыми глазами, предсказатели «небесных камней» указывали срок прихода нового потока с точностью до половины дня, а вожаки выводили охотников точно на места затаившейся добычи.
И Земля пришла сюда, и решила, что этому миру не хватает ее детей, что настал срок оплодотворить этот разум, еще младенческий, древним разумом землян. И Переселение совершилось.
Роско не видел этого, как не видел ни одного Переселения въявь. Он просто не знал, как они происходят, потому что к этому сроку уже вновь находился на своей любимой Земле. Он — и что новый мир был назван землянами по имени одного из Переселенцев, узнал здесь же, от Наставника, кажется, Свата. Роско было все равно. Он не вылезал из прохладных ручьев и озер и мечтал добраться до гор Инка или хотя бы Плато Кан, где тоже временами лежал снег.
Чисто психологическая причина. Ведь его тело там, внизу, не было этим телом Роско, телом землянина. Низкий, обожженный солнцем, с четырехпалыми ручищами, свободно достающими до земли, Роско ничем не отличался от других в своем племени. И гребень щетины по хребту у него был точно такой же. Роско был даже красив — на местный лад, на него засматривались планетницы, и их партнеры косились недобро.
Но Роско выполнил свое дело на новой планете и отдыхал. И не задавался вопросом, что в местном нарождающемся разуме самого первого возраста могло привлечь к нему мудрую Землю. Это решала только Земля.
Так думал он тогда.

Сивия

Солнце класса желтый карлик, планета-двойняшка, убегающая-догоняющая пара по обе стороны светила на идентичной орбите, и они никогда не встре ятся, своего рода феномен. Одинаковые массы — ноль девять, планет-сутки — двенадцать, удаление — полтора, тяжесть — почти единица, температура — тоже.
Обе — миры преимущественно жидкостные. То есть и ту, и другую покрывают океаны с редкими островками суши, но Землю заинтересовала только одна из них — Сивия-Вторая.
Здесь планетники-амфибии достигли определенного уровня разумности, а на сестричке Сивии-Первой еще оставались колонии икромечущих в теплых лагунах и заливчиках по берегам островов в океане. И Роско «кораблик» спустил на Сивию-Два.
Масса, удаленность, сила тяжести, температура… Как вспыхивает радуга пенной волны, сорванной ветром, вы знаете? Как летит, подобно переливающейся небывалыми цветами волшебной птице? Не десятком, а сотнями сотен оттенков, и нет им наименования в стандарт-языке землян, и каждый — видимый, самостоятельный, почти осязаемый… Знаете радость спуска в желтоватые мутные глубины, где так тепло, вязко и уютно? Радость, поднявшись, глотнуть бурого, но удивительно прозрачного воздуха с поверхности застывшего океана?
Чем определяется уровень разума? Умением строить ажурные — половина в воде, половина на суше — города? Выведением особо быстрых пород «плавцов-летунов», используемых как живой транспорт? Нестихающими войнами между островами, принесением культовых жертв, для которых выбираются, по обычаю, самые красивые и самые достойные? Или когда лучшее украшение дома — коллекция особым способом законсервированных вырезанных половых органов врагов?
Уровень разума. Это умение безо всяких технических приспособлений установить погоду под сезон икрометания. Управлять мысленно стадами «пищевых туч», которые специальные пастухи перегоняют через экваториальные воды, где «тучи» растут, густеют, а затем, делясь на рукава, сами идут к гигантским пищеза-борникам городов…
Роско не думал и об этом. Он прожил, сколько Земля посчитала нужным, в облике быстрого энергичного планетника, крупного и статного по всем здешним меркам. Подчиняясь обычаю, совершал каждый определенный промежуток планет-времени публичное торжественное соитие с новой подругой. А потом ушел. И ни разу не вспоминал, наслаждаясь после вязкой грязи скрипом на зубах ветра Сухих Озер, что все отложенные под него, Роско, икринки так и остались без зародышей. Это ничего. Переселение совершилось, и теперь там есть кому улучшать и совершенствован, расу разумных амфибий.
Помыслы планетников на Сивии-Второй устремились уже и к небесному своду, ночь от ночи расстилающему над океаном невероятно яркую сеть созвездий. Разумные Сивии-Два еще не постигли подлинного устройства Вселенной и думали не столько о том, чтобы отправиться туда, к звездам, сколько-чтобы придвинуть манящее и неведомое оттуда ближе к своему дому-океану. Неизвестно, что из этого получилось бы со временем и не было бы ли это подлинным несчастьем для них, да и для всего космоса, ведь свой естественный спутник сивийцы одним только объединенным напряжением мысли на орбите сдвинуть сумели. То был один из периодов всеобщего замирения, и население всей планеты сумело договориться провести такую масштабную единовременную акцию. Хотя ни заметить резальтата, ни понять, даже если бы заметили, к чему привело их сосредоточенное созерцание всей планетой одной долгой полнолунной ночью, они не смогли.
А ведь результатом может стать встреча когда-нибудь Сивий-сестричек из-за нарушенного баланса сил притяжения-отталкивания. От этой опасности вместе с планетниками придется оберегаться и Переселенцам-землянам, которые пришли туда. Впрочем, к той поре Переселенцев как таковых уже не останется. Они сольются с местной расой, и бескровная битва за еще один разум будет выиграна.
Что с того, что океаны Сивии состоят из сернистой кислоты, а воздух — преимущественно из сероводорода?
Что с того, что основной элемент на Горане — кремний, почвы — мельчайший белый песок, и никакая, кроме кремнийорганической, жизнь не развилась под тем убийственным ультрафиолетом, испепелившим бы в мгновение ока естественную оболочку землянина?
Что с того?
На то и нужна Земля с ее хитроумными средствами и устройствами, которые позволяют не только отыскать нужный разум во Вселенной, но и приспособить Переселенцев под любые внешние условия.
Не оболочка разума главное.
Разум остается разумом всюду, и лишь уровень и сущность его влияют на решение Земли. Так думал Роско и на Сивии. Между прочим, он так и не узнал, откуда возникло это название.

Тобао

«Молитву» опустим. Она не столь важна. Да Роско и не знает этих цифр.
Очень сложная трехполая система воспроизведения у планетников Тобао. Первый пол может заменить второй, второй может обойтись без третьего, и первый и третий, начав формирование будущей особи, на определенной стадии вынуждены использовать второго, который принимает зародыш и донашивает до родов, и в них опять-таки участвуют все трое. Соответственно чрезвычайно громоздкие и запутанные межличностные связи и обычаи, отягощенные кучей пережитков.
Наверное, если трудно договориться друг с другом существам одной расы и всего лишь двух полов, то трем равноправным продолжателям рода сделать это труднее как минимум втрое. Но этот разум быстро прошел стадию техники. Здесь почти сразу научились обходиться без машин, приборов и производств, этих костыльков калеки, которые в иных местах почитаются вершиной цивилизации. Здесь уже сделаны были первые шаги по преобразованию энергии в вещество, а вещества в энергию, управляя напрямую из следующей над материальным миром сферы, первой из тонких сфер, — ментальной, пространства чистого разума.
Для планетников Тобао исчезли расстояния — по крайней мере, в пределах их собственной системы из трех звезд: оранжевой, переменной красной и близкого белого карлика. Опыты с энергиями, превосходящими те, что обеспечивали перенос материи в этих пределах, не удавались, не приветствовались и не особенно ставились.
На удаленной тройной системе проживала самодовлеющая раса.
Рудименты техники сохранены лишь в виде систем жизнеобеспечения, с помощью которых повсюду воссоздавались для планетников условия их первичного мира. Дань традициям, нежели необходимости. Косность религии трехполого мира не позволяла ни приступить к изменениям климата обжитых планет и крупных спутников, ни тем более к приспособлению собственных тел для чужеродных условий.
Однако Земля пришла и сюда. И здесь, рассудила она, требуется присутствие человеческого разума. И Роско очутился на материнской планете и перебывал поочередно во всех трех полах планетников, имевших вид светящихся, многослойных, один в другом, полупрозрачных пузырей. Испытал на себе все, что хотела выяснить мудрая дальновидная Земля, и вернулся.
А потом, конечно, было Переселение, и Роско, конечно, так и остался в неведении, сколькие из Переселенцев стали там внизу одним, сколькие другим, а сколькие третьим. И одна ли только материнская планета подверглась Переселению, а может, и те планеты и спутники двух солнц с близким карликом, где жили под своими куполами планетники, научившиеся уже мысленно управлять энергией, но оказавшиеся не в силах преступить собственные предрассудки.
Роско делами планетников не интересовался. По обыкновению. Да и был это совсем другой Роско, даже не предшественник, а допредшественник нынешнего. Вероятно, он тоже считал, что Земля в своем бесконечном пути руководствуется лишь уровнем разума новых миров.

Лаланда

Звезда светимостью в шесть сотен стандарт-единиц. Планета без атмосферы, без свободной жидкости, без органических соединений. Но жизнь, а с нею и разум, развились и на ней. Этот разум также определен Землей как потенциально угрожающий…
— Достаточно! Довольно! — Роско сделал попытку слезть с очень неудобного жесткого сиденья. Наставник Мик тотчас прервал сеанс.
— Напрасно, Роско… вот сюда пересаживайся… я говорю, напрасно не посмотрел дальше. Лаланда, согласен, неэффектно. Что такое, в конце концов, эти разумные металлические кристаллы. Хотя их скорость, с которой они образовываются… А вот на Фогеле — это да! Я частенько проглядываю повторно. Они там вплотную подошли к перемещению на большие расстояния. Их грандиозная техника…
— А, ящеры. Помню. Мне самому было любопытно у них.
Роско растирал горящие веки. Ощущение от сеанса — будто песок в глаза.
Наставник Мик сухим тонким пальцем выколупнул из гнезда в крышке плоского черного ящика кубик величиной с ноготь. Повертел перед собой, а затем уложил в свободную ячейку выдвижной полочки. Большинство ячеек было занято точно такими же кубиками. Убрал полочку в стену, где она тотчас потерялась среди других, одинаковых.
— Как вы их отличаете, Наставник Мик? — спросил Роско, не переставая тереть глаза.
— Что? Ах, как различаю. Сноровка, мой мальчик. Сноровка и… память. По стандарт-времени, я уже две твоих жизни перебираю и храню вот это, — Наставник Мик кивнул на стену сплошь из полочек. — Это ведь тоже память. Память Земли и Земного пути. «Кораблик» доставляет Роско на Землю, и все, что Роско принес, остается здесь.
— А как? — вырвался еще один неуместный вопрос.
— Наставник Мик пожал плечами.
— Да так же, наверное, как и все происходит на нашей Земле. Ей виднее. Земля мудра, Роско.
— Земля мудра. — Роско наконец покинул вертящийся стул, пересел в одно из кресел вокруг плетеного столика с напитками и фруктами. — А если вы перепутаете?
— Что за беда. Стоит вложить кубик вот сюда и сесть на вот это место, где ты сидел, посмотреть и убедиться… К сожалению, несовершенной памяти Наставника только и хватает, чтобы запомнить более или менее точно, где тут что лежит.
Плетеное кресло. Все в этом Доме Наставника было сделано из плетеных веревочек, плетеных гибких прутьев в коре и без коры, плетеных ветвей потолще. Циновки на полу, мебель, стены. Впечатление такое, будто попадаешь в огромную корзину.
И тут же, по одной длинной стене — гладкая до потолка металлическая поверхность с выдвижными полками-ячейками, и консоль с плоским прибором-ящиком, и металлический вертящийся стул, сидя на котором можно погрузиться в воспоминания о любом из миров, пройденных Роско и Землей.
— Наставник, кто присваивает им названия? В большинстве случаев местное название непроизносимо либо его вовсе нет.
— Ну, ты же видел. Иногда по имени чем-то отличившегося Переселенца. Иногда еще как-то. Подчас, — Наставник показался слегка смущенным, — я придумываю сам. Лаланда — разве плохо звучит?
— Отлично. Те металлические перья, что растут на ней вдоль трещин в горах, по крайней мере, знают, где они живут.
Роско напряженно думал, о чем бы его еще спросить. А, вот!
— Не знаю, — Наставник Мик, дружески улыбаясь, предварил вопрос. — Понятия не имею, каким образом получается так, чтобы Земля оказывалась невидимкой для тех планетников, кто уже научился наблюдать окружающее пространство. Как незаметно проносит тебя твой «кораблик». На то она и наша могучая Земля, Роско, не так ли? У тебя ведь в твоих высадках тоже есть что-то такое… приспособление, какой-то защитный предмет. Чтобы тебя не замечали, если ты не хочешь. Так?
— Так, — кивнул Роско. Ему расхотелось спрашивать. — Был такой. Я оставил его внизу на память. Как сувенир.
— Роско, Роско… — Наставник Мик укоризненно покачал головой.
Кроме напитков, на столе стояло несколько вазочек с конфетами, мармеладом, вываренными в меду орехами. Наставник Мик придвинул к себе сразу две. Он был сладкоежкой. В это время в комнату, мягко ступая, вошла одна из кошек Наставника Мика. Он держал их добрый десяток. Роско не очень любил животных, что привыкли вечно крутиться возле человека, к тому же кошка сейчас напоминала маленького львенка, а Роско до сих пор было неприятно думать о том, что произошло в доме Крааса. Но эта кошка была великолепна. Она вошла и остановилась у самого порога. Потом села, обвив хвостом лапы и не сводя с Роско желтых, светящихся изнутри глаз. Она вся была цвета темного золота с прожилками и переливами. Роско с удивившим его самого усилием оторвался от немигающего взгляда зверька.
— Итак, Наставник?
— Итак, Роско, — Наставник Мик нагнулся к кошке, пощекотал ей под горлом. Раздалось звучное мурлыканье. — Это Сима, — пробормотал он, — известная лентяйка и попрошайка. Итак, Роско, нужно, чтобы Переселение состоялось.
— Вы хотите, чтобы я снова отправился вниз и привез более точные сведения о планетниках. Для того, чтобы сообщить мне о вашем решении, Наставники, вы и послали «проводничка» к дому Крааса. Благо, неподалеку. Как вам удалось задействовать «проводничка» вне «лабиринта»? Я думал, он только там может проявляться.
— «Проводничок», гм, занятно… Да, я позвал тебя именно посредством него, Роско. Я, видишь ли, не много научился использовать кое-какие вещи. Кое-какие маленькие секреты нашей Земли. Ты ведь тоже кое-чему научился, Роско, не так ли? Например, умению скрывать свои мысли. Казалось бы, вот удивительно — все земляне открыты друг перед другом, и лишь у бедного Роско этот процесс носит до обидного односторонний характер, все его — да, а он никого — нет. Но на то он и Роско, чтобы найти выход и из такого неравноправного положения. И теперь он умеет за крываться от всех. Ни один землянин этого не может. Читая в других, он равно доступен и сам, а вот Роско — может. Таков его ответ на несправедливость, что постигла его при рождении.
Роско настороженно слушал.
— И теперь с Роско очень даже можно посекретничать. Он не выдаст, если ему станет известна какая-нибудь сокровенная тайна. Так, Роско? Особенно если та тайна совпадает с его собственными интересами. То есть просто жизненно касается. Я сообщу тебе, Роско, некоторые новости. Относительно тебя. А потом обращусь с предложением. Как ты, согласен? При условии, что все это сохранится лишь между нами.
Он медленно кивнул. Он все пытался понять, куда Наставник клонит.
— Сейчас скажу. Нет-нет, Роско, ты не думай, я не прочел в тебе ничего. Твоя духовная броня крепнет прямо на глазах. Просто несложно было догадаться. Кстати, Наставник Скин весьма озабочен этим твоим умением. Я к слову, чтоб ты знал.
— Я знаю. Он сказал мне сам.
— Вот как. Ну, тем лучше. Итак, Роско, мы договорились. Тогда первое. Наставники Гом, Скин и в особенности Глооб пришли к выводу, что ты больше не нужен ни Земле, ни, что главное, им. Этот Роско исчерпал себя, обзавелся вредными привычками, вроде своей скрытности, и потому ему готова замена. Как тебе это нравится?
— Что значит замена?.
— Не будет этого Роско, будет другой. Земле все равно. И уж тем более все равно всем без исключения землянам. Они-то ведь если знают, то только пона лышке, да и не о тебе лично, мальчик, а о Роско вообще. Тот ли, другой ли — всем без разницы, верно?
— Предположим. Хотя я не понимаю, как это может быть. Мне все твердили, что Роско — редкость и незаменимый, уникальный, счастливая находка и так далее. Сколько учили меня. Да вы же, Наставник, тоже учили.
— Подумаешь. Если редкость и незаменимый, тем более следует иметь запасной вариант. Скин — это такая бестия…
— Я попрошу, не надо так говорить о Наставнике Скине.
— Ты просто не знаешь его совсем. Но не буду. Нас сейчас интересует, как тебе подобного исхода избежать. Поэтому перехожу ко второму. К моему предложению. Роско, это Переселение должно состояться.
— Вы повторяетесь.
— Думаешь, зачем я показывал тебе прошлые дела — твои собственные и других Роско?
— Ни малейшего понятия. Зачем?
— Уж, во всяком случае, не для развлечения. Наставник Мик прожевал конфету и вдруг спросил:
— Что ты думаешь о Земном пути, Роско? В чем его суть?
— Нет начала Земному пути, и нет ему конца! — сразу же, не задумываясь, отчеканил Роско. И стал ждать, что Наставник скажет еще.
— Не знаю, посвящал ли тебя Скин или кто-то другой, — неторопливо проговорил Наставник Мик, копаясь в конфетах, ища какую-нибудь особенную, — но у нас, Наставников, существуют свои правила. Свое образный кодекс. Заповеди, называем их мы. В одной из них говорится, что все мы работаем для будущего. И это действительно так, Роско. Но в сем утверждении лежит и логическое несообразие. Какое будущее у бесконечности? Ты согласен?
— Разве что сама бесконечность.
Наставник кивнул.
— Вот-вот. Однако какова бы ни была, работа бессмысленной быть не может, и следует все же предполагать в ней определенную цель. Ответ содержится в той же Заповеди: не допустить в будущем порабощения земной расы другими.
— Разве не так?
— Так, так. Более того, это краеугольный камень самого существования Земли. Ее альфа и омега. Старинное выражение, не знаю его корней, но мне нравится. Означает — высший смысл. Ты следишь за ходом рассуждения?
— Наставник, это известно каждому землянину. С этим уходят Переселенцы. Сохранить будущее Земли, предотвратить угрозу потенциально агрессивных, которые, кроме своих миров, захотят подчинить другие. Землю. Вот смысл.
— Абсолютная ерунда, мальчик. То есть совершеннейшая, — заявил Наставник Мик, воздев тонкий палец. — Подумай, ну что для населения целой планеты, а то и освоенной звездной системы — вспомни Фогель — наши тысячи? Они раздавили бы нас не заметив, мимоходом. И, с другой стороны, что агрессия каких-то планетников для Земли? Она уйдет на недоступное агрессору расстояние, исчезнет, чтобы появиться в новом месте, как делает это, выбирая новые миры для Переселений. Чего бояться могущественной неуязвимой Земле?
Роско на всякий случай промолчал.
— Нет во Вселенной ничего более значительного, чем разумы, населяющие ее, но нет и ничего более недоступного пониманию. Переселенцы, отправляясь в новый мир, прокрадываются в каждую рассу исподволь, незаметно. Вобравший в себя крупицу человеческого, новый разум уже никогда не будет нам чужд. Может быть, он не сделается дружеским, но и не сможет стать врагом. Он уже будет чуточку наш, понимаешь это, Роско? Есть, значит, в нас, людях Земли, что-то такое, сильнее всех иных разумных, которые встречаются нам на нашем Земном пути. Иначе бы не было у нас нашей Земли, не странствовали бы мы, а прозябали прикованными к своим системам жалкими планетниками. Мы создаем, Роско, всюду свое. Таков, — Наставник Мик проникновенно посмотрел, — истинный смысл. Земляне — творцы и возделыватели разумов. Мы стимулируем рост, но иногда нам приходится и полоть…
У Наставника был такой вид, будто он ожидал, что Роско, в снизошедшем на него откровении, сию же минуту изменится к лучшему. Роско неопределенно повел плечом.
— Ну, хорошо, Наставник. Хотя разницы особой… Наставник! — Ему вдруг пришла одна мысль. — Но ведь если вы все это пересмотрели, — указал на стену с полками-ячейками, — то видели и самые первые Переселения? С чего и откуда начинался Земной путь.? Если он не бесконечен?
— Увы. Ничего подобного я не нашел. Потому, Роско, что и не искал. К чему?
— Ну, не скажите. История Земли…
— История Земли — это история Переселения, а решает, где Переселение необходимо, сама Земля. Она выбрала эту планету с этими планетниками, значит, они нуждаются в силе земного разума, кто бы там внизу ни был. Разве не так, Роско? В мудрости — простота, а в простоте — мудрость, иное же — от сомнения, которое всегда чревато…
— Вот и пусть решает, — буркнул Роско. — Что смог, я привез. Пошлете еще раз — привезу то же самое, потому что другого там нет.
— Ты должен привезти такое, чтобы Переселение началось немедленно! Хватит сентиментальной болтовни про очутившихся неведомо как на планете братьев-землян! — Наставник Мик прихлопнул по плетеной поверхности стола. — Тебе это Переселение просто необходимо, чтобы остаться тем, кто ты есть, я объяснил.
— Не вижу связи. Ну — будет Переселение, обо мне-то Наставники мнения не изменят. Если у них оно такое, как вы сказали.
— Можешь не сомневаться — такое. А изменится вот что. С этим Переселением уйдет Наставник Глооб. Он здесь тоже много кому надоел.
— И?
— И изменится соотношение сил. Гом и Скин останутся вдвоем против нас троих. Да Скин и сам не прочь избавиться от слишком прыткого Глооба. А кроме того, я знаю, кто должен занять его место. Впрочем, это уже Роско не касается….
— Нет, почему, мне интересно. Добрые Наставники. Внимательные Наставники. Пекущиеся прежде всего о благе землян и Земном пути…
— Говорю же, тебе не понять, Роско, мальчик. Ты и от жизни просто землян далек, где уж тебе разбираться в тонкостях отношений между Наставниками. Есть вещи, которые… — Наставник Мик умолк, словно перебив самого себя. — Ты ошибаешься, если думаешь, что «проводничок» послан за тобой с общего ведома Наставников. Я вызвал тебя сам. Переселение и уход Глооба нужны лично мне. Видишь, я откровенен. Думай, Роско. Я не говорю — решай, я говорю — думай. Все уже решено, и вниз ты пойдешь обязательно. Думай, как лучше сделать то, о чем я тебе сказал.
Роско спросил, помолчав:
— Наставник, если вы знаете, кто придет на место Глооба, то, может, вам известно, кого Наставники приготовили и вместо меня? Кто будет новым Роско? И что станется со мной? Тоже — в Переселение?
«А может, и так? — подумалось одновременно с тем, пока говорил. — Вниз, на планету, где я нашел что-то, чего не знал прежде. Снег, лед, вечная пурга, смрадные шкуры. Анджелка…»
— В лучшем случае, — жестко подтвердил Наставник Мик. — А вообще-то, Роско, я и на это бы не рассчитывал. Тут у меня имеются примеры того, что стало с некоторыми из Роско в разные времена. Показать?
— Позже. Вы не сказали…
— Нет, Роско, я не знаю, кого они прочат тебе на смену. На этот раз Скин обошелся без меня. Да и не безразлично ли тебе, ты же его наверняка не знаешь тоже, твой круг общения на Земле не широк. Нет, нет, право, не знаю.
Наставник Мик для убедительности развел руками, поднял плечи и покачал головой.
— Между прочим, Роско, ты помнишь Наставника Гаарта? (Так звали Наставника, который учил Роско первым. Кто исчез из его жизни, когда начал объяснять и показывать многое слишком подробно. Роско помнил.) Сдается, что и он не просто так пошел в Переселение, а с легкой руки Наставника Скина. А то и не в Переселение ни в какое даже, точно не скажу.
— Вы поступаете опрометчиво, Наставник. Допустим, я действительно… что у меня на самом деле получается некоторые вещи удерживать в себе. Не отрицаю. Ну, а вы-то? Соберетесь вы вместе, Наставники, и все тайное сделается более чем явным.
— Не глупи, Роско. Кто тебе сказал, что я собираюсь встречаться с кем-то из Наставников до твоего следующего возвращения? А ты уж там постарайся. И прекрати разводить розовые слюни об этой своей планетнице! — неожиданно прикрикнул Наставник. — От тебя так и несет ею, с того края Земли видно! Возьми, в конце концов, и привези ее на Землю. И никакое Переселение ее не коснется. Если так она тебе необходима.
Роско хлопал глазами.
— Но ведь «кораблик»… — только и сумел выдавить он.
— Ну что? Что — «кораблик»?
— Он не пропустит… планетника… никогда, ни за что.
— Кто тебе сказал эту глупость? Скин? Сват? Гаарт еще? А ты поверил? Какой же ты после этого Роско? И послушай, не ты ли тут тщился доказать нам, будто внизу такие же земляне, как мы? При таком положении вещей, если ты, конечно, достаточно убежден, и для «кораблика» тоже разницы не будет. Что с того, что ни один землянин не спускается вместе с Роско на планету? Почему он не может подняться с ним оттуда? Отчего «кораблик» должен не пустить, а Земля не принять его, как принимает Роско? Оттого только, что не было прецедента?
«Да… да. Как же это я. А ведь и верно. Но в этом случае можно же попытаться и…» А вот это соображение он от Наставника Мика спрячет. Спасибо ему за то уже, что надоумил.
— Я не думал об этом. Спасибо вам, Наставник.
— Выходит, и Роско не может сразу преступить законы Земли? Как это ты, помнится, доказывал… хорошо ведь сказал… м-м, вот — «как учат, внушают всю жизнь, как привыкаешь считать правильным и единственно возможным». А ведь преступать — надо, Роско. Иначе никогда ничего не добьешься. Не так ли, мальчик?
«Анджелка, — никак не мог расстаться с открывшимся простым и таким, казалось бы, очевидным решением Роско. — Нет, я думал, конечно… мечтал. Хотя нет, и этого не было. Бессмысленно искать то, чего не может быть. Наставник Мик? А вот может».
…Просто взять и забрать. И привезти на Землю планетницу…
— Мне идти к «лабиринту» уже сегодня?
— Пока просто возвратись в тот дом. Глооб найдет тебя там. Его послали за тобой, из-за чего он страшно злится… — Бесцветные губы Наставника Мика растянулись в кривой усмешке. — И думай, Роско, думай, как нам подтолкнуть нашу неповоротливую Землю!
— Вы все-таки ни на мгновение не верите, что Земля могла быть не одна? — Роско и сам не ожидал, что у него вырвется это.
— Почему не верю, — легко и просто сказал Наставник Мик. — Очень даже верю. И даже в то, что там, внизу, она и осталась. Наставник принялся сосредоточенно выбирать в вазочке с мармеладом. Его желтая кошка мурлыкала на весь дом и щурила янтарные глазищи. Роско опять; чувствовал, что рот у него сейчас раскроется от изумления.
— Ну что, есть какие-нибудь идеи? — осведомился Наставник Мик, жуя.
— Какие же идеи… — Роско безнадежно поковырял угол плоского прибора для демонстрации истории Переселений. — Да я просто не знаю, как это сделать. Как выдать вам то, чего нет, Наставник. Чего я невидел, о чем не имею понятия. Я приношу только то, что есть, а так, как вы требуете, не делал никогда. Я не представляю…
— Чепуфа, 'оско, — не особенно внятно проговорил Наставник Мик. У него сильно оттопыривалась щека, и он продолжал жевать. — Чепуфа, мальчик. Я в тебя верю. Сдевай, как смофефь. Как ты это умеефь, 'оско, дуфок. — И подхватил нитку побежавшей тягучей сладкой слюны.

«Лабиринт» 2

Без людей «лабиринт». Никто из землян не нарушит шагами его безмолвия, ничья тень не пересечет мерцание гладких, будто зализанных стен. Лишь Роско в одиночестве быстро проскальзывает здесь до своего «кораблика» и обратно. Но редко появляется он в «лабиринте». И сейчас нет его здесь.
Безлюден «лабиринт», но не пуст…
«Лабиринт» огромен. Роско правильно думает, что ему известна малая часть, и правильно делает, что не пытается узнать большего. Если бы не верный «проводничок», он наверняка бы заблудился. Да так, что никогда больше не увидел бы своей светлой Земли, не отыскал бы округлый зал порта со светящимся цоколем, куда опускается «кораблик». Даже идя по своему затверженному маршруту, Роско рискует. Один неверный поворот, и… Но о Роско заботятся. Следят, чтоб не сделал он ошибки, а если все же случается — помогают.
Кто?
Не в одном основании цилиндра Земли, в Южном краю, расположен «лабиринт». Вся ее броня — толстая защитная шкура — пронизана отверстиями и тоннелями. Броня закрывает хрупкую жизнь от всех, какие есть, враждебных сил, проносящихся вокруг в бескрайнем пространстве. Но она же и питает, собирая и храня в себе его энергию. И энергию для своего движения, вечного Земного пути, накапливает она на каждой остановке, черпая у каждой звезды, пока происходит Переселение.
Гул стоит в пустом «лабиринте». Гудят стены и коридоры, сквозные шахты и тупики. Вдруг пролетит по его пустынным переходам клубок сине-белого или зеленого огня. Вдруг наполнится молочным светом какой-то коридор, и сияние будет гореть долго, а потом померкнет. Может светящийся туман начать путешествовать из тоннеля в тоннель. Потащит за собой неведомые вздохи и свисты, щелчки и бормотание, хрипы и неясные звоны металла о металл, и много всевозможных, не поддающихся описанию звуков.
Чьих?
Кружится Земля над новой, укутанной в непроницаемые облака планетой, и все живее движение наблюдается в «лабиринте»… Могло бы наблюдаться, если бы было в нем кому наблюдать. Струи огня пролетают. Шипение раздается, словно тысячи рассерженных змей выпустили в мерцающие ходы. То тут, то там видятся в холодном свете неясные силуэты, не похожие на человеческие… могли бы видеться, если б было кому смотреть.
И растет по «лабиринту», наплывает волнами грозное гудение, как от чудовищного колокола. И запах грозовой, свежий наполняет овальные коридоры…
И если б было кому — мог бы подумать, будто таящиеся в «лабиринте» силы пришли вдруг в возбуждение по одной какой-то неясной и, быть может, лежащей вовне причине. Почуяв нечто им, таинственным, небезразличное когда-то и встреченное вновь. Может быть, что-то еще, что и представить себе невозможно.
Не всюду внутри оболочки Земли ходы перепутаны, как в «лабиринте», который знает Роско. В гладких циклопических боках ее они ровные, строго сонаправленные и на первый взгляд абсолютно прямые, охватывающие Землю сотнями и сотнями колец, тоньше, чем игольный след в сравнении с глыбой.
Однако — опять-таки, если б было кому со стороны проникнуть взглядом под верхний слой — то увидел бы, что все эти кольцевые проколы собраны не и группы: есть одна спираль, состоящая из множества отдельных ходов-нитей.
Некому взглянуть и проникнуть. Не знает никто, не догадывается и не ощущает, что происходит в на дежной броне несокрушимой Земли. Не знает? Совершенно верно.
Не догадывается? Как сказать.
Не ощущает? А вот это вряд ли.
Завиваются в теле Земли струи огня и шары пара, и брызжет от них каскад огненных капель помельче. Летят, наращивают темп. Чуют. Тревожатся. Тесен стал им «лабиринт».
По двое рядом. По трое. По шесть.
Кто они, зачем и откуда?
Их Не Называют.

Ива

Тогда, значит, он и ушел. Ночью. Пока все идиотики, кто не расползся по комнатам и углам, играли в «пьяную бочку». А она спала.
— Спала, спала, Ивушка, что ж теперь поделаешь, — промурлыкала Нока. — Упустила своего Роско. Но не огорчайся, у меня тоже номер не прошел. Я уж к нему так и этак, купаться с собой увела, а Роско ну ни и какую… Нока вытянула длинные гладкие ноги почти до середины ковра, покрывающего пол в маленькой гостиной. Здесь, в части дома, принадлежащей исключительно Иве, повсюду были ковры, тяжелые портьеры и много-много мягких пуфиков и подушечек.
— Он так боится тебя? Или, может быть, вообще женщин? — спросила Ива Краас, не поворачиваясь. — он все-таки немножечко диковатый…
— Да, у меня не получилось, — мурлыкала Нока, разглядывая свой стакан на просвет. — В этот раз. Но недавно я подстерегла его на одной заброшенной дороге… Как по-твоему, это имело значение? Что вокруг ни души? Вот твой Краас как больше любит?
Ива испытывала раздражение, тем более досадное, что не понятна была его причина. Уж во всяком случае, не из-за проникнутых сладеньким ядом откровений девчонки. Она ведь явно затеяла этот разговор, чтобы вставить шпильку-другую насчет упущенного Роско. А между прочим, не очень-то и хотелось.
— Как тебе сказать, дорогая. Ты же знаешь Крааса. В определенных вопросах он — тупое животное. Где ему приспичит, там и любит. Но я умею держать его на расстоянии, если нужно.
— Всегда по-хорошему завидовала тебе. Конечно, такое приходит только с возрастом. То есть я хочу сказать, твой опыт…
Вот же дрянь! Ива улыбнулась. Пройдя к шкафчику в углу, достала резную коробочку с замысловатой крышкой. В коробочке был сероватый порошок. Его поверхность на свету переливалась перламутровым блеском. Кончиком языка Ива захватила самую чуточку. Рот наполнился жарким вкусом, где-то в затылке или еще дальше зазвенели колокольчики.
— Ивочка, дорогуша, я очень хочу попробовать. Если разрешишь, а?
— Нет, милая. — Ива отерла выступившую слезу. Колокольчики звенели. Все сразу отодвинулось. Нет, дорогая Нока, и не проси. Тебе еще рано, слишком молода для этого. — И Ива улыбнулась еще раз.
— Я могу сама легко достать, если тебе жалко.
— Пожалуйста. Сколько угодно. Только не от меня.
— На это нет запретов.
— Кто спорит.
— Так нечестно, Ива. Почему вы мне не даете? Что за чушь — слишком молода! Вон твой Ольми…
Ива выпрямилась. Но проговорила ровно:
— «Мы»? Кто же еще?
— Ну… Я просила у Крааса, например.
— Девочка! — Ива рассмеялась. — Нашла у кого просить. Да Краасу и невдомек, он весь погружен в выдумывание новых напитков и свои глупости о каких-то там канувших в Лету традициях и обычаях. Что он тебе ответил, интересно?
— Он сказал, что как раз глупостями не занимается. И мне не советует.
— Вот видишь. Даже Краас. Защелкнув, Ива убрала коробочку на место. Перед этим мелькнула мысль, не добавить ли, пока так хорошо, но решила — позже. Без Ноки. Еще будет время, день длинный. К звону колокольчиков прибавились мягкие сладкие толчки изнутри темени. Ох, какой длинный впереди день!.. Ива налила себе, села против Ноки. Гадкая девчонка. Гадкая, бесстыжая, смазливая девчонка.
— Так что же о Роско? Нам его больше не увидеть?
— Не могу сказать, дорогая. Все случилось так не ожиданно. Мы купались… Он вдруг попросил меня принести его вещи… Попрощался со всеми через меня. И ушел.
— Отчего так поспешно, не говорил?
— Нет. Ровным счетом ничего.
— А ты сама не…
— Ох, тоже нет. В нем бывает подчас трудно что-то угадать. Он такой загадочный, наш Роско. Взять хотя бы его последнюю историю… Нока сделала мину под названием «ну, тебе же самой хорошо известно». И тут же спохватилась — ах, да! Притворщица.
— Что за история? — Ива отхлебнула. Нет, она говорила ровно-ровно. Вслух. А на большее вы все не расчитывайте. Она вам не обязана всех вас любить. И что за история действительно. Роско… Он показался ей интересен, что уж скрывать. Да и не скроешь. Да она и не собирается. — Какая история, — повторила Ива, — будь так добра, просвети меня, дорогая.
— У Роско увлечение. И представь себе — там, внизу, маленькой планетницей. Из головы у него не выходит. По-моему, заметили все. Лина Кааб шепталась об этом с Аяной в самый первый день, когда он тут появился. Бедный Роско, он совсем не может себя контролировать, едва начинает вспоминать о ней.
— Никогда бы не подумала, что такое возможно. Землянин — и планетница… У них что-то было? Что в таком варианте вообще может быть?
— Тайна. Вот сюда Роско никого не допускает. Даже меня.
— Даже тебя… — Ива прихлебнула еще глоток. Странно, раздражение не проходило. Его не удалось загнать внутрь. Первый обманчивый толчок дал ощущение отстраненности, а теперь вновь навалилось. Как будто поблизости дверь, за которой страшное. Она вот-вот откроется. Уже чуточку приотворилась, и по ногам бежит очень неприятный сквознячок. Леденящий какой-то.
— Кто знает, что там бывает, внизу? Нам с тобой, Ивочка, спасибо Земле, в этом не участвовать.
— Да. Пусть уж Краас и иже с ним.
— Между прочим, тоже не совсем ясно. Роско намекал, что этого может и не случиться. Но ничего точно, конечно, не известно. Ах, Ивочка, я что-то ужасно нехорошо себя чувствую. А у тебя — нет?
— Нет, — сказала Ива. — Ничего такого. Я чувствую себя отлично. Может быть, тебе стоит отдохнуть? «Нет, — отчетливо подумала она, — необходимо добавить. Спроважу девчонку, и… История с планетницей у Роско. Глупости какие-то».
— Пожалуй, ты права, Ивушка. Но я хочу, наоборот, развеяться. Где Краас, где остальные?
— Ну, если не пыхтят в своем «каменном кружке», то — на том берегу моря. Сегодня хороший ветер.
— «Каменный кружок» — это?..
Вместо ответа Ива представила Крааса, Флайка и Тоса за их любимым упражнением — подбрасывать и ловить шары из песчаника все увеличивающегося размера. Ей надоела Нока, хотелось, чтобы она поскорее ушла.
— Ах, вот оно что. Еще не видела, надо посмотреть. — Нока в белых своих шортах и распашонке, встав, лениво потянулась. — Я сейчас уйду, дорогая, не волнуйся. А ты спокойненько себе добавишь. И не надо называть меня всеми этими нехорошими словами. Я совсем не такая, как ты, Ивочка… — Она выдержала нарочитую паузу, — …как ты, Ивочка, думаешь.
Ива следила за Нокой тяжелым взглядом.
— Ивочка, признайся, сколько у тебя уже ничего не было с твоим Краасом? Страндарт-месяц? Два? Больше? И ни с кем, да, дорогая? Я тебе сочувствую. Конечно, Ява — отзывчивая девушка, но ведь она не заменит того, чего хочется тебе. К тому же Сиинт… Попробуй его, он ничего. Молод, полон задора. И не разделяет дурацких предубеждений против чересчур увлекающихся… — Нока выразительно поглядела на шкафчик в углу. — Краас сейчас беседует с Наставником. Будет интересно узнать, о чем там у них речь. Остальные совсем даже не на той стороне моря и не за нимаются обычными играми, а каждый сам по себе готовится к Переселению. Вот видишь, как полезно знать больше того, что тебе просто говорят. Бедная Ивочка… Да, твой сынок снова переусердствовал и слишком, как ты выразилась, много «добавил». Бродит по саду, разговаривает с птичками и зверьками. Ты бы не меня, а его как-то ограничивала, что ли. Совсем ведь по-человечески разучится.
«Да уберешься ты когда-нибудь? Гадина этакая!»
— Уже, уже. Поделюсь только напоследок, как с подругой. Сиинт, при всех его достоинствах, тоже не очень. Мужчины у нас все-таки скучноваты. Потому что однообразны, все как один — напор, сила, скорость. Никакого воображения. Вот Роско — это да. Что же ты не использовала свой шанс, когда вы с ним вдвоем оставались?
Ива коротким движением без замаха швырнула стаканом в Ноку. Та без труда увернулась, но на белой ткани расплылись вишневые пятна. Стакан не разбился, угодив в портьеру и на ковер.
— Эй, Ивочка, — мурлыкнула Нока от двери, — а у тебя эта штука, — и длинный палец протянулся в сторону шкафчика с коробочкой, — не самого лучшего качества. По старинке приготовлено. Сейчас делают куда лучше. Но уж ты, видно, к чему привыкла. Я могу помочь, если хочешь, а то ведь остаточное действие накапливается незаметно. Такие, как Ольми, рождаются. Да и самой…
— Проваливай, мерзавка, или я!..
— Страшно! — безмятежно сказала Нока. Она не стала выходить в двери. Представила себе заветный уголок Искристого и неуловимый миг спустя очути ласьтам. Среди бархатных занавесей в гостиной Ивы недолго еще плавал смешанный букет запахов роз, лалы и веретенника, и еще чего-то немножечко острого, мускусного.
Нока тоже чувствовала беспричинные раздражение и злость. Сорвавшись на Иве, доведя ту до белого каления, Нока получила удовольствие и почувствовала легкость. Но ненадолго. Хотя к числу несомненных удобств при общении с Ивой Краас, безусловно, относилось то, что тебя не изобличат, например, в прямой лжи. Со всеми остальными людьми, по крайней мере с подавляющим большинством, это было бы затруднительно, почти невозможно.
«Почти, — нежась, думала Нока. Вздохнула про себя и рассмеялась собственному притворству. — Бедная Ивочка, как многого ты лишена. В определенном смысле вы с Роско друг другу даже подходите». Нока сбросила одежду, растянулась под палящим солнцем на искристом песке. После недели дождей облака уползли в сторону. Поднимающаяся стена моря просматривалась до солнца и выше. Оно блестело нестерпимо, Нока прикрыла глаза рукой.
«Не видать тебе Роско, Ивочка. Не дам, и не меч тай.»
Прошелестело. На Ноку пала тень. Искрящийся песок удивительного пляжа скрипнул. Запах свежей хвои и полынная горечь.
— О, Флайк! — сказала Нока, не поднимая век. — Ты кстати. Крааса все еще наставляют? Окунемся?
— Все еще. Что-то нет у меня желания окунаться.
— Да уж я чувствую, какие желания у тебя есть.
— Ты лучше взгляни…
— Нет, Флайк, нет, иди в море. Остынь. И не заставляй меня убегать, я только-только разнежилась, и мне здесь нравится. Возможно, позже…
…Оставшись одна, Ива посидела, сжимая подлокотники и настраивая себя на необходимость успокоиться. Ей, конечно, не удалось. Тогда, собравшись с силами, она поднялась и прошла до шкафчика в углу.
Вторая порция произвела обычное целительное действие. Из тела пропала вата, в глазах прояснилось. Никаких колокольцев, звенящая упругая бодрость. Ива спустилась в большой нижний холл, с минуту постояла, размышляя. В сад идти не хотелось. Там Ольми, а к сыну Ива испытывала стойкое отвращение. Ей казалось зачастую, что она просто не могла быть матерью этого омерзительного существа. Мужчина, бывший отцом Ольми, ушел в Переселение за два стандарт-месяца до того, как Ольми должен был появиться на свет. Ива почти не помнила его.
Нет, в сад она не пойдет. Помимо того, что там имеется возможность наткнуться на Ольми, беседующего со своим вечным идиотским выражением с каким-нибудь цветком, в саду еще и не пройдешь мимо Краасова флигеля, где производятся его зелья. Не набредешь прямо, так достанет запах. Против этого Ива тоже была бессильна.
На столике для напитков, стоящем на веранде, Ива приметила незнакомый кувшин с фиолетовым содержимым. Опять новое. Она плеснула на пробу. Недурно. И крепко. Надо прихватить с собой.
«Уйдет Краас, и кто будет готовить всевозможное питье? Ну да там у него, кажется, запасы. Или найдется еще кто-нибудь. Скорее бы. До чего он надоел. Он и все они, помешанные на культе здоровья и силы. В Парк Грез не сходить. Ближайший Парк — возле Сухих озер Юга. Для них-то всех значения не имеет…»
Для Ивы Краас расстояния на Земле значение имели.
В той стороне, где на сверкающем песке пляжа были сложены яркие доски для катания на волнах, возникла компания из десятка мужчин и девушек. Ива, кажется, ни с кем не была знакома. Помахав издали, ушла обратно в дом. Снова гости. Гости Крааса. Гомоня, они прошли на противоположную сторону веранды и устроились там. Иве были слышны голоса.
— Дурацкий день какой-то сегодня. Ничего не получается. Попробовал пораньше сделать комплекс — выдохся на половине, да и половины не сделал. По пробовал покрутиться просто так, для разминки — запястье растянул.
— А я третьи сутки злой хожу неизвестно на кого. На тебя вот сейчас — и то злюсь.
— Ну, на меня-то, положим, не за что.
— Я и говорю, не за что. А я злюсь.
— Фиира вообще неделю не спит.
— Что это он?
— Не может — и все.
— Нервничает перед Переселением. А чего, спрашивается, нервничать?
— Ты, что ли, не нервничаешь?
— Абсолютно спокоен.
— Ну-ну. Горнист.
— Мальчики, давайте о чем-нибудь повеселее. Если и мы к вам присоединимся, вместе начнем свои настроения рассказывать…
— Нет, погодите, это что-то действительно странное. За последние дни с кем ни повстречаюсь — все жалуются.
— На что?
— Да неважно, на что. Всяк на свое. Я говорю в общем.
— Фиира новую картину никак не закончит. Боится не успеть.
— Он художник?
— Не сказала бы я, что такой тип похож на художника. Вечно пьяный.
— Зато у Крааса всегда весело.
— Думаешь, зачем я вас притащил? А то вы и вправду последние дни кислые какие-то.
— Нас не прогонят? Что за дама нас встретила? Кажется, красивая.
— Краас — добрый малый. Слушай-ка, Горнист, Краас — у вас старшина.
— Да ну? Что ж ты сразу не сказал?
— Я давал понять, да ты все вокруг Поли вьешься. Поли, он вокруг тебя вьется?
— Конечно. Это единственный шанс чего-то до биться от меня.
— А знаете, я слышала, в Старых Городах происходит странное. Будто бы подземный гул и свет по ночам. Я от Сайды узнала. Они уж какую ночь дома спать боятся.
— Вот видите! И в Старых Городах тоже.
— А где еще?
— Да нет, я просто хочу сказать, что что-то происходит… ..
— Происходит, происходит! Ничего не происходит! Вон Переселения — и того нет как нет.
— Тирас, ты опять зол неизвестно на что?
— Все-таки, конечно, пора бы Переселению быть. Все сразу станет на свои места.
— Мы так веселились на прошлом празднике! Фог упал в озеро.
— Но где же Краас? Может, пойти его поискать?
— Да вон он! Смотрите, он с Наставником… Ива почти не встречалась с Наставниками в своей жизни. Этот был высок и строен. Густая седина, худое резкое лицо. Краас рядом казался огромным увальнем. Они прошли через маленький уголок холла, отгороженный полукруглым диваном, где сидела Ива. Наставник приостановился, бросил на нее цепкий взгляд. Ива почувствовала, что ее просвечивают этим взглядом всю насквозь.
— Это моя жена, — сказал Краас с какой-то неопределенной интонацией. Обычно он представлял ее, лучась самодовольством. Сейчас этого не было.
— Вот как? — Наставник поднял брови. — Ну, все равно, очень приятно. Здравствуйте, здравствуйте, друзья! — послышался с веранды его голос.
— Здравствуйте, Наставник!
— Здравствуйте, Наставник!
— Здравствуйте…
— Наставник…
— …вник…
Краас укоризненно смотрел.
— Ты опять?
— Ох, Краас, оставь меня. Да! Хочу тебя поблагодарить. За это. Ива подняла вновь наполненный ею стакан с фиолетовым содержимым.
— Ну, вот видишь. Неужели тебе мало, что я готовлю? Я ведь для тебя стараюсь. Ива, от этого хотя бы никакого вреда.
— Ты ничего не понимаешь.
Краас последовал за Наставником, а Ива, чуть спотыкаясь, двинулась к внутренней лестнице. Пора добавить, а разговоры Наставника с Переселенцами ей были не интересны.
— Крошечку добавить. Маленькую щепоточку, — приговаривала она, поднимаясь. Ей снова пришло сравнение самой себя с запертой в клетке птицей. Не даром Краас выстроил этот дом в уединенном месте.
«Так оно и есть. И ты никуда отсюда не денешься. Это они все могут… А ты не способна даже, как Роско, собраться и уйти по старым дорогам».
Крышечка отскочила, Ива с наслаждением погрузила язык в горячую рассыпчатую силу. Медленно со стоном выдохнула. У нее за спиной в гостиной раздался двойной шелест.
— Просим прощения, Ива.
— Извините, что врываемся.
Парня с густыми сросшимися бровями в доме Крааса раньше не бывало. Стройный. Кажется, вообще неплохо сложен. Переселенец, понятно. Ива скользнула глазами по его телу. Жаль, что одет. А девушка? Где-то она ее видела.
— Я Слава, сестра Явы, помните?
— Ах, да.
— Ива, нам говорили, у вас есть… что вы можете… Мы хотим попробовать.
— Переселение на носу, — поддержал Славу парень, — когда, как не теперь. Вкусить, так сказать, от всех плодов. Мы вернем двукратно. А если не успеем, то Ява вернет. Она говорила, так можно
— Что же вы от Наставника сбежали, птенчики? — В голове плыло, Ива была щедрой и доброй. — Берите, берите, не стесняйтесь.
Они по очереди лизнули порошок из коробочки. Глаза сейчас же сделались отсутствующими. У Ивы хороший порошок, пусть эта девка не врет. М-мерзав-ка!.. Ноздри тонкого носа Ивы раздулись. Пришлось добавить, чтобы успокоиться. Самую капельку. Добрая щедрая Ива отсыпала им с собой по два наперстка-черпачка.
— Навестите нас, Ива. В ближайшие дни. Мы живем под плато Кан, где Холодный ручей. Там все знают. Слава и Соонк Горнист. Это у меня такое прозвище. Навестите. А то мы уйдем.
— Я подумаю, птенчики, подумаю. Ну как, хорошо забирает?
— Не то слово. Спасибо вам, Ивочка, дорогая…
— Ну теперь ступайте, наслаждайтесь. А Ива поспит чуть-чуть. Она устала…
Как же, плато Кан. Она там и не бывала никогда. Это, кажется, близ гор Инка, да еще едва ли не с противоположной стороны от солнца. Нет, Иве-старушке туда не добраться. Если уж только очень ей захочется. Но ей не захочется. Ей и тут хорошо. То есть достаточно паршиво.
Можно заказать портрет девчонки. Скажем, известному Фиире. Если он сможет наконец протрезветь и поймет, чего она от него хочет… Ох, нет, он же уходит в это Переселение. Ну, все равно, кому-нибудь еще. Портрет в полный рост, и проткнуть потом иглами глаза. Располосовать лицо. Пожелать все известные и неизвестные болячки. Искромсать и плюнуть в то, что останется. Мужчины — глупцы. Думают, при умении кое-как залезать друг другу в мозги сейчас вам будет все и всяческое взаимопонимание. Да ни одному, самому обиженному, и в голову не придет, что подчас составляет предметы разговоров и пересудов, когда женщины собираются одни без мужчин. Вообще «тихих девичьих бесед». И не догадаются даже. Глупцы и скоты. Ерзающие, пыхтящие, обливающиеся потом скоты. Щетиной своей обдерут всю кожу. От мерзких лап их мурашки. Особенно если навалится туша вроде Крааса… Зато после, когда он уже в тебе, и нет больше смысла царапаться и кусаться, и вся ты как желе, и сладко, и тела как бы нет, а только летишь, летишь…
Застонав, Ива перевернулась на ложе. Ломота не проходила. Знакомый обруч сжал виски. Позвать Яву? Она где-то там, с этим… Сиинтом. Пойти к ним самой? Ах, это нужно будет спускаться, ходить, искать, они, может быть, вообще не в доме. От подушки пахло Краасом. Ива опрокинула на нее флакончик с благовониями, взяв с прикроватной тумбочки, где их, разнообразных, теснилось во впадинах и углублениях множество. Ну почему она не может, как все, укрыться за ароматической завесой! Благовония для Ивы специально делал также Краас. Тоже будет проблема, когда он уйдет.
Дался ей этот Роско! Что в нем? И что ей от того, что он, оказывается, с наглющей этой Нокой? Да она могла и солгать, а Ива как проверит? Можно долго, раз за разом представлять, как наглая девка оступается и ломает ногу. Падает и ломает руку. Сверзивается откуда-нибудь и ломает шею. Должно же это вывести ее из равновесия! Сейчас, судя по ее поведению, все ей — как вода.
Судя по виду. По виду и только по виду, и ничего больше ты не можешь. Да и чтобы кто-то откуда-нибудь сверзился — тоже не пройдет, не получится. В принципе не выйдет. Даже если кто из них сорвется вдруг, полетит со скалы, потянет под волну, другая какая опасность, — мигнет, и уже за солнцем, за морем, на другом краю Земли, дома в удобном кресле или в Парке Игр среди веселой толпы. Да и какие опасности на мудрой, заботливой Земле? Она только дарит…
На Иву Краас дары Земли не распространились. Она не видела, как все, не чувствовала, как все, не могла того, что могут все. Она была почти как Роско, но и этого не знала. И, в отличие от него, не слишком своим положением тяготилась.
Вместо еще одного флакона Ива нащупала резную коробочку. Хихикнув, окунула в нее палец, сунула в рот. Блаженно обвела языком… Должно быть, она все-таки задремала, потому что в какую-то минуту, открыв глаза, увидела перед собой Наставника. Того, что был с Краасом.
— Ну что, Ива, ты в состоянии нормально понимать? С тобой можно говорить? Давно хотел встретиться, поговорить по душам, Ива Краас. Называй меня Наставник Глооб.
Наставник глядел на нее в упор. У него были очень яркие синие глаза, как это она сразу не заметила. Он задумчиво почесывал нос.

«Иди, Роско, иди…» 3

На Срединном море не бывает сильного волнения. Вот и сейчас ветер лишь запенивает белые гребешки мерно бегущих волн. Роско направил ялик в неширокую бухту с поросшими соснами красными берегами.
От шестичасовой гребли горели ладони. Привязав ялик к валуну на узком пляжике под берегом, Роско вскарабкался наверх. Отсюда поверхность моря казалась пестрой. В компании заядлых любителей парусного спорта у Крааса волнение как-то делили по виду гребней, присваивая волнам и ветру определенный балл. Роско в этом не разбирался. Северный край Земли был от него очень далеко, Роско вновь стоял на Южной половине. Полоску Искристого уж нельзя в дымке разобрать. Она сместилась, ветер отнес ялик с Роско значительно левее, и часть северного побережья, где остался дом Переселенца Крааса, его сад, роща эвкалиптов с Владением Наставников и Наставником Миком, и вообще весь Искристый пляж, теперь завернулись много выше, почти скрывшись за выгнутой облачной кисеей, что сегодня появилась над морем.
Вечерело. Неумолкаемый шум сосен сливался с шумом прибоя внизу, а потом, по мере удаления Роско от берега, остались только важно шумящие сосны над головой.
Теперь Роско направлялся к другому выходу из «лабиринта», не тому, которым пользовался обычно. Перспектива идти в «лабиринте» иным, непривычным и долгим путем не воодушевляла. Однако Наставник Глооб был совершенно категоричен.
— …Как можно скорее, — говорил он. — У Земли нет времени ждать лишней стандарт-минуты. Переселенцы волнуются. Ты отправишься немедля. Тебе больше не придется там, внизу, выдавать себя за бродягу. Информация, которую ты можешь собрать в этом качестве, оказалась недостаточна для Земли. Ты будешь появляться со своим «корабликом» в самой гуще планетников, в их поселениях, в местах событий, если они там вообще происходят, какие-нибудь события.
— Происходят, Наставник. Можете не сомневаться. Как в любой нормальной жизни.
— Можешь сказаться кем угодно. Имеют же они свои суеверия, эти планетники. Да, ты ведь знаток по части их легенд и преданий…
— Это будет нетрудно, Наставник. Я говорил…
— Меня не волнует, что ты там говорил. Отправляйся и принеси нам истинную картину. «Кораблик» будет всегда с тобой, запомни это.
— Запомнил. Наставник, Роско нет больше веры?
— Не твое дело, что есть, а чего нет. Может быть, и не было никогда. И учти, Роско, Земля посылает тебя не затем, чтобы ты там прохлаждался в свое удовольствие. Любился с планетницами и развлекался дикарскими обычаями. Переселение не может задерживаться так долго, и последствия могут быть невообразимы. Для Земли, землян и Земного пути. Это я тебе говорю. Иди.
Оставалось лишь принять наставления и поспешно уйти. Ялик Роско взял без спроса, взамен, потому что лодочку, на которой он приплыл сюда, кто-то из шумных Краасовых гостей успел утопить.
Похоже, к ночи над этой частью Земли собиралась гроза. Роско видел черную стену туч, сползающих к нему с правой руки. Завывал ветер в кронах, сколько уж там в нем было баллов! Роско поспешно выбрал несколько стоящих близко кряжистых деревьев, растянул между ними непромокаемое полотнище. Собрал, натаскал ворох сучьев для костра. Таща последние, увидел в соснах выжженную площадку. Несколько почерневших стволов торчало среди углей. Это была вновь «зеленая» поляна. Просто огромная.
«И надо же, совсем недавняя, — подумал Роско, — вот там едва не дымок еще идет. Не был ли тут кто-нибудь из Краасовой компании? Нока, например? Сам Краас? Или же кто там шарахнулся от Роско из-за того только, что он облегчил муки маленького несчастного зверя?»
Но не было времени на этом долго останавливаться, ливень обещал разразиться нешуточный. Роско успел, и когда ударили первые капли, костер уже трещал, разгоревшись как следует, и натянутый экран отбрасывал тепло вниз.
«Если забрать еще наискось, я выйду к дороге, что идет к Сухим озерам. Прямо — будет край плантации вокруг здешних Старых Городов. Есть несколько Старых Городов, по-моему, с десяток или чуть меньше. На Юге я знаю четыре… Как Наставники надеются договориться с «корабликом», чтобы в отдаленных местечках и не уносился тотчас, стоит мне перейти порог на ружу? Правда, он всегда является на мой вызов, только я подумаю о нем. Разумеется — на том самом месте, где мы расстались. Но ведь я по-другому и не пытался никогда. Только как научили, ни шагу в сторону. Вот и попробуй. «Кораблик» тоже читает тебя, Роско, и него не спросишь, все он прочел до самого донышка, или удалось тебе что-то утаить… Пойду к Южным скалам напрямик. У «лабиринта» есть выход где-то здесь, в верховьях Большой. Я им давно не пользовался, но буду надеяться на «проводничок»… Нет, приказ «кораблику» отдает сама Земля, но каким образом Наставники говорят с ней? Может быть, это знал какой-нибудь другой, из прежних Роско?.. Нет, мне не до «прохлаждений», Наставник Глооб. И вам внизу будет не до шуток… Анджелка, я не обманул тебя, я возвращаюсь, хотя и сам не предполагал, что так получится… Надо же, снова «зеленая» поляна, что-то они часто…»
Кошка в плетеной комнате Наставника Мика была уже ростом со шкаф. Она сидела и оглушительно мурлыкала, и занимала все свободное место. Плошки глаз широко раскрылись, и почему-то зрачки в них были не кошачьи, узкие, а — человеческие. Как у Анджелки. Глаза заслонили собой костер, где шипели, пробиваясь к огню, дождевые струи, и ярко освещенную траву рядом, и тьму дальше.
…«Ну, Роско, не пора ли дать ей какое-нибудь имя?»
«Почему — какое-нибудь? Право выбора принадлежит вам. Вам всем. Я могу лишь высказать пожелания. Собственно, их у меня всего одно».
«Какое же?»
«Ну неужели вы не догадались? Анджелка. Ты не против, Солнечная?»
«Нет, Роско, я не против. Я… я даже горжусь…»
Роско вскинулся, вздрогнул и понял, что просто заснул у костра. Заливаемые дождем головешки шипели. Что ему снилось? Анджелка и еще кто-то. Разговор…
Роско решительно закутался в одеяло и лег головой на подушку из набитой сосновыми ветками куртки. Перед рассветом под Роско пробралась струйка скопившейся в углублении воды, и он, не просыпаясь, дважды отодвигался, недовольно что-то пробурчав. Больше ему не снилось ничего.
Вещи он оставил в незаметной расселине близ входа в «лабиринт». Этот вход был сделан когда-то в виде сводчатой дверцы. За стандарт-десятилетия, а то и века камень большей частью обвалился, и вход выглядел неряшливой пастью с обломанными клыками.
Роско оглянулся на пороге. Его никто не провожал, кроме умытой ночным дождем Земли. Прищурившись на полет стайки стрижей на ослепительном фоне убегающего вдаль солнца, Роско шагнул в «лабиринт».
Первое, что встретило его, был глубокий, из недр доносящийся гул.
Назад: 4
Дальше: 6